— Только что был здесь, — сказала Джули. — Наверное, вышел.

— Ладно, — сказал Костон. — Я ему потом сам скажу, — я даже предвкушаю, как я это сделаю. Ну, мистер Уайетт, начинайте.

Костон сел и стал перезаряжать миниатюрный магнитофон, который он вытащил из своего кармана.

Уайетту уже надоело в который раз повторять свою информацию. Поэтому он даже не пытался что-то объяснять, а просто выложил голые факты. Когда он кончил, в баре наступила мертвая тишина. Выражение лица грека не изменилось, скорее всего, он ничего не понял; Джули была бледна, но ее подбородок был боевито задран кверху; щеки миссис Вормингтон побелели, и на них ярко выделялись два пунцовых пятна. Внезапно ее прорвало.

— Это смешно! — закричала она. — Американская база не может быть разрушена. Я требую, чтобы меня немедленно отправили на мыс Саррат.

— Вы можете требовать хоть до посинения, — грубо сказал Уайетт. — Я в эту сторону не еду. — Он повернулся к Джули. — Мы должны выехать из Сен-Пьера и добраться до возвышенной местности. Это может оказаться трудным. Но у меня есть машина, и мы должны влезть в нее. Надо хорошо экипироваться — взять еду, медикаменты, воду и так далее. Продукты есть на кухне, минеральная и содовая — в баре.

Миссис Вормингтон чуть не задохнулась от ярости.

— Сколько отсюда до базы? — произнесла она, тяжело дыша.

— Пятнадцать миль, — сказал Костон. — Вдоль берега залива. И учтите, между нами и базой армия. — Он сокрушенно покачал головой. — Нет, я бы не стал пытаться, миссис Вормингтон, в самом деле не стал бы.

— Не знаю, как обстоят дела с вами, — продолжала бушевать миссис Вормингтон, — но нас, американцев, местные не тронут. Здешнее правительство поостережется связываться с Америкой. Я считаю, что нужно двигаться к базе прежде, чем эти мятежники спустятся с гор.

Папегайкос, стоявший сзади нее, внезапно схватил ее за плечо и сказал:

— Я думаю, вам лучше закрыть свой рот. — Его голос был мягок, но хватка крепкая. Миссис Вормингтон захлопала глазами.

— Я думаю, вы глупый женщина. — Он посмотрел на Уайетта. — Продолжайте.

— Я говорил, что нам надо загрузить машину едой и водой и поскорей уезжать отсюда, — сказал Уайетт усталым голосом.

— На сколько дней мы должны рассчитывать? — задала Джули практический вопрос.

— По крайней мере, на четыре, а лучше — на неделю. После урагана здесь будет полная разруха.

— Прежде, чем выходить, надо поесть, — сказала она. — Думаю, что все голодны. Я посмотрю, что осталось па кухне. Бутерброды сойдут?

— Если их достаточно, — улыбнулся Уайетт.

Миссис Вормингтон резко выпрямилась.

— Ладно, я думаю, что вы все сошли с ума, но не оставаться же мне здесь одной. Придется быть вместе с вами. Пошли, дитя, приготовим бутерброды. — Она взяла свечу и жестом позвала Джули за собой.

Уайетт посмотрел на Костона, прятавшего свой магнитофон.

— Что вы думаете насчет пистолетов? — спросил он. — Они могли бы нам пригодиться.

— Дорогой мой, — сказал Костон, — там оружия уже больше, чем достаточно. Если нас остановят и обыщут люди Серрюрье, то, найдя у нас хоть один пистолет, они нас тут же пристрелят. Я бывал в своей жизни в переделках и никогда не имел при себе оружия. Этому я обязан своей жизнью.

— Что ж, это разумно, — согласился Уайетт. Он посмотрел на грека, стоявшего у стойки. — У вас есть пистолет, Эвменидес?

Папегайкос коснулся рукой груди и кивнул.

— У меня есть.

— Тогда вы не едете с нами, — подчеркнуто сказал Уайетт, — можете идти пешком, сами.

Грек сунул руку в карман пиджака и вытащил короткоствольный револьвер.

— Вы тут что, командир? — спросил он, улыбаясь и как бы взвешивая револьвер в руке.

— Именно, — сказал Уайетт твердо. — Вы ничего не знаете об ураганах и их последствиях, вы не знаете, как найти наилучшее место для укрытия, а я знаю. Я — специалист, и поэтому я командую.

Папегайкос принял решение. Он положил револьвер на стойку и быстро отошел от нее. Уайетт, надув щеки, с облегчением выдохнул. Костон засмеялся.

— Идет, Уайетт, — сказал он. — Вы настоящий командир, если только вы не позволите этой миссис Вормингтон оседлать вас. Я надеюсь, вы не пожалеете, что взялись за дело.

В это время вошла Джули, неся тарелку с бутербродами.

— Это для начала. Сейчас будут еще. — Она мотнула головой в сторону кухни. — Мы натерпимся с этой, — сказала она сумрачно.

Уайетт чуть не застонал.

— Что еще?

