Луи Бриньон

\"Д\'Арманьяки-2\"

Глава 1

Сентябрь 1422



Все три колокольни аббатства Бернардинцев отзвонили вечернюю службу. В то время как монахи гуськом пересекали внутренний двор аббатства, к воротам подъехали два запыленных всадника. Один из них спешился и громко постучал в ворота. И сам стук, и облик человека с глубоким шрамом на лице, выдавали крайнюю нетерпеливость. Она отчётливо проявилась в тот миг, когда ворота монастыря отворились. Прибывший отстранил рукой монаха, отворившего ему дверь и, оставив своего спутника в одиночестве дожидаться его возвращения, поспешно вошёл внутрь. По всей видимости, он прекрасно знал дорогу, ибо, не задерживаясь вошёл внутрь одной из каменных построек и миновав несколько довольно запутанных коридоров, вступил в маленький зал. Зал тот являл собой простоту и скромность. За исключением святых образов, исповедальни и большой статуи Иисуса Христа, здесь ничего не имелось. Иными словами говоря, он напоминал не что иное как часовню. Одну из многих, имеющихся в аббатстве. Отличие этой часовни от всех остальных состояло в том, что сюда заглядывали лишь избранные братья монашеского ордена. Об этой «особой» часовне знали все обитатели монастыря. Соответственно, они и не старались попасть в это место, ибо, ко всему прочему такая попытка влекла за собой серьёзное наказание. Однако человека со шрамом эти запреты никоим образом не касались. Уверенный вид являл тому лучшее доказательство. Оказавшись в часовне, он остановился и стал чего-то дожидаться. Ожидание продлилось недолго. За его спиной раздался звук запираемой двери, на который он даже не оглянулся. Он ничего не ответил и монаху, невесть откуда появившемуся перед ним.

— Отец Лануа ждёт вас, брат мой! — тихо произнёс монах.

Вслед за этими словами монах направился к противоположной стене, где было сооружено распятие. Распятие выделялось на общем фоне стены тем, что выступало несколько вперёд. И такой выступ имел определённую цель. Следующие действия монаха показали,…какую именно. Он подошёл к распятию с правой стороны и, упёршись в него плечом, надавил. Распятие сразу же поддалось и стало сдвигаться вдоль стены в левую сторону. Человек со шрамом подошёл к распятию, когда рядом с ним открылся проход, ведущий к основанию кривой каменной лестницы. Он первым шагнул в проход. Спустившись на несколько ступенек вниз, он снял со стены горящий факел. В это мгновение распятие над головой сомкнулось. Свет, падающий на лестницу, исчез. Освещая себе путь в темноте пламенем факела, человек со шрамом начал спускаться дальше. Он шёл с уверенностью человека, не раз бывавшего в этом месте. Подземелье очень скоро привело его к входу…в некрополь. Подземное кладбище и умиротворяло и пугало своим безмолвием. Несколько сотен могил окружали кольцом небольшой мавзолей. Почти все могилы украшали скульптуры и изречения. Мраморные кресты чередовались с фигурами крылатых ангелов. Треснутые каменные плиты, служившие дорожкой меж могилами, чередовались с осыпанной местами оградой, что окружала каждую из могил. А вообще, некрополь напоминал собой живописный мемориал, преданный забвению. Иначе и не могло быть. После того, как подземелье под кладбищем «Невинно убиенных младенцев» раскрыли, именно сюда перебрался орден. Здесь он творил свои чёрные дела. Отсюда управляя всем. На сей раз, памятуя о прошлых событиях, ордену удалось спрятаться от людских взоров достаточно надёжно. Его могли узреть лишь тогда, когда он наносил очередной смертельный удар, сокрушая своих врагов. Именно здесь, в некрополе, а если точнее, в мавзолее, находился глава ордена Гилберт де Лануа. Лишь избранные знали, кем именно он является на самом деле. Гилберт де Лануа больше не служил герцогу Бургундскому, но именно с его помощью, получил должность настоятеля аббатства святых Бернардинцев. Эти незначительные изменения позволяли ему напрочь отсечь монастырь от любопытных взглядов. Он властвовал в аббатстве, лицемерно выдавая себя за служителя божьего. Что, несомненно, давало ему определённые преимущества и позволяло не только скрывать истинные вещи, но и укреплять ряды ордена новыми сподвижниками.

Когда человек со шрамом вошёл в мавзолей, Лануа сидел облачённый в епископскую мантию. Его руки лежали на деревянных подлокотниках кресла. А взгляд был направлен в сторону прибывшего человека. За его спиной стояли два монаха. Их лица закрывали капюшоны. За эти три года Лануа совсем не изменился. Тот же острый взгляд и незаметная мрачная усмешка. Сам мавзолей являл собой каменные стены, испещренные множеством надписей. У мавзолея имелось три двери. Каждая из них имела своё предназначение: предосторожность, которой всегда пользовался глава ордена. Здесь была ещё одна особенность. Слова, сказанные даже тихим голосом, разносились эхом, повторяясь вновь и вновь. И оттого голос главы ордена навевал ещё больший ужас. Ведь, по сути, разговаривал почти всегда только он один. Остальные слушали или же просто отвечали на вопросы.

Человек со шрамом подошёл к главе ордена и, опустившись на колени, приложился к руке, на которой сверкал огромный перстень.

— Отец, я здесь, как вы мне и приказывали! — с глубоким почтением произнёс человек со шрамом.

— Встань, сын мой! — голос Лануа прозвучал как всегда холодно. Проницательный взгляд прошёлся по человеку со шрамом, едва тот поднялся на ноги. — Говори! — коротко приказал Лануа.

— Слава отцу нашему Анатасу, мы нашли его! — не скрывая радости, сообщил человек со шрамом. — Долгие месяцы упорных поисков принесли свои плоды. А ведь мы уже и не надеялись. Лишь благодаря удивительному случаю мы узнали, где он скрывается.

Услышав эти слова, глава ордена намертво вцепился руками в поручни и, приподнявшись в кресле, выдохнул:

— Где? Когда?

— Меньше месяца назад. Нам удалось найти одного цыгана по имени Заро. За сотню золотых экю он согласился всё рассказать.

— Не может ли это быть обманом? — Лануа опустился обратно в кресло. Вопрос он задал с изрядной долей сомнения. — Три года мы не могли узнать ничего, и вдруг объявляется цыган, которому всё известно. Мне всё это кажется неправдой.

— Я был такого же мнения, отец мой, — слегка склонившись, отвечал человек со шрамом, — по этой причине, когда мне сообщили радостную новость, самолично отправился в Арль, где у них находится табор, и побеседовал с цыганом.

— И что же ты узнал?

— Всё совпадает, отец мой. Цыган Заро был женихом цыганки по имени Нефиза. Эта Нефиза не кто иная как дочь предательницы Мемфизы.

— Мемфизы? — в голосе Лануа послышалась отчётливая радость. — Рассказывай, сын мой. Рассказывай дальше.

— Так вот. Эта цыганка по желанию матери была отправлена в дом к графу Д\'Арманьяку. Как рассказывает цыган, пробыла она там очень короткое время. Когда цыганка вернулась, она принесла с собой ребёнка. Мальчика. Цыган, увидев её с ребёнком, отказался на ней жениться. А как- то раз напился и ударил спящего ребёнка. Это увидела та самая Нефиза. По его словам, она несколько раз пырнула его ножом в отместку за мальчика, и он лишь чудом остался в живых. Он, после этого случая, затаил зло на свою бывшую невесту. Цыган говорит, что эта девушка как волчица охраняет ребёнка. Она никого не подпускает к нему близко. Ко всем относится с подозрением.

— Похоже, это действительно наш злейший враг…последний оставшийся в живых отпрыск Д\'Арманьков. Вы выяснили, где находится цыганка с мальчиком?

— Да, отец мой. По рассказу цыгана, она живёт отдельно от табора. Вроде бы она купила дом в маленькой деревушке между Арлем и Тулоном. Цыган вызвался отвести туда наших братьев. Этой ночью они нападут на цыганку с ребёнком.

— Они должны быть живыми, когда я увижу их! Или же я должен видеть его мёртвое тело, — в голосе главы ордена появилась холодная угроза. — Я предупреждал вас. Я лично должен убедиться в том, что этот мальчик и есть отпрыск Д\'Арманьков.

— Наши братья осведомлены и сделают всё, как вы того и желали. Они привезут мальчика сюда.

— Тебе следует вернуться назад на случай непредвиденных обстоятельств. Мы должны исключить любую, даже малейшую возможность спасения мальчика.

— Я немедленно отправляюсь в Арль, отец мой!

