Первое чувство тревоги появилось, когда она съехала на обочину, чтобы немного размяться и перекусить. За двадцать или двадцать пять минут, что она ехала по этой дороге, ей попалась всего одна встречная машина, но ко­гда Натали выключила зажигание, за секунду до того как плотная тишина тропического леса окружила ее, она ус­лышала нечто. Казалось, будто это скрип колес по гравию и едва уловимый гул мотора. Через мгновение все затихло. Было ли это просто эхом ее собственной машины? Воз­можно, решила она. Возможно, так оно и есть.

Натали быстро поела, прислушиваясь, не появится ли посторонний звук среди звона мошкары и птичьего щебе­та. Потом она сунула в карман швейцарский армейский нож, а из мешка достала охотничий нож и положила его на переднее сиденье. Всего лишь эхо, больше ничего.

Дальше дорога стала еще уже, но так же упорно шла вверх. С левой стороны, почти от самой обочины, круто поднимался поросший густым лесом склон горы, с правой находился почти такой же крутой обрыв. Появись встреч­ная машина, разминуться было бы невозможно, кому-то пришлось бы сдавать назад. Натали вела джип, одновре­менно пытаясь сосредоточиться на дороге впереди и пыль­ной пустоте сзади. Отчасти от напряжения на трудном участке, отчасти от звука, который она слышала, Натали стиснула зубы.

Через мгновение доктор Рейес почувствовала толчок. Вероятно, на какое-то время она отвлеклась от зеркала заднего вида, потому что удар оказался для нее полной не­ожиданностью. Инстинктивно Натали нажала на тормоз, машину развернуло на сорок пять градусов и потащило к обрыву. Если бы она вовремя не утопила педаль газа и не вывернула влево руль, здесь все бы и закончилось. Джип подмял бортом кусты у подножия холма и подпрыгнул на корнях деревьев.

Еще не обернувшись, Натали поняла, что сзади Родригу Варгаш. Когда она взглянула через плечо и встретилась с ним глазами, он усмехнулся и помахал ей рукой.

Большой черный «мерседес» отстал на несколько фу­тов, а потом снова ударил по «джипу». На этот раз увер­нуться было невозможно. Джип взмыл в воздух раньше, чем Натали отреагировала на удар, и невыносимо мед­ленно полетел вниз, сквозь кусты. Первый удар о землю встретили колеса. Левое стекло разлетелось, дверцы рас­пахнулись, и одна левая тут же оторвалась. Джип снова подпрыгнул, перелетев через невысокий куст, и, накре­нившись, едва не налетел на дерево. Пристегнутая ремнем и изо всех сил вцепившаяся в руль, Натали была абсолют­но беспомощна.

Наконец, получив еще один сильнейший удар в левую часть бампера, машина перевернулась на правый бок и за­мерла. Колеса все еще крутились.

Первое, что осознала Натали, это то, что она жива — ви­сит, пристегнутая к сиденью, в совершенно невероятной позе. С левого виска капала кровь. В воздухе стоял какой-то странный туман, вероятно, это надулась, а потом лопну­ла подушка безопасности. Правое бедро отозвалось пуль­сирующей болью, но руки и ноги, когда она попробовала ими пошевелить, слушались. Сильно пахло бензином — из пробитого бака или из поврежденной канистры.

Отстегнув ремень, Натали вылезла через место, где еще недавно находилась водительская дверь, едва не за­кричав от боли. Ушиб или разрыв мышцы, решила она, но не перелом. Это, конечно, сильно замедлит передви­жение, но не остановит. Она увидела охотничий нож, за­стрявший в правой передней дверце, и, превозмогая боль, дотянулась до него, а потом засунула за эластичный пояс брюк. Джип так далеко улетел вниз, что дороги с этого места не было видно, однако Натали знала, что там Род- ригу Варгаш, скорее всего собирается спуститься и про­верить результат своей работы, а если потребуется, то завершить ее.

Натали отползла от машины, прижала, встав на коле­ни, ухо к земле и прислушалась. Внизу, недалеко, жур­чала вода; сверху не доносилось ни звука. Через минуту, привлеченные запахом ее дыхания, крови и пота, начали атаку насекомые — сначала поодиночке, потом целыми эс­кадрильями, заползая в уши и ноздри.

«Не двигаться!» — приказала она себе, выдержав пер­вый налет.

«Не двигаться! Ни звука!»

—Натали! — донесся сквозь листву голос Варгаша. — Натали, вы живы? Как глупо я поступил! Сейчас помогу!

Натали оглядела крутой, заросший деревьями и кус­тами склон, но не заметила никакого движения. Медлен­но, припадая к земле, дюйм за дюймом, она двинулась по склону, удаляясь от обломков машины и стараясь не об­ращать внимания на боль в ноге. У Варгаша есть оружие, в этом она не сомневалась. У нее был нож, но о скорости передвижения думать не приходилось. За ней оставался след из примятой травы и сломанных веток, и она понима­ла, что очень скоро Варгаш его обнаружит. Единственным шансом, правда маленьким, оставалась засада выше по склону. Плюс непреклонная решимость воспользоваться в нужный момент семидюймовым лезвием.

—     Натали! Я знаю, что вы ранены и вам нужна помощь! Я помогу вам и все объясню! Я расскажу вам про Дом Анд­жело!

Варгаш говорил, немного задыхаясь, и Натали поняла, что он спускается к джипу. Отогнав прилипших к носу насекомых, Натали осторожно выпрямилась, пытаясь отыскать подходящее место. Шум воды снизу становился громче, и вдруг с правой стороны заросли оборвались, от­крыв спуск к реке. Он оказался высотой в двадцать пять- тридцать футов, но очень крутым.

—     Натали, я вижу, куда вы пошли. Если вам нужна по­мощь, оставайтесь на месте. Я знаю, что вы ранены!

Время истекло. Натали проползла еще футов двадцать, потом поднялась на десять футов вверх и повернула об­ратно к джипу. Если Варгаш идет по ее следам, то должен будет пройти прямо под ней. Когда он появится там, у нее будет один-единственный шанс.

Она прижалась к толстому стволу пальмы. Но как бы ни поворачивалась Натали, тяжесть тела с поврежденной ноги она снять не могла, поэтому решила просто игнори­ровать боль, если только она не лишала ее возможности двигаться. Где-то Натали читала, что в тропических лесах обитает более двух с половиной миллионов видов насеко­мых. Сейчас у нее не было ни малейших оснований не ве­рить этой статистике.