— Это тип организатора. Знаешь, любительница раздавать приказы. Она там меня совершенно загоняла, и при этом сама ровным счетом ничего не сделала.

— Не обращайте на нее внимание и все, — сказал Костон. — Она отстанет, если увидит, что никто ее не замечает.

— Ладно, — сказала Джули и снова скрылась на кухне.

— Давайте сделаем запас воды, — сказал Уайетт.

Он направился к бару, но остановился, когда Костон воскликнул:

— Стойте! Слушайте!

Уайетт напряг слух и услышал скрежещущий звук.

— Кто-то пытается завести ваш автомобиль, — предположил Костон.

— Ну-ка проверим, — сказал Уайетт и через фойе направился к входной двери. Выйдя на улицу, он увидел на переднем сиденье машины темную фигуру и услышал жужжание стартера. Наклонившись, он глянул внутрь и увидел Доусона. Рванув дверь, он просунулся в машину и рявкнул:

— Какого черта вы тут делаете?

Доусон вздрогнул и резко повернул голову.

— О, это вы, — сказал он с облегчением. — Я думал это тот тип.

— Какой тип?

— Полицейский. Он хотел завести машину, но у него ничего не вышло, и он ушел. Я решил: дай-ка проверю, но у меня она тоже не заводится.

— Вы лучше вылезайте и отправляйтесь в отель, — сказал Уайетт. — Я предусмотрел такую возможность и снял ротор распределителя.

Он посторонился, выпуская Доусона из машины.

— А вы хитрец, — сказал Доусон.

— А зачем терять машину? — ответил Уайетт. Он посмотрел поверх плеча Доусона и вдруг замер.

— Спокойно, — сказал он вполголоса. — Полицейский возвращается. Да еще и не один.

— Дьявол, скорее бежим в отель, — сказал Доусон.

— Оставайтесь на месте и помалкивайте, — быстро проговорил Уайетт, — они могут подумать, что мы бежим от них, и погонятся за нами. Не следует вмешивать других в это дело.

Доусон сначала напрягся, потом расслабился. Уайетт смотрел, как к ним, не торопясь, приближались четыре полицейских. Когда они поравнялись с ними, один из них спросил:

— Что это вы тут делаете, белые люди?

— Я думал, что кто-то пытается угнать мой автомобиль.

— Кто? Этот?

— Нет, другой. Это мой друг.

— Где вы живете?

Уайетт кивнул в сторону отеля.

— В «Империале».

— О, вы богач. А этот, ваш друг?

— Тоже в отеле.

Доусон потянул Уайетта за рукав.

— Что все это значит, черт возьми?

— О чем говорит ваш друг? — спросил полицейский.

— Он не понимает языка. Он спрашивает, что вы говорите.

Полицейский расхохотался.

— Мы, значит, спрашиваем об одном и том же. — Он уставился на них. — Нехорошо в такое время быть на улице, белый человек. Лучше бы вам находиться в вашем богатом отеле.

Он повернулся, чтобы уйти, и Уайетт потихоньку перевел дух, но другой полицейский что-то сказал вполголоса, и первый вновь обратился к Уайетту:

— Вы из какой страны?

— Можете считать меня англичанином, — сказал Уайетт. — Но я приехал сюда из Гренады. Мой друг — американец.

— Американец! — полицейский сплюнул на землю. — Вы, как англичанин, знаете человека по имени Мэннинг?

Уайетт покачал головой.

— Нет. — Имя показалось ему отдаленно знакомым, но точно он припомнить не мог.

— А Фуллера?

Опять что-то замкнулось в голове Уайетта.

— Я, кажется, слышал о них. Они живут на северном побережье?

— Вы с ними встречались?

— Никогда в жизни не видел, — откровенно ответил Уайетт.

Один из полицейских подошел поближе и ткнул пальцем во Уайетта:

— Этот человек работает у американцев, на мысе Саррат.

— Ага. Но вы говорили, что живете в отеле. Значит, вы мне солгали?

— Я не солгал. Я остановился здесь вечером. Вы же сами прекрасно знаете, что путь на базу закрыт.

Полицейского, однако, это не убедило.

— Вы продолжаете утверждать, что не знаете Фуллера и Мэннинга?

— Нет, не знаю.

— Извините, белый человек, но я должен обыскать вас. — Он сделал знак своим товарищам.

— Эй! — в тревоге воскликнул Доусон. — Что они собираются делать?

— Ведите себя тихо, — сквозь зубы проговорил Уайетт. — Они будут нас обыскивать. Не сопротивляйтесь. Чем скорее кончат, тем лучше.

Второй раз за день он испытал унижение от того, что его обыскивают. На этот раз обыск был более основательным. Охранники во дворце интересовались главным образом оружием, а эти искали что-то еще. Карманы Уайетта были опустошены, и их содержимое передано старшему из полицейских.

Он с любопытством стал копаться в бумажнике Уайетта.

— Что ж, вы действительно работаете на мысе Саррат, — сказал он, осмотрев документы. У вас американский пропуск. Какую военную работу вы делаете там?

— Никакой. Я гражданский специалист, направленный сюда Британским правительством. Я занимаюсь метеорологией.

