— Да нет же, это была моя Дородная Тёлка!
— Ну и как она в жизни? Дородная?
— Чтобы актер не дал свой номер в телефонную книгу? Хотя чего не бывает... Ну хорошо, убедимся, что его номера нет в книге, — что это нам дает?
— Ничего.
— Красавица! Немного выше меня, хотя это ни о чём не говорит, тёмные волосы, изумительная фигура, такое нежное лицо, и румянец… И серые глаза…
— Ну и плюнь!
— Ладно.
— Серые?
— Мы уже знаем, кто он, наш приятель, это очень важно, — рассуждал я. — Утром позвоним его агенту, возьмем его адрес. Главное, у нас теперь есть от чего отталкиваться, не то что раньше. И с полицией теперь другой разговор. Вломись они сюда пару часов назад — это одно. Вломятся через час — совсем другое. Я уже не в тупике, понимаешь? У меня найдется, что поведать о толстяке с узкими плечами и бегающими шоколадными глазами. И не байки, а факты — вплоть до имени.
— И что будет?
— Ну да, она сказала, что в детстве они были голубыми, но потом с возрастом цвет вымылся из глаз. Такое бывает?
— Ничего не будет. Запрут в камеру, а ключ потеряют, — закончил я. — Никто сюда не вломится, Рут. Не бери в голову.
Рут сходила в гастрономическую лавку за сандвичами и пивом и по пути заскочила в винный магазин. Это я попросил ее взять бутылку приличного виски, но когда она вернулась домой, я уже раздумал пить и ограничился банкой пива.
— С волосами.
Поев, мы расположились с кофе на диване. Рут выпила немного виски. Настояв, чтобы я показал ей свой инструментарий, она стала расспрашивать, как называется тот или иной предмет и для чего он предназначается.
— По закону, кажется, запрещено иметь такие штуки?
— Из-за них можно загреметь в тюрьму.
— Ну а тут это произошло с глазами, так что «Клэрол» ей не поможет. Она пришла с работы, сказала, надеется, что не заставила меня долго ждать, а я ответила, что сама только пришла и даже не успела ещё сделать заказ, и тогда она…
— А которыми ты открыл дверь в эту квартиру?
Я показал и объяснил, как это делается.
Бла-бла-бла-бла… И так далее, и тому подобное. Кэролайн пересказывала мне их диалог слово в слово, ей бы работать репортёром, описывая королевские свадьбы. Я сразу же отключился, поскольку внешность новой знакомой Кэролайн поразила меня.
— Здорово! — восхищенно сказала она и мило поежилась. — Кто тебя научил этому?
— Сам научился.
Волосы, цвет лица, фигура, конечно, тысячи женщин могли обладать теми же параметрами, но… В последнее время меня не оставляло чувство, что в моей жизни вот-вот произойдёт нечто неожиданное, какое-то невероятное совпадение, от которого я приду в шок, и это «нечто» тихо ждёт сейчас своего часа, размышляя, с чем бы ему совпасть.
— Сам?
— Почти что. Правда, когда я вошел во вкус, стал почитывать литературу по слесарному делу. Потом записался на заочные курсы где-то в Огайо. Мне иногда кажется, что, кроме взломщиков, никто на таких курсах не учится. Знаешь, у нас в тюрьме был один парень, он поступил в заочное техническое училище. Каждый месяц ему присылали по почте новый замок с подробной инструкцией. Сидит себе в камере и часами, бывало, ковыряется в замке.
Я снова включился в тот момент, когда Кэролайн в своём рассказе подошла к моменту выбора напитков.
— Куда же смотрела тюремная администрация?
— Считалось, что он овладевает специальностью, а это в местах заключения поощряется. Вот он и овладевал специальностью вора-взломщика. И это был большой шаг вперед по сравнению с ограблениями бензозаправочных станций, на чем он специализировался раньше.
— …И она спрашивает, что я хочу заказать, а я в ответ: «Наверное, чашку чая». И тут она говорит: «Я думала, ты любишь скотч», — представляешь? Ну, я подтверждаю — мол, типа, да, люблю, но иногда приятно и чаю выпить; а она говорит, что целую неделю вкалывала как проклятая и что чаем напряжение не снимешь; тогда я соглашаюсь: «Ладно, я тоже выпью рюмочку». Я ведь знаю, что ты никогда не пьёшь перед делом, верно, Берн, но мне-то одна рюмочка не может помешать? Не может, верно, Берн? Я ведь не пойду с тобой в дом?
— Обчищать квартиры, конечно, доходнее?
— В принципе — да. Но главное, с чем он столкнулся, — это была проблема насилия. Нет, он никого не застрелил, напротив, в него стреляли. Вот он и решил, что куда разумнее и безопаснее обчищать квартиры, когда хозяев нет дома.
— Нет, я пойду один.
— После чего он записался в заочное училище и стал мастером своего дела.
Я пожал плечами.
— Ну вот я и подумала, что от одной рюмки не опьянею.
— Получил специальность, скажем так. А стал он мастером или нет, я не знаю. Человек поддается обучению до определенного предела, хоть очному, хоть заочному. Остальное должно быть в нем самом.
— В его пальцах?
— Так ты выпила одну рюмку?
