Я ткнул указательным пальцем в крышку стола перед ним.

Моласар с любопытством и в то же время с сомнением посмотрел на профессора.

 —  Так каково же на самом деле семейное положение Стейнара Бьёрнстада? — спросил я. —  Женат он или нет? И где искать его жену, которую он привез с Филиппин? На дне морском или в манильских трущобах? Или она сидит себе где-нибудь на Дальнем Востоке и координирует доставку наркотиков в Тронхейм?

— Кто притащит?

 —  Двадцать восемь лет в полиции  —  это не так уж плохо для пьяницы, —  пробормотал Брехейм. Он начал боком заваливаться на диван.

— Майор Кэмпффер. Он будет весьма рад оказать эту услугу! — засмеялся Куза и сам изумился. А почему бы и нет? Будет над чем посмеяться! Майор СС помогает уничтожить нацизм!

Я приложился к полупустой бутылке.

 —  Я сам видел, как Мюрму шел к Стейнару Бьёрнстаду. Таких случайностей не бывает.

— А с какой стати он станет это делать?

Полицейский заснул.

— Предоставьте это мне!

Я продолжал анализировать ситуацию.

Вегард положил мне руку на плечо. Часы за стойкой показывали без десяти семь. Я поглядел на батарею бутылок на столе и снизу улыбнулся Вегарду:

Куза уселся в коляску и покатил к двери. Мозг лихорадочно работал. Главное — найти правильный тон в разговоре с Кэмпффером, внушить ему, что Гленна просто необходимо доставить в замок. Куза выкатился из башни во двор.

 —  Я выиграл. На одну бутылку. Он помог мне подняться на ноги.

— Стража! Стража! — закричал он.

 —  Ну и дегенерат же я, —  сказал я. —  Пьяница и дегенерат. Красивая пара, верно?

Немедленно подлетел сержант Остер в сопровождении двоих солдат.

Мне пришлось обеими руками вцепиться в стойку.

— Позовите майора, — сказал Куза, изображая одышку. — Я должен с ним срочно переговорить!

 —  У тебя есть свободный номер для меня? —  спросил я. Я доехал до дому на такси, не раздеваясь, залез под

— Я передам вашу просьбу, — ответил сержант, — но не рассчитывайте, что он немедленно примчится.

душ и открутил кран с холодной водой. А потом проспал десять часов подряд.

При этих словах солдаты ухмыльнулись.

Было уже начало седьмого, когда, сидя за обедом, я раскрыл «Адрессеависен».

Марио удостоился пяти колонок.

— Скажите ему, что я узнал нечто весьма важное о замке, нечто такое, что требует немедленного решения. Завтра может быть поздно!

Зазвонил телефон. Это оказался Педер.

Сержант глянул на одного из солдат и кивнул в сторону задней части замка:

 —  Наконец-то, —  сказал он. —  Я пытался дозвониться до тебя целый день. Трижды мы к тебе заезжали, звонили в дверь. Вегард сказал, что ты утром взял такси и поехал домой.

 —  Правильно, —  подтвердил я.

— Быстро! — а второму указал на коляску профессора: — Позаботимся о том, чтобы майору Кэмпфферу не пришлось слишком далеко идти.

 —  Ты читал газеты?

Кузу повезли через двор настолько далеко, насколько позволяли разбросанные обломки стен, и оставили дожидаться майора. Профессор спокойно сидел, обдумывая предстоящий разговор. Ему показалось, что прошла целая вечность, прежде чем Кэмпффер появился в дверях. Он был без фуражки и явно раздражен.

 —  «Адрессу» только что взял. Но еще не знаю, что они написали.

 —  В «ВГ» твоя фотография, —  предупредил Педер.

— Что ты хотел мне сказать, жид?

 —  Бедная Марсела, —  сказала Леонарда.

— Это очень важно, майор, — ответил Куза нарочито слабым голосом, заставляя Кэмпффера прислушиваться. — И это не для посторонних ушей.