Человек со шрамом снова поцеловал руку Лануа и, пятясь назад, покинул мавзолей. Некоторое время после его ухода глава ордена пребывал в глубокой задумчивости. Его лицо снова стало непроницаемым для постороннего взгляда. Лануа редко выдавал свои подлинные чувства. Сегодняшний день стал исключением. И тому была причина. Он никогда не мог смириться с мыслью, что в тот день, когда они сумели уничтожить графа Д\'Арманьяк, они упустили новорождённого мальчика. А ведь именно он, являл для ордена наивысшую угрозу. Все эти три года Лануа полагал, что роковое предсказание рушит все их труды и оберегает жизнь мальчика. Эта мысль вносила ужас в душу Лануа, ибо он страшился часа, когда предсказание действительно может осуществиться. Он страшился этого, но не признавался в этом никому. Даже себе. И вот теперь…такая удача. Уже сегодня все его опасения останутся в прошлом. Глава ордена резко поднялся и направился к одному из трёх выходов, имевшихся в мавзолее. Оба монаха следовали за ним по пятам. Через дверь они вышли в соседнее помещение, гораздо меньшее, чем сам мавзолей. Здесь имелся ещё один вход, за исключением того, откуда появились они. В левом углу помещения имелся каменный колодец, наполненный водой. Сюда и подошёл глава ордена. Остановившись у каменного круга, он достал из внутреннего кармана маленький пузырёк с синеватой жидкостью. Вначале он пристально разглядывал его, а затем откупорил и вылил содержимое в воду. Пустой пузырёк полетел в воду вслед за содержимым. После совершённого действия, глава ордена некоторое время пристально смотрел на воду, отслеживая все изменения. Практически за короткое время цвет воды изменился, приняв желтоватый оттенок. Глава ордена отметил про себя эти изменения. Чуть позже по его знаку один из сопровождающих его монахов прошёл к другому выходу и исчез за дверью. Тотчас же за дверью послышался шум. Она снова отворилась. Появились уже три человека. Двое монахов тащили связанного по рукам и ногам молодого человека. Ко всем прочим страданиям, ему и рот заткнули куском грязной материи. Оттого он лишь вращал расширившимися от ужаса глазами вокруг себя, пытаясь понять этот странный ритуал, который, несомненно, его пугал. Пленника подтащили к колодцу. Затем по молчаливому знаку главы ордена, приподняли и поставили на ноги. Руки у пленника были связаны за спиной. Это обстоятельство позволило пропустить палку у него под мышками. С какой целью это делалось, стало ясно позднее, когда те же двое монахов подняли пленника и осторожно опустили в колодец. Воды в колодце оказалось совсем немного. По этой причине один конец палки сразу же упёрся в дно, второй же лёг на верхний край. В виду таких незамысловатых действий, одна половина тела пленника оказалось в воде, а вторая же снаружи. Снаружи осталась и голова пленника, что позволяло ему всё ещё дышать. Едва пленник оказался в колодце, как глава ордена сделал несколько шагов назад. Все трое монахов последовали его примеру. И все трое вслед за ним устремили напряжённый взгляд в сторону колодца. Вначале пленник лежал тихо. Видимо, он никак не мог прийти в себя. Страх сковал все части его тела. Но мало помалу, он начал дёргаться. Вначале едва заметно. Но с каждым мгновением всё сильней и сильней. Пленник стал издавать глухие звуки. Видимо он кричал, но кляп не позволял услышать что именно. Эти звуки усиливались, едва голова, которая постоянно металась из стороны в сторону, касалась воды. Прошло ещё немного времени, и на одежде пленника появились едва заметные дыры. Он начал извиваться всем телом и как следствие, биться о воду. Брызги полетели из колодца, но все четверо сохраняло достаточное расстояние от колодца, чтобы избежать нежелательного соприкосновения. Тем временем мучения несчастного продолжались. Вода буквально начала выедать одежду пленника. На оголённой коже начали появляться мелкие волдыри. Эти волдыри распространялись по всему телу. Затем они начали лопаться. На месте, где они лопались, кожа сходила вместе с волдырями, оставляя на месте кровоточащую рану. Вскоре боль стала совершенно невыносимой. Его лицо посинело. Изо рта хлынула пена. Частые конвульсии пленника привели к тому, что его тело начало сползать по палке вниз. Понемногу оно стало погружаться в воду. Один из монахов направился, было, к палке, но Лануа остановил его.

— Уже не имеет значения, — коротко произнёс он, и ещё раз взглянув на левую руку несчастного всё ещё торчавшую над водой, добавил, — яд слишком сильный. Признаки отравления проявляются слишком рано. Это очевидно. И очень опасно. Передайте нашим братьям, пусть найдут средство замедлить действие состава.

Глава 2

Нефиза



Нефиза в сотый раз подошла к окну. Однако, как она ни всматривалась наружу, так ничего и не смогла разглядеть. Кромешная темнота. Даже луны не видно. Лишь звуки. И этот омерзительный…вой. Он повторялся раз за разом заставляя её неосознанно волноваться. В душе у Нефизы появилась странная тяжесть. Как она ни старалась, так и не сумела избавиться от неприятного ощущения надвигающейся беды. Однако очень скоро её мысли направились в другое русло. Она оперлась рукой о стену и, прильнув к стеклу, ещё раз попыталась проникнуть сквозь черноту за окном.

— Где же он? — с беспокойством прошептала она. Она отошла от окна. Посреди маленькой комнаты стоял грубо сколоченный стол. На нём лежал хлеб и кувшин с молоком. Рядом стоял табурет с кривыми ножками. Бегло осмотрев всё это, Нефиза устремила глубоко нежный взгляд на маленького мальчика, который мирно посапывал на топчане в углу комнаты. Одеяло слетело с него на пол, открывая белую ночную рубашку с открытым воротником. Нефиза подняла одеяло, но не стала накрывать мальчика. С ним в руках она села на край постели. Она некоторое время с мягкой улыбкой смотрела на него, а затем отложила одеяло в сторону и, потянувшись, убрала прядь волос с лица спящего мальчика. Он даже не почувствовала это движение. Нефиза разглядывала длинные, русые волосы, рассыпавшиеся на подушке. Смотрела на два румянца, что украшали припухлые щёки. На красивый овал лица и длинные ресницы, которые время от времени вздрагивали. Не удержавшись, Нефиза коснулась рукой головы мальчика и с любовью в голосе, прошептала:

— Ты такой же красивый, как и твой отец!

Внезапный стук в дверь заставил её вздрогнуть. Она резко убрала руку и, поднявшись, направилась к двери. Не открывая засов, Нефиза негромко спросила:

— Кто?

— Я! — раздалось за дверью.

Издав вздох облегчения, Нефиза отодвинула засов, пропуская в дом ночного гостя. Им оказался тот самый цыган, который не раз передавал послание Капелюшу. Бегло оглядевшись по сторонам, он подсел к столу и, взяв кувшин с молоком за горлышко, стал жадно пить. Утолив жажду, цыган вытер рукавом рубашки губы и сразу же заговорил приглушённым голосом.

— Я ненадолго. Меня ждут в таборе.

— Ты узнал? — Нефиза встала перед ним и устремила на него взгляд полный надежды.

— Да, — цыган коротко кивнул. — Графиня Д\'Арманьяк вместе с маленькой дочерью перебралась в Гасконь. Они и сейчас там.

— С дочерью? — изумлённо переспросила Нефиза. — Как такое возможно? Она же вдова! Ты точно знаешь?

Цыган снова кивнул.

— Я всё разузнал. Дочь родилась сразу после смерти… — цыган запнулся, увидев, что Нефиза погрустнела, услышав эти слова. Чуть позже, он всё же продолжил: — Жаль, что он так и не смог увидеть свою дочь. Говорят, она очень красивая. Вся в мать.

— А почему в Гасконь? Тебе известно?

Цыган в ответ на эти слова, неопределённо хмыкнул.

— Дочь Мемфизы, Гасконь принадлежит дому Д\'Арманьяков, как и много других земель. Они поселились в замке Фацензак, — продолжал негромко рассказывать цыган. — Туда же графиня велела перевезти тела покойного графа и девушки по имени Мирианда. Графиня до сих пор ходит в чёрном платье. Все говорят, что она по прошествии трёх лет, всё ещё горюет по своему супругу.

— Ты виделся с ней?

— Мог, но не стал, — нахмурившись, ответил цыган. — Люди из ордена всё время следят за ней. Я видел их собственными глазами. Какое обличие бы не принимали эти убийцы, я всегда узнаю их. Я несколько дней находился возле замка и искал подходящего случая, чтобы поговорить с графиней. Но он так и не представился. Эти монахи везде рыщут. Один из этих убийц устроился в церкви священником. Я узнал его. Он приходил в табор вместе с другими после смерти Мемфизы. Если б тогда они нас застали… — цыган ещё больше нахмурился и продолжал с откровенной ненавистью в голосе: — Я тогда спрятался и видел их всех. Теперь этот человек исповедует графиню. Все его зовут отец Бернар.

— Что же мне делать? — бледнея, прошептала Нефиза.

— Выкинь из головы встречу с графиней, — предостерёг её цыган, — ребёнок и дня не проживёт в замке. Они найдут способ убить его. Ей нельзя говорить. Ты должна ещё немного подождать, пока они не забудут о нём и не перестанут искать.

— Этого никогда не произойдёт. А если,…если обратиться к Д\'Арманьякам? — в голосе Нефизы появилась надежда. — Среди них ведь остались друзья моего господина?

— В Осере остался только один человек из друзей твоего господина. Его имя Гийом Ле Крусто. Сейчас он командует всеми Д\'Арманьяками. Но им нелегко приходится. Бургундцы начали их теснить, и неизвестно чем всё закончится. Поэтому я тебе повторю мои слова. Ты никому не можешь доверять сейчас, когда мальчика ищут убийцы. Затаись и жди. Ничего больше не остаётся.

— Хорошо, — после недолго молчания вымолвила Нефиза, — я сделаю, как ты говоришь. Я поклялась оберегать жизнь мальчика. Поклялась его отцу. И я не сделаю ничего, что может навлечь опасность на него. А ты…, - Нефиза осеклась, так как в этот миг цыган приложил палец к губам, призывая к немедленному молчанию. Нефиза сразу же насторожилась. И не только она одна. Цыган встал со своего места и бесшумно подошёл к двери. Он некоторое время прислушивался, а затем так же бесшумно открыл дверь и выскользнул наружу. Прошло совсем немного времени, когда он вернулся обратно. Войдя в дом, цыган закрыл дверь на засов и шёпотом, в котором слышалась отчётливая тревога, обратился к Нефизе.

— Дочь Мемфизы, настал для тебя час испытаний. Эти убийцы здесь. Их много. Очень скоро они ворвутся в дом. Быстро собирайся. Я помогу тебе уйти.

Нефиза резко изменилась в лице, услышав эти слова, но присутствие духа не потеряла. Она все эти годы пребывала в беспокойном состоянии и всегда была готова к таким событиям. По этой причине она не стала медлить. В углу лежал небольшой мешок. Она подняла его и быстро закинула за плечи. Затем подбежала к постели и, укутав спящего мальчика в одеяло, подняла его и прижала левой рукой к своей груди. Свободной правой она вытащила пристёгнутый к поясу кинжал и, с решимостью взглянув в лицо цыгана, прошептала:

— Я готова!

Полусонный мальчик так и не проснулся. Он обнял её рукой за шею. Его голова свесилась на плечо Нефизы. Один за другим оба вышли наружу.

— Беги в лес! Он справа от тебя. Темно, они тебя не заметят, — прошептал, было, цыган, но именно в этот миг их заметили. В непосредственной близости от них раздались яростные крики:

— Вот они! Ловите их!

Сразу несколько человек бросилось им наперерез. Цыган преградил им путь и сразу же ввязался в ожесточённую схватку. Сражаясь, он что было силы, закричал Нефизе:

— Беги, я не смогу их остановить!

