Серж Брюссоло
Индейская комната
К ЧИТАТЕЛЮ
Все персонажи этой книги являются плодом воображения автора. Если по совпадению или случайно имена персонажей и организаций в книге будут идентичны реальным, можно считать это недоразумением и автор не несет за это никакой ответственности.
ПРОЛОГ
Лос-Анджелес. Вторая половина дня, время безделья. Беспорядок в комнате университетского общежития, которую Сара Девон делила со своей соседкой Дженнифер Подовски. Девушки развлекались, составляя список возможных «катастроф», которые им будут угрожать в грядущие годы. Сцена разворачивалась в спальном корпусе первокурсниц, пустом в это время дня, так как большинство студенток переместились в университетский парк по причине удушающей жары. Стояла необычная тишина, заставлявшая обеих девушек разговаривать шепотом. Потом Сара часто вспоминала это отсутствие звуков и эхо от перешептывания, странно отдававшееся от стен коридоров. Создалась словно некая мизансцена будущих событий, аналогичная той, которая бывает в лесу, когда смолкнувшие птицы и гнетущая тишина предупреждают обитателей леса, что через минуту нападет хищник. Да, получилось так, что расшифровать сигнал тревоги не удалось, а оттуда, сверху, кто-то шепотом, казалось, предупреждал: дальше не ходи, с этого момента все, что ты скажешь, обернется против тебя.
И все точно так и произошло.
Они были глупы, насколько глупыми можно быть в возрасте, когда уверен, что ты бессмертен, непобедим и впереди тебя ждет великое будущее. Они выпустили на волю невидимые темные силы, притягивавшие несчастья. Им нужно было бы замолчать или отправиться на лужайку, как другие девушки, но в духоте комнаты Сара и Дженни в это послеобеденное время гадали, какие будущие катастрофы взбудоражат их женские судьбы. В их интересе было некое удовольствие и уверенность (в глубине души), что в действительности ничего страшного с ними никогда не случится.
Девушки постарались выстроить свои страхи по степени возрастания, в стиле знаменитой шкалы военной угрозы Пентагона, как последовательные стратегические приготовления, предшествующие атомной войне.
— Так можно накликать на себя несчастья, — пробормотала Сара. — Не надо было этого делать.
— Ну нет, — запротестовала Дженнифер, любившая парадоксы, — ты хорошо знаешь: то, чего боишься, не произойдет. В конце концов, перечисленных катастроф мы избежим. Уже хорошо. Значит, защитим себя в будущем.
Нервно захихикав, девушки решили расставить по порядку «катастрофы». Итак, первой и самой простой неприятностью сочли простую задержку. Для Дженни последним в списке стал результат теста на ВИЧ. Что касается Сары, то в списке последним оказался стресс, перенесенный матерью похищенного ребенка. Представив себе такое, она почувствовала, как мурашки побежали по коже.
— Хватит! — пробормотала она. — Плевала я на страх. Мне не нравится эта игра.
— Ты невозможно суеверна для современной девушки, — усмехнулась Дженни.
Она и вообразить не могла в тот момент, что ее соседка по комнате проживет четыре года в состоянии САМОЙ СТРАШНОЙ КАТАСТРОФЫ.
Глава 1
В конце концов Сара так возненавидела окно, что перестала его мыть. Вначале, в первые годы, она оставляла окно, выходившее в прерию, целыми днями открытым. Усаживаясь в старое потертое кресло, складывала руки на животе и смотрела в окно до тех пор, пока предметы не начинали расплываться. Стены, мебель, вещи. «Только мои глаза остаются живыми», — говорила она себе, как бы всем своим существом превращаясь во взгляд. Взгляд энергичный, пронзительный, словно луч лазера. Сара не знала, чему она бросает вызов, или, скорее, она это знала слишком хорошо: вздорные картинки, нарисованные Тимми. Штучки, в основе которых супервозможности, как глаза Супермена, пронзающие стены и выведывающие самые тайные секреты.
— Мне тоже бы хотелось видеть через стены, сквозь пространство, — бормотала Сара, не замечая, что разговаривает сама с собой. — Я проеду всю страну, только чтобы вновь обрести Тимми.
Она знала, что напрасно решила отправиться в Хевен-Ридж. Сумасшествие вот так и начинается, с необъяснимых поступков, «если только…», а потом…
А потом кончится как у Маргарет Хейлброн.
Сара ненавидела окно. Иногда, закрывая глаза, она видела, что на сетчатке отпечатывается его прямоугольник. Нестираемый. Черный прямоугольник с белой крестовиной.
Месяцами она теряла понятие о времени. Садилась перед окном в полдень и разглядывала пейзаж, а когда вдруг смотрела на часы, оказывалось, что уже шесть вечера. Время текло, не затрагивая ее сознания.
«Я как старый маразматик, — говорила она себе, — не способный определять течение времени. Говорят, психопаты не понимают разницы между минутой и часом. Возможно, у меня уже едет крыша?»
Как у Маргарет Хейлброн, у той в голове звучат голоса.
Глава 2
Когда четыре года тому назад Сара переехала в Хевен-Ридж, Марк Фостер, хозяин самой большой лавки, решил за благо ввести ее в курс дела Хейлброн. Он это сделал для ее же пользы, уверял лавочник, заталкивая ящики с провизией в багажник пикапа Сары.
— Бедняжка Мегги, — объяснял он Саре, — она не злая, просто немного беспокойная. Это горе ей просто крышу снесло. Вначале она держалась хорошо, достойно, потом постепенно сбрендила. Приходит к вам в дом и начинает рассказывать о своих несчастьях. И так — по всем домам. Отшить невозможно.
Сара внимательно посмотрела на лавочника. У него было помятое, но энергичное лицо, очки в железной оправе и выдающийся вперед подбородок, украшенный глубоким шрамом.
«Как будто сошел с иллюстрации Нормана Рокуэлла, — подумала Сара. — Да и весь Хевен-Ридж, похоже, нарисован Норманом Рокуэллом…»
Она не знала, как себя следует держать. Может, как потомок первых покорителей Дикого Запада? Они люди суровые, горячие и прямые, как пишут в современных карманных вестернах, сваленных в кучу на прилавках магазинов.
— А что произошло с Мегги Хейлброн? — спросила Сара с некоторой настороженностью, уже уверенная в том, что ей не понравится то, что она услышит.
— Ее сын, маленький мальчик, исчез четыре года тому назад, — ответил Фостер. — Прочесали все окрестности, но тела так и не нашли. Даже ребята из ФБР приезжали. Мальчика звали Деннис. В довершение всего ее муж — шофер-дальнобойщик — погиб при аварии грузовика как раз после исчезновения малыша. У нее никого не осталось, никаких родственников. Так и живет одна на всем белом свете.
— И никто не знает, что стало с ребенком?
— Нет, но здесь вообще кого-нибудь очень трудно найти, особенно если дождь. Собаки быстро теряют след. Район такой, льет часто… Тело Денниса могло оказаться где угодно: в пещере, в овраге, в ирригационном канале. Ребята забираются в такие места, что и не придумаешь. Вот и происходят несчастные случаи. Бедная Мегги не хотела в это верить. Она до сих пор предпочитает рассказывать, что инопланетяне приземлились в поле за ее домом, чтобы украсть мальчика. Похитители детей в летающей тарелке. Зеленые воры с антеннами на голове. Ничего себе, а?