Полицейский осклабился.

— А может, вы американский шпион?

— Чепуха!

— Вашего друга, американца, мы тоже обыщем.

Черные лапы схватили Доусона, и он начал сопротивляться.

— Уберите свои грязные руки! — завопил он.

Полицейский не понял слов, но тон Доусона не оставлял никаких сомнений. Тотчас у него в руке оказался револьвер, и Доусон увидел прямо перед собой дуло.

— Дурак! — бросил Уайетт. — Не трепыхайтесь. Пусть они обыщут вас. Обыщут и отпустят.

Но он тут же понял, что зря это сказал. Полицейский издал возглас триумфа и вытащил из-под пиджака Доусона автоматический пистолет.

— А! Вооруженные американцы гуляют по улицам в такое время, — сказал старший. — Пойдемте-ка с нами.

— Послушайте, — начал было Уайетт, но замолк, почувствовав, как ему в шею уперлось дуло револьвера. Он закусил губу. Полицейский махнул рукой, приказывая им двигаться.

— Вы идиот! — прошипел Уайетт Доусону. — Какого черта вам понадобился пистолет? Теперь мы очутимся в одной из тюрем Серрюрье.

II

Костон осторожно вышел из глубокой тени и посмотрел в ту сторону, куда быстро уходила небольшая группа людей. Затем он повернулся и поспешил через фойе в бар. Как раз в этот момент миссис Вормингтон и Джули принесли новую порцию бутербродов. Папегайкос занимался тем, что доставал из бара бутылки с содовой и ставил их на стойку.

— Уайетта и Доусона загребли полицейские, — сообщил Костон. — У Доусона был пистолет, и полицейским это не понравилось. — Он бросил многозначительный взгляд на грека, тот потупил глаза.

Джули со стуком опустила на стол кофейник.

— Куда же их повели?

— Не знаю. Наверное, в местную кутузку. Эвменидес, вы знаете, где это?

— Площадь Черной Свободы, — сказал грек и покачал головой, — оттуда их не удастся вытащить.

— Посмотрим, — сказал Костон. — Мы должны приложить все усилия для этого. У Уайетта остался ротор распределителя. Без него от машины нет проку.

Миссис Вормингтон проговорила скрипучим голосом:

— Есть же другие машины.

— Это идея, — сказал Костон. — Эвменидес, у вас есть машина?

— Была. Но военные ее взяли.

— Дело не в машине, — сказала Джули. — Дело в том, как нам вызволить Дейва и Доусона из рук полиции.

— Мы этим займемся, конечно, но машина нам нужна сейчас. — Костон потер рукой щеку. — До доков отсюда слишком далеко. Пешком не доберешься.

Эвменидес пожал плечами.

— Нам нужна машина, а не скуна.

— Что? — с удивлением спросил Костон. — А, вы хотите сказать шхуна! Нет, нам нужен британский консул. Он живет там. Может быть, если мы задействуем официальную власть да еще подключим прессу, нам удастся освободить Уайетта и Доусона. — Он с сожалением посмотрел на бутерброды. — Чем скорее я попаду туда, тем лучше.

— У вас все же есть время, чтобы проглотить чашечку кофе, — сказала Джули. — И захватите с собой бутерброды.

— Спасибо, — сказал Костон, принимая из ее рук чашку. — Здесь есть какая-нибудь кладовая?

— Нет, кладовой нет, — сказал грек.

— Жаль. — Костон оглядел помещение бара. — Вам лучше уйти отсюда. В теперешней ситуации могут начаться всякие безобразия, и любители легкой наживы несомненно зайдут сюда хотя бы за выпивкой. Я думаю, сюда в первую очередь. Вам надо подняться наверх. Небольшая баррикада на лестнице тоже не помешает.

Он обвел оценивающим взглядом фигуру Эвменидеса.

— Я надеюсь, вы присмотрите за женщинами в мое отсутствие?

— Я посмотрю за всем, — сказал грек.

Эти слова не очень обнадежили Костона, но делать было нечего. Он допил кофе, положил пакет с бутербродами в карман и сказал:

— Я вернусь, как только смогу. Постараюсь вместе с Уайеттом.

— Не забудьте о мистере Доусоне, — напомнила миссис Вормингтон.

— Постараюсь, — сказал Костон сухо. — Не покидайте отель. Мы и так уже достаточно разобщены.

Эвменидес вдруг сказал:

— У Росторна была машина. Я видел. У нее особый. Этот… — он защелкал пальцами, подыскивая нужное слово.

— Дипломатический номер? — подсказал Костон.

— Вот.

— Это может быть полезным. Ладно. Я пошел. Надеюсь вернуться часа через два. Пока.

Он покинул бар, пересек фойе и некоторое время смотрел через стеклянную дверь на улицу. Убедившись, что там никого нет, он толкнул дверную вертушку и вышел.

Он двинулся по направлению к той части города, где были доки, стараясь держаться ближе к стенам домов. Посмотрев на часы, он удивился — еще не было десяти, хотя ему казалось, что наступила ночь. При удачном стечении обстоятельств он мог бы вернуться в «Империал» к двенадцати часам.

