Десмонд Бэгли

Оползень Золотой киль





Оползень

Перевод с английского А. Дубянского.
Глава 1

I

Сойдя с автобуса в Форт-Фаррелл, я почувствовал усталость. Как ни хороши автострады и ни удобны сиденья, после нескольких часов езды все равно кажется, что всю дорогу сидел на мешке с камнями. Вот и я, от усталости, не пришел в восторг от вида Форт-Фаррелла — «самого большого маленького города в глубине Северо-Запада» — так гласила надпись на придорожном щите.

Это была конечная остановка, и автобус здесь не задерживался. Я вышел, никто не вошел, и он, развернувшись, отправился обратно в Пис-ривер и к Форт-Сент-Джордж, назад к цивилизации. Население Форт-Фаррелла увеличивалось на одного человека — временно.

Было около двенадцати, и у меня оставалось время на мои дела. От того, как они пойдут, зависело, насколько я задержусь в этой столице лесных чащ. Я не стал искать гостиницу, оставил сумку в камере хранения и спросил, как мне найти Дом Маттерсона. Маленький толстый парень, очевидно служитель при камере, посмотрел на меня, насмешливо прищурившись, и хихикнул.

— Что, впервые в наших краях?

— Поскольку я только что вылез из автобуса, надо полагать, ты не ошибся, — согласился я. — Предпочитаю информацию получать, а не давать.

Парень как-то хрюкнул, и глаза его погрустнели.

— Это на Кинг-стрит. Не пропустите, если не слепой, — сказал он ехидно. Он, видимо, был из тех любителей повыпендриваться, которые считают своей привилегией все время хохмить. Таких в маленьких городках всегда уйма. Ну да черт с ним! Я пока не думал заводить знакомства, хотя очень скоро мне предстояло оказать на жизнь здешних жителей некоторое влияние.

Хай-стрит — главная артерия города, такая прямая, словно ее провели по линейке, была не только главной, но и, по сути, единственной улицей Форт-Фаррелла (население — 1806 человек плюс один). Вдоль нее тянулся обычный ряд зданий с фальшивыми парадными фасадами. Они тщились выглядеть больше, чем есть на самом деле. В них находились различные коммерческие предприятия, с помощью которых местные жители зарабатывали свои честные доллары: заправочные станции с продажей автомобилей, бакалейная лавка, которая величала себя «супермаркетом», парикмахерская «Парижская мода» со всяким барахлом для женщин, магазин рыболовных снастей и охотничьих принадлежностей. Я заметил, что имя Маттерсон встречалось невероятно часто, и решил, что этот Маттерсон — большая шишка в Форт-Фаррелле.

Впереди маячило, бесспорно, единственное приличное здание в этом городе — восьмиэтажный гигант, который, конечно, наверняка и был Домом Маттерсона. Окрыленный надеждой, я ускорил шаг, но там, где Хай-стрит, слегка расширяясь, переходила в небольшой сквер с подстриженными зелеными газонами и тенистыми деревьями, приостановился. Посредине сквера возвышалась бронзовая статуя человека в форме. Сначала я подумал, что это какой-то воинский мемориал, но это оказался памятник отцу основателю города — некоему Уильяму Дж. Фарреллу, лейтенанту Королевского корпуса инженеров. Ах, первопроходцы! Этот тип давно уже умер, и в то время, как незрячие глаза его скульптурного образа слепо взирали на фальшивые фасады по Хай-стрит, непочтительные птицы пачкали его форменную фуражку.

Когда я, не веря своим глазам, уставился на название парка, холодный пот выступил у меня на спине. Трэнаван-парк был расположен на перекрестке Хай-стрит и Фаррелл-стрит, и это имя, выплывшее из далекого прошлого, ошеломило меня. Уже приблизившись к Дому Маттерсона, я все еще не пришел в себя.

Говарда Маттерсона оказалось не так-то легко увидеть. Я выкурил в его приемной три сигареты, изучая прелести пухлой секретарши и размышляя об имени Трэнаван. Не такое уж обычное имя, не так уж часто встречается; на самом деле на моем пути оно попалось лишь однажды, и при таких обстоятельствах, о которых я предпочел бы не вспоминать. Можно даже сказать, что Трэнаван изменил мою жизнь, но как — к худшему или к лучшему, — на этот вопрос трудно ответить. Я призадумался, стоит ли мне оставаться в Форт-Фаррелле. Однако тощий кошелек и пустой желудок — самые убедительные аргументы, и я решил задержаться и посмотреть, что мне предложит Маттерсон.

Внезапно, без всякого предупреждения секретарша сказала:

— Мистер Маттерсон может вас принять.

Я не слышал ни звонка, ни телефонного вызова, и я уныло улыбнулся. Значит, он из тех ребят, кто демонстрирует свою власть таким образом: «Мисс Такая-то, подержите-ка этого Бойда полчаса, а потом впустите его». И думает при этом: «Пусть знает, кто здесь хозяин». А может, я ошибался, вдруг он действительно был занят.

Он оказался крупным и плотным, с красным лицом и, к моему удивлению, моего возраста — года тридцать три. Исходя из назойливого мелькания его имени в городе, я подумал, что он постарше: в таком возрасте обычно не успевают создать империю, даже самую маленькую. У него были широкие плечи, но он был явно склонен к ожирению, о чем свидетельствовали тяжелые складки у подбородка и на шее. Как ни велик он, а я все-таки немного выше его. Ну, я-то ведь тоже не крошка.

Стоя за столом, он протянул мне руку.

— Рад вас видеть, мистер Бойд. Дон Хальсбах говорил мне о вас много хорошего.

«Еще бы ему не говорить, — подумал я, — если иметь в виду, что я принес ему целое состояние». Затем мне пришлось приложить некоторые усилия, чтобы достойно ответить на костоломное рукопожатие Маттерсона. Я старательно мял его пальцы, пытаясь доказать, что наши силы равны.

