Но кто же откажется от кино?

Постепенно он становился все смелее и с каждым разом все ближе подбирался к большому экрану. Шли недели. Он совсем осмелел и уже изучал топографию места вокруг кинотеатра в поисках удобного места, откуда было хорошо видно и где никто не увидел бы его. В ста пятидесяти футах за кинотеатром был обрывистый холм, а под ним защищенный со всех сторон выступ. Холм был окружен колючей проволокой, чтобы фильмы не могли смотреть любители бесплатных развлечений. Но он не был преградой для существа. Оно просто перепрыгивало через него. Невдалеке он обнаружил также ящики для отбросов, откуда он вытаскивал большие пластиковые мусорные мешки, полные недоеденных булочек с сосисками, леденцов и остатков жареной кукурузы.

Он многое узнал из фильмов.

\"В поисках огня\" был его любимым фильмом, особенно сцены, где они готовились стать миссионерами. Он ловил себя на том, что тупо ухмыляется во время этих сцен, хотя, если подумать, он всегда тупо ухмылялся, созерцая романтические сцены в разных фильмах. Он скучал. Ему нравились картины серии \"Планета Альп\", хотя он не сразу привык к бесплатному насилию. Взрывы были за пределами его понимания. Они напоминали быстрые заходы солнца, только более шумные. Он любил «Кинг-Конга», но конец его не интересовал. И может быть, он был единственным зрителем в Америке, который улыбался, когда умирала собака в \"Старом крикуне\".

Фильмы восхищали его. Там-было постоянное движение. Почти всегда. И они были цветные. Почти все.

Но, как это всегда бывает с людьми, была и обратная сторона медали.

Фильмы о монстрах пугали его до потери сознания. Он сам был взрослым самцом Снежного Человека и мог с корнем вырвать дерево из земли, но как же он боялся! Когда ему было страшно или отвратительно, он съеживался в своем убежище с леденцом в одной руке и хот-догом в другой и прикрывал рукой глаза, подсматривая, можно ли уже смотреть дальше. Иногда фильмы о монстрах так пугали его, что он не покидал своего логова до тех пор, пока не появлялись веселые солнечные лучи рассвета. У него даже появилась боязнь вещей, о существовании которых он раньше не подозревал.

Так случилось после \"Челюстей\".

Целых две недели днем он не заходил в воду, но лежал, притаившись, на самом краю пруда с огромной дубинкой в руке. Он вглядывался в воду и ждал, когда это огромное, белое и зубастое высунет свою уродливую голову, чтобы ударить по ней. Он не поймал ни одной акулы, но заставил вздрогнуть не одну зубатку.

Ему не нравилась Джоан Крауфорд. В конце фильма \"Красавица и чудовище\" он плакал и не мог понять Викторию. Ему нравился Шон Коннери, «Флиппер» и «Бэмби», под конец фильма он тоже плакал. \"Снежный Человек\" был одним из его самых любимых фильмов. Может быть, он и послужил причиной похищения Митикицкой.

Кино было интересным, оно пробуждало в существе еще большее любопытство. В мозгу возникали бесформенные вопросы, его охватывала тоска, и беспокоили смутные желания, которые он не мог понять, не то что осуществить. Он был уже достаточно зрелым, но еще никогда не имел самки. Сородичи сторонились его, потому что он был… странным. Его же пугало развивающееся в нем «эго». Неужели он так и проживет жизнь и уйдет в вечность, ничего после себя не оставив? И не будет маленькой Большой Ноги, которая станет носить его имя. Сексуальные устремления у членов его племени не были очень сильными, но тем не менее были. Во время страстных сцен в кино он чувствовал волнение. Однажды, после \"Американского жиголо\", он предпринял некоторые шаги по отношению к молодой светловолосой Снежной девушке. Он заглянул ей в глаза и слегка погладил грудь. Она посмотрела на него недоумевающим взглядом, а затем шлепнула его с раздражением. Он видел, как занимаются любовью его сородичи (может, его беда и заключалась в том, что он был по своей природе наблюдателем?), и это было совсем не так, как в кино. Никакой романтики.

Но самое ужасное было в том, что кто- то занял его место на холме. Четыре вечера подряд туда приходил один и тот же человек большого роста и дремал в его убежище или что-то вроде этого. Еще обиднее было оттого, что у незнакомца было полно свежей еды, от которой слюни текли изо рта. От этого зрелища верхняя губа Снежного Человека вздрагивала. Нужна была идея. Существо придумало план, очень простой. Он подкрадется к этому человеку, как подкрадывался к собакам. Надо всего лишь подождать, когда человек уснет, подкрасться поближе, залаять и испугать его.

И он действительно до смерти перепугал Туберского. Но и Туберский ударил его по носу.

Существу было не только больно. Его чуткий нос на неделю потерял способность улавливать запахи, и ему было тяжело дышать.

Конечно, ради справедливости следует отметить, что Туберский потом извинился и объяснил, что хотел подружиться. В качестве компенсации он кормил существо горячей едой, пиццей, гамбургерами и жарким и поил кока-колой.

Был момент, когда Туберский с болью в сердце был готов оставить его. Это произошло, когда существо не могло пошевелить рукой и почти не дышало. Все деревья в лесу тогда смешались в одно целое и слились в едином водовороте с небом. Оно умирало, но не умерло. У Туберского были руки целителя.

Существо многое узнало за три месяца жизни с Туберским, хотя он и не смог внести полную ясность и уничтожить все сомнения. Он лучше понял людей и перестал относить их к чему-то среднему между рыбами и домашней птицей. Исчезло даже чувство клаустрофобии, и не было больше видений с решетчатыми клетками. Существо всегда подозревало, что существовала лучшая жизнь, и Туберский подтвердил, что так и было. И когда Туберский сидел у костра, смеялся и повторял: \"миллионы, биллионы\", — существо тоже улыбалось, не понимая, что означают эти слова.

Жизнь была замечательной. Он жил беззаботно. До тех пор, пока не отправился с Туберским в город и не потерял его. Хорошо, что теперь у него была Митикицкая. Плохо, что он не знал, что с ней делать.

Она не выходила из пещеры.

* * *

Стоял чудесный день. Птицы заливались, упиваясь звуками своего пения. Покрытые снегом вершины Верхней Сьерры четко вырисовывались на фоне бесконечного голубого неба. Необозримые леса, где деревья от самых маленьких, еще полных надежд и высотой с травинку, до мудрых столетних монархов тихо покачивались под ласковым ветерком, простирались повсюду, и им не было видно конца. Для существа эти картины были так же прекрасны, как кино. Но Элен Митикицкая сидела на камне во мраке пещеры и дрожала.

Существо не понимало, почему она дрожит. В пещере было тепло из-за минеральных источников и подземной тепловой активности.

