- Наверное, нет. Нет. Не выношу грязи. Мне нужно все или ничего.
- Вот и я такая же.
16
Сумерки ниспадали в июльское пекло, жар держался, и ослепительно- оранжево блестели блики на воде, когда по песчаной аллее шел он, огибая родные Патриаршие. Рассеянно созерцая дворец за памятником баснописцу, перед которым в позе мыслителя глядел на зацветающие мутные воды Ипполит, меланхолически обрывая розу и бросая желтые лепестки в пруд. Петр присел рядом.
- Что за претенциозный ритуал? — спросил. — Откуда роза?
- Не с места преступления, — двоюродный брат усмехнулся, — здесь на бережку валялась.
- Поль, у тебя есть закурить?
- «Вы какие предпочитаете?»
- «А у вас разные что ли есть?» — машинально продолжил цитату Петр Романович.
Знаменитое место действия — сейчас из кустов явится, соткется из воздуха сумеречный Воланд с портсигаром червонного золота — располагало к литературной игре, но время. не до классических реминисценций, жизнь на волоске висит. Кто же ее подвесил, кто перережет волосок?
Поль достал из кармана аляпистую пачку «Мальборо», заметив:
- Ты ж теоретически не куришь, православный наш.
- Практически закурил. Ты знаешь, что мне угрожает арест?
- Страдания, как известно из почитаемого тобой Евангелия, облагораживают и смягчают.
- А за тобой что-то не замечал я тягу к страданиям.
- Ведь там еще сказано: спасутся немногие. Так стоит ли игра свеч? Я не мазохист, так что шансов на вечное спасение не имею.
- Человеческая, слишком человеческая постановка вопроса. Мы не знаем целей Промысла и не можем решать за силу высшую.
- Погоди, философ! За какой- нибудь забытый грешок мне уже гарантирована раскаленная сковородка, так? Так не надежнее ли заранее заручиться силой низшей?
- Ненадежно, обманут. Будешь гореть, как все.
- Сие неизвестно, зато с моей стороны честно. Я не слуга двух господ, как все вы: и Богу свечка и черту кочерга. Я человек простой.
- Сатанист и впрямь примитивен, он не ощущает великую тайну Бога.
- А ты ощущаешь, да? — разозлился «сатанист». — Молельщик ты наш великий!
Чтобы не поддаться гневу, Петр Романович напомнил себе: мальчишка пижонит, играет (в продолжении, так сказать, цитаты), завороженный музыкой романа — прогремевшей эффектной грозой над Москвой, — где, по крутой диалектике германского классика, «зло совершает благо».
- Ну, смотри, Воланд тебе даст прикурить!
- А Бог твой? Загонит в ад за ерунду.
- Он простил на кресте даже убийцу. В твои годы меня мучили те же проблемы.
- А теперь ничего не мучает?
- Понимаешь, — продолжал Петр Романович с несвойственным ему терпением и откровенностью, — в своем прощальном письме из лагеря брат попросил каждый день молиться за него. Я начал по обязанности, потом втянулся.
- И вымолил его «воскрешение» и смерть, — бросил Поль небрежно. — Впечатляющий результат.
- Который свидетельствует, что истинного общения с небом я не достиг.
- Что является критерием истинного общения?
- Святые засвидетельствовали: слезы.
- Что-что?
- Непроизвольные слезы во время молитвы — это знак: Бог тебя зрит.
- Даже скупой мужской слезинки за девять лет не пролил?
Петр Романович в третий раз воздержался от гневного взрыва.
- Поль, тебе было всего восемь, но может быть, ты помнишь хоть что- нибудь из тех событий?
- Еще бы! Меня же следователь допрашивал. Все помню — до припадка. Потом, конечно — амба!
- Ты действительно видел Павла за кустами во дворе?
- Честное октябрятское!.. Ну, видел, видел.
- Верю. Кардинальный вопрос: когда?
- Я искал своего незабвенного зайца.
- Твое безостановочное нытье я помню. про какую-то барабульку, бестолковку.
- Однако и у тебя память! Балаболка — прозвище игрушки. Забавно, что та блудница (определение из твоего лексикона) убита вашим зайчиком.