Сара не могла догадаться, какой реакции ждет от нее Фостер. Сочувствия? Насмешливой улыбки? Или пытается заставить ее рассмеяться, чтобы потом кому-нибудь сказать: «У этих городских девчонок нет сердца, знаете ли. Когда я рассказал о бедной Мегги, она расхохоталась мне в лицо». У Сары складывалось впечатление, что он поставил ей ловушку.
— Она решила броситься в погоню за похитителями, — продолжал лавочник, — и начала строить ракету в своем саду.
— Ракету?
— Да, из дерева и из всего, что под руку попадется. Откопала в журнале фотографию космического корабля и сооружает детали, очень точно. Мегги явится, конечно, и к вам попросить доски, гвозди. Она побирается по домам, для нее это повод поговорить о своем малыше. Вы ее не бойтесь. Предложите кофе, горсть гвоздей, и пусть себе говорит. Мы все так делаем. Она не злая.
Серые волосы, зачесанные назад, очки в старомодной оправе — лавочник походил на военного хирурга, который после осмотра раненого на поле боя бросает небрежно: «Эту ногу, прежде чем она начнет гнить, надо отрезать». В его словах не было ни следа сострадания, даже симпатии.
«Я на пределе, — подумала Сара, — скоро свихнусь».
— Она живет рядом с вами, — добавил Фостер, — на холме с ивами. Ракету посреди сада хорошо видно. Я считал нужным вас предупредить… потому что вы нездешняя.
Сидя за рулем пикапа по дороге домой, Сара не смогла удержаться, чтобы не повернуть голову налево, в сторону холма с ивами. Она увидела водонапорную башню, крытую листовым железом, деревянный дом в жалком состоянии, давно заросший и одичавший сад, качели, сделанные из автомобильной покрышки, подвешенные на крыльце на толстой цепи… и космический челнок, устремленный в небо. Ракета из разнокалиберных досок с недоделанными крыльями. Сердце Сары сжалось, она инстинктивно взяла Тимми за руку. Мальчик спал рядом на сиденье, свернувшись клубочком, как енот-полоскун.
Малыш что-то бормотал во сне. Ему было только три года, но у него уже была скверная привычка засыпать в любом месте.
Сара вспомнила, что надо изо всех сил подумать: «С нами такого не произойдет, я не спущу с тебя глаз, я сумею тебя защитить».
Она почувствовала, как волна счастья заполняет грудь. Так бывает, когда, начав читать, сразу догадываешься, что произведение замечательное. Она была молода, у нее был Тимми, вся жизнь впереди, и еще очень много лет отделяло ее от старости. Еще ничего не сыграно, она могла начать свою жизнь с нуля. В двадцать пять лет все позволено, разве нет? Можно писать черновики, что-то зачеркивать, делать попытки. Все поправимо.
Она еще не разглядела как следует леса, полей, всей этой влажной зелени, покрывающей землю. «Просто иллюстрация к детской книге», — подумала она. Цвета слишком ярки, чтобы быть настоящими. А в конце дороги был дом, заброшенное ранчо среди холмов, куда зимой ветер сдувал снег.
— Это уж слишком, — пробормотала Сара, — слишком.
Ей стало больно от счастья. И страшно тоже. Чуть-чуть.
…Это было до того, как она стала просиживать целые дни, уставившись в окно. До того, как она узнала, что такое настоящая боль.
Глава 3
После драмы, перевернувшей всю ее жизнь, Сара бросилась писать дневник, которому неизвестно почему придала форму романа. Роману предшествовал пролог, первые главы которого вы найдете ниже.
Я не буду его прятать, я начала вести дневник, чтобы не сойти с ума, чтобы облегчить себе ожидание. Ожидание и одиночество. Я начала с того, что написала «я», как подросток, доверившийся дневнику, но мне тут же показалось, что, если вести повествование от первого лица, инстинктивно включается автоцензура, которой можно избежать, если использовать третье лицо, как Цезарь. Я решила придать своим воспоминаниям форму романа. Этот прием мне позволит взглянуть на Сару Девон аналитически. Говоря «я», ты уже как будто извиняешься. Дети, когда их ругают, всегда говорят: «Это не я, это он!» Так вот, я буду говорить «он», или, скорее, «она». Речь не о том, чтобы провести исследование, а о том, что необходимо прояснить факты, постараться все вывести на чистую воду. Кто знает, если в лужу бросить сосуд с чистой водой, может быть, можно снова увидеть свое отражение на поверхности воды без отвращения?
Глава 4
Тимми проснулся в тот момент, когда Сара остановила пикап перед решеткой, преграждающей въезд на ранчо.
Ограда высотой в три метра опоясывала всю территорию, придавая местности вид военной базы, на которую вход посторонним воспрещен. То здесь, то там были развешаны дощечки с полустершимися надписями. «ВНИМАНИЕ! ВЗРЫВАЕТСЯ!» — было начертано над рисунком черепа, который скорее походил на тыкву с праздника Хэллоуин, чем на голову, с которой содрали кожу.
«Это пиратское знамя, — обязательно скажет Тимми, когда проснется. — Значит, мы будем жить у пиратов?»
— Местные жители прозвали это место «зоопарком», из-за решетки, — сказал Саре юрист, оформлявший для нее документы на право собственности. — Они уважали вашего деда за его военные награды и как героя войны, но заходить к нему не любили. Джоб был несколько… специфическим человеком, если вы понимаете, что я хочу сказать. Как большинство ветеранов, оставшихся в живых, он страдал комплексом «осажденного». Последствия корейской и Вьетнамской войн, я полагаю. Остаток своей жизни он провел в подготовке к третьей мировой войне. К великому этническому холокосту. Он менялся в лице при виде людей, похожих на «кавказцев», по существующей полицейской терминологии. Армейские психиатры ничем не могли ему помочь. Если бы он жил в городе, то соседи в конце концов вызвали бы полицию и его бы выселили, но в Хевен-Ридже в чужие дела не вмешиваются, он жил свободно… Впрочем, не знаю, можно ли употребить такое выражение, когда он сам себя закрыл в тюрьме, построенной собственными руками.
— Мам, — вдруг сказал Тимми, показывая пальцем в сторону дома, — там кто-то стоит в окне.
В три года Тимми говорил мало, но хорошо. Он мог в течение нескольких часов не сказать ни слова, и вдруг произнести фразу, очень сложную для ребенка его возраста.
— Ну, нет, — пробормотала в ответ Сара, — ты ошибаешься, дорогой. На ранчо никого нет.
Подняла глаза и увидела за оконными занавесками на первом этаже бородатый силуэт. Сара вздрогнула. Существо с отекшим лицом и злобным выражением лица приклеилось носом к стеклу. Фигура согнута, черты монголоидные. «Бродяга, — подумала она. — Конечно, он забрался в дом, а я, идиотка, еще в этом усомнилась».
Сара не знала, как себя лучше повести. Вернуться? Вызвать шерифа? В самый день приезда это могло бы произвести дурное впечатление. Лучше будет, если она сама со всем разберется. Сара приказала Тимми оставаться в машине и, подойдя к дому, повернула ключ в висячем замке, на который была закрыта решетка. Она попробовала придумать подходящую к моменту фразу. Вести себя сдержанно или откровенно агрессивно? Бродяга за окном не шевелился. Шевелюра придавала существу вид пещерного человека. Может быть, просто деревенский сумасшедший? Ненормальный, предоставленный сам себе, какие встречаются в маленьких местечках? Сара не хотела особенно об этом думать. Хорошенькое начало! Но нельзя так волноваться при первой же трудности.
Когда до окна оставалось метра три, у Сары вырвался вздох облегчения. Это оказался манекен! Тряпичная кукла ростом со взрослого мужчину, волосы и борода сделаны из натурального меха, а глаза и рот нарисованы тремя черточками.