— Ну ладно, садитесь, — ухмыльнулся он, выпустив мою руку. — Я оформлю вас на это дело. Процедура самая обыденная.

Я сел и взял сигарету из коробки, которую он подтолкнул ко мне через стол.

— Вот что, мистер Маттерсон, — сказал я. — Не буду вводить вас в заблуждение. Я рассчитываю на то, что работа будет непродолжительной. Я хочу освободиться к весне.

Он кивнул.

— Я знаю. Дон говорил мне об этом; он сказал, что летом вы хотите вернуться на Северо-Западные территории. Вы рассчитываете извлечь для себя какую-нибудь выгоду из такого рода геологии?

— Другие-то извлекали, — ответил я. — Было много удачных проб. Я полагаю, что здесь в земле больше металла, чем мы думаем, и все, что нам надо, — найти его.

Он осклабился.

— «Мы» подразумевает «вы». — Затем он покачал головой. — Вы обгоняете время, Бойд. Северо-Запад еще не готов для эксплуатации. Какой толк в богатом месторождении, если оно расположено в диких лесах, и чтобы разработать его, требуются миллионы?

Я пожал плечами.

— Если жила достаточно крупная — деньги будут.

— Может быть, — сказал Маттерсон сухо. — Как бы там ни было, из слов Дона мне ясно, что вы хотите работать недолго, с тем чтобы сразу получить все вознаграждение и уехать, правильно?

— Что-то вроде этого.

— Хорошо, мы вам подчиняемся. Теперь об общей картине. Корпорация уверена в громадном потенциале этого района Британской Колумбии, и дел у нас по горло. Мы организуем производство по многим взаимосвязанным направлениям с опорой главным образом на древесину. Выпускаем целлюлозу, фанеру, пиломатериалы. Мы задумали построить фабрику газетной бумаги, расширяем фанерные цеха. Но есть одна вещь, в которой мы сильно нуждаемся, — энергия. В особенности электроэнергия. — Он откинулся в кресле. — Конечно, мы могли бы провести трубопровод к месторождениям природного газа в районе Доусон-крик и использовать его для генераторов. Но это обойдется недешево, мы за этот газ никогда не расплатимся. Если мы пойдем по этому пути, поставщики газа будут держать нас на крючке. Используя излишки средств, они запустят руки в наше дело и отхватят себе лакомый кусочек. А мы хотим этот пирог съесть сами! И вот что мы задумали.

Он махнул рукой в сторону карты, висевшей на стене.

— Британская Колумбия богата электроэнергией, но совершенно в этом отношении неразвита. Она дает полтора миллиона киловатт из возможных двадцати двух. А здесь, на Северо-Западе, где можно получить пять миллионов, — ни одной электростанции, чтобы пенки снять. Черт знает сколько энергии пропадает!

Я сказал:

— Ведь на Пис-ривер, у Портейдж-Маунтейн строится плотина.

Маттерсон хмыкнул.

— Это займет годы, а мы не можем ждать, пока правительство построит плотину стоимостью в миллиард долларов. Энергия нужна нам сейчас. Поэтому мы поступим так. Мы построим собственную плотину — небольшую, но вполне достаточную для нас с учетом планов на обозримое будущее. Мы уже подобрали место и получили благословение правительства. А от вас нам нужно вот что: проследить, чтобы мы не допустили ошибки, из-за которой потом кусали бы себе локти. Нам бы не хотелось затопить двадцать квадратных миль долины, а потом узнать, что мы похоронили под стофутовым слоем воды богатейшую медную жилу в Канаде. Этот район никогда всерьез не изучался геологами, и перед тем, как строить плотину, мы предоставляем его вам для полного обследования. Вы сумеете это сделать?

— С того места, где я сижу, это выглядит пустяком, — сказал я. — Но мне хотелось бы посмотреть карту.

Маттерсон удовлетворенно кивнул и взял телефонную трубку:

— Принеси карты района Кинокси, Фред. — Затем повернулся ко мне. — Мы горными работами вообще-то не занимаемся, но не хотелось бы упускать шанс. — Он потер подбородок. — Я давно подумывал о том, чтобы провести геологическую разведку всех наших владений. На этом ведь можно что-то поиметь. Если вы здесь хорошо поработаете, мы будем рассчитывать на вас в будущем.

— Я подумаю, — ответил я сухо. Не было желания сразу связывать себя обязательствами.

Вошел человек с рулоном карт. Выглядел он как банкир. Что там Дж. П. Морган! Одет аккуратно, в изящном старомодном деловом костюме. Лицо — худое и невыразительное, глаза — светло-голубые, холодные. Маттерсон сказал:

— Спасибо, Фред, — и взял карты. — Познакомьтесь. Это — мистер Бойд, геолог, которого мы приглашаем. Фред Доннер — один из наших администраторов.

— Очень приятно, — сказал я.

Доннер сдержанно кивнул и обратился к Маттерсону, разворачивавшему карты:

— Владельцы «Национального Бетона» нажимают на нас с подписанием контракта.

— Поводи-ка их пока за нос, — ответил Маттерсон. — Мы ничего не подпишем, пока Бойд не сделает свое дело. — Он взглянул на меня. — Смотрите. Кинокси — приток Квадачи, которая впадает в Финлей, а дальше — в Пис-ривер. Вот в этом месте — ущелье. Здесь Кинокси превращается в каскад стремнин и порогов. А там — долина. — Он рубанул рукой по карте. — Мы поставим плотину здесь и получим отличный, стабильный перепад уровней. А внизу под откосом соорудим генераторный зал. Напор будет хорошим. Топографы считают, что вода поднимется вверх по долине миль на десять при ширине водоема около двух миль. Появится новое озеро — озеро Маттерсона.

— Воды будет много, — заметил я.

— Но озеро будет неглубоким, — сказал Маттерсон. — Поэтому мы считаем, что сможем обойтись недорогой плотиной. — Он ткнул пальцем куда-то вниз. — Теперь дело за вами. Вы должны дать нам знать, потеряем ли мы что-нибудь в пределах этих двадцати квадратных миль.

