Роберт Самерлот

ВЕЧЕР, ПРОВЕДЕННЫЙ В ДОМЕ БЛЭКА

Глаза его широко открылись, а большие руки, которые держали бутылку шерри, слегка задрожали: коричневая струйка жидкости побежала вдоль стакана.

— Вы в этом уверены, Эрик?

— Да, — ответил я. — Когда что-то становится необычным, я в состоянии это заметить: я достаточно повидал мир, чтобы отличать обычное от необычного.

— Скажите мне точно, что произошло. Это может быть важно.

— Начинало смеркаться, когда я вышел из гостиницы. Я был в хорошем состоянии духа и думал о том, что после «крученников» с красным перцем, которые я поглощал в течение всей недели, меня ждут сочные жареные сосиски доброй Фриды. Встретив двух мужчин на площади, я не обратил на них никакого внимания. Только пройдя три квартала, я заметил, что они следуют за мной.

Анри Блэк протянул мне стакан: его рука больше не дрожала. Он сидел напротив меня, откинувшись на спинку кожаного кресла, не говоря ни слова, со спокойным выражением лица. Однако в светло-голубых глазах его светилось какое-то беспокойство. Время от времени Анри бросал косой взгляд на окна салона с тяжелыми шторами, за которыми были еще решетчатые ставни. Он склонил голову немного набок, как будто хотел вслушаться в какой-то необычный шум, проникающий извне. Я же не слышал ничего, кроме шума дождя и беспокойного стона Инги, самой нервной собаки из двух имеющихся в доме доберманов. Я представил себе собак, которые беспрерывно рыщут справа и слева между домом и изгородью с колючей проволокой, окружавшей дом. Локи, кобель, был более мощным и спокойным. Инга же была вечно в напряжении, подозрительная, готовая ко всему, всегда настороже. Первое время, когда я приходил к Анри Блэку и садился за стол, у меня возникало неприятное ощущение, что я — путешественник, который попал к каннибалам. Вцепятся ли они мне в глотку, если я протяну руку, чтобы взять вилку? Собаки не любили новых людей в доме. Потребовалось два месяца и около дюжины визитов, чтобы они соблаговолили позволить мне спокойно пройтись по комнате. Они всегда сопровождали Анри, где он — там и они. В данный момент собаки несли службу во дворе, вдыхая воздух ночи и поднимая уши, стараясь уловить необычный запах или приглушенный звук шагов.

Как эти люди выглядели? — спросил Анри.

— Пара мексиканских пьяниц, — сказал я. — Когда я понял, что они идут за мной, я подумал, что они собираются тряхнуть американского туриста с помощью дубинки. А потом я почувствовал… я не знаю… Да, я почувствовал… что они шли не как мексиканцы. Это странно, я предполагаю, но…

— Нет, Эрик, совсем не странно!

Блэк поднялся, охваченный внезапным волнением.

— У каждой расы, у каждой национальности своя манера ходить. Как и у собак: каждая порода передвигается по-своему. Другие бы никогда не заметили разницы, но я — да, да и вы тоже.

— Во всяком случае, — сказал я, — что-то в них было странное. Почувствовав неладное, я остановился и стал ждать, решив, что если что-нибудь скверное и должно произойти, то пусть лучше произойдет в деревне, чем на пустынной дороге. Они не подошли ко мне, нет, они свернули в тупик… или во двор. Я, конечно, забыл бы об этом инциденте, если бы я не увидел их позже, около вашего портала.

— Что они делали?

— Они беседовали с водителем той черной машины, которая стоит у обочины. Несколько секунд они разглядывали меня, но как только заметили, что я направляюсь к порталу, тотчас же сели в машину и уехали в противоположную сторону от города. А, да, у машины был американский номер.

Анри резко стукнул кулаком о ладонь.

— Уехали, но куда уехали? Эта дорога ведет к паре хижин и свинарнику в пяти километрах отсюда. Вам надо было мне об этом сказать сразу же, Эрик.

Я издал тихий смешок, желая немного разрядить атмосферу.

— Вы хотели, чтобы я испортил великолепный ужин Фриды, рассказывая вам историю загадочных незнакомцев, которые шпионят за мной? К тому же ничего не произошло. Они мне просто показались несколько странными. И, признаться, я не могу понять, как они могли приехать сюда до меня, притом так, что я их не заметил на дороге. Ах, черт! Кажется, они хотели украсть несколько отличных американских долларов, но в конце концов передумали, вот и все.