— В пальцах и в сердце! — брякнул я, чувствуя, что непроизвольно краснею. — Да, да, это так!.. Когда мне было двенадцать лет, я понял, что должен научиться открывать дверь в ванную комнату. Дверь у нас запиралась изнутри: нажмешь на кнопку в ручке и — готово! Никто не войдет, когда ты на стульчаке сидишь или в ванне голый. Можно, конечно, и наоборот сделать: кнопку изнутри нажать, а дверь закрыть снаружи. Тогда в ванную не попадешь.
— Вообще-то две.
— Ну и?..
— А я думал, ты только что сказала.
— Ну вот, моя младшая сестренка однажды попалась. Запереться-то она заперлась: кнопка легко нажималась, но вот повернуть ручку — сил не хватило. Сидит в ванной, ревет. Маме пришлось в пожарную часть звонить. Пожарники приехали, ручку отвинтили, открыли дверь... Ты что смеешься?
— Берн, ну кто пьёт одну рюмку? Это как одна половинка ножниц. Или одна штанина. Они всегда вдвоём. Понимаешь?
— Другой мальчишка захотел бы стать пожарником, а ты — взломщиком!
— Нет, бывает, что люди пьют одну рюмку, — твёрдо возразил я. — Иначе откуда взяться выражению: «Выпить по рюмочке»? По одной рюмочке, верно? Не по две, не по шесть, не по десять. Ты сама всегда говоришь: «Выпью рюмку». А потом пьёшь две. Где логика?
— Все, чего я тогда захотел, — это научиться отпирать замок в ручке. Сначала я попробовал орудовать отверткой, но она не пролезала в щель. Столовый нож пролез, но засовчик все равно не зацеплял: нож плохо гнулся. Тогда мне пришла в голову мысль сунуть туда пластиковый календарик — ну, знаешь, такие еще страховые агенты раздают, и ты, как дурак, таскаешь его целый год в бумажнике. Я сообразил, как запластырить замок задолго до того, как узнал, по какому принципу это делается.
— Что это такое — запластырить?
— Логика есть, и преотличная! Сначала я говорю: «Выпью рюмку», а чуть позже спрашиваю себя: «А не пропустить ли по второй?» Так что первая рюмка — не самоцель, а просто некий этап. В общем, мы выпили по две рюмки, и я съела целую тарелку орехов, чтобы нейтрализовать действие алкоголя. Теперь я в порядке.
— Это от слов «пластик» и «тырить». Если у вас сделан замок, запирающийся без ключа, простым закрытием двери, то знайте: этот замок можно запластырить. Иногда это легко делается, иногда труднее — в зависимости от того, насколько плотно сидит в раме дверь. Но по идее такой замок всегда отпирается.
— Точно?
— Потрясающе! — Рут снова повела плечиком, а я говорил и говорил о своих ранних опытах и об особом душевном подъеме, когда доводилось работать над замком. Рассказал и о том, как первый раз влез в соседскую квартиру. Дело было днем, когда никого не было дома. Я вытащил из холодильника несколько кусков холодного мяса, из хлебного ящика — хлеба, сделал бутерброд, поел и аккуратно убрал после себя.
— Главное для тебя было — открыть замок, да?
— Точно, не волнуйся. К тому же я не за рулём, тест на алкоголь проходить мне не грозит. И я не пойду в дом, так в чём проблема?
— Да, открыть замок и попасть внутрь.
— Воровать, значит, начал позже?
— Ни в чём. Так что, она тебе понравилась?
— Позже, если только съесть чужой хлеб не воровство. Но ненамного. Когда попадаешь в пустую квартиру, сразу начинаешь соображать, нельзя ли тут чем-нибудь поживиться. Отпираешь дверь, асам в это время думаешь, какая добыча ждет тебя за ней, — вот в чем смак.
— А опасность?
— Очень, Берн. И мне кажется, я тоже ей понравилась.
— Опасность только придает остроту ощущениям.
— Берни, на что это похоже?
— Произвела хорошее первое впечатление?
— Что, взлом?
— Угу. — Лицо Рут застыло от напряженного ожидания, рот приоткрылся, на верхней губе выступили капельки пота. Я положил руку ей на бедро. Жилка под моей ладонью дернулась, как тронутая струна. — И что ты при этом чувствуешь?
— И это замечательно, потому что второго шанса у меня бы не было.
Я водил рукой по ее бедру.
— Чувствуешь, что тебе хорошо. Очень хорошо.
— Ты знаешь, о чем я говорю. Что переживаешь, когда тайком лезешь в чужое жилье?
— А где она живёт?
— Возбуждение.
— Могу себе представить. — Кончиком языка Рут лизнула нижнюю губу. — А страх?
— На Манхэттене. Я и раньше это знала, вовсе не хотела влюбиться в девчонку с окраины. Где бы мы с ней встречались?
— Немного и страх.
— еще бы! Скажи, а возбуждение похоже... м-м... на сексуальное?