В течение некоторого времени я разглядывал карту, затем сказал:

— Я сделаю это. Где находится эта долина?

— Миль сорок отсюда. Когда мы начнем строительство, то дотянем туда дорогу. А сейчас вам туда попасть не удастся. Район труднодоступный.

— Ну не такой же, как Северо-Западные территории, — ответил я, — ничего, доберусь.

— Да уж придется, я думаю, — ухмыльнулся Маттерсон. — Но дело обстоит не так уж худо. Мы доставим вас туда и обратно на вертолете корпорации.

Это меня обрадовало. Хоть подошвы целей будут. Я заявил:

— Возможно, мне понадобится сделать пару пробных скважин, в зависимости от того, что я там обнаружу. Я хочу, чтобы вы взяли в аренду буровую установку и дали мне пару человек таскать оборудование.

Доннер сказал:

— Ну, это уж слишком. Сомневаюсь, что это необходимо. И к тому же, я считаю, в контракте нужно оговорить, что всю необходимую работу вы делаете сами.

Я произнес ровным голосом:

— Мистер Доннер, мне платят не за то, что я сверлю в земле дыры. Мне платят за то, что я шевелю мозгами, чтобы понять, что значат те образцы породы, которые берутся из скважины. Далее: если вы хотите, чтобы я работал в одиночку, я лично ничего не имею против, но это потребует в шесть раз больше времени и счет за работу я вам предъявлю, исходя из моих собственных расценок. А это недешево, уверяю вас. Так что я стремлюсь сэкономить ваши же денежки.

Маттерсон махнул рукой.

— Кончай, Фред. Может, всего этого и не понадобится. Вы ведь будете бурить только в том случае, если найдете что-то определенное, правда, Бойд?

— Конечно.

Доннер посмотрел на Маттерсона своими холодными глазами.

— Еще одно, — сказал он. — Пусть Бойд не касается северного угла. Это не…

— Я знаю, что «это не», Фред, — перебил Маттерсон раздраженно. — С Клэр я улажу.

— Да уж, — сказал Доннер, — а не то все планы рухнут.

Этот обмен репликами ничего мне не сказал, но из него я понял, что между этими двумя произошла стычка по каким-то личным мотивам и мне лучше не встревать. Однако нужно было внести ясность, и я все же спросил:

— Хотелось бы знать, кто же мой работодатель? От кого я должен получать распоряжения? От вас, мистер Маттерсон? Или от мистера Доннера?

Маттерсон уставился на меня.

— Распоряжения отдаю я, — сказал он решительно. — Мое имя Маттерсон, и эта корпорация — Маттерсона.

Он бросил взор на Доннера, словно приглашая его на диспут, но Доннер после продолжительной паузы кивнул, пошел на попятную.

— Я тоже так думаю, — сказал я непринужденно.

Затем мы начали торговаться по поводу условий контракта. Доннер был скупердяем, и, поскольку он привел меня в бешенство попыткой зажать оплату возможных буровых работ, цену я назначил более высокую, чем обычно.

Предстоящее дело казалось простым и очевидным, и в деньгах я действительно нуждался, но чувствовались во всем этом какие-то подводные течения, что мне совсем не нравилось. А тут еще всплыло имя — Трэнаван, хотя особого отношения к происходящему оно, кажется, не имело. Впрочем, условия, которые я буквально вырвал из Доннера, были так хороши, что я понял — работу надо брать. Эти деньги дадут мне возможность заниматься своим делом на Северо-Западе в течение года.

Маттерсон Доннеру не помогал. Он просто устроился рядом с нашим рингом и ухмылялся, пока я утюжил Доннера. Ничего себе манера руководить корпорацией, черт возьми!

Когда все детали были обговорены, Маттерсон сказал:

— Я зарезервировал для вас номер в Доме Маттерсона. Это не «Хилтон», но я думаю, вам там будет достаточно удобно. Когда вы сможете приступить к работе?

— Как только получу свое оборудование из Эдмонтона.

— Доставьте его по воздуху, — сказал Маттерсон. — Мы оплатим рейс.

Доннер фыркнул и вышел из комнаты с видом человека, который знает, что в его присутствии больше не нуждаются.

II

Отель «Маттерсон-хаус» оказался частью «Дома Маттерсона», так что мне не пришлось идти. По дороге я обратил внимание на цепочку контор, носивших имя Маттерсона, а на углу квартала находился Банк Маттерсона. Форт-Фаррелл действительно казался старомодным городком одной-единственной компании, а когда Маттерсон построит свою плотину, в нем появится вдобавок еще и «Маттерсон Энерго». Маттерсон тогда окончательно затянет петлю на шее этого лесного района.

С дежурившим в отеле клерком я договорился, чтобы мою сумку переправили сюда из камеры хранения, и заодно спросил, существует ли здесь городская газета.

— Да, и выходит по пятницам.

— А где находится редакция?

— В Трэнаван-парке, с северной стороны.

Я вышел из отеля и снова направился вдоль по Хай-стрит, пока вновь не очутился у сквера. Смеркалось. Лейтенант Фаррелл незрячими глазами уставился на заходящее солнце, последние лучи которого подсвечивали его лицо, покрытое вперемежку с белесыми пятнами — следами птичьей непочтительности.

Интересно, как бы он отреагировал, узнав, во что превратилось основанное им поселение? Судя по выражению его лица, он таки знал и не пребывал в восторге от этого.

Редакция «Форт-Фарреллского летописца», по-видимому, занималась в основном не газетой, а выпуском всякой печатной мелочи, но на свой первый вопрос я получил вразумительный ответ. Его дала девица, по-видимому, единственный редакционный сотрудник, по крайней мере, других не было.

— Да, конечно, мы храним экземпляры газеты. Что именно нужно?