— Может быть. Может быть.

Фрида появилась так внезапно, что у меня сложилось впечатление, что она, вероятно, стояла на другом конце открытой арки, ведущей в столовую, и подслушивала.

— Орешки, — объявила она, ставя резное деревянное блюдо. — Сыр.

— И сыр, — поправил Анри.

— …

Совершенно круглое лицо Фриды изобразило улыбку перекормленного младенца. Правда, темные круги вокруг глаз вовсе не соответствовали этому образу. По ее толстым пальцам, украшенным тяжелыми золотыми кольцами, казалось, пробегали слабые судороги, когда она ставила на кофейный стол маленькие тарелочки, щедро наполненные закусками к аперитиву.

— Когда я остепенюсь, то сменю машину на жену, и — пусть меня проклянет Бог — выберу немку, такую же, как Фрида!

— Хм, — сказала она, улыбаясь, — но помоложе.

— Это — хорошая жена, — сказал Анри.

Они обменялись долгим взглядом, в котором сквозила улыбка, говорящая о глубоком взаимопонимании, преданности и даже благоговении, — и все это на фоне печали.

— Ты был бы хорошим мужем, — сказала она. Каждый произнесенный слог нес печать неумолимой судьбы: можно было подумать, что они говорили шепотом друг другу «до свидания», может быть, «прощай», стоя у свежевырытой могилы. Анри похлопал ее по руке со сдержанной нежностью, и его пальцы коснулись великолепного золотого браслета, который она с гордостью выставляла напоказ. Она была на вид настолько мещанка, эта Фрида, настолько невыразительна, ограниченна и бесцветна, что было что-то одновременно несуразное и детское в том ослеплении, которое производило на нее любое_/ золотое украшение. И этот браслет, действительно очень красивый, казалось, доставлял ей столько же радости, сколько и раскачивающиеся из стороны в сторону цыганские серьги, которые, в свою очередь, были самой обыкновенной дешевой подделкой.

Снаружи громко и пронзительно залаяла Инга. В три прыжка Анри пересек комнату. Отодвинув шторы, он резко открыл окно и уперся лбом в ставни, что-то внимательно разглядывая сквозь их щели. Ему уже давно перевалило за пятьдесят, но он сохранил повадки тигра, соединяя в походке уравновешенность и мощь.

— Что там? — спросил я.

Его мускулы постепенно расслабились.

— Ничего. Но Инга залаяла.

— Я выйду осмотреть окрестности.

Прежде чем я успел сделать шаг к двери, я был вынужден остановиться. «Нет, Эрик!»— военная команда, сухая, резкая.

Я повернулся:

— Послушайте, Анри, можно подумать, что весь вечер вы проводите в ожидании бомбы, которая вот-вот влетит в окно. И это было еще даже до того, как я вам сказал, что за мной следили. Во время еды у вас был вид взволнованной, насторожившейся кошки. Это на вас не похоже. Теперь вы думаете, что что-то происходит там, снаружи. Так вот, я пойду посмотреть.

— Хорошо, идите. Лучше уж знать.

В дверях собаки подбежали ко мне.

— Хорошая собака, Локи, — сказал я, гладя ее рукой.

До Инги я не дотронулся. Вместе мы медленно обошли дом.

Эта вилла была настоящей крепостью или, лучше было бы сказать, концентрационным лагерем, с ее высокой, плотной металлической сеткой и пустынным, ровным пространством, которое отделяло ее от близлежащих джунглей. На смертоносные провода сетки, как на насест, слетались каждый день стаи кричащих птиц. Даже в этой мексиканской глубинке, где богачи помещают в стены бутылочные осколки и держат нескольких сторожевых собак, меры предосторожности, предпринятые Анри Блэком, казались достаточно необычными.

Я встретился с Анри пять месяцев тому назад, вскоре после моего приезда в деревню Сан-Ксавье. Очень импозантный внешне, привлекая взгляды, он шел по площади — рядом с ним шла Инга, за ним по пятам Хьюго, его слуга с квадратным лицом. Он остановился на секунду, чтобы разглядеть полотно, над которым я в этот момент трудился. После краткого кивка головой он продолжал путь военной походкой, что подчеркивал и его револьвер на поясе.

