— И красивая, — у Вениамина дурная привычка закатывать глаза и мечтать раньше времени. Узнал бы для начала, что за труба такая.

— Знамо дело, — согласилась тетка, — Красивая. Мне мужики всегда говорили — красивая ты да одури.

У Вениамина есть еще одна дурная привычка. Если он закатывает глаза в потолок и начинает мечтать, то уже ничто не может оторвать его от этого важного и увлекательного занятия. А зря.

ПаПА не стал выводить Веньку из транса и объяснять, что тетка, это и есть та самая невеста, о которой здесь было сказано немало добрых и нежных слов. Полетит, сам разберется. Может тетка и ничего. Только с виду вредная, да страшная. Зато богатая и мужиков любит.

Поглядывая вполглаза на старшего сына, паПА визуально ударил с теткой по рукам, быстренько договорился о деталях, и прекратил связь. В этом деле развозить нечего. Что получилось, то получилось. Никто не тянул за трясущиеся Венькины пальцы тыкать именно в созвездие Ложкаря. В орбитальный комплекс корпорации «ФАЗ А». И тем более лыбиться ее хозяйке. Сам виноват.

На этот раз паПА отдувался гораздо дольше. Тяжело старику. Трех отроков женить, это вам не курганы столетние раскапывать.

Пока паПА приходил в себя, я попытался незаметно покинуть помещение. Но, к своему сожалению обнаружил, что выход блокирован превосходящими силами правопорядка, которые при моем появлении взяли меня на мушку и настоятельно посоветовали вернуться туда, откуда я только что появился. Пришлось подчиниться. Чему несказанно был рад паПА.

— Теперь дождемся твоего ответа и дело сделано.

Эх, паПА, паПА. Знал бы ты, как долго придется ждать. Кто ж ответит? Вселенная существо неодушевленное.

Я уселся в самом дальнем углу комнаты, подальше ото всех. Кузьмич мирно посапывал в кармане, подложив под голову расческу и накрывшись носовым платком. Вот уж кому печаль не печаль. Спит, и видит прекрасные сны о своей разрушенной планете.

Вениамин и Жорка развалились в креслах. Обсуждают полученные кандидатуры. И уже спорят, кому больше повезло. ПаПА у экрана. Курит и ждет сообщения для своего непутевого сына урода.



Ждали почти шесть часов. Пока я не решился рассказать паПА всю правду. И именно в тот момент, когда я поднялся, чтобы повинится, динамики всхлипнули и возвестили:

— Сообщение. Третье. Сигнал не стабилен. Район не индефецирован. Одну секунду…

В динамике замолчало.

Кузьмич, высунул заспанное лицо из кармана, посмотрел на меня:

— Ну, ни хрена себе! Ты что-нибудь понимаешь? Что за шуточки?

Ничего я не понимал. Ответа на мой сигнал просто не должно было быть. Это совершенно чужой район. И никто там жить не может. И не должен. Из соображающих, имеется ввиду. Бред какой-то.

— Дополнительные данные, — захрустели динамики, — Расшифрован район отправки. Это… Дьявольские Дыры?!

— Дьявольские Дыры? — переспросил паПА.

— Проверяем… Все правильно. Дьявольские Дыры. По всем параметрам запретный район.

ПаПА нахмурился. В его комбинации произошла неувязочка. Бедный паПА. А как все хорошо начиналось. Старших пристроили чин чином. Никаких неприятностей и неожиданностей. Все, как заложено в программе. А с младшим, со мной, то есть, все не как у людей.

— Ничего не понимаю, — сказал паПА.

— Ничего не понимаю, — пропищал Кузьмич.

— Да, ладно, паПА, — сказал я, тяжело вздохнув, и постарался придать лицу возможно более печальное выражение, — Дыра, так дыра. Может быть неплохое место.

Это я зря про неплохое место. Каждый пацан в Великой Галактике знает, что Дьявольские Дыры проклятое созвездие. Лет двести назад в ту область послали исследовательскую экспедицию. Сто пятьдесят человек отборных сорвиголов. Лучших специалистов в своем деле.

Вернулись. Причем все до одного. Но, постаревшие лет на двести. Седые, замкнутые. Ни одного слова. Только молчание и испуганные глаза.

Раз такое дело, послали разобраться флот. Не простой. Самый что ни на есть боевой. Двадцать крейсеров последней разработки.

Через пару месяцев вернулся всего один. С единственным оставшимся членом экипажа. И то мертвым.

Вот такая грустная история. Район Дьявольских дыр объявили запретным до соответствующих распоряжений. Опоясали его тройным слоем минных полей, понатыкали вокруг дозорные станции и постарались забыть о самом большом позоре за всю историю Земной империи.

ПаПА только развел руками. Он сам придумал эту историю, и сейчас, должно быть, винил себя за свои идеи.

— Не волнуйся паПА, — постарался я успокоить старика, — Может быть, действительно, там я найду то, что не смог отыскать здесь. Давай-ка лучше, посмотрим, кто там балуется.

ПаПА кивнул, соглашаясь. Он всегда соглашался со мной. Ведь он мой паПА.

