Виктория БОРИСОВА
ПОЕЗД СЛЕДУЕТ В АД
Пролог
Москва, год 1998-й
«Вчера, 12 сентября, в двенадцать часов дня на Курском направлении Московской железной дороги близ станции Весенняя произошло крушение электропоезда следующего по маршруту Москва — Тула. Один вагон сошел с рельсов и упал с железнодорожной насыпи, два человека погибли. Причины трагедии выясняются. В настоящее время на месте аварии работает специальная комиссия МГТС и сотрудники транспортной милиции. Окончательные итоги расследования и организационные выводы будут оглашены на предстоящей 2 октября коллегии МПС РФ».
Заметка эта, опубликованная в самом низу газетной полосы под рубрикой «Срочно в номер», большого ажиотажа не вызвала. Ну, бывает, все под Богом ходим. Никакой сенсации — ни тебе политики, ни криминала, ни даже вопиющего факта извечного российского разгильдяйства.
Комиссия потом установила, что машинист был трезв как стекло, никуда из кабины не отлучался, а все механизмы и оборудование вполне исправны, что само по себе редкость. Специалисты только руками разводили — слишком уж похоже, будто поезд натолкнулся на какое-то препятствие, однако при самом внимательном осмотре на путях никаких посторонних предметов обнаружено не было.
Происшествие скоро забылось. Только вот машинист Пантюхов, что управлял поездом в тот день, трезвый, положительный и серьезный, проработавший на своем месте почти двадцать лет, вдруг запил по-черному, а потом и вовсе уволился из депо. До самой смерти он так никому и не решился рассказать о том, что увидел перед самым носом сквозь лобовое стекло за миг до того, как раздался грохот и скрежет металла.
Судьбой пассажиров злополучного вагона тоже никто не интересовался, тем более что общаться с журналистами они отказались категорически, а на вопросы врачей и милиции отвечали предельно кратко: не слышал, не видел, не помню, очнулся — гипс. Не хотели они говорить, ох не хотели… Отчасти понятно, конечно, кому понравится, когда еще от шока не отошел, а тебе в душу лезут?
Только на самом деле совсем не в этом была причина упорного молчания пятерых чудом оставшихся в живых пассажиров. Слишком уж страшные, таинственные и необычайные события свели их вместе в тот роковой день.
А началось все и просто, и странно — с газетного объявления…
Глава 1
РЕКЛАМА — ДВИГАТЕЛЬ ТОРГОВЛИ
Москва, 10 сентября 1998 года
Юная длинноногая блондинка ослепительной красоты, совершенно голая, обольстительно улыбнулась и медленно облизала губы маленьким, острым, розовым язычком.
— Иди ко мне, дорогой, — сказала она, будто пробуя каждое слово на вкус, — иди скорее, я так хочу тебя…
Ее грудной, волнующий голос обещал так много! Андрей почувствовал, что все его мужское естество восстало, как черная Африка против колониализма. Девушка откинула за спину густые, длинные золотистые волосы, будто не замечая, что так ее пышная грудь выглядит еще соблазнительнее, обняла Андрея за шею и притянула к себе…
— Андрюша… Андрюша! Вставай скорее, завтрак стынет, — вдруг сказала она совсем другим голосом, надтреснутым и усталым.
Андрей Бочков так и не понял, при чем тут завтрак. Ах ты, черт, такой сон не дали досмотреть! Он открыл глаза и обнаружил, что лежит на старенькой, продавленной софе в своей комнате, а мама трясет его за плечо.
— Вставай, поешь, пока я на работу не ушла.
— Ма, ну отстань ты, я спать хочу!
Бог ты мой, как же мать достала его в последнее время своими заботами и нравоучениями! Вот и сейчас будет накладывать ему яичницу и смотреть на него жалкими, просящими глазами. Ну ее, лучше пока не подниматься. Лучше поспать еще немного, может, удастся досмотреть сон…
— Ты иди, ма, я потом!
— Ну, как хочешь. — Мать поджала губы. Обиделась, значит. Ну, и х… с ней. Лишь бы в покое оставила.
Прежде чем снова провалиться в дремоту, Андрей услышал удаляющееся шарканье тапочек по линолеуму в коридоре. Он уже стал медленно соскальзывать в забытье, пытаясь в мельчайших подробностях вспомнить, воссоздать свой чудесный сон, когда…
Тьфу ты черт, ну нет человеку покоя в этой жизни! Только задремал — снова стук в дверь.
— Андрюша… Я тебе тут газету принесла, «Из рук в руки»… Ты хоть попробуй, позвони куда-нибудь. Столько объявлений, и вроде бы хорошие места есть. Может, пристроишься на работу наконец-то.
— Ну позвоню, ма, позвоню, отстань только! Я же тебе сказал — спать хочу!
Эх, мама, мама, святая простота! Терпение и труд все перетрут. Без труда не вынешь рыбку из пруда. Ну что дало ей ее высшее образование? Мужика нет и не было никогда (по крайней мере, сколько он себя помнит), денег тоже всегда было в обрез, а теперь еще и с работы уволили, приходится вертеться по-всякому. Ей нет и пятидесяти, а уже совсем старухой стала.
Андрей, конечно, не хотел бы даже самому себе признаться, что и он сыграл в этом не последнюю роль.
В школе Андрей успехами не блистал. С трудом закончил восемь классов, потом — ПТУ по специальности «оператор станков с числовым программным управлением». Сразу же ушел в армию, прослужил три года во флоте, а когда вернулся, оказалось, что станки с ЧПУ давно уже никому не нужны, а их операторы — тем более.
Для того чтобы учиться и осваивать новую профессию, Андрей был слишком ленив, да и особых способностей не имел; примкнуть к бандитской группировке, как многие его сверстники, не хотел, а правду сказать — боялся. И вообще планы на будущее у него были в высшей степени неопределенные. Когда-нибудь, когда ему, наконец, повезет, он еще покажет всем… Что именно покажет Андрей не задумывался, а пока слонялся в ожидании лучших времен, которые уже никогда не настанут. Время от времени Андрей перебивался случайными заработками, подрабатывая то грузчиком, то дворником, то сторожем, но почему-то получалось так, что отовсюду его выгоняли с большим скандалом. Он пока еще не алкоголик, но пьет намного больше, чем следует. Ему только двадцать пять лет, но во всем его облике, слишком поношенной одежде, фигуре, походке, а главное, в глазах уже появилось нечто, сигнализирующее всякому мало-мальски опытному собеседнику: «Внимание! Я — конченый человек!»
Хлопнула входная дверь. Значит, мать наконец-то ушла на работу. Андрей знал, что сейчас она пойдет торговать газетами с лотка в ближайшем универсаме, переделанном в супермаркет, а потом побежит на другую работу — мыть полы в кафе «Золушка». Домой она придет часам к десяти и примется говорить о том, что заведующая опять к ней придиралась, а в мужском туалете кто-то снова наблевал на пол. Закончив рассказ, будет долго вздыхать и мазать вонючей мазью ноги, исчерченные синими варикозными венами в палец толщиной.
Тоска!
Андрей наконец проснулся окончательно. Убедившись, что досмотреть чудесный сон уже не удастся, он встал с кровати и прошлепал босыми ногами на кухню. Так и есть — яичница уже остыла, да к тому же и пригорелая.
Лениво ковыряя вилкой в тарелке и прихлебывая остывший чай, он погрузился в невеселые мысли. Ну что же это такое! Все вокруг живут припеваючи, бешеные бабки гребут, особо не напрягаясь. Все к их услугам — кабаки, шмотки, шикарные девочки, крутые тачки. Вон сколько новеньких иномарок по Москве бегают! Почему же одним — все, а другим ничего?
Еще и газета дурацкая валяется на полу! Андрей поднял ее и стал лениво перелистывать. Ну что там в разделе «требуются»? Автослесарь со стажем работы, главный бухгалтер, юрист — это все мимо. «Работа для молодых и энергичных» — тоже. Это только звучит красиво, а на деле — ноги в руки и марш торговать всякой хренотенью на улицу, в электричку или в метро. Кладовщик? Мужчина предпенсионного возраста без вредных привычек. Пожалуй, при такой жизни и до пенсии не доживешь.
Кто там еще? Электрики, сантехники, медсестра в стоматологию… Все мимо, мимо и мимо. И вообще, кто же возьмет человека с улицы на хорошее место? А тут еще и кризис… Что такое кризис, Андрей представлял себе довольно смутно, но если уж доллар скакнул за месяц почти в три раза, тут и ежу ясно — хорошего не жди.
Андрей продолжал лениво и бесцельно перелистывать шуршащие страницы, когда его взгляд наткнулся вдруг на совсем уж странное объявление: «Предлагаю всем желающим СЧАСТЬЕ, оптом и в розницу. Телефон 666-13-15».
А что, прикольно! Андрей нашарил тапочки, шелестя газетой, прошел в прихожую и принялся набирать номер. Почему-то диск на старом аппарате, сработанном гражданами трудолюбивой Чехословакии еще в начале восьмидесятых годов, отвечал ему таким сопротивлением, что Андрей чуть не бросил эту затею. Вот ведь рухлядь-то, а? Мать никак не соберется новый купить, все жмотится.
Наконец, послышались длинные гудки. Один, другой, третий… Они там померли все, что ли? Потом в трубке что-то щелкнуло, и приятный девичий голосок на автоответчике профессионально-жизнерадостно прощебетал:
— Добрый день! Вы позвонили в компанию «Счастье трейдинг энд компани». По всем интересующим вопросам вас готов лично проконсультировать коммерческий директор господин Шарль де Виль. В любое время мы будем рады видеть вас но адресу: Пыхов переулок, 14, второй подъезд, вход со двора.
Ни фи-ига себе! Андрей так и застыл с трубкой в руке. Пацанам рассказать — обхохочутся. И где это — Пыхов переулок?