Элен Митикицкой хотелось есть и ей надо было сходить в туалет. С тех пор, как Элен Митикицкая обнаружила, что она беременна, ей хотелось в туалет каждые двадцать минут. Все это было досадно, недостойно. Митикицкой казалось теперь, что природа на самом деле была не Матерью, а мужчиной, который прятался за занавеской и подсматривал, какую хорошую шутку он сыграл над женщинами. Элен обвела взглядом пещеру, сцепила зубы и направилась к приветливому свету, который манил снаружи.

Мышцы живота напряглись, она стояла и кусала губу. Не хочу думать о Ниагарском водопаде, Спарклеттс и Ллойд Вриджес, уговаривала она себя.

Митикицкая проворно приблизилась к выходу из пещеры, прижимая изящные наманикюренные пальцы к раздувшемуся мочевому пузырю. Ей надо в туалет. Ей не хотелось выходить, потому что там было существо. Возвращаться в пещеру тоже не хотелось, потому что там ей, извините, надо будет спать ночами (постучи по граниту). Элен выглянула, черные волосы сбились на одну сторону. Она прищурилась от яркого света. Кругом было так красиво. Она отметила это, хоть и была раздражена. Зима была удивительной теплой. Обычно земля вокруг губы Вебстера была покрыта снегом глубиной пять футов и больше, если подняться выше. Сейчас вокруг пещеры только местами лежали остатки растаявшего снега.

— Хэлло? — окликнула Элен.

Никакого ответа. Элен подумала, что сейчас у нее разорвется почка.

— Хэлло? — крикнула она громче. Потом собрала всю свою смелость, вышла на яркий солнечный свет и невольно вздохнула полной грудью. Свобода. Элен поискала глазами зверя, но в действительности ее гораздо больше интересовали кусты в нескольких ярдах от пещеры. Она быстро направилась туда. В пяти шагах от пещеры она застыла. На уступе в нескольких футах над ней находилось существо. Оно развалилось на камне, по форме напоминающем кресло для отдыха, положив руки под голову и закинув ногу за ногу. Оно любовалось закатом. Существо лениво посмотрело на нее. Митикицкая не шевелилась. Монстр тоже.

— Мне надо в туалет, — произнесла наконец Митикицкая.

Существо понюхало воздух и повернуло голову. Он метнул взгляд на розовые кроссовки «Найк», легко скатился со своего каменного насеста и на четвереньках подбежал к Элен.

— Уходи, — сказала Митикицкая и замахала руками.

Даже в таком положении его лицо было на уровне ее глаз.

Элен смотрела прямо перед собой, она видела его невероятные уши на голове, похожей на пулю. Существо легко наклонилось, как гибкий шимпанзе. Опершись на локти, оно обнюхивало обувь Элен шестого размера и трогало ее указательным пальцем.

В голове Элен стучало, и почки готовы были разорваться. Она не двигалась из страха, что сбудутся ужасные ожидания, и в то же время ей не хотелось намочить трусы. Этот огромный зверь с северо-западного побережья Тихого океана мог одним взмахом руки, одним движением челюстей отнять жизнь у нее, у ее маленького ребенка, и она (они) так и не успеют добраться до туалета.

Митикицкая решилась.

Она выпрямилась и развернула плечи.

— Я иду в туалет, вон туда, — громко объявила она свои лучшим укротительским тоном, сначала указав на себя, потом на заросли кустов под дубом. — Я иду туда. Одна. Ты оставайся здесь.

— Уф, — сказало существо, глядя вслед Элен, которая целенаправленно удалялась вниз по холму и скрылась в чаще. Он понюхал воздух и огляделся, потом поискал досаждающую ему блоху в правом боку. Подумаешь, большое дело. Иди. Ты от меня все равно далеко не уйдешь.

Через несколько минут с чувством огромного облегчения Митикицкая заправляла рубашку и застегивала джинсы. Но, как говаривал великий знаток леса Туберский, там не одно, так другое.

Элен Митикицкая умирала от голода.

Она вот уже восемнадцать часов, как ничего не ела. И хотя Элен знала, что человек может жить без еды две-три недели, она была твердо уверена, что умирает от голода. Может быть, смерть наступит не прямо сейчас, но ранняя стадия умирания уже пришла.

Сидя в пещере, она нарисовала в уме картину. Спасательная команда во главе с Фенбергом и ее родителями и друзьями из колледжа, а также Камали Молли (в комбинезонах цвета хаки, фирменных кожаных охотничьих сапогах до колен, с хромированными револьверами и с головными повязками на японский манер) находят ее, мертвую, лежащую навзничь на спине с синими губами и открытыми глазами, как будто она пыталась последний раз взглянуть на мир. Ей чудом удалось родить ребенка. Ребенок замечательный, только плачет, потому что умерла мать. Фенберг возьмет на руки малышку, а отец и мать будут плакать над телом мертвой Митикицкой. Все будут плакать. Они на руках отнесут ее вниз с горы, как королеву викингов, руки ее будут безжизненно свисать. А Молли и Майк поженятся и станут хорошими родителями ее малышке, хотя Молли сделает Фенберга несчастным, потому что она змея, но он это заслужил, потому что не любил Элен так, как она любила его.

Оранжевый край уходящего солнца скрылся за дальними горами, подобно заботливому молочнику, приносящему свет другим народам и в другие земли. На другом конце неба уже появилась почти полная луна. Сумерки. Температура скоро опять понизится до тридцати по Фаренгейту, и единственным убежищем Элен от ветра, холода и, может быть, внезапной метели была пещера. Митикицкая обыскала землю в поисках веточек и прутьев, чтобы развести костер, с раздражением отмечая, что ее руки стали грязными. Смешно, что некоторые вещи считаются само собой разумеющимися. Чистые руки, например. С водой проблем не будет. Будут с едой. В кустах она зачерпнула несколько пригоршней снега, чтобы смочить пересохшее горло, хотя, кажется, что жажда от этого только усилилась. Если бы у нее была какая-нибудь емкость. Элен задумчиво похлопала по животу, пытаясь успокоить его. Она была голодна, как хищник.

Она подумала о белочке.

Как ее можно было приготовить?

А почему обязательно надо было готовить белку?

Нет, Митикицкая, ты не можешь позволить себе быть здесь примадонной, особенно, если ты ешь за двоих.

Умерла ли белочка естественной смертью? А может, от бубонной чумы? Бешенства? Анемии? Прекрати, Элен.

Митикицкая сложила камни в небольшой круг, потом притащила к ним большую ветку. Она раздобыла куски дерева поменьше и положила более тяжелую ветку наверх, чтобы ее можно было подвигать но мере сгорания. Все это время существо сидело на корточках, обняв себя руками, и наблюдало за ней.