Экран вспыхнул, словно разбитая радуга. Заискрил разноцветными искрами, заплясал звездным хороводом. И стал черным. Словно уснувшая вселенная.

— Что случилось? — поинтересовался паПА, — Где изображение?

И словно в ответ на его вопрос, в непроницаемой темноте сообщения загорелись два огонька.

Они моргнули, чуть притухли, и стало понятно, что на нас, из глубины вселенной смотрит кто-то или что-то.

— Мы получили ваше послание.

Голос заставил меня вздрогнуть. Собственно, это был и не голос, а шепот. Растянутый и… какой-то разъедающий душу. Неприятный, в общем, шепот. Но вздрогнул я по другой причине. По всем приметам выходило, что в самое ближайшее время мне предстоит встретиться с обладателем этого голоса. И здесь шутками не обойдешься. Сигнал посылал? Посылал. На невесту подписывался? Подписывался. Фамильное состояние душу греет? Еще как. Не хочешь слетать и посмотреть? А по морде? А межпланетная война?

— И у нас есть то, о чем вы просите.

Лично я еще ни о чем не просил. И не надо громких фраз.

— Покажите существо, которое прибудет к нам за тем, что вы просили.

Как загнул сволочь. Это я то существо? Тогда, кто же он?

ПаПА легонько пихнул меня навстречу экрана. Кажется, он сам ошалел. И было с чего. Родного, хоть и непутевого сына посылать неизвестно куда, непонятно к кому, да еще и непонятно за какой такой фифой.

— Ну я, я получу, — дался мне этот чертов заказ. Прожил бы и без двух миллионов брюликов. А теперь, что?

Горящие глаза на экране скакнули вниз и уставились на меня.

Я задрал подбородок, повернулся анфас, попрыгал, помахал руками.

— Ну, как, подхожу? — нагл, до чего же я стал нагл. Так ведь страшно, вот и наглею.

Глаза еще несколько секунд проводили досмотр, затем, то ли послышалось мне, то ли и в самом деле, усмехнулись и изрекли.

— Этот подойдет.

И ведь стало мне чертовски приятно, что подхожу я этим уродам. По всем пунктам и категориям. Значит не совсем пропащий. Значит еще о-го-го. Но все равно, страшно.

— За чем полечу-то? — шмыгнул я носом, — хотелось бы взглянуть на счастливицу.

Глаза снова, а может, и показалось, в очередной раз, хмыкнули.

— Посмотри…

Потом исчезли, оставив черноту. И появилась она, по всем приметам моя будущая супруга.

ПаПА согнулся пополам. Его стало плохо. Про братьев и говорить нечего. Давно валялись без памяти, только ногами дрыгали. А я, я стоял окоченевшим столбом и смотрел на нее.

Это было самое страшное существо на свете. Да и в темноте тоже. Нет, неправильно. Не страшное, а уродливо ужасное. Как… Сейчас… Как… Ну не знаю… Просто кошмар.

Но! Скажу совершенно секретную вещь. Я не упал в обморок только потому, что эта уродина являлась вылитой копией с той голографии, которая была приложена к контракту на два миллиона брюликов.

Я профессионал. Я не какой-то там заштатный любитель. И я сразу понял, что попал в десятку.

План такой. Забираем крошку без боя, неважно, бабочка она или кто, дожидаемся появления заказчика, спихиваем куколку, получаем брюлики и черт с ним, с наследством. Зато честь соблюдена, задание выполнено, а паПА скажу, что по дороге сдохла.

Тихий звук, словно колокольчики. Где-то далеко, далеко. Словно кто-то касается их осторожно, заставляя издавать небесные звуки.

— Ты понравился ей, — два горящих глаза появились снова, — И она рада видеть тебя.

А я как рад. Особенно, что нормально не разговаривает. Но с другой стороны — ведь соображает что-то. Разумная видать.

Я еще раз посмотрел на разговаривающую колокольчиками.

Определенно, она бабочка. Тут сомнений быть не может. Структура кокона указывает на то, что это не ночной халат, а самая что ни наесть настоящая органика. Разговаривает? Бабочки — как и люди, бывают глупыми и умными. Эта видать из последних. Ничего удивительного. Кузьмич — пример наглядный.

Но вот лицо… Нет, я не брезгливый, но что бы такое! Муха приплюснутая. Впрочем, что объяснять. Мне с ней не жить, мне на нее и не смотреть.

Вот глаза у нее — да. Здоровые! Красные! И не моргают. Полный набор.

— Я тоже рад, так сказать, видеть в лице этой… мм… вот… всех представителей женского населения вашей планеты.

— Она единственная.

«Я не понял!» — подумал я.

— Я не понял, — скакал я вслух, — Что значит, единственная?

Глаза как-то странно вывернулись, взглянули на страшненькую «не знаю как назвать».

— Просто единственная.

— Тогда может не надо. А? Оставьте себе. Я уж как-нибудь сам…

Два горящих пятна уставились на меня.

— Выбор сделан. Она ждет тебя. И… не надо ее обманывать.

Где-то вдалеке вновь зазвенели колокольчики. И гадом буду, но я понял, что они говорят мне. Но не скажу. Личное это.