Не успели эти слова отзвучать, как цыган охнул и начал оседать на землю, поражённый несколькими ударами шпаги одновременно. Но время было выиграно. Нефиза прижимая ребенка к груди, помчалась к изгороди. Сзади слышался шум. Он становился всё ближе и ближе. Послышались крики ярости.

— Ловите эту проклятую цыганку! У неё мальчик!

Нефиза достигла изгороди и здесь чуть замешкалась, пока пролезала между двумя жердями. Ребёнок не позволял сделать это сразу. Пришлось его перекладывать на руки. Она уже почти перебралась на другую сторону, когда почувствовала, как в бок вошла холодная сталь. Она вскрикнула от боли. Сразу же после её крика раздался торжествующий голос:

— Я ранил цыганку. Она сейчас упадёт!

Вслед за криком в изгороди показалась голова. Не мешкая, Нефиза быстро освободила одну руку и нанесла несколько ударов кинжалом по торчавшей голове. Раздались дикие вопли. Нефиза снова прижала к груди мальчика и побежала по полю в сторону леса. Обувь мешала ей бежать. Поэтому она сбросила её, и ещё крепче прижав к груди мальчика, понеслась с огромной скоростью. Вслед за ней раздавались крики и угрозы. Но она не останавливалась и не оборачивалась. Вдалеке раздался конский топот. Услышав его, Нефиза напрягла все свои силы, стремительно приближаясь к лесу. А вот и они…спасительные ряды деревьев. Не останавливаясь, Нефиза укрыла голову мальчика руками и побежала меж деревьев. Сердце бешено отстукивало удар за ударом, ветки хлестали её по лицу, но она слышала лишь одну мысль, что настойчиво билась в голове.

«Беги Нефиза, беги…». И она бежала. Бежала не оглядываясь. Страх за жизнь мальчика гнал её вперёд. Нефиза боялась остановиться. Она знала, что если остановится, больше не сможет сдвинуться с места. В мгновения, когда эта страшная мысль проносилась у неё в голове, она ещё крепче прижимала к себе мальчика, чувствуя тепло его тела. Ряд деревьев закончился неожиданно. Впереди показались очертания монастырских стен. Достигнув стен, Нефиза побежала вдоль них, свободной рукой нащупывая дверь. Стена, сплошная стена. Она чувствовала, что силы у неё на исходе. Она скоро упадёт. И в этот миг её рука наткнулась на свободное пространство. На её счастье калитка была отворена. Нефиза вбежала внутрь. В глаза бросился слабый огонёк. Не раздумывая, Нефиза побежала в сторону мерцающего пламени.

Сестра ордена доминиканцев Мария сидела в своей келье и читала Библию. На столе горела одинокая свеча. Она освещала одеяние монахини. Камизу, монашеское платье и скапуляр. Шею облегал белоснежный горжет. На голову монахини была наброшена чёрная накидка с белоснежной каймой по краям. Левая рука монахини лежала на Библии, а правая держала крест, вдетый в чётки. На лице её застыла безмятежность. Она предавалась высоким мыслям о господе, когда…дверь её кельи неожиданно распахнулась и на пороге показалась юная девушка, сжимающая на груди ребёнка. Лицо девушки исказила страшная гримаса. Оно совсем посинело. Почти всё платье вымокло от её собственной крови. Кровь струилась по платью и стекала на босые ноги, окрашивая их в красный цвет. Монахиню потряс вид этой девушки. Она вскочила с места и с ужасом вскричала:

— Да ты вся в крови! Тебя надо перевязать…

Девушка прижалась спиной к стене и стала медленно оседать на пол. При этом она не выпускала из рук ребёнка. Оставив крест на столе, монахиня бросилась к ней. Она опустилась на колени перед девушкой и попыталась определить, где находится рана. Едва она начала её ощупывать, как раздался хриплый голос, который постоянно прерывался:

— Закли…наю вас име…нем того…бо. га…кото…ро…го вы лю…бите. Спа…сите ребё. нка…

— Потом поговорим. Сейчас я постараюсь тебе помочь, — прошептала монахиня. Ей удалось обнаружить рану, и она уже собиралась перевязать её, когда раздался душераздирающий крик девушки:

— Нет…

Монахиня оцепенела. В этом крике было столько боли и отчаяния, что рука монахини так и осталась висеть в воздухе. Она подняла взгляд на девушку и…вздрогнула всем телом. Мольба, слёзы в её глазах… выворачивали ей душу.

— Ему не…кому по…мочь кроме вас, — посиневшими губами зашептала девушка, — маль…чик…на моей…гру…ди…един стве нный наследник ро. да Д\'Арма…ньяков…его отца…уби…ли. За ним то…же гоня. тся убийцы. Они ско…ро…будут здесь и тог…да все ум…рут. Его на…до спасти. Увез…ти из Фран…ции. Здесь…они убьют…его. В мешке…за моей спи…ной…там две бумаги…они очень…важ…ные…там напи…сано…что этот маль…чик…граф Д\'Арманьяк. Там есть…деньги…золото…возьмите всё и уве. зите маль…чика дале…ко отсюда…сейчас…сейчас…сейчас…скорее… — вместе с последним словом отлетела и душа девушки. В открытых глазах застыла мольба. Монахиня с глубоким состраданием смотрела на неё. Прошептав короткую молитву, она закрыла ей глаза и осторожно взялась за ребёнка. Но она не смогла его забрать. Рука мёртвой девушки крепко сжимала мальчика. С огромным трудом монахине удалось освободить мальчика от этих цепких объятий. Мальчик настолько крепко спал, что даже не пошевелился, пока она его укладывала на свою постель. Затем сестра Мария сняла мешок и осмотрела всё содержимое. Там лежали четыре увесистых кошелька набитые монетами и три свитка. Два из них были запечатаны. Третий просто скручен. На свитке было написано несколько слов. «Нефизе от графа Д\'Арманьяк». Прочитав надпись и увидев на печатях свитков всем известную букву «А», — символ дома Д\'Арманьяков, — она больше не сомневалась в том, как ей следует поступить. Она взяла крест со стола и повесила его на свою шею. Затем преклонила колени и коротко помолилась. После этого она положила в мешок Библию и закинула его за плечо. И уже в конце она укутала мальчика и, взяв его на руки, направилась к двери. На пороге она остановилась и прошептала, обращаясь к мёртвой девушке:

— Наши сёстры позаботятся о твоей душе. Я же клянусь: придёт день и он узнает, что ты для него совершила!

Глава 3

Тулон



Двумя днями спустя сумрачным утром в порту Тулона появилась монахиня. Рядом с ней шёл маленький мальчик. Она его держала за руку. Мальчик был одет в короткие штанишки, маленькие остроносые башмачки и тёплую рубашку, поверх которой был накинут плащ. Мальчик всё время с любопытством озирался по сторонам и задавал монахине разные вопросы, на которые она отвечала с завидным терпением. В порту царила обычная суматоха. Груды провизии, бочек и всяческих товаров постоянно встречались на пути, равно как грузчики и матросы, сновавшие между этих скоплений. Монахиня и мальчик шли вдоль кромки причала и, задрав голову, с уважением смотрели на высоченные борта кораблей, которые мерно покачивал морской бриз. То и дело слышались глухие всплески, когда волны ударялись о борт. Один из кораблей, двухмачтовое торговое судно, привлек внимание монахини. Она остановилась в непосредственной близости от здорового бородача. Бородач выкрикивал угрозы в адрес матросов, которые грузили на судно бочки. Нередко угрозы приправлялись бранными словами. И эта выразительная особенность моряка вызывала неприязнь на лице монахини. Она бросила осторожный взгляд в сторону мальчика. Но тот был занят созерцанием якоря. Выждав подходящий момент, когда бородач молчал, хмуро отслеживая очередные суетливые движения своих подчинённых, монахиня обратилась к нему с вопросом:

— Брат мой, куда идёт этот корабль?

Бородач повернул лицо в сторону монахини и, криво улыбнувшись, грубым голосом ответил:

— В Константинополь! Шевелитесь, лентяи, — прикрикнул он, обращаясь к матросам. Те забегали быстрее, а монахиня тем временем задала ещё один вопрос:

— Константинополь? Чтят ли там господа нашего Иисуса Христа!

— Чтят сестра, — ответил бородач и, сняв шляпу, с набожным видом перекрестился.

— Я поеду с вами, брат мой!

Бородач напялил шляпу и тут же скептически пробасил:

— Прости сестра, но мы не можем везти без платы. Такое путешествие вам не по карману. Так что…,- бородач осёкся, с удивлением и жадностью глядя на монеты, поблёскивающие в ладони монахини.

— Мне с…мальчиком отдельная келья…простите, я хотела сказать…комната. Конечно же, комната. Пусть маленькая. Я заплачу.

— Каюта, — поправил её бородач с явным удовлетворением. По всей видимости, он уже предвкушал удовольствие от предстоящей сделки.

— Мне нужна комната, а не то, что вы сказали, — весьма строго потребовала от бородача сестра Мария. Тот в ответ незлобиво махнул рукой.

— Называйте, как хотите сестра, лишь бы платили. А это…ваш сын? — с нескрываемым любопытством спросил он, бросая взгляд в сторону мальчика. Его вопрос прозвучал весьма двусмысленно. Вернее, в нём прозвучал откровенный намёк на несоответствие её одеяния и мальчика. Сестра Мария прекрасно поняла смысл этого вопроса.

— Любой ребёнок- дитя господа! — холодно ответила она.

— Хорошо, хорошо, — поспешно ответил бородач и, услужливо поклонившись, показал рукой на дощатый настил, ведущий на судно. — Если вы не возражаете, сестра. Очень скоро погрузка закончится, и мы сразу отплываем.

