Лоуренс Блок

Когда закроется священный наш кабак

И вот ночи приспел конец, Ночи стихов, когда не страшен мрак. И каждому быть одному, Когда закроется священный наш кабак. Дейв Ван Ронк
Глава 1

Окна у Моррисси были закрашены черной краской. Взрыв был очень громким и прозвучал достаточно близко и изрядно всех ошеломил. Разговор смолк на полуслове, официант замер на полпути, превратившись в статую с подносом в руке и занесенной ногой. Шум в помещении моментально стих, и еще долгое время стояла тишина, словно все затаили дыхание.

Кто-то сказал: «Господи Иисусе», и все наконец смогли выдохнуть. Сидящий за нашим столиком Бобби Русландер достал сигарету и сказал:

— Похоже на взрыв бомбы.

— \"Бомбы с вишнями\"[1], — добавил Скип Дево.

— Всего-навсего?

— Этого вполне достаточно, — сказал Скип. — «Бомба с вишнями» — вполне серьезный боеприпас. Если тот же заряд поместить в металлическую оболочку вместо бумажной, то получится уже совсем не игрушка. Если поджигаешь эту малышку и невзначай забываешь отойти, то потом приходится учиться делать элементарные вещи левой рукой.

— Грохот был позначительней, чем от фейерверка, — продолжал настаивать Бобби. — Больше похоже на динамит или гранату. Словно третья мировая началась, вот на что это похоже.

— Вы только послушайте этого актера, — ласково сказал Скип. — Как вам нравится этот парень? Сражавшийся в окопах, штурмовавший обдуваемые ветрами высоты, месивший грязь, наш Бобби Русландер, потрепанный ветеран тысячи военных кампаний.

— Ты имеешь в виду — потрепанный выпивкой? — заметил кто-то.

— Актер хренов. — Скип взъерошил Бобби волосы. — Эй, я слышал орудийный залп. Знаешь этот анекдот?

— Это я теберасскажу анекдот.

— Эй, я слышал орудийный залп. Ты когда-нибудь выстрел-то слышал? Последний раз, когда у нас была война, — продолжал Скип, — Бобби принес справку от своего психиатра: «Дорогой Дядя Сэм, извините Бобби за его отсутствие, так как пули сводят его с ума».

— Это была идея моего старика, — сказал Бобби.

— Но ты пытался его отговорить. «Дай мне оружие, — говорил ты. — Я хочу послужить своей стране».

Бобби засмеялся. Одной рукой он обнимал свою девушку, а другой держал выпивку.

— Я только сказал, что, по-моему, это было похоже на взрыв динамита.

— Динамит по-другому взрывается. — Скип покачал головой. — У каждого взрыва свой особый звук. Взрыв динамита очень громкий, и звук более монотонный, чем у «бомбы с вишнями». Все взрывы звучат по-разному. У гранаты звук совершенно другой, похожий на музыкальный аккорд.

— Последний аккорд, — сказал кто-то, а кто-то другой добавил:

— Прислушайтесь, это похоже на стихи.

— Я хотел назвать свой кабак «Подковы и Ручные Гранаты», — сказал Скип. — Знаете, что бы стали говорить: не придавайте значения внешнему виду подков и ручных гранат.

— Хорошее название, — заметил Билли Киген.

— Мой партнер его возненавидел, — продолжал Скип. — Этот чертов Касабиан! Он сказал, что название не годится для кабака, а больше подойдет заковыристому бутику или какому-нибудь магазинчику в Сохо, торгующему игрушками для учеников начальной школы. Не знаю. Название «Подковы и Ручные Гранаты» мне по-прежнему нравится; мне нравится, как это звучит.

— \"Конский Навоз и Ручная Работа\", — пошутил кто-то.

— Может, Касабиан и был прав, если все в итоге так и начнут называть заведение. — Потом Скип снова обратился к Бобби: — Если уж заговорили о разных взрывах, то тебе стоило бы услышать миномет. Как-нибудь попроси Касабиана рассказать про миномет. Это замечательная история.

— Обязательно.

— \"Подковы и Ручные Гранаты\", — не унимался Скип, — вот как нужно было назвать кабак.

Вместо этого они с партнером назвали свое местечко «Мисс Китти». Большинство посетителей считали, что это название навеяно телесериалом «Пороховой дым»[2], но на самом деле так именовался один бордель в Сайгоне. Я чаще захаживал в заведение «У Джимми Армстронга», на 9-й авеню, между 57-й и 58-й улицами. «Мисс Китти» тоже стоял на 9-й авеню, но ниже 56-й улицы, этот кабак был слишком большим и шумным для меня. В выходные дни я в него не заходил, но будними вечерами, когда народу становилось меньше и шум стихал, это местечко казалось вполне приличным.

Этой ночью мы там уже побывали. Сначала мы зашли к «Армстронгу», и около половины третьего ночи нас там осталось только четверо: Билли Киген за барной стойкой, я да еще пара пташек, уже изрядно накачавшихся «Блэк Рашн»[3]. Билли закрылся, девчонки, пошатываясь, растворились в ночи, и мы вдвоем пошли к «Мисс Китти». А где-то в районе четырех закрылся Скип, и мы все пошли к Моррисси.

Моррисси не закрывались часов до девяти-десяти утра. Легально бары в Нью-Йорке могли работать до четырех утра, а по субботам закрывались на час раньше. Но у Моррисси заведение было нелегальным и поэтому свободным от всяких ограничений. Оно находилось на втором этаже четырехэтажного кирпичного здания, стоящего среди таких же строений на 51-йулице, между 11-й и 12-й авеню. Около трети домов этого квартала пустовали, их окна были заколочены досками или разбиты, а некоторые подъезды были завалены бетонными блоками.

То здание полностью принадлежало Моррисси. Думаю, обошлось оно им не дорого. Они жили в двух верхних этажах, первый этаж сдавали любительскому ирландскому театру, а на втором этаже продавали пиво и виски в запрещенное для всех баров время. Этот этаж представлял собой огромное открытое помещение, в котором были сломаны все внутренние перегородки. С одной из стен они полностью удалили слой штукатурки, обнажив кирпичную кладку, остальные стены, со встроенными светильниками, украшали вставленные в рамочки плакаты «Аэро Лингус»[4] и копия декларации Ирландской Республики Пирса от 1916 года («Ирландские мужчины и женщины, именем Господним и ушедшими поколениями...»), пол был сколочен из широких сосновых досок, тщательно отполированных и покрытых лаком. Вдоль одной из стен тянулась небольшая барная стойка, а оставшееся пространство занимали двадцать — тридцать квадратных столов с грубой деревянной поверхностью.

