Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

Лоуренс Блок

Жажда смерти

Поначалу коп не присматривался к застывшему на середине моста автомобилю. Машины частенько останавливались там, особенно ночью, когда транспортный поток ослабевал и остановка не вызывала шквала сердитых гудков водителей, едущих следом. Мост грациозной параболой изгибался над широкой рекой, делившей город надвое, и с самой высокой точки моста открывался великолепный вид: старые дома, сгрудившиеся слева от реки, водяные мельницы, построенные на правом берегу, бездонное небо, парящие над водой чайки. Второй такой обзорной площадки не было. Подростки мост не жаловали: слишком людно. Они отдавали предпочтение автостоянкам, автомобильным кинотеатрам да пустынной дороге вдоль северного берега, туристы часто наведывались на мост, любовались панорамой и ехали дальше.

У самоубийц мост тоже пользовался популярностью. Коп вспомнил об этом не сразу, лишь когда увидел темную фигуру, отделившуюся от автомобиля. Человек поднялся на узкую пешеходную дорожку, проложенную у самого ограждения, взялся за поручень. Что-то мрачное почудилось копу в этой одинокой фигуре, замершей на мосту, в тумане, поднимающемся с реки, в серой мгле ночи, подсвеченной фонарями. Коп выругался, гадая, успеет ли он прийти вовремя.

И зашагал к мужчине, стоявшему на пешеходной дорожке, наклонившемуся над ограждением. Он не стал кричать или свистеть, зная, что резкий звук может побудить потенциального самоубийцу к решительным действиям. В какой-то момент увидел, как напряглись руки, сжимающие поручень, как мужчина поднялся на цыпочки. Вот тут он едва не закричал и не пустился бегом, но мужчина опустился на всю ступню, руки ослабили хватку, разжались, он достал сигарету и закурил. Теперь уж коп знал, что время у него есть. Они всегда выкуривали последнюю сигарету, прежде чем переваливались через ограждение.

Когда их разделяло меньше десяти ярдов, мужчина внезапно повернулся, вздрогнул от удивления, кивнул, словно смирившись с неизбежным. Высокий, лет тридцати пяти, с длинным узким лицом, глубоко посаженными глазами, прячущимися под черными кустистыми бровями.

– Чудная ночь, – начал разговор коп.

– Да.

– Решили посмотреть на город.

– Верно.

– Я вас увидел, вот и решил подойти, поговорить. Одиноко здесь в столь поздний час, – коп похлопал себя по карманам в поисках курева. – Не найдется сигареты? Мои закончились.

Мужчина дал ему сигарету. С фильтром. Обычно коп курил сигареты без фильтра, но тут ничего говорить не стал. Не тот случай. Поблагодарил мужчину, прикурил от его зажигалки и встал рядом, положив руки на поручень, чуть наклонившись над водой, обозревая реку и город.

– Красиво тут.

– Вы так считаете?

– Конечно. Душа обретает покой.

– Не могу с вами согласиться. Я вот думал об одном из способов покончить с этим миром. И обрести покой не для души, а для тела.

– Мне представляется, что при любых обстоятельствах не следует сводить счеты с жизнью, – заметил коп. – В конце концов все образуется, так или иначе. Иногда бывает очень тяжко, но надо помнить, что это не навсегда, черная полоса не бесконечна и наверняка сменится белой.

– Вы действительно в это верите?

– Естественно.

– При всем том, с чем вам приходится сталкиваться по службе?

– Да, – кивнул коп. – Мир наш жестокий, но едва ли кто об этом не знает. Да только лучшего нет. И уж наверняка вы не найдете такового на дне реки.

Мужчина долго молчал, потом бросил окурок в реку. Он и коп проводили взглядом маленькую искорку, до них донеслось тихое шипение: окурок упал в воду.

– И никаких брызг, – вздохнул мужчина.

– Никаких, – согласился коп.

– От таких, как мы, полетели бы, – мужчина помолчал, повернулся к копу. – Меня зовут Эдвард Райт, – представился он. – Не думаю, чтобы я на это решился. Во всяком случае, сегодня.

– Нет смысла рисковать, не так ли?

– Похоже, что нет.

– А вот вы рискнули. Приехали сюда, встали на краю, все обдумали. Если человек стоит здесь слишком долго, он начинает нервничать и прыгает вниз. Он этого не хочет, начинает жалеть о случившемся еще в полете, но поздно. Он переступил черту и обратного хода для него нет. Нельзя слишком уж искушать судьбу, она отыграется на тебе.

– Полагаю, вы правы.

– У вас что-то случилось?

– Да нет… во всяком случае, ничего особенного.

– Вы были у врача?

– Не один раз.