Шесть или семь газет валялись перед нами на столе. За неимением портрета Марио, большинство дали фотографию его сестры.

Пробираясь через обломки к профессору, Кэмпффер что-то бормотал себе под нос. Скорее всего, крепко ругался.

Теперь уже не я один верил в связь между этими убийствами.

 —  Надо ее навестить, —  предложил Педер. —  Ей нужны люди, чтобы поговорить, может быть, утешить. Ведь родственники как никогда далеко.

Куза и предположить не мог, какое удовольствие доставит ему затеянная игра.

Возможно, он обращался ко мне. В таком случае я этого не понял. Я изучал узор на паркете.

Кэмпффер наконец добрался до коляски и жестом велел всем убраться.

Включился холодильник. Глубоко вздохнув перед этим. По асфальту прошлепали кроссовки любителя бега трусцой. На верхнем этаже ребенок не хотел ложиться спать. Я поднял глаза.

— Надеюсь, это и в самом деле что-то стоящее, но если ты заставил меня лезть сюда из-за какой-то чепухи…

Оба они смотрели на меня с таким выражением, что мне не хотелось его комментировать.

Я поднялся. И врубился в стену. Проделал это несколько раз. Со всей силы.

— Мне кажется, я обнаружил новый источник информации о замке, — сообщил профессор тоном заговорщика. — В корчме поселился один человек. Я разговаривал с ним сегодня. Мне показалось, что он интересуется происходящими здесь событиями. Слишком интересуется. Судя по тому, с каким пристрастием расспрашивал меня обо всех подробностях.

Наконец я остановился, прислонившись лбом к стене.

— А почему это должно меня интересовать?

 —  Не смотрите так на меня, —  сказал я.

— Видите ли, он сделал несколько замечаний, показавшихся мне странными. Настолько странными, что по возвращении я сверился с найденными здесь книгами и обнаружил там сведения, на которые он ссылался.

Педер что-то пробормотал, вроде того, что никто меня в случившемся не упрекает.

— Что же это за замечания?

Я медленно отвернулся от стены.

— Сами по себе они не важны. Но дело в том, что он знает о замке гораздо больше, чем хочет показать. Видимо, он связан с людьми, оплачивающими содержание замка.

 —  Я себя упрекаю, —  возразил я. —  Вы можете навестить Марселу. А у меня духу не хватит.



Куза замолчал, чтобы дать возможность майору переварить услышанное. Не стоило перегружать его информацией. Выдержав достаточную паузу, профессор добавил:

Пришел Туре Квернму. Лицо у него было бледное, бледнее белых волос.

На вашем месте, майор, я пригласил бы этого господина сюда поболтать. Может быть, он окажется настолько любезен, что сообщит нам что-нибудь ценное.

 —  «Гольф» стоит у гостиницы, —  сказал я. —  Снова неправильно припаркован. Сожалею.

 —  Черт с ней, с машиной, —  ответил он. —  Что произошло?

Кэмпффер ухмыльнулся.

Пятый или шестой раз за эти сутки я стал рассказывать о том, что случилось. Туре выкурил три сигареты, пока я говорил. Раньше я не замечал, что он курит. Теперь он предложил нам сигареты из золоченого портсигара. Откликнулся на его предложение только Педер.

Я — не ты, жид, и не собираюсь тратить время на то, чтобы приглашать всяких олухов и тем более дожидаться утра!

 —  Стейнар Бьёрнстад, —  заявил Туре. —  Готов поспорить, он в этом деле замешан. Он и Мюрму.

Он подозвал сержанта.

 —  Но каким образом?

 —  Спекуляция, —  сказал Педер. —  Это дело полиции.

Быстро пришлите сюда четверых солдат!

 —  А что полиция предпринимает? — спросил я не без раздражения и взял одну из газет. —  «Полиция рассматривает все возможные версии. До сих пор отсутствуют какие-либо доказательства, что это дело прямо связано с убийством Кольбейна Фьелля в усадьбе Фьёсеид три недели назад. Поэтому пока нет речи об освобождении Марселы Фьелль, сестры убитого Марио Донаско». Вот что предпринимает полиция. И ты хочешь, чтобы я всю задницу отсидел, а Марселу тем временем упекут за убийство, которого она не совершала?