Мы сидели за двумя сдвинутыми вместе столами. Мы — это Скип Дево, Билли Киген — бармен из «Армстронга», Бобби Русландер и его девушка на этот вечер, рыжеволосая Хелен с сонными глазами. Здесь же были Эдди Грильо, что работал в баре одного итальянского ресторанчика на Западной 40-й улице, да еще один парень по имени Винс, звукооператор с канала Си-би-эс.

Я пил бурбон, это был либо «Джек Дэниелс», либо «Эрли Таймс», другого Моррисси не продавали. У них всегда имелось в наличии три или четыре вида скотча, «Кэнэдиан Клаб»[5] и по одному виду джина и водки, два вида пива: «Бад» и «Хайнекен», коньяк и парочка разных ликеров. Кажется, был «Калуа»[6], потому что в этом году больше всего пили «Блэк Рашн». Еще можно было найти три вида ирландского виски: «Бушмиллс», «Джеймисон» и «Пауэрс», которое никто не заказывал, но очень любили братья Моррисси. Можно было предположить, что у них найдется ирландское пиво, хотя бы «Гиннесс», но Тим Пэт Моррисси однажды сказал мне, что ему не нравится «Гиннесс» в бутылках — оно ужасное — и что он любит только крепкий портер и только тот, что производится по другую сторону Атлантики.

Они были крупными ребятами, эти Моррисси, с высокими широкими лбами и густыми бородами цвета ржавчины. Одевались они всегда в черные брюки, черные блестящие грубые башмаки, белые рубашки с закатанными до локтей рукавами и белые фартуки до колен, каку мясников. Их официант, стройный, гладко-выбритый парень, носил такую же одежду, но на нем она смотрелась как униформа. Думаю, он приходился Моррисси кузеном. Чтобы здесь работать, ему обязательно надо было быть кровным родственником владельцев.

Они были открыты семь дней в неделю с двух ночи до десяти утра. Выпивка у них стоила по три доллара, дороже, чем в большинстве баров, но вполне в пределах разумного для заведения, работающего в запрещенные часы. К тому же выпивка у них была хорошая. Пиво продавалось за два доллара. Здесь могли смешать любые напитки, но посетители не особо любили заказывать коктейли.

Не думаю, чтобы у Моррисси когда-либо были проблемы с полицией. Хотя неоновая вывеска отсутствовала, это никого не могло обмануть. Копы хорошо знали, что здесь находится, а этой ночью я заметил парочку патрульных из северного Мидтауна да еще давно знакомого инспектора из Бруклина. За одним из столиков сидели два негра, я узнал обоих: одного я частенько видел в первых рядах у ринга во время боев, а второй был сенатором. Уверен, что Моррисси платили за то, чтобы их не закрывали, но помимо денег у них явно были хорошие связи с местными политиками.

К тому же они не разбавляли выпивку и разливали хорошие напитки. А разве это не самая лучшая рекомендация?

* * *

Снаружи раздался взрыв еще одной «бомбы с вишнями». На сей раз он прозвучал дальше, в квартале или двух отсюда, и поэтому все продолжали говорить как ни в чем не бывало. За нашим столиком парень с Си-би-эс распинался, что все слишком торопятся с празднеством:

— Ведь четвертое июля будет только в пятницу, верно? Сегодня у нас какое число, первое?

— Последние два часа уже второе.

— Так, значит, впереди еще целых два дня. Куда спешить?

— У тех, кто затарился фейерверками, руки чешутся, — ответил Бобби Русландер. — А знаете, кто хуже всех? Эти чертовы чинки[7]. Я как-то встречался с одной девчонкой, что жила рядом с Чайнатауном. Там в полночь можно было увидеть все: от римских свеч до «бомбы с вишнями» — все что угодно. Причем не только в июле, а круглый год. Когда дело доходит до фейерверков, то они все ведут себя как малые дети.

— Мой партнер хотел назвать бар «Маленький Сайгон», — сказал Скип. — А я говорил ему: «Джон, ради бога, люди подумают, что это китайский ресторан. К тебе начнут приходить семейки из Рего-парка и заказывать „му гу гай пен“ и прочую китайскую хрень». Он говорит: «Да при чем тут Китай — мы про Сайгон говорим». А я ему: «Да не при чем, ясное дело, и мы с тобой это знаем, но людям из Рего-парка без разницы, что один косоглазый, что другой. Они только знают, что „му гу гай пен“ делают маленькие косоглазые желтые человечки».

— А людям из Парк-Слоупа? Им тоже без разницы или как? — спросил Билли.

— Людям из Парк-Слоупа? — задумчиво повторил Скип, нахмурившись. — Да пошли люди из Парк-Слоупа к такой-то матери!

Хелен, девушка Бобби Русландера, сказала очень серьезно, что ее тетя живет в Парк-Слоуп. Скип оглядел ее. Я поднял свой стакан. Он оказался пустым, и я оглянулся вокруг в поисках безбородого официанта или кого-нибудь из братьев.

Я как раз смотрел на входную дверь, когда она распахнулась. Тот из братьев, что охранял внизу входную дверь, споткнулся о порог и налетел на стол, опрокинув стоящий рядом стул. От удара на столе разлилась выпивка.

В следующий же миг в зал ворвались двое мужчин. Один был ростом около шести футов[8], второй — на пару дюймов ниже. Оба худощавые. Одеты они были в потертые голубые джинсы и теннисные туфли. На том, что повыше, была бейсбольная куртка, а на втором — ярко-голубая нейлоновая ветровка. На головах у них красовались бейсболки, а на лица были повязаны кроваво-красные платки, треугольником закрывающие рот и щеки.

У каждого в руке было по пушке. У одного — короткоствольный револьвер, другой держал длинноствольный автоматический пистолет. Он поднял пистолет вверх и сделал два выстрела в обитый жестью потолок. Звуки выстрелов не были похожи ни на «бомбу с вишнями», ни на гранату.

