Алексей Биргер

Тайны смотрителя маяка

Глава I

План страшной мести

Наверно, эта история могла бы и не произойти, если бы Фантик нас не довела…

Впрочем, я опять начинаю с разгону, а надо бы обо всем по порядку.

«Мы» — это я, Борис Болдин, и мой младший брат Ванька. Наш отец, Леонид Семенович Болдин, уже много лет является хозяином самого большого заповедника на северо-западе европейской части России, там, где системой Волго-Балта, соединяющей Волгу с Балтийским и северными морями, пронизан насквозь весь край озер, и сами озера стали частью этой системы судоходных каналов. Каналов, способных пропускать самые большие сухогрузы и туристские теплоходы, из тех четырехпалубных, что потом по открытому морю идут на Соловки. Отец официально называется главным смотрителем и главным егерем заповедника, а еще начальником научно-исследовательской биостанции при заповеднике. Главное, что он, как говорится, «один на все руки», и с ним, правителем огромного массива, всегда считалась любая власть, еще с тех времен, когда «гостевые» комплексы при заповеднике — комплексы туристско-охотничьих домиков — были объектами хозяйственного управления ЦК. Правда, тогда у отца были помощники и даже машина с шофером (о шофере — разговор особый), но сейчас все разбежались, потому что зарплату давно не платят. Но отец не горюет. Он считает, что так даже лучше — когда весь заповедник в его единоличном ведении. Иногда на биостанцию приезжают исследователи — старые друзья отца, в основном еще по биофаку, — занимаются экспериментами и наблюдениями, берут пробы воды и всякое такое. В такие времена отец бывает занят побольше, чем обычно, и возится вместе с приехавшими с большим удовольствием — «чтобы не совсем забыть науку», как он говорит.

В общем, наша семья состоит из отца, мамы, которая занимается домашним хозяйством и, когда надо, помогает отцу, потому что тоже выпускница биофака, нас с Ванькой и огромного волкодава — «кавказца» Топы, или, полностью, Генерала Топтыгина. Мы жили много лет в одном из гостевых комплексов, а недавно приобрели огромный старинный дом на острове. С одной стороны от острова по озеру проходит граница заповедника, а с другой, на «материковом» берегу, как мы это называем, находится Город, куда мы ездим по всякой надобности и где наша школа. Между островом и малой городской пристанью курсирует небольшой пароходик, типа паромчика, а зимой в Город можно просто ходить по льду. А если неохота идти на другой конец острова и ждать паромчика, то можно за десять минут добраться до Города на моторке, стоящей на берегу под самым нашим домом. При условии, конечно, что отец не объезжает на моторке заповедник.

Близились к концу летние каникулы, и к нам в гости приехали Егоровы поглядеть на наше новое жилье, которое они еще не видели. Егоровы — это дядя Сережа, тетя Катя и их дочка Фантик. То есть ее полное имя — Фаина, но никто ее так не называет. Дядя Сережа — тоже однокурсник отца. Он долго работал в научном центре при питомнике пушных животных, а потом, когда начались сбои с зарплатой и с деньгами на содержание питомника и зверям и людям пришлось совсем туго, дядя Сережа занял денег, задешево выкупил самых «доходяг» среди соболей, чернобурок и хорьков, сумел их выходить и выкормить и завел собственное пушное хозяйство. Года три, как его дела потихоньку шли на лад. Наш новый дом, с его каменным фундаментом, внутри которого скрывались необъятные сводчатые погреба, скатанный из огромных бревен и сверху донизу покрытый прекрасной старинной резьбой, привел их в восторг. А мы были рады увидеть Фантика. И все было бы прекрасно, но…

Нет, сначала все было нормально. То есть нормально, не считая того, что мы вляпались в очередные приключения, в которых оказались замешаны и Гришка-вор, и скупщики икон, и охотники за наследством, и еще много кто… Ну, об этих приключениях я уже рассказывал — в предыдущей повести, если вы ее читали. А Фантик влетела в эти наши приключения сразу по приезде — не успев опомниться, можно сказать, — поэтому у нее не было времени на свои прикиды. И лишь когда вся буча закончилась, мы заметили, наконец, что она сдвинула по фазе. Фантику отвели комнату рядом с нашей. На третий день ее пребывания мы заглянули к ней с утра и увидели, что на стене возле ее кровати прицеплен плакатик с изображением Леонардо ди Каприо и Кейт Уинслет — тот кадр из фильма, когда они милуются на носу «Титаника».

— Ты что, спятила? — спросил мой грубый братец.

— А что такое? — Фантик тут же напряглась, готовая перейти в контрнаступление. — Я в этот фильм просто влюблена!

— И в этого смазливого красавчика? — не унимался Ванька. Он созерцал плакатик, для пущего эффекта прищурив один глаз. С прищуренным глазом выражение его лица вообще получалось насмешливей некуда. Даже не насмешливым уже было, а я бы сказал, издевательским.

— Ну, знаешь!.. — Фантик закраснелась, от ярости или от смущения, трудно было сказать. — Ты на себя погляди!.. И совсем он не смазливый. Он настоящий художник, и герой к тому же, это по нему видно!

— Ага, такой художник… — вякнул Ванька.

— Тебе что, фильм не нравится? — спросила Фантик.

— Нет, катастрофа там классно сделана, — признал Ванька. — Но все эти любовные сопли… Убрать бы их — вообще было бы здорово!

— Ничего ты не понимаешь! — заявила Фантик. — А ты, Борь, как думаешь?

— Ну, по-моему, каждый может любить, что хочет, — осторожно ответил я. Мне надо было как-то утихомирить страсти, потому что я ведь был самым старшим в компании (на год старше Фантика и на три старше Ваньки), а и Ванька, и Фантик друг друга стоили, заводиться могли с пол-оборота, и уж если сцеплялись навроде разозленных котят, то тут только клочки летели. — Мы с Ванькой — не фанаты этого фильма, а ты — фанатка, вот и все. Твое право. Если бы ты повесила этот плакатик в общей гостиной, тогда да, пришлось бы снять, если бы кому-то это не понравилось. А в твоей комнате никто тебе не указ.

— Умеешь расшаркиваться и распинаться, дипломат хренов… — проворчал Ванька. — А по мне, все это… — Но он все-таки успел чуток охолонуть, пока я загибал свою речь, и, вместо того чтобы сказать очередную гадость, просто махнул рукой.

Словом, с плакатиком мы примирились. Хочет Фантик любоваться «сладкой парочкой» при пробуждении или ложась спать — действительно, ее право. Хуже оказалось другое. Фантик постоянно напевала под нос песенку из «Титаника». Обедает — напевает между ложками, разговаривает с кем-нибудь — напевает между словами, на прогулке напевает, у телевизора напевает… Даже взрослые несколько раз делали ей замечание, Фантик умолкала ненадолго, потом начинала вновь напевать, потом извинялась:

— Ой, простите, но это сильнее меня!.. Стоит чуть отвлечься — и опять напевается. И потом, я ведь не просто так напеваю, я, можно сказать, репетирую. Я хочу под эту мелодию выступить в следующей зачетной программе, вот, так сказать, и осваиваюсь внутри ее еще до того, как встану на коньки!

Фантик занималась в секции фигурного катания и считалась «подающей большие надежды».

Мы выдержали ровно сутки. Вечером следующего дня Ванька заявил мне, когда мы ложились спать:

— Все, она меня достала!.. Я не я буду, если не отыграюсь на ней за это свинство!