Затем обернулся к Кузе:

Педер слегка покачал головой.

— А ты поедешь с нами и укажешь, кого нужно взять.

 —  Нет, —  возразил он. —  Я просто хочу, чтобы мой шафер был в живых завтра в четверть третьего. Да и потом, ему не худо было бы оставаться в добром здравии.

Куза с трудом сдержал улыбку, так просто все оказалось. Чертовски просто!

 —  В «ВГ» твоя фотография, —  сообщил Туре.



Мы забежали к «Эриксену» перед самым закрытием. В баре сидела группа мужчин в костюмах  —  вот и вся публика, кроме нас, разумеется.

— А еще папа возражает потому, что ты не еврей, — сказала Магда.

 —  Я видел, —  ответил я. Она была сделана два года назад. Хотелось бы мне знать, как это им удалось так быстро докопаться, что именно я был в усадьбе у Йонсватнета вчера вечером.

Буфетчица убирала бутерброды с витрины.

Они по-прежнему сидели в зарослях кустарника. Сумерки сгущались, и в замке зажглись все огни.

 —  Не очень-то красиво с их стороны так писать, —  сказал Туре. —  «Труп обнаружен темнокожим норвежцем. Известно, что в свое время полиция проявляла к нему интерес».

— Он прав.

Владелец заведения направлялся к нашему столику. В руках у него был поднос с пятью «датскими» бутербродами.

 —  Сейчас нас вышвырнут, —  предположил я.

— А ты какого вероисповедания?

Но нас не вышвырнули. Напротив, нам на двоих досталось пять огромных бутербродов со всякой всячиной. Бесплатно.

— Никакого.

 —  Да, вот уж чего в этих местах нельзя ожидать, так это доброго отношения, —  изумился я.

 —  Я вот думаю, —  сказал Туре, прожевав очередной кусок, —  а не навестить ли нам еще раз нашего друга Стейнара Бьёрнстада?

— Но должен же ты принадлежать к какой-то вере по рождению?

Было половина десятого, когда мы позвонили в квартиру в Хавстаде. В этот вечер Стейнар Бьёрнстад был одет как и подобает экономисту. Странно, но в этом виде он не производил приятного впечатления.

— Возможно, — пожал плечами Гленн. — Только я давным-давно позабыл об этом.

Гостей он явно не ждал, даже не пустил бы нас в дом, если бы Туре не поставил ногу между дверью и порогом.

— Как можно забывать такие вещи?

В квартире было прибрано и пахло чистотой. Наверно, по четвергам у него прибиралась прислуга.

— Запросто.

 —  Даю вам пятнадцать секунд, —  сказал Бьёрнстад. —  И потом звоню в полицию.

Он положил руку на трубку.

Магду начинало раздражать его явное нежелание удовлетворить ее естественное любопытство.

 —  Мы хотим задать тебе несколько вопросов, —  объяснил Туре. —  И боюсь, за пятнадцать секунд не управимся.

— А ты вообще веришь в Бога, Гленн?

 —  Речь идет о филиппинке, на которой ты женился, —  сказал я. —  Кстати, ради Бога, звони в полицию.

Бьёрнстад убрал руку с трубки.

Он обернулся и одарил ее ослепительной улыбкой, которая безотказно действовала на девушку.

— Вы не имеете права вмешиваться в мою личную жизнь. Дверь в той стороне!

— Я верю в тебя… Разве этого недостаточно?

Вид у него был холодный и деловой. Но на лицо его набежала тень.

— Вполне. — Магда крепче прижалась к нему.

 —  Как ее зовут? —  спросил я.

 —  Обратись в Департамент регистрации граждан, —  посоветовал Бьёрнстад.