— Примерно десятилетней давности.

— Они уже переплетены в отдельные тома. Вам придется зайти внутрь, — и состроила гримасу.

Я вошел вслед за ней в пропыленную комнату.

— Вам какой день нужен?

Назвать этот день для меня не составляло никакого труда — каждый ведь помнит день своего рождения.

— Вторник, четвертого сентября тысяча девятьсот пятьдесят шестого года.

Она глянула на верхнюю полку и смущенно сказала:

— Это там, высоко, я сама не достану.

— Разрешите мне, — сказал я и снял с полки том, по весу и размеру равный десятку Библий. Где уж ей было справиться с этой громадиной, наверное, равной ей самой по весу.

Она предупредила:

— Вам придется читать его здесь. И не делайте вырезок, это наши контрольные экземпляры.

— Не буду, — пообещал я и положил том на стол. — У вас тут свет есть?

— Конечно. — Она щелкнула выключателем и вышла.

Я пододвинул стул и открыл тяжелую обложку тома. В нем содержались номера «Форт-Фарреллского летописца» за два года — сто четыре свидетельства о здоровье и болезнях местного общества, о рождении и смерти, о радостях и печалях, хотя, если вдуматься, не столь уж пока многочисленных, преступлениях, о добрых делах. Добрых дел могло бы быть и побольше, но они ведь обычно и не стремятся быть на виду. Словом, это была типичная провинциальная газета.

Я нашел выпуск за седьмое сентября — конец той недели, на которой произошла катастрофа. Одновременно я страшился того, что ничего не найду. Но вот оно, прямо на первой же странице, кричащими жирными буквами на желтом газетном листе: ДЖОН ТРЭНАВАН ПОГИБАЕТ В АВТОКАТАСТРОФЕ.

Хоть я и знал эту историю наизусть, я внимательно прочел газетную заметку и нашел в ней некоторые подробности, неизвестные мне раньше. Сама по себе история была проста, к сожалению, банальна и не заслуживала такого, как здесь, крупного заголовка; насколько я помню, в ванкуверской газете ей отвели четверть колонки внизу второй страницы и всего лишь параграф — в Торонто.

А дело заключалось вот в чем. Джон Трэнаван был могущественной фигурой в Форт-Фаррелле, старшим партнером в фирме Трэнавана и Маттерсона. Внезапно Бог-отец скончался, и весь Форт-Фаррелл погрузился в скорбь. Скорбь глубокую, откровенную, черным по белому.

Джон Трэнаван (56 лет) ехал из Доусон-крика в Эдмонтон со своей женой Анной (возраст не приводится) и сыном Фрэнком (22). Они ехали в новой машине мистера Трэнавана, «кадиллаке», но эта сверкающая новая игрушка в Эдмонтоне так и не появилась. Вместо этого она очутилась у подножия двухсотфутовой крутой скалы вблизи от дороги. Следы от колес и царапины на стволах деревьев свидетельствовали, как все произошло. «Возможно, — заявил следователь, — автомобиль вышел из-под контроля из-за большой скорости. Но ничего нельзя утверждать наверняка».

«Кадиллак» представлял собой груду искореженного, обгоревшего металла. Тела троих Трэнаванов изуродованы. Все они погибли. К тому же оказалось, что в машине присутствовал четвертый пассажир, молодой человек, по имени, как выяснилось позже, Роберт Грант. Он был еще жив, хотя сильно обожжен, с разбитым черепом и многочисленными переломами костей. По всей вероятности, этого Гранта мистер Трэнаван по доброте душевной подобрал где-то на пути от Доусон-крика к месту катастрофы. Предполагалось, что он не выживет — слишком уж тяжелое состояние.

Весь Форт-Фаррелл, более того — вся Канада, писал автор заметки, скорбят по поводу ухода Джона Трэнавана и сожалеют о конце славной эпохи. Связь Трэнавана с городом тянулась с героических времен лейтенанта Фаррелла. И прискорбно (лично для автора), что имя Трэнаван не унаследуется по мужской линии. Существовала, однако, некая мисс К. Т. Трэнаван, племянница, обучавшаяся в Лозанне (Швейцария). Выражалась надежда, что трагедия, смерть любимого дяди, не помешает ей завершить образование, которое дядя стремился ей дать.

Я откинулся на спинку стула. Так. Трэнаван, значит, был партнером Маттерсона, разумеется, не того, с кем я разговаривал, этот слишком молод. В момент катастрофы Маттерсону было около двадцати, словом, примерно столько же, сколько и погибшему молодому Трэнавану. А теперь я в таком же возрасте. Итак, существовал еще Маттерсон, скорее всего отец Говарда, который и сделал сына коронованным принцем маттерсоновской империи, если, конечно, тот вступил в права наследства.

Я вздохнул. Какими же дьявольскими совпадениями ознаменовался мой визит в Форт-Фаррелл! Я вернулся к газетам, просмотрел следующий номер, но не нашел в нем ничего, касающегося этого дела. Никакого продолжения не было и в последующих номерах: ни некролога, ни соболезнований, ни читательских откликов — абсолютно ничего. Имя Трэнавана вообще больше не упоминалось.

Я посмотрел еще раз на газеты. Все-таки это более чем странно: в родном городе Трэнавана, в городе, где он был буквально королем, местная газета не извлекла для себя никакой выгоды из факта его смерти. Ничего себе манера вести газету, черт возьми!

Стоп, уже второй раз за этот день аналогичная мысль пришла мне в голову. В первый раз — в связи с Говардом Маттерсоном и тем, как он вел дела в корпорации Маттерсона. Я стал размышлять над этим и задался таким вопросом: «А кто, собственно, владелец „Форт-Фарреллского летописца“»?

Девица из редакции просунула голову в дверь:

— Вам придется уйти. Все, мы закрываемся.

Я улыбнулся ей:

— А я думал, газетные редакции работают круглосуточно.

— Ну, мы же не ванкуверское «Солнце» и не монреальская «Звезда».