— Ты права, это ужасно. Однажды мне понравилась девушка, мы начали встречаться. Но она никак не хотела рассказать, где живёт. Мы ходили по барам или шли ко мне…
Я от всей души рассмеялся:
— Это зависит от того, кто там находится... Шучу, шучу! Думаю, что сексуальный элемент да, присутствует. Ведь открывание двери можно рассматривать и как символ. — Рука моя тем временем продолжала двигаться — от колена к талии, от талии к колену. — Найти нужное положение инструмента, нажать здесь, потом там, и вот дверь потихоньку приотворяется, и ты аккуратно протискиваешься, входишь...
— Она что, жила в Бруклине?
— Да, да...
— Само собой, есть ребята, которые орудуют фомкой или просто высаживают дверь ногой. Такие олицетворяют грубый секс, без всяких там тонкостей. Ты не находишь, а?..
— Хуже, в задрипанной заднице Куинса. Сначала туда несколько дней едешь на метро, потом пересаживаешься на автобус и только после этого чапаешь пешком кварталов этак десять. Это на самом краю мира.
Рут надула губы:
— Ты все дразнишь меня!..
— Но ведь она каждый день приезжала в город…
— Самую малость.
— Я ведь никогда не была знакома со взломщиками. Мне хочется узнать, на что это похоже, когда вскрываешь чужую квартиру.
— Когда твоя девушка живёт в такой жопе, — печально сказал я, — это не может не отразиться на отношениях. Представляешь, отпускать её каждый вечер в такую задницу? Пришлось расстаться.
Глаза у нее были сейчас синие-синие и смотрели на меня с потрясающим простодушием. Я приподнял ей пальцем подбородок и чмокнул в кончик носа.
— Узнаешь, — сказал я.
— Что-что?
— Вау, как печально.
— Через пару часов сама увидишь, как это делается.
* * *
— Ну и кроме того, — добавил я, — у неё был довольно визгливый, пронзительный голос. Сначала мне казалось, что я к нему привыкну, но в один прекрасный день я вдруг понял, что не хочу к нему привыкать. Даже скорее так: я не хочу слышать его, чтобы случайно не привыкнуть. — Я вытащил из кармана телефон и, взглянув на клочок бумаги, набрал номер. — Вот так-то. — Из динамика раздались далёкие телефонные звонки в доме на Девоншир-клоуз; после четырёх гудков включился автоответчик и записанный на плёнку голос хозяина пригласил меня оставить сообщение. Я дал отбой.
Задумка показалась мне чрезвычайно разумной. Признаю, Рут не знала себе равных в умении выбить по телефону любые интересующие ее сведения, и не исключено, что утром она вытянет адрес Весли Брила у его агента. Но зачем откладывать? Кроме того, агент может сказать Брилу, что был такой звонок, а если он и сам повязан, наши вопросы наверняка вызовут у него подозрение. Зачем нам заранее открывать карты? Это с одной стороны.
С другой — контора Питера Алана Мартина находится в доме на углу Шестой авеню и Шестнадцатой улицы. Если и существует более легкое дело, нежели ограбление в административном здании после рабочего дня, то мне таковое неизвестно. Я выйду оттуда как минимум с адресом Брила в считанные минуты и без всякого риска. А если к тому же повезет... Тогда как обычно. Разве знаешь, что попадется, иногда такое попадается, о чем не думал, не мечтал.
— Ну, моя Тёлочка не такая, — заявила Кэролайн.
— Но тебе же придется выйти! — озабоченно сказала Рут. — Тебя могут узнать.
— Я изменю внешность.
— А какая?
Она оживилась:
— Можно грима раздобыть. Думаю, что у Рода есть. Я сумею наложить. Для начала усы...
— У неё нет изъянов. По крайней мере, я их не вижу.
— Усы я уже днем пробовал, причем настоящие. Не то. А грим он и есть грим, как искусно его ни клади. Только привлекаешь внимание... Подожди-ка секунду.
Я подошел к шкафу, незаметно вытащил парик и кепку и выскочил в ванную комнату. Там я примерил их перед зеркалом и совершил театральный выход. Рут ждала в комнате.
— То есть голос не визгливый?
Я начал церемонно раскланиваться, но парик и кепка свалились у меня с головы. Она громко расхохоталась, чересчур громко, громче, чем заслуживало мое представление.
— Смешно, но не очень, — сказал я.
— Чудесный голос. Такой чуть-чуть хрипловатый.
— Не обращай внимания! У меня, наверное, истерика начинается. Пара заколок, и порядок. Неудобно, если потеряешь волосы на улице.
«Ничего я вчера не потерял», — подумал я, но промолчал. Надо было раньше рассказать о моей вылазке, а сейчас не стоит — неловко.
— Даже если она живёт на Манхэттене, расстояния здесь немаленькие. Она может жить, к примеру, на Вашингтон-Хайтс.
* * *
Из квартиры мы вышли около девяти. В карманах у меня было заветное кольцо с инструментами, резиновые перчатки и рулон клейкой ленты, которую я нашел в аптечке у Рода. Я вовсе не собирался бить стекла в окнах, но такая лента незаменима, если придется проломить окно. Поле предстоящей операции не было мной изучено, я понятия не имел об офисе мистера Мартина. Рут раскопала на дне своей сумки несколько заколок и прикрепила парик мне к волосам. Теперь я мог кланяться хоть до земли, не боясь его потерять. Она хотела проделать то же самое с кепкой, но я категорически воспротивился.