Что ей делать с этим человеком? Они такие разные, но он вызывает в ней бурю эмоций! Он хорошо образован, эрудирован, но при этом ей трудно представить его читающим книгу. Он прямо-таки излучает силу и в то же время так нежен с ней.

 —  Когда вы поженились?

Гленн просто соткан из противоречий. И все же это тот человек, с которым она готова связать свою жизнь. Мечты о совместной жизни с Гленном не имели ничего общего с ее обычными мечтами. Никаких спокойных дней, заполненных учеными изысканиями, а бесконечные ночи с плотскими наслаждениями, и, если история с замком закончится для нее благополучно, она хотела бы прожить жизнь рядом с Гленном.

 —  Тебе до этого нет дела.

 —  Они поженились на Филиппинах полтора года назад, —  сообщил Туре. —  Он вместе с ней летел обратно.

Она не понимала, почему он так действует на нее. Просто ей безумно хотелось с ним быть. Всегда. Прижиматься к нему по ночам и рожать ему детей, и чтобы он улыбался ей, как улыбнулся только что. Но Гленн больше не улыбался. Он внимательно смотрел на замок. Что-то мучило его, что-то терзало душу. Магде хотелось разделить его боль, успокоить. Но как, если она не знает, в чем дело. Надо попробовать…

 —  Ты все еще женат на ней?

Я даже не спрашивал, просто констатировал факт. И увидел, что Бьёрнстад забеспокоился.

— Гленн, — мягко начала она, — зачем ты сюда приехал, скажи!

 —  Нет, —  ответил он. —  То есть да. В общем. Но она уехала домой на Филиппины.

Вместо ответа, он указал на замок.

 —  Когда это случилось?

 —  Пошел к черту!

— Там что-то происходит.

 —  Почему она уехала?

Магда взглянула. Ворота были распахнуты, и в лившемся из них свете она увидела инвалидную коляску отца и пятерых, сопровождающих ее.

 —  Проваливай!

 —  Ты на сто процентов уверен, что она уехала домой?

— Куда они его везут? — задыхаясь от волнения, спросила Магда.

 —  Что ты имеешь в виду?

— В корчму, скорее всего. Куда еще можно добраться пешком?

 —  А может, ее труп следует искать на дне Тронхеймского фьорда?

— Это за мной, — прошептала Магда единственное, что пришло в голову.

Глаза у него забегали.

 —  Вон! —  крикнул он с силой.

— Вряд ли. Они не везли бы тогда профессора. Тут что-то другое.

Но в теле его силы не чувствовалось. И все-таки мы ушли.

Закусив от волнения губу, Магда наблюдала, как, окутанные туманом, приближаются шесть темных фигур, освещая фонарями путь. Когда они проходили футах в двадцати от укрытия, где сидели Гленн с Магдой, она прошептала:



23

— Давай останемся здесь, пока не узнаем, зачем они пришли.

 —  Садись, —  сказал старший следователь Морюд. Весьма прохладным тоном. Другого я, впрочем, и не ожидал.

— Но они могут подумать, что ты убежала, и тогда обрушатся на твоего отца. А тебя все равно найдут: мы здесь в ловушке — с одной стороны они, с другой — пропасть. Спрятаться негде. Лучше пойди им навстречу.

 —  Мне вчера вечером записку передали, когда я пришел на работу, —  начал я как только мог непринужденно. —  Ты хотел поговорить со мной. О чем?

— А ты?

Он положил руки на письменный стол и наклонился вперед:

 —  А ты сам как думаешь?

— Я буду здесь на всякий случай, если понадоблюсь. Чем меньше они обо мне знают, тем лучше.

Почему-то я догадался, что мне не следовало ему перечить. Я и не стал упорствовать. Морюд пододвинул ко мне стопку листков. На верхнем я прочитал: INTERACTIVE Process Termination.

 —  Ты знаешь, что это такое? — язвительно спросил полицейский.