Она поборола первоначальный ужас от постоянного присутствия твари. Правильным словом здесь было слежка. Оно было таким удивительно большим и, несмотря на то что Элен находилась на воле и не была заперта, она чувствовала себя так, как будто была заперта в стойле с быком. Она всегда ощущала его присутствие, и при малейшем звуке или движении с его стороны сердце ее начинало биться.

Существо заворчало.

Элен подпрыгнула.

Потом она глубоко вздохнула и продолжила свое занятие. Она, конечно, могла пережить ночь, не поев. Она останется голодной, но это было лучше, чем съесть что-нибудь не то, от чего ее стало бы тошнить и что повредило бы ее маленькому ребенку. Завтра она поискала бы какую- нибудь безвредную пищу. Может, ягоды, размышляла она, не зная, что время ягод прошло несколько месяцев назад. Между тем она постарается разжечь большой костер, который мог бы привлечь внимание какого-нибудь лесничего или поисковой партии, которая, Элен была в этом уверена, ищет ее.

Элен набрала груду камней величиной с кулак разной формы и минут пятнадцать стучала ими. Время от времени ей удавалось высечь искру, но пламени не было. Существо наблюдало. Элен знала, что ей нужен кремень, но кого она обманывала? Она не распознала бы кремень, даже если бы сидела на нем.

Существо опять заворчало. На этот раз занятая свои делом Элен не обратила на него внимания. Оно снова заворчало и село, выпрямившись, потом залаяло и энергично замахало рукой.

— Я развожу большой костер, чтобы поисковые самолеты нашли нас и сбросили на тебя напалм, — сказала Митикицкая, продолжая стучать камнем о камень.

Существо, нахмурившись, посмотрело в небо, потом на Митикицкую, потом на сложенный костер. Оно подошло к Элен.

— Эй! — крикнула Элен. — Какого черта тебе надо? Убери от меня лапы.

Существо осторожно взяло Элен за руку и повело в темную пещеру. Там оно посадило ее на пол. Через несколько секунд оно вернулось с камнями и растопкой. Элен напрягла зрение, пытаясь рассмотреть, что оно делало. Оно складывало костер. Круг не был таким идеально круглым, как у Элен, и бревна с ветками он складывал не совсем по инструкции бойскаутов, и все же это был костер.

— Здесь нельзя разводить костер, ты, тупица, — сказала Элен. — Я задохнусь от дыма. Здесь нет вентиляции.

Существо посмотрело вверх и понюхало, потом выползло из пещеры. Через несколько минут Элен тоже попыталась выйти, но ее встретило предупреждающее гортанное ворчание.

Отлично, подумала Митикицкая и села, сложив руки. Проклятый монстр.

Было уже совсем темно и страшно. Существо вернулось, когда наступила ночь, перестали квакать лягушки и умолкли сверчки. Его не было примерно полчаса. Не было даже слабого вечернего света, проникающего снаружи в пещеру, когда оно вошло, пригнувшись и что-то волоча за собой. Видеть Элен ничего не могла. Она могла воспринимать только звуки и запахи.

Существо чем-то шелестело, и Митикицкая услышала откуда-то знакомые щелчки. Пещера вдруг осветилась тусклым, мерцающим светом и Элен увидела большой грязный ноготь большого пальца, который щелкал зажигалкой над соломой и ветками. Существо нагнулось над костром и осторожно дуло в пламя, как его научил Туберский. Вскоре Митикицкая радовалась небольшому, но уютному костру.

Существо село и смотрело, как искры и дым поднимаются вверх над головой Элен и исчезают в естественном вентиляционном отверстии в другом конце пещеры. Потом существо выползло наружу, и Элен заметила, что в том месте, где оно сидело, пакет. Она посмотрела в сторону выхода, потом опустилась на четвереньки. В сумке были металлические тарелки, кофейные чашки, котелок, кофейник с ситечком и сковорода. Элен прыгнула назад на свое место, стараясь принять беззаботный вид, когда услышала, что тварь возвращается. Оно несло три бело-зеленых морозильных ящика фирмы \"Колеман\".

— Как во сне, — громко вырвалось у Элен. Но она знала, что это был не сон.

Снежный Человек открыл крышку одного из ящиков и вытащил два больших пакета картофельных чипсов. Он открыл один из них зубами и счел своим долгом покачать головой, изображая «нет» и давая этим понять Элен, что пластиковая упаковка была несъедобной, как когда-то объяснил ему Туберский. Он взял кусочек и сделал вид, что ест, потом передал весь пакет Элен. Он одобрительно смотрел, как Элен запустила руку в пакет и захрустела чипсами.

Ничего не было вкуснее этих объедков.

Существо порылось еще в ящике и вытащило оттуда упаковки с сосисками, булочки, несколько упаковок кока-колы, печенье и, конечно, попкорн. В тайнике Туберского были и другие вещи. Существо принесло Элен одеяло с белыми, зелеными и желтыми полосами, надувной матрас, подушки и кассетный проигрыватель без батареек.

Митикицкая подумала, что из этого получился бы отличный репортаж. Черт. Кто напечатает его? Она немедленно исключила из числа претендентов большую часть периодических изданий страны. Возможно, \"Нэшэнэл Инкуайерер\". Вдали завыл койот. Существо сидело напротив нее, скрестив ноги, и, сосредоточившись, как учил его Туберский, аккуратно протыкало сосиски прутиками и держало над огнем.

— Уф, — сказало существо, подумав, что не хватает только хорошего фильма. Внутренние часы говорили ему, что завтра в кинотеатре будут новые фильмы. И завтра должно было наступить полнолуние.

Глава XVIII

Фенберг делает заявление

— Кто согнул мои решетки?

— Он, — хором сказали Фенберг и Туберский, показывая на Бина Брэса Брауна. Бин яростно закивал головой в знак согласия.

— Все равно, черт возьми, — сказал шериф Буба Фенберг, расстроенно осматривал окно. Было удалено сантиметров тридцать бетона, и три прута стальной решетки были артрически изогнуты. — Зачем вам это понадобилось?

— Мы пытались бежать, — послушно ответил Туберский.

Буба задумчиво погладил перламутровую рукоятку лежавшего в кобуре пистолета.

— А ну, давайте отсюда, — приказал он. Хотя Буба и был расстроен, тембр его голоса оставался глубоким и хриплым от непрерывного потребления сигар и плохого кофе. — Я скажу одно. За ремонт заплатите из своих карманов.

Фенберг подозрительно посмотрел на кузена, потом на открытую дверь камеры.

— Вы свободны… при одном условии.