— Ты только того… полегче, — предупредил я. «Доставать» Ваньку не рекомендовалось никогда и никому. Взрывался он похлеще любой атомной бомбы.

— «Ла-ла ла-ла-ла…» — передразнил Ванька. — Я скоро не смогу слышать само слово «Титаник». Нет, надо ее как-то отучить.

— Как? — просто спросил я.

— Лучше всего, — задумчиво проговорил мой братец, — было бы устроить ей столкновение с айсбергом. Чтобы она сама побарахталась в ледяной воде — у нее бы мигом вся дурь из головы вылетела!

— Где ты возьмешь айсберг? — поинтересовался я.

— Айсберга не найти… — вздохнул Ванька. — Если бы была пора ледостава или ледохода, то за айсберг сошла бы крупная льдина. Но ведь сейчас август, так что какой лед!

Я внутренне порадовался тому, что сейчас август. С Ваньки бы сталось прокатить Фантика на лодке и так столкнуться с льдиной, чтобы Фантик загремела в воду. После этого ей было бы обеспечено воспаление легких, а нам — такой нагоняй, что представить страшно! И самое обидное, я бы под этот нагоняй попал абсолютно безвинно — для порядка и за компанию…

— Впрочем, — чуть воодушевясь, продолжил Ванька, — сейчас, в августе, вода по ночам все равно уже холодная. А айсберг можно из чего-нибудь изобрести!

— Погоди, погоди, — сказал я. — Кроме того, чтобы изобрести, как сделать айсберг, надо изобрести, где взять лодку, которую можно перевернуть. И как нам всем не утонуть, когда она перевернется. Ты уверен, что Фантик умеет плавать?

— Она ж фигурным катанием занимается, — проворчал мой братец.

— Ну и что? — Я не понял, какая здесь логическая связь. — При чем тут это?

— Ну, я хочу сказать, что раз она девчонка спортивная и тренированная, то должна уметь плавать. Хотя, ты прав, надо заранее позаботиться о спасательных жилетах.

— Ты что, всерьез хочешь все это провернуть? — осведомился я.

— Совершенно всерьез, — ответил Ванька. — А теперь не мешай мне, я буду думать. И свет погаси.

Он по макушку закрылся одеялом и задумался так крепко, что всю ночь ни звука не издавал.

Я думал, что, проснувшись утром, он забудет о своей дикой идее или по крайней мере откажется от нее. Но нет!

— Насчет айсберга я, кажется, придумал, — сообщил он мне. — Теперь осталось придумать, где лодку взять. Или, еще лучше, катерок. Вообще-то я бы предпочел небольшой пассажирский пароходик, хотя бы «мошку», но этого мы точно не заполучим. А представляешь, как было бы здорово, если бы бились зеркала и привинченные к полу стулья висели над головой! Выглядело бы как в настоящем «Титанике», что надо получилась бы катастрофа!..

Я ничего не ответил. Честно говоря, мной в тот момент владела одна мысль: как сделать так, чтобы Ванька отказался от своего замысла. Но к середине дня я тоже «доспел» — Фантик пела не переставая, и я начал подумывать, что мой братец прав: надо предпринимать что-то резкое, потому что Фантик была уже не нашей Фантиком, а постоянно воющим кошмаром. Пора было спасать ее от нее самой!

— Сдаюсь! — сказал я Ваньке, когда мы на какое-то время оказались одни. — Готов на что угодно, лишь бы это пение кончилось! Выкладывай, какие у тебя задумки?

— Ура! — обрадовался Ванька. — Я так рад, что ты со мной! Вдвоем мы ей покажем!

— Так чем ты хочешь заменить айсберг?

— Бакеном, — объяснил Ванька. — Не маленьким, а большим, из тех, на которых ставят сигнальные лампы. Ну, которые зажигаются по ночам. Там одна верхушка под лампу — ну, колпак там и прочее — не меньше полметра, а целиком он чуть не полтора метра! И в окружности — метр, если не больше! Если лодка врежется в такой бакен, то будет не хуже столкновения корабля с айсбергом!

— Но как ты в него врежешься, если он светит и его видно издалека? — спросил я.

— Так это ж хорошо, что его видно… В его свете мы будем видеть все вокруг и не утонем, когда перевернемся… А врезаться в него… Врезаться в него всегда можно! Сделаем, например, вид, что нас так сильно несет на него течением и ветром, что мы не можем выгрести, а сами разгонимся и — бух!

— Ты уверен, что тебе кто-нибудь даст лодку для такой цели? — вопросил я.

— Так можно не говорить, для чего мы одалживаем лодку!

— И вернуть ее покалеченной? Знаешь, что с нами сделают?

— Да, ты прав… — Ванька задумался. — Выход один. Найти какую-нибудь старую, разбитую, никому не нужную лодку, заделать и законопатить ее так, чтобы она продержалась на воде какое-то время, а потом дать ей затонуть. Еще лучше получится, если она затонет по-настоящему!

— Вопрос в том, где найти такую лодку…

— Ну, где-нибудь найдем… Надо обойти вокруг всего острова. И как увидим какую-нибудь негодную развалину, которую только на дрова изрубить, так договоримся с ее хозяином, что заберем ее, чтобы она берег не засоряла. От нее только рады будут избавиться!

— Но все-таки нам надо найти такую развалину, которую мы сумеем починить, — предупредил я.

— Да мы все, что угодно, сумеем починить! — отмахнулся Ванька. — Разве ты нас не знаешь? Лодке и продержаться-то надо будет на воде не больше получаса!

— Что ж, после обеда отправимся на поиски, — сказал я.

— Только вот от Фантика надо избавиться… — нахмурился мой братец.

— Зачем? Пусть знает, что мы ищем, у кого выклянчить разбитую лодку, чтобы починить ее и заиметь собственное судно! Ведь как мы будем ее использовать, она все равно знать не будет!

— А вдруг догадается?..

— Не догадается. Мы можем даже назвать нашу лодку «Титаник» — якобы чтобы ей доставить удовольствие.

— Да, — согласился Ванька. — Так будет еще здоровей! Раз «Титаник», то нечего ей потом обижаться, когда мы затонем!

Итак, после обеда мы отправились в путь. Фантик с нами не пошла: заявила, что мы слишком набегались за последние дни и ей надо немного передохнуть.

— Это ее пение утомило, — язвительно шепнул мне Ванька.

А вот Топа решил отправиться с нами. Он всегда с радостью отправлялся на прогулки. Виляя хвостом, он припустил вперед и умчался метров на сто от нас. Потом сделал широкий круг по полю, вернулся, потом появился вновь.

— Куда пойдем? — спросил Ванька.

— Может, на дальнюю оконечность острова? — предложил я. — Мы ведь давно собирались посмотреть маяк, да все недосуг было.

На дальней оконечности нашего острова Соленый Скит находился небольшой маячок. Многие туристские теплоходы, особенно идущие на север, проходили со стороны нашего дома — с «узкой» стороны между островом и Городом, потому что так для пассажиров открывался красивый вид на Город с его историческим центром, набережной восемнадцатого века и старинными церквями и на лесистые берега. А сухогрузы и наибольшая часть теплоходов, следующих на юг, проходили с «широкой», дальней от нас и от города стороны острова. Для них и предназначался маячок, потому что вокруг имелись и мели, и скрытые водой огромные валуны, некоторые высотой с трехэтажный дом. При низкой воде, особенно в жаркую летнюю пору, верхняя часть этих валунов обнажалась, и они казались крохотными островками. Мы все мечтали совершить путешествие по мини-архипелагу, который они образовывали. Это было бы очень здорово! Можно было бы поиграть в пиратов Южных морей или в первооткрывателей. Но нам надо было освоить столько новых мест, что до дальней части острова с маяком и мини-архипелагом мы никак не могли добраться. Так, погуляли там раза три, вот и все. Теперь можно было наверстать упущенное, совмещая приятное с полезным.

