— Вот тут ты права, — сокрушенно покачал головой Лукас и перевел взгляд на дорогу. За последние несколько месяцев ему трижды предъявляли судебные иски. Один раз за повреждение грузового терминала на складах компании «Игл фудс», другой — за отказ проехать через пикеты профсоюза водителей грузового транспорта в Канзас-Сити и третий — за проезд по частной дороге и повреждение ограждения, рефлекторов и почтовых ящиков. Лукас проиграл все три процесса и вылетел на кругленькую сумму. Личная ответственность за все — кошмар независимого дальнобойщика.
Но Лукас не жаловался. Он годами мечтал заиметь собственный грузовик. Лукас Хайд рос в бедных кварталах Торранса, штат Калифорния, и с детства был непоседой. Когда ему было одиннадцать лет, его отца, продавца в бакалейном магазинчике, застрелил мелкий воришка. Для семьи настали тяжелые времена. Мать и сестры выбивались из сил, чтобы удержаться на плаву, а маленький Лукас вечно попадал в истории. То он убегал из дома, то заводил дружбу с местными хулиганами, а однажды даже попался на воровстве в том самом магазинчике, где работал его покойный отец. Кончилось все это тем, что он получил срок и отбыл его от звонка до звонка в колонии для малолетних. Там он получил окончательную шлифовку.
Но Лукас хотел вырваться. Вырваться из уличных банд, из негритянского квартала, прочь от расовых барьеров, стоящих на пути чернокожего юноши.
Когда Лукасу исполнилось девятнадцать, он нанялся водителем фургона в местную электрическую компанию. Эта работа открыла ему пути, о которых он раньше и не думал. Крутя днем баранку, Лукас после работы ходил в вечернюю школу и получил диплом о среднем образовании. Ему стали доверять более серьезную работу. Маршруты доставки становились все длиннее. В конце концов он получил права высшей категории и стал водителем старого ржавого «фрайтлайнера» той же компании.
И тут Лукас понял, что нашел свое место в жизни.
Он стал мечтать о своем собственном тягаче. По выходным он ездил в Бейкерсфилд и торчал в центре технического обслуживания грузовых автомобилей, который назывался «Венона». Это место постоянных сборищ водителей-дальнобойщиков пользовалось дурной славой. Помимо авторемонтных мастерских, здесь был четырехзвездочный ресторан, мотель на 600 мест и кинотеатр «строго для лиц старше восемнадцати лет». Однако изюминкой центра «Венона» было полулегальное игорное заведение, находившееся позади ресторана. Здесь, в дымном полумраке, водители играли в покер, метали кости, чесали языки и бились об заклад обо всем подряд — например, когда взойдет солнце или сколько миль выдержат новые покрышки. Молодой Лукас быстро попал под влияние этого шоферского клуба. Он мог часами сидеть в тесной компании бывалых шоферов, слушая их бесконечные байки и, словно губка, впитывая их своеобразную культуру.
Прошло еще несколько лет, и Лукас стал настоящим независимым водителем — со своим грузовиком, списком заказов и неизлечимой лихорадкой белой полосы.
К несчастью, проведенные в «Веноне» годы не прошли бесследно — Лукас заразился прилипчивой болезнью: он стал азартным игроком, страстным любителем заключать пари по любому поводу. Он ставил не только на результаты баскетбольных и футбольных матчей, но и на любые обстоятельства и события, которые могут произойти с водителем и его машиной во время рейса. С одним водителем из Де-Мойна Лукас поспорил на количество остановок, которые ему придется сделать в дальнем рейсе через всю страну. Другой парень, в Таксоне, предложил поставить на то, сколько ребят из сидящих за стойкой получили в этот день штрафы за превышение скорости. Всякий раз искушение заключить пари было непреодолимым. Вообще сам образ жизни дальнобойщика требовал авантюрной жилки. Он не оставлял времени думать, размышлять, копаться в подробностях.
Вспоминая годы своего становления, Лукас в глубине души отлично понимал, что привело его к профессии водителя-дальнобойщика. Не свобода скоростного шоссе, не романтика путешествий, не ощущение того, что ты сам себе хозяин, не любая из стандартных причин, о которых так любят говорить те, кто чуть понюхал этой профессии. На самом деле Лукаса манила непривычная и дающая свободу вещь: ты — аноним. Пока ты едешь в своей железной коробке по суперхайвею, выигрывая секунды, думая о собственном бизнесе, ты невидим. Ты не хорош и не плох. Ты не представитель нацменьшинства, не владелец малого предприятия. Тебя не судят. Ты голос среди радиоголосов служебной связи.
Ты — «Черная Мария».
— Знаешь, что я тебе скажу, — нарушила Софи гудящее молчание кабины. — Купи мне чашку крепкого кофе, когда мы остановимся, и я прощу тебе свою изуродованную жизнь.
— Одно другого стоит, — согласился Лукас.
Впереди, в свете фар, показался дорожный указатель, оповещавший, что до пересечения с пятьдесят четвертым шоссе две мили. Лукас отметил это и прикинул, сколько осталось горючего.
— Имеет смысл сделать остановку у развязки. Потом машину поведешь ты, а я наконец-то смогу отдохнуть от местных трепачей.
Софи еще раз потянулась и провела рукой по заспанному лицу, прогоняя остатки сна.
— А что, много сегодня в эфире долбоюношей?
— Ты не поверишь.
— Например?
— Ну, например... миль шестьдесят назад вылез вот этот маленький братец на девятом канале и скулил, чтобы ему помогли. Я было подумал, что он по делу, и отозвался.
— Да? И что?
Лукас тихо засмеялся, покачивая головой и снижая скорость перед съездом с шоссе.
— Парень оказался настоящим клоуном, мать его так! Пытался уболтать меня, что не может остановиться, потому что проклят. — Лукас понизил голос до зловещего шепота: — Да проклята будет душа твоя... и обречена нигде не остановиться... ибо я говорю тебе: «Проклята!»
Выпустив колечко дыма, Софи невозмутимо произнесла:
— Ты прав, Лукас, тебе явно необходим хороший отдых.
Он засмеялся и повернул машину на съезд.
* * *
— А у Монтфорда?
— А что у Монтфорда?
— Есть груз из Сент-Луиса? Из Омахи?
На другом конце провода послышался шорох перебираемых листов бумаги.
— Не-а. Сейчас ничего.
Лукас глубоко вздохнул. Он стоял в телефонной будке на бензозаправочной станции Лавджоя и разговаривая с каким-то фашиствующим панком из незнакомого бюро грузовых перевозок Бейкерсфилда. От досады просто брюхо сводило. Лукас вцепился в трубку, как клещами.
— Отказанных грузов тоже нет?
— По нулям, парень.
— Да ты что, хочешь, чтобы я поверил, что отсюда нет ни хрена до самого водораздела?
Минута молчания, потом маклер вынырнул снова:
— Знаешь что, позвони мне завтра утром, часов этак в десять по тихоокеанскому времени. Постараемся чего-нибудь тебе найти по дороге через Миссури или Канзас.
— И это все?
— Извини, парень...
Лукас повесил трубку и со злостью пробормотал:
— Не за что... парень.
Потом открыл бортовой журнал и начал было записывать последний перегон, как за его спиной раздался надтреснутый голос:
— Вы сказали «двойной»?
— Простите? — Лукас поднял взгляд на говорившего.
— Кофе, — сказал старик заправщик, стоявший за истертым прилавком. — Вы один двойной кофе заказывали, нет?
— Все точно, — ответил Лукас и подошел к прилавку.
— Сейчас будет готово, — улыбнулся старик, обнажая зубы цвета кофейных зерен. Через секунду он толкнул по прилавку к Лукасу большой стакан из пенополистирола, шлепнул импринтером по кредитной карточке Лукаса, протянул чек и сказал: — Сто пятьдесят галлонов дизельного топлива, полгаллона масла и один двойной кофе... Итого двести пятьдесят два доллара девяносто три цента.
Лукас подписал чек, оторвал свою копию, чек отдал обратно. На душе у него было муторно. Каждый расход все ближе подталкивал его к богадельне. Расходуя галлон горючего меньше чем за пять миль, «Мария» съедала около тысячи галлонов за рейс. При таких расходах нужен был маклер, чтобы круглые сутки искал для Лукаса работу в оба конца. А у Лукаса был сейчас только этот хмырь из бюро Бейкерсфилда.
— Может, останетесь у нас до утра и позавтракаете? — предложил старик, глядя на часы. — На рассвете придет Мери-Джейн, а ее блинчики — лучшие по эту сторону гор.
— Не получится, — пробормотал Лукас, закрывая бортовой журнал и убирая его в кожаный чехол на молнии. — К утру мы должны быть за три сотни миль отсюда.
Казалось, старик искренне расстроился.
— Ну что же, может, заедете к нам когда-нибудь в другой раз.
— Будем надеяться, — улыбнулся Лукас.
— Я тоже, — подмигнул старик и снова показал в улыбке гнилые зубы. — Берегите себя, в дороге всякое случается.
— И вы тоже.
Лукас взял кофе, повернулся и вышел во влажную ночь Джорджии. Идя через всю стоянку к своему грузовику, Лукас восхищался про себя сердечностью хозяина. Вопреки общему поверью опыт Лукаса показывал, что южное гостеприимство одинаково распространяется на представителей всех рас, включая и афроамериканцев. Конечно, и контраст был тут более резким. Южный расист куда более откровенен, чем его северный единомышленник. В каком-то смысле Лукас даже предпочитал открытую ненависть истинного клановца скрытой дискриминации со стороны северных представителей среднего класса. Ку-клукс-клановец хотя бы честен в своем невежестве и ненависти. Белый северянин — скользкий паразит, который будет считать тебя другом, пока ты знаешь свое место и не пытаешься поселиться рядом с ним. Пока ты — хороший ниггер.
Но Лукасу Хайду это теперь было без разницы. Пока его обожаемый грузовик заправлен горючим и смазкой и готов тронуться в путь, Лукас Хайд сам себе хозяин.
Работавший на холостых оборотах мотор урчал, словно сонный медведь. Его матовая черная поверхность казалась серебристой в свете газовых ламп, вокруг которых роилась мошкара. Вертикальная выхлопная труба с шипением выплюнула облачко горячего дыма. Позади грузовика виднелся грязный, видавший виды прицеп. Эта ржавая коробка была взята напрокат в Сакраменто. На ее боку красовалась эмблема владельца, изображавшая бенгальского тигра в прыжке, но и она не могла улучшить общего впечатления от кучи старого железа. Лукасу этот прицеп казался чудовищным оскорблением его великолепной кабины.
«Кенворт» был куплен Лукасом в 1987 году. С тех пор он несколько лет любовно совершенствовал свою машину. На стандартную раму Лукас посадил форсированный до 750 лошадиных сил двигатель. К этому силовому узлу добавил тринадцатитонный задний мост, гидравлическую систему управления «Феникс» и суперсовременный бортовой компьютер, который фиксировал и хранил в своей памяти подробную информацию о состоянии каждого узла или агрегата. Но гордостью тягача был корпус. Окраска была сделана на заказ флоридской фирмой «Рос дизайн» — все поверхности были обсидианово-черные, и лишь по контуру тонкие алые полоски. В свете ночных огней грузовик казался почти прозрачным.