– Они могут помочь, знаете ли.

– Они говорят то же самое.

– Может, чашечку кофе?

Мужчина открыл рот, хотел что-то сказать, передумал. Закурил, выдохнул струю дыма, наблюдая, как ветерок размывает ее.

– Теперь я в порядке.

– Вы уверены?

– Да. Поеду домой, отосплюсь. Не могу выспаться с тех пор, как моя жена…

– Продолжайте, – кивнул коп.

– Она умерла. Я так ее любил, а она умерла.

Коп положил руку на плечо мужчины.

– Вы это переживете, мистер Райт. Постарайтесь не сдаться, и ничего больше. Вы выстоите, и рано или поздно боль отступит. Может, вам и кажется, что вам невмоготу, что мир уже никогда не будет прежним, но…

– Я знаю.

– Так как насчет кофе?

– Нет, я лучше поеду домой. Извините, что доставил столько хлопот. Я постараюсь расслабиться. Со мной все в порядке.

Коп наблюдал за отъезжающим автомобилем, гадая, а не следовало ли ему отвести мужчину в участок. Нет смысла, подумал он. Мужчина даже не пытался совершить самоубийство, хотя и подумывал об этом. Однако, если отводить в участок всех тех, у кого в голове бродят такие мысли, так не останется места для настоящих преступников.

Он зашагал к берегу. Войдя в свою будочку, решил все-таки отметить это происшествие. Достал ручку, маленький блокнот, записал: \"Эдвард Райт\". И добавил, чтобы потом вспомнить, что означают эти имя и фамилия: \"Кустистые брови. Жена умерла. Намерение прыгнуть с моста\".

* * *

Психоаналитик погладил остренькую бородку и посмотрел на лежащего на кушетке пациента. Важность бороды и кушетки состояла в том – о чем он неоднократно говорил жене, – что они являлись непременными атрибутами профессии, а не индивидуума, тем самым помогая пациенту открыть все шлюзы свободному потоку сознания. Бородку жена его ненавидела и подозревала, что он использует кушетку для своих амурных делишек. Действительно, он и Ганна, его пухленькая светловолосая секретарь, несколько раз занимали кушетку вдвоем. Он закрыл глаза, вспоминая их совместные сексуальные изыскания.

С неохотой он заставил себя вернуться к проблемам пациента.

– …Я больше не вижу смысла в жизни, – говорил мужчина. – Я жду не дождусь, пока пройдет день, и со страхом жду следующего.

– Многие из нас живут одним днем.

– Но все ли видят в этом обузу?

– Нет.

– Прошлой ночью я едва не покончил с собой. Нет, позапрошлой. Я чуть не прыгнул с моста Морриси.

– И что?

– Ко мне подошел полицейский. Но я бы все равно не прыгнул.

– Почему?

– Не знаю.

Разговор продолжался, бесконечный диалог пациента и доктора. Иногда доктор мог целый час не думать о пациенте, вставляя автоматические реплики, реагируя, как всегда, не слыша при этом ни одного обращенного к нему слова. Интересно, думал он, приношу ли я этим людям пользу? Может, им просто хочется поговорить и им необходим иллюзорный слушатель. Может, весь психоанализ не более, чем игра в доверие для интеллектуалов. Будь я священником, я бы мог пойти к моему епископу и признаться, что моя вера ослабла, но у психоаналитиков нет епископов. Беда нашей профессии – отсутствие четко выстроенной иерархии. Религия, отпускающая грехи, не должна быть столь демократична.

Теперь ему рассказывали о сне. Практически все его пациенты пересказывали ему свои сны, раздражая этим психоаналитика, потому что ему никогда ничего не снилось. Время от времени ему приходила мысль о том, что все это – колоссальное надувательство, и никаких снов они не видят. Перепитии этого сна он выслушивал с чисто академическим интересом, то и дело поглядывая на часы. Скорей бы прошли эти пятьдесят минут. Этот сон свидетельствовал об ослаблении воли к жизни, усилении желания покончить с собой, которому пока противостояли страх и установившиеся моральные нормы. Он задался вопросом, сколько еще времени протянет его пациент, прежде чем наложит на себя руки. Он приходил к нему уже третий раз, и ситуация менялась к худшему.

Опять сон. Психоаналитик закрыл глаза, вздохнул и перестал слушать. Осталось пять минут, напомнил он себе. Пять минут, и этот идиот уйдет, а потом он, возможно, сумеет уговорить пухленькую светловолосую Ганну на еще один эксперимент.

* * *

Врач посмотрел на мужчину, отметил про себя его кустистые черные брови, глубоко посаженные глаза, в которых читались вина и страх.