Сестра Мария, сжав руку мальчика, повела его рядом с собой, вслед за бородачом. Тому пришлось несколько раз останавливаться и придерживать её за локоть, пока они взбирались на палубу. Мальчик в отличие от неё чувствовал себя довольно свободно. Он с радостным смехом побежал наверх. Едва не потеряв равновесие в очередной раз, она выпустила его руку. Оказавшись на борту, мальчик мгновенно обежал всё судно, с откровенным любопытством оглядывая всё вокруг себя. Для него всё увиденное было внове. Однако его радости не суждено было продлиться долго. Бородач поймал мальчика за руку и отвёл к сестре Марии. А затем он проводил их в отдельную каюту, где кроме деревянной кровати и маленького стола, что были наглухо прикреплены к полу, ничего не имелось. Здесь он оставил их и вышел, предварительно сообщив о времени обеда. Сестра Мария помогла снять плащ с мальчика, затем усадила его на кровати и села рядом. Пока он болтал ногами взад вперёд, она вытащила из мешка Библию и незапечатанное письмо с надписью «Нефизе от графа Д\'Арманьяк». Сестра Мария положила Библию на свои колени и уже собиралась раскрыть её, когда услышала голос мальчика:

— А где Нефиза?

Сестра Мария с нежностью посмотрела на мальчика. Ярко голубые глаза излучали вопрос. Она погладила его по голове рукой и произнесла так мягко, как только могла:

— Её забрал к себе наш господь!

— Почему? — задал новый вопрос мальчик.

— Он не спрашивает и не отвечает. Он лишь говорит, а мы внемлем. Он пожелал её принять в своё лоно. Там она будет счастлива.

— Я скучаю без Нефизы, — тихим голосом признался мальчик.

— Я знаю! — прошептала сестра Мария. Увидев, что мальчик погрустнел, она сняла с него башмаки и уложила на кровать, укрыв его же плащом. — Нефиза очень хорошая. Я постараюсь быть похожей на неё.

— Ты тоже хорошая, — прошептал мальчик. Он свернулся калачиком и закрыл глаза. В груди сестры Марии одна за другой стали подниматься волны нежности. Она очень долго смотрела на мальчика, затем отложила Библию в сторону и взяла в руки письмо. Первые же строки целиком захватили её.

«Дорогая, милая моя Нефиза, — писал граф Д\'Арманьяк, — если ты читаешь это письмо, значит я самый несчастный из людей. И не потому, что уже мёртв, но по причине того, что мой сын Жан остался один перед лицом могущественных врагов. У меня осталась лишь одна надежда, а именно, что этот поступок лишь плод моего больного воображения, ибо я не вижу никакого спасения для моего сына, в случае если мои смутные опасения оправдаются. Ну, а что же остаётся ещё? У меня были верные друзья. Я вырос среди Д\'Арманьяков, но всё же лишь чудом сумел уцелеть. Лишь чудом смог избежать смерти. А он — лишь невинный ребёнок, который ничего не знает и ничего не понимает. У него не будет ни друзей, ни иного защитника за исключением тебя. Враги же настолько могущественны, что способны сокрушить…королей. Многие года я провёл вдали от родины, мечтая о справедливой мести. Я мечтал уничтожить всех наших врагов. Я мечтал избавить следующего наследника Д\'Арманьяков от того кровавого наследства, что досталось мне. И, кажется, моя мечта осуществилась. Сегодня мы с герцогом Бургундским заключим, наконец, долгожданный мир и покончим с кровавой войной. Здесь ты можешь спросить меня: а почему же я всё же пишу тебе это письмо? Отвечу на этот вопрос со всей откровенностью. Виной всему твоя мать. Не удивляйся этим словам. Они с точностью обозначают истину. Сегодня ночью, едва я заснул, мне приснилась Мемфиза. Мне приснился мой сын. Его хотели убить люди, у которых не было лица. Топор был готов опуститься на него, когда Мемфиза спасла его. Она унесла его, оставив меня одного, в лесу. Когда я проснулся, у меня появилось чувство неотвратимой беды. Позже Капелюш принёс мне перо и чернила. Я сел и написал это письмо. И ещё два, которые запечатал личной печатью. Одно из них свидетельствует о том, что Жан является моим сыном. Второе же должен прочитать только мой сын и никто иной. Оно предназначено только для него. В нём я подробно описываю свою жизнь и тех людей, кого он может и обязан считать собственными врагами. Если мои опасения сбудутся, он должен прочитать эти письма не раньше, чем достигнет возраста в двадцать два года. Теперь о главном, Нефиза. Передавая тебе золото и Жана, Капелюш должен отвести тебя на постоялый двор, где ты и будешь дожидаться вестей. Я не желаю оскорбить герцога Бургундского своими подозрениями, но если они всё же имеют место, ты должна убедиться в том. Если меня убьют, ты не должна возвращаться обратно в замок. Мои убийцы не позволят жить моему сыну. Увези его и спрячься. Ни единой душе не говори, куда именно ты поедешь. Ты поняла? Никому. У меня есть основание предполагать, что кое- кто из ордена «Лионских бедняков» всё- таки выжил. Тело Гилберта де Лануа так и не было найдено. А если так, то мой сын находится в страшной опасности. Этот человек не успокоится до тех пор, пока не убьёт его. Надеюсь, Нефиза, ты правильно поймёшь мои слова и сделаешь в точности, как я велю. Только так, ты сможешь спасти жизнь моего сына. И я всегда буду благодарен тебе за эту милость. Равно, как до сего дня чувствую глубокую признательность по отношению к твоей матушке и скорблю о её смерти. Теперь последнее, Нефиза. Опять же, в случае если я не смогу защитить своего сына, ты должна воспитать его достойным главы клана Д\'Арманьяков. Не жалей его, не щади, ибо этим окажешь дурную услугу всем Д\'Арманьякам. Он должен вырасти сильным. Очень сильным. Иначе он не сможет справиться со своими врагами. Как отец я не желаю ему той участи, что поневоле досталась мне. Но как граф Д\'Арманьяк, я должен сказать эти слова. Каждый из нас должен нести свой крест. И Жана это будет касаться в гораздо большей мере, чем может быть меня самого. Мы живём во имя своего имени, своей чести, своего клана и своей страны. Иначе нас бы не называли Д\'Арманьяками. Вот и всё, что я хотел сказать тебе. Я заканчиваю писать. Потом я впервые за многие годы от всего сердца помолюсь господу за моего сына. В своё время он оставил меня, лишил родителей. Надеюсь, он оградит моего сына от такой же участи. А если всё же это случится,…надеюсь, он сможет защитить его…»

В конце письма стояла размашистая подпись. Сестра Мария медленно сложила письмо и бросила глубоко нежный взгляд на спящего мальчика.

— Так тебя зовут Жан? — прошептала она, вновь опуская руку на голову мальчика. — Тебе досталась тяжёлая участь, но господь не оставит тебя. Он оберегает тебя. Я же буду рядом. Пусть божья милость и воля твоего отца ведут тебя…мой мальчик!

Снаружи раздался топот ног. Зазвучал зычный голос:

— Поднять якорь! Поднять паруса!

Спустя четверть часа французское торговое судно вышло в открытое море и взяло курс на Константинополь. Путь судна лежал через Дарданеллы. Сестра Мария опустилась на колени и, с трудом удерживая равновесие от постоянной качки, стала молиться творцу, прося его избавить от опасностей морского пути. Совершив молитву, она устроилась рядом с Жаном и очень скоро уснула.

Спустя два часа после того, как корабль отплыл, на пристани появились четыре человека в чёрной одежде. Они разошлись в разные стороны, но все занимались одним и тем же, задавали вопросы. Звучали эти вопросы всегда одинаково.

— Не видел ли кто — нибудь…монахиню с мальчиком?

Глава 4

Графиня Д\'Арманьяк



Несколькими неделями спустя, в церквушке Сент Андре, расположенной близ замка Фацензак, появилась молодая женщина в чёрном платье. Это была Луиза- графиня Д\'Арманьяк. Она была одна. В церкви находились несколько десятков человек. В основном женщин. Все они усердно молились. Луиза лишь мельком оглядела их. Её взгляд был устремлён в сторону исповедальни, где появился местный священник- отец Бернар. Священник ободряюще улыбнулся Луизе, которая всё ещё стояла у самой двери. Заметив эту улыбку, она опустила голову и быстро направилась в сторону исповедальни. Священник ещё раз улыбнулся ей, когда она входила внутрь. После этого он занял положенное место.

Луиза даже не оглянулась, когда в окошке справа от неё показалось лицо священника. Она ломала руки и смотрела только перед собой, время от времени вздрагивая. И когда это происходило, на лице появлялась лёгкая бледность. Из груди вырвался тяжёлый вздох.

— Что привело вас, миледи? — раздался рядом с ней мягкий голос священника. — Поведайте мне о своих сомнениях, надеждах и иных мыслях. Откройте свою душу, ибо лишь тогда господь сможет понять и простить вас.

— Я грешна, святой отец, — едва слышно отвечала Луиза всё так же глядя перед собой, — я не нахожу покоя.

— Что же вас мучает?

— Ревность, любовь и…ненависть!

— Эти чувства присущи всем нам, ибо господь наградил нас ими. Не всегда они приносят нам радость. В чём же ваша печаль, миледи?

— Я всё ещё люблю своего покойного супруга. И память о нём не даёт мне покоя. Я вспоминаю каждый миг проведённый рядом с ним и понимаю, что никогда больше не испытаю этого счастья. Но ещё больше меня терзает ревность к усопшей девушке, ибо она покоится счастливой. Я живу, когда она умерла, оплакивая моего супруга, — голос Луизы прервался, но лишь на мгновение. Издав глухой стон, она с мукой продолжила: — Но сильнее всего во мне живёт чувство ненависти. Это великий грех, ибо я ненавижу собственного брата и мечтаю о его смерти.

— Брата? Почему же ты ненавидишь его? — раздался осторожный голос священника.

— Он убил моего супруга и…моего сына!

— О смерти графа Д\'Арманьяк я слышал. Но о твоём сыне…нет. Молва утверждает, будто он сумел спастись.

— Нет, святой отец, нет, — простонала Луиза, — будь жив мой Жан, я бы наверняка узнала это за прошедшие три года. Его убили. Убили! Я знаю.

Возникло молчание, после которого раздался вкрадчивый голос:

— И у тебя нет никаких сомнений в его смерти?

— Нет. Я жива лишь потому, что у меня есть маленькая дочь- Анна. Она — вся моя радость в жизни. Ей я обязана тем, что не впала в отчаяние. Она дитя любви. Лишь одну ночь мы любили друг друга с супругом. И эта ночь как луч солнца освещает темноту вокруг меня. Я стараюсь не показывать моей печали, но уже сейчас она начинает понимать меня. И я страшусь того, что моя печаль сделает её жизнь несчастной.

— Так постарайтесь обо всём забыть и посвятите все свои помыслы господу и дочери!

— Если б я только могла, — горестно прошептала Луиза, — если б я только могла забыть то мрачное утро, когда потеряла супруга и сына. Если б я только смогла забыть, что человек, которого я любила всей душой…погиб,…считая меня виновной в своей смерти. Как, святой отец? Как мне сбросить с себя эту невыносимую ношу? Страдания и боль стали моим постоянным спутниками. Я и дня не могу прожить без них. Успокоение приходит лишь ночью, когда я засыпаю. А утром,…утром они снова возвращаются и начинают меня терзать ещё сильней. Я больше не в силах выносить эти муки.

— Не знаю, чем тебе помочь…молись нашему господу. Лишь он один способен избавить вас от страданий.

Возникла короткая пауза, после которой раздался голос, полный ненависти и решимости.

— Я хочу убить собственного брата. Я должна его убить. Я не успокоюсь до той поры, пока он не понесёт справедливого наказания. Я убью его, пусть даже ценой собственной жизни.

— Грех говорить такие слова, — нравоучительно заметил священник и продолжал: — Нельзя убить свою кровь. Это величайший грех. Господь не простит тебя.

— Господь и сейчас меня не прощает, — прозвучал непримиримый голос, — я убью его, а потом…мне безразлично,… что произойдёт потом.

— А твоя дочь?

— Моя дочь? — Луиза резко заволновалась, услышав этот вопрос, и впервые устремила взгляд на квадратное окошко, за которым раздавался голос священника.

— Да. Твоя дочь. Ты подумала, что станет с ней, когда ты совершишь этот грех? Она останется одна. У неё нет отца. Не станет и матери. Как она будет жить? И сможет ли жить?

— Вы правы, святой отец, — раздался обречённый голос, — мне ничего не остается, как терпеть и…ждать. Но когда она перестанет нуждаться во мне,…я настигну и убью брата. Клянусь вам перед лицом господа. Я это сделаю…

— Миледи, — начал, было, священник, но его уже никто не слышал. Звук торопливых шагов свидетельствовал о том, что графиня покинула исповедальню. Осознав это, священник вышел вслед за ней. Он не стал оставаться возле исповедальни, а прошёл к одной из женщин, которая, сложив ладони, усердно молилась. Он затеял с ней негромкий разговор. Затем оставил её и отправился в комнату, которая служила ему местом отдохновения. Когда он вошёл туда, его уже ждали. Высокий человек, закутанный в чёрный плащ, не издал ни единого слова. Он лишь бросил на священника вопросительный взгляд.

— Она ничего не знает о сыне, — воровато оглядываясь по сторонам, прошептал священник, — это точно. Она оплакивает его, считая мёртвым.

Услышав эти слова, незнакомец кивнул священнику, а в следующее мгновение покинул комнату. Священник проводил его почтительным взглядом. Покинув священника, незнакомец взобрался на лошадь, что была привязана к изгороди рядом с церковью, и поскакал в сторону дороги ведущей на Париж. Ровно семь дней спустя глава ордена Гилберт де Лануа вновь выслушал того самого человека со шрамом.

— Ей удалось уйти, отец мой. Мы её ранили, но она всё равно сумела сбежать…с мальчиком. Мы отправились по её следу, и нашли цыганку в монастыре. Она была мертва. Мальчика рядом с ней не оказалось. Пропала и сестра Мария. Та самая монахиня, в чьей келье нашли цыганку. Мы расспросили о ней. Она происходит из дворянского рода, и приняла обет всего несколько месяцев назад. По этой причине никто толком и не смог объяснить, что она за человек. Они не знали так же, куда она могла уйти. Подозревая, что она забрала мальчика с собой, мы направили людей на её поиски. В порту Тулона мы выяснили одно интересное обстоятельство. Там видели, как некая монахиня садилась на корабль, следовавший в Константинополь. С ней был маленький мальчик. Мы почти уверены в том, что это та самая монахиня, которая забрала нашего врага у цыганки.

— Отправляйтесь в Константинополь, — яростно прошипел Лануа, — переверните весь город, но найдите проклятого Д\'Арманьяка! И убейте его, наконец. Убейте…

И уже, много позже, оставшись в полном одиночестве, Лануа с роковой обреченностью прошептал:

— Каждый раз отпрыску Д\'Арманьяков удаётся непостижимым образом ускользнуть от смерти. Предсказание с роковой точностью преследует наш орден. Мы прокляты,…прокляты. И лишь его смерть освободит нас от этого проклятия….

Глава 5

Буря



Ещё не успев открыть глаза, сестра Мария почувствовала головокружение и тошноту. Эти неприятные ощущения появились у неё сразу после отплытия и оставались все эти дни. Она очень тяжело переносила морское путешествие. Возможно, по причине того, что никогда прежде не плавала по морю на корабле. Однако эти чувства были не единственными. К ним примешивался ещё и…безотчётный страх. Вся каюта ходуном ходила. Снаружи доносились непонятные голоса и странный свист. Ко всему прочему добавлялся ещё и этот ужасный стук. Раз за разом он назойливо повторялся, словно вторгаясь в голову и выплясывая в ней неприятную мелодию. Сестра Мария зажала уши и уже после этого открыла глаза. Первое что бросилось в глаза, были осколки посуды. Они валялись на полу вместе с остатками еды рядом с её собственными сандалиями. Сестра Мария приняла сидячее положение и оглянулась по сторонам. Чего- то не хватало в каюте. И она не сразу поняла, чего именно не хватало. Но вскоре, до неё дошло, что в каюте нет…Жана. Неприятный звук издавала дверь каюты. Она была настежь отворена и то и дело билась о дверной косяк. Сестра Мария всплеснула руками и испуганно вскрикнула. До неё дошло, что мальчик вышел на палубу. Она поспешно обула сандалии и как была с непокрытой головой, бросилась к двери. Не рассчитав силу качки, она больно ударилась головой о стенку каюты, так и не добравшись до двери. На лбу появилась небольшая рана, из которой показались капли крови. Прижавшись спиной к стене каюты, она пощупала рану, а потом, держась уже двумя руками за выступающие предметы, вышла в узкий коридор. Перебирая руками по стене, она добралась до лестницы. Здесь ей пришлось буквально вцепиться в поручни. Качка сильно затрудняла подъём. Наконец, ей удалось добраться до двери, ведущей на палубу. Она взялась за ручку и нажала. Дверь резко распахнулась, и ей в грудь ударил такой силы порыв ветра, что она едва не опрокинулась назад. На палубе творился настоящий ужас. Ей в глаза бросились несколько человек. В том числе и бородач- капитан корабля. Он стоял под ливнем и, держась за канаты, до хрипоты что- то кричал, пытаясь перекричать шум ветра. Сестра Мария видела испуганные лица напрочь вымокших людей. Её охватил ужас, когда она увидела, как один из матросов болтается на верхушке мачты. На мгновение показалось, что ему удастся зацепиться за канат и спуститься вниз, но…налетел мощный порыв ветра, а после него корабль накрыло огромной волной. Сестра Мария только и почувствовала во рту вкус солёной воды, а сразу после этого у неё перехватило дыхание. Волна ударила её о дверь, а потом втолкнула обратно на лестницу. Она покатилась вниз и, ударившись головой, потеряла сознание. Буря же тем временем разыгралась не на шутку. Ветер рвал спущенные паруса. Волны накрывали корабль одна за другой. Едва они перекатывались через корабль, раздавались тяжёлые вздохи и обречённые крики.

— Выбросить за борт все бочки. Крепить мачту! — без устали орал бородач. Цепляясь за канаты, он переходил от одного матроса к другому и тумаками заставлял покидать убежища, в которых они пытались укрыться от бури. Но матросы испытывали страх от происходящего и выполняли приказы с непозволительной медлительностью. Несколько бочек с пресной водой полетели за борт. Двое попытались закрепить мачту, но никак не могли добраться до неё. Наконец верёвки были закреплены. Капитану едва удавалось справляться с командой. Но это продолжалось недолго. Матросы ещё кое-как подчинялись приказам, но когда в небе засверкали молнии и загрохотал гром, страх перешёл в настоящий ужас. А следом раздался страшный скрежет. Мачта треснула сразу в двух местах. На палубе раздались истошные крики. Матросы, пытаясь спастись, гурьбой бросились в трюм. И никакие крики, никакие угрозы не могли их остановить. Стихия внушала больший страх, нежели грозный облик капитана. Проклиная всё на свете, он сам бросился к мачте, пытаясь спасти положение. Ему никак не удавалось закрепить один из канатов стягивающий мачту. Не обращая внимания на миллионы брызг и шквалы ветра, которые обрушивались на него постоянно, он пытался снова и снова. Его не останавливала даже страшная опасность. Ведь мачта могла в любое мгновение обрушиться. Вот ещё одна попытка…капитан почувствовал, что на сей раз начало получаться. Кто- то ему помогал сзади. Он обернулся и буквально застыл от изумления. Матросы…они вернулись. Вернулись и все как один трудились, не обращая внимания на бурю. «Что за чудеса? — подумал капитан, с удивлением наблюдая за слаженной работой своего экипажа. И тут он уловил взгляды своих людей. Все они смотрели только в одно место. Капитан проследил за их взглядами и…вздрогнул. В непосредственной близости от правого борта…стоял мальчик. Он ни за что не держался. С головы стекали струйки воды. Вся одежда вымокла. Но больше всего капитана поразил его взгляд. Мальчик сурово смотрел в сторону матросов. Именно сурово. В его глазах даже намёка не было на страх. От него исходила такая сила, такая уверенность, что капитан даже забыл на мгновение об опасности. «Его же может смыть за борт»… — капитан собирался, было, броситься ему на помощь, но…не посмел. Взгляд мальчика не только остановил этот порыв, но и заставил его с новыми силами взяться за прерванную работу. Словно подчиняясь неведомой силе, он наравне со всеми стал сражаться против бури. Время от времени, вслед за остальными, он бросал незаметный взгляд в сторону мальчика. У него сердце замирало, когда волны накрывали мальчика, опрокидывая на палубу. Но как только волна сходила, мальчик поднимался и снова устремлял на них суровый взгляд. За эти короткие мгновения, он стал именно тем символом, той защитой, в которой нуждались все, не исключая и самого капитана. Его спокойствие понемногу передавалось им. Они сопротивлялись, раз за разом выставляя против стихии слаженность действий и неуёмное желание жить. И словно чувствуя это желание, стихия стала понемногу отступать. Порывы ветра стали всё меньше и меньше беспокоить людей на палубе. А вскоре и совсем прекратились. Море успокоилось, но ливень усилился. Но это уже был тот ливень, который встречали с улыбкой. И хотя от бури спастись удалось, дела обстояли хуже некуда. Руль плохо подчинялся приказам. Поднять могли лишь часть парусов. И даже в этом случае рисковали обрушить мачту. Всё это капитан осознал после того, как дал обессиленным матросам несколько часов отдыха. Сам же он направился к мальчику. Тот всё ещё стоял на прежнем месте. Капитан с неосознанным уважением протянул ему руку. В это мгновение на палубе показалась сестра Мария. Её лицо было в ссадинах и кровоподтёках. Она как безумная оглядывалась по сторонам. Увидев Жана, она издала радостный крик и со всех ног устремилась к нему. Она тут же схватила его в свои объятия и несколько раз крепко поцеловала. И уж потом стала благодарить капитана за спасение ребёнка. Капитан выслушал её с улыбкой, которая никак не вязалась с мокрым лицом, а потом мягко ответил:

— Это я должен благодарить твоего сына, сестра. Сегодня, он нас всех спас! Стыдно признаться, но он сегодня нас всех посрамил.

Капитан ушёл, оставив сестру Марию и мальчика. Она несколько удивлённо посмотрела ему вслед, а потом, сжимая на груди Жана, отправилась обратно в каюту. Там она раздела его и насухо вытерла. Жан не возражал. Он вообще мало разговаривал, в чём она уже успела убедиться. Затем она укутала его в тёплое одеяло и уложила на постель. Поглаживая его голову, сестра Мария негромко спросила у Жана:

— Почему ты ушёл?

— Хотелось посмотреть…на злое море! — последовал ответ.

— Ты испугался?

Жан отрицательно покачал головой.

— Неужели совсем не испугался? — с улыбкой снова спросила Мария, не переставая поглаживать его по голове.

— Нет!

— А я вот очень испугалась! — призналась ему сестра Мария.

— Ты- женщина!

Сестра Мария не ожидала услышать такие слова от Жана. Она с некоторым удивлением посмотрела на него. И с тем же удивлением спросила:

— Тебе никогда не бывает страшно?

Жан бросил на неё спокойный взгляд.

— Нефиза говорила, что я не должен бояться. Она говорила, что мой отец был очень храбрым. Он смотрит на меня с…неба и увидит, если я испугаюсь.

— Так ты поэтому ничего не боишься? — догадалась сестра Мария.

— Нет!

На сей раз, она даже не успела ответить. Дверь в каюту отворилась и на пороге показалась знакомая фигура капитана. Он был расстроен.

— Придётся изменить наши планы, — с хмурым видом сообщил он, — благо мы уже вошли в Дарданеллы, иначе пришлось бы совсем туго. Тут недалеко есть турецкий порт Чанаккале. Мы уже взяли курс на этот порт. У нас нет иного выхода. Так как нам придётся провести на стоянке несколько месяцев, часть грузов будут отправлены в Константинополь караваном по суше. Вы тоже можете отправиться вместе с караваном. Если пожелаете. У вас есть время подумать до прибытия в Чанаккале.

— Хорошо. Я всё поняла! — негромко ответила капитану сестра Мария. Тот кивнул и ушёл, затворив за собой дверь. После его ухода сестра Мария бросила нежный взгляд на Жана и прошептала.

— Господь ведёт наш путь. Подчинимся же его воле!



Глава 6

Караван



Потрёпанное ураганом судно с величайшим трудом добралось до Чаннакале. Его пришвартовали на западной оконечности пролива в непосредственной близости от маленькой верфи. Едва это произошло, как началась разгрузка. Судно следовало освободить от товаров, прежде чем приниматься за ремонт повреждённых снастей и мачты. К тому же ещё ранее было принято решение отправить весь груз сушей. Вместе с грузом в Константинополь должны были отправиться и сестра Мария с Жаном. Уже первые часы, проведённые ею в Чанаккале, убедили сестру Марию в правильности выбора. В этом городе, где царила иная вера и иные порядки, она не могла оставаться. Последние мгновения пребывания на корабле изумили её настолько, что она на время забыла о трудностях, возникших на их пути по причине поломки судна. А дело было вот в чём. В ту минуту, когда они покидали корабль, вся команда выстроилась возле трапа. Каждый из матросов низко кланялся, когда Жан проходил мимо них. Они оказывали мальчику почести, и сестра Мария невольно забеспокоилась, наблюдая за этой церемонией. В душу закралась мысль о том, что заветные письма могли быть прочитаны. В те мгновения она крепче прижала к себе заветный мешочек и заторопилась покинуть судно. Однако чуть позже капитан объяснил ей суть поведения команды: «Мальчик повёл себя очень храбро и этим заслужил уважение матросов. Они просто показали, как к нему относятся».

На вопросы сестры Марии: «а что же такого сделал Жан?», капитан ответил туманными фразами, чем окончательно запутал её. К чести этого человека, он не оставил их одних в порту. Он сразу нашёл для них место для ночлега в непосредственной близости от порта. Устроив их в новом жилище, капитан ушёл, пообещав вернуться за ними, как только караван будет готов отправиться в путь. Едва они остались одни, сестра Мария принялась с завидным упорством задавать те же вопросы, на кои не пожелал отвечать капитан…Жану. Тот с завидным постоянством произносил в ответ одно и то же слово: «Ничего». Понимая, что больше сказанного Жаном она не услышит, сестра Мария прекратила бесполезные попытки и решила заняться подготовкой припасов на то время, которое они пробудут в Чанаккале. Строго настрого предупредив Жана, чтобы он не покидал жилища, она отправилась на городской рынок. Всё здесь для неё оказалось в диковинку. Обилие товаров, равно как и разноцветье нарядов, бросались в глаза везде, где бы она ни оказалась. Её удручали женщины с закрытыми лицами так же, как и неприятные, а иногда и откровенно похотливые взгляды мужчин. Именно последнее обстоятельство заставило её со всей поспешностью приступить к делу. Пустив в дело язык жестов, сестра Мария довольно быстро приобрела всё необходимое и сразу же отправилась в обратный путь. К её облегчению, Жан сидел на том же месте, где она его оставила. Ей почему- то казалось, что он обязательно ослушается её. И тот факт, что этого не произошло, порадовал её. Первым делом она покормила Жана, а затем уложила спать. Лишь после этого она позволила себе немного пищи. Монастырская жизнь приучила её к воздержанию. Она не собиралась отказываться от обетов, кои добровольно возложила на свои плечи, несмотря на прискорбные обстоятельства, принудившие её покинуть стены святой обители. Именно мыслями о своём поступке она предавалась всё то время, пока Жан спал. Сестра Мария раз за разом спрашивала себя о том, правильно ли она поступила. Наряду с этой мыслью появилась и другая. Почему она повиновалась своему порыву и не поставила в известность о случившимся…мать- настоятельницу? Ответы на эти вопросы были слишком очевидны. И, тем не менее,…одному Господу ведомо, кем её считают в монастыре. Пусть…она будет повиноваться лишь голосу, призывающему её оберегать мальчика. Сестра Мария бросила сочувственный взгляд в сторону спящего мальчика и прошептала:

— Мне ли сетовать на провидение? Этот невинный мальчик потерял всё, даже не успев осознать, чего именно лишился. Что же ему сказать? Кого винить? И какому злому року он обязан происходящим? — она бесшумно опустилась на край постели и коснулась левой рукой головы Жана. Её пальцы стали мягко перебирать кудри мальчика, а губы продолжали шептать. — Подумать только…отпрыск гордых Д\'Арманьяков…и мне суждено о нём заботиться. Думала ли я о таком? Господь испытывает мою веру, обрекая на жизнь, полную тревог и сомнений. Мне должно повиноваться его воле.

Жан зашевелился и негромко застонал. Видимо ему снился неприятный сон. Сестра Мария прервала свой разговор и потянулась к мальчику. Следующий час она провела, рассматривая черты его лица. Она видела, как вздрагивают реснички,… видела, как лицо по непонятной причине начинает недовольно морщиться, как розовые щёки меняют свой цвет, становясь почти белыми. Всё это время сестра Мария хотела разбудить его, но так и не решилась это сделать. Она вздохнула с облегчением, когда Жан в очередной раз вздрогнул и открыл глаза. Сестра Мария увидела в них…ужас,…но очень скоро он исчез, и в глазах мальчика появилось обычное спокойствие.

— Ты видел сон? — негромко спросила сестра Мария, поглаживая его по голове.

— Да! — так же негромко ответил Жан.

— Тебе снился плохой сон?

— Да!

— И что ты видел? Помнишь?

— Кровь!

— Кровь? — сестра Мария вначале вздрогнула,… а затем отвела руку и с откровенным удивлением посмотрела на Жана. — Ты знаешь значение этого слова?

— На Нефизе была кровь!

— На Нефизе? Ты…не спал?

— Нет. Я всё видел.

— Жан, мальчик мой, — с нежностью прошептала сестра Мария, касаясь рукой его лица…

— Она у Бога. Ей хорошо, — тихо прошептал мальчик, закрывая глаза.

Сестра Мария не знала, что и думать об этом коротком разговоре. Но один и очень важный вывод для себя она сделала. Жан всё замечал, но не всегда показывал, что это видит. Она осознала, что и понятия не имеет о ребёнке, который стал целью её жизни. Очень скоро она восполнит этот пробел. Им надо лучше познакомиться. Лучше понять друг друга. И ей в первую очередь. Хотя она немногое знала о детях, однако не сомневалась в том, что Жан отличается от всех остальных. Ему удавалось несколькими словами ставить её в безвыходное положение. А ведь она считала себя умной женщиной. Сестра Мария завздыхала. А чуть позже улеглась прямо в одежде ярдом с Жаном и, обняв его, крепко уснула.

Спустя несколько дней капитан сдержал данное им обещание. Он явился за ними и отвёл к проводнику еврею, которому и доверили сопровождать караван из Чанаккале в Константинополь. Благодаря заботам капитана им выделили верблюда массака. Так называли верблюдов, которые несли на своём горбе небольшой шатёр. Не лишняя предосторожность, учитывая жару и предстоящий многодневный переход. Перед прощанием, капитан отвёл сестру Марию в сторону и дал последнее напутствие.

— Будьте очень осторожны, — предостерёг он, — мне удалось узнать, что между Византией и Османской Империей началась война. Все пути к Константинополю заняты войсками. Мы нашли искусного проводника, но всё же…постарайтесь избежать неприятностей в пути. И да Хранит вас с мальчиком Бог!

Прощание растрогало сестру Марию. Провожая взглядом удаляющуюся фигуру капитана, она подумала о странностях жизни и людях. Ведь капитан не понравился ей с самого начала, а сейчас…она грустит, расставаясь с ним. На том пришлось прервать свои мысли. Всё пространство вокруг неё наполнилось криками и шумом. Один за другим погонщики ударами хлыста поднимали гружёных тюками верблюдов. Незнакомые слова звучали подобно ударам кнута:… коротко, громко и зло. Сестру Марию с мальчиком усадили в маленький шатёр и закрыли полог. Чуть позже раздался протяжный крик, призывающий всех отправляться в дорогу. Не успела сестра Мария удобно устроиться и подумать о том, насколько приятным может оказаться путешествие на верблюде, как…последовал резкий толчок. От неожиданности она едва не вывалилась сквозь полог. Следом за этим явлением наступила…качка. Весьма схожая с той, что довелось испытать во время путешествия на судне. И ощущения были те же…головокружение и тошнота. Путешествие могло оказаться не таким приятным, как показалось вначале.

Глава 7

«Назад — вперёд…назад — вперёд»



Сестра Мария покачивалась в полудремоте в такт размеренным движениям верблюда. Голова Жана покоилась у неё на коленях. Как ни странно, уже на пятый день пути она смогла заснуть во время «постоянной качки» как она называла движение каравана. Жан сразу свыкся с новым положением и не обращал ни малейшего внимания на происходящее. Он мало говорил, много ел и ещё больше спал. Сестра Мария невольно завидовала его умению принимать все трудности с одинаковым спокойствием. У неё временами создавалось чувство, что мальчик понимает бессмысленность каких-либо жалоб. Впрочем, он никогда не жаловался. Наоборот. Те редкие слова, которые она от него слышала, большей частью были направлены поддержать её. Видимо от Жана не укрылась неприязнь, с которой она отнеслась к путешествию. Этот день прошёл как все остальные — спокойно. Их никто не тревожил. Им помогали, когда караван останавливался на очередной отдых. Такое внимание сестра Мария приписывала заботливости капитана. «Воистину прекрасный человек», — думала она каждый раз, чувствуя на себе заботу проводников. Мысли — они помогали скоротать дорогу. Молитвы же вносили спокойствие в её душу. Тем временем проводники остановили караван. Предстояло устроиться на ночлег. Вокруг стало совсем темно, когда сестра Мария с явным наслаждением вытянулась рядом с Жаном. Лежать на мягкой постели в шатре после долгого дня непрекращающейся тряски…могло ли быть чувства приятнее? По привычке она обняла одной рукой Жана и заснула.

Шестое утро принесло неприятности всему каравану. Сестру Марию разбудил сильный шум. Ржание лошадей и предсмертные крики сливались в единое целое, привнося в душу тревогу. Ещё не понимая, что именно происходит, она испуганно оглянулась вокруг себя. Жана в шатре не оказалось. Сестра Мария поспешно вскочила с места и бросилась наружу. К величайшему своему облегчению она сразу увидела его. Жан стоял буквально в десятке шагов от палатки между двумя верблюдами. Но что мгновенно заставило её побледнеть, так это…кровопролитное сражение, которое развернулось в непосредственной близости от места, где располагался караван. У подножия холмов два отряда сошлись в смертельной схватке. Над одной стороной развевались византийские знамёна, над другой — знамёна Османской империи. И путешественники, и проводники сгрудились возле верблюдов, наблюдая за этой картиной. Они не знали, как им поступить. То ли бежать, но куда? И стоит ли? Да и смогут ли они скрыться на верблюдах от всадников? Все они с глубочайшей тревогой следили за сражением, пытаясь понять, чья же победа для них более безопасна. Сестра Мария немедленно бросилась к Жану. Едва достигнув его, она схватила Жана за руку, желая увести подальше от кровавого зрелища. Но в ответ услышала твёрдое «нет». Жан вырвал свою руку из её рук и с горящим взглядом продолжал следить за битвой. Сестра Мария на мгновение растерялась. В то время пока она искала способ увести Жана, рядом с ней раздался голос проводника еврея:

— Я хотел его увести отсюда, но мальчик не позволил!

— И что нам делать? — с беспокойством спросила у него сестра Мария.

— Что ещё остаётся? — проводник пожал плечами. — Ждать пока закончится битва. Только после этого мы сможем продолжить путь.

— А как скоро она закончится?

— Одному Богу известно!

— А кто сражается? — задала она очередной вопрос.

Проводник указал рукой в направлении византийских знамён и только потом ответил:

— Христиане. А с другой стороны мусульмане.

— Я помолюсь за христиан!

— Только помогут ли им твои молитвы? — с сомнением произнёс проводник. Его слова совпали с дикими криками, которые словно ураган пронеслись над всей долиной и дошли до их слуха. Небольшой отряд странных всадников появился за спинами византийского отряда. Всадники были облачены в грубую одежду. На них не имелось никаких доспехов. Они были вооружены саблями и луками. Внезапная атака маленького отряда внесла раскол в ряды византийских всадников. Они дрогнули и начали отступать. Несмотря на трагичность положения, сестра Мария невольно залюбовалась действиями этих необычных воинов. Они двигались с необычайной быстротой и настолько искусно управляли своими лошадьми, что с лёгкостью уходили от смертельных ударов. Ещё несколько мгновений и византийские всадники начал падать с сёдел как скошенные.

— Мамлюки! — раздался рядом с сестрой Марией уважительный голос проводника.

— Кто? — переспросила она, не сводя взгляда со сражения, в котором с каждым мгновением всё отчётливее проявлялось превосходство знамён с полумесяцем.

— Мамлюки! Лучшие воины великого султана, — пояснил проводник. — Все они христиане. Дети, лишённые родителей, попадают в рабство. Самых сильных берут в мамлюки. Впоследствии из них выковывают самых сильных воинов.

— Это слишком…жестоко, — прошептала сестра Мария. При этом она бросила беспокойный взгляд в сторону Жана. Тот выдвинулся немного вперёд и с неослабным вниманием смотрел в сторону затухающего сражения. Вскоре оно закончилось полным поражением византийского отряда. Горстка оставшихся в живых рыцарей сложила оружие, уповая на милость победителя. К великому ужасу проводника, несколько всадников из числа тех, кого он назвал «мамлюками» направились в сторону каравана. Через минуту они уже были рядом с ними. Впереди на вороном коне возвышался мужчина могучего телосложения. Он отличался от других мамлюков более дорогой одеждой и дорогим вооружением. Рукоятка его сабли отливала золотым блеском. Он выхватил её и, размахивая ей в воздухе, громко закричал:

— Берите всё, что вам понравиться. Клянусь Аллахом, все вы заслужили награду!

Сразу после этих слов, несколько мамлюков начали вскрывать кинжалами тюки, притороченные к верблюдам. Содержимое мешков рассыпалось на землю. Любой предмет, привлекший их внимание, тут же исчезал в торбе, притороченной к седлу лошади. Никто из каравана не смел и слова произнести, наблюдая за этими бесчинствами. Никто, за исключением сестры Марии. Не раздумывая над возможными последствиями, она подошла к всаднику, который дал команду к грабежу, и с гневным видом потребовала прекратить бесчинства. Тот с молчаливой насмешкой наблюдал за ней. Видимо так ничего и не поняв из её слов, он указал ей рукой в сторону, давая понять, чтобы она уходила. В ответ сестра Мария указала рукой на мамлюков, которые грабили караван. Следствием этого вызова стало мрачное лицо всадника. Он тронул коня. Приблизившись к ней, он вытащил ногу из стремян и ударил её в грудь сестры Марии. Охнув, она опрокинулась на спину. К ней тут же подскочили несколько человек из каравана. Всадник гневным голосом приказал увести её, пока он не потерял терпение. Эти слова прозвучали на фарси, который проводники понимали достаточно хорошо. Не успели отзвучать эти слова, как всю равнину огласил яростный рёв. Ни люди, которые поднимали сестру Марию, ни она сама, ничего не понимали. В следующее мгновение они с ужасом увидели как всадник схватил за волосы Жана и приподняв в воздух, посадил перед собой в седло. Его огромные руки обхватили хрупкую шею мальчика.

— Нет! — вырвалось у сестры Марии. Невзирая на боль и опасности она ринулась на спасение Жана, но…путь ей преградили мамлюки. — Пощадите мальчика! Он не виноват. Он ещё ничего не понимает! — что было силы, закричала она. Услышав её крик, всадник державший свои руки на шее Жана убрал их и, повернув лицо в сторону проводника еврея, спросил, о чём она говорит. Тот сразу же перевёл её слова. В ответ всадник весьма выразительным жестом указал на свою левую ногу. Чуть повыше щиколотки торчал кинжал. По острию бежала струйка крови. Увидев кинжал, сестра Мария похолодела от ужаса. Она с трудом услышала голос проводника:

— Господин спрашивает…это твой сын?

Сестра Мария едва нашла в себе силы кивнуть. Увидев её кивок, предводитель мамлюков устремил взгляд на Жана. Тот сидел перед ним и ничем не показывал своего страха. Он с таким спокойствием встретил взгляд, что предводитель не мог не удивиться.

— Ты не боишься меня? — спросил он у мальчика с откровенным недоумением и некоторой растерянностью. Для пущей наглядности он занёс над ним саблю и устремил на Жана грозный взгляд. Ответом стал дерзкий взгляд, в котором откровенно чувствовался вызов. Предводитель вложил саблю в ножны, а затем направил коня к сестре Марии. Мамлюки расступились, а проводник сразу же стал переводить его слова.