— Ну и что? Не так уж это и далеко. У меня была подружка с Вашингтон-Хайтс.
Закрыв дверь, я взял у Рут ее ключи и запер все три замка. Прежде чем бросить связку в сумку, она повертела ее в руках.
— Только подумать: целых три замка, и ты открыл их без ключей.
— Именно на это я и намекаю.
— Я — талантливый малый.
— Оно и видно.
— О, то был кошмар, конечно, но география тут ни при чём. Просто не получилось у нас с ней, и всё. Но Тёлочка живёт ближе, если хочешь знать, ей от работы пятнадцать минут идти.
Ни на лестнице, ни в подъезде нам никто не попался. Воздух на улице был свежий, чистый и ни на градус не теплее, чем вчера ночью. Я чуть было не сказал это вслух, но вовремя спохватился: для Рут я вчера никуда не выходил. «Представляю, как хорошо выползти на свежий воздух после того, как двое суток безвылазно просидел дома», — тараторила она. «Да, хорошо», — мямлил я. «Ты, наверное, здорово нервничаешь? — говорила она. — Еще бы, если на каждом углу тебя полицейский высматривает!» — Это она, конечно, преувеличивала, тем не менее, я соглашался: «Да, нервничаю, но не так, чтобы очень». После чего она взяла меня под руку, и мы пошли рядышком.
С Рут было безопаснее. Если кто и обращал на нас внимание, то видел молодого мужчину под ручку с девицей, а когда глаз натыкается на парочку, то никому не придет в голову, что перед ним — находящийся в бегах опасный преступник. Я чувствовал себя гораздо свободнее, чем вчера ночью. Рут поначалу волновалась, но через несколько кварталов совершенно успокоилась и сказала, что ждет не дождется, когда мы полезем в контору агента.
— А где она работает?
— Кто это — мы, хотел бы я знать?
— Ты и я, дурачок, кто же еще?
— В юридической фирме на углу Сорок пятой улицы и Мэдисон-авеню. Поэтому она и выбрала «Алгонкин». А что?
— Не-а, и не надейся. Кто у нас взломщик? А ты всего только соучастница. Твое дело держать лошадей наготове, или, попросту говоря, стоять на шухере.
Рут опять надулась:
— Просто пришло в голову… Если она живёт в пятнадцати минутах ходьбы от работы, значит, на востоке это могут быть Шестидесятые улицы.
— Это нечестно. Главное удовольствие только себе самому!
— По положению и заслугам.
— Полагаю, да.
— Да, но две головы лучше, чем одна. А четыре руки лучше, чем две. Вдвоем мы скорее прочешем местность.
Пришлось напомнить Рут пословицу насчет семи нянек, но она не сдавалась и продолжала спорить. Тем временем мы дошли до перекрестка Шестнадцатой улицы и Шестой авеню. Из четырех угловых зданий я отыскал глазами административное, а как раз наискосок от него заметил кафе, конечно же, фирмы «Рикер».
— А на западе — Пятидесятые.
— Там ты меня и подождешь, — сказал я Рут. — Заберись в кабинку, выпей кофейку. Хотя я не убежден, что здесь он самый лучший.
— Не хочу я никакого кофе!
— Ну и что?
— А с кофейком возьми английскую булочку.
— Я не голодна.
— А на юге — Тридцатые.
— Тогда, может быть, пирожное с черносливом. «Рикер» славится пирожными с черносливом.
— Правда?
— К чему ты клонишь?
— Почем я знаю. Дай мне сигнал фонарем из окна. Один — если сушей, если морем — два. Рут Хайтауэр на том берегу... Ты чего?
— Ничего.
— Мне просто хочется удостовериться.
— Знаешь, как называется спектакль, в котором занят Род? «Два, если морем». А я буду на другом берегу. Не бойся, не задержусь. Одна нога здесь, другая там. По-быстрому вошел, по-быстрому вышел — вот мой девиз.
— Понятно.
— Удостовериться? В чём?
— Но он пригоден только для взлома. В других областях человеческой деятельности у меня и тактика другая.
— Правда? Ну-ну...
— Что она не та, кем, как я думаю, она может быть.
У меня было легко на душе, да и в мыслях была легкость необыкновенная. Я по-дружески поцеловал Рут, тихонько подтолкнул ее в сторону кафе и расправил плечи, готовясь к бою.
— Чего?
— Понимаешь, это было бы, конечно, невероятным совпадением, — сказал я. — Но совпадения происходят с нами сплошь и рядом, а в последнее время они так и вертятся вокруг меня. Так что, если она окажется той, о ком я думаю…
Глава 10
Здание было двенадцатиэтажное, однако человек, который ставил его, в то время считал, надо полагать, свое творение небоскребом, — такое оно было старое. Сооруженное некогда из белого камня и украшенное чугунным литьем, оно было покрыто накопившимися за несколько десятилетий слоями копоти. Теперь таких домов не строят, и правильно делают.
— Кем это?