- Сомневаюсь. — И в который раз за сегодняшний день Петр Романович пересказал диалог по телефону с братом — диалог, который с каждым разом проявлял все более сокровенный смысл: орудие убийства — мертвая голова в крови на тротуаре в переулке.
- Отдает глюками, — заметил Поль, но чувствовалось, он потрясен. — У тебя есть объяснение?
- Пока нету.
Кузен заговорил размеренно, отстраненно, будто бродил в воспоминаниях детского темного и очень страшного леса:
- Все сидели за столом, когда мне вздумалось поискать Балаболку в кухне на подоконнике.
- И я сидел? Точно?
- Вспоминай. Дед, по праву первородства, произносил речь с солдафонской своей прямотой: супружеский долг до конца не выполнен, папа с мамой не родили внучку.
- Как ты можешь помнить такие подробности?
- А я обиделся — внучка им нужна! — и отправился на поиски.
- Да, я сидел за столом. И сдалась тебе эта проклятая Балаболка!
Поль вдруг захохотал.
- Нет, умереть можно, как все странно, забавно! Сдалась. Дед забыл привезти игрушку на дачу. словом, сплошные обиды. Смотрю — во дворе за кустами крадется Павлик. Конечно, я не догадывался о значении моих показаний, было приятно вдруг оказаться в центре внимания. И только я вам доложил о Павлике, как почувствовал приближение «черной собаки» — так в детстве я называл этот «провал в вечность». Больше ничего не помню.
- Ты кричал: «Уходите все! Я хочу с папой!»
- Я всегда ощущал его как самую надежную опору. Ну, «священная болезнь» замечательно описана у классика, для меня же все припадки соединились в один давний кошмар.
Как очнулся — что, где, когда? — не помню. Я уже на кухне и повторяю незнакомому, но заинтересованному дядьке про то самое видение перед «провалом» — Павлик в кустах.
- Ты как будто угадал, что нужно следователю. Мистика.
- Да, нечто необычное в этом есть, ведь с тех пор эпилептический бес меня покинул.
- Клин клином вышибают. — Петр Романович помолчал. — Ума не приложу, как согласовать твое свидетельство с моей версией.
- У тебя уже есть версия? Любопытно.
- Ну, не версия — логическое предположение: не мог же Павел присутствовать при убийстве своей невесты, а потом убийцу покрывать. Он должен был уйти раньше, до того, как я привел ее к нам домой.
- То есть не Павел убил? Сильный ход, философ, я с тобой.
- Сколько раз я просил не называть меня философом!
- Богословом?
- Не кривляйся. И учти: это не игра в шахматы.
- Надо думать. Речь идет о твоей шкуре. Когда ты привел эту бесценную Жемчужину
[1] к себе, то видел розы?
- Подсознательно я запомнил золотистое пятно — отражение роз в зеркале.
- И впоследствии решил, что брат прятался где-то в квартире?
- Да. По первоначальным же показаниям Павла, он поставил букет в воду и отправился на бульвар выследить Маргариту. Потом — в Завидеево.
- Почему подсудимый изменил показания?
- Вероятно, под давлением «органов», а также из отчаяния, отвращения к жизни после гибели невесты — приблизительно такой диагноз поставили мы с адвокатом.
- Итак, что мы имеем? — подвел итог адвокат начинающий. — Мотив налицо. Признание. Розы. Мое «видение в кустах», разрушающее алиби. Что еще?
- Отпечатки пальцев подсудимого на бронзовой статуэтке зайца.
- И тут заяц! Следы крови?
- Он их якобы стер.
- Кровь стер, а отпечатки оставил? Неувязка.
- Твой отец обращал внимание следователя на это кви-прокво, но у адвоката руки были связаны чистосердечным признанием.
- А у нас не связаны.
- Теперь — нет. Подземельный и Павел погибли от рук истинного убийцы, для меня это аксиома. Но как согласовать твое «видение» с его показаниями.
- Да колебался, раздумывал в растрепанных чувствах, идти ли на этот чертов бульвар, не хотел, чтоб родня его засекла, соседи.