Буба Фенберг всю ночь провел верхом на лошади в очередной экспедиции по самым глухим местам Бэсин Вэли. Он не нашел никаких следов Митикицкой или монстра. М.Дж. Беган предложил изменить стратегию. Туберский был единственным, кто мог быстро и точно привести их к зверю, поэтому Беган поручился за Фенбергов при условии, что Джон и Майк возглавят отряд по спасению Элен. Охотники отправятся в путь на рассвете, и братья Фенберг не смогут ничего придумать, потому что их будет окружать сотня вооруженных людей, получивших приказ стрелять при малейшей попытке к бегству.

Перед расставанием Фенберг проинструктировал своего младшего брата просмотреть все имеющееся у него снаряжение для сафари. Сети, ружья, капканы, транквилизаторы. Фенберг смотрел, как Туберский выходит через боковую дверь с ключами от его пикапа, и на лице Фенберга отражались боль и злость. Джон был неаккуратным водителем.

Снаружи Фенберг попал под ослепительный свет сотен тысяч ватт и вынужден был продираться через толпу орущих людей. Ему в лицо совали микрофоны и фотоаппараты.

Мистер Фенберг, это правда, что вы видели, как Большая Нога унес прошлой ночью одного из ваших репортеров? — Новости о смелой попытке к бегству распространились быстро. Пресса проводила аналогии. О да, \"Красавица и чудовище\", фея и Кинг-Конг.

— Вы были помолвлены с журналисткой, мистер Фенберг?

Фенберг медленно прокладывал плечами дорогу через городскую площадь в спасительное помещение редакции \"Багл\".

— Это тот же самый зверь, который, как полагают власти, совершил десять убийств и занимался людоедством в округе Бэсин?

— Это правда, что ваш наполовину- родной брат три месяца жил в пещере со снежным человеком?

Фенберг остановился у двери и повернулся лицом к множеству слепящих огней и выкрикивающим вопросы журналистам.

— Тихо! — крикнул кто-то. — Он хочет сделать заявление.

Фенберг прикрыл глаза от света.

— Он мне брат не наполовину, — сказал Фенберг, — он мой настоящий брат. Джон изменил имя несколько лет назад по соображениям карьеры.

Фенберг повернулся и вошел внутрь, оттолкнув нескольких пытавшихся последовать за ним журналистов.

Тем временем Рыжая Собака Рассмуссен протиснулся в отверстие между изогнутыми прутьями решетки размером с фаллопиеву трубу и стал первым человеком, которому удалось совершить побег из тюрьмы Бэсин Вэли за всю 131-летнюю историю ее существования.

Глава XIX

Миссис Беган в баре

В тени старого вяза, на углу Пичлэнда и Шестой улицы, располагалась аптека Даббери, открытая до семи. Там были мраморный фонтанчик, коробки для сигар за стеклянной витриной, бисер, почтовые открытки, двойные лезвия для бритья, старомодная деревянная телефонная будка, стойка с пыльными солнцезащитными очками и почти полная коллекция всех комиксов, которые печатались в Америке.

Аптека Даббери была вторым домом Клиффорда Фенберга, и он терпеливо ждал там с 2.45, времени, когда заканчивались занятия первого класса, до 3.30, когда его забирал Злючка Джо. Аптекарь не делал Клиффорду замечаний, когда тот листал томики книг \"Серебристый Серфер\", \"Великолепная четверка\", \"Зеленая лампа\" или «Бэтмэна». Клифф презирал альбомы Диснея и Арчи в мягких обложках. Ему больше нравились насилие и телепатия. С понедельника по пятницу он сидел там на крае стула и читал, посасывая через соломинку кока-колу и рассеянно стуча ногой по стойке.

Комиксы давали ему фантастическую надежду, что, может быть, и он такой же неуязвимый, испытанный в деле, что ему нельзя причинить боль, его не берут пули и ему не страшно никакое зло в мире. И главное, что он выше всех запретов. Здесь у Клиффорда было много общего с Туберским. Он тоже легко схватывал идиотские философские и метафизические концепции и, казалось, ничего не боялся. Но на самом деле он боялся. Пусть он очертя голову бросался с кулаками на любого, от сверстника до девятиклассника. В конце концов, он тоже не был железным. Он был просто маленьким мальчиком.

Он любил Элен.

Он любил Фенберга, хотя не знал, как надо вести себя с ним. У других детей были родители. У Клиффорда был Фенберг. Майк брал его на руки и читал ему книжки, всегда с разными интонациями. Он поддавался Клиффорду, когда они боролись. Как бы ни был Фенберг занят газетой или домашними делами, он всегда готов был остановиться, посмотреть Клиффорду в глаза и ответить на любой вопрос. Фенберг разрешал Клиффорду готовить, сажал его на колени и позволял управлять ковшом трактора. Он приходил в восторг от любой нарисованной им простейшей фигуры, чем-то напоминающей рисунки Пикассо.

Но у Фенберга не было мягкости Митикицкой. Элен никогда не была хмурой, а если обнять ее, она была такой упругой и мягкой. Она слушала внимательно, как и Фенберг, но теперь, когда Клиффорд плакал, он мчался к ней. Она разрешала Клиффорду сидеть у своих ног и обнимать их, когда читала ему. Все неприятности забывались, когда она убирала со лба падающие ему в глаза волосы и, хотя он слегка сопротивлялся, вытирала засохшие крошки с губ и щек влажным полотенцем. Когда Клиффорд думал о Митикицкой, он всегда вспоминал Рождество и пахнущий духами светло-голубой свитер под цвет ее глаз.

Клиффорд прилежно перевернул страницу. Черт. Он любил их обоих и считал, что они прекрасная пара. Но неужели в Клиффорде было что-то такое, что отталкивало людей? Клифф никогда не видел своих родителей. На самом деле лишь по счастливой случайности они оставили Клиффорда дома пять лет назад. А то лежал бы он животиком вниз, вросший в какой-нибудь не нанесенный на карту ледник. Они много разговаривали с Туберским о том, что такое жизнь, о том, что она никогда не кончалась и люди не умирали, а просто меняли тела, как меняют одежду. Человек всегда возвращался и заводил новых друзей. Клиффорд надеялся, что Элен не сменила одежду. Он только начал узнавать ее. Больше всего ему не хотелось, чтобы одежду сменили Фенберг и Туберский, потому что тогда старшим стал бы Злючка Джо, а какой ребенок заслуживает такой участи?

Клиффорд просмотрел последние рисунки Супермэна и закрыл комикс. Мысли его перенеслись в область теологии. Мог ли Супермэн победить в битве Бога? Наверно, нет. Почему каждому хочется первым делом победить Бога? Почему Бог не попросил Супермэна победить дьявола? Хороший вопрос. Надо будет обсудить это с Туберским, он большой специалист в таких вопросах.

