Си Джей Бокс

Три недели страха

Посвящается Марку, Дженни… и всегда Лори.
Автор хотел бы поблагодарить тех, кто помогал создать фон, внося предложения и внимательно читая страницы романа, включая Эллисон Херрон Ли, Энн Риттенберг, Лори Бокс, Молли Бокс, Беки Бокс и чудесную команду «Сент-Мартинс Минотавр» — Мэттью Бальдаччи, Эндрю Мартина, Хектора Дежана и особенно несравненную Дженнифер Эндерлин.
Кровожадные люди ненавидят непорочного, а праведные заботятся о его жизни. Мерзость для праведников — человек неправедный, и мерзость для нечестивого — идущий прямым путем. Притч. 29: 10,27
ДЕНВЕР

Глава 1

Наступило утро субботы, 3 ноября. Первое, что я увидел, войдя в свой кабинет, — мигающий индикатор пропущенных вызовов на моем телефонном аппарате. Так как я покинул здание вчера поздно вечером, это означало, что кто-то звонил ночью. Странно.

Меня зовут Джек Мак-Гуэйн. Мне тогда было тридцать четыре года, и моей жене Мелиссе — столько же. Думаю, вы слышали мое имя или видели мое лицо в передаче новостей, хотя, учитывая происходящее в мире, я могу понять, если вы не обратили на меня внимания в первый раз. Наша история во всеобщей картине вещей — капля в море.

Я работал специалистом в отделе путешествий денверского Бюро конференций и посетителей — городского агентства по развитию туризма в Денвере. В каждом большом городе есть такое. Работал я тяжело, задерживался допоздна, а в случае надобности приходил и в субботу. Для меня это было важно. Понимаете, я не самый образованный и не самый смышленый парень в мире. Мое прошлое не делает меня подходящим для этой работы. Но мой козырь в том, что я тружусь усерднее других. Я отрава для учреждения, битком набитого бюрократами, и горжусь этим.

Прежде чем что-либо сделать, я нажал кнопку голосовой почты.

— Джек, это Джули Перала из агентства…

Я уставился на микрофон. Голос был напряженный и настороженный — совсем не похожий на доверительный и сочувствующий голос Джули Перала из агентства по усыновлению, с которой Мелисса и я проводили часы в долгом процессе усыновления Энджелины, нашей девятимесячной дочки. Моей первой мыслью было, что мы задолжали деньги еще кому-то.

— Джек, мне очень не хотелось звонить тебе на работу в пятницу. Надеюсь, ты получишь сообщение и сможешь сразу мне перезвонить. Я должна поговорить с тобой немедленно — если можно, до воскресенья.

Она оставила номера агентства и своего сотового телефона, и я записал их.

— Джек, мне так жаль, — добавила Джули и после нескольких секунд молчания, как будто она хотела что-то сказать, но не могла, положила трубку.

Я сел на свой стул, прослушал сообщение снова и уточнил время. Звонили в пятницу вечером, без четверти девять.

Сначала я попробовал позвонить в агентство и не удивился, когда услышал автоответчик. Потом набрал номер сотового телефона.

— Да?

— Джули, это Джек Мак-Гуэйн.

— О!

— Ты просила позвонить немедленно. Твое сообщение меня напугало. Что происходит?

— А ты не знаешь?

— Откуда мне знать?

В ее голосе слышались гнев и паника.

— Мартин Дирборн не звонил тебе? Он твой адвокат, не так ли? Наши адвокаты хотели обратиться к нему. О боже!

Мое сердце забилось быстрее, а трубка в руке стала скользкой.

— Джули, я ничего не знаю. Дирборн мне не звонил. Пожалуйста, объясни, в чем дело.

— Господи, как мне не хочется рассказывать тебе!

— Рассказывать что?

Пауза.

— Биологический отец хочет вернуть Энджелину.

Я заставил ее повторить фразу, думая, что толком не расслышал.

— Хочет вернуть? Но мы усыновили ее. Она теперь наша дочь. Кому интересно, что он хочет?

— Ты не понимаешь — это сложно.

Я представил себе Мелиссу и Энджелину дома обычным субботним утром.

— Конечно, мы этим займемся, — сказал я. — Тут какое-то большое недоразумение. Все будет в порядке. — Несмотря на мои слова, во рту у меня появился привкус металла.

— Биологический отец никогда не подписывал отказа от родительских прав, — объяснила Джули. — Мать подписала, а он нет. Ситуация на самом деле ужасная. Твой адвокат должен все тебе растолковать. Я не хочу этого делать, так как не обладаю достаточной квалификацией. Как я сказала, это сложно.

— Такого не может быть, — заявил я.

— Мне очень жаль.

— Это не имеет смысла. Она пробыла с нами девять месяцев. Биологическая мать выбрала нас.

— Знаю. Я была там.

— Мы заплатили за ребенка или нет?

Джули долго молчала.

— Джули, ты здесь?

— Да.

— Встретимся сейчас в твоем агентстве.

— Я не могу.

— Не можешь или не хочешь?

— Не могу. Я не должна была даже говорить с тобой. Не должна была звонить. Адвокаты велели избегать прямых контактов, но я решила, что нужно…

— Почему ты не позвонила нам домой?

— Я боялась. Ты не знаешь, как мне хотелось стереть сообщение, которое я оставила.

— Очень это ценю, — сказал я, — но ты не можешь устраниться. Мне нужно понять, что ты говоришь. Ты должна растолковать мне все поточнее, чтобы придумать, как заставить этого парня убраться к черту.

Я услышал отрывистые звуки и подумал, что нарушена связь. Потом понял, что она плачет.

— На Саут-Уодсуорт есть ресторан «Восход», — наконец заговорила Джули. — Я могу встретиться там с тобой через час.

— Возможно, я немного опоздаю. Я должен заехать домой за Мелиссой. Она захочет это услышать. И мы, вероятно, возьмем с собой Энджелину.

— Я надеялась… — Она не договорила.

— Надеялась на что? Что я не приведу их?

— Да. Это все затруднит… Я надеялась встретиться с тобой наедине.

Я швырнул трубку и записал адрес ресторана.



Я почувствовал приближение Линды ван Джир, прежде чем она заглянула в мой кабинет. Ощущение присутствия предшествовало ее появлению. Во многом был повинен очень сильный аромат ее духов, который она словно вела перед собой на поводке, как трио маленьких собачонок. Линда была моим боссом.

Мелисса однажды назвала ее «карикатурой на женщину». Линда была яркой, импозантной особой, обильно пользующейся косметикой, с зачесанными назад жесткими волосами, напоминающими пластины доисторического динозавра. Она выглядела так, словно носила костюмы с подложенными плечами, но в действительности плечи были ее собственными. Ее губы были ярко-красными и оставляли четкую линию помады на передних зубах, которую она часто облизывала острым язычком. Линда, как и многие, кто работает на рынке международного туризма, некогда мечтала стать актрисой или какой-либо другой знаменитостью из тех, кто судит любителей на певческих реалити-шоу. Ее не слишком жаловали женщины в нашем офисе и многие в туриндустрии, но я с ней ладил.

— Привет, дорогой, — сказала Линда, просунув голову в дверь. — Вижу, ты нашел инструкции.

Я даже не заметил их, но они были — объемистый конверт с деловыми бумагами, которые пахли ее духами, сигаретным дымом и пролитым вином.

— Они здесь.

— Пара из них горячие, — продолжала Линда с фальшивым энтузиазмом. — Они обожгут тебе пальцы, когда ты к ним притронешься. Давай встретимся по этому поводу через полчаса. — Она окинула меня взглядом. — У тебя все в порядке?

— Нет, не все.

Я не хотел вдаваться в детали, но чувствовал, что должен объяснить ей ситуацию, дабы отложить встречу.

Линда слушала с блестящими глазами. Она любила драму, а я предоставил ей ее.

— Какой-то парень хочет получить опеку над твоей малышкой? — спросила она.

— Да, но я собираюсь бороться.

— Твоя жена помешалась на детях, — сказала Линда. — Никогда не могла этого понять. — У нее не было детей, и она демонстрировала, что не хочет их заводить.

Я понимающе кивнул. Это была скользкая тема.

— Слушай, — продолжала Линда, — ты знаешь, что я в понедельник улетаю с шефом на Тайвань. Мы должны во всем разобраться до этого. Я специально вытащила свою задницу из кровати, чтобы встретиться с тобой этим утром. Нам нужно поговорить.

— Мы обязательно поговорим, — заверил я ее. — Я позвоню тебе, как только повидаюсь с Джули Перала, — все, о чем я прошу.

— Это немало, — сердито сказала она.

— Если хочешь, я встречусь с тобой у тебя дома.

— Рассчитываю на это. — Линда повернулась на каблуках и зашагала по коридору — ее туфли стучали, как барабанные палочки.



Мелисса возилась на полу с Энджелиной, когда я вошел в комнату. Прежде чем я успел заговорить, она спросила:

— Что не так?

— Звонила Джули Перала. Она говорит, что возникла проблема с усыновлением.

Мелисса побледнела, переводя взгляд с меня на Энджелину.

— Она сказала, что отец хочет забрать ее.

— Забрать? — Мелисса повысила голос. — Он ни разу ее не видел!

Я встретил Мелиссу тринадцать лет назад, когда мы оба были студентами университета штата Монтана. Она была худощавой черноглазой брюнеткой — привлекательной, умной, спортивной, самоуверенной, с высокими скулами и полными губами, выдающими все ее мысли. Я увлекся ею сразу. Я ощущал, когда она входит в переполненную комнату, еще не увидев ее. Но тогда у Мелиссы была длительная связь с футбольной звездой курса. Они были необычайно красивой парой, и я ненавидел его всей душой. Я чахнул по Мелиссе — мысль о ней будила меня по ночам. Когда стало известно об их разрыве, я сказал моему другу Коуди, что собираюсь жениться на ней. Он посоветовал мне выбросить это из головы, пойти напиться и лечь спать. Вместо этого я стал ухаживать за Мелиссой. Она считала меня надежным и забавным. К своему удовольствию, я обнаружил, что способен рассмешить ее. Все, что я хотел и хочу спустя все эти годы, — сделать Мелиссу счастливой. Когда через три года мы поженились, она заявила, что хочет детей. Это было следующим логичным и легким шагом. Вернее, мы так думали.

Теперешнее выражение ее лица сокрушило меня и вызвало желание кого-нибудь избить.

Я подошел и взял на руки Энджелину, которая радостно запищала. До того, как эта малышка вошла в нашу жизнь, я не знал, насколько сильно способен любить. Она была очаровательной — темноволосой и румяной, с большими и широко открытыми, как будто постоянно удивленными, глазами. Когда Энджелина просыпалась и поднимала головку с подушки, волосики у нее торчали в разные стороны. У нее было четыре жемчужных зуба — два сверху и два снизу. Но самым лучшим был ее смех, начинающийся глубоко в животе и постепенно охватывающий все тело. Смех был заразительный — мы начинали смеяться тоже, и тогда Энджелина хохотала еще сильнее, пока не изнемогала. Мы даже обращались к нашему педиатру, но он только рукой махнул. Недавно Энджелина научилась говорить «па» и «ма». На меня она смотрела, как на самое огромное и сильное существо на планете, пробуждая желание защитить ее от всего и всех. В ее глазах я был богом, который не мог бы совершить ничего неправильного. Я не хотел ее разочаровывать, но чувствовал, что, принеся эти новости, сделал это.



Я подумал, что неправильно понял адрес или название заведения, так как, когда мы вошли, я не мог найти Джули Перала ни за одним из столиков и ни в одной кабинке. Я уже достал телефон, чтобы позвонить ей, когда увидел ее машущей рукой из отдельного кабинета сзади, предназначенного для встреч и вечеринок.

Джули Перала была широколицей и широкобедрой, с мягким взглядом и утешительной профессиональной улыбкой. В ней было нечто одновременно сострадательное и прагматичное, и нам она понравилась сразу, когда мы впервые встретились с ней так много месяцев назад. Она проявила сочувствие к нашей ситуации и рассказала куда больше о «размещении», чем те, с кем мы общались в других агентствах. Ничего не делало ее счастливее, сказала она нам, чем размещение, где удовлетворены все три стороны — биологическая мать, приемные родители и ребенок. Она вызывала доверие. Я также подметил в ней грубоватое чувство юмора и подумал, что она могла бы здорово разгуляться после нескольких порций выпивки.

— Кофе? — спросила Джули. — Я уже позавтракала.

— Нет, спасибо, — ответил я.

Мелисса прижимала к себе Энджелину и смотрела на Джули Перала так, как, я надеялся, никогда не будет смотреть на меня.

— Я знакома с администратором, — сказала Джули, отвечая на вопрос, который я собирался задать, — и знала, что смогу получить этот отдельный кабинет. Пожалуйста, закройте дверь.

Я повиновался и сел, пока она наливала кофе из термоса.

— Я очень рискую, встречаясь с вами, — продолжала Джули. — В агентстве убьют меня, если узнают. Нам советовали контактировать теперь только через адвокатов.

— Но? — подбодрил я ее.

— Но мне очень нравитесь вы и Мелисса. Вы хорошие, нормальные люди. Я знаю, как вы любите Энджелину. Поэтому я чувствовала себя обязанной поговорить откровенно.

— Я это ценю.

Мелисса продолжала сердито глазеть на нее.

— Если я окажусь виноватой, то буду очень огорчена, — сказала Джули. — Я надеялась, что мы сможем побеседовать накоротке, без адвокатов — по крайней мере, сейчас.

— Выкладывайте, — предложил я.

Ей понадобилась минута, чтобы подыскать слова.

— Не могу выразить, как скверно я себя чувствую в связи с возникшей ситуацией. Это никогда не должно было случиться с такой приятной парой, как вы.

— Согласен.

— Нам незачем утаивать от вас, что судья Джон Морленд связался с нами три месяца назад, — продолжала она. — Мы надеялись, что сможем уладить это, не беспокоя вас.

— Кто такой судья Морленд? — спросил я. — Биологический отец?

— Нет-нет. Биологический отец — его сын Гэрретт. Он учится в старшем классе высшей школы Черри-Крик. Ему восемнадцать.

— Невероятно, — промолвил я.

Джули пожала плечами:

— Согласна. Но если бы мы смогли уладить это друг с другом, то не были бы сейчас здесь. Не возникло бы никакой проблемы.

— Девяносто девять процентов, — сказал я. — Помните, вы назвали эту цифру, когда я спросил вас, подпишет ли биологический отец отказ от родительских прав?

Ее лицо омрачилось.

— Помню. И это правда. За свою жизнь я участвовала в почти тысяче размещений, и такое случается впервые. Мы просто не предполагали, что это возможно.

— Разве вы не говорили, что пытались найти биологического отца? — сердито спросила Мелисса. — И что он согласился подписать отказ?

Джули кивнула.

— Что же произошло?

— Мы отыскали его в Нидерландах, где он был на каникулах с матерью. Кажется, он гостил у родственников матери. С ним говорила моя сотрудница. Она объяснила ему ситуацию и позже рассказала, что он был удивлен. Он согласился подписать отказ и дал нам номер факса, по которому его можно найти. Мы отправили бумаги.

— Но он не подписал их, — сказал я.

— Мы упустили мяч. Женщина, которая контактировала с ним, ушла из агентства. Если бы кто-нибудь из нас мог предположить, что он откажется подписать, мы бы держали вас в курсе дела. Но насколько мы знали, он не жаждал быть родителем. Конечно, мы его не принуждали. Решить должен был он сам.

Мой гнев дошел до такой точки, что пришлось отвернуться.

— Юридически мы выполнили все необходимое, — почти виновато сказала Джули. — Мы поместили для него объявления и сделали все, что требовалось. Отсутствие подписанных бумаг не является необычным, так как судья по семейным делам всегда выписывает документы приемным родителям в таких случаях. В конце концов, мы не можем допустить, чтобы отсутствие биологического отца задерживало размещение.

— А вы контактировали с отцом Гэрретта? — спросил я. — Не поэтому ли он вмешался?

— Обычно мы не входим в контакт с родителями биологического отца. Это считается принуждением.

— Но вы знали о Джоне Морленде?

— Нет.

— Интересно, что не знала и мать Гэрретта, которая была с ним в Европе, когда ваше агентство его отыскало. Как она могла не знать?

Джули пожала плечами:

— Для меня это не имеет смысла, как и многое в этой ситуации. Может быть, она знала, но не хотела говорить мужу.

— Значит, судья Морленд появился на сцене, когда Гэрретт рассказал ему?

— Насколько я знаю, да.

— И тогда адвокаты Морленда связались с агентством.

Она посмотрела в пол.

— Да. Письмо от них пришло менее чем через десять дней после объявления. Если бы они подождали еще две недели, семейный суд гарантировал бы вам усыновление. Но время для вас неудачное.

— Похоже на то, — саркастически заметил я.

— Если вы и Мелисса решите не оспаривать права Морленда, наше агентство сделает все, что в наших силах, чтобы выправить для вас ситуацию.

— Что вы имеете в виду? — спросила Мелисса.

Джули вздохнула и посмотрела на нее:

— Я участвовала во встречах с нашим начальством и нашими адвокатами. Я знаю, что мы бы немедленно вернули все гонорары и бесплатно организовали новое размещение. Вы бы оказались во главе приоритетного списка на нового ребенка. Мы бы выплатили вам с Мелиссой большую компенсацию и принесли извинения. Все это в том случае, если сможем обойтись без суда и прессы. Думаю, вы согласитесь со мной, что последнее, чего хотели бы все, — это лишить детей шансов на будущее размещение в любящие семьи, которых такая ситуация может отпугнуть от усыновления.

— Это исключено, — сказала Мелисса скорее самой себе, чем Джули.

— Почему бы вашим адвокатам не связаться с нашими насчет этих встреч? — предложил я.

— Я думала, они уже это сделали.

— Мы ничего не слышали.

Джули пожала плечами:

— Я не адвокат.

— Мы тоже, — заметил я.

— Вы не понимаете, — сказала Мелисса. — Мы не можем потерять нашего ребенка.

Джули начала говорить, потом закусила губу и отвернулась.

— Мы не можем потерять нашего ребенка, — повторила Мелисса, но на этот раз ее голос был близок к крику.

— Судья Морленд могущественный человек, — негромко произнесла Джули. — У меня создалось впечатление, что он привык добиваться того, чего хочет.

— Расскажите мне о нем, — попросил я. — Хочу знать, с каким человеком мне придется бороться.

— Он богат. Насколько я понимаю, состояние принадлежит его жене. Судьям столько не платят. Многое вложено в недвижимость. Я говорю вам это, так как вы упомянули что-то насчет того, чтобы откупиться от Гэрретта. Не думаю, что вы можете это сделать. Судья выглядит приятным человеком — красивым, уверенным. Он сразу располагает к себе и вызывает желание понравиться ему, так как не хочется его разочаровывать.

— Когда я думаю, Джули, что вы втайне проводили все эти встречи и разговоры о нас, мне становится не по себе.

Она кивнула и снова отвела взгляд.

— Мы обсуждали его действия. Он очень озабочен тем, чтобы не повредить вам и Мелиссе.

— Как любезно, — усмехнулась Мелисса.

— Как вы уживаетесь сама с собой, Джули? — спросил я.

Она закрыла лицо руками и заплакала. Я чувствовал себя скверно, но не хотел брать свои слова назад.

Наконец, Джули схватила салфетку и вытерла глаза, измазав тушью щеку, на которой появилась полоса, похожая на шрам.

Мелисса с Энджелиной на руках поднялась.

— Я должна переменить ей подгузник, — сказала она, выходя. — Мы сейчас вернемся.

Мгновение мы сидели, не глядя друг на друга.

— Кое в чем вы в состоянии нам помочь, — заговорил я.

— В чем же?

— Будь вы на нашем с Мелиссой месте, вы оспаривали бы дело в суде? Зная то, что вы знаете, скажите: у нас есть шанс?

Джули печально покачала головой.

— Думаю, лучшее, на что вы можете надеяться, — это совместная опека. Но вряд ли вас это удовлетворит. На вашем месте я бы молила Бога, чтобы ребенка воспитывали Джон и Келли, а Гэрретт держался от него как можно дальше.

Я почувствовал, что у меня по коже забегали мурашки.

— Почему вы так говорите?

— С этим парнем что-то не так. Он меня пугает. Правда, я не могу выразить это словами…

— О господи! — вздохнул я.

Она поджала губы и посмотрела на свои руки.

— Когда он входит, кажется, будто температура в комнате падает на десять градусов. Он выглядит хитрым и каким-то бескровным. Я бы не доверила ему ребенка — и вообще кого бы то ни было.

Я склонился вперед.

— Понимаю, но есть ли у вас что-то, чем я мог бы воспользоваться? Слышали ли вы что-то о Гэрретте, что мы могли бы расследовать с целью доказать, что из него получится плохой отец?

Джули задумалась, поглаживая кофейную чашку.

— Думаю, у него были какие-то неприятности в школе. Однажды, когда мы встречались с Джоном, ему позвонили из школы Гэрретта, и он прервал встречу. Я не знаю, кто звонил и о чем, но судья был сильно расстроен.

— Это случилось в прошлом месяце? — спросил я, пытаясь не выказывать недовольства тем, что Морленды и агентство встречались за нашей спиной.

— Да.

— Что-нибудь еще?

— Одна вещь, но не более весомая. Когда мы рассматривали с ними вашу просьбу об усыновлении…

Я задохнулся от гнева, но она продолжала:

— …судья заметил, что у вас есть собака.

— Харри.

— Судья сказал, что они не могут держать животных, так как Гэрретт не ладит с ними. Мне эти слова показались странными. Не то что у него аллергия или он не ухаживает за животными, а именно не ладит с ними. По-моему, судья пожалел о сказанном.

— Это все? — спросил я.

— Да, — ответила она. — И все это звучит не слишком основательно.

— Спасибо. По крайней мере, я могу хоть за что-то ухватиться. Но это также внушает мне страх.

— Да. — Джули подняла голову и посмотрела на меня. — Думаю, единственный способ — как-то убедить Гэрретта подписать отказ от родительских прав.

Она глубоко вздохнула, бормоча, что ненавидит плакать при людях.

— Может быть, он нуждается в сильном убеждении, — добавила Джули.

— То есть?

Она склонилась над столом, блестя глазами.

— Будь Энджелина моей дочерью, я бы наняла пару байкеров или громил, которые припугнули бы его так, чтобы он с радостью подписал все что угодно. Он нуждается в убеждении, которое заставит его забыть о решительности отца.

Я откинулся назад. Тут было о чем подумать.

— Разумеется, я говорю гипотетически, — поспешно сказала Джули. — Не как представитель агентства или профессионал по размещению.

— Конечно, — кивнул я. — А его можно напугать?

Она помедлила, прежде чем ответить:

— Думаю, да.



По пути домой я сказал Мелиссе:

— Ты воспринимаешь это куда спокойнее, чем я предполагал.

— Какое там спокойствие, — отозвалась она. — Внутри я мертва. Ведь я не успела тебе сказать, что поступило телефонное сообщение от судьи Морленда. Он сказал, что придет завтра с сыном.

— Господи! — воскликнул я.

— Что нам делать?

— Собираюсь повидать Мартина Дирборна, — сказал я. — Пойду к нему домой. Не звони судье. Лучше сними трубку с рычага. Я позвоню тебе на сотовый, так что держи его при себе. Судья может отменить визит, если решит, что мы не получили сообщение, так как не ответили.

Мелисса разразилась жутким смехом, какого я никогда не слышал раньше и не хотел бы услышать снова. Это был фальшивый смех, наполненный страхом.

— Ты слышал, как говорят, будто перед смертью твоя жизнь проходит у тебя перед глазами? — спросила она.

— Да.

— Это происходит со мной теперь.



Мартин Дирборн, адвокат, занимавшийся нашими делами по усыновлению, стоял на подъездной аллее в черно-золотом свитере «Бизонов» Колорадо и грузил подушки для сидений и одеяла в багажник своего «мерседеса» класса «М», когда я подъехал в моем «джипе-чероки» десятилетнего возраста. Я помнил диплом Колорадского университета, висевший на стене его офиса, и отметил колорадский номер автомобиля. Дирборн был пухлым, рыжеватым и носил очки с толстыми стеклами, сильно увеличивающими его светло-карие глаза. У него были большая голова, глубокий бас и руки размером с окорока. Он покосился, когда я припарковал джип, так как, очевидно, сначала не узнал машину и водителя.

Выйдя из автомобиля, я увидел, как по его лицу пробежала тень, недвусмысленно сказавшая мне, что он знает, почему я здесь, но не хочет в этом признаваться.

Его жена, худощавая женщина с напряженным лицом, также облаченная в цвета «Бизонов», вышла из гаража, увидела меня и спросила:

— Кто это?

Мартин подал ей знак вернуться в гараж. Он изо всех сил пытался сделать лицо непроницаемым, пока я шел по аллее, но не добился успеха. Его жена театрально посмотрела на часы, и он сказал:

— Знаю. Мы успеем на матч.

— Я беспокоюсь не о матче, а о вечеринке.

— Не волнуйся — успеем и туда.

Она шагнула в гараж.

— Джек, — сказал Мартин, — это может подождать до понедельника. Мы с женой…

— Сукин сын! Сколько ты собирался ждать, чтобы сообщить нам?

— До начала рабочего дня в понедельник.

— Это слишком поздно, и ты это знаешь.

— Послушай… — Он понизил голос до официального адвокатского тона, которым привык впечатлять Мелиссу и меня. — Я ездил в Спрингс по важному гражданскому делу. Я не смог ответить на их звонки днем, так как мы были в суде.

Я шагнул к нему, и он отпрянул.

— У тебя не было перерывов? Нет помощников, которые могли бы позвонить от твоего имени?

Мартин отвернулся.

— Ты выглядишь виноватым, — сказал я. — Но тебе придется вытащить нас из этой передряги. Этот тип и его сынок завтра собираются к нам.

— Я бы посоветовал тебе быть вежливым. Боюсь, закон на его стороне.

Протянув руку, я схватил его за свитер, но тут же отпустил.

— Позвонить в полицию, дорогой? — донесся из гаража голос его жены.

— Нет, — ответил он. — Все в порядке.

— Значит, ты все об этом знаешь, — продолжал я. — Я бы посоветовал тебе притвориться нашим поверенным. Нам нужно немедленно отправиться в суд и что-то предпринять. Ведь существует ограничительный ордер или что-то в этом роде? Мы не можем это предотвратить?

— Я должен подумать, — промямлил Мартин.

— У нас нет времени.

Он повернулся ко мне — его лицо покраснело.

— Морленд — федеральный судья, Джек. Он назначен президентом и утвержден сенатом. Думаешь, он не знает законодательство? Он своего добьется. А у нашей фирмы полно дел до следующего месяца. Миллионные дела национального значения.

Мне хотелось ударить его. Но его жена все еще была в гараже и держала телефон, готовая позвонить в полицию.

— Он знает, что я твой адвокат? — спросил Дирборн.

— Нет, — ответил я, — потому что ты ни черта не сделал. Откуда ему знать?

— Тебе нужно успокоиться и, боюсь, нанять нового адвоката. Я не подхожу для этого дела. Морленд — лучший друг мэра и губернатора.

— Ну и что?

— То, что он не только знает законодательство, но и умеет с ним работать. Ты никогда не говорил мне, Джек, что собираешься выступать против Морленда.

— Я не знал.

— Думаю, ты должен успокоиться и посмотреть на это с его точки зрения.

— А я думаю, что ты уволен.

— Вот и хорошо.

— Девять один-один, — сказала его жена, подняв телефон, как тотем.



Я ехал к городскому дому Линды ван Джир в тумане гнева. Саму Линду я застал с распущенными волосами, снующей между аквариумом в гостиной и туалетом с дохлыми рыбками в руке. Дом был в беспорядке.

— Вот что случается, когда твоя работа связана с путешествиями и ты просишь соседа кормить твоих рыбок, а он об этом забывает и отправляется кататься на лыжах, — сердито сказала она. — Ты возвращаешься к аквариуму, полному дохлятины.

Я объяснил ей, что моя ситуация значительно ухудшилась после нашей прошлой встречи и мне придется отменить запланированную недельную поездку во Всемирную фондовую биржу туризма в Берлине.

Она застыла с мокрой золотой рыбкой в маленькой сетке.

— Значит, ты хочешь послать в Берлин кого-то другого?

— Да.

— Кого ты предлагаешь?

Наш отдел состоял из нас двоих. Я предложил Риту Грин-Беллардо — новую сотрудницу, которая работала чьим-то заместителем, но, похоже, ничего не делала.

— Я только что узнала, что Рита ждет ребенка, — возразила Линда. — Она возьмет отпуск по беременности, а потом уволится. Я слышала, как она говорила об этом подруге. Мы не можем на нее полагаться.

Я назвал имя Пита Мэксфилда, который возглавлял отдел связей со средствами массовой информации. Пит иногда работал с журналистами-международниками и мог иметь необходимый опыт. Но Линда не одобрила и его.

— Пит гончая собака, — сказала она. — Он проведет все время, лакая немецкое пиво и пытаясь затащить в свой гостиничный номер глухую, немую и слепую немецкую девушку, а если ему это не удастся, истратит командировочные деньги на проституток. Это наш самый важный рынок. Мы не можем посылать туда кого угодно. Единственный выбор — я, и ты это знаешь.

Я знал, но не хотел говорить.

— Но я буду на Тайване, — продолжала Линда, — и не могу находиться сразу в двух местах.

Я понимал, куда клонит Линда.

— Ты должен провести встречу с Мэлколмом Харрисом, — закончила она.

Мэлколм Харрис был владельцем британской туристической компании под названием «АмериКанские приключения» — каламбур из слов Америка и Канада, — которая отправляла тысячи английских туристов в Северную Америку. Компания была самым важным туроператором для Денвера и Горного Запада. Нам было приказано обращаться с Харрисом как с богом, несмотря на его репутацию сварливого, вздорного и самодовольного типа, уверенного, что он знает об Америке больше любого американца. Он ожидал, что к нему будут всячески подлизываться, и эти ожидания оправдывались. Любые его требования становились приоритетными для нашего офиса и всех агентств региона. Линда цеплялась к нему, как скрепка, когда работала на европейском рынке, внимала каждому его слову, смеялась каждой его шутке и смотрела на него, как выразился один из ее недоброжелателей, «глазами Нэнси Рейган».[1]

— Как тебе известно, — сказала она, — Харрис подумывает об основании американского центра для резервирования своих туров и присматривается к трем городам — Нью-Йорку, Лос-Анджелесу и Денверу. Мы на первом месте из-за нашего местоположения. Если центр организуют здесь, мы добьемся благожелательного отношения мэра, так как он убедится, что наши усилия способствуют не только развитию туризма, но и создают рабочие места. Я уверена, что Харрис встречается с представителями Лос-Анджелеса и Нью-Йорка. Если ты не появишься в Берлине, чтобы убедить его выбрать Денвер, мы здорово на этом погорим.

Последовала напряженная пауза.

— Выходит, мэр знает об этом? — спросил я.

— Это фигурировало в моем докладе ему в прошлом месяце. Шеф его персонала на прошлой неделе прислала мне имейл, спрашивая, прибрали ли мы к рукам «АмериКан». Ты же знаешь, дорогой, что каждый раз, когда городской бюджет трещит по швам, кто-нибудь предлагает урезать международный туризм. От нас избавиться легче всего, так как все думают, что у нас шикарные контракты, самолеты по всему миру и так далее. Тэб Джоунс нас не любит, но он видит в нас средство для своих путешествий, поэтому не ликвидирует отдел. Однако как только возникают неприятности с бюджетом, мне приходится выходить на ковер и бороться. Я показываю им факты и цифры, а в прошлый раз сказала, что «АмериКан» может открыть здесь компанию. Тэб и мэр сразу возбудились, так как туристы — это призраки, а здание и рабочие места — что-то, на чем можно заслужить репутацию. Ты меня слушаешь?