Манекен был поставлен часовым, чтобы придать дому обитаемый вид. Вне всякого сомнения, уловка Джоба.
Сара остановилась, раздраженная тем, что так испугалась. Она сжала в руке большую связку ключей.
— Там будет опасно, — предупредил ее нотариус, — особенно с ребенком. У вашего деда была мания расставлять повсюду ловушки. Время от времени еноты и барсуки подрывались на минах, которые он ставил то тут, то там. Вам нужно будет вызвать специалиста, чтобы все это очистить. Откровенно говоря, я бы вам не советовал оставаться на ранчо. Ведь, чтобы сделать помещение пригодным для жилья, понадобятся годы.
Сара так сильно сжала в ладони ключи, что стало больно. Она не должна бояться. Страхи остались позади, когда она сбежала от отца Тимми. Это место, имевшее вид укрепленного лагеря, ей очень подходило. Она хотела почувствовать себя в безопасности, защищенной. Она закроется внутри «зоопарка», с той только разницей, что звери останутся снаружи.
Дом находился в таком состоянии, что невозможно описать. Беспорядок был кошмарный. В какой-то момент Сара сказала себе, что это было бы прекрасным сюжетом для статьи в журнале по домоводству «Гуд хаускипинг»: «Как я превратила хижину Робинзона Крузо в очаровательный коттедж „Американские первопроходцы“».
Проиллюстрировать результаты можно будет несколькими снимками. На пороге Сара приостановилась. Казалось, если сделать несколько шагов по половицам веранды, то строение рухнет.
«Еноты-полоскуны, — подумала Сара, — куницы, хорьки, барсуки».
Дом так долго был необитаем, что живность заселила его полностью. Мыши, тушканчики и другие зверушки, наверное, свили гнезда повсюду, во всех матрацах.
Она вставила ключ в замочную скважину, оперлась на косяк и толкнула дверь. Внутри Сара ожидала увидеть все, что угодно, вплоть до классического ружья, привязанного прочной нейлоновой веревкой к стулу напротив входной двери. Ничего подобного не было, только едкий запах, постепенно уплывающий в открытую дверь. Можно было подумать, что он долгие годы ждал, когда же сможет освободиться. Воздух, зараженный смесью запахов пота, животных, грязи и плесени, въелся во все предметы, и стало ясно, что помещение никогда не проветривалось.
— Здание превосходное, — объяснял нотариус. — Выстроено как форт на индейской территории. Бревна фундамента зарыты глубоко. Дерево твердое как камень. Дом настоящих пионеров, с маленькими окошками на случай неожиданного нападения. Есть даже потайная комната, где прятались женщины и дети в случае опасности. Знаменитая индейская комната в подвале, знаете? Это настоящее произведение искусства.
Сара сделала три шага и вошла в комнату. В глаза сразу бросилась огромная тряпичная кукла, прислоненная к окну. Ее смастерили из вонючей тряпки — без сомнения, простыни. Мыши обгрызли кукле ноги. Молодая женщина сочла чучело непристойной выходкой. Может быть, потому, что в сумерках оно напоминало ей грязного голого старика. Запах мочи и экскрементов становился непереносимым. Под мебелью наверняка полно помета. Все вокруг было в пыли. Пыль и грязь. Тарелки в кухне, казалось, обросли серым мехом. Потрогав их, Сара убедилась, что они просто погребены под плесенью.
«Развалина, — подумала молодая женщина. — Настоящая развалина… или, скорее, брошенный барак в городе-призраке, оставленный золотоискателями».
Она принесла банки со средством для окуривания, благодаря которому, как сообщалось в инструкции, все паразиты, обосновавшиеся в помещении, немедленно исчезнут. Надо было расставить банки в каждой комнате, зажечь фитили и быстро сматываться, потому что отравиться могли не только насекомые, но и люди.
— Надо оставить окуривание на всю ночь, — объяснял ей продавец, — а потом проветривать помещение по крайней мере в течение двух часов. Насекомые, которые не успеют убежать, сдохнут, вам останется их только вымести.
Она могла бы, конечно, позвонить в специальную контору, но тарифы у них слишком высокие.
Этой ночью, запалив фитили для окуривания, Сара устроилась с Тимми внутри пикапа, подняла стекла и натянула спальный мешок до подбородка. Мальчик уснул сразу, путешествие его утомило, а Сара долго лежала с открытыми глазами, уставившись в небо через ветровое стекло.
«Вот ты и у подножия стены. Тебе двадцать пять лет, ты начинаешь с нуля. В задрипанной дыре, в бараке без электричества. Именно здесь ты станешь взрослой. У тебя нет выбора».
Пока она все это себе говорила, дом наполнялся зеленым дымом. А тряпичная бородатая кукла у окна была настороже и не сводила с нее глаз.
Глава 5
Нa следующий день на заре Сара вылезла из машины чертыхаясь — так ломило все тело. Воздух был напоен ароматами листвы, травы, мокрой земли. В нем было так много влаги и кислорода, что, казалось, металлические предметы на глазах ржавеют. Но все ароматы перебивал противный, плотный запах с полей, который забивал рот так, что, казалось, его можно жевать. Лес в основном состоял из кленов, которые высадили для того, чтобы делать сироп из черного орешника и терновника. Сара приготовила завтрак на походной плитке, стоя за пикапом и дрожа от холода. Она была счастлива почувствовать себя маленькой съежившейся девочкой, которой пришло в голову задобрить огромное слепое чудовище. Сара выросла в городе, и ей никогда не случалось сталкиваться с тишиной прерий и лесов. Этой ночью она впервые для себя открыла смысл древних заклинаний. Когда луна спряталась за облака, на нее обрушилась вселенская темнота, без уличных фонарей, неоновой рекламы, сигнальных огней автомобилей и витрин, сияющих двадцать четыре часа в сутки.
Тимми ворчал, требуя сериалов и мультипликационных фильмов. Сара не могла заставить себя сказать, что он больше никогда не увидит телевизора. Она протянула сыну кусок бисквита и чашку быстрорастворимого шоколада. Затем, взяв себя в руки, влезла в синий комбинезон, купленный перед отъездом в магазине самообслуживания, натянула резиновые перчатки и повязала маску.
— Ты останешься здесь, — приказала она сыну. — Мама пойдет убирать дедушкин дом, там очень грязно и вредно для здоровья, а тебе нужно остаться чистым до вечера, иначе нам снова придется ночевать в машине. Понял?
Малыш смотрел на нее, вытаращив глаза, как будто спрашивал: «Мама, с чего ты так вырядилась?» Сара подумала, что он сейчас заплачет от страха, и ей стало стыдно.
«Мне не хватает терпения, — подумала она. — Ему только три года. Он не может все понять».
Она все это знала, потому что разговаривала со своим психоаналитиком, но сформулировать проблему так и не решилась.
«Я не похожа на других женщин, — часто говорила она себе. — Я не умиляюсь гримасам и неловкости маленьких детей. Не нахожу это ни милым, ни очаровательным… Мне никогда не придет в голову заявить: „Как хорошо, если бы они не вырастали! Они так трогательны в этом возрасте…“ Я, должно быть, ненормальная».
С самого рождения Тимми она была убеждена, что будет плохой матерью. Ей чего-то не хватало. Сара не подозревала, что наивность и родительские обязанности несовместимы. Невозможность взглянуть на себя со стороны заставляет молодых матерей сюсюкать со своими детьми, когда они гладят их по животику. В больнице медицинские сестры считали отсутствие подобных чувств чем-то подозрительным.