- Не годится. Из кустов во дворе он бы видел, как приехали вы и явилась Маргарита. Надобность в слежке за ней отпадает.
- Пожалуйста — еще вариант. Он всех нас видел, но не рискнул поднять публичный скандал, опозорить ее при всех и т. д.
- Павел был человек сильный и решительный.
- Ты тоже не слабак, а вчера из клуба колобком выкатился. Приятно убедиться, что твоя возлюбленная — шлюха? Боялся истины, откладывал объяснение, потому и сбежал на дачу.
- Психологически звучит убедительно.
- Ага. — Поль усмехнулся. — Остался пустячок — вычислить и убить убийцу.
- Убить?
- А как же? Ты должен его убить. Экспозиция, как я понимаю, такова. Блудница сидит у вас, у нас — праздник, который прерывается моим припадком. Где действующие лица и исполнители?
- Если исключить твоих родителей и деда.
- Это почему?
- За отсутствием мотива: они не были знакомы с Маргаритой.
- И Ангелевич не был. Остается Игорек. Игра окончена.
- Шут ты гороховый!
- А ты играй по-честному. В этой пограничной ситуации все равны.
- Хорошо, начнем с наших. Ребенка-бесенка, так и быть, исключаю.
- Мерси.
- Тебя с дядей я видел и слышал с галерейки.
- Прямо глаз не сводил? Имей в виду, тут сын за отца не отвечает, не в том я был состоянии.
- Я слышал ваши голоса, а Ипполит Матвеевич сидел в прихожей и страховал.
- А его кто страховал?
- Твой дедушка.
- «Дедушка»! — передразнил внучек. — Ему было пятьдесят шесть, в полном соку, а папе и того меньше — пятьдесят один. Вполне дееспособные старики. Блудница часто посещала наш дом?
- По ее словам, однажды с Павлом. В четверг до меня не дошла, позвонила по телефону. Я сообщил ей, что жених на даче, болен. И вдруг она является на следующий же день.
- Интересный нюансик. И как она объяснила причину визита?
- Какая-то книжка ей понадобилась.
- Предлог, — отмахнулся Поль и подмигнул. — Знаем мы эти книжечки! Проститутка явилась к клиенту из нашей компании, что и понадобилось скрыть. Четверо мужчин в списке.
- Но Ипполит Матвеевич летом жил на даче.
- Не-без-выездно. Я же обиделся, что дед не привез Балаболку, стало быть, он ездил в Москву. К окулисту, например.
- Поль, это тупиковый ход: уже невозможно проверить алиби.
- Ситуация классическая: убить имел возможность каждый, даже мама. И ты — кто проводил ее и нашел мертвой?.. Кстати, странно, очень странно: тебе брат собирается рассказать про убийство, а ты прешься со мной в «Китеж»! — Кузен улыбнулся коварно. — Вот уж не вовремя припекло.
- Я решил, что ты меня разыгрываешь по телефону.
- Я — твой демон!
Поль бесшабашно расхохотался: вот эти внезапные переходы от «умной серьезности» к «идиотизму» и раздражали философа.
- Ты, братец, пропустил потрясающие пассажи: стриптиз по- американски, по-европейски.
- Меня эти «изыски для импотентов» не волнуют.
- Да ну?
- Как отрезало.
- Серьезно? Ты уступаешь дорогу мне?
- Зачем она тебе нужна?
- Непонятно? Я хочу — и все.
- Уступаю. Но не советую пачкаться. У этих тварей одна песня: несчастное детство, родители пьянь- рвань.
- Точно: пьянь и рвань. Она росла в детдоме.
- Ну вот, несчастная сиротка.
- Однако ты хладнокровное животное. Господин с кавалерийскими усами за соседним столиком между двумя рюмками (мы с ним коньячку врезали) поведал: третий год сюда ходит — ни разу не обломилось, ее только деньги волнуют.
- Думаю, не только. С такой редкостной красотой она могла бы устроиться поблагопристойнее, выйти за миллионера, за иностранца наконец.
- За Воланда! — Поль опять расхохотался. — Там в «Китеже» легенда, будто она ни с кем не спит.