– Мне надо промыть желудок, доктор. Вы можете сделать это здесь или надо ехать в больницу?

– А в чем дело?

– Таблетки.

– Какие таблетки? Снотворное? Вы об этих таблетках?

– Да.

– Какие именно? Сколько вы приняли?

Мужчина назвал препарат, сказал, что проглотил двадцать штук.

– Десять – смертельная доза, – сообщил ему врач. – Давно вы их приняли?

– Полчаса тому назад. Нет, меньше. Минут двадцать.

– А потом решили, что пора прекратить дурить? Удивительно, что вы не заснули. Двадцать минут? Чего вы столько ждали?

– Пытался вызвать рвоту.

– И не получилось? Ладно, попробуем промыть желудок насосом.

Процесс этот не оставил пациенту удовольствия и занял достаточно много времени. Таблетки, однако еще не рассосались и их содержимое не попало в кровь.

– Будете жить, – уверенно заявил врач.

– Спасибо вам, доктор.

– Не надо меня благодарить. Я должен сообщить об этом в полицию, знаете ли.

– Я бы хотел без этого обойтись. Я… я хожу к психоаналитику. Это скорее случайность, ничего больше.

– Двадцать-то таблеток? – врач пожал плечами. – Расплатитесь со мной прямо сейчас. Я не хочу посылать счет потенциальному самоубийце. Слишком рисковано.

* * *

– За такую цену это превосходное ружье, – суетился вокруг него продавец. – Но у нас есть более дальнобойные и точные ружья. А стоят всего на несколько долларов дороже…

– Нет, это подойдет. И я возьму коробку патронов.

Продавец положил коробку на прилавок.

– Три коробки обойдутся вам всего…

– Одной хватит.

– Как скажете, – продавец достал из-под прилавка регистрационную книгу, раскрыл ее, положил на прилавок. – Вам надо здесь расписаться. Таков порядок, – он подождал, пока мужчина распишется. – А теперь я должен взглянуть на какой-нибудь документ, удостоверяющий вашу личность, мистер Райт. Водительского удостоверения вполне достаточно, – он взял удостоверение, сравнил подписи, переписал номер удостоверения и, покончив с формальностями, удовлетворенно кивнул.

– Спасибо вам, – мужчина получил сдачу, забрал покупку. – Большое вам спасибо.

– Вам спасибо, мистер Райт. Я думаю, охота будет удачной.

– Нисколько в этом не сомневаюсь.

* * *

В девять вечера Эдвард Райт услышал звонок двери черного хода. Он спустился на первый этаж, со стаканом в руке, допил то, что в нем оставалось, подошел к двери. Высокий мужчина, с глубоко посаженными глазами под черными кустистыми бровями. Он посмотрел в глазок, узнал стоящего за дверью и, после мгновенного колебания, открыл ее.

Гость наставил ружье на живот Эдварда Райта.

– Марк…

– Пригласи меня в дом, – приказал мужчина. – Тут холодно.

– Марк, я не…

– В дом!

В гостиной Эдвард Райт смотрел в дуло ружья, понимая, что пришла его смерть.

– Ты убил ее, Эд, – говорил гость. – Она собиралась с тобой развестись, а ты и слышать об этом не хотел, не так ли? Я убеждал ее ничего тебе не говорить. Говорил ей, что это опасно, что ты – просто животное, не понимающее слов. Просил ее убежать со мной и забыть о твоем существовании. Но она хотела соблюсти приличия, и ты ее убил.

– Ты сумасшедший!

– Ты все обставил, как надо, не так ли? Несчастный случай. Как тебе это удалось? Лучше расскажи мне, а не то я выстрелю.

– Я ее ударил.

– Ударил и убил? Только и всего?

Райт шумно сглотнул слюну. Посмотрел на ружье, на мужчину.

– Я ударил ее несколько раз. Всего несколько. А потом сбросил вниз по лестнице в подвал. В полицию можешь не ходить. Доказать это невозможно, тебе они не поверят.

– Разберемся без полиции. Я с самого начала не обратился к ним, не так ли? Они же не знали, что у тебя был мотив для убийства. Я мог бы им сказать, но не пошел к ним, Эдвард. Сядь за стол. Быстро. Хорошо. Достань лист бумаги и ручку. Делай, что я говорю, Эдвард. Я хочу, чтобы ты кое-что написал.

– Ты не…

– Пиши. \"Я не могу этого вынести. На этот раз все получится\". И распишись.

– Не буду писать.

– Напишешь, Эдвард, – он приставил дуло к затылку Эдварда Райта.

– Ты этого не сделаешь, – прошептал Райт.

– Еще как сделаю.

