13.00

Служебный автомобиль Ватикана мчался по улицам Рима. Мимо проносились высокие фасады старинных зданий, из-за которых не было видно полуденного солнца, а брусчатка приобретала цвет индиго. Мишнер сидел на заднем сиденье рядом с Катериной.

Машина миновала Колокольную арку и въехала в закрытый для посторонних двор Святого Дамаска.

Мишнер впервые почувствовал себя неуютно в Ватикане. Теперь здесь всем заправляют послушные исполнители чужой воли. Враги. Надо быть осторожным, каждую минуту следить за тем, что говоришь, и уметь предвидеть события.

Амбрози, сидевший спереди, за всю дорогу не произнес ни слова.

Машина остановилась, и они вышли.

Амбрози провел их в украшенную витражами гостиную, где в течение трех веков под величественными фресками папы встречали своих гостей. Мишнер с Катериной шли за Амбрози по лабиринту переходов и галерей со множеством канделябров и гобеленов. По стенам висели картины, изображающие величественные сцены того, как императоры и короли воздают почести папам.

Амбрози остановился у бронзовых дверей, ведущих в папскую библиотеку. В эти двери входили Горбачев, Мандела, Картер, Ельцин, Рейган, Буш, Клинтон, Рабин и Арафат.

— Мисс Лью подождет вас в коридоре, — тоном, не терпящим возражений, сказал Амбрози.

Как ни странно, Катерина не стала спорить и отошла в сторону.

Мишнер открыл дверь и шагнул внутрь.

Через три окна на стеллажи, которым исполнилось уже пятьсот лет, падали отблески света. За письменным столом, который служил папам уже полтысячелетия, сидел Валендреа. Стену за его спиной украшал образ Мадонны.

Перед столом стояло обитое материей кресло, но Мишнер знал, что сидеть в присутствии Папы позволено лишь Главам государств.

Валендреа поднялся, обошел стол. Папа протянул Мишнеру руку ладонью вверх, Мишнер понял, что он должен сделать. Он посмотрел в глаза тосканцу. Нужно продемонстрировать подчинение.

Мишнер колебался несколько мгновений. В конце концов решил, что сейчас лучше проявить благоразумие — по крайней мере, пока он не выяснит, что нужно этому дьяволу. Он опустился на колени и поцеловал перстень, отметив про себя, что ватиканские ювелиры уже успели сделать для Валендреа новый.

— Я слышал, что Климент не отказал себе в удовольствии получить такое же приветствие в Турине от его преосвященства кардинала Бартоло. Я передам достопочтенному кардиналу, что вы тоже соблюдаете протокол церкви.

Мишнер поднялся.

— Что вам угодно? — Он умышленно не стал добавлять «Святой Отец».

— Как ваше самочувствие? — Валендреа явно издевался.

— Вам это безразлично.

— Как убедить вас в обратном?

— Надо было по-другому относиться ко мне все эти три года.

Валендреа вернулся к столу.

— Я вижу, вы провоцируете меня. Но я не буду реагировать на ваш тон.

Мишнер терпеливо повторил вопрос:

— Что вам угодно?

— Мне нужно найти то, что Климент забрал из хранилища.

— Я и не знал, что он что-то взял оттуда.

— Я не в настроении шутить. Он все рассказал вам.

Мишнер вспомнил слова Климента.


«Я дал Валендреа прочесть содержимое футляра… В 1978 году он выкрал из хранилища часть третьего Фатимского откровения Девы».


— А мне кажется, что это что-то украли вы.

— Вы дерзите Папе, — мягко произнес Валендреа и тут же без перехода в лоб спросил: — Чем вы докажете свои слова?

Мишнер не стал проглатывать наживку. Пусть этот сукин сын помучается, пытаясь понять, что же ему известно на самом деле.

Валендреа подошел ближе. Ему очень подходит белое облачение, и папская шапочка почти не видна в его густой шевелюре.

— Мишнер, это не вопрос. Я приказываю вам сообщить мне, где находится этот текст.

В приказе Валендреа прозвучали нотки отчаяния, и Мишнер подумал: может быть, последнее письмо Климента было не просто бредом переживающего депрессию и готового уйти из жизни Папы?

— Я до этого момента вообще не знал, что оттуда что-то пропало.