«Это из-за Джейми, — подумала Сара. — Он все испортил».
* * *
Она направилась к дому, надеясь, что Тимми не отойдет от машины. В настоящий момент мальчик был напуган окружающим его миром. Сырая трава раздражала его, и он хныкал:
— Холодно… хочу домой… плохо пахнет… пахнет какашками.
Он даже сделал несколько шагов в сторону дороги.
— Это из-за какашек. Да? — допытывался ребенок. — Везде много какашек. Это свинья. Тимми не хочет здесь оставаться.
Выросший в пустынном пригороде Лос-Анджелеса, он не знал дождя, черной жирной почвы, запахов. Он знал только обжигающий ветер, который приносил тучи красной пыли, и пожелтевшие лужайки, вечно жаждущие воды. Накануне, во время их путешествия, роскошь зелени его даже немного беспокоила.
— Слишком это все волосатое, — вдруг объявил он с отвращением.
— Что ты хочешь сказать? — забеспокоилась Сара. — Волосатое?
— Там, там, все это. — У малыша не хватало слов. — Зеленое, волосатое, его так много.
— Это трава, дорогой, — объяснила молодая женщина.
— Похоже на зверя, — заявил ребенок. — Это все грязное. Почему не такое твердое, как дома?
— Твердое?
— Да, земля. Она не такая, как тротуар.
Наконец Сара поняла: Тимми скучал по бетону и асфальту.
Она не знала, как повлиять на сына, как убедить, что прерия гораздо приятнее города. Может быть, потому, что сама была в этом не очень уверена. Соевые поля, тракторы Джона Дира или Харвестера так и не стали частью их сознания.
* * *
Она вошла в бревенчатый дом и сразу открыла окна, чтобы сквозняком вынесло токсичные испарения.
«Я идиотка, — подумала Сара, борясь со шпингалетами. — Прежде чем зажигать фитили, надо было хотя бы осмотреть дом: а вдруг какой-нибудь бродяга устроился здесь на ночлег? Ведь я же могла его отравить».
В страхе она бросилась в комнаты. С Сарой чуть не случился разрыв сердца, когда она увидела нечто похожее на человека, лежавшее на кровати под одеялом.
«Господи! — сказала она себе. — Я убила бродягу!» Но это была еще одна большая тряпичная кукла, похожая на ту, что стояла в амбразуре окна. Еще одна хитрость Джоба для создания иллюзии жизни.
Мыши устроили гнезда в дырах матраца. Сара вышла на веранду и сняла маску, в которой уже задыхалась. Грязь ее не раздражала. Напротив, она даже чувствовала возбуждение при мысли, что все приведет в порядок. Ее психоаналитик сказал бы, что такая реакция символична: «Вы хотите очистить себя, а не дом. Не доверяйте чудесам, они происходят только в сказках. От своего прошлого нельзя освободиться при помощи тряпки…»
Сара пожала плечами. К черту высокие материи! Она верила в чудеса, как всякая уважающая себя женщина.
Она ожидала, что шкафы придется освобождать от всякого старья, накопившегося за долгие годы, но ошиблась. Джоб после себя ничего не оставил: ни фотографий, ни сувениров. У дома не было памяти.
«Как хижины, построенные в пустыне Невады, на которых проверяли эффект от взрыва атомной бомбы, — подумала она. — Их заполняли мебелью, манекенами — и никакой реальной жизни».
Она спросила себя: что, если бы Джоб Сэмюэль Девон, ее дед, все еще жил бы среди этих стен? Она его никогда не встречала, потому что, когда Сара родилась, Джоб сжег все мосты между собой и родней. Она знала его в лицо по фотографии: он стоял в форме летчика с фуражкой под мышкой перед «Ф-15», где-то во Вьетнаме. В том шестьдесят четвертом году ему было тридцать пять лет. Красивый мужчина с короткими волосами, улыбавшийся во весь рот. Это было время, когда вооруженный конфликт еще не принял тех масштабов, о которых известно теперь. Позже американских летчиков заставили стать «сеятелями напалма», убийцами, комфортно устроившимися в своих самолетах и наблюдавшими, как поджариваются женщины и дети. Каждый раз, когда приходило время отпуска, пацифисты оплевывали их с ног до головы.
— Его самолет был подбит на территории неприятеля, — объяснял отец Сары на семейном собрании. — Джоб упал в джунгли, где должен был выживать своими силами в течение нескольких месяцев, стараясь избегать патрулей вьетконговцев, преследовавших его по пятам. Он узнал, что такое ад, и никогда уже не смог прийти в себя. Когда его отправили на родину, он долгое время провел в психиатрической больнице. Никак не мог почувствовать себя в безопасности. У него развилась фобия… навязчивая идея собственной безопасности. Он клал чучело в кровать, чтобы обмануть врага, а сам спал на полу с ружьем в руках. Когда его будили, вдруг вскакивал и целился прямо в лоб тому, кто к нему подошел.
Моя мать его не переносила, требовала развода. Тогда отец уехал жить в Хевен-Ридж, где от его отца ему достался кусок земли, и больше мы о нем никогда не слышали. Я считал, что он постепенно сходит с ума, но помочь ему ничем не мог. Правда, ездил к нему пару раз, но он не пустил меня на порог. Думаю, что он меня даже и не узнал. Он огородил владение металлической решеткой трехметровой высоты. А когда я заехал в город, чтобы узнать, есть ли у него долги, мне сказали, что он ничего и никогда не покупает, кроме инструментов и керосина для лампы. Джоб отказался от электричества, от телефона… Шериф заверил меня, что он никогда не был причиной ни одного скандала. Никто на него не жаловался.
Почтовый служащий однажды поднял тревогу из-за того, что обнаружил в почтовом ящике кучу пенсионных чеков. Шериф, посомневавшись, все-таки решился взломать висячий замок при входе. В сопровождении своего заместителя он обследовал территорию, держа руку на кобуре, потому что каждую минуту можно было ждать выстрела или наступить на мину: все кругом знали, что Джоб Девон нашпиговал ими свою землю.
— Я потерял сына во Вьетнаме, — объяснял позже полицейский отцу Сары, — и не считал, что имею право преследовать героя войны, награжденного орденом «Пурпурное сердце». Я знал, что мистер Девон от этого на стену полезет, так почему не позволить жить ему спокойно, раз он не нарушает общественного порядка?
Тело Джоба Девона обнаружили в замаскированном шалаше. Пришлось вызвать саперов, чтобы вынести умершего, — по периметру у корней деревьев были разложены мины. Достаточно было наступить на провод детонатора, чтобы произошла настоящая катастрофа. Вскрытие не позволило определить причину смерти, так как тело сильно разложилось. Судебно-медицинский эксперт записал в качестве причины смерти гипотермический криз, произошедший из-за того, что покойный замерз, заснув под открытым небом при трескучем морозе. Ему было семьдесят лет.
Очистив дом, Сара испытала настоящее облегчение: она не нашла ничего, что позволило бы расширить или изменить ее представление о собственном деде. Более или менее вероятным она считала бы обнаружение писем, фотографий, загадочных трофеев, привезенных из Азии. Однако Джоб уничтожил все с маниакальной тщательностью. Сара обнаружила дюжину книг на этажерке: пару томиков Хемингуэя, три — Фолкнера, два — Дос Пассоса, Библию и несколько армейских брошюр для офицерского состава, одна из которых была посвящена выживанию на арктической территории. Все изгрызли мыши. Сара пожала плечами: надо было быть дурой, чтобы рассчитывать на что-нибудь другое.