– Тебе это с рук не сойдет, Марк. Тебя поймают.

– Все спишут на самоубийство, Эдвард.

– Никто не поверит, что я покончил с собой. С запиской или без.

– Напиши ее, Эдвард. А потом я отдам тебе ружье и оставлю тебя наедине с твоей совестью. Я хочу пройти с тобой первый этап, записку, а потом оставлю тебя.

Не то, чтобы Райт поверил ему, но дуло ружья, упирающееся ему в затылок, не оставляло выбора. Он все написал, расписался.

– Обернись, Эдвард.

Он обернулся и его брови изумленно взлетели вверх.

Перед ним стоял другой человек. В парике, с накладными бровями, запавшими глазами.

– Ты знаешь, на кого я теперь похож?

– Нет.

– На тебя, Эдвард. Разумеется, полного сходства нет. Мне не провести тех, кто тебя знает, но мы с тобой одного роста, одинакового телосложения. Добавь характерные приметы: прическа, кустистые брови, запавшие глаза. Да еще если этот человек представляется Эдвардом Райтом и показывает документы, выписанные Эдварду Райту. Что у нас получится? Твой двойник, Эдвард.

– Ты выдавал себя за меня?

– Да, Эдвард.

– Зачем?

– Готовил почву для твоего самоубийства. Ты вот не относишь себя к тем, кто может покончить с собой, и говоришь, что в твое самоубийство никто не поверит. Однако, ты бы удивился, узнав, чем ты занимался в последнее время. Полицейскому пришлось отговаривать тебя от прыжка с моста Морриси. Психоаналитик лечит тебе от суицидальной депрессии с классическими снами и фантазиями. А есть еще и доктор, который только сегодня промывал тебе желудок, – он ткнул дулом в живот Эдварда.

– Промывал мой…

– Да, да, твой желудок. Очень неприятная процедура, Эдвард. Видишь, что мне пришлось пережить ради тебя? Настоящая пытка. Я даже опасался, что по ходу у меня слетит парик, но эти новые эпоксидные смолы – просто чудо. Говорят, в таких париках можно плавать и мыться под душем, – он потер накладную бровь пальцем. – Видишь, не отваливается. И похожа на твои, не так ли?

Эдвард молчал.

– Вот такое ты творишь, Эдвард. Странно, что ничего в памяти не остается. А ведь ты еще купил и это ружье, Эдвард?

– Я…

– Купил, купил. И часа не прошло, как ты заглянул в магазин и купил ружье и коробку патронов. Тебе пришлось расписаться в регистрационной книге. Предъявить водительское удостоверение.

– Как ты раздобыл мое удостоверение?

– Зачем оно мне? Я изготовил новое, – мужчина хохотнул. – Полицейский сразу бы заметил, что это подделка, но полицейские никогда его не увидят. А вот продавец ничего не заподозрил. Аккуратно переписал номер в регистрационную книгу. Так что ты все-таки купил это ружье, Эдвард.

Мужчина пробежался пальцами по парику.

– Волосы – как настоящие. Если я облысею, обязательно куплю себе такой, – он рассмеялся. – Ты, значит, не из тех, кто может наложить на себя руки, Эдвард? Да на прошлой неделе ты всем своим видом показывал, что думаешь только о самоубийстве. Свидетелей тому – хоть пруд пруди.

– А мои друзья? Сослуживцы?

– Они нам только помогут. Когда человек кончает с собой, его друзья начинают вспоминать, что в последнее время он ходил больно уж мрачным. Тут каждый внесет свою лепту. Благо, после ее смерти ты наверняка старался казаться подавленным и печальным. Не мог же ты радоваться тому, что остался вдовцом? Не следовало тебе ее убивать, Эдвард. Я ее любил, в отличии от тебя, Эдвард. Напрасно ты ее не отпустил.

Райт покрылся холодным потом.

– Ты же сказал, что не собираешься убивать меня. Сказал, что оставишь меня с ружьем и…

– Не стоит верить всему, что тебе говорят, – мужчина быстро и ловко вогнал ствол в рот Райта и нажал на спусковой крючок. Потом снял с Райта один ботинок, поставил ружье так, чтобы со стороны могло показаться, что он нажал на спусковой крючок большим пальцем ноги. Стер с ружья отпечатки своих пальцев, позаботился о том, чтобы на нем остались отпечатки пальцев убитого. Предсмертную записку оставил на столе. Визитную карточку психоаналитика вложил в бумажник Райта, чек из оружейного магазина засунул в карман пиджака.

– Не следовало тебе убивать ее, – повторил он трупу.

Улыбаясь чему-то своему, выскользнул из двери черного хода, притворив ее за собой, и растворился в ночи.