Магда неохотно поднялась и вышла из кустов. К тому времени, когда она добралась до дороги, странная группа уже прошла дальше. Прежде чем подать голос, Магда внимательно на них посмотрела. Что-то здесь было не так. Она не знала, что именно, но и не могла избавиться от вдруг возникшего ощущения опасности. Отец отлично чувствовал себя в компании майора СС и его подчиненных, которых Магда теперь разглядывала. Даже беседовал с ними. Должно быть, все в порядке.

 —  Да, —  ответил я.

— Папа!

 —  Ну и что же это такое?

Солдаты, как по команде, мгновенно обернулись с автоматами на изготовку, а отец быстро заговорил по-немецки:

 —  Это распечатка данных университетского электронно-вычислительного центра. Насколько я вижу, здесь указано, в какое время тот, кто пользовался компьютером Бьёрна Уле Ларсена, подключился к системе и отключился от нее шестого января.

 —  А другие листы? Что они означают, тебе тоже известно?

— Подождите! Пожалуйста! Это моя дочь! Позвольте мне поговорить с ней.

Я полистал и ответил утвердительно.  — Значит, ты все это видел раньше?

 —  Распечатку не видел, только на экране.

Магда подбежала к нему, обогнув страшную пятерку в черной форме, и заговорила с отцом на цыганском диалекте:

 —  В таком случае ты понимаешь, что означают эти данные?

—  Да.

— Зачем они привезли тебя?

Морюд поднялся, уперся руками в край стола и еще больше наклонился вперед.

 —  Ты знал это, —  сказал он, —  целых три дня. И не сообщил в полицию. Ты понимаешь, что сокрытие улик преследуется по закону? Ты отдаешь себе отчет, что я имею полное право прямо сейчас арестовать тебя и предъявить обвинение в том, что ты своими дилетантскими действиями создаешь помехи следствию? Ведь мы располагаем специалистами, знающими, как организовать расследование таких дел. Ты понимаешь, что если бы ты со всем этим сразу пришел к нам во вторник, Марио Донаско, возможно, был бы в живых сегодня?

Отец ответил тоже по-цыгански:

Лишь с пятой попытки мне удалось принять отработанный, вежливо-бесстрастный тон гостиничного портье. И тем не менее что-то тяжелое продолжало давить на диафрагму.

— Объясню позже. Где Гленн?

 —  Да, —  признал я, —  мне известно, что сокрытие улик преследуется по закону. Но ты не можешь меня арестовать. Я ведь сообщил об этом в полицию. Я сразу же рассказал об этом Акселю Брехейму.

Это уже было совсем глупо. Я пожалел, что сказал эту фразу, еще до того, как закончил ее.

— Там, в кустах, — без колебания ответила Магда. Она не могла не доверять отцу. — А почему ты спрашиваешь?

Морюд покраснел, чем и подтвердил, что сожаление не было напрасным.

Видимо, чтобы направить его мысли в другую сторону, я спросил:

Отец быстро повернулся к майору и перешел на немецкий:

 —  Тебе известен человек по имени Стейнар Бьёрнстад?



— Там! — Он указал на куст.

В Нарвесеновском киоске на новой автобусной станции я купил все имевшиеся в продаже норвежские газеты, пересек Репслагервейта и вошел в «Три зала».

Я уже был на пути к столику с кофе и шоколадным пирожным, когда в дверях показалась запыхавшаяся Тереза Рённинг.

Четверка солдат быстро рассыпалась и полукругом пошла к кустам.

 —  Я видела, как ты сюда вошел, —  сказала она. Улыбка у нее получилась дружелюбная, но печальная.

 —  Поеду следующим автобусом, —  объяснила она.

Магда в шоке смотрела на отца.

Мы сели за столик у камина. О Марио мы сказали всего лишь несколько слов. Но и тех было достаточно, чтобы понять, что ей почти все известно. Достаточно, чтобы понять, что она меня не упрекала.

Но недостаточно, чтобы рассосалась тяжесть в животе. Тереза вытащила «Адрессеависен» из кипы газет.