— Он ничего не хранил, — объяснил ей лавочник Фостер. — Каждый месяц ваш дед разводил костер перед домом и сжигал все, что считал лишним. Он без конца повторял, что все, чем владеет, лежит у него в карманах робы. Странный был мужик. Крепкий. Скала. Не шут.
Работая метлой, Сара раздумывала о том, что надо бы обследовать окрестности, чтобы убедиться, не осталось ли вокруг армейских ловушек, спрятанных в траве. Джоб мог вырыть бункер, землянку на манер вьетконговских и стать тем, кого ветераны называют «туннельными крысами». Любой ценой надо было помешать Тимми обнаружить какое-нибудь подобное «сокровище».
Однако она не могла решиться сжечь огромных тряпичных кукол. Когда она выбросила чучела на веранду, маленький мальчик подошел и вдруг заинтересовался.
— Это дед? — спросил он. — Вот такими становятся, когда умирают?
Сара должна была сказать, чтобы Тимми не трогал это свинство, но суеверие не позволило ей их сжечь. Она знала, что никогда не осмелится бросить манекены в огонь.
* * *
К концу дня ей удалось отдраить кухню, столовую и одну из комнат. Ранчо не предусматривало ни туалетной комнаты, ни даже простого клозета. Эта особенность помещения и объяснение, что в настоящее время придется ходить на горшок, вызвали у Тимми взрыв гнева.
— Это для малышей! — вопил мальчик. — Тимми не ходит на горшок! Он большой! Тимми хочет ходить в туалет.
Со спущенными штанами он носился по дому, открывая каждую дверь. Отсутствие уборной повергло его в полное недоумение. Мальчик просеменил на веранду и еще раз внимательно оглядел черную грязь вокруг ранчо.
— Вот почему вокруг накакано! — заключил он. — В этих местах нет туалетов!
Сара слишком устала, чтобы искать подходящие объяснения, а отшлепать его мешали занятые руки.
«Сын мне не помощник, — подумала она со страхом. — Он против меня. Он не хотел уезжать из Лос-Анджелеса».
Во времена Джейми, чтобы успокоиться, она зажигала сигарету с травкой, но теперь это было в прошлом. Если она не преодолеет свои страхи, придется стать законченной алкоголичкой, как часто случается с вполне достойными людьми.
— Купим биотуалет, — предложила Сара, — поставим в шкаф, и будет как в нашей бывшей квартире, вот увидишь.
— А ты? — сердито бросил ребенок. — Тоже будешь ходить на горшок? Ты слишком большая…
— Нет, — ответила она, стараясь говорить как можно мягче, — во дворе есть будка, но она для взрослых. Ты слишком мал.
Тимми потребовал показать ему эту самую будку. Сара хотела понять, почему подобные вещи так его занимают. Она должна была решиться отвести мальчика на порог деревянной постройки и показать выгребную яму. Похоже, его потрясло увиденное, особенно дыра в доске. Однако запаха не чувствовалось. Молодая женщина подумала, что, возможно, яма пуста. Еще одно: надо бы вызвать специалистов… или решиться вычистить самой.
— Это ужасно! — заскулил Тимми, хватаясь за руку матери. — Там полно зверей! Не нужно сюда ходить! Лучше возьми мой горшок.
Сара была близка к тому, чтобы разделить его мнение. Вдруг вспомнились жуткие истории о змеях, заползающих в дома. Она поспешила захлопнуть дверь.
Сара разгрузила машину и отнесла провизию в дом, так как боялась, что запах продуктов привлечет животных из леса. Тимми без конца требовал телевизор.
— Его здесь нет, — наконец созналась она.
— Нет сегодня, но завтра будет? — настаивал мальчик.
— Ни завтра, ни послезавтра. Вообще не будет. Будем книжки читать.
Ребенок так зло на нее посмотрел, что у Сары пробежали по спине мурашки. В эту минуту ненависть, с которой мальчик взглянул на свою мать, заставила ее вспомнить его отца. Джейми.
Джейми Морисетта.
«Господи, — взмолилась она, — только бы он не стал похож на него… Дай мне силы этого не допустить, вырастить из сына что-то другое, а не животное».
Сара была на грани истерики, чувствовала себя грязной. Она отдала бы все на свете за горячий душ, но душа здесь тем более не будет ни завтра, ни послезавтра. Придется осваивать новые возможности с тазом и губкой.
— Идем, — пробормотала Сара, стараясь говорить шутливо, — сегодняшний вечер у нас будет первым в доме траппера.
Но охотники-трапперы не занимали Тимми.
«Ни трапперы, ни ковбои, — подумала она. — Сегодня дети знают только роботов и ракеты».
Инстинктивно она повернула голову в направлении ивового холма и попыталась разглядеть дощатый космический корабль в саду Маргарет Хейлброн. Тимми не надо его видеть, да и ей тоже. Что бы такое ему сказать, чтобы он не захотел туда ходить?
Глава 6
Спустя два года после драмы в дневнике Сары Девон появилась следующая запись по поводу произошедших событий:
Конечно, когда пишут после событий, то в малейших совпадениях хотят видеть какие-то знаки. Объективна ли я? Нет ли у меня намерения очернить «мать»? Не знаю. Убеждена, что я искренна, но воспроизводить события можно, по воле автора делая акценты на том или на этом, так как вообще-то моей целью является привлечь внимание читателя. Издатель, без сомнения, заметил бы с упреком, что текст слишком подробный, но задача дневника — это попытка увидеть события яснее, а не запутывать их еще больше. Я и так запуталась.
Глава 7
Она выбила матрац, чтобы убедиться, что в дырах больше нет мышей. Потом засунула матрац в чехол и покрыла простыней, вытащенной из коробки. Комната пахла мокрыми половицами, которые она с трудом отдраила щеткой.
Пахнет как в лодке, пришло в голову Саре.
Она испытала огромное удовлетворение, закрывая ставни маленьких окон. Нотариус не соврал: сооружение было похоже на форт. Сара аккуратно залила керосин в лампы. Единственным предметом, оставшимся от Джоба, была армейская зажигалка. Она посчитала это хорошим знаком, посланным дедом с того света, и решила никогда с ней не расставаться.
Сара включила насос, установленный на раковине, наполнила солдатский котелок. Вода была ледяной; она подогрела ее на походной плите.
«Наша первая ночь дома!» — повторяла она себе. Как бы ей хотелось, чтобы Тимми разделил ее радость, но ребенок продолжал дуться.
— Мне плохо, — капризничал мальчик, когда она зажгла фитиль в керосиновой лампе. — И потом, ничего не видно. Долго мы еще здесь пробудем?
«Всю жизнь, — хотелось ей ответить, — и ты меня еще за это поблагодаришь».
Она была удивлена, с какой враждебностью сын встретил перемену места жительства. Сара часто слышала, что малыши быстро адаптируются и даже радуются перемене обстановки. Тимми, со всей очевидностью, к таким детям не относился.
«Ему только три года, а современная жизнь его уже отравила, — сказала она себе. — Он уже не может без телевизора, без видеоигр. Современные технологии сделали из него калеку».
— Эту ночь будем спать вместе, на одной кровати, а если захочешь пи-пи, то пользуйся ведром. Сможешь?
Мальчик ничего не ответил. Выражение лица у него было озабоченным, что вовсе не вязалось с его возрастом.
«Только бы он не увидел никакой живности, — подумала Сара, — ни мышей, ни крыс. Боже упаси!»
Предугадать реакцию ребенка она была не в состоянии. Завизжит или схватит крысу, чтобы погладить, как делал это с кошкой Петерсов?