Грабители двигались по помещению с неимоверной быстротой. Один зашел за барную стойку и показался из-за нее, держа в руках коробку из-под сигар «Гарсиа и Вега», где Тим Пэт держал выручку за ночь. На барной стойке стояла стеклянная банка, на которой от руки было написано, что сюда собираются пожертвования в фонд семей ИРА[9], чьи члены сидят в тюрьме в Северной Ирландии. Налетчик вытащил оттуда все банкноты, оставив мелочь.

Пока он все это проделывал, тот, что повыше, наставив пистолет на Моррисси, приказал им вывернуть свои карманы. Он забрал наличные из их бумажников и связку банкнот у Тима Пэта. Второй отложил коробку из-под сигар, подошел к дальней стене зала и отодвинул в сторону рамку с постером компании «Аэро Лингус», на котором были изображены Мохеровы скалы[10], чтобы добраться до стенного шкафчика. Грабитель выстрелил в замок и, открыв его, вынул небольшой металлический сейф, потом взял его под мышку, вернулся и забрал сигарную коробку, нырнул за дверь и исчез в ночи.

Его напарник продолжал держать Моррисси на мушке, пока выходил из помещения. Дуло его пистолета было нацелено в грудь Тима Пэта, и в какой-то момент я подумал, что он сейчас выстрелит. Это у него был длинноствольный автоматический пистолет, и именно он сделал два выстрела в потолок, так что, выстрелив в Тима Пэта, он вряд ли бы промахнулся.

А я ничего не мог сделать.

Но этот миг прошел. Парень выдохнул через рот, и его красный платок приподнялся от дыхания. Он попятился к двери, выскользнул за нее и побежал вниз по лестнице.

Никто не шелохнулся.

Затем Тим Пэт коротко пошептался с братом, с тем, что до этого охранял дверь внизу. Брат кивнул головой и подошел к открытому стенному шкафу у дальней стены. Он закрыл его и повесил на место плакат.

Тим Пэт переговорил со вторым братом, потом прочистил горло:

— Джентльмены, — сказал он, поглаживая бороду своей огромной правой рукой. — Джентльмены, позвольте объяснить ту сцену, свидетелями которой вы только что стали. Два наших хороших друга зашли, чтобы одолжить у нас пару долларов, которые мы им с удовольствием дали. Никто из нас не узнал их и не обратил внимание на их внешность. И я уверен, что никто из вас тоже их не узнает, если, Божьей милостью, с ними вдруг доведется встретиться.

Он слегка коснулся кончиками пальцев своего широкого лба, а затем снова принялся поглаживать бороду.

— Джентльмены, — продолжал он, — вы окажете мне и моим братьям честь, приняв от нас напитки в угощение.

И Моррисси купили всем присутствующим выпивку. Бурбон для меня. «Джеймисон» для Билли Кигена, скотч для Скипа, бренди для Бобби и скотч с лимонным соком для его девушки. Пиво для парня с Си-би-эс, бренди для бармена Эдди. Выпивка была поставлена для всех: для копов, для чернокожих политиков, для всех барменов, официантов и ночных гуляк, присутствующих здесь. Никто не встал и не ушел.

Гладковыбритый кузен и двое братьев разносили напитки. Тим Пэт стоял в стороне, сложив руки на груди, его лицо было бесстрастным. После того как все были обслужены, один из братьев прошептал что-то Тиму Пэту и показал на стеклянную банку, в которой оставались только монеты. Лицо Тима Пэта потемнело.

— Джентльмены, — обратился он, и шум стих. — Джентльмены, во всей этой неразберихе были случайно взяты пожертвования: те деньги, что должны были облегчить жизнь женам и детям политических заключенных на Севере. Наши потери останутся нашими собственными, моими и моих братьев, мы об этом больше не скажем; но те, на Севере, у них нет денег на еду...

Он остановился, чтобы перевести дыхание, и продолжил уже тише:

— Мы пронесем банку между вами, если кто-то из вас захочет внести пожертвования, то Господь благословит вас.

* * *

Я остался там еще где-то на полчаса, не больше. Я выпил то, что купил Тим Пэт, потом еще одну порцию, и мне было достаточно. Скип и Билли надумали уйти вместе со мной. Бобби с девушкой решили еще ненадолго остаться, Вине уже ушел, а Эдди подсел за другой столик и пытался привлечь внимание высокой девушки, что работала официанткой в баре «О\'Нил».

Небо начало светлеть, а улицы еще были пустынными и молчаливыми в этот ранний рассветный час.

— В любом случае, ребята на Севере получили свои пару долларов, — сказал Скип. — Не так уж много Фрэнк и Джесси[11] выгребли из этой банки, а ребята выложили значительную сумму, чтобы вновь ее наполнить.

— Фрэнк и Джесси?

— Эти красные платки, черт их побери. Ты их должен знать, Фрэнк и Джесси Джеймс. Но только они вытащили из банки долларовые и пятидолларовые банкноты, а наши ребята покидали туда десяти— и двадцатидолларовые. Так что с бедными женами и маленькими детишками на Севере все будет в порядке.

— Как ты думаешь, сколько потеряли Моррисси? — спросил Билли.

— Господи, не знаю. Их сейф мог быть наполнен страховыми полисами и картинками с их святой покровительницей — вот будет для всех сюрприз, верно? Держу пари, что они насобирали достаточно денег, чтобы послать кучу оружия крутым парням из Дерри[12] и Белфаста.

— Ты думаешь, что грабители из ИРА?

— Черт возьми! — Скип бросил сигарету в канаву. — Я думаю, что Моррисси из ИРА. Думаю, что именно туда и уходят их денежки. Я считаю...

— Эй, ребята! Подождите, ладно?

Мы обернулись. Парень по имени Томми Тиллари кричал нам с крыльца дома Моррисси. Он был довольно-таки крупным мужчиной, с полными щеками и подбородком, большой грудью и таким же животом. На нем был бордовый летний блейзер, белые брюки и галстук. Томми всегда носил галстук.

С ним была женщина, невысокого роста и стройная, ее каштановые волосы отсвечивали рыжиной. Одета она была в облегающие выцветшие джинсы и блузку на пуговицах с закатанными рукавами. Выглядела она очень уставшей и немного пьяной.

— Ребята, знаете Кэролин? — спросил Томми. — Конечно знаете.

Мы все с ней поздоровались.

— У меня машина припаркована за углом, там для всех найдется место, — продолжал он. — Подвезти вас, парни?