Справа от себя в кустах она заметила движение. На­тали достала из-за пояса нож. Лезвие, которое до этого использовалось, наверное, только для разрезания обер­точной бумаги в магазине, выглядело угрожающим. Ната­ли взвесила его в руке и решила, что удар надо наносить сверху, целясь Варгашу в шею или грудь, припомнив кадр из фильма «Психопат», где мать Норманна Бэйта так же нападала на детектива. Хруст веток приближался, и Ната­ли вдруг представила себе Дору Кабрал, распростертую на кухонном столе. Родригу Варгаш, при всей своей привле­кательности, являлся безжалостным убийцей, и ей необ­ходимо было быть сильной и решительной.

Через пару секунд над кустами показалась мужская голова. Варгаш двигался медленно, внимательно огля­дываясь по сторонам. Прочь сомнения! Натали пригну­лась, выпрямив правую ногу и сжимая рукоятку ножа. Варгаш приближался. Через три-четыре шага он должен был оказаться точно между Натали и обрывом над ре­кой. Шум воды теперь стал ее союзником, он скрывал звуки движения. В руке Варгаша блеснул револьвер. Еще два шага...

«Не поднимай головы! Не смотри вверх!..»

Натали рванула вперед и обрушилась на мужчину. Удар ножом пришелся немного вскользь за правым пле­чом Варгаша, и Натали показалось, что она попала в кость. Полицейский вскрикнул, нажал на курок, но выстрел не достиг цели. Перевалившись за край обрыва, они по инер­ции покатились вниз, к реке, как две тряпичные куклы, це­пляясь по дороге за кусты и ломая ветки.

В десяти футах от берега Натали, ободрав кожу с ла­дони, сумела ухватиться за ствол какого-то небольшого дерева. Варгаш пролетел склон до конца и замер на бере­гу, рухнув лицом в ил. Нижняя часть его тела оказалась в воде. Он лежал, не двигаясь. Из раны между правой под­мышкой и лопаткой сочилась кровь. Ни его пистолета, ни своего ножа Натали не видела.

Она лежала, дрожа всем телом и тяжело дыша. Болела, казалось, каждая клеточка ее тела. Варгаш оставался не­движимым. Сломал шею, падая? Или случайно выстрелил в себя? А может, рана, нанесенная ему Натали, оказалась смертельной? Из трех версий последняя была наиболее сомнительной. Натали помнила, что нож не проник слиш­ком глубоко. Правда, все могло случиться.

Застонав, Натали повернулась и села, обхватив себя ру­ками. Было такое чувство, будто ее долго били палками, целясь преимущественно по рукам. Внизу лежал Варгаш. Он был плохим человеком, говорила она себе, и заслужил такую судьбу но в глубине души ей было не по себе — ведь она совершила убийство.

Оперевшись о ствол дерева, Натали встала и снова посмотрела на полицейского, пытаясь придумать, что делать дальше. Родригу Варгаш и взятый напрокат джип находились там, где скорее всего и останутся навсегда. Ее задача — попасть в Дом Анджело, и самым верным спосо­бом для этого было воспользоваться «мерседесом».

Но где могут быть ключи?

Карабкаться вверх по склону было бы нелегко и, ра­зумеется, бесполезно, если бы ключи остались в кармане Варгаша, а такое казалось вполне вероятным. Мысль о том, что их придется вынимать, вызвала у Натали приступ тошноты. Но лезть вверх, чтобы проверить, нет ли ключей в машине, а потом возвращаться, если их там не окажется, было еще глупее.

Осторожно спускаясь к телу, Натали высматривала глазами какой-нибудь тяжелый камень, который можно было бы использовать как оружие, если она ошибалась относительно Варгаша. Но обнаружила она нечто гораздо лучшее — его револьвер. Он лежал в грязи около толстого ствола папоротника, футах в двадцати от воды. Тяжелый, с длинный стволом и рукояткой из темного дерева, похо­жий на тот, которым мог пользоваться Джесси Джеймс[42]. Неудивительно.

Она вытерла ствол пистолета о брюки и осторожно приблизилась к телу полицейского. Его щека была вдавле­на в ил, лицо повернуто в другую сторону от Натали, руки широко раскинуты. Опустившись на колено, доктор Рей­ес немного помедлила, и, вместо того чтобы сунуть руку в карман, прикоснулась пальцами к запястью Варгаша. Пульс был!

Прежде чем она успела осознать это, послышался хриплый стон. С рычанием он перевернулся и схватил запяс­тье той руки, в которой Натали держала револьвер. Некогда любезный полицейский теперь походил на зверя. Его верхняя губа была разорвана, из нее сочилась кровь, смеши­ваясь с грязью на лице. Глаза блестели, как у безумца.

Свободной рукой Натали со всей силы ударила его по лицу, а потом попыталась несколько раз лягнуть, целясь в пах. Варгаш был тяжелее на добрую полусотню фун­тов, постепенно он подминал ее под себя. Вторая его рука сомкнулась на горле Натали.

Уже почти теряя сознание, она все-таки сумела попасть коленом в пах полицейскому, и на короткий момент тиски на горле разжались. Натали рванулась, освободила правую руку и, повернув револьвер в направлении своего против­ника, выстрелила.

Брызнула кровь, и тело Варгаша мгновенно обмякло. Верхняя часть черепа была снесена выстрелом. Почти в шоке, ловя непослушными губами воздух, с заложенными ушами, Натали вытерла кровь Варгаша, залепившую ей веки, а потом опустила лицо в холодную мутную воду.



ГЛАВА 27

Что касается рассудительности, мужества, великодушия, а также всех других частей добродетели, надо не меньше наблюдать, кто проявляет благородство, а кто — подлость.

Платон, «Государство», кн. VII



Доктор Санджай Хандури, смуглолицый красавец, вел машину по извилистым, заполненным прохожими улицам города Амритсар, и расхваливал его достопримечатель­ности сидящему рядом Энсону и расположившейся на заднем сиденье Элизабет Сен-Пьер.

—     Мы находимся в штате Пенджаб, доктор Энсон, — го­ворил он по-английски с характерным для индуса акцен­том. — Амритсар — мой родной город, он один из самых красивых в нашей стране. Это духовный центр и объект паломничества сикхов. Вы знаете что-нибудь об этой ре­лигии?

По словам Сен-Пьер, Хандури являлся одним из луч­ших в мире специалистов по пересадке легких. Сейчас, че­рез два месяца после столь успешной операции, у Энсона не было никаких причин сомневаться в этом.