Поначалу он шел быстро, скользя по пустынным улицам, как привидение. Ближе к докам он почувствовал, что вступает в район, занятый армией. Темные улицы то и дело освещались фарами проезжавших грузовиков, издали доносился топот марширующих солдат.

Он остановился, затем нырнул в какой-то подъезд и, достав карту, сверился с ней, водя по ней лучом карманного фонарика. Выходило, что добраться до Росторна было чертовски трудным делом. Неподалеку находилась старая крепость Сан-Хуан, которую Серрюрье использовал в качестве арсенала. Не удивительно, что вокруг было так много войск. Армейские части, расположившиеся в долине Негрито, снабжались боеприпасами из этой крепости, чем и объяснялось постоянное движение грузовиков.

Костон, вглядываясь в карту, старался найти наиболее подходящий обходной маршрут. Он понял, что придется потратить лишний час времени, но другого выхода не было. Вдали прокатился гром артиллерийской стрельбы и затих. Наступила мертвая тишина. Костон оглянулся по сторонам и пересек улицу, досадуя на то, что его кожаные ботинки при каждом шаге слегка поскрипывали. Он завернул за угол и пошел в сторону от крепости Сан-Хуан.

Его интересовало, почему прекратился артиллерийский огонь. В своей жизни он повидал немало боевых действий в Конго, Вьетнаме, Малайзии, научился придавать значение таким деталям и делать из них выводы.

Прежде всего, орудия без сомнения принадлежали Фавелю, он сам видел, как правительственная артиллерия безнадежно застряла где-то на окраине Сен-Пьера. Пушки Фавеля стреляли, разумеется, не в воздух, значит, перед ними находились главные сухопутные силы Серрюрье, которые он бросил вверх по Негрито при первых же признаках опасности. Теперь огонь прекратился, и это означало, что войска Фавеля передвигаются, скорее всего вперед, атакуя пехоту Серрюрье, потрепанную артиллерийскими снарядами. Подтверждением этому могли быть новые залпы, если они будут ближе, значит, наступление Фавеля проходит успешно.

Фавель выбрал для атаки ночное время. В этом у него был несомненный опыт, и его люди были хорошо подготовлены к боевым действиям ночью ив горах. Любой из его солдат стоил двух солдат Серрюрье до тех пор, пока Фавелю удавалось диктовать свои условия битвы. Но на равнине, оказавшись под прессом артиллерии и авиации Серрюрье, его войска должны были быть разгромлены. Он страшно рисковал, направляя их по долине Негрито к заливу Сантего, но пока его риск оправдывался его успешной стратегией и тупоумием артиллерийских генералов Серрюрье, не имевших представления об элементарной логике.

Костон был так увлечен этими рассуждениями, что чуть было не налетел на полицейский патруль. В последний момент он остановился и юркнул в тень. Патруль прошел мимо и он с облегчением перевел дух. К тому времени, когда он добрался до Росторна, ему удалось избежать встречи с тремя патрулями. Но это сильно задержало его, и когда он постучал в дверь дома, было уже очень поздно.

III

Джеймс Фаулер Доусон был удачливым писателем. Критики хвалили его и прочили ему славу лауреата Нобелевской премии, его книги раскупались нарасхват и приносили громадные доходы. Он рассчитывал на то, что в будущем эти доходы будут расти, и так как любил деньги, то всеми силами старался поддерживать в глазах читателей тот образ, который он как-то скроил по собственному усмотрению и который пропагандировался во всем мире его агентами.

Его первый роман «Тарпон» был опубликован в год смерти Хемингуэя. В это время он был начинающим писателем, поставлявшим в американские спортивные журналы очерки и статейки о том, как славно охотиться на радужную форель или о том, какие чувства испытывает человек, целясь из ружья в гризли. Успех этих статеек был средним, и Доусон жил впроголодь. Когда «Тарпон» оказался первым в списке бестселлеров, никто не удивился больше, чем сам Доусон. Он знал, что вкусы читателей переменчивы, что хорошо писать — это еще не все, и чтобы закрепить успех, нужно стать заметной фигурой на общественном небосклоне.

И он решил подхватить мантию, упавшую с плеч Хемингуэя и стать мужчиной из мужчин. Он охотился на слонов и львов в Африке; он ловил рыбу в Карибском море и у Сейшельских островов; он взбирался на горные вершины Аляски; он летал на собственном самолете и, как и Хемингуэй, попал в катастрофу. Как ни странно, везде под рукой оказывались фотографы, и все события его бурной жизни были запечатлены на пленке.

Но он все же не был Хемингуэем. Львы, которых он убивал, были жалкими, затравленными животными, загнанными в кольцо охотников, да и то он не убил ни одного льва с первого выстрела. Штурм горных вершин состоял в том, что его буквально вносили туда искусные и хорошо оплаченные альпинисты. Он ненавидел самолет, боялся летать на нем и залезал в кабину только тогда, когда было необходимо подновить свой образ. Вот рыбную ловлю он любил и достиг в ней неплохих результатов. Но, несмотря ни на что, он был хорошим писателем, хотя всегда опасался, что скоро выдохнется и провалится с очередным романом.