— Такое хорошее утро, — ответил Билли. — Думаю, я лучше прогуляюсь, Томми.

— Серьезно?

Скип и я ответили то же самое.

— Алкоголь выветрится, — добавил Скип. — Рассосется, и можно будет ложиться спать.

— Уверены? Мне вас подбросить не трудно.

Но мы были уверены.

— Что ж, тогда давайте пройдемся вместе до моей машины, не против? Та небольшая сценка внутри заставила всех немного понервничать.

— Конечно, Том.

— Приятное утро, верно? Денек обещает быть жарким, но сейчас просто здорово. Клянусь, я думал, что он выстрелит в... как там его... Тима Пэта. Помните его взгляд в самом конце?

— Был такой момент, — согласился Билли, — когда все могло пойти иначе.

— Я тогда думал, что сейчас начнется перестрелка, и смотрел, под каким столиком можно будет спрятаться. Эти чертовы маленькие столики, даже укрыться не за чем, понимаете?

— Да уж, совсем не большие.

— А я — большая цель, верно? Что ты куришь, Скип? «Кэмел»? Дай мне одну, если не возражаешь. Я курю с фильтром, но для такой ночки они слабоваты. Спасибо. Мне показалось или в зале действительно сидели двое полицейских?

— Несколько человек было, это точно.

— Они ведь обязаны носить с собой оружие и после дежурства, разве нет?

Этот вопрос он адресовал мне, и я согласился с тем, что на этот случай есть определенные правила.

— А ты не думаешь, что им следовало попытаться что-нибудь сделать?

— Ты имеешь в виду, что им следовало напасть на вооруженных грабителей?

— Ну, что-нибудь в этом роде.

— Представился бы отличный случай поубивать кучу людей, — ответил я. — Если палить свинцом в полном людей помещении, как у нас.

— Да, могло бы срикошетить.

— С чего ты об этом заговорил?

Он оглянулся на меня, удивленный неожиданной резкостью в голосе.

— Так там же кирпичные стены, — ответил он. — Даже те выстрелы, что он сделал в жестяной потолок, — пули могли срикошетить и ранить кого-либо. Могли ведь?

— Естественно, — ответил я. Мимо проехало такси, его табло оповещало, что время работы закончилось, а рядом с водителем сидел пассажир.

— На дежурстве или после, — продолжил я, — коп ничего не будет предпринимать в такой ситуации, пока кто-то другой не начнет стрельбу. Этой ночью там была парочка полицейских, которые, возможно, держали руку на своем оружии до самого конца. Если бы тот парень выстрелил в Тима Пэта, то ему, вероятно, пришлось бы добираться до двери, уворачиваясь от пуль. При условии, что его никто бы не загораживал.

— И если бы нашелся хоть один достаточно трезвый, чтобы сделать меткий выстрел, — вставил Скип.

— Звучит разумно, — заметил Томми. — Мэтт, ты ведь подстрелил одного грабителя в баре пару лет назад? Кто-то что-то рассказывал об этом.

— Там все было чуть-чуть по-другому, — ответил я. — Они уже убили выстрелом бармена, когда я взялся за них. И я не стал палить в помещении, а выбежал за ними на улицу.

Я погрузился в воспоминания и пропустил несколько фраз. Когда же вновь сосредоточился на беседе, то услышал, как Томми говорит, что ждал, что его тоже обчистят.

— Большинство тех, кто был там этой ночью, — говорил он, — ночные работяги, те, кто закрыл свои кабаки и взял выручку с собой. Те грабители могли ведь пощипать всех, почему бы нет?

— Думаю, они очень торопились.

— У меня было с собой всего несколько сотен, но я бы предпочел оставить их при себе, чем отдать парню с платком на лице. Чувствуешь огромное облегчение, что тебя не обокрали, поэтому становишься очень щедрым, особенно когда хозяева пустили эту банку для, как их там, ребят с Севера. Я пожертвовал двадцать баксов для их вдов и сирот, причем не раздумывая.

— Это все было инсценировано, — предположил Билли Киген. — А ребята с платками — просто друзья семьи, и они проделывают подобный трюк раз в две недели, чтобы увеличить сборы для ребят с Севера.

— Иисусе! — Томми рассмеялся. — В этом что-то есть. А вот и моя машина, «Рив». Это большая лодка легко всех вместит. Может, передумаете, и я развезу всех по домам?

Мы все твердо решили прогуляться. Его машиной оказался темно-бордовый бьюик «Ривьера» с белым кожаным салоном. Томми открыл дверь для Кэролин, потом обошел машину и, скорчив рожу девушке, у которой не получилось открыть для него дверь изнутри, открыл ее сам.

После того как они отъехали, Билли сказал:

— Они сидели в «Армстронге» до часу или до половины второго. Я не ожидал увидеть их этой ночью снова. Надеюсь, он не поедет в Бруклин.

— Они там живут?

— Он там живет, — ответил Билли Скипу. — Она живет здесь, по соседству. А он — парень женатый. Разве он не носит кольцо?

— Никогда не замечал.

— Кэро-лин из Каро-лины, — продолжал Билли. — Так он ее представил. Она была определенно пьяна, верно? Когда они ушли из «Армстронга», я был уверен, что он отвез ее домой. Думаю, он так и сделал. Потому что тогда на ней было надето платье, правда, Мэтт?

— Не помню.

— Могу поклясться, что так. Такой офисный стиль, но уж точно не эти джинсы и рубашка. Он отвез ее домой, там они перепихнулись, затем им захотелось выпить, а в это время все магазины уже закрыты, — вот мы и попадаем к соседу Т. П. Моррисси. Как ты считаешь, Мэтт? Есть у меня задатки детектива?

— Ты все просчитал замечательно.

— Он остался в том же, а она переоделась. Теперь вопрос только в том, поедет ли он спать домой к жене или останется у Кэролин и покажется завтра в офисе в той же одежде. С этим понятно, осталось лишь выяснить, кто устроил сегодняшнюю заварушку.

— Я как раз собирался спросить то же самое, — сказал Скип.

— Да, я задавался тем же вопросом, что и он. Почему этой ночью они не обчистили посетителей? Там сидело полно ребят, у которых с собой было по нескольку сотен долларов, а у некоторых и побольше.

— Оно того не стоило.

— Но мы ведь в итоге говорим о нескольких тысячах.