«Это уж точно, черт побери», — подумал я.

— Ну, что, нашли, кого искали? — поинтересовалась она.

Я вышел за ней в переднюю комнату.

— Да, нашел несколько отгадок, но еще больше загадок.

Она посмотрела на меня непонимающим взглядом. Я спросил:

— Где тут можно выпить чашечку кофе?

— А вот через сквер греческое кафе.

— Может, присоединитесь ко мне? — Я подумал, что, поговорив с ней, сумею разузнать что-нибудь еще.

Она улыбнулась:

— Мама не велит мне встречаться с незнакомыми мужчинами. Кроме того, у меня свидание.

Я взглянул на нее, полную жизни в свои восемнадцать лет, и мне захотелось вновь стать молодым, таким же, как до катастрофы.

— Ну, что ж, в другой раз, может быть, — сказал я.

— Может быть. — Она неумело пудрилась.

Я вышел и пошел через сквер. Следует держаться поосторожнее, чтобы не заслужить обвинения в похищении детей, подумалось мне.

Не знаю, почему так получается, но в любом месте, где есть спрос на дешевую еду, обязательно найдется какой-нибудь грек, который откроет небольшую кофейню или пирожковую. Вместе с ростом населения расширяется и его дело, из родных краев выписываются родные братья, и очень скоро в городе средних размеров греки подминают под себя весь продуктовый бизнес, уступая в нем долю лишь итальянцам, которые вообще-то склонны к более тонким предприятиям. Так что я оказался в греческом кафе, не в первый и, конечно, не в последний раз, во всяком случае пока я лишь бедный геолог в поисках удачи.

Я взял кофе и кусок пирога и отошел к пустому столику, чтобы, устроившись поудобнее, хорошенько пораскинуть мозгами, но такой возможности мне не представилось — кто-то подошел к столику и попросил разрешения присесть.

Это был старый, лет семидесяти, человек с темным лицом цвета скорлупы грецкого ореха, с тощей, иссушенной возрастом шеей. Волосы у него были белые, но густые, голубые глаза пытливо смотрели из-под лохматых бровей.

Я довольно долго созерцал его, пока он наконец не сказал:

— Я — Мак Дугалл, главный репортер местной скандальной газетенки.

Я махнул рукой в сторону стула:

— Садитесь, пожалуйста.

Он поставил на стол чашку кофе, которую держал в руках, и, усаживаясь, негромко пробормотал:

— А также главный наборщик и единственный печатник. А еще литературный редактор. В общем, вся контора.

— И издатель?

Он иронически фыркнул.

— А что, я разве похож на издателя?

— Не слишком.

Он сделал глоток кофе и взглянул на меня из-под зарослей своих бровей.

— Нашли то, что искали, мистер Бойд?

— А вы хорошо информированы, — заметил я. — Нет еще и двух часов, как я в городе, а «Летописец», похоже, уже готовится сообщить обо мне. Как вам это удается?

Он улыбнулся.

— Это ведь маленький город, и я знаю в нем каждого мужчину, каждую женщину, каждого ребенка. Я только что был в Доме Маттерсона, и я знаю о вас все, мистер Бойд.

Этот Мак Дугалл казался дьявольски проницательным. Я сказал:

— Держу пари, вам известны и условия моего контракта.

— Возможно. — Он ухмыльнулся, и лицо его приняло шаловливое выражение мальчишки. — Доннер не особенно доволен. — Он поставил чашку. — Вам удалось узнать то, что вы хотели, о Джоне Трэнаване?

Я погасил окурок.

— У вас очень смешная манера вести газету, мистер Мак Дугалл. Никогда в жизни не встречал такого странного и внезапного молчания.

Улыбка исчезла с его лица, и он сразу предстал таким, каким был на самом деле, — уставшим старым человеком. Некоторое время он сидел молча, потом неожиданно произнес:

— Вам нравится хорошее виски, мистер Бойд?

— Такого еще не бывало, чтоб я от него отказался.

Он мотнул головой в сторону редакции газеты.

— У меня там есть комната наверху, а в комнате — бутылка. Присоединитесь? Мне вдруг захотелось напиться.

Вместо ответа я встал из-за стола и заплатил по счету за двоих. Пока мы шли через сквер, Мак Дугалл рассказывал:

— Эта комната мне досталась бесплатно. Зато я обязан находиться в пределах досягаемости двадцать четыре часа в сутки. Не знаю, для кого эта сделка выгоднее.

— Может, вам лучше как-то передоговориться с издателем?

— С Джимсоном? Это смешно, он просто винтик, подчиняющийся владельцу.

— А владелец — Маттерсон, — предположил я, пуская стрелу наудачу.

Мак Дугалл искоса взглянул на меня.

— Значит, вы уже настолько в курсе дела? Вы меня заинтриговали, мистер Бойд, в самом деле заинтриговали.

— И вы меня начинаете интриговать, — сказал я.

Мы поднялись по лестнице в его комнату, скромно обставленную, но удобную. Мак Дугалл открыл шкаф и достал бутылку.

— Есть два сорта виски, — сказал он. — Есть то, что производится миллионами галлонов: к спирту добавляют хорошего виски для вкуса и жженый сахар для цвета и затем выдерживают семь лет, чтобы оно заслужило почетное имя шотландского виски. А есть, — продолжал он, поднимая бутылку, — настоящая вещь из пятнадцатилетнего чистого солода, которую приготовляют с любовью и пьют с любовью. Это — с Айли, лучшее, что может быть.

Он разлил соломенного цвета жидкость в большие бокалы и один протянул мне. Я сказал:

— За ваше здоровье, мистер Мак Дугалл. Кстати, к Мак Дугаллу у вас еще какое имя?

Готов поклясться, он вдруг покраснел.