Кроме маяка, по ночам зажигались, как вы уже поняли, световые бакены. С «узкой» стороны хватало двух-трех, а вот с «широкой» их было штук десять. Они указывали кораблям безопасный фарватер, а заодно служили предупреждением рыбацким лодкам и небольшим яхтам, что здесь надо двигаться поосторожней, чтобы не смял ненароком какой-нибудь сухогруз. Впрочем, владельцы лодок и яхт по ночам предпочитали не плавать в этих водах. Рыбакам там делать было нечего, потому что главная рыба шла с другой стороны, дальше, за заповедником, где кончалось наше озеро и после короткого соединительного канала начиналось другое, а яхтсмены в большинстве своем были людьми достаточно разумными, чтобы не рисковать зря и с наступлением темноты вставать у берега на ночлег.

Вот и сейчас, пройдя напрямую, через лесок, и выйдя на дальний берег, мы заприметили яхту, уже вставшую на прикол неподалеку от маяка. На всякий случай я подозвал Топу и взял его на поводок. Нет, я не боялся, что он кинется на людей, для этого он был слишком хорошо вышколен и воспитан. К тому же Топа относился к окружающему миру совсем неплохо, веря, как и все мы (он во всем походил на нас, иначе бы не был нашим псом), что хорошего в нем намного больше, чем дурного, и просто не понимал, зачем надо жрать все, до чего клык достает. Если кто-то ведет себя враждебно — то тут да, надо проучить. А если человек нормальный, то зачем на него кидаться? Словом, Топа был не из тех кавказцев, которые готовы рвать все, что дышит, и с которыми даже хозяева порой не справляются. Но во-первых, он одним своим видом мог до смерти перепугать людей, раскладывавшихся на берегу. И во-вторых, если там была собака (а на яхтах в последнее время почему-то вместе с людьми часто путешествовали собаки), то она могла сама себя погубить. Находились такие идиоты, особенно среди псов бойцовых пород, которым обязательно надо было задраться с Топой, а вот этого Топа терпеть не мог, хотя собак, которые не лезли на него с претензиями, он воспринимал так же спокойно и добродушно, как людей, которые не желали нам зла. А вы представляете, что такое восьмидесятикилограммовый кавказец, выросший в лесах, на свежем мясе и домашнем твороге, и заваливающий матерого волка буквально за пять секунд (и сам, кажется, не без примеси волчьей крови — имелись подозрения, что его прабабушка согрешила с волком, сбежав на недельку в лес)? У дурных задир не было ни малейшего шанса, даже если хозяева-пижоны (сейчас все говорят «новые русские», но мне больше нравится просто «пижоны») натаскивали их у лучших московских инструкторов по «озлоблялке», как попросту называют спецкурсы для служебных и бойцовых собак. До смерти противника Топы дело, слава Богу, никогда не доходило, но все равно они оказывались сильно потрепанными, и хорошего тут было мало.

Мне кажется, это свойство заводиться с пол-оборота и «метать икру» Топа перенял от Ваньки. Вряд ли Ванька перенял от него, ведь Топа был на четыре года моложе моего братца. То есть, по собачьим понятиям, мужчина в самом расцвете сил.

В общем, я взял Топу на поводок, от греха подальше, и так мы вышли к берегу.

Берег с этой стороны острова был совсем пологим и каменистым. Таким пологим и низким, что, надо думать, его затопляло даже при не очень большой воде — всюду между крупными камнями виднелась засохшая зеленая пленочка, будто ковер настелили. А сами камни, торчавшие во множестве, казались диковинными животными, выбравшимися на лежбище. Вода изъела их так, что придала им самые разнообразные формы.

Яхту и людей, высадившихся на берег, мы постарались обойти стороной. Ведь если б что пошло не так, я бы сумел удержать Топу лишь силой морального авторитета: при его силе и массе я был для него не якорем, а так, довеском, который без лишних проблем можно поволочь за собой.

Хотя вроде собак не видно. На берегу у костра, разведенного в кольце крупных камней, которые они подтащили и выложили бок о бок, соорудив нечто вроде очага под открытым небом, мы разглядели четырех человек. Трое занимались устройством на ночлег: расставляли палатку, следили за стоявшими на костре чайником и котелком, выгружали из сумки посуду и вскрывали какие-то банки, похоже, тушенку. А четвертый стоял возле и что-то им вдохновенно рассказывал, размахивая руками и периодически указывая то в одну, то в другую сторону. Седые волосы этого рассказчика отсвечивали на солнце, бившем ему в спину и нам в глаза, превращая большую часть его кряжистой фигуры в темный силуэт, отчего она казалась еще массивней.

— Смотри, — указал Ванька на седого рассказчика, — ведь это смотритель маяка, да?

Я кивнул. Точно, это был он. Мы иногда пересекались с ним на пристани, когда ездили в город. Иногда он ехал вместе с нами, а иногда встречал кого-то из знакомых, покупавших в городе по его просьбе хлеб и другое необходимое. То ли оттого, что он страдал от одиночества, то ли вообще характер у него был такой, но он очень любил завязывать разговор с окружающими и стягивать на себя общее внимание. За ним ходила слава балагура и выдумщика. Он мог начать плести такую историю, что все сидели дыханье затаив, а потом выяснялось, что все это — невероятное вранье. К нам он тоже проявлял любопытство — еще бы, новые люди на острове — и однажды за те пятнадцать минут, что мы возвращались из Города на остров одним рейсом, успел нам поведать о фантастически крупных рыбах, которых он ловил, и о фантастически умной собаке, которая у него была. Мы все это приняли за чистую монету. Лишь потом нам объяснили, что все, рассказанное им, надо делить по меньшей мере на сто.

И имя у него было причудливое, под стать характеру: Виссарион Северинович. И не запомнишь сразу, и не выговоришь.

Судя по всему, он сейчас с удовольствием выдавал очередную порцию своих баек заезжим яхтсменам.

Увидев нас, он энергично замахал нам рукой:

— Эй, ребятки, идите сюда!

Мы подошли поближе и остановились метрах в пяти от костра. Яхтсмен, помешивавший варево в котелке, опасливо покосился на Топу:

— Не кинется?

— Нет, — ответил я. — Он спокойный. Топа, сидеть!

Топа сел и, склонив голову набок, стал с любопытством рассматривать путешественников.

— Вот! — заявил смотритель маяка, указывая на нас. — Сыновья начальника заповедника. Можно сказать, главного человека в наших краях! У них и спросите.

— О чем спросить? — осведомился второй яхтсмен, подтаскивавший к костру хворост и высохший топляк.

— Спросите, есть ли при заповеднике научная станция. — Он повернулся к нам. — Есть? А?

— Ну есть, — ответили мы.

— И при научной станции специальный водоем, типа садка? В который иногда рыбу очень издалека привозят изучать, как она приживется в наших условиях.

— Ну есть, — опять подтвердили мы.

— Вот! — торжествующе провозгласил смотритель. — Оттуда она и взялась!