— Я знаю, — ответил Скип. — Это заняло бы около двадцати минут, если все делать правильно, да еще в помещении, полном пьяных, и Бог знает сколько из них были при оружии. Уверен, человек у пятнадцати были пушки.

— Ты серьезно?

— Я не просто серьезно, может, я еще даже приуменьшил. Для начала, там было три или четыре копа. Потом у Эдди Грильо, что сидел прямо за нашим столом.

— Эдди ходит с пушкой?

— Эдди водится с очень крутыми ребятами, я уж не говорю о владельцах бара, где он работает. Еще там был парень по имени Чак, я его плохо знаю, работает в «Поллиз Кейдж»...

— Я понял, о ком ты. Он тоже расхаживает с оружием?

— Либо так, либо он ходит с постоянной эрекцией и при этом очень чудно сложен. Поверь мне, кругом предостаточно ребят, упакованных железом. Ты говоришь: полно бумажников, только потянись, но ведь кто-то может тогда достать свой пистолет. Сколько им понадобилось, чтобы войти и выйти, — пять минут? Я думаю, между тем, как они ворвались через дверь и выстрелили в потолок, и тем, как выскочили оттуда, и пяти минут не прошло, а хмурый Тим Пэт стоял, скрестив руки.

— Все так.

— А то, что они смогли бы забрать из чужих бумажников, — мелочь.

— Видел, какой тяжелый был сейф? Как ты думаешь, сколько там было?

Скип пожал плечами:

— Тысяч двадцать.

— Серьезно?

— Двадцать тысяч, пятьдесят тысяч, выбирай любую сумму.

— Ты уже говорил, что это деньги для ИРА.

— А как ты думаешь, па что еще они их тратят, Билл? Я не знаю, во что у них еще вложены деньги, но здесь они имеют отличную прибыль семь дней в неделю, а какие у них расходы? Они, скорее всего, получили здание в счет квартирного налога за прошедшее время, а занимают только половину помещения, так что им не приходится платить ренту и не приходится повышать фонд заработной платы. Я уверен, что они не предоставляют отчетность о доходах и не платят никаких налогов. Может, только этот театр на первом этаже показывает прибыль и платит с этого чисто номинальный налог. Они имеют по десять — двадцать тысяч баксов в неделю с этого бара, и на что они их тратят, как ты думаешь?

— Им приходится откупаться, чтобы их не закрыли, — вставил я.

— Взятки полиции и политикам — это конечно, но не десять — двадцать тысяч за неделю. Они не ездят на крутых машинах, никогда не выходят и не тратят ни доллара в чужих барах. Я не видел, чтобы Тим Пэт покупал изумруды для какой-нибудь симпатичной маленькой пташки или чтобы его братья подносили кокаин к своим ирландским носам.

— К твоему ирландскому носу, — сказал Билли Киген.

— Мне понравилась маленькая речь Тима Пэта и то, что они купили всем выпивку. Насколько я знаю, это первый раз, когда Моррисси всех угощали.

— Чертовы ирландцы, — добавил Билли.

— Господи, Киген, да ты снова напился.

— Хвала Богу, ты прав.

— Как ты думаешь, Мэтт? Узнал Тим Пэт Фрэнка и Джесси?

Я задумался.

— Не знаю. То, что он сказал, сводилось к одному: держитесь от этого подальше, и мы все уладим сами. Здесь, наверное, своя политика.

— Чертовски верно, — согласился Билли. — За этим стоят демократы.

— Может быть, протестанты? — предположил Скип.

— Смешно, — ответил Билли, — они не были похожи на протестантов.

— Или кто-то из другой фракции ИРА. Ведь у них есть разные фракции, верно?

— Конечно, редко можно увидеть протестанта с платком поверх лица, — сказал Билли. — Они обычно запихивают их в нагрудный карман. Нагрудные карманы...

— Господи, Киген.

— Чертовы протестанты, — бубнил Билли.

— Чертов Билли Киген, — сказал Скип. — Мэтт, нам лучше проводить эту задницу до дома.

— Чертово оружие, — продолжал Билли, неожиданно пошатнувшись. — Идешь, чтобы пропустить глоточек на ночь, а тут со всех сторон чертовы пушки. Ты носишь с собой пушку, Мэтт?

— Только не я, Билли.

— Правда? — Он оперся на мое плечо. — Но ты ведь коп.

— Был когда-то.

— Теперь — частный коп. Даже коп по найму — охранник в книжном магазине, что заставляет показывать свои сумки, — и тот имеет при себе пушку.

— Обычно это только показуха.

— Ты имеешь в виду, что в меня не выстрелят, если я буду выходить с последним изданием «Алой Буквы»? Ты должен был сказать мне это раньше, до того как я купил ее. Ты действительно не носишь с собой оружие?

— Еще одна иллюзия развеяна, — прокомментировал Скип.

— А как насчет твоего дружка-актера? — наседал Билли. — Маленький Бобби вооружен?

— Кто? Русландер?

— Он выстрелит тебе в спину, — сказал Билли.

— Если Русландер и носит оружие, то это только бутафория. Он стреляет холостыми.

— Выстрелит тебе в спину, — продолжал настаивать Билли. — Словно этот, Бобби Кид.

— Ты имеешь в виду Билли Кида[13].

— Кто ты такой, чтобы говорить мне, что я имею в виду? Так есть у него?

— Что у него есть?

— Пушка, что же еще? Разве мы не об этом говорим?

— Господи, Киген, не спрашивай меня, о чем мы говорим?

— Ты что, даже не врубился? Господи!

* * *

Билли Киген жил в высотке на 56-й улице рядом с 8-й авеню. Он выпрямился, когда мы дошли до его дома, и, здороваясь с привратником, выглядел достаточно трезвым.

— Мэтт, Скип, — попрощался он, — увидимся, ребята.

— Киген в порядке, — сказал мне Скип.

— Он хороший парень.

— Он не так пьян, как пытался казаться. Больше разыгрывал, прикалывался.

— Конечно.

— Знаешь, мы держим оружие за барной стойкой в «Мисс Китти». Меня уже обкрадывали там, где я работал до того, как мы с Джоном открыли этот бар. Я стоял за стойкой в кабаке на 2-й авеню в восьмидесятых, вошел парень, белый парень, ткнул мне в лицо ствол и забрал все деньги из кассы. Он еще и у посетителей забрал все деньги. Их было всего пять-шесть человек в это время, но он обобрал их всех. Кажется, даже забрал у них часы, насколько я помню. Классно все проделал.