— Пардон, псих, — сказал Злючка Джо, толкнув Клиффа.

— Пардон, псих, — ответил Клиффорд, пихнув Джо локтем. Это было скорее приветствие, чем прелюдия к стычке. Джо заглянул через плечо Клиффорда, проверяя, какой комикс тот рассматривал. Убедившись в том, что этот комикс он уже читал, Джо не стал конфисковывать его.

— Майка и Джона только что выпустили, — сказал Злючка Джо, как будто в этом не было ничего особенного. — Майк просил прийти к нему в редакцию.

* * *

Фенберг стоя прихлебывал чай и смотрел на то, что творилось снаружи. Репортеры все еще выкрикивали ему вопросы в выходящее на улицу окно редакции. Вспышки, искаженные лица — сцена была сюрреалистичной, как будто смотришь в аквариум, наполненный сумасшедшими, кричащими рыбами.

В камине редакции тлел огонь. Малулу отключила телефоны, входная дверь была закрыта на задвижку. Она читала \"Семейный круг\" и жевала глазированное печенье. Фенберг разыграл целое представление, делая ей комплименты по поводу новой прически и дипломатично говоря, что она \"…спортивная, должно быть удобная, идет вам\", вместо того чтобы сказать ей, что она похожа на тренера бывшей команды пловцов Восточной Германии.

— Мистер Фенберг! Мистер Фенберг! — прозвучал за стеклом приглушенный голос репортера. — Не можете ли вы пролить свет на эту совершенно фантастическую историю?

— Нет ли у вас ключа к разгадке? — умолял другой.

Фенберг размышлял.

Он склонился над старым справочником «Роял», а потом свернул лист. Через некоторое время он снова, не торопясь, прошел к окну. Корреспонденты столпились у окна, читая надпись \"ПОЛ — МОРЖ\".

Репортеры молча шевелили губами, стараясь разобрать слова.

Фенберг вычислил, что им будет над чем поработать в ближайшие десять-двадцать лет. Он дернул за старый шнур жалюзи.

Фенберг услышал знакомый топот и отвел руку с чашкой в сторону, чтобы не пролить чай на Клиффорда. Клиффорд выскочил из задней двери. Он обнял Майкла за ногу и, вцепившись в него, уселся на башмаки Фенберга. Он сказал, что убьет Фенберга и спустит его в унитаз. В переводе это означало, что он страшно рад видеть Фенберга, но не хочет, чтобы Фенберг об этом знал. Фенберг спокойно посмотрел на мальчика, сидящего на его туфлях:

— Ты, наверно, хочешь, чтобы я тебя обнял?

— Да, — ответил мальчик с лицом, похожим на сыр.

— Разве я не обнимал тебя на прошлой неделе? — спросил Фенберг с наигранной суровостью.

— Да, — хихикнул Клиффорд.

— Что ты сделал с моим объятием?

— Не знаю.

— Ты потерял его?

— Да?! — Обычно бледный Клиффорд раскраснелся. Фенберг свободной рукой схватил младшего брата за ремень и поднял его. Клиффорд повис у Майка на шее. Злючка Джо вошел минутой позже и застал их в этой позе.

— Как они вели себя? — спросил Фенберг Малулу. Уголок ее рта саркастически опустился. Живя последние два дня у Малулу, Клифф и Джо слегка увлеклись неконструктивным сопротивлением. Джозеф уговорил Клиффорда говорить женским голосом. По телефону они заказали несколько десятков мойщиков и чистильщиков и вызвали их в разные дома Бэсин Вэли, выбранные случайным образом. За этим последовали другие телефонные розыгрыши. Например, резервация столиков в ресторане на сорок человек. А поставщики пиццы \"От Джона\" потратили уйму бензина при доставке пиццы людям, которые ее не заказывали. Джо и Клиффорд придумали также фиктивного мистера Лесса, которого вызывали из кегельбана. \"Мистер Лесс… Мистер Лесс… Вызовите мистера Дика Лесса\".

— Они были просто ангелами, — сказала Малулу, меланхолично засовывая на место кошелек. Ложь доставляла ей боль. — Обед будет через час. Мальчики должны подойти к этому времени.

— Все в порядке, Малулу, — сказал Фенберг. — Я сам поведу их сегодня обедать.

Клиффорд издал восторженный крик, и Фенберг послал его зарезервировать столик за два квартала отсюда.

— Закажи столик на четверых.

Пробормотав, что готовить на девятерых все равно, что на семерых, Малулу выкатилась за двери.

Джо и Фенберг остались в помещении одни.

— У тебя найдется минутка? — спросил Фенберг, выключая свет. Он разгреб догорающие поленья в камине, последнее вспыхнуло ярким пламенем.

— Ты ведь не будешь начинать душевную речь об обязанностях, которые лежат на мужчинах? — осведомился Злючка Джо. При слабом свете камина было видно, как на лице Фенберга появилась пара новых морщин.

— Почему ты спрашиваешь об этом? — улыбнулся Фенберг.

— Я узнаю тон. — На Джо была черная кожаная куртка и клипса в ухе. Фенберг не разрешал ему прокалывать ухо.

— Расслабься. Тебе это сейчас не грозит, и, если не хочешь, мы не будем беседовать на темы человечности. Мне нужно обсудить с тобой кое-какие дела.

Джо стоял наполовину в тени, прислонившись к двери. Он так и не простил ни родителей, ни Трейси за то, что они умерли. И он постоянно следил за Фенбергом, подозревая его в том, что и он уйдет.

— Утром Джон, Чарли, Бин и я уйдем, — начал Фенберг. — Джон хорошо ориентируется в лесу. Если кто-то и может найти Элен, то только он.

Джо хотелось спросить Майка, скучал ли он по Элен, но он не смог.

— Вы собираетесь туда с шерифом?

Фенберг засмеялся:

— О, нет.

С отрядом в сто человек? А за ними потащится вдвое большее количество репортеров, от которых будет больше света, чем в Лас-Вегасе? Нет-нет. Цирк, хоть палатку натягивай. Кроме того, ни Фенбергу, ни Туберскому не улыбалась мысль идти в лесу рядом с мистером Беганом или с братьями Магоногоновичами за спиной.

— Буба думает, что мы пойдем с ними на рассвете, но у нас другие планы. Об этом, конечно, Джо, должны знать только ты, я и эти стены.

Джо кивнул.

— Может быть, нас не будет одну ночь, может, неделю. Может, больше. Если не считать баловства со звонками, вы были молодцами, — сказал Фенберг и пошевелил угли в камине. — Я был бы тебе очень признателен, если бы ты занялся газетой в мое отсутствие.

Джо живо среагировал, но Фенберг этого не заметил в темноте.

— Это из оперы \"дадим-юному-право нарушителю-урок-ответственности\"?