Сара переодела сына в пижаму и положила в кровать, дав журнал с комиксами, а сама пошла в кухню, чтобы помыться. Радиатора не было. Когда она разделась, то ее затрясло от холода.
— Надо закаляться, милая, — подбодрила она себя. — Хватит быть клушей. Через полгода руки у тебя будут как у землекопа, а ноги так растопчутся, что придется носить сапоги и ты никогда уже не сможешь обуть туфли на каблуках!
Странно, но это ее в самом деле ободрило.
Глава 8
Сара закрыла дневник и бросила на письменный стол красную ручку, которой делала замечания на полях тетради. За четыре года она постарела. Дело было даже не в седине, появившейся в светлых волосах, а в складках вокруг губ и в потухшем взгляде. Ей исполнилось тридцать лет, у нее было красивое лицо, но следить за собой Сара перестала. Целыми неделями ей не с кем было словом перемолвиться. Голосовые связки так сели, что любой разговор вызывал хрипоту. Она разучилась улыбаться, завела привычку завязывать грязные волосы в хвост и мыться только во время месячных.
После… драмы ее трижды приезжали навестить родители. Они были ошеломлены ее внешним видом и грязью в доме.
— Возвращайся домой, — предложила мать, прикрывая нос платком, пахнущим французской лавандой. — Ты не можешь так дальше жить. Надо прийти в себя. Тебе всего двадцать шесть, ты можешь все начать заново.
— Я уже один раз попробовала, — возразила Сара. — Не могу же я всю жизнь начинать все сначала, верно?
* * *
Сара пожала плечами и выругалась. Иногда она ловила себя на том, что разговаривает сама с собой, и прерывалась на полуфразе от стыда, что превращается в маразматичку.
Толстую тетрадь в матерчатом переплете она спрятала в ящик письменного стола. Лучики солнца проникли через маленькие окошки бревенчатого дома и осветили яркими пятнами расставленный на столе макет. Это была объемная модель Хевен-Риджа, исполненная очень точно. Каждый дом, каждая лавка занимали то самое место, что и в действительности. При помощи гипса и пластилина Сара соорудила холмы, деревья и одну за другой фигурки местных жителей. Каждая фигурка располагалась на цоколе, на котором было написано имя. Сара никого не забыла и даже дала себе труд сделать копии похожими на оригиналы. У нее был неоспоримый дар художника. Изготовление куколок в течение многих месяцев занимало ее руки и мысли. Это была работа миниатюриста или художника, создающего нэцкэ.
Большой проблемой для Сары стали копии автомобильчиков, так как она не решалась использовать машинки Тимми. Кроме того, марки машинок мальчика не соответствовали тем, которыми пользовались жители Хевен-Риджа, а делать что-то похожее лишь приблизительно Сара не хотела. Она составила список марок машин, которые видела в городке, и заказала их игрушечные копии в каталоге, продающем товары по почте. Из-за болтливости почтового служащего этот факт стал всем известен, и с этого времени соседи на нее стали смотреть косо: у женщины пропал ребенок, а она покупает ему игрушки. Слух быстро распространился, и вскоре Сару Девон стали считать такой же сумасшедшей, как и Мегги Хейлброн.
* * *
Даже сегодня, спустя четыре года после драмы, Сара могла, поразмыслив, по часам расставить все фигурки на макете. Где точно находилась в этот день и в этот час Пигги Уолтерс? Находилась в саду, поливала цветы. Сара была в этом уверена.
«В таком случае, — думала молодая женщина, — она должна была кое-что видеть. Магазинчик находился в поле ее зрения. Если машина проезжала в это время, она должна была ее слышать и хотя бы обернуться, чтобы узнать, в чем дело. Не такое уж оживленное движение в Хевен-Ридже, здесь все следят друг за другом — кто из любопытства, кто от скуки, кто по привычке…»
Сара поняла это моментально, стоило ей только ступить на землю Джоба. Все следили за всеми, будто этот негласно установленный порядок управлял жизнью общества. В Лос-Анджелесе можно было превратиться в чудовище на оживленном перекрестке и никто из прохожих не обратил бы внимания; в Хевен-Ридже надо было сжиться с мыслью, что за каждым твоим шагом исподтишка наблюдают.
«Как будто на небе существует огромный глаз, — сказала себе Сара в самом начале. — Глаз, который всегда следит».
Однажды она застала врасплох Майнетт Соммерс, библиотекаршу, когда та наблюдала за своими соседями через бинокль своего покойного мужа, служившего на сторожевом катере. Старая дама ничуть не смутилась, встретившись взглядом с Сарой. Вместо того чтобы скрыться в полумраке комнаты, она так и осталась торчать у приоткрытых ставен, а огромные линзы, направленные на Сару, должны были ей объяснить, что она находится в Хевен-Ридже. И нечего тут стесняться. Постоянная слежка являлась частью социального порядка, так существовали буквально все.
Сара не стала затевать скандала. Она хорошо себе представляла, как могла бы защититься Майнетт: «Милочка, мы следим за тем, чтобы в Хевен-Ридже никогда и ничего не произошло!»
Так почему же она ничего не видела в тот единственный раз за всю историю Хевен-Риджа, когда действительно кое-что произошло?
Когда ФБР допрашивало жителей центральной улицы, обнаружилось, что в этот день, по странному стечению обстоятельств, все как по команде повернулись спиной к окнам. Не было ни одного свидетеля драмы.
Сара считала и пересчитывала фигурки, расставленные на макете перед домиками. Семьдесят человек. Семьдесят слепцов, внезапно пораженных недугом, как раз между двумя часами и четвертью третьего пополудни. И все чудесным образом прозрели, едва машина выехала из деревни.
Надо было поверить, что похитители детей попали в Хевен-Ридж как раз в те пятнадцать минут, когда соседи перестали следить друг за другом!
Какое совпадение!
Когда Сара обратила внимание агентов Федерального бюро на этот факт, те уклонились от комментариев; она представила себе, что произвела на них впечатление человека с параноидальными отклонениями, не сумевшего найти свое место среди местных жителей, чьи нравы так радикально отличались от нравов горожан Лос-Анджелеса.
Хевен-Ридж представлял собой крохотный городок, окаменевший миф, такой дорогой сердцу каждого американца, жившего в маленьком городке шестидесятых годов, там, где магазинчики обязательно назывались «Домашнее хозяйство» или «В кругу семьи», где ездили машины, которые, как думала Сара, уже давно исчезли: «студебеккеры», «де сото»… Подобных монстров с антеннами и хромированными приборами можно было увидеть разве что в черно-белых кинолентах. Там проводились кулинарные конкурсы, слушали Фрэнка Синатру и Мела Торма.
* * *
Сара еще раз пробежала содержание досье, лежавшего рядом с макетом. Реконструированные минуты драмы, подтвержденные схемами, события, описанные в хронологическом порядке. Там было все: показания свидетелей, машины, угол зрения сплетниц, сидевших в засаде за окнами. Сотни страниц, чтобы попытаться вспомнить тот пробел в пятнадцать минут, пробел, который перевернул всю ее жизнь. Это было как шахматная задача, решение которой она пыталась найти в течение четырех лет. Достаточно одного незначительного момента, чтобы банальность превратилась в драму. В течение тысячи четырехсот шестидесяти дней Сара снова и снова разыгрывала партию, передвигая фигурки, словно пешки на доске.
Кто видел и что? Кто решил промолчать?
«Они никогда не считали меня своей, — повторяла она. — Они не имеют ни малейшего желания вмешиваться в эту грязную историю двух горожан с претензиями. Если они даже что-нибудь и видели, то постараются всё забыть».