— Ладно, — была, не была, — не обману. Прилечу, как только смогу. Готовьте посадочную полосу. С первым почтовым сразу к вам.

Глаза по-дурацки так поморгали и исчезли. А вместе с ними и существо, за которым в самое ближайшее время мне предстояло лететь.

ПаПА долго не приходил в себя, а когда, наконец, смог реально воспринимать действительность, пригорюнился. Своими собственными руками он посылал на верную смерть сына младшего, сына любимого. Я утешал его, как мог, приводя всевозможные доводы о безопасности данного мероприятия. И заодно готовя его к тому, что доставленный товар может по дороге испортиться, пропасть, и прочее.

ПаПА, добрая душа, пообещал предоставить мне самый лучший кораблю, который только найдет. Что и требовалось.

Я, конечно, был немного смущен. Гениально разработанный план то и дело давал трещины. И чутье говорило мне, что таких трещин впереди ждет очень и очень много. Да, и по правде сказать, было немного стыдно. Но всего минут пять. И то не сильно.

Сборы были недолгими. Да и что нас собирать-то? Современные корабли дальней переброски оборудованы всем, чем можно. Начиная от запасной зубной щетки со сменными электромассажерами, всевозможным оружием, и неприкосновенным запасом туалетной бумаги.

Прощание тоже не затянулось. ПаПА, сославшись на неотложные дела в Египетской области, что-то у них там разваливалось, отбыл. В напутствие только сказал:

— Вернетесь без жен, на порог не пущу. Тебя, Костя, — меня то есть, — касается в первую очередь. И не вздумай ее где-нибудь спихнуть. Я тебя знаю. В люк и концы в космос. У меня не пройдет.

Чем окончательно испортил мне настроение.

Тянуть с отлетом я не стал. Смотреть на сочувствующие лица братьев не хотелось. Да и сроки по контракту были поставлены достаточно конкретные.

Часа через четыре, задраивая люки, я уже блаженно улыбался, предвкушая небольшое и романтическое путешествие на одного. Кузьмича я нечаянно забыл кладовке, двери которой завалил шкафами и тумбочками. Никто не помешает мне как следует отоспаться. Никто не станет приставать с просьбами поболтать или поиграть в дурацкие игры.

Полчаса на предполетную проверку. Две минуты на разгон и прощай Солнечная система. Да. Вот все так просто. Раз, и за сотни тысяч стандартных земных от точки взлета. Это раньше нужно было пыхтеть полгода, пока из б.у. (бывшей в употреблении) Солнечной системы вылетишь. Сейчас все проще. Но с другой стороны пропала романтика.

До границы системы корабль прыгал в несколько этапов. Ничего интересного не происходило. Пришлось пару раз дозаправится. Кораблик хоть и прыткий, но кушал горючку, как трансконтинентальный суперлайнер класса «Japoro JET».

Куда только империя катится? Полгода назад горючка стоила шестьсот брюликов за контейнер. А сейчас! Девятьсот! С такими ценами человечество долго не протянет. На каждой космической заправке очереди по два световых года. А обслуживание. Я спрашиваю, разве такой должен быть сервис? Сам залазишь в скафандр, выходишь в открытый и заправляешь. Ну надо же! Мало того, что постоянный недолив, к этому можно привыкнуть, так ведь ветоши жмотятся дать. Не говоря уже о роботах-погрузчиках.

А потом спрашивают, кто заправки в глубоком космосе поджигает? А вот такие, как я и поджигают. Обиженные и нетерпимые к проявлению хамства.

Приятным событием оказалось появление на корабле Кузьмича, который подло выбрался из кладовки, и незаконно пробрался на борт. В свободные от прыжков минуты, и в свободные дни от поджигания заправок, мы с Кузьмичом проводили в интеллигентных беседах. Обычно он орал на меня за то, что не прихватил с собой достаточного запаса сухарей. Я же за то, что Кузьмич тайным образом пробрался на корабль.

Мало того. Чтобы уберечься от вездесущих роботов-контролеров, он спрятался в блоке управления полетом, предварительно выкинув оттуда координатный центр. Это такая штука, которая помогает не потеряться в космосе и поддерживает сеансы дальней связи. И, как следствие, пока я не разобрался в чем дело, мы проплутали в бескрайних просторах пару лишних недель.

На что умный Кузьмич мудро изрекал:

— Коротко история Вселенной сказывается, а дело долго делается.

За что непременно получал по крыльям.

Долго, не долго, но семь контейнеров с горючкой спалили, семь созвездий за спиной оставили. Но прибыли, наконец, на границу.



Великая Галактика свято оберегала покой своих границ. Если бы какой-нибудь враг неизвестный попробовал без санкции Большого парламента пересечь святая святых, то ему непременно повстречались бы на пути тридцать три боевых крейсера, с непременным флагманом впереди. Стандартная боевая команда у каждого космического блокпоста. А этих блокпостов по границе понатыкано — видимо, не видимо. Ни комета не проскочит, не метеорит не пролетит. Да и, правда, сказать, редкий астероид до середины млечного пути долетал. В раз наваляться стандартные боевые команды, словно мухи, и в клочья недруга.