Я оглядел дом с противоположного тротуара. Ничто не вызывало тревогу. В большинстве офисов, выходивших на улицу, было темно. Только в нескольких окнах горел свет: засидевшиеся адвокаты и бухгалтеры, уборщицы, приводящие в порядок столы, опоражнивающие мусорные корзинки, протирающие полы... За конторкой в узком вестибюле с мраморным полом сидел седой негр в малиновой ливрее и читал газету, держа ее в вытянутой руке. Несколько минут я следил за ним. За это время никто не вошел в здание с улицы, и только один человек вынырнул из лифта и приблизился к конторке. Он нагнулся над ней на несколько секунд, потом выпрямился и, выйдя из подъезда, потопал по Шестой авеню к центру.
— …было бы здорово, если бы вы, девушки, назвали друг другу свои настоящие имена.
Я зашел в телефонную будку на углу и, стараясь не обращать внимания на вонь, набрал номер Питера Алана Мартина. В конторе у него стоял автоответчик, и я повесил трубку. Если это сделать быстро, за пять-шесть секунд, ваш десятицентовик выскочит назад. Я, должно быть, замешкался, и автомат прикарманил мои денежки.
— А мы и назвали.
На светофоре зажегся зеленый, и я пересек улицу. Дежурный безучастно взглянул на меня, когда я проходил через вращающиеся двери. Я изобразил улыбку номер 3, то есть приветливую, но обращенную в пространство, и пока ноги сами несли меня к конторке, я шарил глазами по указателю. Не поднимая головы, дежурный придвинул ко мне толстый гроссбух и крохотный огрызок карандаша. Т. Дж. Пауэро написал я в графе «Имя», «Хаббл корп.» в графе «Фирма», под надписью «Комната» аккуратно вывел 441, под надписью «Время» — 21.25. При том внимании, которое уделил мне старый негр, я мог бы заполнить все графы преамбулой к нашей судьбоносной Конституции. А что вы хотите? Этот человек всего лишь собиратель автографов и больше никто, такого испугается разве что совсем уж перепуганная ворона. Его посадили в вестибюле третьеразрядного административного здания, арендаторы здесь — мелкие фирмы, у которых за год оборачивается всего лишь треть капитала. О промышленном шпионаже здесь слыхом не слыхивали, и если бедняга помешает какому-нибудь доходяге стянуть пару электрических пишущих машинок, то, значит, он честно зарабатывает те жалкие гроши, что ему платят.
— Правда?
При лифте когда-то состоял лифтер, но несколько лет назад подъемник неумело переделали для самообслуживания. Скрипучая кабина медленно дотащилась до четвертого этажа, где я и вышел, хотя офис мистера Мартина располагался на шестом. Я прекрасно знал, что мой чернокожий приятель в вестибюле не оторвется от своего чтива, чтобы посмотреть, действительно ли я сошел на том этаже, какой указал в гроссбухе, однако настоящий профессионал должен делать все как положено, независимо от обстоятельств. Я поднялся на шестой этаж пешком по лестнице, к тому же чертовски крутой. Контора агента находилась в дальнем конце коридора. Только в двух помещениях горел свет. Одно принадлежало ДНБ — дипломированному независимому бухгалтеру, другое фирме под названием «Идеи без границ». В кабинете бухгалтера стояла мертвая тишина, зато в «Идеях» звучало радио, настроенное на станцию классической музыки, и, перекрывая скрипичный концерт Вивальди, женский голос с неподражаемым акцентом, свойственным только жителю Верхнего Бронкса, говорил: «...Тебе еще надо поучиться, дорогой, и знаешь, что он ответил? Ты ни за что не поверишь...»
— Ты же не думаешь, Берн, что я стала бы в лицо называть её Тёлкой? Мы сразу же представились, ещё до того, как нам принесли выпить.
Дверь в кабинет Питера Алана Мартина была сделана из кленовой древесины, а в дверь была вставлена рама с большим матовым стеклом. На нем крупными черными буквами было выведено его полное имя, и под ним — «Представитель талантов». Надписи давно следовало бы освежить, как и стены, полы, потолки, но заниматься этим никто не станет, это ясно. Еще не открыв дверь, я уже знал, что дела у мистера Мартина идут не блестяще, и Брил не может похвастаться творческими успехами. Снаружи здание еще хранило следы былого величия, но внутри этого величия как и не бывало вовсе.
— И какое имя ты назвала?
Замок, врезанный в дверь, имел и пружинную защелку, и ригель.
Невозможно представить, зачем мистер Мартин таскал с собой ключ, вставляя его и поворачивая, если запирать дверь таким замком — все равно что огородить кукурузное поле для защиты от ворон. Любой идиот может просто продавить стекло в двери и влезть внутрь. У меня была с собой клейкая лента, я мог бы проделать эту операцию, не поднимая лишнего шума. Несколько полосок ленты, наклеенных крест-накрест на раме, сведут треск и звон до минимума.
— Я? Кэролайн Кайзер. Понимаю, с воображением у меня плоховато, но я просто сказала первое, что пришло в голову…
Но дверь с разбитым стеклом да еще клейкая лента на нем — это приглашение к розыску похитителя. Я же не собирался ничего красть и имел возможность посетить офис, не оставляя никаких следов. Мистеру Мартину и в голову не придет, что у него кто-то был. Я не спеша принялся за замок, и он не отнял много времени. Засов отодвинулся легко, а запластырить пружинный язычок было еще легче. Между дверью и рамой была полусантиметровая щель. Любой мальчишка, вооружившись столовым ножом, открыл бы дверь.