— Звучит точно классно.

— Когда я геройствовал во Вьетнаме, в составе спецназа, мне никто и никогда не тыкал пушкой в морду. В тот момент я ничего не почувствовал, но потом разозлился. Понимаешь, о чем я? Я был в ярости. Выскочил на улицу, купил оружие, и с тех пор оно всегда было со мной, когда я работаю. В том кабаке и сейчас, в «Мисс Китти». Я по-прежнему думаю, что нам следовало назвать его «Подковы и Ручные Гранаты».

— А у тебя есть на него разрешение?

— На оружие? — Он помотал головой. — Оно не зарегистрировано. Когда работаешь в баре, не трудно узнать, где достать пушку Два дня я поспрашивал людей, а на третий день стал на сто долларов беднее. После открытия нас один раз обокрали. Тогда Джон работал. К оружию он даже не прикоснулся и отдал все, что было в кассе. Тот грабитель не тронул посетителей. Джон решил, что это был наркоман. А сам он об оружии даже не вспомнил, пока парень не исчез за дверью. Может, так, а может, он подумал и решил не устраивать стрельбу. Я, наверное, поступил бы так же, а может, и нет. Никогда нельзя сказать точно, пока это с тобой не случится, верно?

— Точно.

— Ты правда не носишь с собой пушку, с тех пор как ушел из полиции? Говорят, что к этой тяжести привыкаешь и чувствуешь себя без нее обнаженным.

— Это не обо мне. Я словно избавился от тяжелого бремени.

— О Боже, я слагаю со своей души тяжкий груз! И на душе полегчало?

— Вроде того.

— Да. А он ведь не имел в виду ничего конкретного, когда говорил о рикошете.

— Кто? А, Томми?

— Крутой Томми Тиллари. Придурковатый, но неплохой парень. Крутой Томми. Это все равно что называть большого парня Крохой. Уверен, что он ничего такого не имел в виду.

— Думаю, ты прав.

— Крутой Томми. Как-то его еще называют.

— Томми Телефон.

— Точно, Томми Телефон. Он продает всякое дерьмо по телефону. Не думал, что взрослые мужчины могут этим заниматься. Всегда считал, что это работа для домохозяек, зарабатывающих в среднем по тридцать пять центов в час.

— Думаю, это может быть выгодно.

— Очевидно. Ты видел его машину. Мы все видели его машину. Мы не смогли увидеть, как она открывает для него дверь, но мы видели машину. Мэтт, может, поднимешься и выпьем еще по одной, прежде чем наступит новый день? У меня есть скотч и бурбон, наверное, даже есть еда в холодильнике.

— Думаю, лучше я просто пойду домой, Скип. Но спасибо за приглашение.

— Я тебя понимаю. — Он вытащил сигарету.

Скип жил на Парк-Вандом; на другой стороне улицы двумя домами дальше находился мой отель. Он выбросил сигарету, и мы пожали друг другу руки. В квартале от нас прозвучали пять или шесть выстрелов.

— Господи, — сказал Скип. — Это оружейные выстрелы или полдюжины маленьких фейерверков? Ты можешь мне точно ответить?

— Нет.

— И я не могу. Скорее фейерверки, учитывая, какой скоро день. Или Моррисси поймали Фрэнка и Джесси, или я не знаю что. Сегодня ведь второе число, верно? Второе июля?

— По-моему, да.

— Что за лето, — сказал он.

Глава 2

Все это случилось давным-давно.

То было лето 1975 года, и если оглядываться на прошлое в целом, то в то время ничего особенно важного не случилось. Отставка Никсона произошла годом ранее, а наступающий год готовил предвыборную кампанию и различные политические акции, Олимпийские игры и двухсотлетнюю годовщину.

В Белом Доме тогда сидел Форд, его присутствие странным образом успокаивало и было чрезвычайно убедительным. Парень по имени Эйб Бим поселился в Грейси-Мэншн, хотя у меня никогда не было ощущения, что он действительно считал себя мэром Нью-Йорка, по крайней мере, не более, чем Джерри Форд верил в то, что он — президент Соединенных Штатов Америки.

Приблизительно в то же время Форд сократил финансирование города, мотивируя это финансовым кризисом, и заголовки «Ньюс» кричали: «Форд городу: Чтоб тебе сдохнуть!»

Я помню заголовки, но не могу припомнить, было ли это до, в течение или после лета. Я всегда читал заголовки. Редко пропускал «Ньюс», покупая ранний выпуск на обратном пути в отель ночью либо просматривая более поздний за завтраком. Время от времени я читал «Таймс»; если там был рассказ, то я покупал продолжение. И чаще да, чем нет, я покупал днем «Пост». Меня никогда особо не интересовали вопросы внешней и внутренней политики или что-либо кроме спорта и местного криминала, но хотя бы поверхностно я был в курсе того, что творилось в мире. Смешно, как быстро все забывалось.

Что я помню? Ну, например, что три месяца спустя после ограбления Моррисси Цинциннати обыграли «Рэд Сокс» 7:0. Я помню хоум-ран Фиска в шестой игре и как играл Пит Роуз, словно судьба человечества зависела от каждого его броска. Ни одна из нью-йоркских команд не вышла в отборочные финальные матчи; как они играли, я не помню, хотя ходил на полдесятка игр. Пару раз я брал с собой на стадион «Шей» своих мальчишек, несколько раз ходил туда с друзьями. В том году его только отремонтировали, и поэтому там играли и «Метс», и «Янки». Помню, мы с Билли Кигеном были на игре «Янки» и игру остановили, потому что какие-то идиоты принялись кидать на поле мусор.

Играл ли Реджи Джексон за «Янки» в том году? В 1973-м он все еще играл в Оклаиде за «Чарли Финли»; я помню игры, когда «Метс» постоянно проигрывали. Но когда Штайнбреннер перекупил его для «Янки»?

Что еще? Бокс?

Дрался ли Али тем летом? Я видел второй раунд в Нортоне на закрытой арене, когда Али проиграл и ему сломали челюсть. Помню незаслуженное решение, но это было годом раньше, верно? Позже я видел Али совсем близко, сидя в первых рядах у ринга в Гардене. Тогда еще Эрни Шейверс дрался с Джимми Эллисом и вырубил его уже в первом раунде. Господи, я помню тот удар, что вырубил Эллиса, и помню, какое было лицо у его жены, сидевшей в двух рядах от меня, но когда точно это было?