—     Кое-что слышал, — сказал он. — Глубоко мистиче­ская, очень возвышенная... Один бог, никаких идолов, всеобщее равенство, пять символов... Минуту, я попробую вспомнить: не стричь волосы, всегда носить четыре пред­мета — расческу, стальной браслет, особое нижнее белье и... и, кажется, маленький кинжал. Правильно?

—     Кинжал символизирует меч, а белье — знак прина­длежности к воинам — свидетельствует о постоянной го­товности сикхов бороться за свою веру. Отлично, доктор, ваши знания впечатляют!

—     Но вы чисто выбриты, поэтому смею предположить, что вы не сикх.

—     Совершенно верно, доктор. Я, хотя и разделю многое из их философии, однако не полностью с ней согласен.

—     Санджай, — спросила Сен-Пьер, — до дома миссис Нарджот еще далеко?

—     Не очень, доктор Элизабет, но, как видите, движе­ние очень плотное. Мы сейчас находимся на Корт-роуд, а нам нужно попасть на Султан-роуд, туда ехать около трех миль. Если бы мы на самом деле ехали, то добрались бы быстро. — Хандури усмехнулся своей шутке.

Послеполуденное солнце припекало. «Тойота» хирур­га практически не двигалась, а со всех сторон ее облепили уличные попрошайки, непрерывно галдящие и стучащие руками по стеклам.

—     Я хотел бы дать что-нибудь этим людям, — сказал Энсон.

—     Вы очень добрый человек, доктор. К сожалению, по­прошаек гораздо больше, чем у вас для них денег.

—     Могу предположить.

—     И это только в этом районе города... Я очень рад, что ваше дыхание сейчас совершенно нормальное и естествен­ное. Теперь я сам убедился, что доктор Элизабет нисколько не преувеличивала в своих сообщениях ваше состояние.

—Вы проделали замечательную работу, доктор!

—Благодарю. Но должен признаться, что очень бес­покоился, когда в больнице, где вы лежали, произошла вспышка пневмонии, и мы вынуждены были срочно пере­править вас в другое место.

—Сказать по правде, я очень смутно помню первые дни после операции. Фактически, мое первое впечатление — это больница в Кейптауне.

—Вспышка была опасной, Джозеф, — объяснила Эли­забет, — особенно в тот момент, когда вас держали на пре­паратах, препятствующих отторжению.

—Я не решился переводить вас в другую больницу Ам­ритсара, — добавил Хандури. — Заболевание уже распро­странилось в городе и поразило пациентов с ослабленным иммунитетом. Кроме того, там не хватало персонала.

—Все хорошо, что хорошо кончается, — сказал Энсон, вдруг поняв, что никогда раньше по-настоящему не осо­знавал смысл этой фразы Шекспира. И сейчас он не был уверен, что согласен с ней.

—Да, все хорошо, что хорошо кончается, — эхом от­кликнулся Хандури.

Машины снова тронулись, и попрошайки отстали. Энсон смотрел в окно, удивляясь тому, каким калейдо­скопом оказался Амритсар — кварталы богатых домом с вычурной архитектурой то и дело сменялись бедными лачугами. Было просто чудом, что в этом человеческом муравейнике в самый критический момент появился спасительный для него дар — человек, у которого отказал мозг, но имевший практически полностью совместимые с Энсоном ткани.

«Уайтстоун» собирает информацию буквально со всего мира, говорила ему в свое время Элизабет, когда они толь­ко обсуждали его все ухудшающееся состояние.

—Мы полны решимости защитить свои инвестиции любой ценой! — именно так тогда сказала Сен-Пьер.

Разумеется, благодаря доктору, который в данный мо­мент выполнял обязанности шофера и гида, инвестиции «Уайтстоуна» были защищены самым лучшим образом. Теперь, когда Энсон успокоит свою душу, встретившись с вдовой и детьми неизвестного ему Т. Дж. Нарджота, он выполнит свои обещания и передаст последние секреты по синтезу «Сары-9».

Хандури повернул машину и провез своих пассажиров мимо позолоченных стен Золотого храма.

—     Озеро, около которого стоит Золотой храм, называ­ется Источник нектара, — объяснил он. — Начиная с пят­надцатого века сикхи постоянно перестраивают и украша­ют здание самыми разными способами.

—     Вы, похоже, очень гордитесь сикхами, Санджай, — сказал Энсон. — Почему вы не принимаете их религию?

—     Я же индуист, — просто ответил Хандури. — Я твердо верю в кастовую систему, а сикхи ее не поддерживают.

Энсон все еще смотрел на храм, иначе он заметил бы, как Сен-Пьер поймала взгляд Хандури в зеркале заднего вида и строго и выразительно покачала головой.

Спустя четверть часа хирург остановил машину у скромного двухэтажного дома на тихой и относительно чистой улице, где машин было заметно меньше.

—     Нарджот был старшим группы ремонтников, выпол­нявших работы для электрической компании, — начал объяснять он. — Его жена, Нарендра, как это часто бывает у нас в Индии, сидела дома с детьми. Она не говорит по- английски, поэтому я буду вам переводить. Здесь, в штате Пенджаб, существует свой язык, но и я, и она говорим на хинди. Элизабет, вы пойдете с нами?

—     Да, — ответила Сен-Пьер после некоторого разду­мья. — Да, думаю, что мне тоже стоит пойти с вами. Как вы считаете, Джозеф?

—     Совершенно согласен. Доктор Хандури, пожалуйста, скажите миссис Нарджот, что мы надолго ее не задержим.

У дверей дома их приветствовала стройная привле­кательная женщина лет тридцати с небольшим. На ней было традиционное сари мягких темных тонов, но ника­ких украшений на руках или на голове. Длинные черные волосы свободно рассыпались по плечам. Она не прояв­ляла показной застенчивости, а напротив, пожала руки гостям почти по-европейски, и при разговоре не прятала глаза, а смотрела прямо и открыто. Небольшая гостиная, где все они находились, была уютно обставлена, на сте­нах висело несколько картин, а на столе стояли мелкие национальная безделушки. Там же было несколько фо­тографий худощавого смуглолицего мужчины с усами и приятной улыбкой. Нарендра позже сказала, что это и есть ее муж. Откуда-то сверху доносились шум и смех детей.

Энсон выразил женщине свое сочувствие, поблагода­рил за то, что она согласилась их принять, и спросил про мужа.

—     Мы были женаты двенадцать лет, — сообщила На­рендра. — У нас двое сыновей, девяти и шести лет. Они очень скучают без отца и неохотно говорят о том, что слу­чилось.

—     Я не буду их беспокоить, — пообещал Энсон.