С самого утра зарядил противный нескончаемый дождь. В воздухе пахло прелой листвой и автомобильными выхлопами. Пенсионер Вилен Сидорович Поликарпов бодро шаркал к метро за свежим номером газеты «Завтра».
Не сказать, чтобы он был пламенным и убежденным коммунистом. К советской власти он относился примерно как старый еврей к своей жене — немножко любил, немножко боялся, иногда обманывал, но, в общем, другой не хотел. Иногда, подвыпив в компании, позволял себе даже возмутиться, что в магазинах очереди большие, или шепотом рассказать анекдот про Брежнева.
Всю свою жизнь Вилен Сидорович проработал мастером на большом машиностроительном заводе. Получал профсоюзные путевки, выпивал по субботам, прятал заначку от жены и азартно матюкался с рабочими — словом, жил как все. И, несмотря на мелкие недостатки, эта жизнь была достойной и правильной, а главное — понятной. Право на труд, право на отдых, бесплатная медицина, образование… Куда все девалось, когда к власти пришли эти дерьмократы? Завод встал, кто помоложе — разбежались по-быстрому. Одни — на рынок торговать, другие — в бандиты. А старикам куда? Одна дорога — на пенсию, и хорошо еще, что года вышли и стаж есть, а то хоть руку горсточкой протягивай. И пенсия, годами труда заработанная, — слезы одни, еле на еду хватает. А главное — ни почета, ни уважения рабочему человеку.
Сталина на них нет.
Многие пожилые люди, оказавшись лицом к лицу с нищей старостью и напрасно прожитой жизнью, испытывают подобные чувства. Старушки — те еще приспосабливаются, варят варенье, вяжут носки, нянчат внуков и копаются на дачных участках. А старикам куда? Только на митинги ходить. Некоторые находят утешение в семье. Вилен Сидорович иногда завидовал своим сверстникам, что терпеливо дожидаются на скамеечках, пока внуки осваивают фигурное катание или английский язык, но тут ему тоже не повезло — жена умерла несколько лет назад, а детей Бог не дал. И теперь Вилен Сидорович коротал время в компании старенького телевизора «Рекорд» и болонки Крошки. Наше дело старческое, день прошел — и слава богу… А вперед лучше не заглядывать.
Ведь что там, впереди? Крушение всего, ради чего он жил. Одинокая, нищая старость. Болезни. Гуманитарные подачки от бывших врагов-империалистов. И наконец, смерть.
За такими невеселыми мыслями Вилен Сидорович добрел до метро. Вот и знакомый ларек, где торгует Валя — соседка из второго подъезда. Тоже вот — инженер, с высшим образованием, а сидит за стеклом целый день, как рыба в аквариуме, журналы продает. Иногда такие попадаются, что смотреть совестно.
Эх, до чего страну довели!
День выдался неудачный. Газеты в продаже не оказалось. Вроде бы мелочь, но Вилен Сидорович почему-то расстроился еще больше, рассматривая глянцевые обложки с заморскими пейзажами и полуголыми девками. Даже Вале стало жалко его.
— Завтра приходите, Вилен Сидорович! Или вон «Комсомолку» возьмите, тоже газета интересная.
Уходить с пустыми руками не хотелось — зря, что ли, шел в такую даль! И Вилен Сидорович, кряхтя, полез в карман за потертым кожаным кошельком. Он долго отсчитывал мелочь, а Валя смотрела на него, терпеливо и жалостно, без всякого раздражения. Когда он справился со счетом, она вдруг полезла иод прилавок.
— Вот, возьмите еще «Из рук в руки» в придачу. Со вчера тут завалялась.
Газета с объявлениями пенсионеру, конечно, без надобности, но раз дают — надо брать. Он сунул под мышку свернутые газеты и торопливо зашагал обратно.
Надо еще сегодня в поликлинику успеть.
Олег Сартанов сидел за столом у себя в офисе, лениво перелистывая газету. Только что секретарша Леночка принесла ее с лотка у метро, капризно кривя ярко накрашенные губки. Конечно, вслух она ничего не сказала (попробовала бы!), но на ее хорошеньком кукольном личике ясно читалось недовольство. Что-то вроде: «Я секретарь-референт со знанием английского языка, а не девочка на побегушках, чтобы меня за газетами посылать».
Да пусть ее. Все равно скоро нужно будет что-то решать. После кризиса бизнес идет все хуже и хуже, так что придется сворачиваться. Аренда за офис выплачена до конца месяца, а что будет дальше — покрыто мраком неизвестности.
Олег с грустью оглядел интерьер своего офиса, выдержанный в строгой и стильной черно-белой гамме. Вот и ремонт сделали совсем недавно, причем за свой счет, а теперь придется съезжать.
Но больше всего угнетало его не это. Олег чувствовал, что теряет дело, которому отдано было несколько лет. Игра на бирже приносила ему деньги, да, но вместе с тем — ни с чем не сравнимое удовольствие. Куда там казино и горные лыжи! Когда удавалось провернуть особенно удачную сделку или правильно угадать направление тренда, Олег чувствовал, что по-настоящему живет. Деньги как таковые его не особенно интересовали, но волшебное чувство собственной силы и значимости, сумма предвидения, расчета и удачи наполняли жизнь смыслом, придавали ей особенный, острый вкус и. запах.
И вот теперь все рухнуло. Конечно, Олег понимал, что когда-нибудь пройдет и это, но все равно было обидно. В самом деле, какой смысл вести тонкую и выверенную шахматную игру, когда в любой момент кто-то грубый и всесильный может легким движением сбросить фигуры с доски, да еще запустить этой доской тебе в голову. «Никакой девальвации не будет!» А на следующий день — дефолт.
И что теперь делать — неизвестно.
Олег привык работать и не мыслил себя вне бизнеса. Но его сбережения на счете в Инкомбанке уже канули в неизвестность, а кредитную карточку можно было использовать разве что как брелок для ключей. Что ж, переживем и это. Как там говорил Черчилль? «Успех — это продвижение от одной неудачи к другой с нарастающим энтузиазмом». Так что теперь придется временно свернуть дела, сократить расходы и посмотреть, что будет дальше. Олег потянулся в кресле, отхлебнул остывающий кофе из любимой кружки с надписью «Лучше пузо от пива, чем горб от работы» и снова погрузился в изучение объявлений о купле-продаже.
А новости не радовали. Всего полгода назад он покупал свой «форд-таурус» за 15 тысяч долларов, а теперь больше семи за него не возьмешь. Так что реализацию активов придется отложить — уж больно невыгодный момент. Благо, что некоторую часть заработанных средств он заблаговременно успел перевести в офшорные компании.
Жаль только, что не все.
Ладно, прорвемся. Олег уже механически перелистывал газетные страницы, когда вдруг наткнулся взглядом на весьма странное объявление. Рука почему-то дрогнула, и кофе пролился на рубашку. Сердце замерло на мгновение, а потом глухо стукнуло, отдаваясь несильной, но противной болью под левой лопаткой. Наде же, глупость какая! Счастье оптом и в розницу! Наверное, какой-то сумасшедший. И номер телефона очень странный. Олег никогда не встречал подобных. Это где ж такая АТС в Москве?
А что, даже забавно. Олегу вдруг стало очень любопытно — кто же мог дать такое объявление? Торговая фирма? Религиозное объединение? Клуб по интересам? Или… Что-то другое?
Олег одернул себя — ну как не стыдно! Взрослый человек, и вдруг так запал на дурацкое объявление. Наверняка это какая-нибудь «сауна люкс» с девочками так смешно рекламирует свои услуги. Интересно, кто у них там на телефоне сидит?
Проще выяснить, чем гадать. Олег потянулся к телефону и набрал номер. Но руки у него почему-то дрожали, и некая часть его сознания, то, что он привык называть «внутренним инсайдом», упорно нашептывала ему, что это не смешно и не забавно. Совсем не забавно.
Игорь Ткаченко, мужчина средних лет, среднего роста и до такой степени лишенный особых примет, что это само по себе могло бы быть особой приметой, тоже просматривал «Из рук в руки». Смотрел он очень внимательно, хотя работу не искал, ни продавать, ни покупать ничего не хотел и знакомиться ни с кем не собирался.
Игорь снимал комнату у одинокой пенсионерки Зинаиды Павловны, и та просто нахвалиться не могла на своего жильца — тихий, трезвый, женщин не водит, разговаривает вежливо… Правда, документов его она не видела, но и не настаивала особо — сразу видно, что мужчина положительный. И платит хорошо, дай бог здоровья, а то ведь как прожить на одну пенсию! Время от времени он исчезал на несколько дней. Хозяйке объяснил, что по работе часто приходится ездить в командировки. Она, конечно, согласно кивала, хотя и удивлялась в глубине души — что это за работа такая? Человек то целыми днями дома сидит, то вдруг срывается неизвестно куда, хоть днем, хоть ночью. Вот раньше хорошо было, все ясно. Утром ушел — вечером пришел, пятого аванс, двадцатого получка… А эти современные — кто их разберет? Лучше и не вникать, меньше знаешь — крепче спишь.
И правильно. К своему счастью, добрая старушка только потом, много позже узнала, что ее положительный и трезвый жилец, который вежливо здоровался с ней на кухне по утрам и никогда не отказывал в маленьких просьбах — ну, там, за хлебом сходить или в аптеку, — уже лет пять числится в федеральном розыске как особо опасный преступник, совершивший побег из следственного изолятора.
А ведь как все хорошо начиналось! Лет двадцать назад Игорь Ткаченко, спортсмен, отличник, секретарь комсомольской организации, считался гордостью школы. И среди ребят он пользовался большим авторитетом, потому что не был ни зубрилой, ни стукачом, просто учеба легко ему давалась. К тому же Игорь охотно помогал одноклассникам на контрольных по математике и всегда мог под видом какого-нибудь комсомольского мероприятия «солидарности с борющимся народом Гванделупы» устроить в школе дискотеку с полузапрещенными «Роллинг Стоунз». Никто не сомневался, что после школы Игорь благополучно поступит в институт и двинется дальше по проторенной дорожке — научная работа или карьера по общественной линии.