В течение двух следующих недель каждое утро, отправляясь на почту, он проходил мимо меня, когда шел туда и обратно, никогда не обращаясь ко мне, но всегда бросая в мою сторону заинтересованный взгляд. Но в конце концов его увлечение живописью и любовь к цветам, которые я бесконечно рисовал, переломили его сдержанность.

Наш первый разговор был кратким, но мы сразу же прониклись симпатией друг к другу, и дружеские отношения между нами установились быстро. И потом мы вместе играли в шахматы и были игроками примерно одного уровня. Более того, наша прошлая жизнь имела много общего, что стирало разницу в возрасте. Оба, Анри и я, много путешествовали, служили в армии и воевали, мы вместе вспоминали извилистые улицы Сингапура, Барселоны или других экзотических мест, в которых приходилось бывать.

— Какая радость и какое облегчение, когда есть возможность снова беседовать с умным человеком! — сказал он мне. — Что могло привести вас в эту чертову дыру?

— Это не случайно. В течение трех лет я наводил подробные справки у друзей и у мексиканских знакомых, прежде чем решился приехать именно в этот город. Для меня это — идеал.

Со своей стороны, я избегал спрашивать его о причинах, которые вынудили его выбрать — Сан-Ксавье и поселиться здесь. Что-то мешало мне задавать подобные вопросы.

Неделей позже я познакомился с Фридой.

— Я встретил ее в Германии, — сказал он мне, — в то время я там находился с военной миссией. Эрик, если бы вы ее видели тридцать лет назад!

Анри всегда был настороже. Но последние шесть недель какие-то дополнительные беспокойство и тревога все более и более примешивались к той повседневной бдительности. Я заметил новые тени у него под глазами, а его поведение выдавало постоянное напряжение. На улице он часто оборачивался. Наконец, я заметил, что он стал варьировать время прихода на почту.

Мне казалось, что когда я предложил ему обойти территорию, он настолько сильно разволновался, что почти был готов порвать со мной. Анри наблюдал за мной сквозь щели в ставнях. Он напряженно смотрел, пытаясь увидеть то, что скрывала ночь. Дойдя до окна, я вдруг остановился… Локи залаял в то время, как моя рука дотронулась до него. Удивленные моим поведением, чувствуя что-то необычное, собаки начали яростно рычать и умчались втягивать носом запахи около калитки, но не осмеливались к ней приблизиться.

Я поспешил вернуться.

— Что там? — спросил Анри.

— Ничего.

— Нет, Эрик! Вы видели что-то. Я смотрел сквозь ставни. Что-то там, в джунглях, вас заставило вздрогнуть.

— Какой-то свет, вот и все, — сказал я. — Он появился дважды, потом исчез. Сначала я подумал, что речь идет о каком-то сигнале, но, скорее всего, просто дождь загасил фонарь какого-нибудь мексиканца. На улице — проливной дождь.

Анри казался настроенным скептически. Он внимательно посмотрел на меня, не говоря ни слова, и я почувствовал себя неуютно.

— Что могло там быть? — спросил я, снимая промокшее пальто. — Почему Хьюго пришел ко мне сегодня утром, чтобы попросить меня вечером быть здесь, а не в пятницу, как обычно? Так резко менять программу вам не свойственно.

Он продолжал внимательно смотреть на меня: внутренняя борьба отражалась на его лице.

— Я — ваш друг, — сказал я ему. — Эти последние месяцы вы и Фрида, вы много значили для меня. Я надеюсь, что буду способен доказать вам до какой степени, рано или поздно. Если вы нуждаетесь в помощи, то я здесь, и меня трудно испугать. Но для этого надо, чтобы я знал, о чем идет речь.

— Садитесь, Эрик.

Он предложил мне сигарету и огня, взял одну для себя, зажег ее, делал все это очень медленно. Он явно тянул время.

— Я поклялся не рассказывать этого никогда ни одной живой душе. Но сейчас, да, я нуждаюсь в помощи. Я должен защитить Фриду, каков бы ни был риск.

Он продолжал смотреть, прощупывая меня взглядом.

— Эрик, готовы ли вы поклясться перед Богом, что бы я вам ни сказал, что бы вы ни подумали обо мне позже, что вы позаботитесь о ней в течение двадцати четырех часов, если меня не будет здесь?

Я колебался короткое мгновение, затем решился.

— Конечно, я это сделаю. Вы знали это до того, как задали мне этот вопрос.