— Кто? — спросил Ванька. Ведь мы не слышали начала разговора.

— Черноморская акула, — со смешком ответил третий яхтсмен, в этот момент перекатывавший огромный камень, чтобы придавить им растяжку палатки. — Виссаверин… тьфу, Виссарион Северинович уверяет, что сам ее поймал.

Я что-то не помню никакую черноморскую акулу… — нахмурился Ванька. Что до меня, то я похихикивал в кулак.

— Так это ж был строго секретный эксперимент! — завелся смотритель маяка. — Никому было знать не положено, даже вам! Я и сам никогда не узнал бы, если бы эта тварь не запуталась в моих сетях! Ох, перетрухнул я тогда! Я потом еще больше удивился.

— Где же она теперь? — осведомился первый яхтсмен — тот, что занимался готовкой.

— Съели, — скорбно сообщил смотритель маяка. — Народ-то у нас жуть какой голодный! Я ее на берегу оставил, за тачкой пошел, потому что на себе ее было не унести, а возвращаюсь — всю уже на куски растащили. Потом говорили, что мясо жестковатое и странно попахивало, хотя ничего, есть можно.

Яхтсмены расхохотались:

— Ну ты, дед, даешь!

— Точно говорю, — обиделся смотритель маяка. — У меня плавник остался, потому как несъедобный и на берегу его бросили. Могу предъявить. Я-то думал из всей рыбины чучело сделать, да вот не довелось… Но я к тому все это, что вы все-таки с оглядкой здесь купайтесь. Все-таки центр научных экспериментов рядом, мало ли что. А вдруг эта акула акулят наплодить успела, перед тем как я ее поймал?

Мы с Ванькой ловили полный кайф.

— Даже если б это так было, — заметил второй яхтсмен, — то они бы давно погибли. Летом здешняя вода бывает слишком холодной для акул, а уж зимой, подо льдом, они бы точно гикнулись.

— Кто знает, кто знает… — покачал головой смотритель маяка. — Может, это был эксперимент по выведению морозоустойчивой породы акул!

— Зачем? — удивился третий яхтсмен.

— Как «зачем»? — в ответ ему удивился смотритель (и его удивление выглядело несколько преувеличенным, по правде говоря). — Чтобы создать экологическое равновесие. Чтобы, скажем, лишних щук подъедали, если щука слишком расплодится. Да мало ли для чего?

Яхтсмены опять расхохотались:

— Ой, дед, ты любого уморишь!.. Ладно, давай к нашему столу.

— Это я всегда с превеликим удовольствием, — откликнулся смотритель, присаживаясь к костерку и принимая миску, ложку и стакан.

Один яхтсмен стал разливать похлебку по мискам, другой зашел в воду и вытащил охлаждавшиеся у самого берега бутылку водки и пластиковую полуторалитровую бутыль минералки. Увидев эти бутылки, смотритель довольно крякнул (не из-за минералки, надо полагать).

— А вы, ребятки, что ищете? — повернулся он к нам.

— Так, гуляем, — ответил я. — Вообще-то мы хотели найти разбитую лодку.

— Разбитую лодку? Зачем?

— Чтобы ее отремонтировать и сделать своей.

— И еще мы хотели заглянуть к вам на маяк, — добавил Ванька. — Ведь мы никогда там не были!

Смотритель кивнул:

— Насчет разбитой лодки, пошарьте вон за тем ивняком. По-моему, там догнивала какая-то рухлядь. А насчет того, чтобы маяк поглядеть, так я буду на месте через часок… с лишним, — поправился он, смерив бутылку оценивающим взглядом. — Если прогуляете до этого времени, милости прошу.

— Спасибо, заглянем, — сказал я. — Пойдем, Топа!

Топа тут же поднялся и бодро пошел рядом со мной. Он знал, что, когда мы отойдем метров на сто, я отпущу его с поводка и он опять сможет бегать на воле. Мы обогнули мысок и маяк, вышли на утоптанную дорожку к ивняку, за которым начиналась небольшая рощица. Я отпустил Топу.

— Как же здорово, когда никто не поет! — блаженно вздохнул Ванька.

Я кивнул, хотел что-то ответить, но тут Топа, бежавший метрах в десяти впереди, вдруг замедлил ход, потом вообще остановился и утробно зарычал. Обрубки его ушей (кавказцам ведь купируют уши) задергались, а шерсть на загривке стала дыбом.

Мне показалось, что Топа готов сорваться с места и броситься в гущу ивняка на неведомого врага, и я его негромко окликнул:

— Топа, стоять!

Топа замер на месте и даже свое рычание постарался обуздать, лишь в глотке у него продолжало еле слышно клокотать, словно Топа был закипающим чайником. Я опять взял Топу на поводок и почесал его за ухом.

— Молодец, хороший пес! Теперь веди нас, только тихо!

— Что там такое, по-твоему? — шепотом спросил Ванька, когда мы почти крадучись пошли дальше.

Я пожал плечами:

— Не знаю. Но сейчас все выясним. Ведь с Топой нам ничего не страшно!

Глава II

Два местных «экспоната»

Мы продвигались по самому краю тропинки, чтобы, если что, сразу шмыгнуть в кусты. Не потому, что мы чего-то боялись — Топа не дал бы нас в обиду! — но не стоило до поры до времени выдавать свое присутствие.

Мы выбрались на пригорок над берегом. Здесь ивняк кончался, а берег изгибался вовнутрь, образовывая небольшой затончик, со стороны воды почти полностью укрытый от глаз. С берега защитой этому местечку служили деревья, да и вообще вероятность того, что этими местами кто-то пройдет, была очень мала. Жилых домов в этой части острова не было, а грибники и собиратели брусники прошли бы метрах в ста от берега, потому что ближе для них начиналась довольно бесплодная полоса. Словом, наведаться в бухточку мог один человек за несколько дней. Это нас, понимаете, угораздило попасть туда как раз «вовремя».

Мы прильнули к земле и осторожно выглянули с пригорка вниз.

— Фью? — почти неслышно присвистнул Ванька. — Так это ж эти два придурка!

На берегу, у самой воды, мы увидели двух парней, которых отец язвительно называл «местными экспонатами», а Ванька охарактеризовал намного проще. Первый — Мишка Чумов, полный «тормоз» лет шестнадцати-семнадцати. Семейка Чумовых была еще та! Совсем недавно Мишкиного старшего брата посадили. Отец арестовал его за браконьерство, а во время следствия добавились и незаконное хранение и использование огнестрельного оружия и куча других статей. Мишка тогда грозился поджечь наш дом. Это вообще был стиль его семейки, недаром на острове их так и называли — «поджигатели». Чуть что было не по ним — например, кто-то ловил их, когда они обирали чужой огород, ведь они тащили все, что плохо лежит, и угрожал сдать в милицию, — как они с ехидной улыбочкой отвечали: «Ну, сдай. А что потом с твоим домом будет, знаешь?» И люди отступались, потому что страшнее пожара в сельской местности ничего нет, а Чумовы не постеснялись бы выполнить свою угрозу. Они были полностью оторванные, чумные — точно по фамилии, семья их была довольно многочисленной, человек восемь, а со всякими двоюродными и троюродными братьями и дядюшками и за два десятка переваливало, и терять им было нечего. Ну, занялось бы так, что огонь перекинулся бы на несколько домов, в том числе и на их нищую халупу, — они бы нашли, где жить. А если б кого-то из них все же посадили, то уж кто-то из родственничков обязательно подпустил бы обидчику «красного петуха». Их побаивались даже местные крупные бандюги. Еще бы! Ведь если тебе подожгут иномарку или новенький коттедж, то можно потом и грохнуть поджигателя, да что толку? Денег с них не взыщешь, а покупать новую машину или восстанавливать дом — себе дороже. Старший брат Мишки — тот, что сейчас сидел, — как-то стащил новенький радиомагнитофон из машины крупнейшего местного «авторитета» — и то сошло. Мы никак в толк взять не могли, вправду ли Чумовы не боятся смерти, зная, что кто-то из родственничков за них отомстит, или они такие недоумки, что просто не понимают, что их по натуральному могут угробить? Они и жили сегодняшним днем — могли пропить последнее из своей халупы, даже кусок шифера с крыши, а завтра отправиться выглядывать, где можно «свинтить» другой кусок шифера и что-нибудь такое, что можно загнать и пропить.