— А она?
«Берни, на что это похоже»?
— Она? Что она могла сказать: «Привет, Кэролайн!» Она поверила мне, у неё даже в мыслях не было, что я могу назвать чужое имя…
Я немного волновался, поворачивая ручку и открывая дверь, а войдя, защелкнул за собой замок. У меня был карманный фонарь — «карандаш», но я не стал доставать его, а включил верхнюю трубку дневного света. Мигание фонаря выглядело бы с улицы странно, а так... еще один бедняга, вынужденный задержаться на работе.
— Ну и как зовут твою Тёлку?
Я быстро обошел комнату, осмотрел ее в общих чертах. Старый письменный стол, небольшой металлический столик для стенографистки — сейчас на нем стояла пишущая машинка; длинный стол для заседаний, пара кресел. Освоившись с обстановкой и убедившись, что нигде не спрятан труп, я подошел к окну. Кафе было хорошо видно, и я пожалел, что не могу заглянуть внутрь. Интересно, какую кабинку заняла Рут? Может быть, она сидит у окошка и смотрит сейчас сюда, на то окно, где стою я? «Не отвлекаться!» — сказал я себе.
Часы показывали девять тридцать шесть.
— Лейси Кавиноки. — Кэролайн засмеялась. — Смешное имя, правда? Рифмуется со всем на свете… Лейся-залейся, да только не спейся…
Контора мистера Мартина имела непрезентабельный вид. Одну стену в комнате сплошь покрывали темно-коричневые плитки из пробкового дуба; они были кое-как приляпаны цементом. Кнопками и булавками к стене были прикреплены большие, яркие, глянцевые фотографии. В основном на них фигурировали красотки, демонстрирующие по большей части ноги, но многие к тому же и груди, и каждая выдавала искусственную плотоядную улыбку во весь рот. Я представил себе, как Питер Алан Мартин, сидящий за заваленным бумагами столом, вынужден глазеть на эти хищные оскалы, и мне стало его жаль. Среди моря ляжек и сисек кое-где виднелись неплохие головки, попалась даже пара мужских лиц, но лица, которое искал я, не было.
Рядом с белым кнопочным телефоном на столе стоял полудисковый «роллодекс» — алфавит с телефонами и адресами. Я повертел его и нашел визитную карточку Весли Брила. Это не было для меня сюрпризом, и тем не менее я обрадовался, найдя что искал. Я перебрал несколько фломастеров, пока не нашел работающие, и списал: Весли Брил, отель «Камберленд», Западная Пятьдесят восьмая, № 326, тел. 541-7255. (Не знаю, зачем я записывал имя. Не знаю, зачем я записывал все остальное, достаточно было запомнить отель, другие данные есть в телефонной книге. Что ж, и на старуху бывает проруха.)
— Ты уверена?
Надев резиновые перчатки, я протер поверхности, к которым прикасался, хотя вряд ли я оставлял следы, и вообще — кто будет искать здесь отпечатки пальцев? Потом на всякий случай посмотрел в алфавит на \"Ф\" и не удивился, не найдя там Флэксфорда.
— Что рифмуется? Сто процентов.
У той стены, где находилась входная дверь, стояли длинные металлические ящики — картотека клиентуры. Я быстро перебрал папки и нашел досье на Брила. В нем ничего не было, кроме толстой пачки фотографий. Если Мартин вел когда-либо переписку с Брилом или по поводу него, то, наверное, выкинул бумаги или же держал их в другом месте.
Фотографии заинтересовали меня. Только теперь, разглядывая их, я окончательно и бесповоротно убедился, что Весли Брил — это тот самый тип, из-за которого меня настигли на месте убийства. До сих пор в глубине души у меня еще шевелились сомнения. От всех этих междугородных разговоров создавалось ощущение, что мы действуем в каком-то вакууме. А здесь вот он, Весли Брил, собственной персоной, на черно-белых фотографиях размером восемь на десять. Какие уж тут сомнения! Я перебрал пачку и остановился на составной карточке, изображающей его анфас, и в профиль, и в три четверти с различным постановом головы и разными выражениями лица. Я знал, что карточки не хватятся, и всей Бриловой папки не хватятся, а может быть, и самого ящика, и, сложив фото пополам, положил в карман.
— Нет, я имел в виду…
Рабочий стол Мартина не был заперт. Почти машинально я осмотрел ящик за ящиком, но не нашел ничего, что проливало бы дополнительный свет на Весли Брила. Правда, в нижнем ящике я наткнулся на почти полную поллитровку какого-то купажированного виски и маленькую бутылку джина с мятой «Старый Бостон». Тащить такую находку ни малейшего желания не возникало. В среднем ящике лежал конверт с деньгами: восемьдесят пять долларов десятками и пятерками. Я отсчитал двадцать пять долларов на текущие расходы и положил конверт на прежнее место, но потом передумал и выгреб из него и остальные деньги. Если Мартин заметит, что вещи в ящике находятся в ином беспорядке, чем было у него, если увидит, что кто-то побывал в его офисе, то пусть подумает, что это мелкий воришка, попользовавшийся попавшимися под руку бабками.