Пока его образ был покрыт глянцем, пока его имя мелькало на первых страницах газет, пока деньги текли в его кошелек, он был вполне счастлив. Было приятно, что тебя хорошо знают в столичных городах, встречают в аэропортах газетчики и фотографы и спрашивают твое мнение о событиях в мире. Если случались какие-то затруднения, то одно лишь упоминание его имени всегда помогало ему, так что, когда они с Уайеттом очутились в тюрьме, он не особенно обеспокоился. Он и раньше бывал в тюрьмах — мир не раз смеялся над эскападами Большого Джима Доусона, но всегда не больше, чем на несколько часов. Символический штраф, пожертвование в фонд помощи сиротам, извинение от имени Джима Доусона — и его освобождали. У него были все основания считать, что и сейчас будет так же.

— Хорошо бы выпить, — сердито сказал он. — Эти сволочи забрали мою фляжку.

Уайетт осмотрел камеру. Здание, в котором она находилась, было старым, дверь была обыкновенная, без современных ухищрений из толстых металлических прутьев. Но каменные стены были мощные, и единственное окошко помещалось под самым потолком. Даже встав на стул, он с трудом мог дотянуться до него, а рост у него был не маленький. Он смог разглядеть туманные очертания строений во дворе и понял, что они находятся на третьем этаже здания, где размещался полицейский участок.

Он слез со стула и спросил Доусона:

— Зачем вам понадобился пистолет?

— Да я всегда ношу его при себе. Человек с моим положением часто попадает в неприятные ситуации. Всегда есть чокнутые, которым не нравится то, что я пишу, или парни, которые хотят доказать, что они покруче меня. У меня, кстати, есть разрешение на ношение оружия. Несколько лет назад я стал получать письма с угрозами, и вокруг дома происходили странные вещи. В общем, пистолет мне нужен.

— Не знаю, насколько это так даже в Штатах, — сказал Уайетт, — но здесь мы из-за этого попали в тюрьму. Ваша лицензия здесь никого не интересует.

— Ничего, мы выберемся отсюда без труда, — сердито бросил Доусон. — Главное, нужно повидать кого-нибудь поважнее этих мелких чинов, сказать им, кто я, и нас обоих отпустят.

Уайетт посмотрел на него с удивлением:

— Вы что, серьезно?

— Разумеется, черт побери! Меня ведь все знают. Правительство этой поганой банановой республики поостережется портить отношения с дядей Сэмом. Этот случай будет в заголовках всех газет мира, и этот тип, Серрюрье, не захочет усугублять свои дела, которые и так обстоят для него не лучшим образом.

Уайетт глубоко вздохнул.

— Вы не знаете Серрюрье. Он не любит американцев. Это во-первых. И во-вторых, ему наплевать на вас, даже если он о вас и слышал, в чем я сильно сомневаюсь.

Доусона задело кощунственное высказывание Уайетта.

— Не слышал обо мне? Как он мог не слышать обо мне!

— Вы слышали орудийную стрельбу? — спросил Уайетт. — Так вот, Серрюрье борется за свою жизнь — понимаете? Если победит Фавель, Серрюрье каюк. Сейчас ему не до дядюшки Сэма или кого-нибудь другого. Он, заметьте, как всякий плохой врач, предпочитает не афишировать свои ошибки. И если ему доложат о нас, то в подвале этого дома, вполне вероятно, будет вечеринка со стрельбой, и мы будем гостями. Так что я молю Бога, чтобы ему не донесли о нас. Я надеюсь, что его подчиненные достаточно безынициативны.

— Но должен же быть суд, — возмущался Доусон. — Я вызову моего адвоката.

— Ради Бога! — взорвался Уайетт. — Где вы находитесь, на луне? Серрюрье за последние семь лет казнил двадцать тысяч человек без суда и следствия. Они попросту исчезли, молитесь, чтобы мы не присоединились к ним.

— Но это же ерунда! — заявил Доусон. — Я уже пять лет приезжаю на Сан-Фернандес. Здесь отличная рыбалка. И я ничего об этом не слышал. Я встречался и с правительственными чиновниками, и с простыми людьми. Они все отличные ребята. Конечно, они черные, но я из-за этого не отношусь к ним хуже.

— Очень благородно с вашей стороны, — заметил Уайетт язвительно. — Не могли бы вы назвать имена этих ребят? Это очень интересно.

— Конечно. Ну, во-первых, министр внутренних дел — Дескэ. Самый лучший из них. Он…

— Не надо, — простонал Уайетт, садясь на стул и закрывая лицо руками.

— А что?

Уайетт посмотрел на него.

— Послушайте, Доусон. Я постараюсь вам рассказать о нем совсем коротко. Этот отличный парень Дескэ был шефом тайной полиции Серрюрье. Серрюрье говорил: «Сделай это». И Дескэ делал. И все это кончалось целым рядом убийств. Но Дескэ однажды допустил промах. Один из смертников выжил и ускользнул из его рук. Это его пушки гремят там, в горах, Фавеля. — Он похлопал Доусона по плечу. — Серрюрье не простил этого Дескэ. И как вы думаете, что случилось с ним?