Как бы то ни было, отец в отличие от местных «крутых» не спасовал перед Чумовыми. Старший Мишкин брат сел надолго и крепко, а вся его родня боялась и близко подходить к нашему дому. В общем, даже Чумовы с их тараканьими мозгами (или, как говорит отец, «с тараканами в мозгах») уяснили себе, что хозяин заповедных лесов и вод, обступающих остров со всех сторон, может вломить им так, что даже они не очухаются.

Вторым «придурком» или «экспонатом», как хотите, был парень постарше, по кличке Шашлык. Кажется, звали его Вовкой, а кличка, наверно, была образована от фамилии Шлыкин. Стали его сперва называть, с юморком, «Шашлыкин» вместо «Шлыкин», а потом сократили до «Шашлык». Я так понимал.

Интересная история была у этого Шашлыка. Совсем недавно он перед такими, как Чумовы, нос драл и щедрой рукой дарил десятки на самогонку. Дело в том, что он был двоюродным братом крупного местного «авторитета» по кличке Конь. Этот Конь контролировал свой кусок Города, а вообще-то специализировался на улаживании разборок. Он и его «бойцы» выступали тогда (не безвозмездно, конечно), когда кто-нибудь обращался к ним с просьбой уладить дело «по справедливости»: долг там взыскать или приструнить конкурента, который нечестными способами перебивает право на аренду кафе или оптового склада…

Разумеется, под крылышком Коня Шашлыку жилось как у Христа за пазухой. Сам-то Шашлык был бестолковый балбес и умел только денежки прогуливать и проматывать, но в Коне родственные чувства были сильны, поэтому он и на жизнь хорошо отстегивал своему братцу, и в обиду никому бы его не дал. Если Шашлык начинал задираться и качать права, люди спешили уйти, самого-то Шашлыка можно было сделать одним ударом, но ведь потом Конь приехал бы разбираться…

А потом Коня убили. Насчет того, кто это сделал, слухи ходили разные. Одни говорили, что Конь подгадил московской мафии, у которой были кое-какие свои интересы насчет транзита товаров через наш город. Мол, увлекся и наехал взыскивать долг на один железнодорожный склад, который лучше было не трогать, а с московской мафией шутки плохи, ее сила против силы «авторитета» небольшого городка — это разница в весовых категориях наподобие Слона и Моськи. Другие утверждали, что Коня прибрал Степанов — крупнейший босс города, владелец главного рынка, который он создал из отреставрированных и модернизированных торговых рядов восемнадцатого века (даже стеклянный купол возвел над четырехугольником внутреннего двора, образуемого красивыми галереями с рельефными колоннами) и других точек, буквально «заводов, газет, пароходов», потому что и два завода у него теперь имелись, и одну из местных газет он контролировал, и старый экскурсионный пароходик приобрел, поставив на причал возле центральной пристани и превратив в очень толково отделанное бар-кафе, работающее почти круглосуточно. Ведь туристские теплоходы приставали в нашем городе в любое время суток. Степанов давно разошелся с криминальным бизнесом вроде рэкета, с которого начинал, и старался жить «по закону», но уж очень он не любил, когда ему нагло переходили дорогу. Тут в нем «взыгрывало ретивое». А Конь вроде бы возомнил, что с самим Степановым может справиться…

В общем, в один прекрасный день к Коню подошли на улице двое очень вежливых молодых людей и завели с ним вполне дружелюбный разговор о «деловом предложении». Охрана сначала напряглась, но молодые люди держали себя очень скромно, да и на вид казались слабаками, не представляющими опасности. И вот когда охрана расслабилась, молодые люди выхватили невесть где спрятанные легкие автоматы и изрешетили и самого Коня, и всех тех охранников, у кого рука дернулась за пистолетом. Потом они очень спокойно удалились. Все так обалдели, что даже не подумали их задерживать. Убийцы, естественно, словно в воздухе испарились. Как ни искали, не смогли установить, кто они такие, как прибыли в наш город и как уехали.

После этого для Шашлыка наступили трудные дни. Он-то привык жить на широкую ногу, да еще имея надежную «крышу», и до него не сразу дошло, что лафа кончилась. Сначала он занимал деньги направо и налево — в основном у бывших дружков Коня, — и какое-то время ему давали, по старой памяти. Но потом ему намекнули, что вообще-то долги надо отдавать. Он страшно удивился, решив, что это шутка. Но когда его в первый раз избили, выбив при этом два зуба, даже ему стало ясно, что шуткам хана. Ему удалось как-то рассчитаться с основными долгами, отдав все, что можно было отдать, в том числе массивный золотой перстень с печаткой, который некогда подарил ему Конь. С тех пор он болтался по городу и окрестностям, готовый стибрить все, что плохо лежит, клянча у знакомых сигареты и все больше сближаясь с местным отребьем.

— Докатился Шашлык! — прошептал я. — Вместе с Чумовыми ворует, это ж надо!

Топа продолжал порыкивать. И Мишку Чумова, и Шашлыка он терпеть не мог. Да, Топа разбирался в людях, это точно!

— А лодку они в скупку поволокут, факт! — прошептал Ванька.

Шашлык и Чумов сидели на большой алюминиевой лодке, которую они вытащили на берег, и курили сигарету без фильтра — одну на двоих, аккуратно передавая ее друг другу после каждой затяжки. Что Ванька имел в виду, мне было понятно с полуслова.

С тех пор как в нашем городе открылись пункты приема лома цветных металлов, владельцы чего-либо алюминиевого дрожали за свою собственность. По берегу уже лодок двадцать свинтили. Еще бы, ведь на пунктах за алюминий давали семь рублей за килограмм, а алюминиевая лодка весит больше двухсот килограммов. Полторы тысячи рублей — сумасшедшие деньги для наших мест! Лодки обычно выдерживали где-нибудь от недели до месяца, потом резали на такие куски, чтобы лодку нельзя было опознать, и волокли в скупку. Кроме лодок, обдирали алюминий с крыш беседок, воровали кастрюли и тазы, а также охотились за другими ценными металлами. Один ворюга погиб, когда залез на столб высоковольтной линии и попробовал срезать несколько пролетов проводов — ведь это ж медь! Но его смерть не остановила других. Прошло совсем немного времени, и одно из дальних городских предместий (практически деревня, включенная в черту города) осталось без электричества: воры обрезали целый километр проводов с линии, подающей электроэнергию.

