— Намного больше, — говорит Винс. — Я уже рассказывал тебе, что долго сидел в тюрьме и что есть люди, которые смиряются с этим, а есть те, кто не может. И если тебе нормально в клетке, это плохо. Понимаешь? Весь смысл в том, чтобы быть снаружи. Но если тебе нравится взаперти, неважно где, в «Уондсворте» или на маяке, если ты не за решеткой, но все равно в тюрьме во всех смыслах этого слова, с тобой все ясно. С нами в каталажке сидели парни, которые были словно львы. Они сражались, крушили все вокруг или убивали себя, потому что они думали только о свободе. Вот что я тебе скажу, Билл. Я чувствовал себя свободным все время, пока там сидел. Ни разу я не чувствовал себя по-другому. Вот как, понимаешь? Вот что я хочу сказать. Если тебе плохо в башне, дело не в башне.

* * *

Моя первая высадка на «Деву» была ужасной. Я наслушался всяких историй — она задаст тебе жару, следи в оба или пойдешь на корм рыбам. Временный смотритель, которого я должен был заменить, переработал уже две недели, и его жена была больна; в других обстоятельствах в такую погоду они не стали бы посылать смену. Море было бурным, и дождь лил как из ведра, но «Трайдент» принял решение, и нам ничего не оставалось.

Большую часть переправы я просидел, скрючившись у борта. Запах сигары лодочника смешивался с брызгами соли и привкусом желчи. Я думал о кирпиче на дне бассейна и о том, как меня, немого и глухого, будет швырять в воде, пока я буду тонуть. Море швыряло нас вверх и вниз, билось о лодку, и мы с трудом держались по курсу. Стоящая посреди открытой воды башня вызывала у меня болезненное благоговение и ужас, как и другие гигантские творения рук человека: массивные пилоны, градирни и огромные стальные туши грузовых кораблей.

Особой подготовки не требовалось. Тебе просто надо приехать, а мужчины на лодке и на площадке сделают все остальное. Я уловил суть, мне было сказано считать себя еще одной коробкой с продуктами, транспортировать меня будут примерно так же. Приходится доверять людям на обоих концах веревки. Но в тот день проблема была не в людях и не в лебедке; дело было в море, и море творило что хотело. Я запутался в упряжи — хлипкой петле, которая шла у меня под мышками, и вцепился в веревку так, что натер ладони.

Меня поднимали в воздух дюйм за дюймом, пока наконец башня не оказалась совсем рядом. Мне было ужасно плохо. Я пытался не смотреть на плюющееся море под ногами и на глубину, разверзшуюся подо мной.

Глава первая

Внезапно веревка дернулась, волна отхлынула на тридцать футов и унесла лодку слишком далеко от башни. Воздух наполнился криками и настойчивыми возгласами. Я зажмурился. В этот момент мне было все равно, что со мной станет. Какое-то время я болтался в упряжи на воле стихий, волны то облизывали мои ботинки, то отступали. Из лодки доносились вопли:

Доминик Дрекос и не рассчитывал, что ему понравится в подобном заведении. Более того, он всегда терпеть не мог напыщенных бизнесменов и политиков, которые на публике изображают счастливых семьянинов, а при малейшей возможности устремляются в ночной клуб, чтобы, распивая дорогие крепкие напитки, с вожделением глазеть на обнаженных девиц. Доминик никогда не понимал, как можно так унижаться за те смехотворные чаевые, что получают женщины в подобных заведениях. Подобных тому, в котором он был вынужден сейчас находиться.

— Тащи его наверх! Тащи его наверх!

Не пойти он не мог. На посещении ночного клуба настаивал очень важный для него клиент, приехавший на встречу в сопровождении двух бухгалтеров и трех членов Совета директоров.

Потом:

Они дали понять, что хотели бы увидеть ночную жизнь Лондона, подразумевая при этом отнюдь не ужин в одном из роскошных ресторанов Найтсбриджа с последующей прогулкой по Пиккадилли или посещением театра на Друри-Лейн.

— Тащите его обратно! Вы что, хотите убить его?

— И куда прикажете мне их вести? — раздраженно спросил Доминик свою секретаршу. — Неужели я похож на человека, посещающего подобные места? Но прежде, чем вы ответите, напоминаю, что я ваш босс, — улыбнулся он своей пятидесятипятилетней секретарше. — Полагаю, вы вряд ли сможете порекомендовать мне парочку вертепов. Или вы тайком посещаете такие заведения, а?

Дождь лупил меня по лицу, ветер хлестал и рвал одежду. Я открыл глаза и увидел мужчину, наклонившегося ко мне с площадки. Это был Артур Блэк, главный смотритель, он протягивал мне руку. Я рванулся к нему, но море швырнуло меня о бетонную стену с такой силой, что из меня вышибло дух.

— Даже возникни у меня такое желание, вряд ли туда пускают дам моего возраста, мистер Дрекос, — абсолютно серьезно ответила Глория. — Но я обещаю без промедления заняться этим вопросом и найти для вас что-нибудь подходящее.

— Отлично, парень, — сказал мой ГС, — ты на месте.

К чести Глории, она нашла вполне приличный ночной клуб, где не предлагались эротические танцы на столах или стриптиз у шеста. Единственной уступкой названию был разве что минимализм в одежде официанток, в остальном же все не так противно, размышлял Доминик, оглядываясь вокруг. Даже еда была вполне сносной, особенно если запивать ее возмутительно дорогими напитками.

Я вцепился в холодную и скользкую лестницу и начал подниматься к горячему темному рту башни.

Артур приготовил мне чаю и прикуривал сигарету за сигаретой, пока я не согрелся.

Но разве это деньги по сравнению с теми, что сулила Доминику предстоящая сделка? А она должна состояться, судя по довольному выражению лица клиента. Похоже, великолепные официантки, дефилирующие у него перед носом, были манной небесной для его истомившейся души, в отличие от Доминика, давно пресытившегося прелестями противоположного пола. А уж при воспоминании о последней любовнице его и вовсе прошибал холодный пот, хотя, хвала Господу, он не видел ее и не слышал о ней уже достаточно долго, почти полгода. Она начисто отбила у него охоту к ужинам при свечах, посещениям театров, преподнесению дорогих подарков и прочим атрибутам ухаживания за женщинами.

Бедняга Билл. Впечатлительный Билл. Представляю, что он обо мне думает. Трус Билл, которого тошнит при каждой высадке. Билл, который никогда не протягивает руку слабейшему, а только принимает чужую помощь; он не из той породы, из которой вырубают ГС. Он тонет на поверхности и не может донырнуть до кирпича.

Иногда, закончив очередную ракушку, я выбрасываю ее в океан из окна спальни, даже если мне нравится, что получилось. Ветер уносит ее, и меня греет мысль о том, что ракушка возвращается в море. Миллионы лет существования, выживания, давление доисторических волн — и все ради того, чтобы однажды ее выбросило на далекий берег и человек вроде меня обточил ее по своему вкусу, изобразил на ней свои фантазии, а потом, закончив, вернул ее туда, где все началось.

13. Винс

Одиночка

Два дня на башне

Утро вторника. Три недели до Рождества. На маяке нет ни выходных, ни праздников; ты должен уделять ему все свое время. Остальные скоро начнут думать о том, чем занимаются их семьи, и чувствовать себя обделенными, потому что они торчат здесь, в то время как дома ставят елки и едят сладкие пирожки. Насколько я знаю, вроде так положено делать. Не помню, чтобы я хоть раз праздновал Рождество как надо. В тюряге у нас были скудный ужин и бумажные шляпы, но что касается магии Рождества, я понятия не имею, что это.