Не вышло. В тот год конкурс в Политехнический был высокий, к тому же подоспел целевой набор для абитуриентов из национальных республик. Игорь не добрал двух баллов на экзаменах, а подать документы в другой институт, попроще — не успел. А уж дальше пошло-поехало, Министерство обороны своего не упустит. Исполнилось восемнадцать — и все, левой-правой. Повестка из военкомата, бритая голова, марш «Прощание славянки» на вокзале… Мамы смахивают слезу, отцы играют желваками: «Служи честно, сынок…» Игорь не успел опомниться, когда оказался в чужой, раскаленной солнцем, а главное — ненавидящей стране, на войне, где нет линии фронта, где стреляют из-за угла, где каждый камень таит опасность и земля горит под ногами. Он и сейчас не любит вспоминать, как они, ошалевшие юнцы, ходили в атаку, накурившись анашой, как пили водку потом, как давили БТРами глинобитные мазанки и отправляли на родину проклятый «груз 200».
Это уже потом, много позже про эту войну напишут книги и поставят фильмы, и на эстраду будут выходить певцы в камуфляже и крапчатых беретах, а тогда этой войны вроде как бы и не было.
Дальше было ранение, военный госпиталь в Подольске и дворик с чахлой зеленью, куда выползали погреться на солнышке двадцатилетние ветераны. А потом? Инвалидность третьей группы и копеечная пенсия, подачка от государства. Он навсегда запомнил толстую тетку в собесе, куда приковылял однажды, опираясь на палку и стиснув зубы от боли. Кривя слишком ярко накрашенные губы и поправляя вытравленные до соломенный желтизны волосы, она двумя пальцами взяла документы и презрительно процедила сквозь зубы:
— Афганистан? Ну и что? Я сама, между прочим, в Бирме работала. И вообще, я вас туда не посылала! Не мешайте работать, молодой человек!
С тех пор он зарекся просить помощи и выживал сам, как умел.
И не он один. Мало кто из афганских ветеранов сумел притереться к мирной жизни. Потому что не было у них ни профессии, ни семьи, ни четких целей. Ну, не на завод же идти! Только фронтовое братство да огромная, всепоглощающая ненависть.
А еще — умение убивать и презрение как к чужой, так и к собственной жизни. Чего там? Однова живем!
Сначала ничего, весело было. Шустрые пацаны подсуетились быстро и принялись крышевать коммерческие структуры. Поначалу все это казалось просто игрой — яркой и увлекательной. А дальше были кровавые разборки, арест, побег из тюрьмы… И предложение, от которого нельзя отказаться.
Утром Игорь сходил к ларьку за газетой и теперь, сидя на старой железной кровати с провисающей сеткой, прихлебывал крепкий сладкий чай и перелистывал шуршащие страницы.
Увидев в рубрике «Знакомства» объявление следующего содержания: «Уродливая старая дева желает познакомиться с состоятельным и щедрым господином», он должен был срочно отказаться от комнаты и расплатиться с хозяйкой. Потом — отзвониться по контактному телефону, сказать условленную фразу: «Спасибо, груз уже в пути» и выслушать дальнейшие инструкции для того, чтобы ликвидировать (он не любил слово «убить») человека, которого до этого видел только по телевизору.
В обществе давно уже бродят слухи о «Белом легионе». Эти слухи активно подогреваются средствами массовой информации и авторами бульварных романов. Сообщество бывших и действующих офицеров спецслужб, эдакое тайное братство, которое вершит собственный справедливый суд над бандитами… При ближайшем рассмотрении романтический ореол заметно тускнеет. Как и везде, здесь все упирается в деньги. Власти выгодно держать контору по устранению политиков, бизнесменов, журналистов и прочих граждан, по каким-то причинам ставших неугодными.
За пять лет своей деятельности Игорь устранил троих мужчин и одну женщину. Этот эпизод он особенно не любил вспоминать.
Искомого объявления он так и не нашел. Значит, пока еще не время. Умение терпеть и ждать было так же необходимо при его профессии, как въедливая внимательность для бухгалтера или чувство ритма для танцора.
Газету он теперь просматривал просто для развлечения. Каких только объявлений не дают люди! «Богини любви срочно приедут к вам в гости». И что с ней делать, с богиней-то? Молиться? «Верну мужа за один день. Любимый будет вечно лежать у ваших ног». А на фига он нужен, лежачий? «Продается скаковая лошадь самовывозом (Калужская область, дер. Толстопальцево)». Это значит, на ней скакать придется? Прямо из Калужской области?
Стоп-стоп-стоп. А это что такое? «Счастье оптом и в розницу». И телефон, которого наверняка не существует в природе. Что это? Код? Сигнал для кого-то, такой же, как «уродливая старая дева»? Интересненько получается, интересненько!
Игорь отложил газету. Почему-то ему вдруг стало грустно. Чужая комната, убогая и тесная, заставленная всяким хламом, вдруг будто надвинулась на него, навалилась своими стенами. Он остро, всей кожей ощутил неизбывную, тупую и безнадежную, как смертельная болезнь, злобу на своих хозяев и благодетелей. Слова только говорят всякие, типа идейные очень, у самих одни деньги на уме. Жадные, как сволочи. Хоть бы квартиру дали снять нормальную вместо этой халабуды — так нет ведь! Зимой снега не выпросишь.
Сколько же можно жить вот так, между небом и землей? Игорь почувствовал, что устал быть инструментом, марионеткой в чужой игре. А куда денешься, если ты беглый и уже много лет в розыске? В тюрьму возвращаться — верная смерть, да и не доехать ему живым до тюрьмы, даже если и придет фантазия сдаться первому же постовому. Вот и выходит, что живешь только, пока нужен им, сволочам.
Сегодня жив — и слава богу, а что потом? Если ответить честно на этот вопрос — ничего хорошего. Годы к сороковнику подкатывают, а нет ни жилья, ни семьи, ни друзей, ни своего дела… И скорее всего, уже не будет никогда. Только вот работа эта проклятая, да еще куратор Сергей Степаныч, мать его за ногу!
Да и она, работа эта, скоро закончится. Ведь сколь веревочка ни вейся, а кончику быть. Скорее всего выполнив последнее задание, он вряд ли проживет долго. Чересчур часто мелькает на телеэкране толстая морда в которую ему предстоит всадить пулю в самые ближайшие дни. Что ж, грех жаловаться, ему и так везло, мало кто продержался столько времени.
На улице накрапывал дождь, но и в комнате бездействовать стало просто невыносимо. Слишком уж нехорошие, безнадежные мысли… Нужно было много размяться и отвлечься от них, а то так и свихнуться недолго. Игорь быстро натянул ботинки, подхватил куртку с вешалки, крикнул в кухню, где возилась хозяйка:
— Зинаид Пална, я часа через два буду, может купить чего?
Ну, не квартирант — просто сын родной!
День уже клонился к вечеру, когда Анна Райдель тяжело шаркая ногами, поднималась на третий этаж убогой панельной хрущобы. Она живет здесь почти восемь лет, но до сих пор не может привыкнуть к узким лестницам и низким потолкам. После роскошной родительской квартиры на Сивцевом Вражке эта дыра долго вызывала у нее слезы.
Она устала, запыхалась, и даже очки с толстыми «близорукими» стеклами совсем запотели. Боже как болят ноги! А ведь ей только тридцать два года, еще бы им не болеть — целый день приходится бегать по урокам. И хорошо еще, когда есть работа, скоро может не быть и этого — кризис… Родители двоих учеников сегодня предупредили, что со следующего месяца платить не смогут. Руки оттягивают две тяжеленные сумки. Все кругом бегают, как сумасшедшие, скупают продукты, делают запасы, как в войну. Говорят, скоро голод будет… Анна никогда не делала запасов, семью ей кормить не надо, но теперь, поддавшись общему настроению, зачем-то накупила муки, пшена, соли и тушенки. Эти сумки, да еще папка с нотами. Из сумки торчит газета — неделя кончается, пора снова дать бесплатное объявление.
А вот и знакомая дверь. Ключ дрожит в замке — руки устали. Один поворот, второй… Все, наконец-то она дома. Можно бросить сумки прямо у порога, скинуть туфли, упасть на жесткий коротковатый диванчик, вытянуть ноги и закрыть глаза. Разобрать покупки — это все потом, потом. Сейчас она слишком устала.
Она хотела только немного отдохнуть, но сама не заметила, как задремала. Ей приснилась маленькая девочка за роялем, сосредоточенно перебирающая ноты. Вот он, «Детский альбом» Чайковского, с потертой и чуть надорванной на уголке обложкой. Девочка устанавливает его перед собой, устраивается поудобнее на вертящемся стульчике, глубоко вздыхает, будто собираясь с мыслями… Потом опускает руки на клавиши и начинает играть.
Играет она хорошо, даже удивительно, как ее маленькие пухлые пальчики могут извлекать из инструмента столь гармоничные звуки. Она как будто вся уходит в музыку, ее глаза полузакрыты, она раскачивается всем телом в такт мелодии… Маленькая девочка, глаза как вишни. Черные кудрявые волосы схвачены белыми бантами.
«Вот какой я была двадцать пять лет назад», — подумала Анна и проснулась. Она открыла глаза и почувствовала, что плачет — тихо и безнадежно. А тут еще и рука разболелась — напомнил о себе старый перелом. К дождю наверное, осень ведь. Анна привычным жестом потерла ноющее запястье.