Доусон сидел, как пришибленный.

— Откуда я знаю?

— И никто не знает. Дескэ исчез. Как сквозь землю провалился. Или испарился. По моему предположению, он закопан в землю где-то на территории замка Рамбо.

— Но ведь он был таким хорошим, приветливым малым, — сказал Доусон и покачал в недоумении головой. — Как же я всего этого не заметил? Ведь писатель должен разбираться в людях. Мы с Дескэ даже рыбу вместе ловили. Во время рыбной ловли ведь как-то можно узнать человека, правда?

— Вовсе не обязательно. У людей, подобных Дескэ, мозг разбит на секции. Скажем, если кто-то из нас убьет человека, это останется с ним на всю жизнь, повлияет на него. Но с Дескэ иначе. Он убивает человека и тут же забывает об этом. Это не беспокоит его ни в малейшей степени и никак на нем не сказывается.

— Господи! — произнес Доусон в ужасе. — Я ловил рыбу с убийцей!

— Больше уже не придется, — жестко сказал Уайетт. — Вы вообще больше ни с кем не будете ловить рыбу, если мы не выберемся отсюда.

Доусон разразился гневными тирадами.

— Чем занимается американское правительство, черт побери! У нас здесь база, почему мы не избавили этот остров от всякой нечисти!

— Меня просто тошнит от ваших рассуждений, — сказал Уайетт. — Вы не знаете того, что творится под самым вашим носом, а когда вам дают щелчок по носу, то кричите «караул» и бежите за помощью к вашему правительству. А оно придерживается на этом острове политики невмешательства. Если оно повторит здесь опыт с Доминиканской республикой, то испортит дипломатические отношения со всеми другими странами этого полушария. Русские просто животы надорвут от смеха. Так что лучше всего действовать именно так. А потом, свободу нельзя поднести людям на блюдечке, они сами должны ее взять. Фавель это знает, и он этим сейчас занимается. — Он посмотрел на странно поникшую фигуру Доусона, сидевшего на кровати.

— Вы хотели взять мою машину, не так ли? Не полицейский, а вы хотели ее увести.

Доусон кивнул.

— Я поднялся наверх и услышал, как вы с Костоном говорили об урагане. Я испугался и решил, что лучше мне удрать.

— И вы могли покинуть всех нас?

Доусон горестно покивал головой.

— Не понимаю, — сказал Уайетт. — Я этого не понимаю. Вы — Доусон, Большой Джим Доусон, человек, с которым, как полагают, никто не может сравниться в стрельбе, борьбе, пилотировании самолета. Что случилось с вами?

Доусон лег на кровать и отвернулся к стенке.

— Идите к черту, — послышался его сдавленный голос.

IV

За ними пришли в четыре часа утра, вытащили их из камеры и погнали куда-то по коридору. Кабинет, куда их привели, был голым и мрачным, как все такие кабинеты во всем мире. Типичной была и фигура сидевшего за столом. Темные холодные глаза и равнодушный взгляд можно встретить в любом полицейском участке Нью-Йорка, Лондона или Токио, и то, что у человека был темный цвет кожи, не имело никакого значения.

Человек долго бесстрастно смотрел на арестованных, затем сказал кому-то:

— Ты — дурак. Мне они нужны порознь. Уведи вот этого.

От ткнул авторучкой во Уайетта, и того немедленно вывели из кабинета и препроводили обратно в камеру. Щелкнул ключ в замке, и Уайетт остался один.

Он прислонился к стене и стал размышлять о том, что может с ним произойти. Вероятно, его ожидает участь Дескэ, и надежды на освобождение теперь приходилось связывать только с Фавелем. Его пушек в последнее время не было слышно, и Уайетт не имел представления о том, каково сейчас положение его войск. Если Фавель не захватит Сен-Пьер, то его либо расстреляют, либо он утонет в этой камере, когда воды залива Сантего поглотят город.

Он сел на стул и продолжал размышлять. Полицейский, который их арестовал, проявил большой интерес к Мэннингу и Фуллеру, двум англичанам с Северного побережья. Было непонятно, зачем они понадобились ему сейчас, когда в разгаре была гражданская война. Потом он вспомнил, как Костон говорил что-то о поставках оружия и спрашивал о месте, где оно разгружалось, Кампо-де-лас-Перлас. Если эти двое были замешаны в этом, ничего удивительного в интересе полиции к их деятельности не было. Равно как и к деятельности других англичан на Сан-Фернандесе.

Затем Уайетт, почувствовав страшную усталость, растянулся на кровати и заснул.

Его разбудили, когда первые лучи рассвета проникли в камеру через окошко под потолком. Снова его повели по коридору и грубо втолкнули в ту же мрачную комнату. Доусона в ней не было, а полицейский за столом улыбался.

— Входите, мистер Уайетт. Садитесь.