(Зачем же я только что уничтожил следы моего присутствия здесь, спросите вы. Откуда такая непоследовательность? Хорошо, я скажу, почему я взял деньги. Грех оставлять наличность, вот почему.)
— Знаю, что ты имел в виду. Что это не настоящее её имя? А что я должна была делать? Попросить паспорт или водительские права? Чего ты боишься, не могу понять? Кем она может оказаться, по-твоему?
Зато я не притронулся к другому, найденному в левом верхнем ящике. Я имею в виду пистолет с двухдюймовым стволом и рукояткой, украшенной перламутром. Пистолет был небольшой, целиком умещавшийся в ладони, но оставался при этом огнестрельным оружием. Я нагнулся и с видом знатока понюхал кончик дула — так делают в кино, чтобы определить, давно ли стреляли из этого оружия. Единственное, что я почувствовал, — это запах металла, смазки и пыльного ящика, который я поспешил аккуратно задвинуть, как только вытащил оттуда нос.
— Барбарой Крили.
Когда я вижу пистолет, мне становится не по себе. Вы не поверите, как часто пистолеты попадаются ворам. Правда, целились в меня из пистолета один-единственный раз, это был пистолет старины Картера Сандоваля, я уже рассказывал об этом. Находил я их в письменных столах, на ночных тумбочках, однажды обнаружил пистолет под подушкой. Приобретают эти опасные игрушки, чтобы стрелять во взломщиков, так принято считать, однако чаще дело кончается тем, что люди стреляют в себя или друг в друга. Бывает, случайно, но бывает, что и намеренно.
Наш брат тащит стволы в силу разных причин: либо потому, что сам намерен воспользоваться оружием, либо потому, что куда как соблазнительно загнать эту неприметную вещицу за полсотни, а то и за сотню. Я знал одного парня, специализировавшегося на пригородных домах, который забирал попавшийся ему пистолет, чтобы из этого оружия не стреляли в того, кто после него полезет в дом. Найдя ствол, он спускал его в ближайшую канализацию. «Кто позаботится о нас, если не мы сами?» — сказал он мне.
— Барбара Крили. Это та дамочка, которую…
Я в жизни не украл ни одного пистолета, даже в руки их не беру, будь они неладны! Поэтому я задвинул ящик, не притронувшись и к этому, с перламутровой рукояткой.
В девять пятьдесят семь я вышел из офиса мистера Мартина. В коридоре никого не было. Из помещения «Идеи без границ» доносилась музыка Моцарта. Я целую минуту запирал дверь, хотя мог бы бросить все как есть, — пусть хозяин подумает, что сам забыл запереть. Человек, питающий склонность к алкогольным смесям, встречает утро с весьма смутным представлением о том, что он делал накануне.
— Да, изнасиловали и ограбили. Знаю, знаю, сейчас ты скажешь, что это смешно.
Мало того, я спустился пешком на четвертый этаж и только потом вызвал лифт. В «Хаббл корп.» по-прежнему никого не было. Я спустился в вестибюль и разыскал свое имя в гроссбухе. После меня пришли еще трое, и один из них уже выбыл. В графе «Время ухода» я вывел огрызком карандаша «22 часа» и пожелал старику в малиновой ливрее приятного вечера. «Что хорошая ночь, что плохая ночь — мне все едино», — ответствовал он.
* * *
— Это не просто смешно! — воскликнула Кэролайн. — Это совершенно нелепо. В Нью-Йорке восемь миллионов жителей, Берн. Какой шанс, что это она?
Едва переступив порог, я сразу же встретился глазами с Рут. В кафе было немноголюдно: несколько таксистов за стойкой, пара не занятых работой проституток в углу — вот, пожалуй, и все. Оставив на столе несколько монет, Рут поспешила ко мне.
— Я уже начала беспокоиться.
— Восемь миллионов в пяти районах, — поправил я, — только два миллиона в Манхэттене.
— Почему?
— Тебя долго не было.
— Один шанс из двух миллионов?
— Полчаса.
— Нет, сорок минут. А мне показалось, будто несколько часов. Что случилось?
— Ну, половина из них — мужчины, — сказал я. — А из второй половины тебе сначала надо вычесть детей и старушек, потом тех, кто замужем, а потом…
Мы вышли из кафе, она взяла меня под руку, и я стал рассказывать. Я был в самом лучшем расположении духа. Хотя я и не совершил ничего героического, настроение у меня было приподнятое. Я чувствовал, что теперь все пойдет как по маслу, и это было приятно.
— Он в гостинице живет, на Западной Пятьдесят восьмой. Это за Площадью Колумба, около Колизея. Поэтому его и нет в телефонной книге. Никогда не слышал об этой гостинице, думаю, не из пятизвездочных. По всему видно, что мистеру Брилу сейчас туго приходится. Да и агент ему попался растяпа. К тому же и клиентура у него аховая. Девицы, занимавшие третьи места в конкурсах красоты в своих штатах, да и то много лет назад. К таким, как он, обращаются только в редких, особых случаях. Когда, например, хотят, чтобы кто-нибудь выскочил из торта на холостяцкой вечеринке. Интересно, такие представления сейчас устраивают?
— Берн, не сходи с ума.