— Папа, что ты делаешь?

 —  Ты читал?

 —  Еще не успел.

Она инстинктивно рванулась к кустам, но отец схватил ее за руку.

Она нашла нужную страницу, где на фотографии была она сама и еще четверо: ее муж, какой-то филиппинец и супружеская пара  —  норвежец и филиппинка. Заголовок гласил: «Низкопробные методы рекламы женщин из азиатских стран».

 —  Они обратились к нам, потому что Ларе перед Рождеством разговаривал с одним знакомым журналистом, —  объяснила Тереза. —  Разговор был сугубо личный, но журналисту показалось интересным выступить с критикой «Филконтакта» именно сейчас, в связи с убийством.

— Все в порядке, — сказал он, снова переходя на цыганский. — Я только что узнал, что это один из наших врагов.

Речь в статье шла о тех рекламных проспектах, копии которых она мне передавала. Упоминались формулировки типа «крупнейший поставщик прекрасных дам», «дивный цветок южных широт» и «благовоспитанные, высокоморальные девушки». Суть интервью сводилась к тому, что такого рода реклама взывает к предрассудкам и ложным представлениям и тем самым позволяет ее авторам выдавать этих женщин за легко доступный на рынке товар.

Магда ответила по-румынски. Она была настолько поражена предательством отца, что могла говорить только на родном языке.

«Такая реклама явно дискриминационного характера меня как филиппинского гражданина приводит просто в отчаяние, —  заявлял филиппинец. —  У норвежских читателей может создаться впечатление, что меня едва можно оценить в стоимость авиабилета до Манилы».

 —  Мы согласились на интервью, —  сказала Тереза, —  но только с условием, что наше выступление никак не будет увязано с репортажами об убийствах.

— Нет! Это…

«Тот факт, что филиппинцы католики, в рекламных материалах «Филконтакта» подается как своего рода знак качества, —  говорилось дальше в интервью. —  Напротив, этот момент как раз и может быть источником конфликтных ситуаций. С одной стороны, это проблемы, возникающие зачастую на почве разного вероисповедания супругов. Но самое ужасное в том, что разведенную женщину отвергают и церковь, и семья, когда она возвращается на родину, где католическая община всегда отрицательно относилась и относится к разводу. Это приводит к тому, что многие филиппинки вынуждены играть роль терпеливой жены, даже если совместная жизнь и не ставит перед ними таких проблем. Но муж тем самым приобретает дополнительные преимущества в качестве главы семейства. И это делу не помогает. Нам известно немало примеров, когда мужья обращаются со своими женами как с вещью. Многие женщины к тому же не имеют представления, какими правами они обладают, находясь в Норвегии».

В конце статьи пятеро авторов специально оговаривали, что они никоим образом не хотят оскорбить тех, кто познакомился друг с другом с помощью подобных клубов. Большинство браков оказались удачными. Они пытались лишь обратить внимание на дискриминационные методы рекламы.

— Он принадлежит к тайной группировке, которая управляет нацистами и использует их в своих собственных гнусных целях! Он хуже любого нациста!

Я отложил газету.

 —  Тебе вряд ли удастся сделать так, чтобы ваше выступление не связывали с убийствами, —  сказал я. —  В отличие от «Адрессы» многие газеты не станут держаться в рамках приличия.

— Это ложь!

 —  И все же сейчас самое время об этом сказать, —  возразила Тереза. —  Об этом надо говорить, пока трагедий еще не так много.

 —  Ты знаешь что-нибудь о Стейнаре Бьёрнстаде? —  спросил я.

— Нет, не ложь! Мне очень неприятно, но лучше тебе это узнать сейчас, потом будет слишком поздно!

Она покачала головой.

 —  Он экономист, —  пояснил я. —  Полтора года назад женился на филиппинке. Не знаю ее имени. Она, по-видимому, уехала домой, на Филиппины. Но они так и не развелись.