—     Я вам признательна. Вы знаете, до того как произошло это кровоизлияние, у мужа было отличное здоровье. Удар оказался совершенно неожиданным и очень сильным, мне сказали, что у него порвался какой-то сосуд, который был слабым от рождения.

—     Да, врожденный артериовенозный порок, — вступила в разговор Сен-Пьер.

—     Я так и предполагал, — сказал Энсон.

—     Мы обсуждали с мужем, в общих чертах, что бы мы хотели сделать, если нечто подобное случится. Конечно, мы не ожидали, что... — Нарендра прослезилась. Хандури жестом дал понять, что все в порядке и женщине просто нужно дать время, чтобы она овладела собой и смогла про­должать. — ...что кому-то из нас придется принимать такое решение.

—     Я понимаю, — вздохнул Энсон.

—     У мужа взяли для пересадки легкое, роговицы и поч­ки, — объяснила Хандури. — Потом ему устроили пышные похороны — шраддха, — и тело кремировали.

—     Семья Нарджот — не сикхи? — поинтересовался Эн­сон, видя, что на фотографии у мужчины нет бороды и тра­диционного тюрбана.

—     Нет, — ответила Хандури. — Они, как и я, индуисты.

—     А разве индуисты не считают, что пересадка орга­нов — это глумление над телом и потому недопустима? — спросил Энсон.

За Нарендру ответил Хандури.

—     Раньше это, безусловно, было так, — сказал он, — но теперь все больше индусов понимают, что пересадка орга­нов — благо для других, и поэтому отдать часть своего тела почетно. К счастью для вас и для тех, кто получил органы Т. Дж., его семья отличалась прогрессивными взглядами.

Беседа с переводом длилась больше часа. Энсон зада­вал много вопросов о личности Т. Дж. Нарджота, его инте­ресах и образе жизни.

—     Похоже, ваш муж был незаурядным человеком, — сказал он, когда Нарендра закончила свой рассказ.

—     О да, вы правы, — ответила женщина. — Он был осо­бенным человеком, и нам всегда будет его не хватать.

В конце визита Нарендра провела гостей по дому, и Энсон заглянул в детскую к мальчикам. В холле он достал из кар­мана конверт. Нарендра, сразу догадавшаяся, что это значит, сначала протестовала, но тут вмешался Хандури, и после до­вольно долгих объяснений на хинди женщина взяла конверт, поднялась на цыпочки и быстро поцеловала Энсона в щеку.

—     Берегите себя, доктор Энсон, — сказала она. — Мой муж живет в вашем теле.

—     Мое тело будет храмом в его память, миссис Нард­жот, — ответил Энсон.



                                                                                         * * *

—     Итак, доктор Джозеф, — начал Хандури, когда они ехали обратно в аэропорт, — полагаю, что встреча с вдовой вашего благодетеля оказалась именно такой, как вы ожи­дали?

—     Вообще-то я привык поменьше ожидать и надеяться, — сказал Энсон, — но эта встреча, безусловно, на многое рас­крыла мне глаза. Я ее никогда не забуду.

Кулаки Энсона, когда их не могли видеть ни Хандури, ни Сен-Пьер, сжались так сильно, что ногти до боли вре­зались в ладони.



* * *

Была половина четвертого утра, когда Энсон вылез че­рез окно своей квартиры на улицу. Джунгли, промытые легким дождем, пахли ароматно и таинственно. Пригиба­ясь к земле и обходя места, которые просматривались ка­мерами, Энсон по большой дуге обошел густой кустарник, а потом свернул направо к подъездной дороге к больнице. Ночью там ходили охранники, но делали это редко.

Перелет из Амритсара домой с двумя пересадками занял почти целый день. Энсон призвал на помощь сво­его испытанного друга Франсиса Нгале, и тот сделал все, что от него требовалось. Потом Энсон принял душ, отдохнул, оделся в чистый темный спортивный костюм и наконец вылез в окно. Через двадцать минут он стоял на дороге, которую власти заасфальтировали в благо­дарность за работу его клиники. Для того чтобы сори­ентироваться, понадобилось несколько секунд, и доктор понял, что Нгале ждет его совсем рядом, чуть южнее по дороге.

Энсон был человеком выдающегося ума и очень любил разгадывать разные головоломки. Но та, которая зани­мала его сейчас, шла вразрез с логикой его рассуждений. Он знал, что ночное путешествие в деревню Аконолимба, которое он собирался предпринять, будет важным шагом к ее разгадке. Многие, как он полагал, включая Элизабет, считали его слишком осторожным и подозрительным. Те­перь же казалось вполне возможным, что он вовсе не яв­лялся параноиком.

Тучи делали неосвещенную дорогу почти невидимой, но вдалеке мокрый асфальт отражал слабый свет.

—     Франсис! — тихо позвал доктор, пройдя поворот.

—     Я здесь, доктор! — раздался голос охранника. — Иди­те вперед!

Черный, как ночь, Франсис стоял неподалеку на обо­чине, держа крепкими руками четырнадцатискоростной велосипед, некогда принадлежавший Энсону, но сейчас перешедший в общее пользование для сотрудников кли­ники и лаборатории, кто иногда хотел немного покататься. Для Энсона это был первый случай за последние два года, хотя результаты операции не давали поводов для беспо­койства.

—     Вы помните, как пользоваться этой штукой? — спро­сил Нгале.

—     Думаю, что не сложнее, чем ездить на велосипеде, — ответил доктор.

—     Очень смешно. Я смазал цепи, оси, проверил тормоза и переключатель скоростей. Если свалитесь, виноваты бу­дете только сами.

Энсон похлопал охранника по плечу и сел в седло. Нга­ле сделал несколько шагов рядом с набиравшим скорость велосипедом, потом остановился на обочине.

—     Я передам от тебя привет мэру, — крикнул Энсон че­рез плечо.

—     Я уже его сам передал. Платини ждет вас!

Как всегда, звуки и запахи джунглей гипнотизирова­ли, и дважды Энсон заставлял себя не отвлекаться от до­роги. Пятимильная поездка в деревню Аконолимба, рас­положенную на берегу реки Ньюонг, заняла чуть больше получаса. Дорога, проходившая через деревню, оказалась слишком грязной, поэтому последние четверть мили Эн­сон шел пешком. Многие дома были построены из шла­кобетонных блоков и гофрированного алюминия, но по­падались и тростниковые хижины, крытые пальмовыми листьями. В деревне имелись водопровод, электричество и телефон, но пользоваться всем этим могли немногие ее обитатели, а некоторые из тех, кто мог, просто не хотели этого делать.