Так что я всегда с уважением относился к границе.

Северный блок пост, к которому я подлетал, находился на южной стороне от западной оси мирового пространства.

На просьбу Кузьмича объяснить, как такое понимать, я не реагировал. Неучем рос, неучем и помрет. Это ж и дураку понятно. Есть ось мирового пространства. У оси есть запад. Куда ж ему деваться, западу-то? Вот так. И от запада, к южной стороне ровно восемь мегастандартов с учетом восточного направления смещения. И все.

Сам блокпост представлял металлическую болванку размерами — неважно какими, но здоровыми. Пятьсот человек персонала, сорок пристаней, неограниченный сектор обстрела и контроля.

Единственное, что меня беспокоило, как примут меня на этой металлической болванке. Хоть на моем корабле и имелись опознавательные знаки сто личной планеты, но данный факт особой роли не играл. На блокпостах не слишком дружелюбно относились к сто личным гостям. Называли нас землян по обидному — земелями, А если принять во внимание мой статус, то от посещения приграничного поста я не ожидал ничего хорошего.

Еще на дальних подступах к блокпосту ко мне пристроились парочка перехватчиков. По каналу ближней связи меня предупредили, чтобы я не трепыхался по сторонам, и следовал по вектору посадки. А чтобы я не передумал, перехватчики выпустили по ракете, которые бабахнули в непосредственной близости от дюз, нанеся мне тяжелые моральные потрясения, а самому кораблю незначительные повреждения в виде отвалившейся кормы.

Ребята с перехватчика выругались на всю Галактику, потом вежливо попросили извинения, ссылаясь на неточность наводки.

Я их извинения слушал в пол-уха, занимаясь спасением корабля, который, потеряв три четверти рабочего веса, кувыркался, как последний допотопный катер времен второй галактической войны.

Через пятнадцать минут, поняв, что можно попрощаться с семейной собственностью, я, ругаясь последними галактическими словами, сиганул в спасательную капсулу и отвалил в сторону от агонизирующего корабля. Это самое действо, агонизация, длилось недолго. Мы с Кузьмичом, прижавшись носами к иллюминатору, во всех красках увидели, как корабль, на котором было все мое оборудование, снаряжение, провизия и сейф с брюликами, выпустив напоследок огненный шар, растаял, рассыпавшись на атомы.

Ребята с перехватчиков любезно предложили свою помощь. И ничего не оставалось, как выпустить буксировочный трос с красными лампочками, включить аварийные огни и поплестись на привязи у двух космических красавцев.

— Космическая застава «Кактус» Земного корпуса приветствует гостей и желает им приятно провести время на блокпосту.

Посадка прошла не слишком благополучно. Во время приземления черт меня дернул поправить свое положение в пространстве посадочного ангара. Я всего лишь на секунду включил боковой дюз. Перехватчик, пыхтевший слева от меня, естественно, не ожидал такого поворота дел. Его слегка качнуло и он, попытавшись выровнять положение, со всего маху долбанулся в боковые стойки приемного отделения.

В это время я уже отстреливал трос.

Второй перехватчик, тоже не ожидавший от меня никаких противозаконных действий, получил дополнительную свободу и на всех парах, рванул вперед. то ли с тормозами у него было не все в порядке, то ли парень засмотрелся на своего друга, но через пару мгновений его перехватчик врезался в заградительную стенку.

Заградительные стенки достаточно прочны, чтобы принять в свои объятия даже такой крепкий корабль, как космический перехватчик.

— Чисто сработано, — Кузьмич, с перекошенной от перегрузок рожей, одобрительно кивнул головой.

По другому не умею. Страховку за свой корабль я вряд ли получу, рылом не вышел, а моральное удовлетворение уже заработал.

Спасательная капсула несколько раз перевернулась, подпрыгивая на титановых плитах приемного отделения, затем выпустила все свои восемь якорей и, оставив на плитах глубокие борозды, затормозила.

Я прильнул к иллюминатору.

К нам уже бежали ребята из обслуги. Местные перехватчики их не волновали. На границе — как на границе. Каждый день кто-нибудь не возвращается с полетов. Тем более, что таких пилотов — асов на складе блокпоста навалом. Соберут свеженького, выдадут новый перехватчик и вперед, на службу Отечеству.

А тут гость с самой Земли. Живой. С брюликами. Можно поживиться.

С брюликами, правда, промашка. В кармане комбинезона есть кое-что из заначки на черный день, но этого не хватит, даже на завалящую космическую шлюпку. Не говоря уже о чаевых.

— Кузьмич, открывай люк.

Кузьмич взмахнул крылышками, поднатужился и сдернул с места стоп-кран.

Овальная дверь с негромким шипением отъехала в сторону, обдав нас клубами пара.

Кузьмич быстренько юркнул в положенный ему карман, от греха и глаз подальше, а я, окинув в последний раз пустую капсулу, вышел на свежий пограничный воздух.

Радостно улыбающиеся ребята из обслуги, до этого приветливо вскрывающие мою капсулу ломиками и монтировками, замерли, узнавая во мне урода, отступили на пару шагов и стали угрюмо меня разглядывать.