Фенберг отрицательно покачал головой:

— Я никогда не считал тебя малолетним правонарушителем. Мне просто нужна помощь.

— Ты ведь вернешься, а? — это прозвучало как обвинение.

— Я всегда возвращаюсь, — ответил Фенберг. Он вздохнул. \"Это другие не возвращаются\", — подумал он.

— Ты можешь пропускать иногда уроки, но не слишком много. Я уже поговорил с твоим директором. Он находит, что это хорошая мысль. Вот, — сказал Фенберг, передавая Джо тяжелый коричневый пакет. — Инструкция, как издавать газету, используя валяющиеся под рукой вещи. Там еще наличные — последние остатки баснословного состояния Фенбергов. — Триста долларов. — Тебе хватит статей на ближайшие две недели. Большинство из них годятся на все времена, и к ним прилагаются негативы фотографий. Помещай больше картинок. Если напишешь что-нибудь, пусть Малулу проверит грамматику. Не допускай ругательств в печатных материалах.

Майкл широко улыбнулся:

— Кроме того, ты сейчас присутствуешь на настоящей церемонии передачи. В этом пакете твое первое задание.

Джо молча взял конверт.

— Я хочу, чтобы ты поместил это на первом листе, как знамя размером в восемь колонок. Напечатай жирным шрифтом, — сказал Фенберг, указывая на написанную от руки бумагу, где красными чернилами были сделаны пометки для наборщиков. — У меня и у Туберского есть страховки. Но, что касается Джона, боюсь, тебе придется разыскать тело и принести его в их штаб-квартиру.

Злючка Джо не засмеялся.

— Я оставил завещание.

Джо был теперь ближе к камину. Фенберг увидел, что брат смущен и испуган, и ему даже хотелось плакать. Он подавил желание обнять Джо за плечи и похлопать по спине. Джо не был любителем пообниматься. Фенберг спросил, были ли у Джо вопросы. Нет, у Джо их не было.

Фенберг посмотрел на последние не желающие догорать поленья. Потом на брата, который тоже смотрел в камин. Суровое и все же такое детское лицо. Они с Джо были очень похожи.

— Мне жаль, что ты иногда целыми вечерами шатаешься по улицам или проводишь их в кино. Жаль, что в тринадцать лет тебе приходится испытывать унижение от того, что попадаешь от одной няни к другой. Жаль, что рядом нет меня и что у нас нет МТВ. И мне действительно очень жаль, что нет наших папы и мамы и мне бы очень хотелось, чтобы ты не принимал на свой счет, когда близкие люди умирают. Это вовсе не бросает на тебя тени. В нас есть что то такое, что боготворит боль и ждет ее. Эта черта особенно присуща нам с тобой, и мне бы хотелось, чтобы ты он нее избавился. — Фенберг хотел сказать что-то еще, но в нем поднялись давно знакомые ему чувства. Он хорошо знал, как их подавить.

— Пошли, — сказал Фенберг, — надо поесть.

Он сгреб свое пальто и обнял Джо за плечи, почти свалив его.

— Мы — против чокнутых?

— Да — против чокнутых, — повторил Джо и кивнул.

* * *

Ресторан \"Билл и Эмма. Рыбные блюда\" больше всех приближался к понятиям о хорошем ресторане. От «Багл» до него было одиннадцать домов. У \"Билла и Эммы\" почти всегда царил полумрак. Столики были накрыты красными скатертями в тон кабинкам.

Этим вечером Патси Клайн, как всегда, мелодично оплакивала потерянную любовь по автоматическому проигрывателю. Фенберг изучал этикетку на пивной бутылке, не обращая внимания на Клиффорда. Младший брат повис на руке Майка, взгляд его был направлен куда-то в пространство. Он болтал ногами и стучал ими по стенке кабины. Джо разбирался с пакетом, содержащим информацию, которую оставил ему Фенберг. Туберский все еще занимался упаковкой припасов. Шериф прислал ему для компании двух помощников и трех добровольцев из отряда. Все были вооружены до зубов.

Когда братья Фенберг закончили обед, было еще около шести, время слишком раннее для обычного наплыва посетителей. У стойки бара находилось несколько репортеров. Они оглядывались. \"Наверно, разговаривают о нас\", — подумал Фенберг. Помощник, которому поручили наблюдать на Фенбергом, сидел за маленьким столиком в другом конце ресторана и пил кофе. В дальнем конце бара сидела женщина. Она курила сигарету, наклонившись над мартини. Она показалась Фенбергу знакомой, но в полумраке он не узнал ее. Может быть, журналистка. Или туристка. Она, однако, была блондинкой, как и Трейси.

Фенберг улыбнулся и сложил руки так, чтобы можно было дотянуться до фотографии в кармане. Ему начинало не хватать часов в сутках, чтобы думать об обеих — Трейси и Митикицкой.

Возможно, ему стоит завести расписание. Думать о Трейси с восьми до девяти, позавтракать. Беспокоиться об Элен с двух до шести, обед. Потом беспокойство о прочем до самой ночи, потом кошмары.

Клиффорд дернул Майка за рукав и потянул его вниз, чтобы тот нагнулся и можно было шепнуть ему на ухо.

— Ты любишь Митикицкую? — спросил Клиффорд, не в силах справиться с длинным польским именем.

Фенберг взглянул на брата. Клифф покраснел. Фенберг всегда отмечал, что с детьми надо быть очень осторожным. Фенбергу не хотелось, чтобы традиционная мужская бесчувственность передалась следующему поколению.

— Она очень привлекательная, — ответил Фенберг. Вопрос был уместным, особенно если учесть, что ему все же удастся вызволить ее, отняв у этого огромного людоеда — последнего увлечения своего братца. Они, возможно, могли бы пожениться, у них был бы ребенок, и они бы жили на ранчо. Было приятно, хотя и не обязательно, любить ее.

Любил ли он?

— Любовь — это поведение, — сказал как-то Туберский. — А не эмоции, не чувство.

Фенбергу было интересно, где брат набрался этих мыслей. Самое ужасное было то, что Туберский всегда оказывался прав.

— Если расширить наше определение, это значит ставить свои нужды позади нужд другого, — продолжал Туберский. — Это очень практично.

А как быть с этими глупыми чувствами? Влюбленность. Воспоминания.

— Воображаемые картинки, химическая атака. Мы создаем в уме приукрашенный образ и обожаем его, заставляя несчастного идиота соответствовать этому образу. Как это ни печально, наш бог или богиня в конце концов превращаются в чудовище. Нас терроризирует образ, который мы же сами и создали. Не путайте секс, детскую болтовню и романтику с любовью. Я не верю, что мы можем любить. У меня такое чувство, что любовь приходит откуда-то изнутри, из какого-то невидимого места, может, из души. Хорошо бы понять, — рассуждал Туберский.