— Думаете, я поверю в это?

— Верьте во что хотите.

— Я велел обыскать папские апартаменты и все в Кастель-Гандольфо. А личные вещи Климента у вас. Я намереваюсь поискать в них.

— А что именно вы ищете? — невинно уточнил Мишнер.

Валендреа измерил его подозрительным взглядом:

— Не могу понять, играете вы со мной или нет.

Мишнер пожал плечами:

— Я говорю правду.

— Ладно. Отец Тибор переписал третье откровение, записанное в Фатиме сестрой Люсией. И факсимиле оригинальной записи, и свой перевод он отправил Клименту. Именно этого перевода и нет в хранилище.

Мишнер начинал понимать.

— Значит, вы действительно взяли оттуда часть текста третьего откровения в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году?

— Мне нужно получить документ, состряпанный этим священником. — Тон Валендреа изменился. — Где вещи Климента?

— Мебель я отдал в приют. Все остальное у меня.

— Вы уже смотрели, что там?

Мишнер солгал:

— Конечно.

— И там не было ничего от отца Тибора?

— Если я отвечу, вы мне поверите?

— А с какой стати мне вам верить?

— Потому что я славный малый.

Валендреа помолчал. Молчал и Мишнер.

— Что вы узнали в Боснии? — вдруг переменил тему Валендреа.

— Что не стоит подниматься на гору в грозу.

— Я понимаю, почему Климент так ценил вас. Вы находчивы и умны. — Он выдержал паузу. — А теперь все же ответьте на вопрос.

Мишнер достал из кармана записку Ясны и передал ее Папе.

— Это десятое откровение Меджугорья.

Валендреа торопливо взял лист бумаги. Начал читать. Что-то поразило его, тосканец вздрогнул и перевел взгляд от листа бумаги на лицо Мишнера. Из груди Папы вырвался стон, и тут, не выпуская из рук бумаги, он обеими руками схватил Мишнера за черную сутану. В его глазах бушевала ярость.

— Где перевод Тибора?

Мишнер не ожидал такой бурной реакции со стороны Валендреа, но сохранил самообладание. С каким удовольствием он бы врезал сейчас по этому ненавистному лицу! Однако он переборол себя и лишь произнес:

— Я считаю, что слова Ясны лишены смысла. Почему вы так болезненно реагируете?

— Ее бредовые измышления действительно лишены смысла. Но мне нужно факсимиле письма отца Тибора!

Он почти кричал.

— Если они лишены смысла, почему вы набросились на меня?

Немного придя в себя, Валендреа отпустил Мишнера.

— Перевод Тибора — собственность церкви. Верните его.

— Так пусть его разыскивает швейцарская гвардия, — возразил Мишнер.

— У вас есть сорок восемь часов, чтобы доставить его, иначе я немедленно выпишу ордер на ваш арест.

— На каком основании?

— Кража собственности Ватикана. Потом я передам вас румынской полиции. Они хотят расспросить вас о вашем визите к отцу Тибору. — Его голос звучал властно, слова вылетали отрывисто.

— Думаю, они захотят узнать и о вашем визите.

— О каком визите?

Надо, чтобы Валендреа думал, будто Мишнеру известно больше, чем на самом деле.

— В день убийства Тибора вы покидали Ватикан.

— Раз уж вы все знаете, может, скажете, куда же я ездил? — саркастически спросил Валендреа.

— Я знаю многое.

— Неужели вы действительно думаете, что этот блеф пройдет? Вы хотите, чтобы Папа оказался замешанным в деле об убийстве? У вас ничего не выйдет.

И все-таки Мишнер решил снова сблефовать:

— И вы были не один.

— Да разве? Ну-ка расскажите.

— Подожду допроса в полиции. Вот румыны удивятся! Гарантирую.

На лице Валендреа появился румянец.

— Вы даже не представляете, что лежит на кону. Вам и не понять, насколько это важно.

— Вы говорите как Климент.

— В этом он был прав.

Валендреа отвернулся, постоял в раздумье и через минуту снова посмотрел на Мишнера. Он уже вполне овладел собой и, видимо, выработал какой-то план действий.