— У меня хорошая шотландская фамилия, и я мог бы быть довольным, но мой отец почему-то решил присоединить к ней имя Хэмиш. Зовите меня лучше Маком, как все. Тогда мы избежим потасовки. — Он усмехнулся. — Боже, сколько же драк я затевал из-за этого в детстве.

Я сказал:

— Меня зовут Боб Бойд.

Он кивнул головой:

— И что ж у вас за интерес к Трэнаванам?

— А разве есть интерес?

Он вздохнул:

— Боб, я — старый журналист, поэтому сделайте мне одолжение, просто согласитесь, что я знаю, что мне делать. Я всегда присматриваюсь к тем, кто заглядывает в старые газеты. Вы не поверите, как часто это приносит плоды. Я десять лет дожидался, чтобы кому-нибудь понадобился именно тот номер.

— А зачем «Летописцу» сейчас проявлять интерес к Трэнаванам? Трэнаваны мертвы, и «Летописец» сделал их еще мертвее. Согласитесь, разве возможно покушение на память?

— Ну, русские, к примеру, мастера этого дела. Они могут убить человека и вместе с тем оставить его в живых, ходячим трупом, — сказал Мак Дугалл. — Посмотрите, что они сделали с Хрущевым. Вот на эту идею набрел и Маттерсон.

— Вы не ответили на мой вопрос, — сказал я резко. — Прекратите вилять, Мак.

— Да, официально «Летописец» не проявляет интереса к Трэнаванам, — сказал он. — Если я напишу статью о ком-либо из них или хотя бы упомяну их имя, меня тут же выбросят. Мой интерес — сугубо личный, и если Булл Маттерсон узнает, что я беседовал с кем-то о Трэнаванах, я окажусь в большой опасности. — Он ткнул в меня пальцем. — Поэтому держите язык за зубами, понимаете? — Он налил себе еще виски, и я заметил, что руки у него дрожат. — Ладно, так что там у вас?

— Мак, пока вы не расскажете мне о Трэнаванах, я ничего вам не скажу. И не спрашивайте меня почему, все равно не отвечу.

Он долго задумчиво смотрел на меня и наконец проговорил:

— Ну а потом скажете?

— Может быть.

Мой ответ пришелся ему не по вкусу, но ему пришлось проглотить его.

— Хорошо. Другого выбора у меня все равно вроде бы нет. Я расскажу о Трэнаванах. — Он подтолкнул ко мне бутылку. — Налей-ка, сынок.

Трэнаваны были старой канадской семьей, ведущей происхождение от Жака Трэнавана, который прибыл в Канаду из Бретани с намерением обосноваться в Квебеке еще в XVIII веке. Но Трэнаваны не отличались склонностью к оседлости и не занимались торговлей, по крайней мере в те времена. Они были непоседы, и какой-то зуд гнал их все дальше на запад. Прапрадед Джона Трэнавана считался довольно известным путешественником, другие Трэнаваны были охотниками. Ходили слухи, что кто-то из них пересек континент и вышел к Тихому океану задолго до Александра Макензи.

Дед Джона был разведчиком в отряде лейтенанта Фаррелла, и когда Фаррелл построил форт, решил в нем остаться и пустить корни в Британской Колумбии. Страна оказалась хороша, она понравилась ему, к тому же он увидел заложенные в ней громадные возможности. Хотя Трэнаваны перестали кочевать, их активность не угасла. Три поколения Трэнаванов создали лесопромышленную империю, небольшую, но солидную.

— Именно Джон Трэнаван действительно сильно двинул это дело, — сказал Мак Дугалл. — Он принадлежал уже двадцатому веку — родился в тысяча девятисотом — и вошел в бизнес, будучи молодым. Ему было двадцать три года, когда умер отец. Британская Колумбия в те времена была совсем неразвита и стала тем, что она есть сейчас, благодаря усилиям таких людей, как Джон Трэнаван. — Он задумчиво посмотрел на свой бокал. — Я полагаю, что, с чисто деловой точки зрения, одним из самых удачных его предприятий стало то, что он объединился с Буллом Маттерсоном.

— Вы второй раз употребляете это имя, — сказал я. — Но это же не тот, с которым я виделся в Доме Маттерсона.

— Да нет, черт возьми. То — Говард, никчемный сосунок, — ответил Мак Дугалл презрительно. — Я говорю о старике, отце Говарда. Он был на несколько лет старше Трэнавана, и они нашли друг друга в тысяча девятьсот двадцать пятом году. Джон Трэнаван играл роль мозгового треста и формировал стратегию их союза, а Маттерсон предоставлял энергию и напор, так что дела тут завертелись круто. В каждом куске пирога была их доля, одного или другого. Они объединили разрозненные лесоповальные участки в одно хозяйство, они первые поняли, что необработанные стволы ни к черту не годятся и надо что-то с ними делать прямо на месте. Они построили целлюлозные и фанерные фабрики и зарабатывали на этом громадные деньги, особенно во время войны. Уже к концу войны местная публика проводила свободные вечера, развлекаясь гаданием о том, каковы же в самом деле состояния Трэнавана и Маттерсона.

Он наклонился к столу и взял бутылку.

— Конечно, они занимались не только лесом. Почти сразу они проникли в другие области, приобрели заправочные станции, пустили автобусную линию, потом продали ее Грейхаунду, завели продуктовые, бакалейные магазины, в общем, все в этом районе так или иначе зависели от них.

Он помолчал, затем добавил с сомнением в голосе:

— Не знаю, насколько все это хорошо для местных жителей. Я-то не люблю всякого рода отеческое покровительство, даже если намерения самые лучшие. Но здесь сложилось таким вот образом.

Я сказал:

— Они еще и владельцы газеты.

Лицо Мак Дугалла скривилось.

— Это единственное дело Маттерсона, не приносящее ему дохода. Оно невыгодно. Город не настолько велик, чтобы иметь собственную газету. В свое время Джон Трэнаван начал выпускать ее в качестве своего рода благотворительности, как побочное дело для типографии. Он считал, что народ в городе имеет право знать, что творится вокруг, и, кстати, на издателя никогда не давил. А Маттерсон держит газету с другой целью.