Это звучало не как приглашение, а как приказ. Уайетт сел на жесткий стул и скрестил ноги. Полицейский заговорил по-английски:

— Я инспектор Розо, мистер Уайетт. Как вы находите мой английский? Я выучил его на Ямайке.

— Хороший английский, — подтвердил Уайетт.

— Очень приятно, — сказал Розо. — Я надеюсь, мы поймем друг друга. Когда вы в последний раз встречались с Мэннингом?

— Я вообще никогда с ним не встречался.

— Ас Фуллером?

— И с Фуллером тоже.

— Но вы знаете, где они живут. Вы сами признали это.

— Я ничего не признавал. Я сказал вашему полицейскому, что я слышал, что они живут на северном побережье. И кроме того, я сказал ему, что я никогда не видел ни того, ни другого.

Розо уткнулся в лист бумаги, лежавший перед ним. Не поднимая глаз, он спросил:

— Когда вас завербовала американская разведка?

— Черт возьми! — взорвался Уайетт. — Что за чепуха!

Розо резко поднял голову.

— Значит, вы состоите в английской? Вы британский шпион?

— Вы с ума сошли, — с негодованием сказал Уайетт. — Я ученый, метеоролог. И я вам кое-что скажу в связи с этим. Если вы в течение двух дней не эвакуируете людей из города, вы получите такое месиво, какого никогда в своей жизни не видывали. Приближается ураган.

Розо терпеливо улыбнулся.

— Да, мистер Уайетт. Мы знаем, под какой крышей вы работаете. Мы также знаем, что англичане и американцы тесно сотрудничают с Фавелем, чтобы свергнуть законное правительство нашей страны.

— Хватит, — воскликнул Уайетт и хлопнул ладонью по столу. — С меня достаточно. Я хочу встретиться с британским консулом.

— Вы хотите видеть Росторна? — спросил Розо, кривя рот в зловещей улыбке. — Он тоже хотел вас видеть. Он тут был еще с одним англичанином. К сожалению, из-за его дипломатического статуса мы не могли арестовать и его, мы знаем, что он руководит вами. Наше правительство посылает в Лондон официальный протест по поводу его деятельности. Он объявлен персоной нон грата. — Улыбка расплылась на его лице. — Видите, я не чужд и латыни, мистер Уайетт. Неплохо для невежественного нигера, а?

— Невежественность — очень подходящее слово, — сухо заметил Уайетт.

Розо вздохнул, как вздыхает учитель, видя строптивого нерадивого ученика.

— Не стоит оскорблять меня, Уайетт. Ваш сообщник — этот Доусон, американский агент, уже признался во всем. Эти американцы вообще-то слабаки, знаете ли.

— В чем он признался, черт побери? Он столь же не виновен ни в чем, как и я. — Он машинально провел рукой по столу и ощутил на его поверхности какую-то влагу. Повернув к себе ладонь, он увидел на ней кровь. Он поднял голову и с ненавистью посмотрел на Розо.

— Да-да, Уайетт. Он сознался, — сказал Розо. Затем, вытащив из ящика чистый лист бумаги и аккуратно положив его перед собой, он выжидательно поднял авторучку. — Итак. Начнем снова. Когда вы в последний раз видели Мэннинга?

— Я никогда не видел Мэннинга.

— Когда вы в последний раз видели Фуллера?

— Я никогда не видел Фуллера, — монотонно повторил Уайетт.

Розо медленно положил ручку на стол и вкрадчиво сказал:

— Ну что, может, мы проверим, так ли вы упрямы, как Доусон? Может быть, все-таки менее упрямы? Это было бы лучше для вас. Как и для меня, впрочем.

Уайетт прекрасно знал, что за его спиной у двери находились двое полицейских. Они стояли неподвижно и безмолвно, но он чувствовал их присутствие всем своим существом. Он решил прибегнуть к уловке из арсенала Росторна.

— Розо, — сказал он. — Серрюрье спустит с вас шкуру за это.

Розо поморгал глазами, но ничего не сказал.

— Он знает, что я здесь? Он человек суровый, особенно если его рассердить. Вчера при мне он сделал такую выволочку Ипполиту — тот весь трясся.

— Вы что, видели вчера нашего президента? — спросил Розо голосом не столь твердым, как раньше.

Уайетт попытался вести себя так, словно встречаться с Серрюрье и выпивать с ним по паре рюмочек было для него делом самым обыкновенным.

— Конечно, — он наклонился к столу. — А вы знаете, кто такой Доусон, которого вы избили? Это всемирно известный писатель. Вы, может быть, слышали о Большом Джиме Доусоне? Его все знают.

У Розо задергалась щека.

— Он пытался мне внушить, что… — он внезапно осекся.

— Вы же ставите Серрюрье в трудное положение, — продолжал свое наступление Уайетт. — У него на руках Фавель, но это еще ладно, с ним он как-нибудь справится. Он сам мне это сказал. Но его беспокоят американцы на мысе Саррат. Он не знает, собираются ли они выступить против него или нет. Вы, я думаю, представляете себе, что произойдет, если они выступят. Они с Фавелем с двух сторон расколют Серрюрье, как орех.