Возможно, соседи никогда и не обсуждали события между собой? Молчаливый пакт был заключен. Саре так и слышались разговоры милых дам из Хевен-Риджа по поводу расследования:
— Ребенок? Она им плохо занималась. Она его не любила, это очевидно. Правда, надо признать, что она никуда не отлучалась. Городская девица, знаете ли! Физический труд ее раздражал. Всегда на грани нервного срыва, вечно кричала на сына.
— Девчонка, которая ничего не умела делать своими руками. Романистка, видите ли. Появлялась в городе только для того, чтобы отправить издателю по почте свою писанину. Печатать на машинке целыми днями, так уж точно землю не перевернешь, не так ли?
— Вначале все думали, что она найдет в округе хорошего парня, чтобы у мальчика был отец. Но нет, так и сидела у себя, без мужчины. Это не святость. Молодые люди пытались ее обхаживать, но она их отшила. Слишком жестко, в таких маленьких сообществах, вроде нашего, этого не понимают. Мы не можем себе позволить ранить человека, как какие-нибудь городские!
Сара могла бы продолжать этот воображаемый диалог часами. За четыре года она стала экспертом по самобичеванию.
— Обязательно кто-то что-то видел! — кричала она в лицо специальному агенту Майку Колхауну. — Заставьте их говорить! Черт побери, это ваше дело или нет?
Ее вывели из себя. Сара стала грубить, а они сами оставались совершенно невозмутимыми. Под рыбьими взглядами она терялась.
«Они должны считать, что я перехожу границы, — сказала себе Сара. — Они полагают, что это — мое представление, и оно им кажется подозрительным».
Общаясь с агентами, Сара поняла, как просто выглядеть кругом виноватой, сбиться с мысли, вести себя как бездарная комедиантка. Нацеленные на нее взгляды подавляли волю, лишали естественности. Казалось, она уже не в состоянии сдерживать свои чувства. Они же оставались «врачами», далекими и холодными, словно замороженные туши в холодильнике. Это были профессионалы несчастья, трагедии. Они отвратительно соответствовали своим синим костюмам-тройкам и начищенной обуви. Чтобы ободрить себя, Сара попыталась представить их в кальсонах и носках, стирающими свое чертово барахло в раковине мотеля, перед тем как развесить его на вешалках в душе. Глажки не требуется. Абсолютная серость и безликость. Нельзя поддаваться на эти стальные взгляды, на их черные очки. Сара давно знала, что так джентльмены одеваются только в кино. Когда они явились к ней в дом — этакие полумертвые карикатуры с высокими плечами и маленькими бумажниками с визитками, — они выглядели одновременно и жалкими, и страшными…
— Специальный агент Майк Колхаун.
— Специальный агент Матайас Миковски.
И вот адский круг завертелся. Впечатление было такое, будто она стала героиней телесериала. Переливание из пустого в порожнее, виденное уже тысячу раз.
— Мы поставим ваш телефон на прослушивание, — объявил Колхаун, — чтобы перехватить звонок похитителей.
— Но у меня нет телефона, — ответила Сара. — Электричества тоже нет.
И тут же поняла, что такие, казалось бы, простые слова поставили ее в положение подозреваемой. Ни телефона, ни электричества. Они увидели в ней служительницу первобытного культа, полусумасшедшую, ненавистницу цивилизации. Может быть, она танцует голой на поляне или ставит на голову хрустальный шар, чтобы перехватывать волны из космоса? Может быть, она из друидов Нового Времени?
— Кроме того, у меня нет денег, — добавила Сара. — Наша семья небогата. И если Томми украли для того, чтобы потребовать выкуп, то мне нечем заплатить.
Глава 9
Cара склонилась над макетом. Он напоминал ей кукольный домик, с каким она играла маленькой девочкой. Двумя пальцами она взяла фигурку, представлявшую Майнетт Соммерс, и поставила в сад. Маленькая статуэтка держала в руках бинокль. Сара постаралась найти точный блеклый голубой оттенок.
— Ты была там, старая мерзавка, — бормотала она, — пряталась за ставнями. Уверена, что ты с меня глаз не спускала, пока я ходила за покупками. Конечно, думала: «Вот эта молодая мамаша с ее ублюдком». Ты должна была выяснить, что у меня в пакетах: есть ли там выпивка, или слишком много консервов, или что-нибудь предосудительное. О! Может быть, книги, ведь ты часто жаловалась на то, что я редко посещаю публичную библиотеку. Твою библиотеку, достойнейшее заведение, которое ты финансируешь. Итак, ты должна была убедиться, что я не сделала никаких предосудительных покупок: ни полицейских романов, ни ужасных бестселлеров, — ничего такого, что ты изгнала со своих книжных полок еще в конце войны. Я видела, как ты на меня смотрела. Ты меня всегда ненавидела. Тогда почему ты ничего не сказала людям из ФБР?
Сегодня Сара знала: самой большой ее ошибкой было то, что она все время отступала. Типичное антиамериканское поведение. Непростительное. В маленьких городках, особенно в них, необходимо принимать предложенные условия, проходить экзамен вступления в среду, не всегда снисходительную, улыбаясь. Она проиграла. Ее наказали.
Глава 10
Мегги Хейлброн, деревенская сумасшедшая, появилась перед решетчатой оградой в начале второй половины дня. Сара заметила ее присутствие, рассеянно взглянув в окно. Если бы она не бросила машинально взгляд на улицу, Мегги так и осталась бы спокойно ждать до самой ночи. Она так всегда делала. Своего присутствия она никогда не обнаруживала ни голосом, ни звонком, который Сара повесила почти сразу по приезде. Мегги Хейлброн медленно спускалась с ивового холма. Женщина была закутана в старое бежевое пальто и обута в огромные зеленые резиновые сапоги. Ей нельзя было дать ее сорока лет, несмотря на пережитое горе. Кукольное щекастое лицо имело выражение непреходящей радости, или, скорее, безмятежности, как если бы Мегги радовалась добрым делам загадочных азиатских проповедников, призывавших отрешиться от мирской суеты. Саре она напоминала кришнаитов, побирающихся в аэропортах, вечно гонимых и вечно улыбчивых.
Десять лет тому назад Мегги, наверное, была хороша собой. Крепкая крестьянка, с хорошими зубами и открытой улыбкой. Толстуха, не отказывающаяся ни от работы, ни от застольных радостей. А потом ее сын Деннис пропал в лесу без следа. И муж погиб за баранкой грузовика, нагруженного электрическими опорами из армированного цемента, пересекая штат Айова. Резкий удар по тормозам на перекрестке — и опора влетает в кабину и сносит голову шоферу. После всего случившегося ее жизнь опрокидывается в тихое помешательство. У нее больше ничего нет, и существует она только благодаря маленькой ренте от страховки ее мужа. Каждый раз, когда Мегги отправляется с визитом к Саре, на нее находит странное кокетство: она накручивает волосы на гвозди, покрывая голову мелкими букольками, которые забывает расчесывать. Иногда она красит щеки слишком темными румянами и становится похожа на русскую матрешку. Мегги никогда не жалуется, тем более никогда не плачет.
Прежде чем они встретились, у Сары сложился по отношению к ней некий стереотип: женщина, разбитая горем, жалкая развалина, состарившаяся раньше времени. Она ошибалась во всем. Мегги была жизнерадостной, полной бодрости и преисполненной надежды. Сумасшествие спасло ее от самоубийства. Здравый смысл и отказ от грез обрекли бы ее на смерть в колодце. Она окончательно положила конец своему страданию, затоптав логику.