— Вы клянетесь?

— Да, — подтвердил я. — Но при одном условии. Вы должны сказать мне правду. Иначе не рассчитывайте на меня.

— Вы настоящий шахматист, — сказал он. — Согласен. Это пакт между друзьями. Но сначала я хотел бы, чтобы вы мне кое-что сказали. Что вам удалось разгадать во мне?

— Согласен, — сказал я. — Простите, если я ошибусь, не обижайтесь. Во-первых, вы — не американец, не настоящий американец. Ваш акцент почти незаметен, но все-таки есть. И потом, у вас совершенно особая манера садиться за стол, передвигать фигуры на шахматной доске… До сих пор все верно?

— Абсолютно, — согласился он. — Вы наблюдательный, проницательный и, кажется, волевой человек. Именно поэтому я доверяю вам.

— Вы прячетесь, я это знаю, вы пытаетесь избежать чего-то или кого-то, — продолжал я. — Этот дом может выдержать серьезную осаду. Однако вы — не бандит, не вор, и я не думаю, чтобы вы ими когда-нибудь были.

Фрида стояла под аркадой.

— Иди сюда, Liebchen, — сказал он, и она присела около его кресла. — Вы правы по всем пунктам, Эрик. Теперь моя очередь говорить.

— Nein, nein! — это был только шепот, но шепот полный ужаса. — Никто…

— Нам нужна помощь, Фрида.

Его тон был краток, сух, как если бы он обращался к Инге. Фрида подавила рыдание и замолчала.

— Меня зовут Генрих Шварц, — сказал он. — В Мексике я живу на нелегальном положении, здесь меня принимают за американца на пенсии: для меня это не трудно. Будучи ребенком, я жил восемь лет в Милвоке. Позже я обучался на специальных курсах «американизации» в одном из немецких военных заведений.

Дождь на улице становился все сильнее и сильнее. Я слышал, как поднялся ветер. Блэк встал и начал медленно ходить взад-вперед, с силой сжимая руки.

— В немецкой армии я был командиром. Немного молод для тех обязанностей, которые были возложены на меня, но я принадлежал к известной, высокопоставленной семье. Мы не были нацистами! Что бы там ни говорили, мы ими не были! Да, у нас были отдаленные связи с партией. У Фриды были более регулярные контакты. Но кто их не имел тогда? Я принадлежал армии, я был солдатом, был трижды награжден, один раз в Польше и два раза в Африке.

Вошел Хьюго, неся деревянную коробку, которая, как мне кажется, служила для хранения револьверов. Анри, казалось, не замечал его присутствия.

— Я прошел тренировку в Баварии, где нас обучали изображать американцев, учили технике саботажа. В Африке я был тяжело ранен, меня отозвали и направили на транспорт: поручили склад у бельгийской границы. Хьюго был тогда моим ординарцем. Он продолжает быть им до сих пор.

Слуга наклонил голову, не более.

— В мои функции также входила транспортировка евреев, собранных в Голландии. Я отвечал за поставку охранников и за все, что было необходимо, чтобы перевезти их в тыл. Их было немного. В неделю не больше сотни. Это было неприятное дело, но я об этом не задумывался. Рутинная работа, угрюмая, тусклая. Но, по крайней мере, там у меня была Фрида.

И вдруг все рухнуло и очень быстро. Я отвечал за четырнадцать пленных, а американцы уже наступали. Перевозка их была невозможна. — Его кулак стукнул о кофейный столик. — Что я должен был делать? Освободить пленных, чтобы они занялись подрывной работой в нашем тылу? — Его голос звучал все громче, становился резким, он завопил. — У меня был приказ! Я был солдатом. Хьюго и я выпустили их, чтобы… перевезти недалеко от того места, где они были.

Его взгляд обвел комнату, остановился на окнах.

— В ту ночь шел дождь, — сказал он. — Так же, как сегодня вечером.

Какие образы проходили сейчас перед глазами этих трех существ? Я спрашивал себя об этом. Образ жалкой процессии пленных с лицами, обезображенными голодом, от которых ничего не осталось, кроме черепа, обтянутого кожей? Я представил себе Хьюго и Анри, стоящих у грузовика, покрытого брезентом, предназначенного для перевозки скота, в ожидании, чтобы пленники выстроились в линию в последний раз. А Фрида?