Здесь, на границе, люди не избалованы всякими условностями. На уродов не смотреть, с уродами не общаться, об уродах не думать.

Интересно, все-таки, взглянуть на одного из тех, о ком в Великой Галактике ходит столько ужасных легенд. И мертвечину мы едим. И хвост у нас есть. И, боже! Вы только посмотрите! Щетина! Какой кошмар. Ладно, ребята, я не против, привык. Смотрите на живое уродство, что бы потом рассказывать своим детям на ночь страшные сказки об изгоях.

На себя бы посмотрели, красавчики. Вся беда в том, что баржи со жратвой сюда из центра посылать не выгодно. Срок годности там, вкусы разные. Вот ребят и кормят одними сухарями. А чтобы зубы у обслуживающего персонала раньше времени не выпали, им всем вставляют вместо зубов десятисантиметровые титановые челюсти. Так и ходят они с опухшими животиками и с квадратными железными подбородками, которые счастливо щелкают при каждом шаге. А если вдруг на секунду задумаешься, она как со всего размаха бабах по грудной клетке! Говорят, что и ребра по неосторожности ломают.

Вот и сейчас у ребят сработал эффект невнимательности и эти самые челюсти болтались в районе пупков.

Стоять и глазеть друг на друга можно до бесконечности. Им то что! Часики тикают, зарплата капает. А у меня и так до черта времени пропало, не считая корабля.

Действовать надо решительно и без промедления. А то ведь и куколка моя заждется. Скучает, поди, там.

— Кто тут у вас самый-самый?

Звуки моего голоса подействовали на ребят несколько иначе, чем предполагалось.

Они отступили на шаг, некоторые даже подняли ломики. «А он еще и говорит?» Говорю, говорю.

Но ответа не последовало.

Мне стало надоедать. Но ничего поделать не мог. Плутать по этому огромному комплексу самостоятельно нежелательно. Так и жизнь пройдет. Найдут лет через сто засохший скрюченный трупик урода где-нибудь в машинном отделении, то-то радости будет.

Но то ли за моей посадкой наблюдало начальство, то ли счастье мое такое, события стали разворачиваться со стремительностью, достойной настоящих приграничных войск.

Со страшным ревом и визгом около нас затормозил внутренний кар. Из тех самых, что используется ленивым руководством для передвижения в подчиненных им помещениях.

Из распахнувшейся дверцы показалось лицо. Причем, замечу, вполне нормальное. Без всяких там крутых подбородков. Но с лысиной. Вполне стандартной земной лысиной образца прошлого века. Это было нечто новенькое. Ношение подобного украшения правительством Великой Галактики не приветствовалось. И если разрешалось, то только самым почетным гражданам, заслужившим эту честь годами беззаветной службы на благо ее величества Галактики.

— Залазь, — кивнула лысина, показывая, что садится нужно не на металлический пол, а в кар.

Они что, газет не читают? Посадить в личный транспорт урода, даже по провинциальным меркам считается полнейшим нарушением Закона. А здесь, на станции, вообще. Могут и в поселения сослать.

Но раз приглашает, значит, знает, что делает.

Сядем. Помашем на прощание ручкой ребятам с титановыми упавшими подбородками. И поздороваемся. А как же!

— Привет, лысина.

Наверно что-то не так брякнул. У меня всегда так. Сначала скажу, а потом уж соображаю, ведь не то совсем.

Лысина вздрогнула, по гладкой коже прошлись небольшие кожаные волны, и ее обладатель обернулся ко мне.

Я как раз пытался вскарабкаться обратно на сидение. Кожаные, черт, и скользкие.

— У тебя с головой все в порядке, урод? — спросила лысина.

— У меня в порядке, — улыбнулся я, нечаянно взглянув на лысину лысины.

— Господи! — протянул хозяин достопримечательности, — Родина требует героев, страна рожает дураков.

И отвернувшись, врубив тягу, рванул с места.

Я в это время как раз уже почти забрался на скользкое сиденье. Но инерция штука вредная. Я снова сполз и решил для себя, что лучше уж я постою, чем вот так позорится каждый раз на поворотах.

Минут через пятнадцать я вдруг сообразил, что мчимся мы в неизвестном направлении, мимо каких-то складов и ангаров. Почти в сплошной темноте. И даже один раз сбив членистоногого робота уборщика.

— А мы куда это?

Может лысина меня и не слышала. Рев в кабине страшный.

Я постучал по гладкой коже хозяина кара и повторил свой вопрос, но уже более громко и в минимальном расстоянии от уха.

Но ведь что странно. Обычно люди, до которых мне случалось ненароком дотрагивались, дергались словно от порядочной порции электричества, а этот, даже не вздрогнул. Но ответил. Наверно, я его достал.

— Отвали.

Вот теперь все понятно. А раньше нельзя было? По человечески.