Она встала, отерла слезы с лица и пошла в ванную — умыться холодной водой. Завтра у нее уроки, неприлично являться с зареванной и опухшей физиономией. Мутноватое зеркало над раковиной бесстрастно отразило ее лицо — бледное, усталое, круги под глазами, привычно опущенные уголки губ, начинающиеся морщинки, нос-рубильник, спутанные тусклые волосы… Анна посмотрела на себя еще раз — и расплакалась снова.
Она не знала, сколько времени просидела так на краю ванны, плача под шум льющейся из крана воды. Ей казалось, что вся ее жизнь сейчас подошла к роковому пределу, за которым начинается небытие. Ведь что еще остается человеку, который каждый день тянет унылую лямку неизвестно зачем? А ведь она окончила консерваторию и подавала когда-то большие надежды, была у нее и заботливая семья, и талант, и любимое дело, и даже муж…
Только вот не надо об этом вспоминать. Анна давным-давно себе запретила. Очень больно это — вспоминать. Она потратила слишком много времени, чтобы забыть о красивом проходимце, который сломал ей жизнь.
А что осталось теперь? Одиночество. Вот эта конура в хрущобе, которая только по недоразумению называется двухкомнатной квартирой. Она оказалась здесь после долгого и унизительного размена жилплощади по решению суда, когда ей уже было все равно, куда ехать. Уроки музыки. Ученики, изводящие своей тупостью и деревянным слухом. «И раз, и два, и…» Порой она с трудом сдерживает раздражение.
Анна вздохнула, медленно встала и пошла на крохотную кухоньку разбирать сумки. Так, соль — в шкафчик, на верхнюю полочку, крупа — на нижнюю, консервы — в холодильник.
Ну, вот вроде и все. Остается только вырезать ножницами купон бесплатного объявления из газеты и аккуратно вывести черной ручкой: «Даю уроки игры на фортепиано. Недорого». Анна почти закончила, когда вруг случилось маленькое происшествие, изменившее ю ее дальнейшую жизнь.
Сидя на табуретке у шаткого раскладного столика (зато можно убрать его, когда нужно!), она потянулась к шкатулке с нитками и иголками, стоящей на подоконнике, убрать ножницы на место. Анна повернулась всем корпусом и случайно задела выдвигающуюся ножку стола, на которой он, собственно, держался. Газетные страницы, шурша, веером рассыпались по полу, она принялась собирать их, аккуратно складывая стопочкой, и увидела то самое объявление. Счастье оптом и в розницу — вот чего так не хватало в жизни! Надо же, и как она раньше не догадалась! Скорее всего, это какая-нибудь служба психологической поддержки, вроде телефона доверия.
Анна села прямо на пол и засмеялась. Почему-то впервые за долгие годы ей вдруг стало легко. Ну в самом деле, почему бы не обратиться к специалисту за решением своих проблем? Услуги психолога, наверное, дорого стоят, но ведь спросить-то можно! К тому же некоторые работают и вовсе бесплатно… Так или иначе, а за спрос денег не берут.
Она встала, оправила помятую юбку и решительно пододвинула к себе телефон.
Ольга Новоторцева купила газету вечером, возвращаясь с работы. Измученная поездкой в забитом до отказа вагоне метро, она буквально «выпала» на свежий воздух и направилась к автобусной остановке. Теперь придется минут двадцать катиться в маршрутке и она дома. Да уж, добираться в час пик до Бирюлева — удовольствие маленькое.
Ольга остановилась возле бойкой тетки, торгующей газетами.
— «Из рук в руки» есть?
— Есть, есть, вам целиком или частями?
Ольга вздохнула и полезла пересчитывать скудную наличность в кошельке. Что ж, нет денег — и это не деньги, как когда-то говорила мама.
— Давайте целиком.
Кое-как уместив в сумке толстый газетный сверток, Ольга встала в хвост длинной очереди на автобус. Постепенно смеркалось, похолодало, начал накрапывать мелкий противный осенний дождик, и она изрядно продрогла в тонком плаще. Внутри маршрутки отвратительно воняло бензином. Ольга кое-как примостилась на жестком неудобном сиденье, подобрав ноги под себя, откинулась на спинку и закрыла глаза. Наконец-то можно хоть немного расслабиться.
Сегодня на работе выдался на редкость тяжелый день. Маленькая фармацевтическая фирма, где Ольга последние три года трудилась вторым бухгалтером, после кризиса оказалась на грани краха. Утром директор Александр Николаевич собрал служащих у себя в кабинете и, глядя в пол, объявил, что за этот месяц зарплата будет выплачена, но всем предстоит искать себе новое место работы. Всем, кроме главбуха, завтра уже можно не приходить.
Вспомнив об этом, Ольга чуть не заплакала. Мало того, что зарплата — и прежде невеликая, но вполне позволяющая сводить концы с концами — в одночасье оказалась обесцененной в несколько раз, так еще и работу придется искать заново! А сделать это сейчас совсем не просто — кризис, кризис…
Погруженная в эти грустные мысли, Ольга чуть не проехала свою остановку. Машину сильно тряхнуло над каком-то ухабе, и это привело ее в чувство.
— Водитель! На Элеваторной улице остановите, пожалуйста! — спохватилась она.
— Девушка, вы что, спите, что ли? Написано же — об остановках предупреждайте заранее! — Водитель недовольно ворчал, высаживая ее, но Ольга не слушала. Зацепившись каблуком за высокую ступеньку, она неловко вылезла из машины и зашагала к дому.
Вот и дом — блочная девятиэтажка, длинная и зеленая, как гусеница. Как всегда, у подъезда под козырьком тусуются местные алкоголики, да сидит на лавочке сумасшедшая баба Маня — огромная, седая, безобразная старуха с палкой. Завидев кого-нибудь, кто ей не нравится, она начинает стучать палкой по асфальту и кричать вслед матерные гадости. Ольга каждый раз съеживается, когда приходится проходить мимо отвратительной старухи, и старается проскочить побыстрее.
Вот она и дома. Ольга, как всегда, с трудом подавила желание крикнуть с порога: «Мамуля, я пришла!» С тех пор как мама умерла, прошло уже восемь месяцев, но так трудно привыкнуть, что дома тебя никто не ждет!
Она сняла туфли и аккуратно поставила их на коврике у порога, пристроила на вешалке изрядно промокший плащ, сунула ноги в уютные домашние тапочки и пошла на кухню — ставить чайник. Макнула в любимую кружку с собачками пакетик чая «Бодрость». Мама, конечно, такого не позволяла, она признавала только настоящий чай, заваренный по всем правилам, но сейчас просто не хочется возиться. Да и к чему заваривать целый чайник для себя одной?
Ольга уселась за столом, помешивая сахар ложечкой, и развернула газету. Она чувствовала себя немного смущенной, будто делает нечто неприличное и недозволенное, и уверяла сама себя, что всего лишь хочет продать старую швейную машинку «Чайка» Подольского завода с ножным приводом.
Но… Дело было совершенно не в этом.
Позавчера Ольга отпраздновала тридцатилетие. Никогда еще у нее не было такого грустного дня рождения. Раньше всегда собирались подруги, резали торт, пили чай, приносили немудрящие подарки… Но это было давно, еще до того, как заболела мама. С тех пор как у нее случился инсульт, собирать компании стало как-то неудобно — в доме больной человек. Но даже оставаясь вдвоем, они всегда устраивали себе маленький праздник.
Ольга росла ответственной и порядочной девочкой — одинокая мама-библиотекарша воспитала ее в строгих принципах, с многочисленными примерами из жизни великих людей и героев классической литературы.
Она и сама любила читать. Там, в книгах, был удивительный мир, где жили, боролись, любили и умирали настоящие герои — красивые, гордые люди. Окружающая действительность была намного скучнее прозаичнее. Ровесники и одноклассники вовсе не походили на капитана Грея или Смока Белью и в сравнении с ними выглядели куда как бледно. Подружки уже не пропускали ни одной дискотеки и вовсю бегали на свидания, но Ольга не хотела размениваться по мелочам. С самого детства она ждала чего-то необыкновенного и прекрасного, что — она точно знала — обязательно должно было с ней произойти.
После школы она легко поступила в институт. Не потому, что так уж сильно интересовалась химическим машиностроением, просто надо было куда-то поступить, а конкурс в технические вузы был совсем не велик. Как говаривал завкафедрой высшей математики, «скоро мы студентов на улице будем отлавливать, как бродячих собак». Но мама настаивала: необходимо высшее образование! И Ольга покорно училась. Она была вполне успевающей студенткой — молчаливой, аккуратной, всегда приветливой и спокойной. Она чуралась студенческих компаний и бурных, скоропалительных романов — все это не имело никакого отношения к ее мечтам.
Оля ждала настоящей любви. Ждала, сохраняя невинность души и тела.
Она окончила институт в самом начале девяностых, когда рухнула система, которая долгие годы казалась незыблемой, а бывшие советские граждане принялись массово менять гражданство, профессию, сексуальную ориентацию и партийную принадлежность. Ольга и десь проявила осмотрительность. Поняв, что на работу по специальности ей не устроиться (а если устроиться — то за копейки), она окончила курсы бухгалтеров и довольно быстро сумела найти приличную работу в совместном предприятии. Золотых гор ей никто не обещал, но на зарплату можно было вполне сносно существовать, так что жизнь потихоньку наладилась. Ольга привыкла к своей работе, обзавелась новыми знакомыми, приоделась и даже разок съездила отдохнуть в Турцию.
Но тут заболела мама. Она всегда жаловалась на повышенное давление, это было привычно, как дождь за окном, но, когда «скорая» увезла ее с инсультом, Ольга впала в настоящую панику. Она каждый день бегала в больницу и просиживала там до позднего вечера, преданно заглядывала в глаза врачам и регулярно совала им приятно хрустящие конверты. И мама стала постепенно поправляться. Восстановилась речь, движения, она могла передвигаться по квартире и была вполне способна сама себя обслуживать. Но Ольга все равно боялась оставлять ее одну. Поэтому и работу нашла такую, где не приходилось бы задерживаться допоздна. Меньше денег, зато спокойнее.