- Холодный разврат еще страшнее. Видимо, ей нравится сама власть над мужчинами, власть как таковая.
- Рисковая девочка. — Поль помолчал, задумавшись. — Ты ее помнишь?
- Варю?
- Ту, мертвую.
- Чисто внешне. Не красавица.
- Чем она могла так убийцу достать?
- Lues Venerea
[2].
- Сифилисом? Экая проблема вылечиться.
17
В старой записной книжке — номер телефона. Он позвонил, и она согласилась придти. Светлана Николаевна, Лана — звучало несколько манерно, но ей шло; этакая трепетная женственность, как бы легкий испуг в больших карих «ланьих» глазах, во всей гибкой фигурке, в тихой речи; изысканная скромность облика: черное платье без рукавов, нитка жемчуга (и Петр к ее появлению приоделся, сменив линялые джинсы на вчерашний «клубный», так сказать, костюм). И как мало изменилась, хотя ей должно быть сорок, под сорок. Петр Романович сбился в подсчетах, провожая гостью в большую комнату, усаживая в кресло; сам он сел к столу боком на стуле.
Лана, попросив разрешения, закурила и предложила ему слабенькие американские (стоят не слабо, отметил он, значит, не бедствует). Процветает, тут же выяснилось, занимается маркетингом в крупной швейцарской фирме (ну да, она же окончила иняз), тут, неподалеку. У вас в четверг случился взрыв? Да, наркоман врезался, бедняга. Как же мы до сих пор не встретились? В перерыве я часто посиживаю у пруда и тебя не раз видела, но не окликнула. Ему не хотелось вот так сразу (после придется) углубляться в сферу чувств, и он спросил машинально: «Чем торгуете?» (Нечто шикарное, разумеется, соответствующее шарму этой женщины: драгоценности, парфюмерия, пармские фиалки.). И услышал: «Свининой». И скованность его оставила.
Лана произнесла не глядя:
- Ты сказал, что очень хочешь меня видеть.
- Да.
Она очевидно взволновала его, и на минуту он погрузился в прошлое, но женщина напомнила:
- Тебе угрожает арест.
- Откуда ты знаешь?
- От Валеры.
- Вы с ним встречаетесь?
- Почти нет.
Двусмысленный ответ: что значит «почти»? Он вздохнул, нехотя входя в прежний круговорот, из которого когда- то с трудом выбрался. Любовь кратчайшая, как взрыв. Точнее, как всегда, Петр Романович позволял себя любить, «безумство» непременно исходило от женщин. Удивительно, что все случилось в тот четверг, когда он с поручением от брата прилежно ждал «блудницу». Вместо нее явилась Лана — как Татьяна Ларина, застав врасплох: «в вашей воле меня презреньем наказать». Он наказал ее любовью: не смог устоять, но и тотчас расстался.
- Он иногда приходит на Патриаршие, — запоздало пояснила Лана, — мы разговариваем. А сегодня позвонил, рассказал про этот ужас.
Тихий теплый голос проник в самую глубь души, шевельнулась отзывчивая дрожь — третья смерть в его упорядоченном, размеренном житье- бытье! — но надо справиться, и он справился.
- Твой муж.
- Мы разведены.
- Ну, твой бывший ни в чем не замешан, у него отличные алиби на оба вечера.
- Ты меня успокоил.
- Я хочу сказать: вы оба ни причем.
- Не извиняйся, что позвал меня.
- Мне необходимо прошлое — те переживания и обстоятельства, — чтобы проследить связь трех убийств.
- Серийный маньяк?
- Нет. Но и мотив — тот первоначальный смертный порыв — неясен. — Петр помолчал. — Подземельный спрашивал о тебе.
- В какой связи?
- Накануне его смерти мы пили с ним спирт, говорили об одной знакомой Валерия Витальевича, которую он пристроил в дядину квартиру.
- О знакомой?
- Она у него в клубе танцует.
- Стриптиз? — уточнила Лана небрежно.
- Не понимаю, зачем математик- аналитик занимается таким грязным бизнесом.
- Хочет иметь большие деньги, очень большие, — она улыбнулась, — все рассчитывает, как будто в шахматы играет. Помнишь, на шахматах они с дядей твоим сошлись.