В это время года нельзя гасить фонарь до восьми часов вечера. А когда восходит солнце, я начинаю разбирать горелку и заменять детали на чистые в ожидании вечера. Потом я опускаю заслонки на линзы. Вряд ли в декабре солнце будет настолько ярким, что начнется пожар, но у меня уже привычка, и в любом случае так они остаются чистыми. Такое ощущение, как будто наряжаешь лампу на день и раздеваешь на ночь. Никогда не рассказываю это остальным.

У меня утренняя смена, поэтому я готовлю завтрак. Мы еще не доели бекон, который я привез, так что я жарю его и оставляю на плите, чтоб не остыл, пока остальные встают. Обычно запах их будит, и кто бы что ни говорил, но запах жарящегося бекона — лучший запах на планете. Быть дежурным по кухне на «Деве» не так уж и плохо, наш ГС готовит почти так же хреново, как и я, поэтому я не переживаю. На моем первом островном маяке смотрители были повернуты на кулинарии и язвили каждый раз, когда я ставил перед ними тарелки. Довольно грубо с их стороны, поскольку они никогда ничему меня не учили, хотя я просил. Мне доставались только насмешки. Когда я начал этим заниматься, я даже не знал, как называется половина ингредиентов.

— Кто-нибудь слышал птиц? — спрашиваю я, когда мы усаживаемся за стол.

Доминик заставил себя сосредоточить внимание на клиенте и принялся с заинтересованным видом расспрашивать того о годах учебы в Оксфорде. А когда тот с энтузиазмом начал рассказывать про свою юность, украдкой посмотрел на наручные часы.

— Каких птиц? — говорит Артур.

— Вчера вечером. Их были тучи, налетели на меня.

Подняв взгляд, он увидел ее.

ГС встает и идет в фонарный отсек проверить лампу; пусть даже на дежурстве кто-то из нас, он все равно отвечает за маяк. Он заботится о нем, как о ребенке.

Она стояла возле их столика, слегка наклонившись вперед и уперев поднос в бедро. Типичная уловка официанток, виденная им неоднократно. Они специально наклоняются таким образом, чтобы продемонстрировать ложбинку между грудями, упругая округлость которых была, скорее, достижением науки, чем даром природы, и призывно улыбаются, надеясь заставить клиентов еще раскошелиться на баснословно дорогую выпивку. Наверняка имеют процент с каждой бутылки, которую удается всучить разомлевшему клиенту.

Билл низко опускает голову к тарелке, он всегда так делает, когда ест, пригибается поближе к еде. Рядом дымится сигарета, так что он может есть и дымить, дымить и есть.

И эта официантка действовала по той же схеме: та же заученная улыбка, та же наклоненная поза, но Доминик не видел ее раньше.

— Почему ты позволяешь ему так с тобой разговаривать? — спрашивает он. — А? Будто ты дебил.

Их столик вначале обслуживала симпатичная брюнетка с весьма округлыми формами и лукавыми глазами.

Я вытираю рот.

— Не желают ли джентльмены еще что-нибудь выпить? — Стандартная фраза, но произнесенная низким, чуть тягучим, как сигаретный дымок, голосом, неожиданно взволновала Доминика.

— Это ты меня так называешь.

Он был немало удивлен собственной реакцией на эту официантку, поскольку после Розалинды долгое время вел почти монашеский образ жизни, не поддаваясь на многочисленные уловки женщин, коих вокруг вертелось в избытке на деловых и светских мероприятиях, которые он был вынужден посещать в силу своего общественного положения.

— Разве ты не видишь, что он сделал?

Ее взгляд обежал группу сидевших за столом мужчин и встретился с взглядом Доминика. Она быстро отвела глаза и выпрямилась, как будто прочитав послание его задумчивых темных глаз.

— Что?

— Может быть, еще пару бутылок шампанского? — спросил клиент Доминика, откидываясь на спинку стула, прекрасно понимая, что его слова — это не вопрос, а, скорее, утверждение. Вряд ли кто-то из его свиты решится сказать, что уже съедено и выпито достаточно, поэтому Доминик был вынужден согласиться.

— Побежал проверять, что не так. Где ты облажался. Думает, что тебе нельзя доверять. И обо мне он думает так же.

— Почему бы и нет? — отозвался он, не отрывая взгляда от блондинки.

Излюбленная тема для смотрителей — ныть по поводу того, кого сейчас нет в комнате. Все равно что открыть бутылку или выпустить пар со словами: «Ужасно раздражает, когда он делает то-то. Временами он такой говнюк, правда?» В этом нет злости, так негативные эмоции уходят прочь, вместо того чтобы булькать внутри.

Она была не из тех, кого принято называть «симпатичная блондинка» или «милашка». Симпатичных блондинок — полным-полно, куда ни глянь. Эта же была как-то экзотически необычна — с худощавой, даже мальчишеской фигурой и удивительно красивым лицом, с идеальной формы носиком и огромными миндалевидными глазами, цвет которых Доминик не мог рассмотреть при столь слабом освещении. Лицо было обрамлено самыми красивыми волосами, которые он когда-либо видел, — прямыми, до пояса, цвета ванили.

Но Билл более резок, чем обычно. Он устал. Я наблюдаю, как он докуривает последнюю «Эмбасси», расплющивает ее в пепельнице и отодвигает тарелку. ГС возвращается.

Доминик откинулся на спинку стула, чтобы иметь возможность оценить всю ее фигуру целиком, осознавая, что в этот момент ведет себя подобно презираемым им старым толстым сластолюбцам.

— Ты не мог там прибраться? — упрекает он меня.

Официантка явно старалась не смотреть в его сторону. Доминик почувствовал, что его это раздражает. В конце концов, именно он платит по счету, в том числе и за возмутительно дорогое и никому не нужное шампанское, которое ей удалось-таки всучить им. И вообще, он привык, что женщины не отрывают от него глаз, а не отворачиваются намеренно.

— Тогда вам нечем было бы заняться до самого обеда. Билл все почистит, правда, Билл?

— Но это последние бутылки, дорогуша, — протянул он голосом, который ему самому показался на редкость противным. — Некоторым из нас с утра предстоит работать. — Его усмешка была такой же неприятной, как и голос. Впрочем, он был готов на любую провокацию, лишь бы вынудить ее посмотреть на него.

— Иди в жопу.

Артур убирает со стола со словами:

Похоже, его воздержание действительно затянулось, если он старается привлечь внимание полураздетой официантки из ночного клуба. Но она поддалась на его провокацию. Взгляд, каким посмотрела на него девушка, был холодным и предостерегающим. Она начала собирать грязную посуду на поднос и, когда очередь дошла до него, чуть наклонившись вперед, зло прошипела:

— Спасибо, было вкусно.

* * *

— Я вам не дорогуша.

После обеда я беру ведро и совок и поднимаюсь на смотровую площадку. По правде говоря, сначала я не понял, как много было птиц. Они налетели рано утром, около пяти часов, словно мотыльки, — сколько их было, кто знает. Все эти перья и хлопающие крылья — их могло быть и десять, и сто. Я выкурил сигарету на морозе; мертвое серое небо, мертвое серое море; мои руки тоже казались мертвыми и серыми, пока я не отмыл их. Буревестники — это паразиты, как говорит Билл, их не жалко, но, глядя на их распластанные тела и свернутые шеи, я не мог согласиться с ним. Однажды я слышал, что смотрители «Епископа» обнаружили, что смотровая площадка полностью забита кричащими птицами. Некуда было поставить ногу, ни единого свободного дюйма — натуральный Ноев ковчег. И пока не стемнело и маяк не зажегся на полную мощность, птицы не улетали. Свет маяка привлек их и ослепил, а потом отпугнул.

* * *

Три дня

Я думал, что на этот раз мне будет трудно вернуться на башню, ведь мы с Мишель становимся все ближе. Но, пережив первые несколько ночей, я нашел в этом свои плюсы. У меня полно времени, чтобы думать о ней. То, что я сказал Биллу на дежурстве, — это правда: все, чего я хочу, — это стать помощником смотрителя, мне нужна эта стабильность, которую обеспечивает «Трайдент». Тогда я смогу спросить ее: ну что, ты согласна? Теперь я парень с перспективами.

Я готовлю обед, потом ГС моет посуду и садится в свое кресло с чашкой чаю и кроссвордом. Угощает меня сигаретой. Артур всегда готов поделиться. Когда я получил место на «Олдерни», тамошний ГС в жизни ничем не делился и не видел в этом смысла. Он клеил на свои кружки и пакеты надписи: «Не трогать» и «Держитесь подальше». В результате мы могли брать только масло, табак и соус НР. И никто не хотел с ним общаться. Артур не беспокоился о своих вещах, продуктах или чем-то еще. Все пройдет, говорит он; это просто вещи, они имеют свойство заканчиваться. Остается только чувство, которое ты испытываешь, когда вы отлично проводите время вместе.

— Совершенно не отвечает ожиданиям, — говорит он.

— Иди к черту, картошка вовсе не была так плоха.

— Два слова. Шесть и пять букв.

— Что за хрень; я не по этой части.

— Подумай об этом с разных сторон, — говорит ГС. — Есть буквальная подсказка, она на поверхности, и есть подсказка внутри. Надо напрячь мозги.

— Не думай, что у меня в мозгу много мыслей.

— Это еще как посмотреть.

— Давай еще одну подсказку.

— Вскипяти немного волшебства, дружище.

Резко выпрямившись, она отошла от их столика. На ее лице снова сверкала профессиональная улыбка.

— Только что сделал тебе чаю, — говорю я.

— Это ключ, придурок. Пять букв.

— Чепуха.

— Это шесть. — Он улыбается. — Ты почти угадал минуту назад. Вот, посмотри.

Артур показывает. Но я не улавливаю.

— Не вижу.



— В конце смотри.



— О! — говорю я, когда он вписывает буквы.

Как он посмел! Мэтти пришла в ярость. Конечно, она уже сталкивалась с подобным поведением раньше. Подвыпившие бизнесмены с остекленевшим взглядом не раз заговаривали с ней подобным тоном и делали вполне определенные намеки, но в большинстве случаев она спокойно их игнорировала. Она была официанткой, и каким бы скудным ни был ее наряд, какими бы высокими ни были шпильки босоножек, она не имела права ни грубить клиентам, ни допускать панибратства. В клубе очень строго следили за этим.

Билл не прав насчет ГС. Артур из тех людей, которые хотят помочь тебе стать лучше. Он не говнится из-за того, что я моложе, и не задирает нос в отличие от Билла, который, подозреваю, думает всякую хрень в мой адрес. ГС терпелив. Он показывает мне, как все устроено. Я восхищаюсь им и его отношением к морю; таким и должен быть смотритель маяка. Жаль, что это не везде. Не уверен, знает ли Билл то же, что и я. Однажды в ночную смену Артур рассказал мне, что случилось с ним двадцать лет назад, когда он только начал работать на «Деве». Еще до Билла, в те времена, когда я пешком под стол ходил. Я чуть не проглотил язык, когда он это сказал. Не знал, как отреагировать. Не ожидал. Да и что я? Вы бы тоже растерялись.

Но этот клиент не выглядел ни пьяным, ни сластолюбивым. Наоборот, он был слишком хорош, чтобы быть завсегдатаем подобных мест. Впрочем, всем известна истина, что в тихом омуте… За самой привлекательной внешностью может таиться множество пороков.

Я просто смотрел на Артура и думал: вот человек, на которого я хочу быть похожим. И ни за что не догадаешься, что ему довелось пережить. Вот так вот смотришь на ГС снизу вверх и думаешь, что он знает все ответы, а он совсем другой.

Мэтти поймала себя на том, что с ненавистью смотрит на бармена Майка, заменяющего на ее подносе две пустые бутылки из-под шампанского двумя полными.

* * *

— Какие-нибудь проблемы, детка? — участливо спросил Майк и понимающе улыбнулся. Мэтти не могла не улыбнуться в ответ.

Включаю Нила Янга на «Сони» и задергиваю занавеску. Внизу монотонно насвистывает Билл; время где-то между ночью и днем, и я рад, что музыка уносит меня в другое место. В тесную студию Мишель на Стрэтфорд-роуд, играют Нил, или Джон Денвер, или «Кинг Кримсон». В пустые бутылки из-под вина воткнуты свечи, воск стекает по бокам; подушки расшиты зеркалами-ромбами. В дверях кошка вылизывает лапку. Голубой хребет, река Шенандоа. Шенандоа. Не просто слово. Это волшебные чары или зов далекой луны. Все вокруг оранжевое, цвета консервированных персиков. Мои мысли о Мишель часто имеют цвет. Пурпурный в спальне. Ярко-зеленый, когда она босиком идет в сад и зовет кошку домой. Как ее зовут? Сайкс? Нет. Стейнс? Черт. Стептоу? Не может быть.

— Как обычно.

Мишель слишком хороша для меня. По крайней мере, у меня есть мозги, чтобы это понимать.

Я бы никогда в жизни не осмелился подойти к ней, если бы «Трайдент-Хаус» не подписал со мной контракт, и это была чистая случайность. Сейчас не так много смотрителей моего возраста, потому что на нефтяных вышках в Северном море зарплаты выше, но все зависит от того, какую работу тебе нравится делать и какое у тебя прошлое. Это было в апреле 70-го, я пару недель как вернулся в мир и случайно наткнулся на одного парня в пабе; он угостил меня пивом и обмолвился, что работал на маяках «Пладда» и «Скейвор». По привычке я просто ждал, когда снова попаду за решетку. К этому я был готов, я знал, что нарочно облажаюсь, когда мне надоест быть снаружи. Но чем дольше этот мужик рассказывал о маяках, тем больше я понимал, что мне это подходит. Он сказал, что нельзя просто быть одиночкой — ты должен считать, что одиночество — это хорошо. Я не думал, что «Трайдент» возьмет меня, когда ознакомится с моей биографией, но через несколько недель пришло письмо. Должно быть, они подумали: он подойдет, тупой, как пробка, но ему понравится. Дело в том, что на маяке особенно нечего делать. Все очень просто. Твой мозг занят простыми задачами. Поддерживаешь свет по ночам, потом убираешь, готовишь, связываешься с остальными маяками в цепочке. Бдишь, чтобы у вас с парнями все было гладко, а это штука непредсказуемая. Надо сохранять дружелюбие, и, с моей точки зрения, это важнее всего. Надо стараться ладить с остальными. Стоит один раз что-то упустить, и эта пакость распространится, как вирус, и не успеешь ничего понять, как вы все будете заражены, гниль расползется, и деваться будет некуда.

Я вспоминаю встречу с тем смотрителем в пабе, и у меня такое чувство, будто я получил послание от Вселенной. Я не пропащий человек. На мне еще не поставили крест.

Скоро мне придется рассказать все Мишель. Прошло много времени. Я должен быть честным, иначе как жить дальше, быть вместе, просить ее выйти за меня замуж? Если между нами будет стоять эта проклятая ложь? Речь не о моих старых делах, она это знает. Речь о том, что было в последний раз.

— Понятно. — Майк кивнул. — Просто не обращай на него внимания. — Он поставил на поднос чистые бокалы. — Грязный развратник. Небось дома его ждет не дождется жена и куча ребятишек.

Беда в том, что это не та тема, которую обсуждают на первом свидании или даже на третьем. А потом ее еще сложнее затронуть. Я отсутствую подолгу, и каждый раз, когда я возвращаюсь, мы словно начинаем все заново. Снова как в первый раз — держаться за руки, удивляться, хотеть друг друга. Я не могу это испортить.

— Послушай, пусть Джесси обслужит этот столик, а? Нет у меня сейчас сил общаться с этим типом. — Очередная ссора с Фрэнки, курсовой проект, срок сдачи которого неумолимо приближался, хроническое недосыпание не добавляли Мэтти терпения и сил, чтобы управляться с трудными клиентами.

Чем сильнее она мне нравится, тем сложнее, и я не хочу любить ее слишком сильно, но что тут поделаешь.

— Не получится. — Майк посмотрел на нее с сожалением. — Народу полно, а у нас и так не хватает двух официанток. Старина Гарри вот-вот взорвется, поэтому, если тебе дорога твоя работа, перетерпи выходки этого ублюдка. Похоже, они скоро уйдут.

Врать так легко. Просто ничего не говоришь. Ничего не делаешь. Даешь другому человеку возможность решать, что реально. На ее месте я бы предпочел не знать. Я каждый день пытаюсь все забыть.

Закрывая глаза, я вижу все так отчетливо, будто это случилось вчера. Кровь и шерсть, тонкий детский крик; и мой друг холодеет в моих объятьях.

Легче сказать, чем сделать. Мэтти снова направилась к ненавистному столику, чувствуя, как у нее от «естественной» улыбки сводит скулы. Гарри требовал, чтобы его девочки выглядели приветливыми и веселыми. Как будто наслаждались каждой минутой своей работы — разносить напитки богатым пьяным толстосумам, выслушивая скабрезные комментарии и грязные предложения.

Я всегда жил, оглядываясь по сторонам. Я до сих пор оглядываюсь, хотя здесь только море и никого, кроме нас.

Иногда Мэтти казалось, что она больше не выдержит.

Я все время помню, что у меня есть враги. Плохие люди, которые делают плохие вещи и хотят сделать это со мной. Временами я боюсь уснуть, потому что меня мучают кошмары. Что они найдут меня тут, на этой скале. Ты думал, что сможешь ускользнуть, сынок, но ты ошибся. Из тебя никогда ничего не выйдет.

Но каждый раз одна мысль придавала ей сил — ей нужны деньги. Кроме того, она могла работать только по ночам, чтобы днем ходить на занятия и выкраивать немного времени, чтобы поспать. А это значит, что ночной клуб — ее единственная возможность.

Я никогда не вернусь. Ни в тюрьму. Ни в свою прежнюю жизнь.

Она подумала о Фрэнки и о том, что ей пора что-то решать. Но, как всегда, стоило ей начать об этом думать, логика покидала ее, уступая место эмоциональному хаосу. И снова принятие решения малодушно откладывалось на потом.

Вот почему я принес это с собой. Спрятал в трещине под раковиной, где никто не найдет. Там оно в безопасности. Надо знать, где искать.

Когда Мэтти приблизилась к столику, неприятный клиент, похоже, был увлечен беседой со своими спутниками. Испытав облегчение, она поспешно открыла шампанское и наполнила бокалы. И хотя на этот раз он ничем не зацепил ее, раздражение лишь усилилось. Мэтти поймала себя на том, что, обслуживая другие столики, то и дело бросает взгляды в его сторону. Некоторое время мужчина еще продолжал о чем-то говорить, полностью владея вниманием собеседников, затем откинулся на стуле и стал беспокойно барабанить по столу пальцами.

В какой-то момент я засыпаю, потому что следующее, что я вижу, — это Билл в густой хмельной темноте, который пытается разбудить меня со словами, что пора идти наверх, потому что маяк сам за собой не присмотрит, а если он скоро не ляжет вздремнуть, он сделает то, о чем потом пожалеет.

Посетители уже начали расходиться, а значит, скоро и она сможет уйти. Конечно, она потеряет самые щедрые чаевые, которые обычно дают загулявшие клиенты, но сейчас сон был для нее важнее. Ей необходимо хоть немного поспать.

IV. 1992

Украдкой бросив очередной взгляд на злополучный столик, она увидела, что компания уже допила шампанское, и мысленно взмолилась, чтобы им не пришло в голову заказать еще бутылку, лучше потерять на этом свою маленькую прибыль. Глубоко вздохнув, Мэтти направилась к столику.

14. Хелен

Всех девушек, поступающих на работу к Гарри, обучали двигаться специальным образом. В свои двадцать три Мэтти думать не думала, что существует столько разновидностей походки. Она всегда считала, что походка — это поочередное переставление ног с целью продвижения в нужном направлении, но быстро усвоила урок и теперь умела переходить от столика к столику, провокационно покачивая бедрами.



Еще миля и двое закрытых на замок ворот, и она наконец их увидела — четыре одноэтажных бело-зеленых коттеджа с черными трубами и черепичными крышами, притулившихся на полуострове. Дома смотрителей «Девы» располагались настолько близко к маяку, насколько возможно, но все равно очень далеко, и Хелен всегда казалось, что это так грустно, словно безответная любовь, полное надежды сердце, которое встречает в ответ равнодушие.



Все было будто вчера; словно «Адмирал» еще принадлежал им. Самый большой дом, построенный из соображений практических, а не ради красоты, он напоминал что-то среднее между пансионатом и паромом P&O[9]. Внутри дом состоял из неуютных коридоров и маленьких комнатушек, и эту стерильную атмосферу не могло смягчить никакое количество личных вещей. Зимой в оконные щели проникал холод; рамы закрывались металлическими задвижками, от которых ее ладони все время пахли монетами. Над плитой и над душевой кабиной «Трайдент-Хаус» повесил ламинированные таблички, напоминавшие, что это чужая собственность: «Пользуйтесь вытяжкой» и «Осторожно, горячая вода». В прихожей записка напоминала, что в случае аварии надо звонить 999. Перед домом имелась голая, открытая всем ветрам терраса с бетонным столиком для пикника, а дальше на дверях гаража висело предупреждение: «Не открывать при сильном ветре». И всегда, всегда одно и то же, это однообразие ее убивало. День за днем, недели, месяцы, годы, и только море составляло ей компанию.

Доминик неотрывно, хоть и со скучающим выражением на лице, следил за ее приближением. Собирая пустые бокалы и заученно предлагая еще шампанского, она намеренно не смотрела на него.

Дженни и Билл жили в коттедже «Капитан». Сегодня на асфальтовой площадке перед ним стоял красный хэтчбэк со знаком «Ребенок в машине» на заднем стекле. Хелен подумала, что это уникальное место отдыха, возможность заглянуть в утраченный мир, а печальная слава «Девы» вызывает особый интерес. Вот почему после автоматизации маяков коттеджи быстро перестроили, чтобы «Трайдент-Хаус» мог зарабатывать на них. Она увидела рекламное объявление:

— И куда я должен положить это? — Доминик демонстративно помахал несколькими банкнотами под хихиканье своих компаньонов.

«Узнайте, как жили исчезнувшие с «Девы»!»

— Сюда. — Мэтти протянула раскрытую ладонь.

В третьем коттедже, «Эконом», жили Бетти и Фрэнк. Фрэнк был первым помощником на башне и служил там дольше всех — когда Артур возвращался на берег, он его замещал. Фрэнк был в отпуске, когда они исчезли. Хелен всегда думала, что он, должно быть, чувствовал себя человеком, на пять минут опоздавшим на самолет, который разбился о гору.

— А разве в вашем заведении не принято засовывать чаевые в более… интимные места?

«Командор», последний, должен был достаться Винсу. Он так хотел получить эту работу. И почему у него не вышло, знал только маяк.

— Нет, — холодно отрезала Мэтти, надеясь, что Гарри находится вне пределов слышимости.