Она все еще ждала любви, но постоянная тревога и усталость отодвинули романтические грезы далеко на задний план. А время шло, и появление сказочного принца с каждым годом становилось все более и более проблематичным. Подруги уже успели обзавестись семьями, а кое-кто — и не по одному разу. Иногда по ночам Ольга подолгу лежала без сна и думала — неужели вся ее жизнь пройдет вот так, в одиночестве и ожидании? Но наступало утро, круговорот ежедневных дел снова заключал ее в цепкие объятия, и думать о несбывшемся становилось некогда.
А потом умерла мама. На поминках соседка тетя Клава, вздохнув, сказала:
— Отмучилась, сердешная, земля ей пухом. Теперь ты, Олька, хоть для себя поживешь. Может, еще и жизнь свою устроишь…
Устроишь тут, как же! Немного успокоившись и оглядевшись по сторонам, Ольга с горечью обнаружила, что сверстники давным-давно уже прибраны к рукам, а заводить роман с женатым мужчиной не позволяли внушенные мамой принципы. А каждый, кто ходил в холостяках, непременно имел какой-нибудь скрытый изъян — или пил, или был самозабвенным бабником, или жил вместе с мамой, ревниво пресекающей любые посягательства на ее сокровище. Шли дни, месяцы, а в жизни так ничего и не менялось.
В свой день рождения Оля решила твердо — надо что-то срочно предпринять. Каждый сам кузнец своего счастья. Иначе так и придется до пенсии сидеть одной и пялиться на обои. Тридцать лет — последний оплот молодости, последний срок, когда можно встретить свою судьбу, а для этого все средства хороши. Другие ведь знакомятся по объявлениям!
Для очистки совести Ольга сначала принялась внимательно изучать объявления о купле-продаже. Убедившись, что ее старенькую «Чайку» можно отдать разве что бесплатно, и таясь сама от себя, она раскрыла раздел «Знакомства».
«Нежный, страстный Лев, 34-189-90 познакомится с девушкой 18-20 лет, обязательно девственницей». Так, возраст не подходит. «Мужчина, 32 года, православный, познакомится с честной верующей девушкой для создания крепкой семьи». Тоже мимо. «Где ты, моя единственная? Скоро ли мы встретимся с тобой? Добрый, заботливый и трудолюбивый молодой человек 28 лет познакомится с женщиной 25-35 лет. Ребенок — не проблема». Это кто ж такой покладистый? Ага, вот адрес: Пермская область, ИТУ-2513, 8-й отряд, Шаповалову В.П. «Вот только судимых мне и не хватало!»
И везде — абонентские ящики для писем. Оля отложила газету. По телефону она бы еще позвонила под влиянием порыва. Вот как сейчас, например. Но писать… Сам процесс написания письма, поиска хорошей фотографии (да ее, кажется, и нет!), последующее ожидание ответа показались ей вдруг настолько утомительным и противным, а главное, бессмысленным действом, что Ольга отложила газету в сторону. Она достала пачку сигарет и неумело закурила. Хорошо, что мама не видит ее сейчас!
А газета… Убрать подальше, чтобы глаза не мозолила. Ольга загасила сигарету и в последний раз бросила взгляд на страницу. Надо же! Счастье оптом и в розницу. Наверняка это брачная контора, если оказалось в разделе знакомств. Вот куда ей надо обращаться. Там скорее подберут подходящий вариант.
К ночи моросящий дождь перешел в настоящий ливень. В такую погоду хорошо, наверное, сидеть у камина и смотреть на огонь. Но и в обычной московской квартире, среди множества книг и рукописей, да еще когда чайник закипает и сушки в вазочке остались — тоже ничего. Тесновато, конечно, — комната всего восемнадцать метров, а в кухню можно только боком пройти, — но по сравнению с камерой в ленинградских Крестах, рассчитанной на двадцать человек (а запихнули сто пятьдесят!), это просто рай.
Сергей Николаевич принес чайник с кухни и поставил его посередине круглого стола, покрытого бархатной скатертью. В теплом свете свисающего допотопного оранжевого шелкового абажура с бахромой комната выглядела особенно уютной и обжитой. Повсюду книги — на стеллажах, на столе, даже на узкой железной кровати, застеленной шерстяным одеялом. Сергей Николаевич налил себе крепкого чаю, пододвинул вазочку с сушками и принялся за работу. Новая монография о временах Великого переселения народов плавно катилась к логическому завершению.
Надо успеть ее закончить. Кто знает, сколько времени ему еще осталось? В прошлом году Сергей Николаевич Беспалов отметил восьмидесятилетний юбилей и к перспективе собственной близкой кончины относился на удивление спокойно и равнодушно. Он и не рассчитывал прожить столь долгую жизнь, просто так уж сложилось. Даже забавно, что слабый человек оказался крепче и долговечнее советской системы.
Так что там с рукописью? Текст уже написан вчерне, осталось только прочитать еще раз «свежим глазом», чтобы внести необходимые правки перед тем, как отнести книгу в издательство.
«От берегов южной Швеции, которая называлась тогда Готией, отошли три готские эскадры с храбрыми воинами — остготами, визиготами и гепидами. Они высадились в устье Вислы, поднялись к ее истокам, дошли до Припяти, миновали приднепровские степи и вышли к Черному морю…»
Сергей Николаевич не уставал восхищаться отвагой и предприимчивостью наших далеких предков. Да, именно предков! Ведь все эти готы, венеды, анты, гепиды, росомоны, гунны стали прародителями многих современных европейских народов — а про них до сих пор известно не так уж много. Римские историки презрительно называли их варварами, невежественными и грубыми дикарями, но необходимо признать, что эти люди имели в избытке то, что римляне и греки успели растерять за долгие годы своей «цивилизованной» истории, — смелость, взаимовыручку, верность долгу и готовность жертвовать собой ради общего дела.
«…Император Деций — страшный гонитель христиан, очень хороший полководец и смелый человек — выступил против готов, которые пересекли Дунай и вторглись на территорию Византии. Великолепная римская пехота, хорошо обученная и прекрасно вооруженная, столкнулась с готами в 251 году. Казалось бы, исход этой битвы был предрешен заранее, но, к удивлению современников, римская армия была полностью разбита. Умело маневрируя, готы завели ее в болото, где римляне увязли но щиколотки. Легионеры лишились маневренности, готы кололи их своими длинными копьями, не давая вступить в бой. Погиб и сам император Деций».
Привычная обстановка будто отступила куда-то, и Сергей Николаевич ярко, будто воочию увидел римских легионеров в сверкающих шлемах, вооруженных короткими мечами, более удобными в ближнем бою, и готов, одетых в звериные шкуры, с длинными копьями в руках. Все-таки молодцы они были, ей-богу молодцы! Утерли нос надменной империи.
Несмотря на возраст, опыт и весьма непростую жизнь Сергей Николаевич сохранил в характере что-то мальчишеское. Вот так же он читал когда-то Фенимора Купера и всей душой сопереживал индейцам.
«Готы стали хозяевами устья Дуная (где поселились визиготы) и современной Трансильвании (где поселились гепиды). Восточнее, между Доном и Днестром, воцарились остготы. Их царь Германарих, очень воинственный и храбрый человек, подчинил себе всю Восточную Европу: земли мордвы и мери, верховья Волги, почти все Поднепровье, степи до Крыма и сам Крым».
Так что вполне возможно, они и наши предки. Ребенок имеет отца и мать, а каждый народ, как правило, несколько прародителей.
Время уже перевалило за полночь, дождь по-прежнему стучал в окно, а под руками Сергея Николаевича шуршали отпечатанные на машинке страницы..
«Могучее государство готов погибло, как это часто бывает, из-за измены подданных и жестокости правителя. Германариха покинул один из вождей подвластноого готам племени росомонов. Страшен был в своей ярости старый король. Он приказал разорвать дикими конями жену вождя, Сунильду. „Так страшно убить нашу сестру!“ — возмутились братья погибшей, Сар и Амий. И вот однажды на королевском приеме подошли к Германариху и, выхватив из-под одежды мечи пронзили его. Не убили — стража успела заколоть их раньше. Однако Германарих от ран не оправился, все время болел и бразды правления потерял».
Руки вдруг предательски задрожали, а голову сжало болью. Какие там к черту готы! Полковник Копейко начальник спецколонии на Соловках, любил по пьянке вот так развлекаться — показательно наказывать заключенных. «Здесь вам власть не со-овецкая, здесь власть со-ло-вецкая!» И запрягают лошадь в пустые оглобли, к оглоблям привязывают ноги виновного, на лошадь садится охранник и гонит ее по лесной вырубке, пока стоны и крики сзади кончатся. Так погиб старик Передреев — бухгалтер из Новгорода. Сергей Николаевич и сейчас содрогнулся, вспомнив, как того вели к вахте по «расстрельной» дороге на глазах у других заключенных — застывшее лицо, блекло-голубые, будто вылинявшие глаза… И завязочки от кальсон мотались над костистыми, желтоватыми босыми ступнями. А потом тонкий, пронзительный заячий крик — это уже когда ноги к оглоблям привязывали.
Нет, не ко времени сейчас это все вспоминать. Надо отвлечься на что-нибудь. Сергей Николаевич потрогал чайник — так и есть, остыл. Он медленно, тяжело поднялся, прошел в кухню, осторожно протиснулся между столом и плитой крупным, широким телом, чиркнув спичкой, зажег газ и поставил чайник на конфорку. Пальцы все еще предательски дрожали, но веселое голубоватое пламя почему-то успокоило его. Он закурил у приоткрытого окна, с наслаждением вдыхая табачный дым и холодный, влажный воздух с улицы. А дождь все стучал в стекло, и тяжелые капли оставляли мокрые следы на газете, что лежала на подоконнике.