— Какой?

— Контролировать общественное мнение. Он не решается закрыть газету, потому что Форт-Фаррелл растет и кому-нибудь может прийти в голову идея выпускать честную газету, которая будет ему не подвластна. А пока есть «Летописец», он спокоен, потому что для двух газет в городе места нет, это уж точно.

Я кивнул.

— Итак, Трэнаван и Маттерсон, каждый нажил себе состояние. А дальше что?

— А дальше — ничего. Трэнаван был убит, а Маттерсону достались все угодья на корню и с потрохами. Ведь Трэнаванов-то никого не осталось.

— Как не осталось? «Летописец» ведь упоминает некую мисс Трэнаван — племянницу Джона.

— Ты имеешь в виду Клэр, — сказал Мак Дугалл. — Да она в действительности и не племянница, так, седьмая вода на киселе. Двести лет тому назад Трэнаваны были раскидистым деревом, но их восточная ветвь усохла. Насколько я знаю, Клэр сейчас вообще последняя из Трэнаванов в Канаде. Джон случайно встретился с ней в Монреале. Она была сиротой, и он принял в ней участие, считая, что какие-то родственные узы между ними должны существовать. Относился он к ней, как к родной дочери.

— Но она не была его наследницей?

Мак Дугалл покачал головой.

— Нет, формально он ее не удочерил, а возможности как-то доказать родство никакой, кажется, не оказалось. Так что здесь ей ни на что не приходилось рассчитывать.

— Так кому же достался капитал Трэнавана? И как Маттерсон загреб долю Трэнавана в их деле?

Мак Дугалл криво ухмыльнулся.

— Ответы на эти вопросы взаимосвязаны. Согласно завещанию Джона, учреждался фонд для опеки его жены и сына, а весь капитал передавался в собственность Фрэнка по достижении им тридцатилетия. Это было с умом составленное завещание, в нем все оказалось предусмотрено, в том числе, разумеется, и на тот случай, если Джон переживет всех, кого оно так или иначе касается. Тогда фонд должен был быть использован для открытия лесотехнического факультета в Канадском университете.

— Ну и что, его открыли?

— Да. Этот фонд вообще делает хорошее дело. Однако мог бы делать гораздо больше, и чтобы ответить на вопрос, почему, нужно вернуться назад к тысяча девятьсот двадцать девятому году. Именно в это время Трэнаван и Маттерсон осознали тот факт, что они, в сущности, создают империю. Никто из них не хотел, чтобы смерть одного из партнеров положила конец их начинаниям, и они выработали соглашение, по которому, если один умирает, другой имеет преимущественное право приобрести его долю в деле по номинальной цене. Что Маттерсон и сделал.

— Значит, фонд был объединен с владениями Трэнавана, но попечители его были обязаны продать их Маттерсону, если б он захотел воспользоваться своим правом. Я не вижу в этом ничего незаконного.

Мак Дугалл раздраженно прищелкнул языком.

— Не будь наивным, Бойд. — Он стал загибать пальцы. — Во-первых. Эта сделка предусматривала покупку по номинальной цене, и, когда Доннер закончил манипуляции с бухгалтерскими книгами, эта цена каким-то таинственным образом упала. Это одна сторона дела. Во-вторых. Председатель совета попечителей — Уильям Юстус Слоа, он практически у Булла Маттерсона в кармане. Совет попечителей даже то немногое, что оставалось под их контролем, быстренько переинвестировал в Корпорацию Маттерсона, и если кто-то контролирует эти деньги, так это старик Булл. В-третьих. Этому совету потребовалось черт знает сколько времени, чтобы оторвать свою коллективную задницу от кресла и привести в исполнение условия попечительства. Открытие лесотехнического факультета затянулось не меньше, чем на четыре года, да и сделано это было, прямо скажем, без большой охоты. Как я слышал, этот факультет сильно нуждается в средствах. В-четвертых. Условия продажи собственности Трэнавана Буллу никогда не оглашались. Я думаю, он должен был прирезать себе где-то от семи до десяти миллионов долларов, но вот совет попечителей вложил в корпорацию только два. В-пятых… Эх, да что я теряю время!

— Значит, вы полагаете, что Булл Маттерсон вроде как украл деньги Трэнавана?

— Не может быть никаких «вроде бы», — рявкнул Мак Дугалл.

— Да, мисс Клэр не повезло, — сказал я.

— Да нет, с ней все не так уж плохо. В завещании оказался пункт, касавшийся ее. Джон оставил ей полмиллиона долларов и порядочный кусок земли. На это Булл наложить лапу не смог. Это не значит, что не пытался.

Я вспомнил тон газетной статьи, в которой содержалось пожелание, чтобы мисс Трэнаван не прерывала свое обучение.

— Сколько ей было, когда погиб Трэнаван?

— Она была девушкой семнадцати лет. Старый Джон послал ее учиться в Швейцарию.

— А кто написал статью в номер от седьмого сентября тысяча девятьсот пятьдесят шестого года?

Мак Дугалл улыбнулся.

— А, значит, ты понял, в чем дело? Ты, оказывается, смышленый парень. Статью написал Джимсон, но, держу пари, под диктовку Маттерсона. Можно или нельзя было помешать совершению сделки, вопрос спорный, тем более, Клэр формально не принадлежала к семье Джона, но Маттерсон решил исключить всякий риск. Он сам полетел в Швейцарию, уговорил Клэр остаться там и подсунул ей ту статью, чтобы показать ей, что люди в Форт-Фаррелле думают так же, как и он. Она знала, что «Летописец» — честная газета, но не могла знать, что Маттерсон подкупил ее сразу же после смерти Трэнавана. Она была семнадцатилетней девушкой, которая ничего не смыслила в делах.

— А в чьем ведении находились полмиллиона долларов до ее совершеннолетия?