- Да черт с ними, с шахматами! Неужели не жаль на старости лет душу губить?
- Валера законченный сумасшедший атеист, и коли другого интереса в жизни нет.
- А почему нет? В чем загадка?
- Ты везде ищешь загадки и «вечные вопросы». Так что Подземельный?
- Он спросил, не устроила ли Лана свою судьбу.
- Я свободна. Медик догадывался о нас с тобой, еще тогда догадался. Обязательно при встрече подмигивал и однажды пропел так игриво: «Любовь нечаянно нагрянет.»
- И мне спел! От кого же он узнал?
- Возможно, подслушивал в то единственное наше свидание.
- Нездоровая любознательность его в конце концов и сгубила!
Молодой Петр был ошеломлен, польщен и увлечен (в таком порядке- беспорядке чередовались чувства). Тень тревоги (вот-вот заявится невеста брата. или «грозный муж») придавала опасную прелесть ощущениям, обладанию женщиной любящей — и он отвечал тем же и условился о свидании назавтра.
Свидание не состоялось.
Неожиданный приезд родных. Появление Ангелевича, его взгляд — мрачно-презрительный. До сих пор Петр Романович не знал, заподозрил ли что-нибудь уже тогда «грозный муж», но вмиг отрезвел, и вчерашний восторг испарился: нет, тайные игры, пошлые уловки не для него. Он пошел к себе, переоделся и уже в дверях услышал телефонный звонок. «Когда? Когда ты освободишься?» — «Никогда! — с юношеским максимализмом отрезал любовник. — Ты не свободна, и вчерашний вечер не повторится.» — «А если я освобожусь?» — «Он тебя любит, он с ума сойдет, я не могу вам мешать,» — бормотал Петр неубедительно, она уловила вожделение в его голосе. — «Встретимся на Тверском в девять». — «На Тверском? Где?» — «Возле памятника». — «Постараюсь не придти». Она засмеялась, он с горечью задумался о женском легкомыслии и о мужской слабости.
Вот, в сущности, и все. Обрушившиеся события — убийство, арест брата, смерть отца — придали, в его глазах, «интрижке» некий карающий смысл (словно был приведен в действие таинственный механизм, затикали часики, и все взорвалось, убив, поранив, разделив участников) и отрезвили от «опасных связей». А спустя месяц Лана позвонила, чтобы сообщить: она переезжает на «девичью» свою квартиру — и продиктовала телефон. И десяти лет не прошло, как он ей позвонил.
- До сих пор не знаю, из-за чего ты рассталась с мужем.
- Почему это вдруг тебя заинтересовало?
Петр усмехнулся.
- Борюсь за свою шкуру.
- Но если мы с Валерой не имеем отношения.
- Прямого — нет. И все же вы участники происшедшего.
- Она перебила мягко:
- Ты знаешь, из-за чего.
- Извини, я не настолько самодоволен, чтоб поверить, будто пленил тебя на всю жизнь.
Она молча, задумчиво улыбалась, и Петр, четвертый день живущей в горячке, ощутил желание забыться в женском участии; однако усилием воли сдержал жалкий чувственный порыв.
- Тогда расскажи, как вы расстались.
- Валера догадался о моих чувствах, и я не стала отрицать.
- Поподробнее. Как, когда это произошло?
- Как в водевиле. Когда я вышла от тебя.
- В четверг накануне убийства?
- Ну да. то столкнулась с ним на площадке. Представляешь?
- На моей площадке?
- В том-то и дело. Он приходил к адвокату, но не застал того дома. От неожиданности я испугалась и соврала, будто поднялась к тебе за Платоном, но ты не нашел нужный том.
- Господи, за Платоном! Конечно, он в такой вздор не поверил.
- Валера умный циник, но тогда не подал вида. А на другой день. Я отказалась идти на ваш семейный праздник.
- Почему?
- Мне не доставило бы удовольствия видеть рядом мужа и возлюбленного. Вдруг — он возвращается, рано, сам не свой. «Петр — твой любовник?» Наверное, и ты себя чем-то выдал.