Фенберг ходил с Трейси в первый класс. Сколько он знал Элен? Три месяца? Митикицкая была хорошенькой и забавной. С ней было хорошо, она разбиралась в практической стороне жизни. Она была решительная, готовая поддержать в трудную минуту. И она хорошо целовалась. Она была загадочной, независимой и достаточно противоречивой, чтобы оставаться интересной и после первой стадии их взаимоотношений. Он мог бы перечислить длинный список того, что было в них общего, все то, за что он уважал ее. Но любить ее он не мог. По крайней мере, согласно классификации Туберского. Он не мог ставить свои нужды позади нее, потому что он не мог забыть Трейси.

— Но я люблю Трейси, — сказал Фенберг.

Этот разговор состоялся между ним и Туберским задолго до этого. Туберский наводил порядок в амбаре, а Фенберг смотрел, что само по себе было необычно.

— Нет, — сказал Туберский. — Ты не можешь любить того, кто ушел. Ты можешь с любовью вспоминать о них. Или скучать до потери сознания, чем ты и занимаешься. Это болезненная привязанность. А настоящее счастье в том, чтобы не быть привязанным. Не так ли?

Туберский поднял железную плиту и перенес ее из одного конца амбара в другой. Он упивался трудом, передвигая предметы весом двести фунтов и более.

Всю остальную работу он не считал мужской.

Фенбергу хотелось ударить Туберского по носу. Не из-за его отношения к работе, а потому что он был прав. Все радостные моменты в его жизни были связаны с созерцанием, во время него. Они вовсе не имели ничего общего с образами, жившими в его любящей памяти. Эти как раз делали его несчастным. Желание Фенберга ударить Туберского по носу подогревалось еще тем, что тот ясно показал ему разницу между несчастьем и счастьем и взвалил на его плечи ужасный груз выбора.

Это было совсем не так просто, думал Фенберг. Нельзя было просто сказать: \"Я никогда больше не буду вспоминать чудесное время, которое мы провели с Трейси\". Было и другое. Элен, черт возьми, пугала его, потому что, когда Фенберг слишком жестко шутил или придирался, бывало, что проявлялась старая семейная черта и он терял чувство меры, и, раз начав, он мог продолжать, и продолжать, и продолжать, пока все не выливалось до конца, она молча смотрела на него с грустной улыбкой.

Злючка Джо вернулся к столу с видеовойны на игральном автомате, побежденный, но уверенный в успехе при наличии большей финансовой поддержки.

— Дай мне еще немного монет.

Фенберг порылся в кармане. Он попытался сказать Джо: \"Только еще одну игру\", но ему помешал крик.

— Это сукин сын, — пронзительно кричала женщина в затененном конце бара.

— Она говорит о тебе, — сказал Джо Клиффорду.

Клифф поднял вверх маленький пальчик, но тут же выскочил из кабины и побежал за братом к игральным автоматам.

Фенберг, прищурясь, вглядывался в красную полутьму. Женщиной оказалась Линда Беган, жена М.Дж. Бегана. Она была с пластырем. Фенберг бросил на стол несколько купюр и вышел из кабины.

— Давай. Пора идти.

Забыв о Фенберге, мальчики, как загипнотизированные, следили за красными и зелеными лазерными вспышками и взрывами. Подсчитывались очки.

— Пошли…

Миссис Беган неловко повернулась и смотрела на них. Автомат был на расстоянии нескольких стульев от нее.

— Позвольте им остаться, — сказала миссис Беган, держась за стойку бара, чтобы удержать равновесие.

Фенберг улыбнулся и вежливо кивнул в знак приветствия, потом опять повернулся к мальчикам.

— Кое-кому здесь надо повеселиться, — сказала она, бросив злой, мутный взгляд на бармэна. Он не хотел ее больше обслуживать.

— Никто больше не дает людям повеселиться. Знаете, какая сейчас проблема во всем мире? — Она разделила свой вопрос и свое внимание между Фенбергом и бармэном. — Все… ходят и убивают всех.

— Время от времени это, действительно, бывает непростительно, — согласился Фенберг.

— Последний… — Фенберг хотел сказать «мяч», но в игральных автоматах не было мячей. Он кончил тем, что сказал «раз» и объявил мальчикам, что им пора уходить.

— Бармен! Еще стакан! — крикнула она.

Бармен только вытер стакан и покачал головой.

— У меня есть деньги! У меня много денег!

Она порылась в кошельке и вытащила измятую пачку двадцати- и пятидесятидолларовых купюр. Несколько упало на пол. Она неловко нагнулась, пытаясь подобрать деньги. Фенберг помог ей сесть и поднял деньги.

— Ты хороший мальчик. Я дам тебе на чай, — сказала она, осторожно вытаскивая измятую двадцатку.

— Она проводит здесь несколько вечеров в неделю, Майк, — сказал бармэн. — Она очень хороша для бизнеса. Я мог бы открыть еще один бар на те суммы, которые она здесь оставляет. Но сегодня она примерно на четверть перебрала свою норму.

Взгляд ее лениво скользнул мимо Фенберга вдаль. Фенберг никогда не задумывался об этом, но когда бы он не встретил миссис Беган днем, она всегда выглядела немного больной. Красный нос. Она всегда была в очках, за которыми прятались водянистые глаза и болезненная, анемичная внешность. Фенберг считал, что причина в том, что она живет с М.Дж. Беганом. Она ловко выхватила купюру у Фенберга.

— Ты не из тех, кто берет деньги у женщин, — сказала она и засмеялась. — Нет. Я дам тебе более подходящую награду. Ты газетчик, — сказала она заплетающимся языком, — как мой муж. Ха!

Она засмеялась над свой шуткой.

— Мой муж не очень хороший газетчик. Мой муж не хорош ни в чем. Ты хороший газетчик. Ты умеешь хранить секреты? — Она положила руку Фенбергу на плечо.

Майкл увидел кислое лицо стоящего позади нее Джо.

— Я читаю твою газету, — шепнула она. — Ха!

\"Какое приятное дыхание\", — подумал Фенберг.

— Это очень хороший секрет, и ты должен обещать мне, что не напечатаешь его в твоей газете. По крайней мере, не на первой странице. Обещаешь?

Любопытство Фенберга было возбуждено, и он вынужден был согласиться.

— Слово скаута, — сказал он, подняв руку. Он слегка отвернулся, чтобы подышать свежим воздухом.

— Он не тот, за кого себя выдает, — сказала она чуть слышно.

— Кто? — пожал плечами Фенберг.

— Видите ли, с Мартином тяжело жить.

— Я не удивлен. — Фенберг заметил черно-синий синяк за стеклами очков.