— Они убьют его! — в страхе вскричала девушка, пытаясь вырваться, но отец крепко держал ее своими руками, которые вновь обрели силу, и продолжал нашептывать ей ужасные вещи:

Тереза склонила голову набок, словно дрозд, прислушивающийся к тому, как червяк ползет по земле. Немного погодя она сказала:

 —  Роза. Это, наверно, она. Я с ней один раз встречалась с год назад. Они с Брендой были немного знакомы. Бренда  —  это вторая женщина на фотографии в газете. Да, наверно, это Роза. Она исчезла из города где-то осенью. Совершенно неожиданно. А муж ее работает в банке.

— Нет, его не убьют! Всего лишь заберут в замок для допроса, и тогда, спасая шкуру, он вынужден будет рассказать о своих связях с Гитлером. — Глаза отца лихорадочно блестели, голос дрожал от возбуждения. — Ты еще мне скажешь спасибо, Магда. Поймешь, что я сделал это ради тебя!

 —  Было бы интересно узнать, что заставило ее уехать. Если она действительно уехала.



— Нет, ради себя! — пронзительно крикнула Магда, тщетно пытаясь высвободиться из цепких рук. — Ты ненавидишь его, потому что…

Бренда Сервисен работала лаборанткой в «Региональной больнице». Когда я пришел, она на десять минут оторвалась от анализов мочи. В конце коридора стояли два стула. Два стула и стол с пепельницей. Бренда курила нещадно.

Она владела норвежским не так свободно, как Тереза, хотя переехала в Норвегию еще до того, как были введены ограничения на въезд для иммигрантов. Тем не менее мы понимали друг друга, не переходя на английский.

Из кустов донесся крик, и двое солдат вывели Гленна на дорогу, наставив на него автоматы. Тут же подскочили еще двое, и Гленн оказался под прицелом уже четырех «шмайссеров».

 —  Роза была счастлива, —  говорила Бренда. —  Но не в семье. В семье у нее все было нормально, но не более того. Бьёрнстад не добрый человек. Плохой муж. Но Роза была счастлива потому, что вырвалась из трущоб. Нет, Норвегия ей не нравилась. Она говорила, что норвежцы такие же холодные, как и климат в их стране. Норвежцы не любят людей не с таким цветом кожи, как у них. Так говорила Роза. Но она была счастлива.

 —  Почему же она уехала, раз ей было неплохо в Норвегии?

— Оставьте его! — крикнула Магда, рванувшись к ним.

 —  Возможно, она уехала не по своей воле, —  ответила Бренда. —  Возможно, муж ее заставил.

Но отец по-прежнему крепко держал ее.

— Не подходи, Магда! — приказал Гленн, мрачно глядя прямо в глаза профессору. — Ты ничего не добьешься, они пристрелят тебя, только и всего.

 —  Но ведь они до сих пор женаты. Ее не могут отсюда выслать против ее воли, пока она замужем за норвежцем.

— Какая галантность! — раздался позади Магды ехидный голос Кэмпффера.

 —  Может быть, она этого не знала.

— Всего лишь спектакль, — прошептал отец.

 —  Но ведь у нее был ребенок.

 —  Да, но, возможно, именно по этой причине Бьёрнстад и не хотел ее больше держать у себя в доме.

— Ведите его в замок, а там мы выясним, что он знает.

 —  Ты в этом уверена?

Эсэсовцы начали подталкивать Гленна к мосту стволами автоматов. Его силуэт резко выделялся в свете, падавшем из ворот замка. Гленн спокойно дошел до моста, затем споткнулся и упал. Магда ахнула, но тут же поняла, что он не упал, а прыгнул на край моста. Что он задумал? И тут до нее дошло — Гленн хочет нырнуть вниз, под мост, и спрятаться там, а потом залезть по каменному склону ущелья.

 —  Я так думаю. Она как-то говорила, что Бьёрнстад совсем не рад малышу.

 —  Ты знаешь, когда она уехала из Норвегии?

Магда рванулась вперед.