- Я не смел взглянуть на него. За столом полковник начал разоблачение: «На женщинах легкого поведения не женятся!» — «Еще как женятся!» — процедил твой муж. И мы так друг на друга взглянули.
- Ну вот. А наше с ним объяснение прервалось стуком в дверь. Подземельный кричит: «Убийство у Острогорских!» Все у меня в голове смешалось.
- Но вы расстались не сразу, по- моему. Ты позвонила, дала телефон.
- И десяти лет не прошло, как мы с тобой увиделись. — Лана нежно усмехнулась.
- Прости, у меня тоже все смешалось. Я постарался забыть. и тебя забыть. Кто был инициатором разрыва?
- Это имеет для тебя значение?
- Пока не знаю.
В ожидании ее прихода он заглянул в энциклопедию: инкубационный период сифилиса — месяц, после чего у мужчин появляются уже зримые симптомы — шанкр, язва. Но говорить ей об этом пока не собирался.
- Через месяц, — она словно подслушала, — Валера сказал, что больше так не может продолжаться.
- Как?
- Ну, как я могу быть его женой, если не люблю. Я уехала. Потом он проявил великодушие, разрешил вернуться, но мне нравится жить одной.
- А вот за тот месяц у вас были близкие отношения?
Она рассмеялась несколько саркастически.
- Через столько лет тебя волнуют.
- Были?
- Я с ним не спала, если ты это имеешь в виду.
Петр кивнул. Он имел в виду: сосед расстался с женой, друг Павла перенес свадьбу, дядя слег с сердцем, дед навсегда покинул «развратный Вавилон», а медик, который мог, в случае чего, тайно выручить, почти месяц отдыхал в Ялте.
- Не хочу врать, — сказала Лана, — что за эти годы у меня никого не было. Но ты позвал и я пришла.
- Ты очень нравишься мужчинам, я знаю по себе.
- Мне этого мало, Петр.
- Согласен. Но ты же сама сказала: все смешалось. Все заслонила смерть. Девять лет я живу под спудом прошлого, как под тяжкой плитой. Это я только тебе говорю.
- Нет, что ты! — она испугалась. — Более нормального и уравновешенного человека я не встречала.
- Это видимость. Я не сумасшедший, конечно, но и не свободен. Я должен освободиться от этой тайны, понимаешь?
После молчания Лана поинтересовалась:
- Только мне. почему?
- Потому что только тебе я доверяю.
И речи не было о «чувствах страсти нежной», но искра пробежала, что внешне выразилось во взаимном движении — разом встали, встретились, обнялись. и услышали:
- Ой, ты занят!
В балконном проеме — стриптизерка в детской какой-то трогательной пижамке. Петр онемел от гнева.
- Это она принесла сюда розы?
- Кто это? — спросила «она», и он обрел чувство речи:
- Рекомендую: протеже твоего Ангелевича, страдающая манией преследования.
- Ты ее преследуешь?
- Она меня.
- Ах ты бедненький!
Петр Романович засмеялся от комичности ситуации. Лана продолжала:
- Девочка, нехорошо обижать взрослых.
- Нет, нет, я уважаю, особенно пожилых теток. Вы для него в самый раз, а ко мне пусть больше не пристает со своей любовью, у которой порох отсырел! — выпустив победную пулю, девица удалилась.
- Однако тон базарный. Чем торгует?
- Своим телом, — ответил Петр Романович бесстрастно и тщательно запер дверь на галерейку.
18
Лана ушла под утро, начинался понедельник в швейцарской фирме, а для фолософа, может быть, последняя неделя на свободе.
Он поймал для нее такси и побрел от Садового по Копьевскому в сереющем свете домов-теней. Остановился перед своим, фонарь уже отгорел. «У меня орудие убийства, на нем кровь». — «Где?» — «На мертвой голове». — «Где?!» — «На тротуаре в Копьевском переулке».
«Странные (безумные?) ответы на мой машинальный и невразумительный вопрос «где?». Это ли главное! «Какое орудие?» — вот что требовалось узнать, но я был слишком ошеломлен, потрясен. не столько даже репликами, сколько голосом. Да, «голосом мертвеца»» (которого видел, с которым разговаривал в четверг «во сне»). И уцепился за реальность: «Поль, ты?»
Нет, брат не был безумен, каким-то образом он овладел загадочным орудием — уникальной уликой! — за что его убили. Кровь на мертвой голове. Девичьи длинные волосы намокли в крови, голова медика в луже крови. нет, он не бредил, он говорил не об этом! Если Павел невиновен, он не видел мертвых в момент убийства или сразу после него, не призрак же он, в самом деле, проходящий сквозь стены. Так иронически назвал следователь убийцу Подземельного. — Петр Романович, как в трансе, вновь услышал тот предсмертный крик и голос — о д н о в р е м е н н о! — и содрогнулся. — Но сбежать с места преступления было невозможно! — вымолвил вслух, пытаясь успокоиться. — Запертые двери и окна, масса свидетелей, не считая нас с Полем. Или мальчишка, сатанист доморощенный, проделал какой-то фокус. Но я с ним не расставался ни на секунду и лично — первый! — проверил все запоры. Медик кричал, бормотал в предсмертии. Ага, наедине с бесом. — Петр Романович натужно расхохотался. — А что? Известны случаи, когда человеком физически овладевает существо иной, демонской природы и могучий молитвой монах «отчитывает». И дух тьмы покидает. Все! Оставь бредни и галлюцинации. Кровь на мертвой голове на тротуаре в Копьевском переулке — вот исходный текст, требующий расшифровки, таинственный намек на орудие убийства. Думай! — но мысли его разлетались, как рой мошек. — Кстати, есть такая бабочка — «мертвая голова» — единственное насекомое, обладающее своеобразным голосом. Тьфу ты, черт! (Он опять вздрогнул и двинулся к дворовому тоннелю.) Дался мне этот голос. и при чем тут бабочка? Да, на спинке у нее просматривается человеческий череп — вот и название «мертвая голова». Убийца убивал черепом — эпизод из фантастического триллера. Да разве мое предположение — брат нашел в Копьевском орудие убийства и собирался предъявить его мне — не менее фантастично?..»
Уже в тоннеле он услышал шаги за спиной, обернулся, обреченно ожидая Поля — его догнал Ангелевич.
- Доброе утро! — приветствовал бывший философ бывшего аналитика.
— У меня к вам есть вопросы, Валерий Витальевич. Когда вас можно навестить?
- Спрашивайте.
- Тогда присядем?
- К длительной беседе я не расположен.
Тем не менее они сели на лавку возле кустов, за которыми когда-то прятался бедный брат. Ангелевич закурил сигарету, протянув Петру Романовичу массивный портсигар, тот отказался. («Превращаюсь в побирушку!») Сизый дымок потянулся к сизому небу, голый яйцевидный череп словно улыбался в дворовой полутьме, придавая сюрреалистический привкус разговору двух мужчин, тайно связанных одной женщиной (то есть Петр Романович надеялся, что для собеседника сегодняшняя ночь с Ланой — тайна).
- Вам, наверное, известно, что меня обвиняют.
- Известно, — обрубил шоумен словом и жестом вступительную речь; Петр Романович вспомнил, что сосед его отличается немногословием.
- За неделю я должен выявить убийцу. По моим предположениям, Подземельный и Павел раскусили его и погибли.
- Убийцу той проститутки?
- Да, Маргариты. Вы были с ней знакомы?
- Нет.
- Накануне дядиного юбилея она должна была придти в наш дом к семи часам.
- Я запомнил те события.
- Буду говорить прямо, Валерий Витальевич. Вы поднимались к дяде часов в девять вечера.
- Но не застал, он был в больнице у вашего отца.
- Да, да. — Как всегда (а сейчас в особенности) упоминание об отце отозвалось болезненно. — На площадке вы столкнулись со своей женой.
- Которая выходила от вас, — подтвердил Ангелевич бесстрастно. — Эту Маргариту я вообще не видел — до того момента в пятницу, как она появилась в нашем дворе.
- По какому поводу вы приходили к дяде?
- Мне не нужен повод, мы друзья.