— Климент говорил вам, что я сжег часть письма Тибора на его глазах? Прямо там, в хранилище, он дал мне его сжечь. Кроме того, он сказал мне, что там же в ларце лежит факсимильный перевод всего письма сестры Люсии. А сейчас он исчез. Климент не хотел, чтобы с ним что-то случилось. Это я знаю наверняка. Значит, он у вас.

— А почему этот перевод так важен?

— Я не буду ничего объяснять. Я просто хочу, чтобы вы его вернули.

— А откуда вы знаете, что он вообще был там?

— Я не знаю. Но с той пятницы в архив никто не заходил, а через два дня Климент умер.

— И Тибор тоже.

— Что вы хотите этим сказать?

— Понимайте, как хотите.

— Я пойду на все, чтобы заполучить этот документ, — яростно прошипел Валендреа.

— Не сомневаюсь. — В голосе Мишнера звучала горечь.

Но ему пора было уходить.

— Я свободен?

— Уходите. Но надеюсь получить от вас известия в ближайшие два дня, а то вам нанесут следующий визит, который может вам не понравиться.

Мишнер не понял, кого имел в виду Валендреа. Полицию? Кого-то еще? Кого же?

— Хотите узнать, как мисс Лью нашла вас в Румынии? — небрежно спросил Валендреа, когда Мишнер уже почти достиг двери.

Он не ослышался? Откуда Валендреа знает о Катерине?

Мишнер остановился и обернулся.

— Она поехала туда, потому что я заплатил ей, чтобы она следила за вами.

Мишнер молчал.

— И то же в Боснии. Она поехала следить за вами. Я попросил ее пустить в ход все ее обаяние, и, похоже, ей это удалось.

Мишнер рванулся к нему, но Валендреа достал маленький черный пульт.

— Одно нажатие на кнопку, и сюда ворвутся швейцарские гвардейцы. — Валендреа улыбался. — Нападение на Папу — это серьезное преступление, не забывайте об этом.

Мишнер остановился и с трудом сдержал дрожь.

— Вы не первый, кого одурачила женщина. Она умна, — говорил Валендреа, приблизившись вплотную к Мишнеру. — Но я хочу вас предупредить. Не доверяйтесь всем подряд, Мишнер. На кону очень многое. Возможно, вы этого не понимаете, но, как знать, может быть, когда все это закончится, я останусь вашим единственным другом?

Глава LIX

Ватикан

30 ноября, четверг

13.50

Мишнер почти бегом покинул библиотеку. Амбрози ждал его за дверями, но не последовал за Мишнером в приемную, сказав лишь, что автомобиль ждет и водитель отвезет его, куда он захочет.

Катерина сидела на позолоченном канапе.

В голове у Мишнера крутилось одно: что заставило ее пойти на обман? Конечно, он и раньше недоумевал, как ей удалось найти его в Бухаресте и потом в Риме. Ему хотелось верить, что все происшедшее между ними было настоящим, искренним, но не мог отогнать от себя мысль, что она просто притворялась, рассчитывая подчинить себе его чувства и обезоружить его.

Он подозревал в предательстве кого-то из сотрудников или предполагал, что где-то в здании установлены жучки. А оказалось, что сообщницей его врага стала та единственная, которой он доверял!

В Турине Климент предупреждал его.


«Ты не представляешь себе, что скрывается внутри таких людей, как Альберто Валендреа. Он не слуга Господа. Думаешь, ты справишься с Валендреа? Нет, Колин. Он тебе не по зубам. Ты слишком порядочен. И слишком доверчив».


Подойдя к Катерине, он почувствовал, что у него пересохло горло. Наверное, его напряженное лицо выдавало его.

— Он сказал тебе обо мне? — грустно проговорила она.

— Откуда ты знаешь?

— Амбрози хотел сделать это вчера. Я поняла, что сегодня Валендреа точно все расскажет. Ведь я им больше не нужна.

Его снова захлестнули эмоции. Он молчал.

— Колин, они ничего не получили от меня. Совершенно ничего, поверь! — В ее голосе зазвучала мольба. — Я взяла у Валендреа деньги и поехала в Румынию, а потом в Боснию. Это правда. Но я сделала этого потому, что я сама хотела, а не потому, что так хотели они. Они использовали меня, а я их.