 —  Где-то осенью. Мы с ней не часто встречались. Так, иногда. Совершенно случайно. А потом вдруг я перестала ее встречать.

 —  Ты уверена, что она уехала обратно на Филиппины?

Господи, дай ему убежать! — молила она про себя. Если ему удастся уйти под мост, он растворится во тьме и тумане. А пока немцы раздобудут веревки, чтобы последовать за ним, Гленн уже достигнет дна ущелья и уйдет — если, конечно, не сорвется и не разобьется насмерть.

 —  А где же ей еще быть?

 —  Женил своего приятеля? —  спросил Аксель Брехейм. Я кивнул:

 —  Все прошло как по маслу. Я и не думал, что создать семью так легко.

Магда почти добежала до места событий, когда раздалась первая очередь. Тут же застрочили остальные автоматы, прорезав темноту короткими вспышками и оглушив грохотом мгновенно замершую девушку. В ужасе открыв рот, Магда смотрела, как под пулями разлетаются в щепки толстые деревянные доски. Гленн уже свесился через край моста, когда первые пули настигли его. Магда видела, как выгнулось и подпрыгнуло его тело, когда свинец прошил спину и ноги, видела, как Гленн перевернулся и следующая очередь прошила грудь и живот. Он весь как-то обмяк, и безвольное тело рухнуло вниз.

Он взял бутылку пива, которую я поставил на стойку.

 —  Я сегодня говорил с тремя из ездивших тогда в Манилу, —  сказал он. —  Одна приятная пожилая пара, у них дочь миссионерствует где-то в тамошних трущобах. И с моряком, как выяснилось, твоим старым знакомцем.

Его больше не было.

 —  Узнал что-нибудь интересное? — спросил я без воодушевления.

Следующие несколько мгновений показались девушке сущим кошмаром. Она словно окаменела, ослепленная вспышками выстрелов. Гленн не погиб! Он не может погибнуть! Он слишком живой, чтобы умереть! Это просто дурной сон, и она скоро проснется в его объятиях.

 —  Морюд у них побывал.

 —  Этого следовало ожидать.

НЕТ! НЕТ! НЕ-Е-ЕТ! — мысленно кричала она в образовавшуюся, похожую на прозрачное желе пустоту, не в силах издать ни звука. Когда Магда добрела до места, солдаты уже подошли к краю обрыва, надеясь при свете фонариков что-нибудь разглядеть внизу, где клубился туман. Девушка свесилась вниз, но тоже ничего не увидела в расстилавшейся белесой мгле. Она с трудом подавила желание прыгнуть вниз вслед за Гленном, но вместо этого накинулась с кулаками на ближайшего солдата, молотя его по груди и лицу. Поджав губы, солдат медленно, будто сам того не желая, развернул автомат и ударил Магду по голове.

Брехейм остановился перед окном на улицу Шультца:

 —  Я слышал, здесь не будут возводить этот храм культуры.

 —  Верно, —  ответил я. —  Городской совет принял такое решение вчера поздно вечером.

Мир взорвался тысячью осколков, и Магда рухнула. От удара о землю у нее перехватило дыхание. Откуда-то издалека донесся голос отца. Глаза застилала тьма, но Магда нашла в себе силы, чтобы посмотреть, как отца везут в замок.

 —  Значит, на месте «Отеля Торденшолд» не будет автостоянки?

 —  Роза Бьёрнстад, —  сказал я.

— Магда! — крикнул он. — Все будет хорошо, вот увидишь! Ты еще будешь благодарить меня! Не надо ненавидеть меня, Магда!

 —  Это шеф отдела культуры?

 —  Тебе надо выяснить, уехала ли Роза Бьёрнстад осенью из Норвегии. И еще нам надо попытаться разыскать ее. Если она в живых.

Но Магда ненавидела его. Она поклялась, что будет ненавидеть его до конца дней своих. Это была ее последняя мысль, прежде чем она погрузилась во тьму.

 —  А почему бы шефу отдела культуры не быть в живых? —  поинтересовался Аксель Брехейм.