Платини Катджаоха, мэр поселка, владел магазином и жил в самом богатом доме — оштукатуренном, двухэтаж­ном, с навесом для автомобиля, несколькими комнатами и цистерной для воды. Одну из стен украшала тарелка спут­никовой антенны. На тихий стук Энсона вышел сам хозяин. Он был босиком, в красных бермудах и застегнутой на все пуговицы цветастой рубашке, обтягивающей мощный торс. Улыбка открывала безупречно белые зубы, которые, каза­лось, фосфорецировали на фоне абсолютно черного лица.

—     Господин мэр, — прошептал Энсон по-французски, — я очень благодарен вам за помощь.

—     Вы, доктор, всегда дорогой гость в моем доме, — про­басил Катджаоха, сопровождая свои слова рукопожатием и почти медвежьим объятием. — Дверь наверх закрыта, так что вы никого не разбудите. Моя жена спит, как корова, а дети так набегались за день, что... Могу я предложить вам немного вина, чая или чего-нибудь еще?

—     Нет, только телефон.

—     Я слышал, что вас успешно прооперировали. Мы все очень рады.

—     Спасибо, мой друг. Теперь у меня новое легкое.

—     Откуда-то из Индии, мне говорили.

—     Вообще-то, как раз, чтобы это уточнить, я и пришел к вам. Франсис предупреждал вас, что я хочу позвонить за границу?

—     За все то, что вы сделали для людей моей деревни, доктор, вы можете звонить хоть на Луну, если пожелаете!

—     Спасибо. Напишите, пожалуйста, свой номер. Мой друг перезвонит сюда.

—     Одну минуту!

—     Может быть, мне придется немного подождать.

—     Конечно!

—     Вы чудесный человек, Платини Катджаоха!

—     Тогда вы, доктор, эталон чудесного человека! Я буду наверху. Если понадоблюсь, позовите.

Энсон снова поблагодарил его, уселся в потертое крес­ло у телефона и вытащил из кармана сложенный лист бу­маги. Между Камеруном и Нью-Дели было пять часов раз­ницы во времени, поэтому доктор немного сомневался, где может находиться Бипин Гупта — дома или уже в офисе. Но, хорошо зная шеф-редактора авторитетной «Индиан экспресс», Энсон сначала набрал служебный номер и не удивился, когда Гупта снял трубку после первого звонка.

—Привет из Камеруна, дружище, — сказал Энсон на почти беглом хинди.

—Джозеф? Какая приятная неожиданность! Ты дол­жен звонить чаще, а то твой южноафриканский акцент становится слишком заметным!

Вместе с Гуптой Энсон два года жил в одной комнате в общежитии Кейптаунского колледжа. Хотя Бипин очень хорошо говорил по-английски, Джозеф настоял, чтобы между собой они говорили только на хинди. У него, не­сомненно, имелись способности к языкам, и скоро родной язык Гупты был добавлен к английскому, африкаанс, гол­ландскому, французскому, испанскому и немецкому.

Во время поездки в Амритсар Энсон с удивлением по­нял, что никогда не упоминал о своем знании хинди в раз­говорах с Элизабет. Сначала Джозеф был немного смущен, когда сидел рядом с Санджаем Хандури и слушал, как тот переводит с языка, который и так прекрасно понимал, но думал, что этот маленький обман не зайдет слишком дале­ко. Однако все резко изменилось после того как Нарендра Нарджот, или кто она там была на самом деле, спросила: «Ну как, вам понравилось наше представление?», на что Хандури быстро и резко ответил: «Пожалуйста, без ком­ментариев».

—Бипин, — начал Энсон после обмена вежливыми приветствиями, — мне нужно, чтобы ты проверил для меня две вещи. Если это возможно, я буду ждать твоего ответного звонка. Первое — узнай про человека по имени Т. Дж. Нарджот, который проживал на Султан-роуд в Ам­ритсаре. Возраст — примерно сорок лет. Предположитель­но, он скончался в центральной больнице города в течение недели после восемнадцатого июля.

—     А второе?

—     Почти в это же время в стационаре якобы произошла вспышка внутрибольничной пневмонии. Мне надо знать, так ли все было на самом деле.

Журналист попросил продиктовать название бакте­рии — возбудителя пневмонии по буквам, а потом сказал:

—     Ты знаешь, гораздо труднее определить, что человека не существует или что событие не произошло, чем наобо­рот.

—     Но я верю, что мой друг Бипин Гупта может все.

—     Дай мне твой номер и час времени, — ответил ин­диец.



ГЛАВА 28

Если уж идти на риск, так не при том ли условии, что в случае успеха они станут лучше?

Платон, «Государство», кн. V



Черный «мерседес» Родригу Варгаша оказался мощ­ным четырехдверным седаном, пропахшим сигарами. На­тали, с трудом двигавшейся от усталости, затрудненного дыхания и глубокой ссадины на бедре, пришлось проехать с четверть мили, пока она не заметила узкую дорожку, ухо­дившую в сторону, прямо в густую сельву. Убедив себя в том, что машину не будет видно с дороги, она четыре раза возвращалась к джипу, чтобы поднять наверх все свое иму­щество. Когда Натали наконец перенесла к «мерседесу» палатку, рюкзак воду и запас продуктов, был уже вечер. За все это время на дороге не появилось ни одной машины.

Не имея представления, как далеко еще до Дома Анд­жело, она решила немного проехать вперед. Через пол­часа дорога резко повернула вправо и пошла под уклон.

К дереву, стоявшему на повороте, был прибит указатель со стрелкой и незамысловатой надписью: «ДА 2 мили». Про­ехав еще примерно с милю, Натали увидела дорогу, вер­нее — колею, уходившую влево, в лес. Она ехала по этой колее, пока та не исчезла у подножия холма, и на этот раз постаралась тщательно прикрыть машину ветками. Ключ зажигания она засунула под правое переднее колесо.

За время поездки Натали сочинила достаточно правдо­подобный рассказ американской натуралистки, путешест­вующей по сельве и в данный момент занятой поисками дальней родственницы, которая по последним сведениям работала медсестрой в Доме Анджело. В эту историю вхо­дило и неудачное падение с горы.

Рюкзак вместе с привязанной к нему палаткой оказался тяжелее, чем хотелось, но меньший объем экипировки мог вызвать подозрение. Боль в ноге была довольно сильной, хотя и терпимой, и служила постоянным напоминанием о том, что сам факт ее, Натали, существования представляет угрозу для некоей личности или даже для целой группы. Требовалось решить, что делать дальше.