Как только городские власти не пытались бороться с этим безумным разгулом воровства! Милиция совершала регулярные рейды, и, если в скупке обнаруживалась хоть одна краденая вещь, скупщиков лишали лицензии. Но это не помогало. Лицензия оформлялась на новых, «незапачканных» людей, и все возвращалось на круги своя. В конце концов решили просто закрыть эти пункты. Но и это не помогло. Появились подпольные пункты. Подпольные скупщики давали дешевле — скажем, не семь рублей за кило, а пять или даже четыре, — а потом гнали грузовики туда, где пункты приема продолжали работать. Иногда в какой-нибудь крупный город за двести — триста километров от нас. Милиции удалось задержать один такой грузовик.

Мы знали про все это, потому что про это знали все, — об этом непрестанно говорила вся округа.

Словом, было понятно, откуда у Шашлыка и Мишки Чумова взялась алюминиевая лодка и что они собираются с ней делать.

— Может, напустить на них Топу и задержать их? — предложил Ванька.

Топа энергично завилял хвостом, полностью поддерживая это предложение.

— Подождем, — шепнул я в ответ, — посмотрим, что они будут делать. А главное, посмотри туда.

Чуть в стороне от «экспонатов» и их добычи лежала на песке старая деревянная лодка, перевернутая вверх дном. Днище у лодки сгнило наполовину, в нем виднелась большая дыра.

— Наверно, именно ее имел в виду смотритель маяка, — добавил я. — Починить ее нам по силам, в сарае найдем подходящие доски, напилим до нужной длины, наколотим, потом проконопатим… Нормально поплывет!

Ванька стал внимательнее рассматривать деревянную лодку. В это время Шашлык докурил сигарету так, что и окурка почти не осталось, и с сожалением бросил микроскопический окурок на песок.

— Ну? — спросил Чумов.

— Палки гну! — отозвался Шашлык. — Ждем до вечера.

Тон у него был властным, почти надменным. Видно было, что ему приятно ощущать себя боссом хотя бы над Мишкой Чумовым. А Мишка принимал его лидерство. Ведь у Шашлыка мозгов было чуточку поболее, чем у Мишки, да и старше он был.

— А можа… — неуверенно заикнулся Мишка (он часто глотал окончания слов, вот и теперь у него получилось не, «может», а «можа». — А можа, распилить его быстренько, сдать, да и дело с концом?

— Ни в коем разе! — уверенно возразил Шашлык. — Тут дельце покрупнее светит…

— Ну да, светит… — проворчал Мишка. — Только до вечера дожить надо… Жрать охота, да и похмелиться тоже… И курить… А к вечеру мы бы что другое придумали.

— Что ты придумаешь? — огрызнулся Шашлык. — И гляди, какое тут идеальное место для старта! Другую посудину еще перегонять надо будет!

— А то бы быстро сволокли эту фиговину к деду, уж рублей восемьсот он бы нам точно отстегнул, — продолжал ныть Мишка. — По четыреста на брата, охренеть можно! И тогда даже не надо будет вечером затеваться…

— Ага, дед нам большое спасибо скажет, если мы к нему среди бела дня припремся! — язвительно возразил Шашлык. — И потом, пойми ты, дурья башка, что нам светит намного больше четырехсот рублей на рыло. И к тому же сегодня лодку вообще толкать нельзя. Минимум неделю ей надо отстаиваться, если мы решим ее сдавать.

— А я бы прямо сегодня и толкнул… — мечтательно проговорил Мишка.

— Вот и попался бы! И хорошо, если милиции. Если мы сегодня лодку погоним, то, думаешь, дед не догадается, чья она? Да он нас самих сдаст, чтоб ему не вломили за соучастие!.. Ладно, пошли. — Шашлык встал. — У, гад! Будет знать, как с меня долги требовать! — И он вдарил по лодке ногой, вымещая на ней свою злость на ее хозяина.

— Ты потише, — испуганно сказал Мишка. — А то кто услышит…

— Да кто нас тут услышит! — отмахнулся Шашлык. — Чудик ты, Мишка! То готов лодку опрометью к деду волочь, то лишний звук издать боишься! Пошли!

Он вынул весла из уключин и запрятал их в кусты, а потом пошел прочь, не глядя, идет ли за ним Чумов. Чумов поколебался, с сожалением посмотрел на лодку, а потом рысцой поспешил вдогонку.

Не знаю, кому повезло больше, им или нам, что они направились в противоположную от нас сторону, к дороге на пристань и к деревеньке Лучники возле пристани — основному поселению на острове. Мы выждали, пока они исчезнут в дальнем перелеске, а потом спустились в бухточку.

Я отпустил Топу, и он сразу принялся обнюхивать всю землю вокруг. Он все еще был недоволен, что ему не дали попробовать на зубок двоих «экспонатов», но порыкивать перестал. Кажется, он вычитывал по следам что-то очень интересное.

— Классная лодка! — сказал Ванька, осматривая добычу Шашлыка и Чумова. — Почти катер… Ну да, вон отверстия для стоек под навес и ветровое стекло, а вон место для установки мотора. Наверно, когда на ней смонтирована брезентовая каютка да на моторчике идешь, это вообще шик получается!.. — Он повернулся ко мне. — А «дедом» они называют хозяина одной из подпольных скупок, факт..

— Факт, — согласился я. — И есть другие занятные факты. Они поперли эту лодку у какого-то бандюги, и если он теперь выяснит, кто это сделал, то им не позавидуешь!

— Почему ты так решил? — спросил Ванька.

— По нескольким причинам. Во-первых, — я стал загибать пальцы, — сейчас, когда лодки уводят не глядя, хоть на минуту оставить лодку без присмотра может лишь тот, кто знает: его-то имущество никто не тронет, чтобы потом плохо не было! Во-вторых, Шашлык упомянул, что этот человек вышибал из него долг и, надо полагать, вышиб, раз Шашлык такой злой! А долги из Шашлыка вынимали очень крутые ребята. И в-третьих, Шашлык упомянул, что если «дед» узнает, чья это лодка, то сдаст их этому человеку, чтобы самому не влипнуть, и это будет намного хуже, чем если их поймает милиция! Складываем все вместе и получаем: они умыкнули лодку у сурового мужика, перед которым робеют скупщики краденого и который запросто в землю урыть может.

— Точно! — восхитился Ванька. — Я бы, конечно, и сам до всего этого додумался, но ты молодец, что первым сообразил, — добавил он.

— Но ведь и это еще не все, — сказал я. — Кажется, Шашлык понимает, что владелец лодки оповестит все подпольные скупки и ему станут докладывать обо всех, кто приносит куски алюминия, похожие на разрезанную лодку. И, услышав про Шашлыка с Чумовым, владелец лодки сразу сообразит, кого трясти.

Поэтому Шашлык хочет выдержать лодку подольше, а сегодня использовать ее для какого-то дела…

— Ну да! — кивнул Ванька. — Он ведь говорил, что отсюда удобно стартовать. Но куда? То, что они затевают вечером какую-то пакость, это явно. Знать бы какую… Может, вечером мы тихо улизнем и проследим за ними?

Я задумался:

— Вряд ли у нас получится. Они пойдут по воде, поэтому нам надо будет держаться подальше. Ведь они будут все видеть на километр вокруг… Правда, темнота, да еще если туман упадет… Но тогда мы их потеряем, если хоть чуточку от них отстанем. А подходить вплотную опять же нельзя. Словом, как ни крути, а лажа получается. И Топа не сможет взять их след на воде…

— Это верно, — со вздохом согласился мой братец. — Эх, если бы ты, Топа, мог чуять след в воде… Ой, смотри, по-моему, он унюхал что-то очень важное!