«Дева» холодно сияла на горизонте, и Хелен не могла отделаться от подозрения, что башня что-то знает. Знает о ней.

— Что ж, понятно. — Доминик вложил ей в руку более чем щедрые чаевые.

А теперь она смотрела на нее, спокойно обвиняя: «Ты не можешь отрицать правду, Хелен. Ты виновна».

Мэтти этого не ожидала. В конце концов, он был просто одним из множества противных клиентов, решившим, что с официанткой ночного клуба нечего церемониться. Кроме того, улыбка, появившаяся на его лице, вдруг показалась ей искренней и даже извиняющейся. Как будто он прочел ее мысли и со стороны увидел, как мерзко обошелся с ней.

* * *

Она дала ему адрес, он выбросил сигарету и повернул голову в сторону багажника.

Мэтти на миг растерялась, затем крепко зажала в ладони честно заработанные деньги, развернулась и отошла от стола. Она направилась в комнату для переодевания, где избавилась от нелепой и неудобной униформы, сбросила босоножки на высоких шпильках и с облегчением пошевелила онемевшими пальцами ног. Облачившись в привычные джинсы, футболку, куртку и кроссовки, она подошла к Гарри.

— Сумки есть, детка?

— Я могу идти?

— Нет. Я на один день. Мне нужно, чтобы вы потом отвезли меня на вокзал.

Ей нравился хозяин заведения. Если бы это было не так, вряд ли бы она смогла так долго проработать здесь. Он производил впечатление властного и брюзгливого человека, но Мэтти знала, что он любит своих девочек, относится к ним с отеческой заботой и уважением.

— Договорились.

— Ты режешь меня без ножа, Мэтти! — рявкнул он. — У нас и так не хватает трех официанток. Что случилось с Джеки? Она тебе что-нибудь сказала? Смылась, а я тут крутись как знаешь…

Закатное солнце плавилось на горизонте. На заднем сиденье такси Хелен радовалась, что в летних сумерках ее плохо видно. Таксисты Мортхэвена рождались и вырастали в Мортхэвене; они никогда не забывали эту историю, поскольку им все время приходилось рассказывать туристам об исчезновении или о том, как это на них сказалось: где они были, когда услышали о происшествии, кого из сотрудников «Трайдент-Хауса» они возили из точки А в точку Б, кто из друзей дочери был знаком с детьми Уокеров. Она не думала, что после всех этих лет он ее узнает, но все равно ожидала, что незнакомцы будут здороваться с ней, как в прошлом, когда она была миссис ГС, и спрашивать, как дела у Артура, когда он вернется на берег, как она справляется в его отсутствие. В ответ они бы рассказали о своих делах, проблемах. Ее положение жены главного смотрителя было сродни положению священника или хозяина паба, от нее ожидали, что она по умолчанию интересуется жизнями незнакомых людей.

— Она приболела. Переутомилась, похоже. — Беременна, подумала Мэтти, не представляя, как воспримет эту новость Гарри.

— Вы собираетесь заехать за кем-то? — спросил он с водительского кресла.

— Может быть, останешься, Мэт? Заработаешь пару лишних фунтов, а?

— Мы не будем останавливаться, — сказала она. — То есть будем, но на секунду. Я не буду выходить.

— Тогда у меня совсем не останется времени на сон.

Он включил радио. Они проехали мимо церкви с изящным шпилем и ресторанчика контрабандистов, где она, Артур, Дженни и Билл как-то раз ужинали, когда мужчины были на берегу. После бутылки вина Дженни плакала и говорила, что Хелен повезло, что у нее нет детей, их так сложно воспитывать, когда ты в стесненных обстоятельствах и совсем одна; Билла отругали, а потом Дженни стошнило в туалете, и они ушли. Они проехали мимо отеля, парка и террас. Вот уже девятнадцать лет Хелен каждый раз приезжала по этому адресу, когда была в этих краях, — ритуал, который она совершала, хотя ни разу не заходила внутрь. Однажды она соберется с мужеством и подойдет к двери.

— Плюнула бы ты на эти свои курсы, — проворчал Гарри. — Маркетинг! Тьфу! Впрочем, не буду возражать, если, получив диплом или чем там машут у тебя перед носом, как морковкой, ты придешь и поможешь мне здесь управляться. Ладно, иди уж. Клиенты не должны видеть свою роскошную официантку в старых джинсах и кроссовках.

— Здесь, — сказала она. — Притормозите в любом месте.

Мэтти рассмеялась.

Преимущество позднего вечера — возможность заглянуть в окна, золотые квадраты, в которых сияет жизнь.

— Конечно. Они должны верить, что я и ночью сплю в этом обтягивающем платье и босоножках на шпильках. — Она стала пробираться к выходу.

— Что вы хотите делать? — спросил он. — Мне выключить двигатель?



— Все в порядке. Не надо.



Только этот дом был не освещен. Может быть, Дженни ушла или она здесь больше не живет. При мысли о том, что она больше не сможет связаться с Дженни, Хелен запаниковала; при мысли о невозможности излить на бумагу все то, чем она могла поделиться с этой женщиной, об их возлюбленных и утраченных; за двадцать лет брешь между ними стала непреодолимой.

Доминику хотелось поскорее распрощаться со своими гостями, но он терпеливо слушал многословную благодарность своих гостей за прекрасно проведенный вечер и не сразу узнал хрупкую блондинку в поношенных джинсах, проскользнувшую мимо него.

Дженни думала, что может полагаться на жену ГС. Почему бы и нет? Доверие — это основа работы Хелен. Это ее роль — оказывать поддержку, наливать напитки, держать за руку, утирать слезы в трудные моменты жизни, потому что она все понимает, она все может, ей не все равно. Она знала, когда погладить по руке со словами: «Все хорошо, милая, это не навсегда, он вернется, не успеешь ты и глазом моргнуть», и как смягчить одиночество, ведь оно — ее друг и она знает все его хитрости и уловки.

В нормальных обстоятельствах ему бы и в голову не пришло догонять ее и навязываться с разговорами, но, видимо, посещение ночного клуба не прошло для него даром, заставив вспомнить, что на свете существуют женщины. Простые женщины, готовые на короткие, ни к чему не обязывающие отношения. Красивые земные женщины, лишенные сложностей и комплексов, воспринимающие жизнь такой, как она есть, диаметрально противоположные Розалинде, светской львице и его последней любовнице, настойчиво подталкивавшей его к более серьезным отношениям. Ведь только такие женщины и могут работать в заведении подобного рода, разве не так?

Вместо этого Хелен обманула ее.

Доминик торопливо простился со своими гостями, стараясь не упустить из виду тонкую фигурку, быстро удалявшуюся по темной улице и готовую вот-вот повернуть за угол. Он бросился вдогонку, не успев ответить себе на вопрос, что же он делает и чего добивается, и схватил девушку за руку в тот момент, когда она собиралась перейти дорогу.

— Ладно, — сказала она водителю, — можем ехать.

Мэтти резко обернулась.

— Все?

— Вы?! — Ее глаза сначала испуганно и удивленно расширились, затем подозрительно сузились.

— Да. Я готова возвращаться домой.

Вполне естественная реакция, запоздало подумал Доминик, отпуская ее руку и отступая назад.

Поезд опаздывал; под усыпляющий стук колес она дремала до Труро. Ей снова снилось, что она идет за ним в толпе, видит его затылок, но, когда он поворачивает голову, оказывается, это другой человек. В урывках сна ей виделись его глаза, они смотрели на нее из-под воды или при свете дня, он сидел на кухне напротив нее или на краю постели, наблюдая за тем, что она делает.