Года два назад космический лайнер с полным выпуском земной сельхозакадемии совершал прогулочный круиз в этих местах. Заплутали, потерялись, но на счастье вырулили на погранзаставу. Может и на эту. Не знаю. При посадке корабля в приемное отделение умудрились сломать электрошвабру уборщика. Корабль, со всем содержимым, конфисковали. Команду и выпускников сельхозакадемии лишили всех гражданских прав. И отправили всей толпой в поселенцы. Осваивать совершенно безжизненную планету марсианского типа где-то в созвездии Пеликана. Померли все. Им забыли выдать скафандры, а там ни воздуха, ни ананасов.

К чему это я? Просто так. Не повезло. Может, и не стоило мне разбивать два патрульных перехватчика. Конечно не швабры, но вещи тоже ценные.

Кар затормозил на какой-то захолустной улице. Собственно, здесь везде захолустье.

Не успел стихнуть рев движка, как в распахнутые двери ломанулись пара накаченных ребят и, выкрутив руки, вытащили меня из машины. После чего прислонили к стене. Теплой и железной. Не шелохнуться.

При наборе на службу в приграничные станции ребятам специально наращивают мускулы до размеров совершенно неимоверных. Увеличивают костную массу. Искусственно поднимают зоркость, цепкость, хваткость. Но удалят половину мозга.

— Тащите его в комнату пристрастия, — изрекла лысина, вытирая лысину грязным платком.

Я попробовал возмутиться, затрепыхался, пытаясь восстановить свое гражданское право, но ребята приняли это все за шутку. Они засмеялись, перегнули меня пополам, больно, и поволокли в ту самую комнату с неприятным названием.

Комнату, обитую мягкими матрасами, с устрашающего вида дыбой, миниатюрной стеклянной газовой камерой и следами крови по всей площади помещения, включая и потолок.

— В кресло его, — лысина тут как тут.

Меня усадили в кресло. Почему-то металлическое. И почему-то с целыми снопьями проводов. Именно этими проводами меня и опутали, ко всему прикрепили на макушку обруч.

Напоминает виртуальную установку для расслабления. У меня дома такая же стоит. Ну, знаете… девчонки, скачки, гонки.

Накачанные ребята удалились. Лысина осталась. Она уселась на стул, мягкий естественно, и стала читать бумажки, чуть щурясь и шевеля губами.

— Ну что? — лысина опустила бумаги на колени, — Сам расскажешь, или с пристрастием.

И вздохнул.

Конечно, сам расскажу. Мне скрывать нечего. Только что рассказывать?

— Что рассказывать-то?

Лысина сказала:

— Угу. В игрушки играем. Ничего не знаю, ничего, никому не скажу. Совсем обнаглели.

Лысина тяжело вздохнула, смахнула капельки пота с теменной части головы и, привстав, ткнула мне в лицо одну из своих бумажек.

— А вот на это, что скажешь? Читать-то уроды умеют?

Уроды умеют не только читать, но и многое другое. Я, например, кроме прочих достоинств, умею вышивать крестиком. Одна корабельная нянька научила.

Но говорить об этом лысине, почему-то не хотелось.

Так что там нам предъявляют?

— Не свисти, урод, брюликов не будет, — остановил меня лысый.

Свисти, не свисти, а легче от этого не станет. Попал.

Такой-то, такой-то, далее моя морда в пол страницы, разыскивается родственниками. При обнаружении, доставить в целости и сохранности в земную колонию. Лично в руки. ПаПА, кому же еще! Потом особые приметы. Хотя, какие у урода приметы. Тем более особые. Он сам, как одна большая примета. Любой встречный пальцем покажет.

Значит, паПА пронюхал про мои проделки. Может быть и про заказ. И хочет видеть непутевого сына. Уши там надрать, или еще что пониже.

А может и наоборот. Разобрался, что к чему, и решил спасти сына от гибели неминучей в Дьявольских Дырах. Лучше живой, да неженатый, чем мертвый, но окольцованный. Все бы так рассуждали, как мой паПА, мир стал бы чище. К чему это я?

— Ну и что скажешь?

Лысина откровенно скучал. Одно дело арестовывать самых настоящих нарушителей границы. Монстров там разных. Чудовищ инопланетных. Со стрельбой и погонями, со сжиганием планет и небольших вселенных. А совсем другое дело схватить обычного рядового беглеца, к тому же и урода. Медалей за нас, за уродов, не вручают, в отпуск, за нас, за отверженных, на Большую Землю не отпускают.

Я молчал. Чего тут скажешь. И так все ясно. О! Кузьмич уже под мышками провода перекусывает. Дело делает. У него не зубы, а клещи. Ко мне как-то в оранжерею дикий кот прорвался. Недруги подослали. Так Кузьмич ему спинной хребет перегрыз. Титановый шарнир. Котяра от удивления еще часа два чадил микросхемами и орал благим матом от обиды.

— Ты что, издеваешься надо мной?

Это снова лысый. Дался я ему.

— Дался я вам, гражданин начальник. Клевета все это. На бумажке той. Отпустил бы ты меня, начальник. А?

Возвращаться не хотелось. Неизвестно, что еще там паПА придумал. Ему ж в голову взбредет, так он из Московского мегаполиса уродину цирковую выпишет и на ней жениться заставит. Всяко может быть. Да и два миллиона брюликов не на каждой космической трассе валяются. Поди, еще, поищи.