Вечер в сельве нельзя было сравнить ни с чем — насы­щенный кислородом воздух смешивался с тысячью разных ароматов. Двигаясь вперед, Натали пыталась постигнуть невероятность того, как она оказалась здесь, за многие ты­сячи миль от своего дома. Дорога сделала плавный пово­рот вправо, и вдруг совершенно неожиданно лес кончился. Прямо перед ней, ниже по склону, в широкой долине по­казалось то, что было, как предположила Натали, целью ее путешествия. Деревня Дом Анджело.

Некоторое время она сидела, прислонившись к толсто­му пальмовому стволу и изучала развернувшуюся впере­ди панораму. Немощеные улицы, вдоль которых стояли дома, большей частью жилые, из глины и гофрированных листов металла. Дым, поднимавшийся над некоторым из них. Слева — нечто похожее на вход в шахту, вырытый в основании высокой горы. К удивлению Натали, в деревне имелось электричество — на нескольких столбах горели фонари, под которыми играли дети. Число жителей она оценила человек в двести-двести пятьдесят.

В сотне ярдов за входом в шахту узкий водопад высо­той футов в двадцать наполнял небольшое озерцо. Из него вытекал ручей, бегущий вдоль деревни. Вероятно, эта же вода, подумала Натали, дальше по течению омывает тело Родригу Варгаша. В озере плескались дети, несколько женщин там же стирали белье. Еще дальше двое мужчин в каких-то лотках промывали песок, похоже в поисках золо­та или драгоценных камней.

«Какая идиллия», — подумала Натали. Как все тихо и мирно. Но именно здесь кто-то знает, почему ее искалечи­ли, а другую женщину убили.

Вздохнув, она поднялась и поплелась вниз к водоему. Первыми ее встретили куры и две рыжие собаки неиз­вестной породы. Следующими встречными оказались три женщины — все по виду из индейского племени. Са­мая высокая из них была меньше пяти футов ростом. Они улыбались Натали открыто и без малейшей тени подозри­тельности.

—     Добрый вечер, — сказала Натали.

—     Добрый вечер! — ответило трио, широко улыбаясь.

Немного пройдя вдоль по улице, Натали остановилась

у маленького магазина и купила немного мясной нарезки, имбирного пива и дыньку, видимо местного сорта. Хозяй­ка магазина, тоже с индейской внешностью, отрицательно покачала головой, когда Натали спросила ее, не знает ли она Дору Кабрал. Несколько других жителей ответили так же. Двое из них оказались шахтерами, возвращавшимися домой после смены.

Натали чувствовала подступающую усталость — слиш­ком долгим и страшным выдался этот день в горах. Она подумала о том, что надо найти подходящее место и по­ставить палатку, но тут заметила церковь — небольшое здание из белого камня с красной черепичной крышей и четырехгранным шпилем, увенчанным крестом высотой футов в шесть. Верхняя часть стен и дверь оказались из брезента. Сейчас этот брезент был закатан вверх и завязан. Внутри виднелись два ряда грубо сколоченных скамеек. Алтарь тоже был весьма скромным, без украшений, если не считать керамического распятия на стене.

Натали Рейес, хотя и считала себя верующей в том смысле, что с благоговением относилась к бесконечнос­ти божиего мира и чудесам природы, а также полагала, что к ближним надо относиться с уважением и некото­рой любовью, никогда не соблюдала религиозные обря­ды. Однако простота этой церквушки настолько ее тро­нула, что она не смогла пройти мимо и уселась на одну из скамеек.

Попытки расслабиться и привести мысли в порядок оказались безуспешными — слишком свежими были вос­поминания о нападении Варгаша, его ужасной смерти, о за­гадке гибели Доры Кабрал. Натали просидела в раздумьях минут пятнадцать и услышала за спиной мужской голос, говоривший по-португальски с небольшим акцентом.

—     Добро пожаловать в нашу церковь!

Голос был низким, осипшим, но странным образом ус­покаивающим. И еще Натали, до того как повернулась, уловила до боли знакомый запах сигарет.

За ее спиной стоял священник в забрызганной грязью черной сутане с белым воротничком и сандалиях на босу ногу. Сухопарый, лет пятидесяти, с коротко стриженны­ми темными волосами и седоватой двухдневной щетиной на подбородке, он внимательно смотрел на Натали. На его груди на толстой серебряной цепи висел простой тяжелый крест.

—     Очень хорошее место, — сказала Натали.

—     Вы американка? — спросил священник на отличном английском, если можно считать отличным произношение жителя Бруклина или Бронкса.

—     Из Бостона, — ответила Натали, протягивая руку. — Натали Рейес.

—     Рейес. Так вы бразильянка?

—     Моя мать с Островов Зеленого Мыса.

—     А я отец Франсишку Нуньеш — Фрэнк Нуньес, из бруклинских Нуньесов.

Священник сел на скамью напротив Натали, и она не­произвольно улыбнулась. Было в нем что-то безусловно притягательное, но в то же время явно ощущалась какая- то грусть, которая, как предположила доктор Рейес, име­ла отношение к тем причинам, которые забросили отца Франсишку так далеко от Нью-Йорка.

—     Непростой тут у вас, должно быть, приход, — сказала Натали.

—     Вообще-то я провожу службы еще в нескольких де­ревнях в сельве, но основное мое место здесь. Если хотите, это можно назвать искуплением грехов.

Натали отклонила молчаливое предложение развить тему покаяния дальше, хотя отец Франсишку явно хотел поговорить.

—     Что здесь за жизнь?

—     Дом Анджело — шахтерская община. Добывают в ос­новном изумруды, а еще зеленые турмалины, опалы, то­пазы, попадаются сапфиры. Я между делом стал даже экс­пертом по чистоте камней. А вы чем занимаетесь?

—     Я студентка, но сейчас сделала перерыв в учебе. Надо немного разобраться в жизни. Решила побродить по джунглям, пока они совсем не исчезли.

—     До этого еще далеко, но я вас понимаю.

—     Я заметила, что большинство населения здесь индей­цы.

Священник засмеялся.

—     Да, многие жители — аборигены здешних лесов, — ответил он. — Правда, есть и другие, которым нравятся та­кие заброшенные места, где все расчеты идут наличными, а люди, если хотят, называют только одно свое имя.

—     Шахтой владеют индейцы?

Снова ироничный смех.

—     Эти бедные чистые душой люди не владеют прак­тически ничем, — сказал священник, — и, пожалуй, не стремятся к этому. Камни, которые они добывают, приносят хороший доход, а в Бразилии хороший доход часто означает, что в деле участвует военная полиция. Именно ей принадлежит это место. Не всем, конечно, но определенной группе людей. Мы считаем их вроде шерифов, а Дом Анджело — городком на Диком За­паде.