— Я принимаю его поступок как заслуженный, ибо мальчик заступился за собственную мать. Скажу больше. Никогда прежде мне не доводилось видеть столь храброго мальчика. Он ничего не боится. Из него получится прекрасный воин. Я хочу забрать его к себе, в дикий отряд. Обещаю воспитывать его как собственного сына. Тебе же будет позволено видеться с ним несколько раз в год. Что скажешь, мать достойного сына?

Сестра Мария думала недолго. Господь направлял путь этого ребёнка, так как она могла противиться его воле. Да отец мальчика…он желал такое будущее для своего сына. Жану придётся очень нелегко, но такова его судьба. Скрепив сердце, сестра Мария дала своё согласие. Прощание с Жаном длилось недолго. Лишь сейчас она ощутила, насколько привыкла к мальчику за те немногие дни, что они провели вместе. Она несколько раз крепко обняла Жана и, благословив на новый путь, позволила увести от себя. Ещё долго она стояла и смотрела вслед вздымающейся вдали пыли. Спустя несколько дней, она присоединилась к цыганам, чей табор находился в непосредственной близости от того города, где отныне должна была протекать жизнь…её сына, каким она отныне считала Жана.

Глава 8

Весна 1443 года

Король Франции



— Святой Педро! Сколько ещё мне придётся искать этого злоязычного насмешника?

Король Франции в негодовании несколько раз топнул ногой. Отчего полы мантии на мгновение распахнулись. Даже среди всех этих кастрюль, тарелок и прочей кухонной утвари, облик короля мог привести в ужас любого. Ибо гневный взгляд в сочетании с устрашающими жестами, отнюдь не был присущ его величеству. Многочисленные повара, склонившись в низких поклонах, не осмеливались поднять взор. Затаив дыхание, они ждали мгновения, когда король покинет их или же, по крайней мере, его гнев немного поутихнет. Что и случилось. Бросив ещё один короткий взгляд в сторону огромного котла, над которым вздымались клубы пара, король размашистыми шагами двинулся вперёд. Вслед за ним поспешил Кузино. Это был слегка сгорбленный мужчина средних лет в чёрном сюртуке. Отличительной чертой этого человека или скорее достоинством…являлась его молчаливость. Это качество становилось более ценным, учитывая то обстоятельство, что почтенный мэтр Кузино служил секретарём Карла седьмого. Однако, наблюдая за нарастающим раздражением короля, Кузино решил на сей раз изменить своему правилу…никогда не заговаривать с королём первым.

— Ваше величество, — осторожно произнёс Кузино, следуя по пятам за королём, — в последнее время его часто видели в зверинце дворца. А если быть более точным…возле клетки с большим попугаем.

— С попугаем? — король внезапно остановился. На его лице отразилось недоумение, когда он повернулся в сторону секретаря. — И чем его привлекла птица?

Кузино в ответ лишь скромно потупил глаза, давая понять, что ему неизвестен ответ на этот вопрос. Понимая, что ему не услышать ответа на свой вопрос, король немедленно отправился в другую часть Сен- Поль, где в одном из дворцовых двориков и разместили зверинец. Завидев короля, все испуганно шарахались в сторону, забывая иной раз даже поклониться. В этой части дворца никто и никогда его не видел. Впрочем, король не обращал внимания на эти мелочи. Его заботило совершенно другое. Сопровождаемый Кузино, король вступил во дворик, уставленный клетками животных. Почти сразу же он увидел мужчину лет пятидесяти с серебристыми висками и обнажённой головой. Тот стоял напротив клетки с леопардом у невысокого дерева с раскидистыми ветвями. На одной из веток была подвешена клетка, в которой находился зеленовато- красный попугай довольно внушительного размера с длинным хвостом. Мужчина, просунув руку в клетку, гладил его по клюву и шептал мягкие слова. Бросив настороженный взгляд в сторону леопарда, вольготно разлёгшегося в непосредственной близости от клетки с попугаем, король гневно спросил:

— Что ты делаешь в зверинце?

Мужчина, к которому был обращён вопрос, и ухом не повёл. Он лишь слегка повернулся и, бросив непонятный взгляд на короля, глубокомысленно изрёк:

— Карл, ты читаешь мои мысли. Я сотни раз задавал себе тот же вопрос и…не находил ответа. По этой причине я оставил тебя и пришёл в это спокойное место.

— Таньги, я шкуру с тебя спущу и отдам этому леопарду. Как ты смеешь сравнивать мой двор с этими зверьми?

— Ты снова прав, Карл, — Таньги дю Шастель, а это был именно он,…тяжело вздыхая, продолжил, — и в знак признания моей вины, я непременно попрошу прощения у этих милых, — Таньги обвёл рукой вокруг себя и закончил, — созданий. Они не заслужили подобного сравнения.

Король собирался обрушиться на Таньги с гневной тирадой, но в это мгновение раздался крикливый голос попугая.

— Карл- полный болван!

— Что такое? — король в мгновение ока побагровел и с отчётливой угрозой посмотрел на Таньги. Тот развёл руками в обе стороны.

— Я же не могу запретить птице…Карл. Она говорит все, что ей вздумается. Как мне кажется, ты это понимаешь не хуже меня. Да…едва не забыл. Как поживает твоя матушка? Надеюсь, она всё ещё в добром здравии?

— Оставь в покое мою матушку, — гневно вскричал король, наступая на Таньги, — на сей раз тебе не удастся меня одурачить. Отвечай, — король бросил на Таньги угрожающий взгляд, — это ты научил птицу этим гнусным словам?

— Побойся господа, Карл, — Таньги изобразил на лице искренне недоумение, — как ты мог помыслить подобное? Я никогда не осмелюсь оскорбить короля Франции.

— Таньги, только ты один во всей Франции мог отважиться на подобную дерзость. Только ты один можешь думать о том, что сказала эта птица.

— А вот тут ты ошибаешься, Карл. Так считают немало людей. Другое дело, что они никогда не осмелятся сказать тебе об этом в лицо.

— А ты осмелишься?

— Матерь Божья…я бы никогда не осмелился. Другое дело…эта птица. Знаешь, Карл, стоит немного поразмыслить и начинаешь понимать, что она не так уж далека от истины.

— Таньги, поясни свои слова, пока я не потерял последние остатки своего терпения!

Таньги неожиданно стал серьёзным. При этом он бросил весьма выразительный взгляд в сторону Кузино. Увидев этот взгляд, тот незаметно удалился, оставив их наедине. Король лишь наблюдал за всеми этими действиями. Однако следующие слова Таньги заставили его насторожиться.

— Ты совершил ошибку, Карл. Огромную ошибку.

— О чём ты? — король с недоумением уставился на Таньги. Тот осуждающе покачал головой и таким же тоном продолжил:

— Герцог Бургундский!

— Ты имеешь в виду наш союз с герцогом Бургундским? — догадался король и тут же подчёркнуто резко ответил: — Я правильно поступил, заключив с ним союз. Без его поддержки мне никогда не удастся вернуть Франции Нормандию, да и остальные захваченные англичанами территории. Ты должен понимать, Таньги, какими мыслями я руководствовался. Именно забота о Франции заставила меня пойти на этот шаг.

— Я говорю о другом, Карл! — возразил Таньги. — Ты не должен был приглашать его во дворец. Вместо того чтобы держать подальше от себя, ты пригласил его и даже выделил одиннадцать покоев. Для него самого и свиты герцога Бургундского.

— Не понимаю, что тебя удивляет Таньги? Я обязан был оказать ему уважение. Герцог Бургундский не уступает в ранге принцам крови.

— Карл, ты назвал самую главную причину, по которой не стоило этого делать! — выразительно глядя на короля, ещё более выразительно произнёс Таньги.

— Держи друзей близко к себе, а врагов ещё ближе, — назидательно произнёс король.

Таньги в ответ усмехнулся.

— Человек, которому принадлежат эти слова, не был знаком с герцогом Бургундским. Или ты уже забыл, Карл, как он поступил с графом Д\'Арманьяк? Ты забыл, что герцог был приглашён в дом графа? Может, ты забыл, чем этот визит закончился? Были умерщвлены все обитатели замка, включая и самого графа. И не забывай, что именно ты назначил встречу, на которой был убит его отец. Знаешь, Карл, только полный болван после всего случившегося может верить в благие намерения герцога Бургундского.

С каждым произнесённым словом Таньги король бледнел всё больше.

— Так ты полагаешь, что я…нахожусь в опасности? — негромко спросил король. При этом он бросил вопросительный взгляд на Таньги. Тот не раздумывая, кивнул в ответ.

— Я бы добавил ещё одно слово. В большой опасности. Ты не только пригрел на груди змею, но ещё и позволил ползать ей по всему твоему дому. И она укусит, Карл. Будь уверен. У герцога Бургундского слишком много причин желать твоей смерти. Да и не у него одного.

Король, с лица которого не сходила бледность, задумался над словами Таньги. Раздумья вылились в мучительные вопросы.

— Что же мне делать Таньги? Как поступить? Отказать герцогу? Найти причину и отказать?

Услышав этот вопрос, Таньги отрицательно качая головой, заговорил глубоко озабоченным голосом:

— Что сделано, того уже не исправить. Отказав герцогу, мы тем самым дадим повод для сомнений. А этого делать нельзя. Мы поступим иначе, Карл. Для начала, мы должны постараться исключить любую попытку отравления. Открыто на тебя они не посмеют нападать, следовательно, у них остаётся только яд. Карл, я сам подберу надёжных людей. Только они будут подавать тебе вино и еду. Очень важно, чтобы об этих мерах никто не узнал. Пусть думают, что всё так, как и выглядит. Кстати, будет неплохо, если ты покажешь своё расположение герцогу Бургундскому. А я тем временем постараюсь выяснить, что именно они задумали. А больше всего меня интересует причина, по которой герцог Бургундский согласился принять твоё предложение. Он достаточно умён для того чтобы понять, чем именно чреваты последствия такого поступка. Он, несомненно, подвергает свою жизнь риску. В особенности, учитывая ненависть, которую питают к нему горожане. Видимо, существует нечто. И это нечто гораздо весомее возможной опасности переезда в Париж. И ещё… — Таньги поднял руку, делая предостерегающий жест королю, — воздержись от охоты. Не покидай дворец без особой на то причины. А лучше, если ты будешь советоваться со мной, прежде чем уехать.

— И как долго будет продолжаться такая жизнь?