— Он медленно убивает меня. Он убивает все, везде, где бы мы ни жили, он убивает. Дети просто ненавидят его. Вы знаете, что я пью из-за него?

— Вы не думали о том, чтобы покинуть его? — спросил Фенберг, стараясь проявить симпатию.

Миссис Беган испуганно покачала головой. Нет. Она приложила палец ко рту.

— Я не могу. Я — трусиха. И еще я пьяница. Я уходила. Я забирала детей, вещи и уходила, но он всегда находил нас. И тогда приходилось расплачиваться. Ох!

Она хихикнула:

— Я пошутила.

Фенберг поднял голову. Ему показалось, что что-то летает вверху.

— Понимаешь, Мартин — дьявол. Это смешно, потому что Мартин — дьявол, прячущийся за библией.

— Мне не хотелось бы судить, но с ним, действительно, кажется, временами бывает трудновато, — согласился Фенберг.

— Нет, нет, нет, нет, нет, нет. — Она вцепилась в ворот рубашки Фенберга.

— Осторожно. Это чистый хлопок, — сказал Фенберг, отстраняясь.

— Ты не понимаешь. Я хочу сказать, что он настоящий дьявол, — сказала она и подняла над головой два пальца, изображая рога.

— Пойдем, женщина. Тебе уже хватит.

Линда Беган стала белой как полотно.

Нижняя губа дрожала. Фенберг повернулся и увидел стоящего позади него мистера М.Дж. Бегана. Беган выглядел ужасно. Лицо было пепельно-серым. Он заметно похудел, волос на голове убавилось, и глаза бегали. Он напоминал больного, схватившего дозу радиации.

— Я ничего не сказала. Мы просто выпили немного вместе. Я сейчас приду, ладно? Ты еще не ужинал? Я организую что- нибудь? Да-да. — Она, покачиваясь, встала со стула и пошла большими я-не- пьяная шагами к двери. По пути она бормотала: — Я выпью кофе, и все будет хорошо. Я приготовлю что-нибудь тебе и детям, как только мы придем домой. Я приготовлю.

В ресторане было тихо.

— Извините за сцену. Надеюсь, она не смутила вас, Майкл, — сказал М.Дж. Беган. Темные глаза мигали — усталые, встревоженные. — Увидимся утром.

Он помолчал, раздумывая, напомнить ли Фенбергу, чтобы тот не пытался ускользнуть пораньше, потом исчез.

— Видимо, обед у них в доме очень важная процедура, — сказал Злючка Джо.

Глава XX

О природе монстров и женщин

(Эта передовица, написанная Майклом Фенбергом, одиннадцатым и последним издателем \"Бэснн Вэли Багл\", была опубликована 12 марта, как раз перед тем, как он отправился на поиски Митикицкой).

Четвертое публичное извинение из серии А. Майкл Фенберг, редактор и издатель

Это ваша главная, исключительно выгодная передовая статья, три темы по цене одной колонки. Первое, я хочу принести свои извинения. К тому времени, когда эта газета попадет к читателям, я нарушу данное за меня поручительство. Извините. Более того, я еще раз прошу прощения за моего брата.

Для тех из вас, кто не коллекционирует публичные извинения «Багл» и не наклеивает их в семейную книгу с вырезками, я официально напоминаю, что за прошлые годы я трижды извинялся таким образом за Джона. Это четвертый и, я надеюсь, последний раз. Мы становимся слишком старыми.

Первое извинение, если я правильно помню, было опубликовано — примерно десять лет назад, в первые месяцы моей работы в качестве редактора. Я был молод. Я принял незрелое решение поручить Туберскому (в то время он имел фамильное имя Фенберг, Норвуд 3.) собрать давний долг с лесопильного завода Фергюссона (теперь вне дел). Состоялся обмен мнениями, но это не представляет особого интереса. Однако мистер Фергюссон сказал для эффекта, что он скорее станет слепым и импотентом, чем заплатит «Багл» хоть один цент из одной тысячи четырехсот долларов, которые он был должен нам. Подлец. Тем не менее, Фергюссон израсходовал изрядную порцию из дневного запаса его петушиного крика на нашего газетного агента и, после этого Джон пробрался сквозь орду введенных в заблуждение лесорубов (которые, я уверен, просто не хотели терять работу) и силой скормил несколько дополнительных выпусков «Багл» этому магнату от зубочисток.

Мы уверили всех бизнесменов Бэсин Вэли, что сбор денег по долговым обязательствам таким способом вовсе не является официальной политикой «Багл». Мы пообещали тогда, что этого больше не повторится. И, надо отдать нам должное, это не повторилось.

Я также помню, что приносил извинения за неудачное назначение Джона ответственным за концерт рок-группы \"Железная бабочка\" на встрече выпускников в Сэйдж Холл Парке в День Независимости 4 июля несколько лет назад (все деньги были возвращены), и, конечно, на первой странице были тут же напечатаны публичные извинения за то, что этот брат редактора, нанятый на короткое время в качестве помощника, загнал в угол неудачными замечаниями председателя родительской ассоциации из Индианы Грин.

Мы очень сожалели тогда и сожалеем теперь.

Что касается настоящего времени, мой брат оказался впутанным в серию особенно ужасных убийств. Единственным утешением является то, что все они были совершены за пределами города.

Итак, прошлой ночью мой брат пришел домой. И он был не один.

Последние несколько месяцев все мы прячемся и дрожим за крепко закрытыми дверьми и рассуждаем о происхождении таинственного убийцы, который охотится в нашей чудесной долине и поедает людей — местных жителей и туристов. Я думал, что это дело рук маньяка. Нет. Это монстр.

Я знаю, что это монстр, потому что сам видел его.

Дальше начинается непонятное.

Мой брат Джон сказал, что провел большую часть финансового квартала без связи с внешним миром в пещере с этим волосатым существом. Джон дал мне честное слово, что ни он, ни его человекообразный друг, насколько он помнит, никого не убивали и не ели.

Надеюсь, что так и было.

Прошлой ночью монстр Джона Туберского унес редактора этой газеты мисс Элен Митикицкую. Хороших репортеров трудно, но все же можно заменить. Но дело в том, что я люблю Митикицкую.

Я еще никому не говорил об этом.

Думаю, что это серьезно. Она разбила мне сердце на двенадцать частей, и мне так много надо ей сказать вплоть до предложения идти по жизни вместе, с детьми, индивидуальными пенсионными счетами и всем прочим. Я понял, что она так нужна мне, что даже этого мало, и я хочу просить ее, если она согласна, идти со мной по времени, подобно двум счастливым молекулам, в белых перчатках и круглых башмаках, держась за руки.

Любовь делает с мужчинами невозможное.