Перед мысленным взором Натали промелькнуло окро­вавленное лицо Родригу Варгаша, когда он напал на нее. Она невольно вздрогнула.

—     Меня сюда привели личные причины, — немного помолчав, она рискнула. — Наша родственница по имени Дора Кабрал, сама из Рио, написала моей матери, что рабо­тает здесь медсестрой. Возможно такое?

—     Да, вполне, — кивнул отец Франсишку. — У нас тут недалеко есть больница, и в ней работают сестры из Рио. Я знаю некоторых, но про Дору Кабрал не слышал. Впро­чем, можно поспрашивать людей в округе.

—     Я уже пыталась, но безрезультатно. Трудно поверить, что в такой глуши есть больница!

—     И между прочим, вполне современная. Они дела­ют какие-то сложные операции, хотя я не знаю точно, какие.

—     Очень интересно! Значит, ваши прихожане обраща­ются туда за помощью?

—     Только не за хирургической. Операции проводят врачи и сестры, которые прилетают сюда или приезжают из Рио, и только своим пациентам. Если кто-то из местных жителей нуждается в госпитализации, им предоставляют машину.

—     А кто руководит больницей?

—     Те же люди, которые управляют Домом Анджело.

—     Военная полиция?

—     По существу, да. Когда им нужна помощь, они на­нимают местных жителей — поварами, санитарами. Раз в неделю или две при больнице открывается что-то типа ам­булатории и доктор или сестра принимают деревенских.

—     Они делают доброе дело!

—Это доброе дело — часть политики управления. По­мощь, которую жители получают от больницы, им не смо­гут оказать больше нигде, поэтому простая благодарность заставит их дважды подумать, прежде чем решиться при­прятать камешек-другой для себя. И скорее всего, они сде­лают разумный выбор. У полиции целая сеть осведомите­лей и информаторов, порядок наводится быстро и твердой рукой. Если вы говорили с кем-то из местных, то, возмож­но, что полицейский, дежурящий в больнице, уже знает о том, что вы здесь.

—Ну если так, они скоро узнают, что я здесь не собира­юсь задерживаться надолго.

Отец Франсишку вынул из смятой пачки недокуренную сигарету, зажег ее и глубоко затянулся.

—Полагаю, что у меня было много грехов, которые я должен искупить, — сказал он, — но право и дальше гре­шить этим я оставил за собой.

—Ваш выбор! — усмехнулась Натали.

Священник поднял ее рюкзак и повесил себе на плечо.

—Пойдемте. Я покажу вам хорошее место, где можно поставить палатку.

—Это очень любезно с вашей стороны, святой отец! А я могу посетить больницу? Я недавно свалилась с обрыва и поранила ногу.

—Я могу обработать и перевязать ваши ссадины, а зав­тра узнаю, как обстоят там дела. Правда, гарантировать, что вас примут, не могу.

—Все равно спасибо. Скажите, а где она, эта ваша боль­ница?

—Не дальше мили к югу. Надеюсь, что, если на зав­тра не запланировано никаких операций, доктор Санторо сможет вам помочь.

Натали замерла.

—Как вы сказали? — переспросила она, стараясь не вы­дать своих чувств.

—Доктор Санторо, — ответил священник. — Доктор Хавьер Санторо.



ГЛАВА 29

Рассматривая, философская ли душа у ка­кого-нибудь человека или нет, ты еще в его юные годы заметишь, справедливая ли она и кроткая, или трудна для общения и дика.

Платон, \"\"Государство», кн. VI



Среди крутых холмов и высоких деревьев ночь насту­пила быстро. Небольшая поляна, куда отец Франсишку привел Натали, находилась немного выше ручья и неда­леко от водопада. Она вежливо отклонила предложение священника помочь поставить палатку, опасаясь, что он заметит, что та абсолютно новая. Завтра, если только со­чтет это возможным, она расскажет ему подлинную исто­рию своего появления в Доме Анджело.

Между тем Натали постаралась получить от отца Фран­сишку как можно больше информации о докторе Хавьере Санторо. Правда, узнала она немногое. Священник подоз­ревал, что, как и у многих в этом лесу, у Санторо было та­кое прошлое, о котором он предпочел бы забыть. Восемь лет назад, когда святой отец здесь поселился, больница и аэродром уже были, как и доктор Санторо.

—     Он приятный человек, — сказал отец Франсишку, — и очень искренне заботится о местных жителях.

«Если это так, — чуть не вскрикнула Натали, — то поче­му же он удалил мне легкое?»

Установка палатки почти в полной темноте могла бы показаться весьма комичной, если бы не напряженность всей ситуации. Изрядно вспотев и вылив на себя поло­вину флакона спрея от насекомых, Натали наконец по­бедила высокотехнологическое изделие и уселась рядом со своим новым домом, с удивлением отметив абсолют­ное отсутствие всяких эмоций по поводу совершенного ею всего несколько часов назад убийства. По словам отца Франсишку, группа полицейских, охранявших шахту и медицинский центр, насчитывала четыре человека, из которых один всегда находился в больнице. Полиция же содержала церковь и платила, хотя весьма скупо, свя­щеннику как за его умение молиться и совершать бого­служения, так и за способность работать с драгоценными камнями.

Завтра, возможно, Натали поделится с ним новостью о том, что число военно-полицейских управляющих сокра­тилось на одну четверть, но сейчас ей хотелось просто по­сидеть и подумать. Как из грязного переулка в фавелах на окраине Рио она попала в больницу, расположенную черт знает где, в самой середине этого «где»?

Самым замечательным в ее лагерной стоянке был вид на водопад, озерцо, деревню и еще кое-что. К югу, в доли­не, за верхушками деревьев сияла россыпь огней.

Больница.

—  Мы постараемся завтра привести в порядок вашу ногу, — пообещал священник. — Думаю, доктор Санторо сможет решить эту проблему.

«Будем надеяться», — злорадно подумала Натали.

* * *

Было почти одиннадцать вечера, когда хороший гло­ток кашасы[43] возымел свое действие, и Натали забралась в палатку. В тонкий спальный мешок она взяла вместо плюшевой игрушки револьвер Варгаша и постепенно погрузилась в сон, подозревая, что близость к доктору Хавьеру Санторо спровоцирует очередной приступ ви­дений. Но проснулась Натали всего через несколько ми­нут от тихого шарканья где-то рядом с палаткой. Она беззвучно вытащила револьвер, затаила дыхание и при­слушалась.