Все это очень убедительно, но Мишнеру не стало легче. Он спокойно спросил:

— А слово «правда» для тебя пустой звук?

Она прикусила губу, и рука ее задрожала. Но раздражения, с которым она обычно реагировала на подобный неприятный разговор, Мишнер не увидел. Не дождавшись ответа, он сказал:

— Кейт, я доверял тебе. Я говорил тебе то, что никогда не сказал бы другому.

— Но я не злоупотребляла твоим доверием.

— Как я могу верить тебе?

Как ему хотелось ей верить!

— Что наговорил тебе Валендреа?

— Достаточно, чтобы мы сейчас начали этот разговор.

Мишнер ощущал, как его охватывает оцепенение. Он потерял родителей, потом Якоба Фолкнера. Теперь его предала Катерина. Он впервые в жизни остался совсем один, и вдруг на него навалилась вся тяжесть его жизненного пути. Он снова осознал себя нежеланным ребенком, рожденным в приюте и отнятым у матери.

Он остался один, и идти ему некуда. После смерти Климента ему казалось, что его будущее — в этой женщине, которая сейчас стоит перед ним. Он был готов зачеркнуть четверть века своей жизни, чтобы любить ее и быть любимым ею.

Но разве это возможно теперь?

На несколько секунд между ними повисло напряженное молчание. Неловкое и тяжелое.

— Ладно, Колин, — наконец медленно произнесла она. — Я все поняла. Я ухожу.

Она повернулась к дверям.

По мрамору застучали ее каблуки. Мишнер хотел остановить ее.

Не уходи, останься.

Но он не мог заставить себя произнести эти слова.

Он направился в другую сторону, к лестнице на первый этаж. Он не собирался пользоваться машиной, предоставленной Амбрози. Он хотел, чтобы все здесь оставили его в покое.

Мишнер шел по Ватикану без пропуска и без сопровождения, но его лицо было так хорошо знакомо, что ни один из охранников ни о чем его не спросил. Он добрался до конца длинного коридора, украшенного изображениями планисфер и глобусов. Перед ним стоял Маурис Нгови.

— Я слышал, что вы здесь, — сказал Нгови вместо приветствия. — И знаю, что произошло в Боснии. Как ваше самочувствие?

Мишнер кивнул:

— Я собирался позвонить вам позже.

— Нам надо поговорить.

— Где?

Нгови понял, дал Мишнеру знак следовать за ним. Они молча проследовали в архив. В читальных залах опять было полно исследователей, историков и журналистов. За одним из столов Мишнер увидел кардинала-архивариуса.

Нгови подошел к старику и коснулся его плеча. Тот вскинул голову, вскочил, вытянулся. Все трое направились в одну из комнат. Заперев дверь изнутри, Нгови сказал:

— Думаю, здесь нас никто не слышит.

Мишнер повернулся к архивариусу:

— Я думал, вас уже сняли с должности.

— Я работаю до конца этой недели. Послезавтра последний день.

Мишнер знал, что значит эта работа для старика.

— Жаль. Но думаю, так будет лучше.

— Чего хотел от вас Папа? — спросил Нгови.

Мишнер тяжело опустился в одно из кресел.

— Он думает, что у меня документ, пропавший из хранилища. Письмо отца Тибора Клименту, касающееся третьего откровения Фатимы. Факсимиле перевода. Я понятия не имею, о чем он говорит.

Нгови как-то странно посмотрел на архивариуса.

— В чем дело? — спросил Мишнер.

Нгови быстро передал Мишнеру информацию о вчерашнем посещении архива Валендреа.

— Он вел себя как безумец, — вставил архивариус. — Все время твердил, что что-то пропало из футляра. Я просто испугался его. Боже, спаси церковь! — Он истово перекрестился.

— Валендреа что-нибудь объяснил? — спросил Нгови.

Мишнер в свою очередь рассказал, что именно говорил Папа.

— В ту пятницу, — кардинал-архивариус потер старческий лоб, — когда Климент и Валендреа посещали хранилище, они что-то сожгли. Мы потом нашли на полу пепел.

— Климент рассказывал об этом? — спросил Мишнер.

Архивариус покачал головой:

— Ни слова.

Многое сходилось, но ясно было не все.