Звучит ли еще в ее ушах щелканье револьвера с регулярно повторяющимися интервалами? Слышит ли она еще последние стенания жертв? Нет, сейчас она пыталась уловить другие шумы, которые свидетельствовали бы о неотвратимой опасности. Где-то в ночи.

— Позже меня судили в Нюрнберге, — продолжал Анри глухим голосом. — Но ничего не доказали. Согласно смутным слухам, двоим детям из этой группы удалось якобы избежать… Меня держали в течение долгих месяцев в изоляции, в то время как искали воображаемых свидетелей. Это ничего не дало. Дошли до того, что втянули в это дело несчастную Фриду, обвиняя ее в том, что она, как вампир, обирала трупы. Это было ужасно! Ничего не было доказано, но я провел пять лет в тюрьме Ландсберга. Неделю спустя после того, как меня выпустили, мы бежали сюда. Если бы они нас нашли, и мы это знаем, настал бы час мести. В конце концов им удалось нас найти. Посмотрите! — Он порылся в кармане и вытащил из него конверт со штемпелем Мексики. Внутри конверта лежал листок отрывного календаря с сегодняшней датой. Грубый рисунок, почти детский, изображал три тела, жалких и странных, весящих на дереве, одно из них было одето в юбку. Внизу под рисунком слова, нацарапанные на немецком языке: «Сегодня вечером, Командир».

— Другие послания предшествовали этому, — сказал он. — Это началось шесть недель тому назад. Сначала пакет, в котором был золотой браслет, такой, как носит Фрида. Они обвили его резиновой змеей, эти дьяволы. На этот раз — записка со словами: «Скоро, Командир, но не так быстро».

Казалось, что Фрида задыхалась, настолько частым стало ее дыхание, частое, хриплое.

— А потом детский пистолет, — простонала она. — С красным пятном, как будто кровь. В другой раз — книга.

— Да, — сказал Анри. — Книга об Адольфе Эйхмане. Они написали на титульном листе: «В этом месяце вы к нему присоединитесь».

Я посмотрел на них: все трое находились в другом конце комнаты.

— Вы для этого позвали меня сюда сегодня вечером, — сказал я. — Вы думаете, что они не нападут, если будет кто-то чужой в доме?

— Я не знаю, Эрик, — ответил он. — Вам они ничего плохого не сделают. Вы — американец, и это принесло бы им неприятности. Они осторожны. Читайте историю Эйхмана!

На его лице появились морщины, глубокая складка перерезала лоб.

— Однако это не произойдет так, как в случае с Эйхманом. Они посылают эти предупреждения, чтобы мучить нас… Здесь что-то личное. Дьявольское!

Анри положил руку мне на плечо.

— Хьюго и я, мы способны себя защитить. У нас есть оружие и достаточное количество боеприпасов. Но Фрида, она должна достичь Мехико. Позаботьтесь о ней, вы дали клятву.

Я не решился посмотреть ему в глаза.

— Я это обещал, — сказал я, — и я сдержу обещание. Во всяком случае, она не виновата в том, что делали вы. И если сегодня вечером начнутся неприятности, я вас не брошу. Неважно, что я думаю о вашей истории… Я не позволю каким-то подлецам просто так стрелять в вас.

— Спасибо, Эрик.

Его голос был едва слышен. Фрида подошла ко мне. Поднявшись на цыпочки, она поцеловала меня в щеку.

Ветер хлестал дождем по ставням, и можно было услышать что-то похожее на рата-та-та где-то там, снаружи. Инга, затем Локи яростно залаяли. Рата-та. Целая серия кричащих, металлических звуков. Мы тотчас же выхватили револьверы из ящичка, который открыл Хьюго. Я проверил свой; он был заряжен, готовый к стрельбе.

«Фрида!» Это был приказ. Она подчинилась. «Свет».

Она заняла место около электрического щитка и сделала это проворно и точно, как это свойственно военным после долгой тренировки. Потом опустила два первых рычага, и дом погрузился в темноту. Ра-та-та! Казалось, что звук приближался.

— Оставайтесь около двери, — сказал я Анри. — Хьюго и я, мы выйдем через заднюю дверь и обойдем вокруг, осмотрим заросли.

«Да», — ответил Анри голосом, полным тревоги. В кромешной тьме Анри, вероятно, дрожал. Я выскользнул наружу через кухонную дверь, за мной — Хьюго, который протянул по ходу левую руку, чтобы погасить свет в заднем портале.