— Им не я нужен, — продолжал я. Лысина слушает внимательно и не перебивает, — А корабль мой. Вернее наш, фамильный.

— А в бумаге написано, что не корабль, а именно тебя доставить, — умный, гадина. Будем действовать по-другому.

Самое противное в моем положении, это играть человеческими слабостями. Но, никуда не денешься.

И вот что странно. Люди за время своего сосуществования в Великой Вселенной научились не только заменять практически все органы тела на искусственные. Не только изменять себя химически и физически. Но даже, о господи, добрались до святая святых. Мозга человеческого. Там отрежут, тут пришьют. Левое на правое, правое на левое.

Бывает, бывает. Сам одного такого видел. Самый настоящий придурок получился. Но, зато гвозди забивал, словно молния.

Опять не о том. А о чем? Вот.

Сколько бы не менялось человечество, какие бы хитрости в тело свое не пихали, но душу изменить никак не могли. Она, как была плаксивой, душа-то, так и осталась. Хоть что ты с ней делай.

И когда я попадаю в ситуации не слишком для меня приятные, я обращаюсь к душе человеческой и к ее порокам.

— Начальник, а ведь на твоей совести смерть моя будет.

Лысина даже не вздрогнул. Поначалу у всех у них так. У нормальных.

— Изведут меня, жизни лишат. И некому меня защитить будет.

— Адвоката наймешь, — лысину начинает разбирать. Ошибка первая. Проявление, каких либо, чувств к уроду не есть хорошо.

— Кто ж за меня заступится? — гнул я дальше. — Сошлют на дальнюю планету поселенцем, одного одинокого. И погибну там от клыков кровожадных.

Первая слеза сорвалась с ресниц лысого. Значит, я на правильном пути.

— А ведь я тоже счастья хочу, начальник. Простого вселенского счастья.

Лысина уже не сдерживался. Плакал откровенно. Душа то у всех одинаковая. Да и век такой. Вроде и забыли, что пожалеть кого-то можно. Ан нет. Есть еще в Великой Галактике существа, пусть даже и уродцы, которые напомнят, что человек есть не набор химических элементов, а нечто большее.

— Ладно, — утерся от слез лысина, — Никуда я тебя не отправлю. Ну их всех, с ихними приказами. Как лишнюю звезду на спину, так хреновый корень. А как предписания выполнять, так будьте любезны.

— Спасибо, начальник, — вот что значит хорошее обращение.

Лысина поднялась со своего места, освободила меня от пут, которые уже порядком погрыз верный друг Кузьмич.

— Куда ж ты теперь, уродец подашься?

Лысина, проявляя остатки жалости, погладил меня по голове. Иногда это, конечно, приятно. Но с другой стороны обидно. Принимают за мальчишку. Но, надо терпеть, чтобы не нарушить чистоту воздействия на душу.

— Дельце у меня в Дьявольских Дырах. Туда и полечу.

Слезы у Лысина вмиг просохли. Стал он серьезным и суровым.

— Что урод — вижу. А вот что дурак, только что понял. В Дыры Дьявольские ему захотелось. Уж лучше я тебя домой отправлю. Может, и не сошлют в поселенцы. А что за дело-то, в Дырах?

Иногда лучше сказать правду.

— Невеста там у меня.

Лысина хрюкнул от неожиданности.

— Невеста, говоришь? Кто за урода замуж пойдет? Врешь ты. Да и нет ничего живого там, в Дьявольских дырах.

— Не было б, не поехал, — нахмурился я, — А насчет того, кто за меня, за урода замуж пойдет, тут ты, начальник, не прав. Вот она-то, одна единственная, во всей Великой Галактике и согласилась. Иль забыл, что я тебе про наше уродское счастье говорил? Человеческое счастье?

Думал лысина достаточно долго. Подумал, повздыхал.

— Корабль твой, того… Навернулся. Каким же образом?

Вот. Момент, к которому я шел старательно и долго. Решается судьба двух миллионов брюликов.

— У вас же, на базе, этой рухляди навалом. Может, один одолжите?

Насколько я знал, на пограничных блокпостах, в целях постоянной боеготовности, на складах, действительно, хранились и перехватчики, и захватчики, и растратчики. Тысячи не тысячи, а сотен пять наверняка. И это только помимо основного боевого состава.

— Хм, — хмыкнула лысина, — Предположим, поверил я тебе. Про невесту и Дьявольские Дыры. Предположим, даже дам кораблик завалящий. И даже черт с ней с отчетностью. К тем двум перехватчикам допишу еще один. Не впервой. Но ведь и ты пойми меня, уродец. Жалко… Жалко мне тебя в Дыры отпускать. Сгинешь. Не вернешься. Хоть с невестой, хоть без.

— Без нее мне и жизнь не мила!

Это цитата. Когда-то давно у паПА в старинных манускриптах подсмотрел. Красиво, правда? Жизнь не мила! Умели раньше красивые слова говорить.

— Умеешь ты красивые слова говорить, — лысина откровенно гордился мной, — Ну раз так… Эх!

Что и требовалось доказать.

— Но с одним условием.

А на это мы не договаривались.