— Здесь много непонятного. В двухтысячном году сестра Люсия сама подтвердила подлинность третьего откровения, прежде чем Иоанн Павел раскрыл его верующим.

Нгови кивнул:

— Я был там. Подлинник записи привезли в футляре из хранилища в Португалию, и она подтвердила, что это тот же документ, который она составила в тысяча девятьсот сорок четвертом году. Но, Колин, в футляре было только два листа бумаги! Я лично присутствовал при том, когда его открывали! Там был подлинный текст и итальянский перевод. И все.

— Если там был не весь текст, разве она не сказала бы об этом? — не смог сдержать удивления Мишнер.

— Она была уже в преклонном возрасте и очень слаба, — ответил Нгови. — Я помню, она просто бегло взглянула на страницу и кивнула. Говорили, что у нее слабое зрение, а слышать она вообще не могла.

— Маурис попросил меня проверить, — поспешно добавил архивариус. — Валендреа и Павел Шестой вместе вошли в хранилище восемнадцатого мая тысяча девятьсот семьдесят восьмого года. Час спустя Валендреа по распоряжению Павла вернулся, но один и оставался внутри около пятнадцати минут.

Нгови согласно кивнул.

— Похоже, что письмо отца Тибора Клименту приоткрыло дверь, которую Валендреа давно считал закрытой.

— Может, это и стоило Тибору жизни. — Мишнер сопоставил факты, разрозненные кусочки мозаики постепенно складывались между собой. — Валендреа говорил, что пропал перевод Тибора. Перевод чего?

— Колин, — тихо и четко произнес Нгови, — третье Фатимское откровение гораздо важнее, чем мы думаем.

— А Валендреа считает, что оно у меня.

— А на самом деле? — спросил Нгови.

Мишнер покачал головой:

— Если бы оно было у меня, я бы отдал эту несчастную бумажку ему. Мне все это надоело, и я хочу покончить со всем этим.

— А что мог сделать Климент с текстом Тибора?

Об этом Мишнер не думал.

— Не знаю. Клименту не пристало воровать.

Совершать самоубийство тоже, хотелось ему добавить, но Мишнер не стал говорить об этом. Архивариус ничего не знал. Но по выражению лица Нгови он понял, что кениец подумал об этом же.

— А что в Боснии? — спросил Нгови.

— Еще хуже, чем в Румынии.

Мишнер достал письмо Ясны. Валендреа он отдал копию, а подлинник оставил у себя.

— Этим словам вряд ли стоит доверять, — произнес Нгови, ознакомившись с текстом. — Меджугорье не религиозная святыня, а балаган. Десятое откровение могло ей просто пригрезиться. Учитывая его содержание, я серьезно подозреваю, что это так.

— Я тоже предполагал такое, — ответил Мишнер. — Ясна убедила себя, что это происходит с ней на самом деле, и теперь не может вернуться к реальности. Но когда Валендреа прочел послание, он был потрясен. Он просто набросился на меня!

— Так же он вел себя и в хранилище, — сказал старик-архивариус. — Как сумасшедший.

Мишнер испытующе посмотрел на Нгови:

— Маурис, что все это значит?

— Я в растерянности, — признался африканец. — Много лет назад, еще будучи епископом, я вместе с другими по распоряжению Иоанна Павла изучал третье Фатимское откровение. Оно так непохоже на два первых. Первые два очень подробные, точные, а третье больше напоминает иносказание. Его Святейшество решил, что для его интерпретации нужна помощь церкви. И я согласился с ним. Но нам никогда и в голову не приходило, что текст неполон!

Нгови указал на громоздкий тяжелый том, лежащий на столе. Очень старая рукопись, ее страницы почернели от времени. На обложке — латинское заглавие в окружении цветных рисунков, изображающих пап и кардиналов. Слова Lignum Vitae, написанные когда-то малиновыми чернилами, теперь выцвели и еле различались. Сев в кресло, Нгови спросил Мишнера:

— Что вам известно о святом Малахии?

— Достаточно, чтобы сомневаться в его подлинности, — усмехнулся тот.

— Уверяю вас, его пророчества подлинны. Этот фолиант был опубликован в тысяча пятьсот девяносто пятом году в Венеции историком-доминиканцем Арнольдом Вийоном, в нем подробно пересказано то, что писал сам святой Малахия о своих видениях.