Топа, изучив все вокруг, теперь тщательно исследовал алюминиевую лодку. Вид у него был очень сосредоточенный — если бы он был человеком, мы бы сказали, что он задумчиво хмурится на пороге какого-то озарения.

— Ты что, Топа? — спросил я.

Топа вильнул хвостом, потом сунул голову через борт лодки и стал тщательно обнюхивать лодку изнутри. Казалось, он вот-вот покачает головой и скажет: «Ну и ну!»

— Да, лодка, похоже, и впрямь совсем не простому человеку принадлежала… — сказал Ванька. — Эх, Топа, если бы ты умел говорить!

Топа виновато глянул на Ваньку: извини, мол, не умею, — и продолжил обследование.

— Послушай! — Я хлопнул себя по лбу. — Ведь если Топа запомнил запах хозяина, то мы сможем установить, чья это лодка.

— А где мы будем искать? — спросил Ванька.

— Понятно где! Вокруг гаражей и котельной! Все местные крутые в основном тусуются там?

— Отправляться на берег? Сегодня уже не успеем, — прикинул Ванька, глядя на солнце. — А с этой лодкой надо что-то решать уже сейчас.

— А что решать? — сказал я. — Давай перегоним ее в другое место и спрячем. Когда мы найдем ее хозяина, то просто скажем, что видели лодку там-то и там-то. Он приедет за ней и заберет ее. Закладывать Шашлыка и Чумова мне как-то не по нутру.

— Ну да! — сказал Ванька. — Если хозяин лодки не прибьет их насмерть, то они потом на нас отыграются. А мне не нравится ни то, ни другое… И куда мы ее перегоним?

— Осмотрим берег и решим, — сказал я.

Пятнадцатиминутной прогулки вдоль берега нам хватило, чтобы найти подходящее место: в соседней бухточке ветви растущих у самой воды ив образовывали густой шатер. Загнать лодку под этот шатер — и ее никто не разглядит ни с воды, ни с берега.

Мы вернулись за лодкой, столкнули ее в воду, достали из кустов весла и перегнали лодку в соседнюю бухту, где привязали к стволу самой ближней к воде ивы. Лодка исчезла под свисающими ветвями, спрятанная ими даже еще лучше, чем мы надеялись. Потом мы вернулись и стали осматривать деревянную лодку с раздолбанным днищем.

Она оказалась не такой гнилой, как мы боялись. Я нашел в кармане кусок веревки и снял размеры дыры, завязывая на веревке узелки.

Нормально! — сказал я. — На самом деле работы будет немного. Вечером нарежем доски по размеру, а завтра прикатим сюда с досками, гвоздями, дегтем, краской и прочим.

— Прикатим? Хочешь сказать, поедем на велосипедах?

— Ну да. Тащить весь груз на себе будет не очень приятно, а с тачкой мы тоже замучаемся на всех этих кочках, камнях и ухабах.

— Я не о том, — сказал Ванька. — А если Фантик захочет с нами пойти? Ведь у нас всего два велосипеда!

— Ну, повезем Фантика на багажнике… Хотя нет, оба багажника будут заняты. Ну, тогда поведем велосипеды в руках — это все равно будет намного легче, чем тачку катить!

— Так и сделаем, — одобрил Ванька. И хихикнул: — Представляешь, как вечером эти два придурка будут метаться по берегу? А завтра мы вернем лодку хозяину. И все равно не понимаю… — Он подошел к самой воде. — Почему это самое удобное место? Дальний берег — вон он, еле виден, да и ничего интересного для воров там, по-моему, нет. Может, они должны с кем-то встретиться на воде?

— Не наша забота! — сказал я. — Пойдем лучше к смотрителю маяка. Прошло уже намного больше часа.

Глава III

На маяке

Выйдя из ивняка на открытое пространство, мы еще издали заметили, что возле яхты теперь возятся три фигуры и ни у одной из них волосы не отсвечивают сединой. Значит, смотритель маяка ушел к себе. И мы свернули на мысок, к маяку.

Маяк этот был, конечно, намного меньше морских, но все равно ничего себе. Насколько мы могли судить по узким вытянутым окошкам, в нем было три этажа. Или, кажется, правильнее говорить «три уровня»?

И на крыше стоял мощный фонарь, настоящий прожектор, светивший и вращавшийся по ночам.

Дверь была приоткрыта. Мы привязали Топу к железному кольцу, укрепленному в стене неподалеку от двери (не знаю, для чего было нужно это кольцо, но привязывать к нему собаку очень удобно), и зашли внутрь.

В первой комнатке не было ничего особенного. Скамьи, какие-то шкафчики с необходимым инструментом и приспособлениями, кривоногий стол. По крутой железной лесенке мы поднялись на второй этаж.

В комнатке второго этажа обстановка была вполне домашней. На столе у стены стояли электроплитка и несколько кастрюль, над столом — полочки с кухонной утварью и продуктами, стулья, над тахтой укреплены ночник и полочка с несколькими потрепанными книжками и стопкой газет.

И на тахте сладко спал Виссарион Северинович.

Мы остановились в смущении, не зная, как быть. Но видно, у смотрителя маяка сон был чуткий — он резко присел и поглядел на нас. Возможно, его разбудили наши гулкие шаги по сварной лестнице.

— Привет, ребята! — сказал он. — А я тут прикемарил маленько.

Он встал, проверил, есть ли вода в чайнике, поставил чайник на электроплитку.

— Сейчас крепкого чайку глотнем! — провозгласил он. — Хорошие ребята эти яхтсмены, как их: Серега, Алик и Павел. Надо уметь вовремя подключиться к компании и вовремя уйти, чтобы в тягость не стать. Момент почувствовать, когда и ты уже живот набил, и путешественники хотят побыть сами по себе, никто посторонний им уже ни к чему. Хорошего собеседника всегда с радостью примут, но и самый хороший собеседник не должен становиться назойливой мухой, иначе грош ему цена!.. — Тараторя таким образом, он доставал чашки и заварку, сахар и ложки, подвигал стулья к столу. — А если ты сегодня не был в тягость, то, значит, и завтра у этих людей можно будет немножечко подкрепиться, как учил нас наш вождь и идейный вдохновитель Винни-Пух!

Мотайте это на усы, ребятки, на усы, которых у вас еще нет, но обязательно вырастут. Никому бы другому я не поведал с такой откровенностью, как надо стараться ради брюха, но вам я открываю мою самую страшную тайну!

— Неужели самую страшную? — недоверчиво спросил Ванька.

— Ну, может, еще две-три страшные тайны найдутся! — усмехнулся смотритель маяка. Похоже, после выпитого он еще был малость навеселе, несмотря на то что «покемарил».

— Интересно какие? — сказал я.

Смотритель маяка призадумался:

— Ну, например… Впрочем, давайте чайку глотнем. А там можно будет и погуторить.

Мы уселись за стол и стали пить чай.

— Ну, как лодка? — спросил Виссарион Северинович. — То, что вы искали?

— Да, вполне, — ответил я. — Ее довольно просто привести в порядок. Не знаете, чья она?

— Да ничья, — хмыкнул смотритель. — И быстро поправился: — То есть теперь ничья.

— Как это «теперь»? — поинтересовался Ванька.

— Ну, был у нее хозяин — и нет. Не стало.

— А куда он делся? — продолжал допытываться мой братец.

— Пристрелили, — коротко ответил смотритель.

Мне показалось, я заметил в его глазах хитрый блеск.

— Бросьте! — Мой братец поперхнулся чаем. — Кто пристрелил?

— Милиция. Спецподразделение, работающее на воде. На этой лодке ходил за товаром известный бандит и контрабандист. Но за ним давно следили и как-то поставили засаду. Ночью, естественно, это было. Он включил мотор и стал уходить — на лодке тогда и мотор был, а так-то он ходил на веслах, чтоб шуму не было. Думал уйти с озера по мелким речушкам, которые все такие извилистые и где милицейским катерам пришлось бы сбрасывать скорость, но его догнали и прижали к берегу. При этом они из тяжелого пулемета стрельнули, с высокой палубы патрульного катера, и разнесли днище лодки — отсюда и эта дыра. Так что уплыть далеко он все равно не мог. Ну, он совсем озверел и стал палить из автомата и двух пистолетов. В завязавшейся перестрелке его ранили насмерть. Я-то ничего понять не мог: посреди ночи шум, грохот, очереди, огни палубных прожекторов по воде мечутся. Утром набрался духу, пошел в ту сторону, а там уже следственная группа работает. И старший следователь сказал, кивнув на лодку: «Слышь, Севериныч, ты бы рухлядь эту на дрова изрубил, чтоб берег не засоряла». И уехал. Вот с тех пор и лежит.

— Почему ж вы на дрова не изрубили? — с подозрением спросил я.

— А зачем мне дрова? — пожал плечами смотритель. — Что мне ими топить?

Мы с Ванькой оглянулись по сторонам. И в самом деле, печки нигде не было — даже «буржуйки».

— Как же вы зимой живете? — спросил Ванька.

— А вот это, — широко улыбнулся смотритель, — и есть моя вторая страшная тайна. — И после эффектной паузы он разъяснил: — Я государство обворовываю.

— Как это? — удивились мы.

— А вот так. Маяк содержит государство, вот и за электричество оно платит. С холодами я включаю электрокамин, а то и два — и тут жара, как в Африке. В доме счетчик накрутил бы на жуткую сумму, не разбалуешься электрообогревом, а тут мне все выходит бесплатно. И нечего бояться, что пробки полетят, — ведь маяк объект повышенной важности, вот ему и положено усиленное электрическое питание. Он снабжается не через общеостровной трансформатор, а по мощному кабелю, проведенному прямо из города. Так что можно и четырехваттник включать, но мне и двухваттника во как хватает? — Он чиркнул ладонью по горлу и опять улыбнулся. — Вот это я и называю обворовывать государство.

— Но ведь вам, наверно, это положено… — неуверенно проговорил Ванька.

— Может, и положено, — пожал плечами смотритель. — Я не спрашивал, чтобы, не дай Бог, на жилую комнату отдельный счетчик не поставили. Поэтому дрова мне ни к чему.

— Но ведь у вас и свой дом есть? — уточнил я.

— Есть, — кивнул смотритель. — Но я в нем мало бываю, мне здесь как-то привычней. А в деревне я только с огородом вожусь. А если дрова нужны, так лучше завалить сухую березу или сосенку рядом с деревней, чем через весь остров переть. Я как три года назад запас дров сделал, так мне еще лет на пять хватит. Если, конечно, соседи дрова не приворовывают. Но вроде не замечал.

— Ясно… — Ванька задумался. — Скажите честно, насчет этого застреленного контрабандиста — это ведь «пуля», да?

— При чем тут «пуля»? — притворно возмутился смотритель. — Говорю вам, лодка ничья, ремонтируйте ее спокойно и плавайте. А по поводу «пуль»… Пули там были вокруг лодки, настоящие. Пули и стреляные гильзы. Правда, их милиция тщательно собрала, как вещественные доказательства, но, я думаю, вы там одну или две все равно найдете, если пороетесь потщательней. И убедитесь, что я правду говорю!

Ванька почти поверил. Я — нет. Я был убежден, что, если завтра утром мы там пошарим на берегу, обязательно найдем одну-две стреляные гильзы, которые смотритель подкинет в эту ночь. За Виссарионом Севериновичем водилась слава, что он любит подкреплять свои выдумки «бесспорными доказательствами». Однажды… Но не буду рассказывать. Вокруг одной своей выдумки он так ловко накрутил «вещественные доказательства», что она даже в программу «Время» попала как небольшая сенсация. Поэтому не стану его разоблачать, а то тележурналистов, которые эту сенсацию на всю страну подали, просто перекосит.

— Словом, завтра мы отремонтируем лодку, — сказал я. — Скажите, а можно поглядеть верхний этаж? Ну, все управление маяком?

— Пожалуйста! — Смотритель бодро поднялся на ноги. — Полезли!

Мы поднялись на самый верх по таким же железным сварным лесенкам.

Здесь помещеньице было поменьше, ведь маяк сужался кверху, а окна — намного больше размером, чтобы хороший обзор открывался на все четыре стороны. Мы увидели всякие механизмы, пульт с рубильниками и кнопками.

Вот этот рубильник, — стал объяснять смотритель, — включает главный прожектор, эта кнопка — запускает его вращаться, это — регулировать скорость вращения, а это — объем вращения, так сказать. Ну, чтобы прожектор описывал не полный круг, а полукруг и шел в обратную сторону. Это — включение сирены. На совсем туманные и ненастные дни, когда прожектора можно и не разглядеть. А это — включение радиосигнала, который зажигает свет на световых бакенах.

— Здорово! — Ванька был в восторге. — Вот бы самому все повключать!

— Что ж, — сказал смотритель, — если родители отпустят вас как-нибудь на ночь, я дам вам поуправлять маяком. Это довольно просто.

— Класс! — Ванька был на седьмом небе от такой перспективы. А мне пришла в голову новая идея.

— Так световые бакены управляются от вас? — спросил я.

— Разумеется, — кивнул Виссарион Северинович.

— Это хорошо… Видите ли, нам лодка нужна не просто так.

— А зачем? — сразу заинтересовался смотритель.

— Мы хотим сыграть в катастрофу «Титаника»? — выпалил Ванька.

— Гм… — смотритель почесал подбородок. — И что же будет айсбергом?

— Мы думали, световой бакен, — объяснил я. — Мы на него легонько натолкнемся, а потом будем «спасаться». Вот я и подумал… Если бы мы с вами договорились на определенное время, на девять или, там, на десять вечера, чтобы вы минут на десять выключили бакены, и мы бы врезались в полной тьме? Ну, чтобы все было совсем натурально. А потом вы почти сразу их включите, чтобы мы видели, где мы и куда нам выгребать и спасаться.

— Интересная мысль, — сказал смотритель. — Вообще-то можно. Но вы уверены, что сумеете точно уложиться по времени?

— Мы будем крутиться неподалеку, — объяснил я. — И, как только бакены погаснут, устремимся к ближайшему и «столкнемся с айсбергом». Нам понадобится не больше пяти минут!

— Давайте попробуем, — согласился смотритель. Видно было, что эта идея пришлась ему по душе — как всякий розыгрыш. — Только вот что… Если в назначенное время будет проходить теплоход или баржа, я не имею права отключать бакены. Тогда притормозите и ждите, пока судно пройдет. Задержка выйдет минут на пятнадцать — двадцать.

— Это не страшно, — сказал Ванька, которому моя идея очень понравилась.

— А теперь скажите мне… честно, если сможете, — сказал смотритель. — Кого вы хотите «наколоть»? Ведь вы не для себя одних эту хохму устраиваете, так?