— А при чем здесь я? — неуверенно спросил Розо.

Уайетт откинулся на стуле и посмотрел на Розо с хорошо наигранным ужасом.

— Как при чем! — воскликнул он. — Вы что, дурак? Вы не понимаете, что вы даете американцам в руки козырь, которого они ждут? Доусон — заметная фигура на международной арене, и он американец. Очень скоро командующий Брукс будет запрашивать Серрюрье о нем, и если тот не предъявит ему Доусона живым и невредимым, Брукс предпримет необходимые шаги, включая применение силы. Доусон — прекрасный предлог для этого. Человек известный во всем мире, кандидат на Нобелевскую премию — это не рядовой американец какой-нибудь. И Брукс прекрасно понимает, что мировое общественное мнение поддержит его.

Розо молчал, нервно подергиваясь. Уайетт дал ему возможность дозреть и через некоторое время продолжал:

— Вы знаете не хуже меня, что Доусон не сказал вам ничего о Мэннинге и Фуллере. По очень простой причине: он понятия о них не имеет, но вы использовали его для того, чтобы напугать меня. Я вам вот что скажу, инспектор Розо. Когда Брукс спросит Серрюрье о Доусоне, тот перевернет Сен-Пьер с ног на голову, чтобы отыскать его, потому что знает: если он его не найдет, то, пока он возится с Фавелем, американцы вломятся к нему с заднего хода и нанесут удар в спину. И если он выяснит, что инспектор Розо по глупости задержал Доусона и избил его до полусмерти, то держу пари, вы и пяти минут не проживете. Поэтому я советую вам как можно быстрее послать к Доусону врача и упросить его, чтобы он молчал о том, что произошло. Как вам удастся добиться этого, дело ваше.

Лицо Розо приняло такое выражение, что Уайетт чуть не рассмеялся. Наконец, Розо закрыл рот, глубоко вздохнул.

— Уведите этого человека в камеру, — приказал он. Уайетт почувствовал на своем плече руку полицейского, на этот раз державшего его менее грубо. Его вновь отвели в камеру.

Он долго не мог прийти в себя, не мог унять невольную дрожь от пережитого. Успокоившись, он стал вновь размышлять о ситуации, в которой они с Доусоном оказались. Теперь, после того, как ему удалось купить Розо на блестящей идее, счастливо пришедшей ему в голову, эта ситуация виделась в новом свете.

По-видимому, Розо теперь опасаться не следовало. Но оставалась проблема выбраться из этого здания до налета урагана, и решить ее было не так просто. Надо было подогреть страхи Розо, а для этого его надо было вновь увидеть. Уайетт подозревал, что это может произойти довольно скоро — знакомство с Серрюрье, на которое он напирал, должно было возбудить любопытство Розо, и он мог захотеть узнать об этом побольше.

Уайетт посмотрел на часы. Было семь утра, и солнечный свет вовсю пробивался сквозь окошко. Он надеялся на то, что Костону удалось вывести остальных из «Империала». Даже пешком они могли удалиться от него на приличное расстояние.

В этот момент до его сознания дошло, что снаружи что-то происходит. Оттуда доносился шум, на который он, погруженный в свои мысли, сначала не обратил внимания, — рев моторов, стук подошв бегающих туда-сюда людей, неясный гул голосов и прерывавшие его резкие звуки команд — так рявкают сержанты во всех армиях мира. Казалось, что на площади группировалась какая-то воинская часть.

Уайетт подтолкнул стул к стене, встал на него и попытался выглянуть в окошко. Но земли не было видно, ему удалось увидеть только верхнюю часть зданий на противоположном конце площади. Он долго стоял на стуле, стараясь определить, что происходит, но, в конце концов, махнул на это рукой. Он уже готов был спрыгнуть со стула, как раздался грохот орудий и так близко, что горячий воздух в камере, казалось, сотрясся.

Он поднялся на цыпочки, в отчаянии пытаясь хоть что-нибудь увидеть, и поймал красный отблеск огня на крыше стоявшего напротив здания. Послышался взрыв. Фасад здания медленно поехал вниз и с грохотом потонул в клубах серой пыли.

Затем взрыв раздался совсем рядом, и сильный поток воздуха и разбитого оконного стекла отбросил Уайетта к противоположной стене камеры. Последнее, что он помнил, — удар его головы о дерево двери, и он потерял сознание.

Глава 4

I

Раскаты орудийных залпов разбудили Костона. Он с колотящимся сердцем вскочил с постели, не в состоянии сразу сообразить, где он находится. Увидев знакомую обстановку своего номера в «Империале», он с облегчением вздохнул. Эвменидес, который ночевал вместе с ним, стоял у окна и смотрел на улицу.

— Черт возьми! — воскликнул Костон. — Пушки-то близко. Фавелю, наверное, удалось прорваться. — Тут он к своему смущению обнаружил, что спал в брюках.

Эвменидес отошел от окна и мрачно посмотрел на Костона.

— Они будут драться в городе, — сказал он. — Нам будет плохо.

— Естественно, — согласился Костон, потирая ладонью щетину на щеках. — Что там внизу?