— Маурис, эти видения произошли в середине двенадцатого века. Прежде чем Вийон записал их, прошло четыреста лет! Слышал я все эти сказки. Кто знает, что говорил сам Малахия, ведь именно его слова до нас не дошли.

— Но в тысяча пятьсот девяносто пятом году записи Малахии хранились здесь, — подал голос архивариус. — Это указано в наших описях. И Вийон мог получить доступ к ним.

— Но если сохранилась книга Вийона, почему не сохранился текст Малахии?

Нгови опять указал на книгу:

— Даже если книга Вийона — подлог и все, что в ней, — его слова, а не слова Малахии, они все равно достойны внимания из-за их точности. А учитывая события последних дней — тем более.

Нгови протянул ему три листа машинописного текста. Просмотрев страницы, Мишнер увидел, что это краткое изложение всей истории.


Малахия О\'Моргор родился в Ирландии в 1094 году. В двадцать пять лет он стал священником, в тридцать — епископом. В 1139 году он уехал из Ирландии в Рим, чтобы передать Папе Иннокентию II отчет о деятельности своей епархии.
И в Риме ему вдруг открылось будущее, и он увидел длинный список людей, которым суждено однажды встать во главе церкви. Он записал свое видение на пергаменте и передал рукопись Иннокентию. Прочитав список, Папа велел запечатать его и убрать в архив, где он благополучно пролежал до 1595 года. Арнольд Вийон переписал список понтификов, который привиделся пророку. Малахия указал имена, данные всем папам, начиная с Целестина II в 1143 году и заканчивая — через сто одиннадцать имен — именем понтифика, который, как предполагалось, станет последним.


— Нет никаких доказательств, что Малахию посетило видение, — сказал Мишнер. — Насколько я помню, все это вставили в рассказ в девятнадцатом веке на основе сомнительных источников.

— Прочитайте прозвища пап, — спокойно ответил Нгови.

Мишнер снова всмотрелся в список. Согласно пророчеству, восемьдесят первым Папой должны были стать Лилия и Роза.

Урбан VIII, возглавлявший церковь в те годы, был родом из Флоренции, символом которой была красная лилия. Кроме того, он являлся епископом Сполетто, который символизировала роза. Предсказывалось, что девяносто четвертый Папа будет Розой Умбрии.

Перед тем как стать Папой, Климент XIII был правителем Умбрии. Апостольский Скиталец — так назывался в предсказании девяносто шести Папа. Пий VI закончил свои дни беженцем, скрываясь от преследования французских революционеров.

Сто вторым Папой был Лев XIII. Его предсказание называло Свет в Небе. В правление Льва XIII видели огромную комету.

Иоанна XXIII называли Пастырем и Мореходом. И это оказалось верным предсказанием, поскольку он сам называл свое правление правлением пастыря, а на эмблеме Второго Ватиканского собора, созванного им, изображались крест и корабль. Кроме того, до своего избрания Иоанн служил патриархом Венеции, старинной морской столицы.

Мишнер поднял глаза:

— Занятная информация, но что все это доказывает?

— Климент был сто одиннадцатым Папой. Малахия назвал его «Исходящим из оливковой рощи». Помните, что сказано у Матфея в главе двадцать четвертой о признаках конца времен?

Мишнер помнил. Иисус покинул храм и шел прочь, когда Его ученики начали восхищаться красотой здания.


«Истинно говорю вам, сказал Он.
Не останется здесь камня на камне: все будет разрушено».


В оливковой роще ученики стали умолять Его сказать, когда это случится и каковы признаки приближающегося конца времен.

— В этом фрагменте Христос предсказывает второе пришествие. Но Маурис, неужели вы действительно верите, что наступает конец света?

— Может быть, нечто менее катастрофическое, но очевидно, что все должно закончиться и начаться снова. — Нгови и не думал шутить. — Было предсказано, что Климент станет предвестником этого. И вот еще. Последний из всех ста двенадцати пап, предсказанных Малахией начиная с тысяча сто сорок третьего года, — это нынешний Папа. В тысяча сто тридцать восьмом году Малахия предсказал, что его будут звать Petrus Romanus.

Петр Римлянин.