— Какие представления, не пойму?
— Голая девица, выскакивающая из торта.
— Ладно, ты права.
— Ты меня спрашиваешь? Откуда мне знать?
— Да, действительно.
— К тому же Лейси — не твоя Барбара.
— Я никогда не выскакивала из торта. Да и на холостяцкой вечеринке не бывала.
— Тогда тебе не нужен мистер Мартин. Ума не приложу, зачем он Брилу? У парня была куча работы последние годы. Вот, посмотри, ты тоже его узнаешь. — Мы как раз проходили под уличным фонарем. Я показал ей фотографию Брила. — Ты его сто раз видела.
— Ой, конечно, видела! — воскликнула Рут. — В кино, по телеку...
— Я знаю.
— Верно.
— Не знаю, где именно, но лицо ужасно знакомое. Даже его голос вроде бы слышу. Он играет в... не могу сейчас вспомнить, где, но...
— В «Мужчине посередине», — подхватил я. — Джим Гарнер, Шэн Уилсон и Вес Брил.
— Что за идиотские мысли появляются у тебя ни с того ни с сего?
— Точно!
— Как случилось, что он так низко пал, Вес Брил? Никуда не годный агент, сам ютится в какой-то дыре, у Колизея, водится с уголовником.
— Я знаю…
— Об этом ты тоже можешь его завтра спросить.
— Да, и об этом тоже.
— Ты что, думаешь, я злюсь на тебя? Ничего я не злюсь, просто это так глупо…
Некоторое время мы шли молча. Вдруг Рут сказала:
— Наверное, это тебе в новинку, Берни, забрался в помещение, а ничего не крал?
— Ладно, забудь…
— Первое, что я украл, был бутерброд, помнишь? С этого и началась моя уголовная биография. И у Рода я ничего не украл. Немного виски и пара — другая банок супа не должны приниматься в расчет, правда?
— Уж не начинаешь ли ты новую жизнь?
— Мою подружку зовут Лейси Кавиноки, — сказала Кэр. — Она прелестна как картинка, умная и весёлая. А ещё — стопроцентная лесбиянка, и гордится этим. Она не из тех, кто сегодня может пойти с дамой, а завтра — с мужиком. Понимаешь, Берн? Она — вроде меня, не имеет ничего против мужчин, но ей вовсе не хочется прильнуть к ним своим красивым телом. Помнишь эту песню?
— И не рассчитывай. Я все-таки кое-что украл. У этого... как его... Мартина.
— Карточка? Это не считается.
— Помню.
— Плюс восемьдесят пять долларов. Это считается. — И я рассказал ей все про конверт в ящике.
— Господи! — вздохнула она.
— Что с тобой?
— «Если я скажу, что у тебя красивое тело, ты прильнёшь ко мне?»
[7] Так вот, Берн, если ты скажешь, что у неё красивое тело, она к тебе не прильнёт.
— Так ты и в самом деле вор-взломщик.
— А ты что думала?
— Чудесно.
Она пожала плечами.
— Я, наверное, ужасно наивная. Все время забываю, что ты действительно взломщик. Забрался в чей-то офис, а там деньги, ты их и взял. Совершенно машинально.
— А ко мне прильнёт. Понятно? Ладно, поживём — увидим. Но я абсолютно уверена: она не Барбара Крили. Она — Лейси, Лейси Кавиноки, и в ближайшее время изнасиловать её может лишь один человек — я.
У меня было готово возражение, но вместо него я сказал:
— Тебя это смущает?
— Не сказала бы. Почему это должно меня смущать?
— Не знаю.
— Просто сбивает с толку.
Глава 21
— Наверное, это объяснимо.
— Да нет, вовсе меня это не смущает.
Мы продолжали двигаться на север по Вест-Сайд-драйв, пока не пересекли реку Гудзон и не въехали в Бронкс, где по 232-й улице добрались до Палисайд-авеню. Слева от нас простирался узкий зелёный мыс ривердейлского парка, а линии Метро-Норт отделяли парк от реки.
Потом мы молчали почти всю дорогу. Когда добрались до Четырнадцатой, я взял Рут за руку, и она не отнимала ее весь остаток пути. У нашего дома она достала ключ от парадной двери, но ключ заедал, и она провозилась столько же времени, сколько в первый раз потратил я сам, чтобы открыть эту самую дверь без всяких ключей. Я сказал ей об этом, когда мы поднимались по лестнице, и она засмеялась. На четвертом этаже Рут подошла к квартире 4-Ф и хотела вставить ключ в замочную скважину.
Я заранее изучил маршрут, но в этом районе столько улиц с односторонним движением, что я быстро сбился с дороги — пришлось поплутать, пока мы не выехали на Девоншир-клоуз. По дороге я рассказал Кэролайн о своей вылазке в среду и о том, как пытался найти в доме Мейпса хоть одно уязвимое место. Но отключить его сигнализацию снаружи оказалось не по силам даже мне, окна были тоже подключены к общей системе, а мой давний приятель — угольный люк — вообще отсутствовал, заложенный кирпичом и намертво зацементированный.
— Не пойдет.
— Сдаюсь, — признала безвыходность ситуации Кэролайн. — И как же ты собираешься проникнуть внутрь?