Уж никак не в 75-м, уверен. Я наверняка ходил на бокс тем летом, но кого я смотрел?

Разве это важно? Не думаю. Если бы было важно, я бы мог пойти в библиотеку и просмотреть «Таймс Индекс» или разыскать «Мировой альманах» за тот год. Но я помню все то, что мне действительно нужно помнить.

Скип Дево и Томми Тиллари. Когда я вспоминаю лето 75-го, то вижу перед собой их лица. Все, что было тем летом, было связано с ними.

Были ли они моими друзьями?

Были, хотя как сказать. Они были барными друзьями, в те дни я виделся с ними, да и с кем бы то ни было еще, лишь в зале, где собираются незнакомцы, чтобы выпить. Тогда я еще пил, и был в таком состоянии, когда выпивка делала — или казалось, что делала — больше для меня, чем со мной.

Двумя годами ранее мой мир начал сужаться и как бы по собственной воле ограничился несколькими кварталами к югу и западу от Колумбус-Сёркл. Я ушел от жены после десяти лет совместной жизни, а соответственно, и от своих детей, и переехал из Сайоссета, что на Лонг-Айленде, в отель между 8-й и 9-й авеню. Примерно в то же время я ушел из нью-йоркского департамента полиции, в котором я провел примерно столько же лет и примерно с тем же успехом. Зарабатывал я на жизнь тем, что помогал разным людям, и мог временами посылать чек в Сайоссет. Я не был частным детективом, частные детективы получают лицензию, предоставляют отчет о доходах и платят налоги. Я просто оказывал людям услуги, а они платили мне деньги, и у меня всегда было оплачено за жилье и всегда было на что выпить. К тому же я периодически посылал по почте чек для Аниты и сыновей.

Мой мир, как я уже сказал, уменьшился географически. Он ограничивался комнатой, где я спал, и барами, где я проводил почти все часы бодрствования. Я бывал у Моррисси, но не очень часто. Чаще всего я шел спать в час-два ночи, иногда оставался до закрытия бара и крайне редко шел в ночные заведения, чтобы просидеть там до утра.

Была «Мисс Китти» — бар Скипа Дево. В том же квартале, что и мой отель, находился «Поллиз Кейдж», чьи обои с ворсистым бордовым рисунком напоминали о борделе, и здесь толпа любителей пропустить по маленькой после работы редела часам к десяти — десяти тридцати. Был бар «Мак Говерн» — серый узкий зал, голые лампочки, свисающие с потолка, и молчаливые посетители. Иногда в особо тяжкое утро я забегал туда, чтобы быстренько чего-нибудь выпить, и рука наливающего мне бармена частенько дрожала.

В том же квартале располагались бок о бок два французских ресторана. Один из них, «Мон-Сен-Мишель», был всегда на три четверти пустым. Несколько раз в году я водил туда пообедать каких-нибудь женщин и как-то забежал один, чтобы выпить в баре. Более представительный соседний ресторан имел хорошую репутацию, и дела там шли успешней, но я никогда туда не заходил.

Выше, по 10-й авеню, находилось местечко под названием «Слейт», туда заходили копы с Мидтаун-Норт и из колледжа имени Джона Джея, и я шел туда, когда был в настроении пообщаться с ними. Там подавали хорошие бифштексы, да и обстановка была приятной. На пересечении Бродвея и 60-й был «Бар Мартина» с недорогими напитками и хорошо приправленной говядиной и свининой на мармите; над барной стойкой у них висел большой цветной телевизор, и здесь всегда можно было посмотреть бейсбольный матч.

Напротив Линкольн-центра стоял «Балун О\'Нила»: старый закон, все еще действовавший в том году, запрещал называть бар салуном; хозяева, заказывая вывеску, об этом не знали, они просто сменили первую букву и оставили как есть. Я как-то зашел туда ненадолго днем, но это заведение оказалось слишком модным и шумным. На углу 9-й авеню и 57-й располагался «Антарес и Спирос» — греческий ресторанчик. Я не люблю места такого типа, там всегда полно мужчин с кустистыми усами, пьющих узо — анисовую греческую водку, но каждый вечер, идя домой, я проходил мимо и иногда забегал ненадолго.

Чуть дальше, на углу 57-й и 8-й, стоял работающий круглосуточно газетный киоск. Обычно я там покупал газету, если только не приобретал ее раньше у одной леди, торгующей на тротуаре напротив «400 Дели». Она покупала газеты за четвертной каждую в газетных киосках — кажется, они все в том году стоили четвертной, может, только «Ньюс» продавались за двадцать центов — и перепродавала их по той же цене: на что она жила, непонятно. Иногда я давал ей доллар и не брал сдачу. Звали ее Мэри Эллис Редфилд, но я узнал это только спустя пару лет, когда кто-то ее зарезал.

Была еще кофейня, называвшаяся «Красное пламя», супермаркет «400 Дели», несколько приличных пиццерий и одно местечко, где продавали сырные бифштексы и куда никто не заходил дважды.

Был спагетти-ресторанчик «У Ральфа» и парочка китайских ресторанов. Скип Дево обожал тайский ресторан. Был еще кабак Джоя Фаррели на 58-й улице, только что открывшийся той зимой. Черт возьми, там было полно всяких мест.

Но самое главное, было заведение Армстронга.

Господи, да я просто жил там. У меня была комната для сна, можно было пойти в другие бары или рестораны, но на несколько лет бар Джимми Армстронга стал моим домом. Те, кто искал меня, заглядывал сюда; иногда они, прежде чем позвонить в отель, звонили в «Армстронг». Это заведение открывалось около одиннадцати, а за дверью стоял филиппинский парнишка по имени Дэннис. Билли Киген начинал работать около семи и закрывался в два, или в три, или в четыре, все зависело от количества народа и его настроения. Так было по будням. В выходные днем работали одни бармены, ночью — другие, и они постоянно менялись.

Официантки приходили и уходили. Они уходили в актрисы. Ругались со своими парнями или заводили новых, уезжали в Лос-Анджелес или домой в Су-Фоллз, дрались с доминиканцем на кухне, их увольняли за кражи или они увольнялись сами, беременели. Сам Джимми Армстронг этим летом там почти не появлялся. Думаю, в том году он искал для покупки землю в Северной Каролине.