— Но это заблуждение! — воскликнул Мишнер. — Многие считают, что Малахия никогда не предсказывал появление Папы по имени Петр. К тому же это было вписано в публикации, сделанной в девятнадцатом веке.

— Все не так просто. — Нгови надел тонкие перчатки и аккуратно открыл огромный том. Древний пергамент захрустел. — Прочтите-ка это.

Мишнер вгляделся в написанные по-латыни слова.


«В заключение всех гонений на Святую римскую церковь на престол взойдет Петр Римлянин.
Он проведет паству через множество лишений, после которых в городе на семи холмах беспощадный судья начнет судить всех людей».


— Валендреа, — тем временем продолжал Нгови, — выбрал имя Петр по собственной воле. Теперь вы видите, почему я так уверен в этом? Это слова Вийона, а возможно, и самого Малахии, написанные много веков назад. Кто мы такие, чтобы сомневаться в них? Может быть, Климент был прав? Мы задаем слишком много вопросов и делаем то, что нам хочется, а не то, что мы должны делать.

— А как вы объясните, — вдруг спросил кардинал-архивариус, — что этой книге почти пятьсот лет и все эти папские прозвища появились много лет назад? Если бы совпало десять или двадцать, это могла бы быть случайность. Но девяносто процентов — это уже значит многое, а здесь именно так и произошло. Только около десяти процентов прозвищ не поддаются объяснению. Подавляющее их большинство соответствует истине. А последнее — Петр — приходится как раз сто двенадцатым! Когда Валендреа выбрал это имя, я содрогнулся.

Слишком многое обрушилось на Мишнера за такое короткое время. Сначала он узнал о предательстве Катерины. А теперь еще выясняется, что не за горами конец света.


«В городе на семи холмах беспощадный судья начнет судить всех людей».


Рим издавна называли городом на семи холмах. Мишнер посмотрел на Нгови. На лице немолодого прелата читалась тревога.

— Колин, вы должны найти перевод отца Тибора. Если Валендреа считает этот документ таким важным, то и мы имеем все основания предполагать то же самое. Вы знали Якоба лучше, чем любой из нас. Найдите его тайник. — Нгови закрыл рукопись. — Сегодняшний день может стать последним, когда мы имеем доступ в этот архив. Начинается осадное положение. Валендреа устроит грандиозную чистку. Я хотел, чтобы вы увидели эти пророчества в первоисточнике и осознали всю их важность. То, что было записано в Меджугорье, вызывает сомнения, но записи сестры Люсии и перевод отца Тибора — это гораздо серьезнее.

— Я понятия не имею, где может быть этот документ. Я даже не могу представить себе, как Якоб вывез его из Ватикана.

— Код сейфа знал только я, — сказал архивариус. — Но я открывал его только Клименту.

При воспоминании о предательстве Катерины Мишнер ощутил бездонную пустоту. Больно. Если бы удалось сосредоточиться на чем-то другом, это хоть ненадолго отвлекло бы его.

— Маурис, я постараюсь что-нибудь сделать. Но я даже не представляю, с чего начать.

Лицо Нгови осталось серьезным.

— Колин, я не хочу драматизировать события. Но вполне может быть, что в ваших руках судьба церкви.

Глава LX

Ватикан

30 ноября, четверг

15.30

Валендреа извинился перед многочисленными представителями религиозных общин, собравшихся, чтобы поздравить его с избранием, и покинул аудиенц-зал. Группа прибыла из Флоренции, и, прежде чем уйти, Валендреа заверил гостей, что свой первый же официальный визит он нанесет в Тоскану.

Амбрози ждал его на четвертом этаже. Папский секретарь вышел из зала полчаса назад, и Валендреа не терпелось узнать зачем.

— Святой Отец, — с ходу начал Амбрози. — После вас Мишнер встретился с Нгови и кардиналом-архивариусом.

Валендреа сразу понял всю важность услышанного.

— О чем они говорили?

— Они общались в одном из читальных залов, дверь была заперта. Мой человек в архиве не смог ничего услышать, но сказал, что они взяли старинный фолиант, один из тех, которые может брать только архивариус.

— Какой?

— Lignum Vitae.

— Пророчества Малахии? Вы шутите? Это же глупо. Хотя жаль, что мы не знаем, о чем они говорили.