Сара набросила на макет старую простыню, потому что не хотела, чтобы весь Хевен-Ридж был в курсе ее реконструкции. Мегги не была злой, тем паче хитрой, но Сара очень хорошо знала — окрестные торговцы используют несчастную, чтобы побольше вынюхать. Тем более что сладкие ликеры способствуют откровенности.
Закрепив прищепками простыню, Сара вышла из дома. Мегги ей улыбалась, стоя в грязи с другой стороны решетки. Сколько времени она тут ждала? Полчаса, час? Казалось, терпение ее бесконечно. Шел ли дождь, падал ли снег, она ждала, втянув голову в плечи, волосы взлохмачены, руки в карманах пальто. Во время первых визитов соседки Сара делала вид, что не видит ее. «В конце концов ей надоест так стоять!» — раздраженно говорила себе Сара, но Мегги никогда не надоедало. Она врастала в то место, где стояла, как статуя, абсолютно равнодушная как к потокам дождя, так и к палящим лучам солнца. Она брала вас измором, и невозможно было определить, является ли такое поведение частью стратегии, сложившейся в ее заторможенном сознании.
Сара спустилась с нескольких ступенек веранды, чтобы пойти отпереть замок ворот. Мегги бросилась к ней с объятиями. Такая демонстрация напоминала ликование собаки, встречающей своего хозяина после долгого отсутствия. Что-то было в этом наивное, заискивающее. Обмен приветствиями был всегда почти один и тот же, в двух-трех вариантах. Вначале Саре не нравилось, что безумная крутится вокруг Тимми, ерошит ему волосы, осыпает поцелуями.
— Ваш мальчик красивый, — объявила Мегги в первую их встречу. — Немного похож на Денниса в таком же возрасте. Меня зовут Мегги Хейлброн, я живу в маленьком домике на ивовом холме, вы должны были обо мне слышать. Моего сына украли инопланетяне.
Она это сказала без иронии и горечи. Сара приготовилась услышать что-нибудь вроде: «Они считают меня сумасшедшей, вы тоже, наверное, но я в своем уме…» Но Мегги так высоко парила надо всем, что насмешки окружающих ее уже давно не задевали.
— Он был очень милый, — добавила она, улыбаясь. — Поэтому инопланетяне его и выбрали. Во всяком случае, я всегда знала: они его заберут, рано или поздно. Без конца повторяла сыну, чтобы он не уходил далеко от дома, а лучше гулял в саду, но мальчиков так трудно удержать. В них просто шило сидит, заставить их сидеть на месте просто невозможно. Не могла же я его закрыть в четырех стенах, не так ли? Вот инопланетяне его и выследили из облаков. Это судьба… Он здесь был один такой красивый мальчик. Мне больше нравится думать, что это совершили марсиане, знаете ли. Ведь похитителями могли быть и извращенцы из большого города. Они прочесывают все окрестности на своих грузовичках и крадут маленьких детей для всяких мерзостей, порнофильмов и всякого прочего. С инопланетянами по крайней мере в этом отношении все чисто. Это наука. В ней нет ничего такого сексуального.
Сару как будто парализовало, она не знала, что отвечать. Тимми сдвинул брови, задрал нос и внимательно слушал странную добрую тетю с кудряшками на голове, обутую в резиновые сапоги. «Хуже всего то, что он все понимает, — подумала Сара. — Инопланетяне, летающие тарелки — он все видел по телевизору и в японских мультфильмах. Эта сумасшедшая его запугает». Однако она не нашла в себе мужества выставить Мегги за дверь. Сара не умела быть ни твердой, ни жесткой. Ее никогда не учили быть напористой и безжалостной по отношению к себе подобным.
— Сначала я очень грустила, — продолжала Маргарет Хейлброн. — Даже хотела броситься в колодец, но это была бы настоящая дурость. На ракете, которую я строю, я смогу скорее соединиться со своим сыном, там, наверху, на планете Марс… Конечно, если инопланетяне не вернут мне мальчика раньше, чем я буду готова. Вы знаете, они всегда возвращают людей, которых уносят с собой, но проблема состоит в том, что люди возвращаются не в том виде, в каком они были в момент похищения. Было бы хорошо, если бы инопланетяне трансформировали Денниса в дерево или в животное… Это был бы он, его душа, только в другом воплощении.
— Почему? — спросил Тимми, которого разговор явно заинтересовал.
— Чтобы привлечь наше внимание к проблемам планеты, — объяснила Мегги, присев на корточки, чтобы заглянуть ребенку в глаза. — Видишь ли, если мой Деннис вернется в виде молодого деревца, он гораздо лучше поймет, что означают слова «загрязнение окружающей среды». Он увидит землю другими глазами и, таким образом, изменит наш образ мыслей.
— Глазами дерева? — заволновался Тимми. — А у них есть глаза? Деревья живые?
— Ну конечно, мой дорогой, — уверенно сказала Мегги. — Все живое, все, что нас окружает, даже камни.
Сара вдруг испытала сильный приступ ревности. Тимми не уделял ей даже четверти того внимания, какое досталось на долю этой безумной. Когда Сара пыталась рассказывать сыну истории, он начинал зевать и засыпал, а иногда сбегал, жалуясь, что ему «надоело». Издатель Сары неоднократно повторял, что у нее настоящий дар рассказчика. Ее книги для детей хорошо продавались. Все малыши обожали ее истории… кроме ее собственного сына, который умирал от скуки и предпочитал ее рассказам абсолютно идиотские истории из японских комиксов, где не было ничего детского, даже обыкновенных воздушных шариков. Сара не хотела упрекать сына, но очень страдала.
— А инопланетяне прилетят и меня забрать, меня тоже? — поинтересовался Тимми.
— Может быть, — сказала Мегги. — Правда, ты очень милый мальчик, почти такой же, как мой Деннис. Если инопланетяне прилетят, их не надо бояться. Они совсем не злые. Я знаю, что Деннис с ними счастлив. Он мне это сам сказал во сне, посредством телепатии.
Сара сделала шаг вперед. «Надо, чтобы она прекратила пороть эту чепуху! — Она была готова крикнуть: — Убирайся отсюда!» Но слова так и не сорвались с ее губ. Саре не хватило решимости обидеть Мегги Хейлброн.
— Я не боюсь, — хорохорился Тимми. — И очень хочу улететь вместе с марсианами. Мне здесь скучно. Тут все противное и воняет. А еще меня заставляют ходить на горшок, как маленького. Это подло!
Мегги выпрямилась. Казалось, она вдруг забыла о существовании мальчика. Женщина повернулась к Саре.
— Вы что-нибудь хотите, — пролепетала хозяйка. — Доски, гвозди для вашей… ракеты?
— Не откажусь, — подтвердила Мегги с обезоруживающей улыбкой. — Но особенно мне хотелось бы осмотреть вашу территорию. Вы понимаете, возможно, что Деннис реинкарнировался за вашей решеткой в форме дерева или животного. Если он уже вернулся, то бесполезно продолжать работу над космическим кораблем. В этом случае просто глупо покидать Землю. Мне нужно пройтись среди ваших деревьев. Если Деннис здесь в любой другой форме, я это сразу почувствую, даже если он не сможет со мной разговаривать на нашем языке. Матери чувствуют такие вещи. Вас не затруднит?
— Нет, — пролепетала Сара, — но надо быть очень внимательной, потому что мой дед расставил много мин в роще… Так по крайней мере мне говорили. Я совсем не хочу, чтобы произошел несчастный случай.