— Государственного попечителя, — сказал Мак Дугалл. — В таких случаях это происходит автоматически. Булл попытался как-то вклиниться в это дело, но у него ничего не вышло.

Я прокрутил в уме всю эту неприглядную историю и покачал головой.

— Чего я никак не понимаю, зачем Маттерсону понадобилось так задавить имя Трэнавана? Ему что, надо было что-то скрывать?

— Не знаю, — признался Мак Дугалл. — Я надеялся, что человек, спустя десять лет заинтересовавшийся тем номером «Летописца», сможет мне что-нибудь рассказать. Ведь с того дня и по сей день имя Трэнавана просто-таки вымарано из жизни города. Банк Трэнавана был переименован в Банк Маттерсона, как и любое другое носившее имя Трэнавана предприятие. Он попытался перекрестить и Трэнаван-парк, но тут на его пути стала миссис Давенант, этакая старая боевая лошадь, председатель Форт-Фарреллского исторического общества.

— Да, — сказал я, — если б не это, я бы и не узнал, что Форт-Фаррелл был городом Трэнавана.

— Ну и что из того?

Я не ответил, и Мак Дугалл сказал:

— Он также не мог переименовать Клэр Трэнаван. Думаю, он молил Бога, чтобы она поскорее вышла замуж. Она, кстати, сейчас живет недалеко от города и от души ненавидит Булла Маттерсона.

— Значит, старик еще жив?

— Конечно. Ему сейчас около семидесяти лет, и для своего возраста он еще просто живчик. Да он всегда был довольно буйным жеребцом. Джон Трэнаван еще как-то сдерживал его, но когда тот погиб, Булл как с цепи сорвался. Он влез со своей компанией куда только можно и прямо-таки набросился на город с целью добычи денег. И здесь уж он не гнушался никакими средствами и сейчас не гнушается, если уж на то пошло. А какими лесными угодьями он владеет!

Я перебил его:

— Я думал, что все леса находятся во владении государства.

— В Британской Колумбии девяносто пять процентов земли принадлежит государству, а пять процентов — примерно семь миллионов акров — частным лицам. Буллу принадлежит не менее миллиона акров, а кроме того, он имеет лицензию на лесоповал на двух миллионах акрах государственных земель. Он добывает шестьдесят миллионов кубических футов древесины в год и постоянно переходит границы дозволенного. Правительство этого не любит, поэтому он всегда может ждать крупных неприятностей, но до сих пор ему всегда удавалось выйти сухим из воды. Сейчас он собирается строить собственную гидростанцию, и когда она будет готова, тут-то он окончательно возьмет эту область страны за горло.

— Но молодой Маттерсон сказал, что станция строится только для нужд Корпорации.

Мак Дугалл саркастически ухмыльнулся.

— А что такое весь Форт-Фаррелл, как не Корпорация Маттерсона? Тут у нас есть двухтактный движок, но он никогда не дает нужного напряжения, все время ломается. Теперь за дело берется Электрическая Компания Маттерсона, а Маттерсон имеет привычку постоянно расширять свои операции. Я думаю, что старый Булл спит и видит себя хозяином куска Британской Колумбии от Форт-Сент-Джорджа до Киспиокса, от Принц-Джорджа до Юкона — в общем, собственное королевство, в котором делаешь, что хочешь.

— А какова во всем этом деле роль Доннера? — спросил я с любопытством.

— Он — бухгалтер, имеет дело с деньгами. Мыслит только долларами и центами. И каждый доллар жмет до тех пор, пока тот не закричит — «Мама!». Беспощадный и коварный негодяй. Он составляет планы для Маттерсона, а тот приводит их в исполнение. Сейчас Булл занимает позицию наверху в качестве председателя правления, а повседневные дела он возложил на Говарда, и Доннер сейчас пасет его, чтобы тот не взбесился.

— Что-то он не слишком преуспел в этом, — заметил я и рассказал о том, что произошло в кабинете Говарда.

Мак Дугалл фыркнул.

— Доннер в состоянии справиться с этим подонком одной левой. Он уступает ему в вопросах малозначительных, но когда речь заходит о серьезных вещах, тут последнее слово всегда останется за Доннером. Говард пыжится, старается выглядеть настоящим мужчиной, но внутри он — труха. В нем нет и десятой доли той силы, которой обладает его отец.

Я сидел и довольно долго усваивал всю эту информацию, потом сказал:

— Хорошо, Мак. Вы сказали, что у вас есть во всем этом личный интерес. Какой же?

Он посмотрел мне прямо в глаза и сказал:

— Может, тебе покажется странным, что у простого газетчика есть чувство чести. Джон Трэнаван был моим другом. Он часто захаживал сюда, сидел, пил мое виски, рассказывал всякие истории. Мне тошно было смотреть, как удружил ему «Летописец» после его смерти. Я работал в газете, но ничего не сделал, чтобы помешать этому. Джимсон — неумелый дурак, а я мог бы написать такую статью, что Джона Трэнавана никогда не забыли бы в Форт-Фаррелле. Но не написал. И знаешь почему? Потому что я трус, потому что я боялся Булла Маттерсона, потому что я не хотел потерять работу.

Голос его дрогнул.

— Сынок, когда Джона Трэнавана убили, мне было около шестидесяти — возраст почтенный. Я всегда любил тратить деньги, хотя и не имел их. И я никогда не забывал о том, что происхожу из семьи долгожителей, так что впереди у меня оставалось еще много лет. И что бы стал делать без работы шестидесятилетний старик? — Его голос окреп. — Сейчас мне семьдесят один, и я все еще работаю на Маттерсона. Работаю хорошо, поэтому он и держит меня. Не из благотворительности, конечно, он и слова такого не знает. За последние десять лет мне удалось скопить кое-какие деньги, жить мне теперь осталось не так уж долго, и я хочу сделать что-нибудь для моего друга Джона Трэнавана. Страха во мне больше нет.

Я сказал: