— Ну ладно, мистер гений, как насчет остального? «Когда заходящая звезда находит розу, пронзает деревянный крест и превращает серебро в золото. Найди место, которое образует адрес несуществующего места, указывающий на то, где находится другое место».

Он уже размышлял над этим. Его внимание было приковано к прямоугольной полосе пола, ведущей к вогнутой стене позади алтарного престола, над которым был установлен полусферический купол, так называемый бочарный свод или алтарная сень. По трем сторонам алтаря симметрично возвышались ионические и коринфские колонны, образуя каменные ниши, в которых располагались королевские гробницы. Стены алтарного пространства были украшены пятью фресками. Все было задумано так, чтобы привлечь взгляд прихожанина к величественной барочной дарохранительнице, установленной на главном престоле.

Протолкавшись через толпу слоняющихся по церкви туристов, Малоун подошел к дальнему концу народного алтаря. Вход в алтарь был перекрыт толстыми бархатными канатами, установленная рядом табличка сообщала, что дарохранительница, сделанная из чистого серебра, создана в период между 1674 и 1678 годами ювелиром Жуаном ди Созой. Даже с расстояния в пятьдесят футов серебряный сосуд с богатым орнаментом поражал воображение.

Малоун повернулся и посмотрел назад, через неф, мимо колонн и рядов скамей для прихожан. Его взгляд был направлен на нижний клирос, под которым они прошли, войдя в церковь.

А затем он увидел то, что искал. Оно находилось на верхнем клиросе, позади толстой каменной балюстрады. Со стены, с высоты в пятьдесят футов, на него смотрел огромный глаз — круглое окно диаметром в десять или даже больше футов. Посередине окна сверкали вертикальные стойки и ажурные витражные переплеты. Ребра свода изогнутой тропинкой тянулись к окну и растворялись в его сиянии — ослепительном, как свет театрального софита, и заливающем все внутреннее пространство церкви.

Архитектурный элемент, типичный для многих церквей Средневековья и названный по его форме.

Окно-роза. Оно выходило на запад. И в конце дня сияло, словно солнце.

Но и это еще было не все.

Посередине балюстрады верхнего клироса высился большой крест. Малоун шагнул вперед и увидел, что крест стоит прямо напротив окна. Сияющие солнечные лучи омывали его и текли в неф.

«Где заходящая звезда находит розу, пронзает деревянный крест и превращает серебро в золото».

Похоже, они нашли это место.

47

Вена, 16.30

Торвальдсен восхищался парком Херманна — фантастической феерией цветов, струящейся воды и мрамора, чудом, созданным неустанным трудом нескольких поколений. Тенистые тропинки тянулись от шато к поросшим травой лужайкам, вдоль выложенных кирпичом дорожек стояли статуи, негромко шелестели прохладные струи фонтанов. То там, то здесь чувствовалось, что влияние французской школы ландшафтного дизайна пасует перед явной тягой к итальянскому стилю.

— Кто те люди, которые владели этим поместьем? — спросил Гари.

— Семейство Херманнов обосновалось в Австрии очень давно, как и многие семьи в Дании. Они весьма богаты и влиятельны.

— Хозяин дома — ваш друг?

Учитывая имевшиеся у Торвальдсена подозрения, это был интересный вопрос.

— Еще несколько дней назад я считал его другом, но теперь уже не уверен в этом.

Ему нравилась любознательность мальчика. Он знал историю с отцовством Гари. Когда после прошлогоднего летнего визита Гари в Данию Малоун отвез мальчика домой, вернувшись из Америки, он рассказал Торвальдсену то, что услышал от Пэм. Познакомившись с ней совсем недавно, датчанин сделал вид, что ему ничего не известно. Пэм Малоун была взвинчена и находилась на грани нервного срыва, и именно поэтому он велел Джесперу дежурить за дверью отведенной ей комнаты. К счастью, женщине все же удалось взять себя в руки и немного успокоиться. Сейчас она должна была находиться на пути в Джорджию, однако человек, позвонивший ему из Тель-Авива, ясно сказал: «Похоже в эту минуту Малоун и его экс-супруга направляются в Лиссабон».

Что же происходит? Какого лешего их туда понесло? И где Когти Орла?

— Мы приехали сюда, чтобы помочь твоему отцу, — сказал он Гари.

— Папа ничего не говорил о том, что нам предстоит эта поездка. Он велел мне оставаться на месте и соблюдать осторожность.

— Но он также велел тебе делать то, что я говорю, не так ли?

— В таком случае, когда он начнет на меня орать, принимайте огонь на себя.

Датчанин улыбнулся.

— С удовольствием.

— Вы когда-нибудь видели, как убивают людей?

Старик знал: воспоминания о событиях, свидетелем которых Гари стал во вторник, не дают ему покоя, хотя он и вел себя с мужеством взрослого человека.

— Да, несколько раз.

— Папа застрелил того человека. Но знаете, мне наплевать.

Бравада мальчика заставила Торвальдсена покачать головой.

— Осторожнее, Гари! Привыкнуть к убийству — непозволительно, пусть даже его жертва в полной мере заслуживает смерти.

— Я не в том смысле. Просто он был плохим человеком. Он грозился убить маму.

Они прошли мимо мраморной колонны, на которой стояла скульптура Дианы. Легкий ветерок шевелил ветви деревьев, и на траве танцевали их тени.

— Твой отец сделал то, что должен был сделать. Ему это было вовсе не по душе, но другого выхода не оставалось.

— И я бы на его месте поступил так же.

Черт бы побрал генетику. Гари все же сын Малоуна! И, несмотря на то что ему исполнилось только пятнадцать, он, как и его отец, легко приходил в неистовство, особенно если кто-то начинал угрожать его близким. Гари знал, что его родители отправились в Лондон, но не ведал о том, что мать все еще находится рядом с отцом. Он заслуживал того, чтобы узнать правду.

— Твои папа и мама едут сейчас в Лиссабон.

— Это сказал тот, кто только что вам звонил?

Торвальдсен кивнул и улыбнулся. Мальчик отнесся к новости деловито, по-взрослому.

— А почему мама все еще с ним? Она ни словом не обмолвилась об этом, когда звонила вчера вечером. Они с отцом не очень-то ладят.

— Честно говоря, понятия не имею. Нам с тобой придется подождать, пока кто-нибудь из них не позвонит снова.

На самом деле Торвальдсен и сам отчаянно хотел знать ответ на этот вопрос.

Впереди показалось то самое место, куда они шли, — круглая беседка из цветного мрамора с позолоченной крышей. Она стояла на берегу прозрачного, словно хрусталь, пруда, серебристая поверхность которого была укрыта тенью деревьев.

Они вошли внутрь, и Торвальдсен подошел к ограде балюстрады. Внутри беседки стояли большие вазы с душистыми цветами. Херманн позаботился о том, чтобы и это место напоминало выставку.

— Кто-то идет, — произнес Гари.

Торвальдсен даже не оглянулся. В этом не было нужды. Он видел ее мысленным взором: низкорослая, кряжистая, с тяжелой одышкой. Он же смотрел на пруд и упивался сладким запахом травы, цветов и осознанием собственного профессионального опыта.

— Она идет быстро?

— А откуда вы узнали, что это женщина?

— Со временем ты поймешь, Гари: нельзя выиграть поединок, если твой противник не является хотя бы немного предсказуемым.

— Это дочь мистера Херманна.

Датчанин продолжал любоваться озером, наблюдая за семейством уток, плывущим к берегу.

— Не говори ей ничего и ни о чем. Слушай, а говорить старайся как можно меньше. Именно так проще всего узнать то, что тебе нужно.

Он услышал шарканье подошв по мраморному полу беседки, но повернулся только тогда, когда Маргарет подошла совсем близко.

— Прислуга сообщила мне, что вы направились сюда, и я сразу же вспомнила, что это ваше любимое место.

Видя, как она довольна, Торвальдсен улыбнулся.

— Здесь можно насладиться уединенностью. Далеко от шато, а деревья дарят покой. Мне здесь действительно нравится. Насколько я помню, это место было любимым и у твоей матери.

— Отец построил эту беседку специально для нее. Именно здесь она провела последний день своей жизни.

— Ты скучаешь по ней?

— Она умерла, когда я была еще совсем маленькой, поэтому мы так и не успели стать близкими людьми. Но папе ее недостает.

— Вы не скучаете по своей маме? — спросил Гари.

Хотя мальчик нарушил его инструкции относительно того, чтобы слушать, но не говорить, Торвальдсен не возражал против такого вопроса. Ему тоже было бы интересно услышать ответ на него.

— Конечно, мне ее не хватает. Просто между нами не было близости, какая обычно бывает у матери и дочки.

Торвальдсен почти видел, как мысли ворочаются в голове Маргарет. Она унаследовала скорее тяжеловесность своего отца-австрияка, нежели прусскую привлекательность своей матери. Не то чтобы та была записной красавицей — темноволосая, кареглазая женщина с тонким вздернутым носиком. Но вправе ли был судить о красоте он — со своим скрюченным позвоночником, всклокоченными волосами и побитой временем кожей. Иногда он думал о том, сколько у нее могло быть ухажеров, но сама мысль об этом казалась нелепой: эта женщина просто не могла принадлежать кому-то. Она привыкла брать сама.

— Я последняя из рода Херманнов, — сказала Маргарет, попытавшись изобразить дружелюбную улыбку, но вместо этого у нее получилась гримаса раздражения.

— Значит ли это, что ты унаследуешь все это?

— Разумеется. А как же иначе?

Он пожал плечами.

— Не знаю, о чем думает твой отец. Лично я усвоил за свою жизнь одно: в этом мире не может быть никаких гарантий.

Намек ей явно не понравился, но Торвальдсен не дал ей времени обдумать ответ и спросил:

— Зачем твой отец пытался причинить вред этому мальчику?

Этот вопрос оказался для нее полной неожиданностью, и на ее лице появилось испуганное выражение. Она явно не умела владеть собой с ледяным хладнокровием, свойственным ее отцу.

— Не пойму, о чем вы толкуете.

Странно! Может, Херманн не посвящает ее в свои планы?

— В таком случае ты, наверное, не знаешь и о том, чем занят die Klauen der Adler?

— Я за него не отвечаю… — начала она и осеклась, поняв, что проговорилась.

— Не переживай, дорогая. Я о нем знаю. Мне только хотелось узнать, знаешь ли о нем ты.

— Этот человек представляет собой серьезную проблему.

Теперь Торвальдсен понял: эта женщина не задействована в планах Херманна. Слишком уж свободно она выдает информацию.

— По этому пункту я целиком с тобой согласен. Но, как ты правильно сказала, мы с тобой за него не в ответе. За него отвечает Круг.

— Я и не знала, что членам ордена о нем известно.

— А вот я знаю много чего. В частности, о том, что делает твой отец. Это тоже является проблемой.

Маргарет уловила в его тоне обвиняющие нотки. И на ее мясистом лице появилась нервная улыбка.

— Не забывай, где ты находишься, Хенрик. Это территория Херманнов. Здесь хозяева — мы. Так что не веди себя так нагло.

— Интересное замечание. Попытаюсь не забыть.

— Я думаю, этот разговор тебе стоит закончить с моим отцом.

Она повернулась, чтобы уйти, и, как только она это сделала, Торвальдсен быстро взмахнул рукой. В следующий миг из-за старых густых кипарисов выскочили трое мужчин в камуфляжной одежде и подбежали к беседке как раз в тот момент, когда из нее выходила Маргарет. Двое из них схватили ее. А третий зажал ей ладонью рот. Женщина отчаянно сопротивлялась.

— Хенрик, а что здесь делает Джеспер? — удивленно спросил Гари.

Третьим действительно был дворецкий Торвальдсена, который прилетел рано утром и тайно пробрался на территорию поместья. По своим предыдущим визитам сюда Торвальдсен знал: вопреки бахвальству Маргарет, основные силы охраны были сконцентрированы вокруг особняка, а остальные сотни акров не патрулировались и даже не были огорожены.

— Стой смирно! — велел он ей.

Женщина перестала брыкаться.

— Ты отправишься с этими джентльменами.

Она яростно замотала головой.

Торвальдсен ожидал, что с ней будет непросто, поэтому теперь он кивнул, и ладонь, зажимавшая рот женщины, сменилась кляпом, пропитанным быстродействующим снотворным. Пары препарата сработали уже через несколько секунд, и тело Маргарет обмякло.

— Что вы делаете? — спросил Гари. — Зачем причиняете ей боль?

— Ничего подобного я не делаю. А вот они, поверь мне, точно причинили бы тебе боль, если бы твой отец не стал действовать. — Датчанин повернулся к Джесперу. — Спрячь ее в надежном месте, как мы и договаривались.

Дворецкий кивнул. Один из мужчин перекинул бесчувственное тело Маргарет через плечо, и все трое вместе со своим грузом снова скрылись за кипарисами.

— Вы заранее знали, что она сюда придет? — спросил Гари.

— Я же сказал тебе: своего врага надо знать.

— Для чего вы ее похитили?

Торвальдсен любил выступать в роли тьютора, и ему очень не хватало Кая, с которым он мог бы делиться жизненным опытом.

— Нельзя водить машину, не имея страховки. То, что нам с тобой предстоит сделать, тоже связано с риском. Эта женщина — наша страховка.

48

Вашингтон, округ Колумбия

Стефани застыла. Хизер Диксон была вооружена и наготове. Кассиопея обшаривала комнату глазами в поисках чего-нибудь, что можно было использовать в качестве оружия.

Они услышали, как Дейли спросил Диксон:

— Чего ты всполошилась?

— Сигнализация отключена. Значит, в доме кто-то есть.

— До чего же вы, женщины, подозрительны! Может, я просто забыл ее включить?

— Вот и вспоминай: включил или нет?

Повисло молчание. В душу Стефани закралась тоскливая мысль: они оказались в ловушке.

— Не знаю, — промямлил Дейли, — я мог забыть. Со мной такое бывает.

— Почему бы мне все же не осмотреть дом? Так, на всякий случай?

— Потому что у меня нет времени на твои игры в войну, а от этого пистолета у тебя в руке меня в жар бросает. Ты с ним выглядишь еще более сексуально.

— Ах ты льстец! Так вот каким образом ты всегда добиваешься своего!

Последовало несколько секунд тишины, а затем — протестующий звук и приглушенный стон.

— Аккуратнее! Больно же!

Послышался звук расстегиваемой «молнии».

— Убери пистолет, — сказал Дейли.

Стефани услышала звук шагов вверх по лестнице.

— Не могу в это поверить! — проговорила она, повернувшись к Кассиопее.

— По крайней мере нам теперь известно, где они находятся.

Верное замечание, но после него Стефани почему-то не почувствовала себя более уютно.

— Надо проверить, — сказала она.

— Да оставь ты их в покое, — проговорила Кассиопея, крепко взяв ее за запястье.

В отличие от последних двенадцати часов, когда Стефани принимала, мягко говоря, сомнительные решения, сейчас она мыслила четко и ясно. Звуки, которые она слышала — воркующие голоса, смех, скрип половиц, — не оставляли сомнений в том, для чего эта парочка заявилась в дом.

— Но что, черт возьми, все это означает? — вслух спросила она.

— А разве твое расследование не выявило, что они любовники? — осведомилась Кассиопея.

Стефани отрицательно мотнула головой.

— Нет. Должно быть, они сошлись недавно.

Кассиопея вышла в вестибюль. Стефани замешкалась и, наверное, только благодаря этому заметила пистолет, который совсем недавно Хизер Диксон тыкала ей в ребра. Он лежал на стуле. Стефани взяла его и затем покинула логово Ларри Дейли.



Малоун еще раз взглянул на окно-розу, а затем посмотрел на часы. Без двадцати пять. Осень, значит, солнце пойдет к горизонту примерно через полтора часа.

— Это здание выстроено по оси запад — восток, — сказал он, обращаясь к Пэм, — и лучи вечернего солнца должны попадать в это окно. Нам нужно подняться к нему.

Еще раньше Малоун заметил дверцу со знаком в виде стрелки, указывающей путь на верхний клирос. Подойдя к ней и открыв ее, он увидел широкую каменную лестницу, ведущую вверх, к изогнутому, как поверхность бочки, потолку, что делало ее похожей на тоннель.

Они поднялись и оказались на верхнем клиросе. Тут стояли два ряда деревянных скамей с высокими спинками, обращенные друг к другу. На них был орнамент из фестонов и арабесок. Над скамьями были расположены фрески с изображениями апостолов. Проход между рядами скамей вел к западной стене церкви, на которой, на высоте примерно в тридцать футов, виднелось окно-роза.

Малоун поднял голову.

В ярких солнечных лучах плавали пылинки. Он повернулся и посмотрел на крест, возвышающийся на краю клироса. А затем они с Пэм подошли к балюстраде и стали рассматривать вырезанную на нем трагичную фигуру Христа. На табличке у основания креста было написано на двух языках:


CRISTO NA CRUZ
ИИСУС НА КРЕСТЕ
С. 1550
ESCULTURA ЕМ MADEIRA POLICROMA
ОКРАШЕННАЯ СКУЛЬПТУРА ИЗ ДЕРЕВА


— «Где заходящая звезда находит розу, пронзает деревянный крест», — проговорила Пэм. Малоун согласно кивнул, но думал он о продолжении этой фразы: «…И превращает серебро в золото».

Он снова посмотрел на сияющее окно-розу и проследил взглядом пыльные солнечные лучи, падавшие на крест, а дальше — в неф. Внизу, на полу из черных и белых мраморных квадратов, выложенных в шахматном порядке, лучи образовывали светлую дорожку, ведущую к центральному проходу между скамьями для прихожан. Люди, слонявшиеся внизу, не замечали этого. Светлая дорожка тянулась к востоку, к алтарю, и бежала по устилающему его красному ковру.

Из-под нижнего клироса появился Макколэм и пошел по проходу к передней части церкви.

— Сейчас он будет ломать голову, куда мы подевались.

— Сколько бы он ни ломал голову, сам он ни до чего не додумается. Без нас ему не обойтись.

Макколэм остановился возле последней из шести колонн, покрутил головой, а затем повернулся и увидел их. Малоун поднял руку и знаком велел ему ждать их там, где он находится, а затем показал указательный палец, давая понять, что они спустятся через одну минуту.

Малоун сказал Макколэму правду: он был действительно хорош в разгадывании всевозможных загадок. Эта шарада на первый взгляд показалась очень сложной, но теперь, глядя вниз на обилие деревянной резьбы, изящные стропила и арки, гармонию линий, Малоун понял, что знает решение.

Он снова проследил взглядом лучи заходящего солнца, что тянулись к алтарной части храма, рассекая высокий алтарь на две части, и увидел серебряную дарохранительницу.

Она светилась золотом.

Находясь внизу, совсем рядом с дарохранительницей, он не заметил этого феномена. А может, в тот момент солнце еще не успело занять нужную позицию и лучи падали не под тем углом, но сейчас это превращение было налицо.

Серебро — в золото. Пэм тоже заметила это.

— Удивительно! Какие только чудеса не способен творить свет!

Окно-роза было расположено таким образом, чтобы лучи заходящего солнца хотя бы в течение несколько минут падали на дарохранительницу. Было очевидно и то, что и сам серебряный сосуд был установлен с тщательным расчетом — таким образом, что симметрия шести окружавших его фресок, которой, по-видимому, крайне дорожили средневековые строители, оказалась нарушенной.

Малоун задумался о последней части ребуса.

«Найди место, которое образует адрес несуществующего места, указывающий на то, где находится другое место».

И он направился к ступеням.

Оказавшись внизу, Малоун подошел к бархатным канатам, которыми было огорожено алтарное пространство. Он обратил внимание на сочетание черного, красного и белого мрамора, создававшее атмосферу величия — вполне подходящую в данном случае, поскольку здесь находились захоронения царственных особ.

Дарохранительница располагалась в пятидесяти футах от него. Туристов к ней не подпускали.

Священник сообщил в микрофон о том, что церковь и монастырь закрываются через пять минут. Многие экскурсанты уже направлялись к выходу.

Еще раньше Малоун заметил какое-то изображение, вытравленное на дверце дарохранительницы, за которой когда-то находились Святые Дары. Возможно, там до сих пор хранились тело и кровь Христовы. Несмотря на то, что церковь была внесена в список всемирного наследия и превратилась в туристический объект, по большим праздникам здесь, как и в соборе Святого Павла и Вестминстерском аббатстве, все же проводились религиозные церемонии со всеми сопутствующими обрядами, включая причастие. И это объясняло тот факт, что досужих посетителей не подпускали к месту, без сомнения являвшемуся центральным в храме.

Макколэм подошел ближе.

— Я купил билеты, — сказал он.

Малоун указал на дарохранительницу.

— Мне необходимо тщательно осмотреть этот предмет, причем без свидетелей.

— Это будет непросто. Через несколько минут отсюда всех выгонят.

— Вы не производите впечатление человека, который испытывает чересчур большое уважение к закону.

— Вы — тоже.

Он подумал об Авиньоне и о том, что сделали они там со Стефани дождливой январской ночью.

— Тогда давайте искать место, где можно укрыться до тех пор, пока все остальные не покинут церковь.



Ступая на цыпочках, Стефани вернулась в нишу. Прежде чем хозяин дома и ее бывшая израильская подруга перестанут совокупляться на втором этаже, ей было необходимо найти тайник Дейли. Она надеялась, что любовники не станут торопиться.

Кассиопея уже производила бесшумный обыск.

— Мой агент сообщала, что Дейли использовал флэш-карты со своим ноутбуком, но никогда не оставлял их в письменном столе и не выносил из дома. Обычно он отправлял ее в спальню и говорил, что скоро придет.

Ее слова звучали почти бесшумно, как дыхание.

— Мы здорово рискуем, оставаясь здесь.

Стефани замерла, прислушалась, а затем сказала:

— Судя по звукам, они все еще заняты.

Кассиопея умело вскрыла ящики письменного стола и принялась исследовать их, ища возможные потайные отделения, но Стефани сомневалась в том, что ей удастся что-нибудь найти. Это было бы слишком просто. Она скользнула глазами по книжным полкам, и ее взгляд остановился на одном из политологических сочинений — сравнительно тонкой темно-серой книжке с синими буквами на корешке.

«Жесткая подача» Криса Мэттьюза.

Ей вспомнилась фраза Дейли, которую тот произнес, рассказывая Грину историю, произошедшую с автором этой книги на банкете, и хвастаясь своим назначением на пост главы группы «Магеллан». Он тогда сказал: «Власть — это то, что ты держишь в руках».

Стефани сняла книгу с полки, открыла ее и обнаружила, что последняя треть страниц склеена, в них вырезано углубление примерно в дюйм глубиной, а в нем угнездились пять флэш-карт, помеченные римскими цифрами.

— Как ты догадалась? — шепотом спросила Кассиопея.

— Меня саму это пугает. Я начинаю мыслить, как этот идиот.

Кассиопея двинулась в глубь дома, в сторону задней двери, но Стефани схватила ее за руку и указала в противоположную сторону. На лице мулатки появилось удивленное выражение. Она словно хотела спросить: «Зачем напрашиваться на неприятности?»

Они вышли в гостиную, а оттуда — в вестибюль. Зеленый огонек на панели сигнализации указывал на то, что охранная система все еще выключена. Стефани держала в руке пистолет Диксон.

— Ларри! — громко позвала Стефани.

Ответом была тишина.

— Ларри! Можно тебя на минутку?

На втором этаже послышалось шлепанье босых ног, и из спальни появился Дейли — без рубашки, но в штанах.

— У тебя новая прическа, Стефани? И одежда… Решила сменить имидж? Мне нравится. Класс.

— Специально для тебя старалась.

— Что ты здесь делаешь?

Она помахала в воздухе книгой.

— Пришла покопаться в твоих закромах.

Мальчишеское лицо Дейли исказилось от страха.

— Вот-вот, — продолжала Стефани, — пришла твоя очередь попотеть. А Диксон? — Она возвысила голос. — Я разочарована твоим выбором любовниц.

Из спальни вышла Диксон — совершенно голая, но без малейших признаков стеснения.

— Тебе конец, — сказала она.

Стефани передернула плечами.

— Это мы еще посмотрим. По крайней мере сейчас твой пистолет у меня.

Она продемонстрировала оружие.

— Что ты намерена делать? — спросил Дейли.

— Еще не решила. Кстати, у вас это давно?

— Не твое дело, — огрызнулась Диксон.

— Просто любопытно. Я прервала ваши игры лишь для того, чтобы сообщить: теперь игра заключается не только в том, что я должна от вас прятаться.

— Ты, я вижу, неплохо осведомлена, — сказал Дейли. — Кто твоя подруга?

— Кассиопея Витт, — вместо Стефани ответила Диксон.

— Я польщена тем, что вы меня знаете.

— Я обязана тебе дротиком, угодившим мне в шею.

— Не стоит благодарности.

— Возвращайтесь в постель, вы двое, — велела Стефани.

— У меня другой план, — сказала Диксон и стала спускаться по лестнице, но Стефани направила на израильтянку ее же пистолет.

— Не испытывай меня, Хизер. Я недавно стала безработной, меня пытаются арестовать, так что мне терять нечего.

Диксон остановилась, возможно, почувствовав, что теперь действительно не самый подходящий момент для того, чтобы лезть на рожон.

— В спальню, — приказала Стефани.

Диксон колебалась.

— Сейчас же!

Диксон вернулась на верхнюю ступеньку лестницы. Стефани сгребла всю одежду израильтянки, включая ее туфли.

— Ты не рискнешь преследовать нас, опасаясь публичного скандала, — сказала она, обращаясь к Дейли, — а вот она может. Это по крайней мере задержит ее.

И они ушли.

49

Вена, 18.40

Торвальдсен накинул на плечи пурпурную мантию. В дни ассамблеи это традиционное облачение были обязаны носить все члены ордена. Первое заседание было назначено на семь часов, но Торвальдсен не ожидал от него ничего интересного. Обычно в начале ассамблеи было много разговоров и мало дела. Ему не нужны были союзники для выполнения своих целей, но нравилось дружеское общение, черед которого наступал по завершении официальной части.

Гари сидел на одном из обтянутых кожей кресел с высокими спинками.

— Как я выгляжу? — шутливым тоном спросил он.

— Как король.

Парадная мантия на Торвальдсене была до колен, сшита из бархата, богато украшена золотым шитьем и девизом ордена: «Я дерзнул». Этот антураж оставался неизменным с пятнадцатого века, когда был учрежден орден Золотого Руна.

Торвальдсен надел на шею знак ордена — золотое руно, висящее на цепи из 28 звеньев-кремней, из которых вырывались языки красного пламени.

— Это наш символ, — пояснил он. — Его выдают каждому новому члену ордена.

— Похоже, дорогая вещица.

— Да уж не из дешевых.

— Для вас все это действительно важно?

Датчанин пожал плечами.

— Мне это нравится. Но это совсем не то, что религия.

— Папа говорил мне, что вы еврей.

Торвальдсен кивнул.

— Я про евреев почти ничего не знаю. За исключением того, что миллионы их были убиты во время Второй мировой войны. И вот этого я действительно не понимаю.

— В этом ты не одинок, Гари. Гои пытались уничтожить нас на протяжении веков.

— Почему другие люди ненавидят евреев?

Торвальдсен задумывался над этим вопросом множество раз, как и те философы, теологи и политики, которые столетиями рассуждали на эту тему.

— Для нас все это началось с Авраама, точнее говоря, с того, что называют Авраамовым заветом. В возрасте девяноста девяти лет ему явился Бог и заключил с ним завет — или, иными словами, договор, — сделав его народ богоизбранным, тем, который унаследует земли Ханаанские. Но, увы, вместе с такой честью на нас была возложена и большая ответственность.

Он видел, что мальчик заинтересовался.

— Ты когда-нибудь читал Библию?

Гари отрицательно мотнул головой.

— Обязательно почитай. Это великая книга. С одной стороны, Бог благословил евреев, сделал их избранным народом. Но именно их ответ на это благословение определил их последующую судьбу.

— Что вы имеете в виду?

— Они взбунтовались, стали курить фимиам идолам и благодарить их за свое благополучие, стали жить не по заветам Божьим, а руководствуясь собственными страстями и желаниями. И тогда Бог покарал их, рассеяв среди неевреев.

— Именно поэтому их не любят?

Торвальдсен закончил застегивать свою мантию.

— Трудно сказать. Но с тех пор евреи непрерывно подвергались преследованиям.

— У Бога, видно, крутой нрав.

— Бог Ветхого Завета — совсем не такой, каким Он предстает в Новом.

— Боюсь, Он мне не очень по душе.

— И не тебе одному. — Торвальдсен помолчал. — Евреи первыми в мире стали утверждать, что человек несет ответственность за свои поступки. Не боги виноваты в том, что жизнь пошла не так. В этом виноват ты сам. И это сделало нас другими. Христиане пошли еще дальше. Человек был изгнан из Эдема по собственной вине, но Бог, любя человека, искупил наши грехи кровью Своего Сына. Еврейский Бог — жесток и вершит правосудие, Бог христиан — воплощение милосердия. Огромная разница!

— Но ведь Бог должен быть добрым, разве не так?

Датчанин хитро улыбнулся и обвел взглядом изысканную комнату. Пора переходить от теологии к более насущным вещам.

— Скажи, что ты думаешь о произошедшем в беседке?

— Не знаю, что и думать, но мистеру Херманну явно не понравится то, что вы похитили его дочь.

— Так же как твоим родителям не понравилось то, что случилось с тобой. Разница лишь в том, что она взрослая женщина, а ты подросток.

— Почему все это происходит?

— Думаю, мы скоро это узнаем.

Внезапно дверь распахнулась, и в комнату ворвался Альфред Херманн. Он тоже был облачен в мантию, только у него она была украшена синим шелком.

— Ты похитил мою дочь? — спросил Херманн, трясясь от ярости.

Торвальдсен стоял неподвижно как статуя.

— Абсолютно верно, — ответил он.

— И ты наверняка знал, что комната прослушивается?

— Для этого большого ума не требуется.