Ничего.

Удивляясь своему спокойствию, Натали направила ствол в то место, откуда последний раз слышался звук.

—  Предупреждаю, что у меня есть оружие, — сказала она по-португальски. — Уходите, пока я не выстрелила.

— Не стоит этого делать, — ответил мужской шепот. — Если бы я хотел вас убить, вы уже давно умерли бы. Такая моя работа.

— Кто вы и что вам нужно?

— Меня зовут Луиш Фернандеш. Дора Кабрал — моя сестра.

Сжимая в одной руке револьвер Варгаша, а в другой мощный фонарь, Натали вылезла из палатки. Луиш Фер­нандеш сидел, скрестив ноги и подняв руки, ладонями впе­ред, чтобы показать, что не вооружен. Он, по-видимому, тоже был индейцем, худощавым, но гораздо более высоким, чем другие обитатели деревни. Левый глаз его прикрывала черная повязка, и выглядел он весьма угрожающе.

— Говорите немного помедленнее, — попросила Ната­ли, опуская револьвер и фонарь. — Я не слишком хорошо владею португальским.

— Вообще-то вы говорите очень неплохо. Вы из Лисса­бона?

— Штат Массачусетс, США, но моя семья с Островов Зеленого Мыса. Вы на самом деле профессиональный убийца?

— Я делаю то, что должен, и мне за это платят. Моя се­стра работает медсестрой в больнице святой Терезы в Рио. Это та Дора Кабрал, которую вы ищете?

Несколько секунд Натали изучала лицо Луиша, ху­дощавое, изборожденное глубокими морщинами. Ему можно было дать лет тридцать, а можно и все пятьдесят, но Натали решила, что все-таки ему немного за тридцать. Чисто выбритый, с небольшими баками, спускающимися чуть ниже ушей, он, вероятно, был красивым, пока жизнь не наложила на его внешность свой отпечаток. Сейчас же он выглядел просто суровым и даже грубым. Натали поду­мала, что с таким человеком надо говорить прямо.

— Боюсь, что у меня для вас плохая новость, — сказала она.

Пришло время, решила доктор Рейес, поделиться сво­ей историей. Завтра она расскажет все отцу Франсишку, вероятно, в форме исповеди. Сегодня — этому мужчине, который, как она интуитивно чувствовала, не представ­лял для нее опасности. Луиш внимательно слушал рас­сказ Натали о двух ее поездках в Бразилию и о тех ужас­ных событиях, которые случились после того как Дора Кабрал сказала ей несколько слов на перекрестке в цен­тре Рио. Внешне Луиш оставался спокойным, даже бес­страстным, но и в темноте Натали видела, как он стиснул зубы.

— Верите или нет, но когда-то я был учителем, — ска­зал он, когда Натали закончила. — Я учил школьников му­зыке. Но как-то раз десять лет назад я вступился за отца одного из учеников — его избивали полицейские. Во вре­мя экзекуции один из них упал, ударился головой и умер. Я несколько лет скрывался и, да, убивал. Потом я оказал­ся здесь, и, хотя полиция заправляет всем и в деревне, и в больнице, тут не задают вопросов.

— Я понимаю, — ответила Натали.

— Несмотря на то, что столько лет был в розыске, я стал начальником охраны больницы. В мою задачу вхо­дит доставлять людей из деревни, когда требуется по­мощь при операциях. От медсестер я узнал, как хорошо им платят, и уговорил свою сестру поработать на докто­ра Санторо. Она была здесь всего два раза, а потом вдруг решила бросить эту работу и никогда не говорила мне, почему.

— Наверное, в больнице происходит что-то, что ей не понравилось. Когда Дора в последний раз была здесь?

— Два месяца назад, может чуть меньше. Вы уверены, что это Варгаш убил ее и что именно Варгаша убили вы?

— Уверена. Это его револьвер.

Луиш взял оружие, осмотрел его, покачал в руке, как профессионал.

— Да, это его револьвер, — сказал он. — Варгаш был очень жестким человеком. Он не уважал ни меня, ни кого- либо другого, кто ниже его по положению.

— Ваша сестра очень боялась его.

— Это непросто — уйти с работы из такой больницы, скорее даже невозможно. Вы отомстили за Дору, и я в большом долгу перед вами.

— Я уверена, что ваша сестра погибла потому, что попы­талась помочь мне. Она знала, что со мной сделали в этой больнице. И теперь мне нужно понять, была ли я здесь на самом деле, и если да, что именно тогда произошло.

Луиш задумался.

— Мы поклялись хранить в секрете все, что связано с больницей и с тем, что там происходит. Этот поселок пол­ностью зависит от работы больницы.

— Отец Франсишку упоминал, что шахта тоже прино­сит хороший доход и может поддержать жизнь здесь.

— Возможно, — сказал Луиш. — Он об этом знает луч­ше, чем я.

— Скажите, пожалуйста, вы ведь знаете, что творится в больнице, так?

Наемный убийца смотрел в землю. Натали знала, о чем он размышляет. Люди, руководившие всеми этими дела­ми, требовали лояльности и не походили на тех, кто про­щает отступников и дает им второй шанс. Если Луиш пойдет против них, если они узнают, что он выдал их секреты, обратной дороги для него не будет.

— Здесь делают пересадку, — тихо ответил он. — Пере­садку органов. Во многих случаях доноры не выживают. Тогда нам приказывают закопать мешки с их останками.

— Но... в меня же стреляли! — воскликнула Натали. — Как они могли взять у меня легкое, если оно было повре­ждено?

— Не знаю. Я редко вижу пациентов — живых, я имею в виду.

— Луиш, я понимаю, что вы многим рискуете, расска­зывая мне все это. Я вам очень благодарна... У вас здесь семья?

— Нет, только женщина... Ее зовут Роза. Она единс­твенный человек в Доме Анджело, про которого можно сказать, что он сильнее меня. Роза знает... знала мою сестру и очень опечалится, узнав, что она погибла. Родригу Варгаш был не из тех, кто ей нравился или кому она до­веряла. Моя подруга тоже захочет вам помочь, всем чем сможет. Вам следует быть в курсе, что в больнице что-то планируется в ближайшие несколько дней. Мне поручили набрать команду охранников — восемь человек, две смены по четверо — для дежурства в стационаре, начиная с за­втрашнего утра.

—       В таком случае, есть ли возможность попасть туда сегодня ночью?— спросила Натали.

Луиш Фернандеш размышлял не дольше трех секунд.

—        Вообще-то есть, — ответил он.