Что я могу сказать об этом местечке? Это было помещение с длинным баром с правой стороны от входа и столиками с левой. На столах лежали клетчатые скатерти. Стены были обиты темными деревянными панелями. На них висели картины и вставленные в рамочки рекламки из старых журналов. На дальней стене висела оленья голова, которая смотрелась весьма неуместно, мой любимый столик стоял как раз под ней, поэтому мне не приходилось ею любоваться.

Народ туда заходил разный. Доктора и медсестры из больницы Рузвельта, что напротив, профессора и студенты из университета Фордхэма, служащие телевизионных студий — Си-би-эс находилась в квартале отсюда, а Эй-би-си в нескольких минутах ходьбы. Заходили те, кто жил поблизости или владел магазинами по соседству. Бывали два музыканта, писатель да два ливанца, которые только что открыли обувной магазин.

Здесь было очень мало молодежи. Когда я заглянул в этот бар впервые, там стоял музыкальный автомат с неплохой коллекцией джаза и кантри-блюза, но Джимми быстренько заменил его на стереосистему с классической музыкой на кассетах. Благодаря этому молодежь заходить перестала, к радости официанток, которые терпеть не могли подростков за то, что те оставались допоздна, мало что заказывали и практически не давали чаевых. К тому же в зале стало гораздо тише, и можно было сидеть подолгу и наслаждаться выпивкой.

Поэтому-то я тут и пропадал. Пить я старался в меру, не хотелось напиваться, за исключением раза или двух. Я начинал с того, что смешивал бурбон с кофе, и постепенно повышал градусы, а к концу вечера пил чистый напиток. Здесь я мог почитать газету, перекусить гамбургером или плотно поесть и общаться много или мало, в зависимости от настроения. Я не торчал там дни и ночи напролет, но почти не бывало такого дня, чтобы я хотя бы не заглянул туда. А иногда я входил туда, как только Дэннис открывал дверь, и оставался до тех пор, пока Билли не собирался закрываться. Ведь каждый должен быть в каком-нибудь месте.

* * *

Барные друзья...

Я познакомился с Томми Тиллари у Армстронга. Он был завсегдатаем, просиживавшим там три-четыре вечера из семи. Я не помню, когда увидел его в первый раз, но быть с ним в одном помещении и не заметить его практически невозможно. Томми — крупный парень, и его голос ему подстать. И хотя его не назовешь крикливым, но после нескольких рюмок, кроме Томми, уже никого не было слышно.

Он ел много мяса и пил много скотча «Шивас Ригал», и то и другое отражалось на его лице. Ему было около сорока пяти, но он уже имел двойной подбородок, а его щеки покрывал узор лопнувших капилляров.

Никогда не знал, почему его называли Крутым Томми. Наверное, Скип был прав: это прозвище звучало иронично. А Томми Телефон его называли из-за работы. Он торговал по телефону, выбивал инвестиции для специальной биржевой конторы на Уолл-стрит. Я понимаю, почему люди часто бросают занятие такого рода. Способность уговорить по телефону незнакомого человека вложить деньги — это очень специфический талант, и его обладатель может легко получить работу и менять нанимателей по своему желанию.

Тем летом Томми работал на компанию «Таннахил энд Компани», продающую ограниченные товарищества в синдикатах недвижимости. Это давало, по-моему, определенные налоговые льготы и большой доход в перспективе. Я вывел это логически, потому что Томми никогда ничего не продавал ни мне, ни кому-либо еще в баре. Я как-то стал свидетелем того, как один акушер из госпиталя Рузвельта пытался расспросить его о возможных предложениях. Томми только отшучивался.

— Нет, я серьезно, — продолжал настаивать доктор. — Я наконец-то зарабатываю нормальные деньги, и мне пора подумать о вложениях.

— У тебя есть визитка? — спросил Томми.

У доктора не было.

— Тогда напиши на этой свой телефон и когда тебе стоит звонить. Ты хочешь купить, я позвоню тебе и предоставлю полный пакет услуг. Но хочу тебя предупредить: по телефону мне отказать просто невозможно.

Через пару недель они наткнулись друг на друга, и акушер пожаловался, что Томми так и не позвонил ему.

— Господи, я собирался, — отвечал Томми. — Сделаю это в ближайшее время.

Он был вполне хорош в компании, отпускал профессиональные шуточки и делал это довольно удачно, а я, в свою очередь, смеялся над ними. Думаю, некоторые из них были обидными, но не злыми. Если я был в настроении предаваться воспоминаниям о службе в полиции, лучшего слушателя было не сыскать, если история оказывалась достаточно смешной, он оглушительно смеялся.

Он был, возможно, чуть больше, чем нужно, громок и чуть больше, чем нужно, дружелюбен. Он мог говорить чуть больше, чем следовало, и тем действовать на нервы. Как я уже сказал, он появлялся в баре три-четыре раза в неделю, и половину этого времени вместе с ним была она, Кэролин Читэм, Кэролин из Каролины, с мягким акцентом, который, подобно специям, усиливался под воздействием алкоголя. Иногда она приходила с Томми под руку. Иногда он приходил первым, а она присоединялась позже. Она жила по соседству и работала с Томми в одном офисе. Я считал — если вообще задумывался над этим, — что Томми оказался у Армстронга благодаря служебному роману.

Он увлекался спортом. Постоянно заключал пари с букмекерами, преимущественно на бейсбол, иногда — на лошадиные скачки, и всегда сообщал о выигрыше. Он был чуть больше, чем следовало, дружелюбен, дружелюбен без какого бы то ни было разбору, но иногда в его глазах появлялся холодок, опровергавший дружелюбность в голосе. У него были маленькие холодные глазки и округлые складки у рта, придававшие его лицу мягкость, но в голосе ничего такого не было.

Можно было представить, как убедительно звучал его голос по телефону.

* * *

Настоящее имя Скипа Дево было Артур, но единственным, кто его так называл, был Бобби Русландер. Бобби мог это себе позволить, ведь они были друзьями с четвертого класса и росли в одном квартале Джексон Хайте. Крещен Скип был под именем Артур, но свою кличку приобрел очень рано. «Потому что он постоянно прогуливал школу»[14], — говорил Бобби, но у Скипа было другое объяснение.