На полпути к машине Лукас остановился, глядя, как Софи пытается достать губкой угол ветрового стекла. Это было у нее навязчивой идеей. В начале каждой своей смены она тщательно протирала лобовое стекло, как семейный фарфор, и тщательно выискивала малейшие трещинки и царапины. Лукас не возражал — ведь машина была их общим ребенком, и любые действия, направленные на поддержание ее хорошего состояния, только приветствовались.
— Раз уж ты снова возишься с лобовым стеклом, проверь заодно и стеклоомыватель, — сказал Лукас, подходя к машине.
— А что с ним случилось? — спросила Софи, перестав вытирать стекло.
— Не могу сказать наверняка, но, по-моему, с левой стороны есть небольшой засор.
— Вас понял, конец связи, — ухмыльнулась Софи.
Подойдя к машине с пассажирской стороны, Лукас поставил ногу на хромированную подножку и сказал:
— Твой кофе ждет тебя в кабине, а я пошел отдыхать. Вешаю табличку «НЕ БЕСПОКОИТЬ» до самого Мюзик-Сити, и не вздумай будить меня, пока не въедешь на центральную площадь.
Софи кивнула и снова принялась мыть стекло. Лукас, чуть помедлив, поднялся в грузовик.
Кабину смело можно было назвать произведением искусства. Передняя панель, нашпигованная всевозможными современными приборами, плавно закруглялась вокруг двух удобных сидений с высокими спинками, выполненных по последнему слову эргономики. На приборной панели имелся небольшой видеомонитор, изображение на который подавали камеры внутреннего телеслежения, что было чрезвычайно удобно при маневрировании задним ходом. Над приборной доской висела стереосистема «Блаупункт» класса де-люкс, детектор радара и рация служебной связи. Спальный отсек, находившийся позади водительского и пассажирских сидений и именовавшийся на водительском жаргоне «гробом», был отлично оборудован. Помимо двойного спального места, здесь имелись раковина для умывания, небольшая микроволновая печь, холодильник и портативный компьютер. Все это устроил Лукас с небольшой помощью Первого национального банка из Санта-Моники.
Рухнув на постель, Лукас скинул ботинки и бросил ковбойскую шляпу на полку над головой. Купив три года назад свой «кенворт» за сто пятьдесят кусков, Лукас уже больше пятидесяти тысяч баксов вбухал в его переоборудование. А теперь, пережив последствия рейганомики, периоды кризиса, все депрессии и спады, он оказался на грани банкротства только потому, что его подвел этот идиот маклер! На душе у Лукаса было муторно.
Он закрыл глаза. Сейчас ему было совершенно необходимо как следует выспаться. Однако мозг отказывался выключаться. Где-то в глубине подсознания безостановочным рефреном слышался чей-то голос: «Я хочу остановиться... поверь мне... ты даже представить себе не можешь, как я хочу остановиться, но я не могу... даже через миллион лет...»
Было что-то в сумасшедшем бреду Мелвила Бенуа такое, что не давало Лукасу забыть его. Что-то в самом голосе. Даже искаженный радиоволнами и хриплым динамиком, он звучал... как это называется?
...замогильно...
«На мне лежит проклятие... никогда не останавливаться...»
Повернувшись на бок, Лукас постарался не думать больше о Мелвиле Бенуа.
На стене напротив висела пожелтевшая глянцевая фотография Джеймса Брауна, на которой родоначальник стиля «соул» выгнулся назад, в экстазе сжимая микрофон и чуть ли не заглатывая его широко открытым в крике ртом. Вокруг толпились бесчисленные поклонники. В самом низу фотографии виднеется торопливый, неразборчивый автограф. Эту фотографию подарила Лукасу старшая сестра. Много лет карточка служила ему талисманом, приносящим счастье и отводящим невзгоды. Когда-то, в самом начале семидесятых, Джеймс Браун был для Лукаса кумиром.
Над Брауном без какой-либо системы были прикреплены фотографии прочих музыкантов-бунтарей — Джимми Хендрикса, Джея Хокинса и Чака Ди.
Страстный поклонник рок-музыки, Лукас обладал энциклопедическими познаниями в области черного андеграунда. Он мог бы на равных беседовать с музыкальными критиками этого направления. Никогда не учившийся в колледже, Лукас все постигал самоучкой, зато он не жалел времени, изучая улицу, реальный мир и тех, кто определяет его облик. Такой подход к жизни приводил к жарким спорам Лукаса со своей напарницей.
— А я думала, ты уже отплыл в царство сна, — неожиданно раздался рядом голос Софи, усаживавшейся на водительском месте и пристегивавшей ремень безопасности. — Мне казалось, ты сильно устал...
— Заснул бы, если бы мой напарник меня не дергал.
— Вот старый ворчун... — пробормотала Софи, трогая грузовик с места и осторожно выезжая со стоянки.
Через несколько мгновений они уже снова были на скоростном шоссе.
Сквозь подступавшую дремоту Лукас слушал, как Софи переходит с передачи на передачу, повышая скорость. Перегазовка, синхронизация, вторая перегазовка — и снова мощное гудение двигателя. Скоро машина мчалась по шоссе со скоростью семьдесят миль в час. Перевернувшись на другой бок, Лукас с удовольствием услышал любимые звуки — ровное гудение всех восемнадцати колес мощной машины.
Лукас стал засыпать. Он всегда быстро засыпал в дороге, когда его грузовик безостановочно двигался по скоростному шоссе. Ритмичное покачивание машины действовало на него, словно материнская колыбельная на младенца. Еще в раннем детстве, когда мать Лукаса хотела, чтобы он заснул, она укладывала его на заднее сиденье «бьюика» и выезжала со двора. Как правило, они не успевали доехать до ближайшего поворота, как маленький Лукас уже спал мертвым сном.
Однако в тот вечер сон почему-то ускользал от Лукаса. Его мозг, снедаемый тревожными мыслями, никак не хотел отключаться. В подсознании мелькало множество неясных, тревожащих образов.
Внезапно в памяти пронзительно ясно прозвучал хрипловатый голос измученного человека: «На мне лежит проклятие... никогда не останавливаться, несмотря ни на что... никогда не останавливаться...»
Часом позже Лукасу все же удалось заснуть, и сон его стал первым из кошмаров этой ночи...
2. Человек с серебряными глазами
Лукасу снилось, что он снова очутился в 1962 году в родном калифорнийском городке Торрансе.
* * *
Он сидел, скрючившись в зеленой полутьме помидорного поля, ожидая, появления человека с серебряными глазами. Рядом с Лукасом сидели, склонившись и тяжело дыша, еще два мальчика: Дес Вашингтон, его лучший друг и напарник по лабораторным работам на уроках биологии, которые вел Козловский, и Грейди Фостер, двоюродный брат Деса из Детройта. Сильно пахло помидорной ботвой, навозом и торфом. По кроссовкам мальчиков сновало множество муравьев. Лукас чувствовал, как по спине у него поползла струйка горячего пота, стекая прямо в штаны, но даже не шевельнулся. Не двигались и другие мальчики. Они знали. что с минуты на минуту должен был появиться на дороге, проложенной по краю помидорного поля, большой черный катафалк, возвращавшийся обычно в это время в свой гараж.
За рулем будет сидеть, как всегда, высокий мужчина в зеркальных солнцезащитных очках и с обычной кривой улыбкой на губах.
Осторожно повернув голову, Лукас внимательно посмотрел на своих помощников. Две сидел на корточках рядом с кучей компоста. Его маленькое коричневое лицо блестело от пота, а в кулаках были крепко зажаты большие куски гнилого мяса. Рядом с Десом застыл его младший двоюродный брат с напряженным лицом парашютиста, готовящегося к прыжку. В руках у Грейди было несколько перезревших помидоров.
— Не бросай их, пока я не подам сигнал, — хрипло прошептал Лукас.
— Ладно, — тихо отозвался Дес.
— Ладно, — эхом откликнулся Грейди.
Повернувшись, Лукас снова стал внимательно вглядываться в сторону дороги сквозь зеленую помидорную ботву. Меньше чем в пятидесяти ярдах от того места, где мальчики устроили засаду, виднелся раскаленный под полуденным солнцем навес автобусной остановки. По другую сторону дороги тянулись унылые, грязноватые домики рабочей окраины, за ними — городское кладбище с выгоревшей на горячем солнце травой и редкими невысокими деревцами. Где-то там, в одном из дальних уголков кладбища, лежал отец Лукаса...
Именно этот факт и послужил причиной засады на водителя катафалка.
В день похорон Чарльза Хайда водитель катафалка сделал Лукасу оскорбительное замечание, положившее начало их вендетте.
— Смотрите! — зашипел Грейди, возбужденно тыча пальцем сквозь просвет в помидорной ботве. — Вон там, за ивой! Это он! Он едет прямо сюда!
Заглянув в просвет листвы, Лукас увидел приближающийся шелковисто-черный и невероятно длинный катафалк, сиявший на солнце нестерпимым блеском полированных поверхностей.
— Скорее! — прошипел Лукас. — Приготовились!
Мальчики подобрались к ограде помидорного поля. Лукас последовал за ними, прихватив свои боеприпасы. Приготовившись к атаке, они замерли.
Катафалк неторопливо приближался. Внезапно Лукаса охватила паника, от которой по всему животу разлился леденящий холод.
Расстояние между катафалком и мальчиками неуклонно сокращалось. Пятьдесят ярдов, сорок, тридцать... Теперь Лукас видел пробегающие тени на сияющих бортах машины, солнечные блики на лобовом стекле. А за стеклом — молочно-белое, размытое лицо водителя.
Сделав глубокий вдох и задержав дыхание, Лукас ждал, когда катафалк окажется напротив засады. Пятнадцать ярдов, десять, пять, три, два, один...
— Давай! — изо всех сил завопил Лукас.
Брошенные мальчиками гнилые помидоры попали точно в цель — в самую середину кабины катафалка. С неописуемо противным хлюпаньем красно-коричневая кашица залепила почти всю крышу и лобовое стекло.
Катафалк резко затормозил, жалобно завизжали шины. Подпрыгнул вверх багажник, как вскидывает задом рассерженный конь. И тут же заскрежетала коробка передач и взвизгнули буксующие колеса — катафалк дал задний ход.
— Бежим! — услышал Лукас собственный вопль. Но его голос прозвучал неожиданно слабо, почти жалобно.
Вынырнув из помидорной ботвы, мальчики моментально бросились врассыпную по той половине поля, где уже был убран урожай. Лукас бежал последним. За его спиной раздался рев мотора. Водитель ударил по тормозам, врубил передачу вперед и погнал машину на бугор вслед за мальчишками.
«Он едет за нами, — успел подумать Лукас. — Гонит, гад, прямо по помидорам!»
Внезапно Лукас поскользнулся и со всего маху шлепнулся на землю. Черный монстр, весь в облаке пыли и выхлопных газов, неумолимо приближался, круша ботву и подпорки решеткой радиатора, как металлический дракон челюстями. И пер прямо на Лукаса.
Вскочив на ноги, Лукас помчался к своему велосипеду. Он стоял под деревом, до него было футов двадцать. Друзья Лукаса уже повскакивали на велики и теперь были на полпути к краю поля, к спасению. А Лукас потерял драгоценные секунды, и теперь катафалк был уже всего в пятидесяти или шестидесяти ярдах от него.
Лукас добежал до велика, прыгнул в седло и, бешено крутя педали, помчался к краю поля. Велосипед — модифицированный «Швинн Стингрей» с седлом-бананом, укрепленной рамой и большими колесами — был создан для езды по бездорожью. Но сейчас он весь болтался и дребезжал по бугристой, выжженной солнцем почве убранного поля.
Катафалк догонял.
Лукас изо всех сил крутил педали велосипеда, стремясь к узкой подъездной дороге на краю поля. Зубы стучали на каждом ухабе. Ободранные кровоточащие колени ныли от боли. «Стингрей» дребезжал и звенел.
Но через секунду он уже был на дороге. Ощущение твердой асфальтовой поверхности под резиновыми шинами велосипеда придало ему сил и внушило надежду на спасение. Впереди, среди густых деревьев, скрывался крутой спуск в долину. Если Лукасу удастся достичь долины, он будет спасен.
Но что-то мешало ему... Дес и Грейди уже огибали подножие холма, а он все никак не мог добраться до желанного спуска. Лукас бросил взгляд на спидометр и тут же похолодел от ужаса — стрелка стояла на нуле!
Катафалк был уже так близко, что Лукас чувствовал под собой вибрацию дорожного покрытия.
Всем существом он стремился к спасительной роще в долине, но чем сильнее крутил он педали, тем медленнее продвигался к цели. Казалось, роща даже отдалялась от него, а колеса велосипеда все глубже вязли в асфальте, превратившемся будто в сдобное тесто.
Оглянувшись через плечо, Лукас увидел катафалк совсем близко, в нескольких дюймах от велосипеда. Черное чудовище, казалось, алчно разевало пасть. За лобовым стеклом смутно виднелось бледное лицо водителя. Его глаза скрывали зеркальные солнцезащитные очки, на губах играла кривая ухмылка.
Лукас выбивался из последних сил, но не мог сдвинуться с место, словно крутил педали тренажера. Внутри у него все похолодело, он не мог заставить себя оглянуться на жуткое чудовище за спиной, и больше всего его страшило бледное лицо сидевшего за рулем человека.
Несколько мгновений спустя он почувствовал за спиной жар раскаленного мотора, и в нос ударила бензиновая вонь. Оглушительно заскрипел под колесами катафалка мелкий гравий. А потом Лукас испытал самое страшное.
Холодное и скользкое прикосновение решетки радиатора к спине.
Как поцелуй мертвеца.
* * *
Лукас дернулся и проснулся.
Сев на постели и встряхивая головой, чтобы отогнать от себя кошмар, он стал разминать затекшие ноги. Взглянул на часы и понял, что проспал почти три часа. Все тело было покрыто липким потом, ныла нижняя челюсть — видно, во сне он скрежетал зубами. Тонкое хлопковое одеяло было скомкано в ногах.
Снова вернулся кошмарный сон, мучивший его уже много лет Иногда ему снились лишь какие-то обрывки страшных видений, иногда ужасный сон являлся ему в виде цветного широкоэкранного фильма, длившегося без перерыва целую ночь. Но во всех случаях сценарий был один и тот же. Неприятный случай, произошедший с Лукасом в далеком детстве, подробности которого он уже и не помнил, окрашивался подсознанием в невероятно яркие, живые краски. Если вспомнить, вряд ли Лукас вообще потом встречал водителя катафалка. Однако в этом невыносимом сне тот человек с зеркальными солнцезащитными очками неизменно превращался в могучее злобное чудовище.
Выбравшись из постели, Лукас какое-то время постоял, обретая равновесие и заново привыкая к ритмичному покачиванию кабины. Спальный отсек был единственным местом, где можно было выпрямиться во весь рост. Ополоснув лицо прохладной водой, он достал кофейную чашку и нацедил горячей воды из бака в углу. Всыпал туда ложку с горбом растворимый кофе и размешал. Хотя Лукас терпеть не мог растворимого кофе, сейчас он был ему необходим. А то никак не проснуться.
Несколько секунд Лукас колебался — не принять ли таблетку? В шкафчике у кровати был у него флакон декседрина, который шоферы называли «педаль газа». Всего одна таблетка — и он будет свеж как огурчик. Но Лукас решил, что не надо. Сегодня ночью некуда спешить, и неизбежная мигрень наутро тоже не нужна. Так что он просто проглотил чашку кофе и сморщился от его вкуса.
— Бог ты мой, — пробормотал он. — Какая гадость!
Из-за перегородки, отделявшей спальный отсек от самой кабины, раздался голос Софи:
— Неужели спящий великан проснулся раньше времени?
Отодвинув складную дверь, Лукас переместился из спального отсека в кабину и уселся на пассажирское сиденье рядом с водителем.
— До чего же я люблю растворимый кофе, — пробормотал он, не глядя на Софи.
Софи вписала машину в поворот, переключившись на низкую передачу. Взгляд ее был прикован к темноте впереди.
— Хочешь, остановимся, и ты сможешь выпить настоящего кофе?
— Ну его.
— Ты проснулся раньше времени. До твоей смены больше часа.
— Не спится.
Софи с интересом взглянула на него.
— Лукасу Хайду, признанному чемпиону по сну среди водителей-дальнобойщиков, не спится?
— Жаль тебя разочаровывать, но даже у меня бывает бессонница.
Лукас протянул руку к отделению для перчаток, открыл его и выудил оттуда пачку дешевых сигар «Гарсия Вегас». Достав одну из них, он закурил и сказал:
— Наверное, беспокоюсь из-за этой дурацкой ситуации без маклера...
Софи приоткрыла боковое стекло, и в кабину ворвался свежий ночной воздух.
— Может, парни Бейкерсфилда найдут нам к утру что-нибудь, какой-нибудь попутный груз.
— Возможно, — неохотно согласился Лукас, жуя дешевую сигарку. — Знаешь, что я тебе скажу? Плохо, что у нас нет рифера. Точно нашли бы тогда груз в Колорадо и за один рейс вернули бы свои денежки.
Софи буквально застонала:
— Только не это, Лукас! Меньше всего я хочу перевозить трупы убитых животных!
— Извини, я забыл, ты же у нас хиппующая розовая коммунистка.
— Лестью ты от меня ничего не добьешься.
Лукас усмехнулся. Ему доставляло огромное наслаждение дразнить Софи, которая была убежденной вегетарианкой большую часть своей сознательной жизни. Она отказалась от мяса, погостив у родственников на ранчо под Денвером, где видела в деталях всю работу скотобойни. Это она запомнила на всю жизнь.
Дальнобойщику-вегетарианцу жить непросто. Во время кратковременных остановок возле придорожных закусочных Софи обычно заказывала тосты с арахисовым маслом и мясной салат с помидорами, яйцами и сыром. Потом вручную извлекала из салата бекон. Иногда ей приходилось уговаривать недоумевающую официантку принести ей тарелку только с овощным гарниром — петрушку, салат, соленья или что там еще — и суповую миску с горячей водой, чтобы из всего этого соорудить себе вегетарианский суп.
В самом начале их совместной работы Лукас приходил в бешенство от вегетарианства Софи. Обычный псевдоинтеллигентский выпендреж. Штучки богатеньких. На трассе больше приходится думать о выборе нормального моторного масла, а не высоковолокнистой пищи. Этот идиотизм с питанием цельными зернами надо оставить яйцеголовым из колледжа и яппи из долины.
Но проходил месяц за месяцем, накручивались тысяча за тысячей трудно пройденные мили, и Лукас стал замечать за собой странные вещи — он стал думать, где остановиться перекусить. Сначала это было еле заметно — просто Лукас смотрел на нижнюю строчку вывески: есть ли в заведении бар с салатами? Или мог крутить баранку лишних десять миль, выбирая кормушку, где получше набор супов. Впрочем, Лукас не придавал особого значения этой своей новой привычке — подумаешь, тщательнее выбирает места перекусов. Но в глубине души он догадывался о настоящей причине, и это пугало его. Он боялся признаться самому себе в том, что эта женщина, Софи Коэн, нравилась ему, и чем дальше, тем больше.
Лукас постепенно привыкал к приятным мелочам — поддон с травками, которые Софи выращивала на окне спального отсека, запах мяты и розмарина, окружавший ее, когда она влезала, в кабину... как она здорово рассказывает истории, изображая всех участников и шумовые эффекты... резкий аромат ее волос, когда она каждый вечер проходила мимо Лукаса в спальный отсек. Эти все мелочи постепенно и незаметно вкрадывались Лукасу в душу, пока однажды не заставили его осознать, что его напарница, эта новичок-еврейка из богатого пригорода, не так уж в конце концов плоха. Если честно, очень даже ничего тетка.
Но Лукас, хотя его отношение к Софи сильно смягчилось, четко знал, что почем. Настоящие партнеры никогда, _ни при каких условиях_ шашней между собой не заводят. Неписаный кодекс дорог. На трассе — ничего личного. Иначе жить будет невозможно. Точка.
— Где мы, черт побери? — мрачно спросил наконец Лукас, вглядываясь в темноту по сторонам шоссе. Впереди дорога прорезала гранитный массив, и скалы в рассеянном свете фар блестели, как обнаженная кость.
Софи ответила. Они были на двадцать четвертом шоссе, несколько миль к северу от Нашвилла, штат Теннесси. Условия движения отличные, машин на шоссе совсем мало. Радиоэфир служебной связи почти не занят.
— Хотя, — добавила Софи, — я за последний час пару раз слышала твоего шутника.
— Ты имеешь в виду этого... Мелвила как-его-там?
— Именно его.
— О Боже! Этот хмырь еще не бросил свои дурацкие шутки?
Лукас удивился тому что этот Мелвил все еще находится в зоне уверенного приема. Вообще-то обычно автомобильная рация хватала миль на пять. Тут могло быть три объяснения: либо он двигался вслед за ними, либо шел где-то впереди, либо вел машину параллельно курсу «Черной Марии». Однако все три возможных варианта казались Лукасу не слишком реальными.
— А ты уверена, что это был тот парень? — спросил Лукас.
— Абсолютно уверена, — ответила Софи, и в голосе ее прозвучала какая-то странная напряженность. — Кто еще будет бормотать о проклятии?
— Ты ему ответила?
— Не смогла. Там столько голосов по радио на него навалились с насмешками, что не пробиться.
— С насмешками?
— Да. Похоже, твою беседу с Мелвил ом слышало немало людей, и они тоже решили поразвлечься.
Удивленно подняв брови, Лукас затянулся сигарой.
— Ну и ну, — заметил он, — вот потеха-то! Шайка краснорожих суперменов убивает время, издеваясь над сумасшедшим маленьким братцем. Спорить могу, Мелвилу в кайф было собрать столько публики!
— Я бы так не сказала, — неожиданно серьезно произнесла Софи.
Лукас взглянул на свою напарницу. Уставившись на белые линии дорожной разметки, она крепко держала в руках руль. Лицо выражало мрачную сосредоточенность, и Лукас понял, что ее что-то гнетет.
— А почему ты бы так не сказала? — спросил он.
Софи метнула на него быстрый взгляд серьезных глаз.
— Мне кажется, парню это вовсе не понравилось...
— Как это?
Вздохнув, Софи произнесла, подбирая слова:
— Не знаю, как это объяснить... но, по-моему, этот парень говорил правду Он не шутил.
— Ну, ты даешь!
— Я знаю, о чем ты думаешь, — серьезно сказала Софи. — Но я не это имею в виду. Не хочу сказать, что он говорит правду насчет проклятия, но дело в том, что сам он совершенно искренне убежден в этом. Согласись, есть разница...
— Что? Ты хочешь сказать, что у него не все дома?
— Вот именно. Этот парень серьезно болен. Может, он шизофреник или сбежал из какого-нибудь приюта для душевнобольных... Понимаешь, Лукас, его голос... В голосе его звучал подлинный страх.
Неожиданно по спине у Лукаса побежали мурашки. Он был согласен с Софи. В его ушах до сих пор звучал далекий, пробивающийся через треск голос Мелвила: «Я не могу остановиться... никогда, даже через миллион лет!..»
Потушив сигарету в дверной пепельнице. Лукас сказал:
— Ну и что ты хочешь от меня?
Софи снова быстро взглянула на него, глаза ее были серьезны.
— Мне кажется, мы должны снова его вызвать. Поговорить и попытаться успокоить. Лукас, ты один не смеялся над ним. Вызови его еще раз.
— Да ты в своем ли уме? — взорвался Лукас. — У нас что, своих забот мало? Нам что, делать больше нечего, кроме как забивать канал одиннадцать разговорами с этим придурком?
— Я просто прошу тебя успокоить его, Лукас. Может, парень действительно в беде. Может, это кончится тем, что он себе шею сломает, или кому-нибудь еще.
Лукас ничего не ответил. Какое-то время он молча сидел на своем мягком кожаном сиденье, прислушиваясь к шуму мотора и размышляя над неожиданной просьбой Софи. Если даже ему удастся обнаружить в радиоэфире этого паренька, то что он ему скажет? «Послушай, братец, не смотри ты на этих, в белых халатах, влезь в эту красивую смирительную рубашку, и все будет тип-топ!» Так, что ли? А если парень и вправду сумасшедший, то как, черт бы их всех драл, с ним иметь дело? Он, Лукас, — простой дальнобойщик, а не сотрудник социальной, мать ее, службы!
Прошло еще несколько секунд в неприятном молчании. Наконец Лукас сказал:
— Ладно, была не была...
Схватив рацию, он щелкнул выключателем:
— Я «Черная Мария», вызываю Мелвила Бенуа... Отзовись, браток! Прием!
Тишина. Лукас подкрутил шумоподавителъ, увеличил громкость. Кабину затопила волна призрачных трещащих помех. И никаких следов перепуганного молодого парня с южным акцентом.
— Попробуй еще раз, — сказала Софи.
Лукас хмыкнул, но подчинился.
— \"Черная Мария\" вызывает на связь Мелвила Бенуа! Мелвил, ты слышишь меня? — рявкнул Лукас в микрофон. — Ответь, Мелвил! Прием!
Тишина и треск статики.
— Мелвил, отзовись!
Ничего.
Внезапно тишину прорезал хрипловатый голос:
— Эй, черненький! С тобой говорит Жеребец Маффин! Может, хватит захламлять эфир этим колдовским дерьмом? О\'кей? Прием.
Голос был новым, и радиоклички Лукас не знал, но интонация знакомая. Дальнобойщик-дикарь с эмблемой на плече и полным брюхом мезедрина. Иногда эти беломазые за рулем грузовика доводили Лукаса до белого каления. Племя дальнобойщиков — как любая другая субкультура. Есть нормальные парни, есть и дерьмо.
Лукас хотел было уже ответить, но тут Софи выхватила у него из рук рацию и язвительно проговорила в микрофон:
— Мы поняли тебя, умник. Интересно, что у тебя короче — ум или член?
— Тебе что за дело, черненькая? В твой ротик все равно не влезет!
Лукас выхватил микрофон:
— Слушай, ты, козел, хочешь поговорить со мной с глазу на глаз на ближайшей развязке? Рад буду тебе все объяснить лично.
— Заманчивое предложение, черножопый! Жаль, у меня нет времени...
— Я почему-то так и думал.
— Да пошел ты...
— После тебя.
Положив рацию на место, Лукас откинулся на спинку и потер ладонями лицо. Он буквально чувствовал бешеную ярость Софи, исходившую от нее словно жар от печи. До крови закусив губы, она не отрывала взгляда от дороги. Лицо было искажено гневом. В минуты бешеной ярости она всегда молчала и закусывала губы.
— Суки беломазые, — минуту спустя хрипло произнесла наконец Софи. — Ненавижу...
Достав из отделения для перчаток еще одну сигарету, Лукас сказал:
— Послушай, я пытался найти этого парня...
— Ты не перенапрягся! — отрезала Софи.
Лукас вздохнул и хотел было что-то сказать, как вдруг в кабине снова раздался чей-то незнакомый голос:
— Вызываю «Черную Марию»! Вызываю «Черную Марию»! Прием!
Мягкий голос явно принадлежал пожилому мужчине.
Лукас взял в руки микрофон:
— Я «Черная Мария». Слышу вас, канал одиннадцать!
— Я Бумер! — продолжал мягкий мужской голос. — Если тебе нужен этот сдвинутый парнишка по имени Мелвил, ищи его на девятнадцатом канале. Последний раз я там его слышал.
— Спасибо, Бумер! Где ты находишься?
— Сельская дорога девяносто шесть, двигаюсь на запад, только что проехал Альмавиль, — слегка помедлив, ответил старик.
— Что за машина у тебя, Бумер?
— Небольшой пикап, — хихикнул старик. — Развожу почту вот уже двадцать лет. Но люблю поболтать с дальнобойщиками.
Усмехнувшись про себя, Лукас мысленно представил себе рутинную работу старика. Каждое утро, еще до рассвета, он загружает свой пикап охапками свежих газет, письмами, бандеролями, посылками и едет по привычному маршруту — от фермы к ферме, от одного почтового ящика к другому...
— Спасибо за информацию, Бумер, — сказал Лукас. — Осторожнее на дороге, береги себя.
— Вас понял. Удачи и конец связи, — чуть погодя откликнулся старик.
Лукас переключился на девятнадцатый канал и стал вслушиваться, пытаясь выловить из помех страдальческий голос Мелвила Бенуа. Спустя несколько секунд он включил микрофон и сказал:
— \"Черная Мария\" вызывает Мелвила Бенуа! Отзовись, Мелвил!
И снова только треск статики.
Лукас начинал потихоньку злиться. Какого черта он так упорно ищет сумасшедшего братца, чтобы получить очередной поток психического бреда? Но в озабоченности Софи было что-то такое, что Лукас не мог отмести с порога. Она была не из тех, кто легко поддается на удочку дорожных шутников. И если она думает, что Мелвил не врет, то очень может быть...
Внезапно Лукас услышал чей-то плач, едва пробивавшийся сквозь шумы и помехи. Сначала он решил, что это ему просто послышалось. Но потом явственно расслышал отчаянные, рвущие душу всхлипывания и стоны, временами переходившие чуть ли не в собачий вой.
Это Мелвил Бенуа плакал навзрыд.
Лукас поглядел на Софи. Не отрываясь от дороги, она вела грузовик на полной скорости, одновременно прислушиваясь к звукам, доносившимся по рации. Лукас понял, что плач Мелвила подействовал на нее не меньше, чем на него.
Поднеся микрофон ко рту, Лукас мягко произнес:
— Мелвил Бенуа, это ты? Ты слышишь меня? Это «Черная Мария»!
Плач не прекращался. Но через несколько секунд хриплый, вконец измученный голос Мелвила зазвучал в кабине:
— Привет, «Черная Мария»... Ты слышишь меня, «Черная Мария»?
— Мелвил?
— Да, это я... только мне тут хреново...
— Успокойся, браток...
До слуха Лукаса донесся сдавленный всхлип, отдаленно напоминавший смех сквозь слезы.
— Я оказался в страшном дерьме, «Мария». Запасной бак почти пуст. Еще сорок... или пятьдесят миль... а потом... Блин, друг, ты мне должен поверить... я тут погибаю...
Лукас понял, что парень едва сдерживает безумные рыдания.
— Послушай, Мелвил, ты постарайся успокоиться. Просто постарайся.
Мелвил внезапно затих, а потом тихо проговорил:
— А чего ты от меня ждал? Я ж тебе все рассказал — я проклят! Чего вы все от меня хотите?!
Лукас помолчал несколько секунд. Такое было чувство, словно этот парень идет по карнизу небоскреба и каждую секунду может свалиться вниз, на асфальт Было это лишь в его воображении или нет, но единственный способ снять парня с карниза — это какое-то время ему потакать.
— Друг, почему бы тебе не рассказать нам все как есть и подробно?
* * *
Возбужденный рассказ Мелвила занял меньше пяти минут. Все это время Лукас и Софи только слушали. Впрочем, время от времени Лукас ловил себя на мысли: что подумают все остальные водители, следящие за их беседой по служебной связи?
А история была достойна оперы.
Мелвил Бенуа был поваром. Причем не рядовым жарщиком котлет из уличной закусочной, а настоящим дипломированным шеф-поваром. Азам этой профессии он научился на флоте. Когда срок службы кончился, он поступил в престижную кулинарную школу «Эскофье» в Нью-Орлеане.
Чуть больше года назад Мелвил безумно влюбился в свою сокурсницу, красивую белую девушку по имени Саманта Мосби. Влюбленная парочка поселилась в небольшой квартирке во Французском квартале и в конце концов объявила о помолвке. Но была одна загвоздка. Родственники Саманты без всякого восторга отнеслись к появлению среди них афро-американца. Клан Мосби, один из самых состоятельных, древних и консервативных в Мобиле, намертво стоял против любой формы интеграции. Особенно сильно брызгала слюной двоюродная бабушка Саманты — полусумасшедшая старуха.
Собственно говоря, Мелвил почти ничего не знал о восьмидесятидевятилетней Ванессе Дега. Ходили слухи, что старуха жила на атолле Эгг-Айленд неподалеку от побережья Мексиканского залива, в доме, построенном еще до Гражданской войны. Но поговаривали также, что она, наполовину парализованная и выжившая из ума, доживает свой век в каком-то приюте для престарелых. Кто-то всерьез считал ее самой настоящей ведьмой. Даже Саманта мало что знала о своей двоюродной бабушке.
По мере того как приближался назначенный срок бракосочетания, Мелвил стал всерьез беспокоиться, что семья Мосби, и в особенности престарелая Ванесса, может что-нибудь подстроить, чтобы свадьбы не было.
И вот три дня назад худшие опасения Мелвила подтвердились.
Он возился со своей машиной, меняя в двигателе масло, когда позади него раздался странный звук и кто-то похлопал его по плечу. Мелвил обернулся и тут же получил сильный удар в челюсть. Он хлопнулся всей спиной на машину и сполз на землю. Нападавшего он не успел разглядеть, поскольку потерял сознание тут же.
— Очнулся я уже в машине...
Голос Мелвила, пропущенный сквозь радиоэфир, явно принадлежал вконец отчаявшемуся человеку, из последних сил цеплявшемуся за спасательный плот.
— И что было потом? — спросил Лукас, не веря ни единому слову.
Софи, сидевшая рядом с ним за рулем, с напряженным вниманием вслушивалась в рассказ Мелвила. Она забыла даже стряхнуть пепел с сигареты, и он изогнулся китайской змейкой, какими играют дети в День Независимости.