Собаки шумно выбежали нам навстречу, но Хьюго шепотом дал им команду, и они замолчали. Сильный порыв ветра бросал нам в лицо струи дождя, снова послышался металлический шум.

Плохо видя из-за дождя, с трудом пробираясь через заросли тростника и банановых пальм, мы осторожно продвигались вперед, стараясь не упасть, зацепившись за спрятавшиеся корни и ветки. В это время года в Сан-Ксавье сильный ветер, приносящий с собою дождь, поднимался в одно и то же время каждый вечер. По всей видимости, такая погода входила в планы преследователей. Учитывалась каждая случайность.

В пятидесяти метрах от дома мы нашли причину шума — самое примитивное устройство, приделанное к стволу дерева. Раскачиваемый ветром кусок дерева ударял по сковородке: простой мальчишеский трюк. Хьюго сорвал его, громко выругавшись.

— Это, чтобы привлечь нас в эту сторону, — сказал я. — Пол-оборота, быстро!

Возвращаясь к дому, мы продвигались с еще большей осторожностью, не представляя себе, что могло ожидать нас на обратном пути.

Мы уже почти достигли заднего портала, когда Хьюго внезапно остановился, казалось, что он услышал или уловил что-то. Я понял внезапно, что его встревожило. «Хьюго!» — закричал я, в, то время как он бросился на землю. Но слишком поздно. Выстрел раздался в ночи. Слуга не издал ни звука; он был мертв.

Согнувшись вдвое, я бегом пересек портал, толкая собак, которые яростно лаяли, охваченные из-за выстрела паникой и яростью одновременно. Какую-то долю секунды я безумно испугался, как бы Инга в неразберихе не набросилась на меня, но она меня пропустила.

Я открыл дверь кухни и вошел в дом, спотыкаясь в темноте.

— Анри! — закричал я — Они убили Хьюго! Он мертв!

— Где они сейчас? Сколько их?

— Они перед домом. Сколько их, не знаю: я не различил. Может быть, трое, может быть, четверо.

Благодаря лучам света, проникавшим через щели ставен, я увидел, что Фрида оставалась на своем посту около рычагов. Анри пытался разглядеть, что происходило снаружи, в его опущенной руке был револьвер. В мгновение ока я обрушил на него удар кулаком, оружие упало, и тем же резким движением я грубо оттолкнул Фриду. Свет залил комнату.

— Он только один, Командир, — сказал я. — И он не снаружи. Он здесь. Напрасно вы упустили тогда тех двух детей.

Ужас на их лицах! Я так долго мечтал увидеть его и исполнил свое желание. Это компенсировало полностью все долгие годы ожидания и лихорадку этих последних месяцев, когда, наконец, были найдены их следы. Я не двигался, наслаждаясь, да, наслаждаясь этой минутой, стараясь отпечатать в своей памяти каждую деталь, каждый нюанс выражения лица, каждый трусливый взгляд, умоляющий тщетно. Все это должно было запечатлеться во мне, чтобы я смог с точностью рассказать обо всем моей сестре, которая ждала меня в Мехико.

— Сегодня вечером идет дождь, Командир, — сказал я по-немецки. — Так же, как в ту ночь.

Я убил Фриду первой: я хотел, чтобы он видел ее конец. Я всадил пулю в голову Генриха в тот момент, когда он упал на пол, чтобы схватить револьвер. Теперь оставались мелочи, которые не заняли у меня много времени: вложить мой револьвер в руку Генриха, спрятать другие револьверы и убрать мой стакан с шерри. К тому же пройдет немало дней, прежде чем найдут эту троицу и займутся ею. К тому времени моя сестра и я уже будем в Нью-Йорке, вне опасности.

Прежде чем уйти, я снял браслет с руки Фриды. Я прочитал на его внутренней стороне инициалы моей матери — я об этом знал заранее. Я его слишком хорошо знал, этот браслет. Мы тогда потеряли все, и это была единственная ценная вещь, которая у нас оставалась; мы думали, что однажды нам придется с ней расстаться, чтобы выжить. Я представил себя неподвижно лежащим в грязи, притворяющимся мертвым, в то время как Фрида переворачивала безжизненное тело моей матери, обыскивала его, разрывая мокрую одежду, и, наконец, схватила найденное в жалком тайнике сокровище.