— Каким, таким условием? — нахмурился я. В последнее время, я что-то часто хмуриться стал.

Лысина развернула бумагу с моими особыми приметами, которую он минут десять назад скомкал, вытирая слезы.

— Вот. Условие мое. Тут написано, что горазд ты в картишки играть. А? Значит, так оно и есть. Вот мы с тобой и договоримся. Сыграем партеечку. Я на кон поставлю корабль звездный. Не супер, конечно, но туда и обратно смотаться можно.

— А я что?

Брехня все это, насчет карт. Я с паПА раза два всего играл. Один раз на то, чтобы он отпустил меня в охотники за бабочками. А второй, чтобы не слишком интересовался, что у меня за оранжерея в подземных этажах разбита.

— У меня и ставить то нечего, — развел я руками, показывая, что ведь и, правда, ничего нет.

Лысина улыбнулся. Широко и подозрительно довольно.

— А ты соглашайся, все равно у тебя другого выбора нет.

— Ну, согласен, — лететь-то надо. Не век здесь, на блок посту с лысиной разговаривать.

— А поставишь ты… Поставишь ты на кон…

Лысина метнулся вперед, стремительно выбросил руку и выхвалил у меня из-за спины Кузьмича.

Бедный Кузьмич, не ожидая такого наглого вмешательства в свою личную жизнь, стал страшно ругаться и даже попытался укусить лысину за пальцы, отчего тот повеселел еще больше.

— Я ведь так и думал, что говорящий. Сидеть урод! Сидеть! Ты свое слово сказал. Играем на твоего таракана.

Кузьмич все еще не оставлял попытки вырваться, но попробуйте получить свободу, когда вам почти что обломали крылья.

— Не таракан я! Не таракан! — орал Кузьмич. Лысина счастливо рассматривал схваченную добычу. Наверняка, еще один свихнутый на бабочках. Так и оказалось.

— У меня как раз такого в коллекции не хватает, — заявил он, — Посажу его на булавку, высушу и любоваться буду.

— Эй, начальник, — отвлек я его от мыслей о будущем, — Так дело не пойдет. Я на него играть не стану. Друг он мой. Верный и надежный. Если понимаешь, что это такое.

Лысина оторвался от Кузьмича.

— Что-то я тебя, урод, не понимаю. Тебе невеста нужна? Корабль, которого у тебя пока нет, нужен? Тебе еще и друга подари? Не пойдет. Давай, решайся на что-то одно. Я же ведь не просто так таракана твоего отбираю. Я его выиграть хочу. Или, может, цена мала? Так я еще могу и парочку ящиков с запчастями за такую редкость добавить.

— Не сметь на меня играть! Я же живой. Не позволю.

— Согласен.

Кузьмич мгновенно обмяк и заткнулся. Теперь будет обижаться недели две. Если, конечно, я его еще увижу. Но ведь принято из бед выбирать наименьшее. Вот я и выбираю. Одной души недостаточно. Ставим на кон Кузьмича. И если получиться, а должно получится, то заимеем и корабль, и друга. Как пел мне в детстве паПА — каждый хочет иметь и невесту и друга на самом лучшем в Великой Галактике корабле.

— Согласен, — повторил я, — Этот таракан, молчи Кузьмич и верь мне, против самого лучшего корабля на блокпосту и полной свободы для меня и моего друга. По рукам?

Кто бы видел, как засветился лысина. Вот оно счастье в наше время. Продувать подотчетное имущество и радоваться этому.

— А чтобы тараканчик наш не сбежал, — лысина вытащил из-под стола пластиковую коробку из-под ксерокса, — Мы его вот сюда. Чтобы никто не вынес. А то знаешь, сколько желающих? Играть станем здесь же.

Под всхлипывания Кузьмича в коробке из-под ксерокса, лысина достала из кармана свежую колоду, словно готовился, повертел у меня перед глазами. Все в порядке, без вранья. И надорвал упаковку.

И я сразу понял, что игра предстоит нечестная. Карты оказались крапленые. Даже мне, уроду, это стало видно с одного взгляда. Такими вот картами пользуются все настоящие шулера. Произведены в Ганконговском районе Китайской области Земли. Запрещены специальным постановлением правительства.

Но возмущаться нельзя. Не в том положении.

Лысый быстренько тесанул, продолжая честно глядеть в мои глаза. Кинул на стол мою долю. Карты подскочили и, разминая конечности, двинулись в мою сторону. Пока я их раскладывал по мастям, какая-то из них умудрилась укусить меня и обозвать нехорошим словом.

Карты, произведенные, как уже говорилось выше, в самом шулерском районе Земли, старались выскользнуть из моих, достаточно маленьких пальцев, и все время болтали.

— Не лапай меня, грязная скотина, я туз червленый, а не какая то шестерка сран… пиковая.

— С меня ходи! С меня ходи! — орала трефовая дама, норовя вылезть из набора.

— Не слушай эту дуру, — стараясь перекричать, благим матом заливалась ее соседка, червонная баба. Потом, надорвав голос, стала строить мне глазки и оголять плечи, шепча при этом: — «Я твоя… Возьми меня… О! Ес!».