Убрать надо — подумалось, — а то размокнет совсем. А что это за газета и как она сюда попала? Сергей Николаевич недоуменно повертел в руках толстый, аккуратно сложенный сверток. «Из рук в руки», газета частных объявлений. Наверное, соседка Марина оставила, когда приносила продукты в прошлый раз. С некоторых пор ему стало тяжело ходить по магазинам, но Марина — высоченная худющая девица с волосами, выкрашенными во все цвета радуги, — охотно выручала его. Если, конечно, не загуливала где-нибудь на несколько дней.
И то сказать — когда же и погулять, если не в молодости? Тоже ведь девочке нелегко — мама-пенсионерка, да еще старший брат пропал без вести в прошлом году. Надо ли было полвека мирной жизни, чтобы люди опять, как в войну, пропадали? Но ничего, держится девчонка, учится в институте, где-то подрабатывает, да еще и время находит среди своих дел и молодых развлечений помочь старику. Вот и сегодня — влетела в квартиру запыхавшаяся, грохнула на пол пакет и унеслась. Сказала, что уезжает на дачу с друзьями, и теперь по меньшей мере неделю от нее не будет ни слуху ни духу.
Не забыть бы ей отдать газету, когда придет в следующий раз.
А пока Сергей Николаевич с любопытством перелистывал шуршащие страницы. Газет он обычно не читал, его интересовало далекое прошлое человечества, а потому экскурсия в день сегодняшний представлялась, как ребенку — поход в зоопарк или планетарий.
Объявления были в основном скучные, что-нибудь вроде: «Продается раскладной диван-книжка, синий велюр, 6. у. в хорошем состоянии» или «Молодая семья москвичей без детей и домашних животных снимет однокомнатную квартиру на длительный срок. Чистоту и порядок гарантируем». А, вот забавное: «Иностранной компании срочно требуется прораб на стройку с опытом работы по специальности 8 — 10 лет и хорошим знанием французского языка». Долго же они будут искать такого! Нормальный прораб через пять лет русский-то язык забывает. Во всяком случае, затрудняется употреблять без матерных связок.
Некоторые объявления почему-то были обведены рамочкой. Содержание-то самое обычное — «продаются холодильные шкафы, витрины, прилавки», «услуги элитной свахи» или «шубы норковые из Греции по ценам производителя», а вот вокруг почему-то рамочка. Раньше так печатали только некрологи в «Вечерней Москве». Сергей Николаевич вспомнил почему-то, как в июне шестьдесят второго прочел вот так случайно о смерти полковника Мылгина, начальника лагпункта в Усть-Ижме. Это он как-то в тридцатиградусный мороз за невыполнение нормы оставил бригаду лесорубов ночевать в лесу, на снегу — и все замерзли. Это у него за зиму половина заключенных вымирала от пеллагры… Как только не называли эту загадочную болезнь! «Пеллагра», «безбелковый отек», «алиментарная дистрофия», а проще говоря — голод. Зубы выпадают, тело покрывается нарывами, потом несчастный теряет и последние остатки человеческого достоинства, что еще остаются у заключенного, роется в мусорных кучах, дерется с такими же доходягами за зловонные отбросы. А в свидетельстве о смерти напишут потом — «пневмония» или «сердечная недостаточность».
Вымрут зэка — не беда, новых пришлют. Зато мылгинский лагпункт всегда был в числе передовых и план выполнял на 120 процентов, а уж какими средствами — разве это кого волнует? «Выходи без последнего!» (И правда, иногда последнего — стреляли.) «Шпал не хватит — вас положу!» (И положил бы, только не годятся доходяги.) Странно было читать о нем: «после тяжелой и продолжительной болезни…» И руки тряслись от волнения, газетный лист тоже дрожал, буквы путались. Да разве может быть такое — Мылгин сдох «после тяжелой и продолжительной» (от рака, наверное), а я вот — живу, и на воле!
Никуда не уйти от воспоминаний! А ведь вроде бы отвлечься хотел… Не удастся, видно, сегодня поработать. Спать пора, конечно, да как уснешь теперь? А руки все листают и листают страницы, и глаза все пробегают мелким шрифтом напечатанные строчки: «Щенки дратхаара от элитного производителя», «Двухэтажный дом в ближнем Подмосковье», «Счастье оптом и в розницу» Сергей Николаевич присмотрелся внимательнее. Телефон какой-то странный — 666… Апокалиптическое Число Зверя. Дальше тоже интересно — 1315. Цифра 13 издавна считается несчастливой, на Западе даже избегают тринадцатых этажей, после двенадцатого — сразу четырнадцатый, но мало кто знает почему. А ведь тринадцать — число смерти по древнееврейской Каббале и в Великих Арканах Таро. И пятнадцать — тоже не случайно. В картах Таро это число дьявола, и сама карта означает бессилие человека перед своими низменными желаниями.
Целое зашифрованное послание — для тех, кто понимает, конечно. Вот бы узнать — кто же дал такое объявление? Было бы интересно побеседовать.
Под ворохом старых бумаг он разыскал телефон. Надо же, совсем запылился без употребления… Сергей Николаевич набрал странный номер и стал ждать.
За окном ударил гром, будто клацнули стальные челюсти. Поздновато для грозы, осень ведь уже. Сергей Николаевич почувствовал озноб во всем теле, будто волна пробежала от головы до пяток. И старенький радиоприемник «Спидола» на тумбочке вдруг включился сам собой, заорал противным дурашливым голосом:
— Эх, полным-полна моя коробушка!
Глава 2
ТАКИЕ РАЗНЫЕ ДОРОГИ В НИКУДА
Москва, 11 сентября
На следующее утро небо очистилось от туч и выглянуло солнце. Бывают осенью такие дни — прохладные, пронзительно-ясные, когда листья на деревьях только начинают опадать и шуршат под ногами, как брошенное золото, царский подарок. Хорошо в такой день гулять где-нибудь в парке, среди высоких старых деревьев, посаженных еще в екатерининские времена, кормить уток у пруда, задирать голову, щурясь на солнце, и думать о вечном.
Только вот редко выпадает такое нашему современнику, живущему в большом городе. Весь вид из окна — соседняя многоэтажка да помойка во дворе, вся прогулка — до автобусной остановки или ближайшей станции метро — быстрым шагом, не глядя по сторонам, втянув голову в плечи. Все мысли о том, где денег взять. Все развлечения и отдых — в телевизоре. А в парк там или на природу — это, конечно, хорошо, но все, знаете ли, некогда.
И так — год за годом.
Людмила Андреевна Бочкова в то утро никуда не спешила — как раз накануне газетный прилавок в универсаме закрылся и ее уволили. Она медленно шла по шуршащим листьям, но не замечала ничего вокруг — слишком уж муторно было у нее на душе в это погожее осеннее утро.
Она чувствовала себя усталой, старой, вконец изработанной клячей. С работы уволили, ноют отекшие ноги, да еще сын Андрей сегодня не ночевал дома. Сам по себе это факт не примечательный, было бы чему удивляться — иногда он неделями не показывался! Неслухом вырос мальчишка. А ведь одна его тянула сколько лет, во всем себе отказывала, думала — человеком станет, а он… Учиться не захотел, работает от случая к случаю, а большую часть времени болтается с компанией таких же оболтусов у подъезда и таскается по девкам. У одной из них, наверное, и заночевал сегодня, больше негде.
Только вот на сердце как-то неспокойно. Ночью она плохо спала, забылась ненадолго лишь под утро. И сон приснился гадкий — огромные, жирные сине-зеленые трупные мухи, с шумом летающие над куском сырого мяса. Проснулась она, когда темнота ночи едва стала сменяться бледными предрассветными сумерками.
Первая ее мысль — даже не мысль, а смутное ощущение на грани сна и яви — была о том, что с сыном случилось что-то плохое, очень плохое. Непоправимое даже.
Она ворочалась без сна еще долго, потом встала, бесцельно слонялась по квартире ненричесанная и неумытая, в старом халате. Хваталась за домашние дела — постирать надо, убраться, цветы полить… Но все валилось у нее из рук в то утро. Находиться в пустой квартире было просто невыносимо.
Людмила Андреевна оделась, кое-как пригладила волосы и вышла из дома. И сейчас она мерила улицу шагами не видя ничего вокруг, и думала о своем. Она вспоминала почему-то, какой Андрюшка был маленький, как тянул ручки к ней, улыбался беззубым ротиком, полным манной кашей. И молила, изо всех сил молила Бога, в которого не верила, чтобы все было хорошо, чтобы сын был жив и здоров. Пусть сейчас он кувыркается в постели с какой-нибудь размалеванной девкой, но только бы вернулся домой и был рядом! Какой уж есть — чужой, грубый, бездельник и неудачник… Лишь бы живой.
А сам Андрей в это время только-только открыл глаза. Людмила Андреевна хорошо знала своего сына. Рядом с ним на смятой за ночь постели лениво потягивалась Света — молодая и хорошенькая жена водителя-дальнобойщика Витьки Сахарова, что жил в соседнем доме.
Витька был парень сильный, суровый и очень ревнивый. Постоянно был в разъездах — гонял тяжелогруженые фуры по просторам нашей необъятной Родины. По приезде его всегда должен был ждать накрытый стол, горячий борщ и радостно улыбающаяся, всегда покорная и неворчливая женушка. Света хорошо об этом помнила и в день приезда супруга спозаранку неслась на рынок за свежими овощами и парной говядиной, чтобы Витенька был доволен. А то ведь недолго и в глаз получить, у него рука тяжелая, работа нервная и характер вспыльчивый.