— Что, черт возьми, вы делаете? Преследуете меня? — Она видела его только сидящим и не представляла себе, насколько он высок. Пожалуй, метр девяносто, а то и выше. Во всяком случае, намного выше ее, хотя в ней все метр семьдесят. Вблизи мужчина вдруг показался ей еще более мужественным, широкоплечим и… красивым. Под великолепно сидящим пиджаком угадывалось сильное, тренированное тело.

15. Хелен

— Если я расскажу об этом Гарри, он сделает из вас бифштекс и съест его на завтрак! — Конечно, она не думала, что Гарри или его вышибалы смогут справиться с этим человеком. Похоже, мужчина был того же мнения, судя по его насмешливо-недоверчивому взгляду.

Вы хотите знать, почему я не разговариваю с Дженни Уокер. Вернее, почему она со мной не разговаривает. Хотите знать правду? Вы говорите, что да, но вам ведь так хорошо удаются выдумки. Признаю, что ваши романы — не мой жанр. Я не читала ни одного, хотя знаю, что в «Призрачном флоте» рассказывается о братьях на плавучей казарме, да; один мой друг зачитывался этой книгой, когда она только вышла.

Мэтти развернулась и пошла прочь, но тут же обнаружила, что незнакомец продолжает ее преследовать. Впрочем, «преследовать» — не совсем точное слово. Приноровившись к ее шагу, он вместе с ней пересек улицу. Мэтти с пылающими от негодования глазами снова повернулась к нему, намереваясь еще раз объяснить этому высокомерному и подвыпившему субъекту, что им не по пути.

Хочу сказать кое-что и не показаться грубой. Альфа-самцы, драки, сплошной тестостерон. Если вы хотите написать очередную приключенческую историю, честно говоря, сомневаюсь, что то, что произошло между мной и Дженни, будет иметь для вас значение. Кто знает, что имеет значение? С годами я чуть не сошла с ума, задавая себе этот вопрос. Что, если Артур и остальные исчезли из-за того, что между нами было?

— Послушайте, я не раз встречала мужчин, подобных вам, и позвольте сказать, вы мне отвратительны!

— Подобных мне? — Доминик опешил. Куда только подевалась его способность всегда контролировать и направлять в нужное ему русло любой разговор?

Для начала, я никогда не думала, что выйду замуж за смотрителя маяка. Я знала, что есть люди, которые этим занимаются, но для меня это всегда казалось чем-то маргинальным, работой, за которую берутся, если не могут вписаться в общество, и, как оказалось, я была права. Для нее нужен особый склад характера. Все смотрители маяков, которых я знала, имели кое-что общее между собой — и это умение хорошо себя чувствовать в одиночестве. Артуру было хорошо самому с собой. Я думала, что это очень привлекательная черта, и до сих пор так думаю. Ты можешь приблизиться к такому человеку, но у него внутри все равно есть что-то, о чем знает только он. У моей бабушки была поговорка на эту тему. Никогда не выдавай все карты, оставь что-то при себе. Не думаю, что Артур раскрывался перед кем бы то ни было, даже передо мной. Такова его природа.

Он последовал за девушкой, потому что что-то в ней тронуло его сердце. Ему захотелось извиниться за собственное хамство, допущенное по отношению к ней в ночном клубе. Но ее реакция и особенно последние слова свели на нет его благородный порыв.

Не уверена, что его можно назвать одиноким. Как я уже говорила, ему было хорошо с самим собой, и это не то же самое, что одиночество. Быть наедине с собой не значит, что вы одиноки, и наоборот; вы можете быть в обществе многих людей, разговаривающих, сплетничающих и жаждущих вашего внимания, и при этом вы будете самым одиноким человеком в мире. Конечно, на маяке Артур никогда не было одинок. В этом я уверена. Люди задавали мне этот вопрос: неужели ему не было там одиноко? Но нет, никогда. Если уж на то пошло, я бы сказала, что он был одинок здесь, на суше.

— Подобных мне? — снова повторил он голосом, приводящим в трепет его конкурентов. Но только не эту девушку.

Если посмотреть на это под таким углом, неудивительно, что я совершила ошибку. Я не оправдываю это, и Дженни тоже не стала бы. Но нет просто белого и черного.

— Да, подобных вам! — Мэтти с удивлением почувствовала, что наслаждается их словесной баталией. Действительно наслаждается! Шок, испытанный ею при виде его, давно прошел, как и страх, что он преследует ее с вполне определенной целью. Пусть он неприятный и высокомерный грубиян, но она почему-то была уверена, что он не причинит ей вреда, не утащит в глубь темной аллеи, чтобы надругаться.

Я не уверена, что Артур вообще хотел возвращаться ко мне домой. Когда он сходил на берег после смены, я видела, что стоит ему выйти из лодки, как он начинает скучать по маяку. Скучал не по тому месту, он скучал по ней. Жизнь на суше была не для него.

Мэтти набрала полные легкие воздуха и… нет, не заговорила, а закричала. Да еще с каким удовольствием! Ей давно требовалось дать выход своим эмоциям — гневу, усталости, неустроенности, а не принимать покорно все удары судьбы и сносить оскорбления Фрэнка. И пусть ей подвернулся не тот человек, зато какое же это облегчение!

Конечно, то, что мы пережили с Артуром, тоже внесло свой вклад. Я много чего перечувствовала, и мне было сложно все это принять. Я винила Артура. Он винил меня. Мы винили друг друга, но когда такие вещи происходят, нет смысла кого-то винить, не так ли? Просто нет смысла.

— Жалкие неудачники, несмотря на все ваши деньги, ищущие извращенных удовольствий! О, да, знаю я вас! Я все знаю о таких, как вы! Вы ничего не хотите делать в жизни, только развлекаться! Нагуляетесь, как мартовские коты, а потом возвращаетесь в свои жалкие дома к своим жалким женам и детям!

Я так злилась, когда он исчез. Из-за того, что он нашел выход для себя. У него не было права так поступать, просто однажды взять и уйти без единого слова. Он всегда говорил, что я сильная, и я сильная, но иногда я думаю, что мне не следовало давать ему это понять.

— Что?! — взревел Доминик. Он оказался совершенно не готов к такой яростной атаке.

Когда Артур получил место на «Деве», я подумала, что вот оно, счастье. Башня сделала его счастливым, и я решила, что мы с ним тоже заживем счастливо. Артур был доволен, потому что для него она была лучшим в мире маяком. Он работал на «Волке», «Епископе», «Эддистоуне», «Лонгшипс», на всех главных морских станциях, но к «Деве» его влекло сильнее всего: большая, старомодная — о таком маяке он мечтал в детстве. Артур говорил, что настоящий маяк — это морская башня. Мальчики не мечтают о маяках на суше, правда? Они мечтают о лодках, несущихся по волнам, пиратах и приключениях, дружбе и свете звезд.

Резко развернувшись, Мэтти бросилась прочь, каждую секунду ожидая, что мужчина ее остановит.

«Дева» всегда за ним следила. Звучит глупо? Не будете писать об этом в книге, да? У маяков нет души, нет чувств, мыслей, опасных идей, и они не таят зло по отношению к людям. Все это — просто фантазии, а фантазии по вашей части, не по моей. Я просто рассказываю вам факты.

— Ты же не собираешься идти в метро в такой час? — спросил он, увидев, куда она направляется.

— Убирайся, извращенец!

Мне она никогда не нравилась. Некоторые маяки выглядят дружелюбными, но она всегда заставляла меня чувствовать себя не в своей тарелке. Я ни разу на ней не была, и мне не нравилось, что Артур проводит время там, где я никогда не появляюсь. Но нельзя высадиться на башню, когда вам хочется; нельзя просто заскочить и сказать «привет». Поскольку Артур был закрытым человеком, ему это подходило. Думаю, ему нравилось иметь что-то вдалеке от меня. Может, со всеми мужьями так. Им нужно что-то, о чем не знают их жены.

Это было уже чересчур. Легко обогнав девушку, Доминик преградил ей путь. Он видел, что она примеряется, как бы проскочить мимо, но поняв, что ей это не удастся, снова остановилась.

О, тише! Надо выгулять собаку. Прошу прощения, я на секунду.

— Ты не можешь ехать на метро!

Вот и мы. Прошу прощения. Я всю жизнь жду, когда ей понадобится сделать свои дела. Первую собаку я завела, когда потеряла Артура, мне нужно было, чтобы в этом доме билось еще одно сердце. Видимо, я привыкла к тому, что у меня есть молчаливый компаньон или по крайней мере кто-то, кто не проводит здесь много времени. К сожалению, эта оказалась любительницей копать, но что поделать, она имеет такое же право на сад, как и я. Я никогда не увлекалась растениями, но это мне тоже помогло. Наблюдать, как то, что ты посадил, растет и цветет. Людям, пережившим испытания вроде тех, которые выпали на нашу долю, нам нужно видеть, как жизнь продолжается снова и снова, вопреки всему, вопреки морозу и собачьим лапам. В этом есть определенное упрямство, которым я восхищаюсь.

— Если вы не оставите меня в покое, я заору так громко, что все полицейские в радиусе десяти миль бросятся мне на помощь!

— Это еще одна угроза? Сначала хочешь сделать из меня бифштекс на завтрак Гарри, теперь полиция…

Артура всегда завораживала природа. С самого детства он отличался чувствительностью и бурным воображением. В этом вы похожи — я о воображении. Не хочу сказать, что вы равнодушны. Я провела с вами недостаточно времени, чтобы судить о вас, и в любом случае это не мое дело. Я предполагаю, что вы должны быть чувствительным, чтобы писать, чтобы проникать в мысли ваших персонажей и придумывать, что ими движет.

— Отстаньте от меня! — У Мэтти перехватывало дыхание оттого, что мужчина стоял слишком близко, нависая над ней.

Его отец держал птиц, с этого все началось. Бедолага, он был нездоров — посттравматический синдром после войны, крайне тяжелая степень, и птицы его успокаивали.

— Мне не нравится, когда меня называют извращенцем.

Артур не любил говорить об отце. Не хотел или не мог. Когда я спрашивала, он менял тему или говорил, что не хочет это обсуждать. Мой муж многое не хотел обсуждать, и я пришла к выводу, что, пока человек, с которым ты вместе, хочет разговаривать, все в порядке. Когда ваша жена хочет с вами поговорить, она этого заслуживает, не так ли? Потому что как иначе решать вопросы?

— Как будто меня это волнует! — В душе Мэтти шевельнулось чувство вины за нанесенное оскорбление, но она тут же напомнила себе, что перед ней всего лишь богатый красавчик с грязными мыслишками, иначе зачем бы он преследовал ее от самого клуба и не давал спуститься в метро.

Иногда я размышляю, как мы могли бы избежать того, что произошло: изгибов и поворотов судьбы, которые становятся следствием одного решения. Если бы Артур не увидел в газете объявление «Трайдента», если бы мы не купили ту газету в тот день… Если бы я никогда его не встретила, потому что это тоже была случайность — я стояла в очереди на вокзале Паддингтон, и мне не хватило наличности, чтобы купить билет. В один конец до Бата, навестить родителей. И я совершенно не ожидала, что за меня кто-то заплатит. Всю дорогу я думала об Артуре.

— Ты всех мужчин, посещающих твой клуб, считаешь извращенцами? Или это только мне выпала такая честь?

— Я хочу попасть домой. Уже поздно, и мне не хочется тратить время на этот бессмысленный разговор. Поэтому, прошу меня извинить…

Мы встретились неделю спустя, и я смогла вернуть ему деньги. Симпатия разгоралась медленно. Это не была любовь с первого взгляда, которая поражает, как молния. В глубине души я наслаждалась пониманием того, что мой отец бы не одобрил эти отношения. Он работал директором школы-интерната для мальчиков и хотел, чтобы я вышла замуж за врача или юриста — человека с достойной работой. Он никогда мне этого не говорил, но я уверена, что он считал работу на маяке занятием для мужчин с женским складом ума. Не думаю, что мой отец прочитал хотя бы одну строчку стихов. Отличная иллюстрация, не так ли?

— Почему ты не возьмешь такси?

«Трайдент» предложил нам хорошую зарплату и подъемные, проживание было включено, счета оплачивались — все это звучало весьма привлекательно. Артур считал, что это ему подходит, а я думала, что такой образ жизни будет неплохой темой для разговора на вечеринке — мой муж работает на маяке. Я не понимала, что вечеринки останутся в Лондоне и их не будет в дельте Северна и в Бристольском заливе, где мы провели большую часть этих первых лет.

— Хоть вас это и не касается, я отвечу. Я не могу позволить себе такую роскошь, понятно? Если бы я могла разъезжать на такси, я бы не работала в ночном клубе.

Поначалу нам было нелегко приспособиться. Временных помощников смотрителя перемещают с места на место по всей стране, и ты никогда не знаешь, куда тебя отправят в следующий раз. Каждые несколько недель ты оказываешься на новом маяке. Суть в том, что «Трайдент» стремится как можно скорее обучить новых сотрудников и помочь им набраться опыта. И заодно они проверяют вас. Они хотят знать, можете ли вы поладить с разными людьми, есть ли в вас гибкость, усердие и надежность. Мы часто шутили, что Артура отправили из этого мира в царство божие. Только царство никак не наступало, пока это не произошло на «Деве». Но да, это было утомительно. Мне не хватало времени, чтобы обустроиться, и Артур подолгу отсутствовал. Все оказалось труднее, чем я рассчитывала. Уже тогда я чувствовала, что он от меня ускользает.

— Я не говорю «разъезжать», а доехать один раз, когда время перевалило за полночь. Ночное метро — опасное место. — Во всяком случае, Доминик так думал. Сам он крайне редко спускался в подземку. У него был шофер, Джордж, услугами которого он пользовался, когда требовалось поработать в дороге или не хотелось вести машину самому.

Но не всем обучение давалось так тяжело, как нам. Например, Винс привык к переездам, он никогда не оставался на одном месте долго; он рос в приемных семьях, и я не думаю, что у него когда-нибудь был постоянный дом. Винс ценил эту спонтанность: получаешь назначение, пакуешь чемоданы и едешь туда, где тебя ждут. Вас могут отправить на север, или на юг, или на какой-то остров. «Дева» была первой башней Винса. Для новичка это трудное место, а если подумать, чем все кончилось… Просто ужасно. Молодой парень, вся жизнь впереди.

— Откуда вам знать? — фыркнула Мэтти, прочитав его мысли с удивительной точностью. — Когда вы в последний раз ездили в метро? — Презрительная насмешка в ее голосе была столь оскорбительной, что Доминик велел себе немедленно взять себя в руки и оставить эту странную девушку в покое. Но вместо этого он с удивлением услышал, как произносит:

Я не удивлена, что Мишель Дэвис не захотела с вами говорить. Она была его подругой и пережила тяжелые времена после их исчезновения, когда все говорили, что во всем виноват Винс, что он убил Артура и Билла, что у него был план, он готовился неделями, а потом совершил хитрый побег. «Трайдент» тоже так думал. Им не разрешалось говорить об этом, но они определенно склоняли людей к этой мысли.

— Каким бы невероятным тебе это ни показалось, но я тоже направлялся в метро.

Мишель сейчас замужем. У нее две дочери. Не думаю, что она хочет вспоминать этот период жизни. Она и Винс очень любили друг друга. Он приезжал из Лондона перед началом вахты. Я видела его в гавани с магнитофоном: сплошные руки, ноги и усы, как в американских телешоу. Став помощником, он бы получил жилье.

— Вы лжете!

Артур хорошо отзывался о Винсе, говорил, что он славный парень, скромный и практичный. Очень жаль, когда человек с трудным стартом в жизни не может подняться, потому что люди всегда думают о нем самое худшее.

— Теперь я еще и лжец?

Несколько мгновений Мэтти пристально смотрела ему в лицо, затем обошла его и быстро пошла по направлению к светящемуся входу в метро. Он без труда нагнал ее и пошел рядом.

«Трайдент» обвиняли в том, что они наняли человека с криминальным прошлым, но они всегда принимали людей, которым нужно было снова вернуться в общество, и никто не беспокоился на этот счет. Присмотр за маяком — лучшая работа для тех, кто привык быть взаперти и жить в замкнутом пространстве. Обычно такие люди очень дисциплинированы, привычны к ограничениям. На маяк нередко попадают подростки из исправительных учреждений или бывшие заключенные. Проблема в том, что, если что-то случается, сразу понятно, на кого указать пальцем. Мишель нечего было возразить. Она не могла вступиться за Винса, потому что это не хотели слышать. Это было против политики партии. Вот почему она не хочет вас видеть. Она не хочет, чтобы все это снова всплыло и чтобы снова начали плохо говорить о Винсе. Люди бывают очень агрессивными по отношению к тем, кто сидел в тюрьме. Ходили все мыслимые и немыслимые слухи — что он убийца, зарезал десять человек, был маньяком, насильником и педофилом. Могу вам сказать, что это все не про него.

Что, черт возьми, он делает? — спрашивал себя Доминик. Какая ему разница, что думает о нем официантка из ночного клуба? Он и не представлял себе, что в свои тридцать четыре способен на подобное безрассудство.

Не нужно садиться в тюрьму, чтобы понять, что ты поступаешь неправильно. Разве не все мы так поступаем? Что я сделала. Что сделал Артур. Что сделал Билл. То, что перед нами не опустилась решетка, не значит, что мы ее не заслужили. Однажды Мишель сказала мне, что Винс делал в жизни много такого, что хотел бы забыть. Теперь, когда вы знаете нашу с Артуром историю, могу признаться вам, что я сделала.

Но он упорно продолжал идти рядом с девушкой, чувствуя ее бессильную ярость и украдкой наслаждаясь видом ее гордо вскинутой головы и вздернутого подбородка. На одном ее плече висела сумка, и она вынимала руки из карманов, только затем, чтобы поправить ее, когда та сползала.

16. Две газеты

— До свидания, — решительно сказала Мэтти, остановившись у самого входа в метро.

Daily Telegraph, апрель 1973 года

Мэтти первый раз увидела его при ярком свете. И если в полутьме клуба он показался ей привлекательным, то сейчас она была потрясена. Как же не похоже было это красивое лицо на то, которое ей предстояло увидеть дома, — злое, оплывшее, с раскрытым ртом, в который непрерывно заливается виски или пиво.

Расследование на «Деве»: всплывают факты о тюрьме

Этот мужчина, который даже не снизошел до того, чтобы назвать свое имя, оказался не просто привлекательным, он был великолепен, потрясающ, сногсшибателен.

По мере того как гаснет надежда для троих мужчин, исчезнувших с «Девы» в прошлом декабре, на свет выходят новые факты. Источники предполагают, что младший из них, Винсент Борн, мог быть движущей силой этого происшествия. Мистеру Борну, временному помощнику смотрителя, было двадцать два года, когда он и его коллеги Артур Блэк и Уильям Уокер исчезли с маяка. Это случилось между Рождеством и Новым годом. Вчера выяснилось, что, перед тем как поступить на работу в «Трайдент-Хаус», мистер Борн сидел в тюрьме за поджог, нападение, нападение с отягчающими обстоятельствами, причинение вреда, воровство, подстрекательство и попытку побега из-под стражи.

Он был словно с любовью изваян великим скульптором, стремившимся создать совершенство. Смуглая кожа, густые, коротко подстриженные волосы, глаза цвета полночной темноты, великолепной формы скулы и подбородок…



— До какой станции тебе ехать?

Sunday Mirror, апрель 1973

— Точно не до той, до которой вам, — с трудом сглотнув, ответила Мэтти и бросила монетку в прорезь автомата. Она всегда заранее доставала мелочь, чтобы купить билет, не роясь в сумке и не привлекая внимание воришек.

Скандалы и преступные тайны смотрителя маяка

— Откуда ты знаешь?

Отшельник с маяка Винсент Борн — закоренелый преступник, как выяснилось из серии признаний, сделанных его бывшим сокамерником. «Он способен на все, — утверждает наш источник. — На что угодно». Винс пропал с «Девы» четыре месяца назад вместе с двумя другими смотрителями. Все трое мужчин до сих пор не обнаружены. «Ему не следовало и близко подходить к башне, — говорит наш источник. — Что бы там ни произошло, это его рук дело».

— У меня есть глаза. — В подтверждение своих слов она демонстративно оценивающим взглядом окинула его — надо признать, великолепную! — фигуру в сшитом на заказ и безупречно сидящем на нем костюме, вручную изготовленных кожаных туфлях, с золотыми часами на запястье.

17. Мишель

— Я провожу тебя до дома, — решительно заявил Доминик. Он сам не понимал, почему привязался к этой девушке, но уже не мог остановиться. Более того, его беспокойство о ее безопасности было совершенно искренним. — Так что нам предстоит ехать до одной станции и вместе идти до самого твоего дома. И, ради бога, перестань бояться, что по пути я воспользуюсь ситуацией и затащу тебя в темную подворотню.

Она встречалась с ним недолго, подумала Мишель и наклонилась, чтобы в шестьдесят шестой раз зашнуровать ботинки.

— Мне не требуется провожатый.

— Стой спокойно, — велела она дочери, хватающей ее за волосы. Чаще всего Мишель не могла определить, в чьи волосы хотят вцепиться жадные кулачки, но если больно, значит, это ее.

Боже, какие у нее глаза! Такого чистого зеленого цвета он еще не встречал. В приглушенном свете ночного клуба он имел лишь общее представление о ее внешности, а сейчас видел перед собой невероятной красоты глаза, несколько трогательных веснушек на точеном носике, полные губы, уголки которых были опущены в презрительной ярости.

— А теперь не трогай обувь, — сказала она. — Пожалуйста.

— Вагон может оказаться пустым, а может — и нет. Вдруг в него ввалится компания обкуренных и обколотых подонков? Что ты будешь делать?

Сестры играли в «змеи и лестницы» или просто разбросали детали на ковер и скормили кубики собаке. Мишель в коридоре сверлила взглядом телефон.

— Я тронута вашей заботой, мистер, но так уж случилось, что я проделываю этот путь четыре раза в неделю. Я вполне могу за себя постоять. — Она бросила на него еще один презрительно-оценивающий взгляд. — Похоже, даже в большей степени, чем вы за себя.

Он уже позвонил один раз утром, а еще вчера и на прошлой неделе тоже.

— Еще один ярлык?

— Я больше не подружка Винни, — сказала она, и это чертовски очевидный факт, поскольку у Винни больше не будет никакой подружки — он ведь умер, верно? Или нет? Жить с неопределенностью столько времени, впустить ее в себя и позволить угнездиться — это худшее из чистилищ.

— Послушайте, уже поздно, — устало произнесла Мэтти. Она посмотрела ему в глаза и с трудом выдержала его взгляд. — Мне не понравилось, как вы обошлись со мной в клубе, и не нравится, что преследуете меня сейчас. Как я могу выразиться еще яснее? Мне нужно хоть немного поспать, чтобы завтра не свалиться от усталости.