Зато в его отсутствие Светочка отрывалась на полную катушку — не спал с ней только ленивый. Вот и Андрюхе вчера обломилось…
Эх, хорошо! Андрей снова потянулся к теплой, сонной женщине. Близость ее обнаженного тела возбуждала, почти как в давешнем сне. Его лучший друг уже принял боевую стойку — вон, даже одеяло торчит!
— Свет, ну давай, а?
— Погоди, — она окончательно проснулась и потянулась за халатиком, — время сколько? Мне на работу надо.
— Чего годить-то? Давай по-быстрому.
Света взяла с тумбочки у кровати маленькие часики ойкнула и принялась быстро одеваться.
— Полвосьмого уже! Проспала, опаздываю. Ты давай вставай тоже, не залеживайся. Мне через десять минут уходить. Даже кофе выпить не успею.
Эх, такой кайф обломался! Андрей только начал натягивать брюки, когда щелкнул ключ в замке, хлопнула тяжелая входная дверь и в прихожей раздался веселый мужской голос:
— Светулек, а вот и я! Спишь еще? Встречай мужа! Прикинь, на три дня раньше отстрелялся!
Широко улыбаясь, в комнату тяжело протопал кряжистый молодой мужик в потертой кожаной куртке. В руках он держал большую плетеную корзину, заботливо прикрытую белой тканью.
— Смотри, Светуль, какие персики привез! И нипочем почти…
Светочка смертельно побледнела, прикрываясь халатиком.
— Витя…
Увидев полуодетую Свету и Андрея, который все еще никак не мог застегнуть брюки трясущимися руками, мужик мигом перестал улыбаться. Лицо его стало жестким, глаза сузились, на скулах заиграли желваки.
— Так, — он аккуратно отставил корзинку в сторону, — с тобой, сучка, я потом поговорю. А тебя, — он подошел ближе, взял Андрея за подбородок, — в морге по чертежам не соберут!
Удар отбросил его к стене. В левый глаз будто гвоздь вонзился. Андрей пытался прикрыть лицо руками, но где там! Удары сыпались на него со всех сторон. Он скорчился на полу и даже не пытался сопротивляться. Только когда тяжеленный Витькин ботинок врезался прямо в солнечное сплетение, туда, где ребра сходятся под грудиной, Андрей закричал противным, раздирающим криком. Тут голос подала и Светочка, которая до этого сидела тихо-тихо, скорчившись на табуретке в углу и сжимая обеими руками полы халатика на груди.
— Витя… Перестань, ты же убьешь его.
— Молчи, б…! — огрызнулся муж. Потом подумал и добавил: — Убил бы падлу, только сидеть за такую мразь неохота.
Видно было, что первая вспышка гнева уже прошла. Он легко, одним движением поднял Андрея на ноги и тихо, но веско произнес:
— А теперь — вали отсюда! И запомни, еще раз увижу, ноги из жопы повыдергиваю.
И так же легко вышвырнул Андрея на лестничную площадку. Вслед полетели его вещи — куртка, свитер, ботинки… Он кое-как оделся, сидя на заплеванном полу. Ботиночные шнурки никак не хотели попадать в дырочки. И брючный ремень застегнуть он так и не сумел — руки плохо слушались, будто чужие. Андрей посидел на полу еще немного, собираясь с силами, потом заставил себя встать. Было очень страшно, что Витька передумает и вернется за ним. Тогда уж точно убьет.
Шатаясь, Андрей вышел из подъезда. Он шел по улице, вытирая кровавые сопли с лица, и почему-то никак не мог вспомнить дорогу домой. Яркое осеннее солнце било в глаза, и все многоэтажки казались на удивление одинаковыми. Кажется, сюда… А может, и нет.
Вилен Сидорович Поликарпов с самого утра уже был на ногах. Когда привыкаешь всю жизнь вставать рано, то и спать особо не хочется, а потому и поднялся он как всегда, в шесть пятнадцать. Помнится, даже фильм был такой — «Жизнь по заводскому гудку». Или книга? Да и не важно. Главное — старая закалка дает себя знать! Не то что у теперешних неженок — дай им волю, целый день дрыхнуть будут. Ох, плачет сто первый километр по многим… Раньше, бывало, судили за прогулы и опоздания, тунеядствовать никому не давали, зато порядок был, а сейчас все личность уважают — и страну до ручки довели.
Другое дело, что встать-то встал, но идти больше некуда.
Помаявшись с полчаса в пустой квартире, Вилен Сидорович погулял с Крошкой, посидел немного у подъезда, но заняться было нечем, а просто так сидеть — скучно. Нехотя он поплелся домой и принялся готовить завтрак. Есть, в общем-то, тоже не хотелось, но, во-первых, нужно, а то снова язва разыграется, а во-вторых, голодная Крошка вертится под ногами, тихо поскуливая и выразительно заглядывая в глаза хозяину.
Геркулеса в пакете осталось на донышке — так, на раз сварить хватит, не больше. И молока нет, растительное масло на исходе… Значит, придется идти на оптушку за продуктами. И запастись бы неплохо на подольше — цены-то вон как скачут каждый день! Тяжело, конечно, и ноги болят, и идти далековато, и на метро ехать четыре остановки, а что делать? В магазине покупать — никаких денег не напасешься. Только вот идти туда пока рано — на часах всего семь тридцать. Даже торгаши еще глаза не продрали.
Вилен Сидорович хозяйственно застелил стол газетой и вяло принялся за еду. Каша на воде получилась невкусная, да еще и пригорела. Он и есть не стал толком — так, похлебал пару ложек, а остальное плюхнул в Крошкину миску. Потом собрал газетный лист со стола и хотел уже было выбросить, когда вдруг что-то привлекло его внимание. Ну-ка, ну-ка… Он аккуратно разгладил смятую страницу, даже очки достал. Счастье оптом и в розницу! Это ж до чего люди дошли! Мало им, что страну по кускам продали, теперь еще и счастьем торгуют. Или аферисты какие-нибудь, или подпольный публичный дом теперь так называется. Сказать бы им пару ласковых… А что, можно и сказать. Тут и телефончик есть.
Пока Вилен Сидорович крутил тугой диск допотопного телефонного аппарата, он прикидывал в уме, что скажет этим жуликам, которые совсем стыд потеряли, и даже остался доволен собой. Целая речь получилась. Но рот открыть не успел — как только раздался щелчок соединения, в трубке зазвучал записанный на пленку писклявый голосок. Ах ты господи! Автоответчик. Ну да, рано ведь еще. Эти, которые на фирмах работают, раньше десяти, наверное, и не появляются. Адрес вот только странный. Он точно знал, что никакого Пыхова переулка в Москве нет. То есть был когда-то почти в самом центре, недалеко от Дома композиторов, и стояли там уродливые двухэтажные дома барачного типа, только их сломали давным-давно, еще в пятидесятых.
А впрочем, кто ж их, теперешних, разберет! Улицы все переименовали, чтобы было опять как при царском режиме, может, и Пыхов переулок заново отстроили? Ладно, ну их к лешему. Вилен Сидорович вздохнул и стал собираться — пока дойти, пока доехать, а там, глядишь, и рынок откроется. С сомнением посмотрел на старенькую хозяйственную сумку из коричневой болоньи, с которой обычно ходил в магазин — пожалуй, маловата. К тому же и протерлась по швам — ведь ее еще Зина сшила! А вот это — он вытащил из стенного шкафа здоровенную кошелку на колесах с длинной ручкой — в самый раз, по крайности не так тяжело будет. Вспомнив о жене, Вилен Сидорович расстроился. Вроде прожили столько лет вместе, и всякое в жизни было, и ругались часто… А вот теперь ее нет и чего-то не хватает, тоскливо одному. Даже поговорить не с кем.
В метро было много народу, вагон забит почти до отказа. Вилен Сидорович кое-как притиснулся в уголок со своей кошелкой. Хоть бы место кто уступил пожилому человеку! Вот, например — сидит молодая девка, морда размалевана, юбка еле стыд прикрывает, уткнулась в свою газету — и ничего ее больше не касается. Ясное дело, проститутка.
Пузатый мужчина, сидевший рядом с противной девицей, поднялся и вышел на следующей остановке. Вилен Сидорович нацелился было на освободившееся местечко, да не поспел подхватить кошелку вовремя и задел колесом носок ее лакированной туфельки.
— Блин! — взвизгнула девица. — Смотри, куда прешь, козел, со своей бандурой!
Вилен Сидорович и сам еле устоял на ногах, тем более что поезд резко затормозил. И место уже заняли — плечистый молодой парень живо плюхнулся на сиденье. Мелочь вроде, но все-таки обидно.
А наглая девица и не подумала извиниться за грубость. Наоборот — отодвинулась подальше, в самый угол, принялась рассматривать испачканную туфельку и, брезгливо кривя ярко накрашенный рот, процедила сквозь зубы:
— Развелось вас, старперов! Не протолкнуться прямо.
Вилен Сидорович задохнулся от возмущения:
— Да мы всю жизнь работали! А ты, сикилявка…
Девица вдруг подняла на него большущие, серые, будто сажей обведенные глаза и строго сказала:
— Как работали, так и живете. Передохнете — всем легче будет.
Вилен Сидорович вдруг почувствовал себя плохо. Куда там ругаться с грубиянкой — на ногах бы устоять, не упасть! Подобные слова ему, конечно, доводилось слышать и раньше, но сейчас почему-то было особенно обидно. Будто холодная, мутная волна подкатила под сердце и вот-вот накроет с головой, воздуха не хватает, перед глазами мелькают черные мушки… Надо скорее выйти на улицу, уж бог с ним, с рынком.
Он не помнил, как выбрался из вагона, как поднимался по эскалатору, прежде чем оказаться на тесном асфальтированном пятачке, прилегающем к станции метро. Отдышался немного, жадно втягивая прохладный воздух — и вроде бы легче стало, дурнота отступила.
Ну, и куда теперь? Обратно в метро, под землю? Почему-то при одной мысли об этом сердце противно екнуло и на лбу выступили крупные капли нота. Лучше пройтись немного по бульварчику, а там и до дома недалеко. Можно на автобусе доехать.
Вилен Сидорович шел по бульвару, щурился на осеннее солнышко, и настроение постепенно улучшилось. Хотелось расправить плечи, пройтись твердым шагом, голову держать гордо и в землю не смотреть, снова почувствовать себя молодым и сильным — хоть не надолго… Только вот кошелка эта дурацкая мешает. Тяжелая, зараза, и колеса подпрыгивают на каждом камешке. Волочишь ее за собой, как рикша какой-то. Мелькнула даже шальная мысль — бросить ее, что ли, потихоньку где-нибудь за кустом? Нет, нельзя. А то ведь как на рынок пойти в следующий раз?
Вилен Сидорович едва не столкнулся с бледной, просто одетой женщиной, что шла ему навстречу. Он даже извинился, но женщина, казалось, его вообще не заметила. Только посмотрела отсутствующим взглядом, кивнула зачем-то и пошла себе дальше. Горе, наверное, у человека. Вроде бы и нестарая еще, и приличная женщина, а вид какой-то расхристанный, кофта наизнанку надета, глаза красные и волосы причесаны кое-как. Много сейчас горя у людей.
Тихий бульварчик упирался в оживленную трассу. Можно, конечно, спуститься в подземный переход и подождать автобуса, а можно — срезать путь через заросший пустырь с торчащим на нем остовом недостроя, брошенного еще в восьмидесятых, и по тропиночке выйти прямо к дому. Вилен Сидорович с сомнением посмотрел на остановку. Так и есть, народу — никого, значит, автобус недавно ушел, а следующего ждать придется долго. Он еще раз посмотрел на пустую остановку, махнул рукой и зашагал по тропинке через пустырь.
Ольгу в то утро разбудило солнце. Маленький острый лучик, что пробился сквозь плотно зашторенные окна, светил прямо в глаза, будто запутался в ее длинных ресницах. Было немного щекотно, но все равно приятно — казалось, что кто-то теплый, очень родной и близкий гладит ее по лицу.
Она полежала еще немного, сладко потягиваясь под одеялом, наслаждаясь остатками утреннего сна, потом вдруг, спохватившись, потянулась к будильнику на тумбочке — и блаженная истома тут же испарилась без следа.
«Кошмар! Половина девятого! На работу опоздаю! Почему же будильник не звонил? Вот и полагайся теперь на технику!» Ольга покосилась на будильник с такой горькой обидой, будто он был живым, разумным существом — и сильно ее подвел.
Она проворно вскочила с постели и заметалась по комнате: так, колготки, блузка, а где губная помада? И юбка от костюма осталась не глаженая с вечера… Ольга включила утюг, аккуратно расстелила на обеденном столе старенькое одеяльце и принялась наглаживать неподатливые встречные складки. Если уж все равно опоздала, не ходить же неряхой целый день!
Ну вот, кажется, и все. Оля придирчиво оглядела со всех сторон злополучную юбку. Теперь и надеть не стыдно.
И только тут она вспомнила, что на работу ей больше идти не надо, потому что работы у нее больше нет. Ольга опустилась на стул, как была — в черных колготках, строгой белой блузке, застегнутой всего на две пуговицы, с аккуратно наглаженной юбкой в руках.
Ей даже смешно стало — ну прямо собачка Павлова. Звонок звенит, лампочка светит, и сразу слюнки потекли, как по команде. Только вот косточку больше никто не даст — ушли домой господа ученые! Глупая собачка.
Ольга почувствовала, как подступают к глазам злые, обжигающие слезы, и, скомкав юбку, с силой швырнула ее на диван. И зачем гладила, старалась? Кому это теперь нужно? И кому нужно, что всю свою жизнь она была такой аккуратной, послушной, ответственной и все делала правильно? Маме? Начальству на работе? Соседям? Родным и знакомым? Ей самой, наконец?
Но мама умерла, других родственников у нее нет, с работы уволили все равно, а немногочисленным знакомым ее поведение в высшей степени безразлично. Так что и в самом деле — никому!
Парадоксальным образом Ольга вдруг почувствовала себя свободной и даже почти счастливой. Она больше никому ничего не должна! И может делать все, что захочет!
Эта мысль была такой новой, такой неожиданной, что Ольга и сама удивилась. Требовалось время, чтобы привыкнуть… Она накинула старенький домашний халатик и пошла на кухню варить кофе.
А ведь все-таки здорово, когда утром никуда не надо спешить! Можно не давиться второпях обжигающе горячим растворимым суррогатом, а спокойно, со вкусом приготовить настоящий ароматный напиток — и насладиться им в полной мере. В самом дальнем уголке кухонного шкафчика Ольга отыскала джезву с длинной ручкой. Это Маргоша подарила на двадцатипятилетие… надо же, как быстро время летит! А кажется — только вчера было.
Ольгина подруга Маргарита была девушка феерическая. Дочь московской интеллигентной барышни, приближенной к диссидентским кругам, и цеховика-армянина, она непостижимым образом сочетала в себе черты обеих культур — готовила невероятные блюда с непроизносимыми названиями и в совершенстве владела двумя иностранными языками, прекрасно водила машину и гадала на кофейной гуще, была остра и невоздержанна на язык и в то же время нежно, трогательно привязана к своим таким разным родителям. Маргошин папа Гурген Тигранович долго в Москве не зажился, поддался на уговоры родственников и уехал в родной Ереван, чтобы отпраздновать пышную свадьбу с девушкой из хорошей армянской семьи. Маргоша с мамой остались одни. «Папа у меня — просто феодал! И как только маму угораздило!» — веселилась она, но и с отцом умудрялась поддерживать вполне теплые отношения. Впрочем, Гурген Тигранович первую семью не забывал, помогал материально, а потому у Маргоши уже в девятом классе были и фирменные джинсы, и дубленка, а мама ее Елена Сергеевна ставила на стол не «Останкинскую» колбасу пополам с туалетной бумагой, а настоящий финский сервелат. В общем, Маргоша была девушка-праздник.
Она-то и научила Ольгу варить изумительно вкусный кофе — не кофе, а произведение искусства.
— Значит, так. Насыпаешь кофе, солишь слегка и обжариваешь недолго — буквально несколько секунд. Да потряхивай джезву, а то сгорит ведь к чертовой бабушке! Потом кардамон добавь… Куда ты его в зернах суешь, размолоть надо! Вот так. Потом корицу, сахар, перемешай все хорошенько, кипятком долей — и на огонь. Ты что, барана жарить собралась? Нет? А почему огонь такой большой? Маленький сделай, чтобы чуть-чуть тлел. Как пена поднимется, снимай с огня, кипеть он не должен. Потом снова ставь — и так три раза. Откуда я знаю, почему три? Надо так, и все!
Кофе получился изумительный. Кардамона, конечно, нет, но и с корицей очень вкусно. Ольга с удовольствием отхлебывала из чашки маленькими глоточками — чтобы вкус почувствовать лучше и удовольствие растянуть… И думала, как жить дальше.
Умом она прекрасно понимала, что нужно искать работу — написать хорошее резюме, пересмотреть все объявления о найме, а потом, надев все тот же деловой костюм, ходить на собеседования с потенциальными работодателями. Все так, но…
Но вдруг при этой мысли Ольга почувствовала такое отвращение, будто вместо кофе, любовно и тщательно сваренного по Маргошиному рецепту, хлебнула жидкости для мытья унитазов. Аж скулы свело.
Ради чего все эти хлопоты и унижения? Чтобы снова стать образцово-показательной дрессированной собачкой? Нет уж, хватит! Ей захотелось сделать нечто совсем другое — такое, чего она еще не делала никогда. На глаза попалась вчерашняя газета с объявлениями. Что ж там такого интересного было? Ах вот оно, аккуратно отчеркнутое красной ручкой «счастье оптом и в розницу». Смешное название для брачного агентства.
— А вот возьму и позвоню! — почему-то вслух сказала Оля, сунула в мойку кофейную чашку, подхватила газету и решительно направилась в комнату — к телефону.
Автоответчик ее несколько разочаровал. «Коммерческий директор господин Шарль де Виль…» Скорее всего, просто какая-то фирма, а вовсе не брачное агентство, как она думала вначале. Даже непонятно — работает сейчас эта странная контора или уже затонула в в мутных волнах кризиса, как многие другие. Например, та в которой Оля трудилась до сегодняшнего дня..
Что ж, факир был пьян, и фокус не удался. Первая атака захлебнулась, но это вовсе не повод падать духом. Вот Маргоша, например, точно не стала бы унывать. Не такой она была человек.
Стоп! А почему «была»? Ольга аж подскочила на месте, ужаленная новой мыслью. Давно, конечно, не общались, но почему бы не позвонить ей? И телефон должен быть где-то здесь, в старой записной книжке.
Минут через десять, перерыв кучу бумажек (мамины рецепты на лекарства… квитанции по квартплате… гарантийный талон к пылесосу, который давно не работает… Давно пора разобраться в этом бардаке!), Ольга нашла, наконец, потертый блокнотик в коричневой кожаной обложке. Так, а вот и Маргошин номер на букву «М». Она почему-то терпеть не могла, когда ее называли Ритой.
Трубку не брали очень долго. Пять гудков… десять… двенадцать… Наверное, дома нет или вообще куда-нибудь переехали — сколько лет-то прошло, вспомнить страшно!
Наконец, сонный голос ответил:
— Алло.
Ольга даже смутилась немного — позвонила-то явно не вовремя. Здравствуйте, я ваша тетя!
— Д-добрый день. — Надо же, и голос сел от волнения! Хотя чего бояться — непонятно. — А Маргариту можно услышать?