Лоуренс Блок

Профессионалы

Прежде

В одежде Альберт Платт смотрелся лучше. Костюмы ему шил портной из Ист-Сайда, ботинки и галстуки он заказывал в Лондоне. Одетый с иголочки, причесанный и гладко выбритый, он был похож на преуспевающего бандита. В голом виде Альберт Платт более всего напоминал гориллу.

Сейчас он в чем мать родила сидел на краешке викторианского кресла с высокой спинкой в гостиной своего «люкса» в «Дезерт палмз». Черные волосы курчавились у него на груди и внизу живота. Лоб и подмышки вспотели.

В правой руке он держал револьвер тридцать восьмого калибра[1] с обрезанным до двух дюймов стволом. Весил револьвер немало, поэтому Платт опирался локтем на валик кресла. Дуло револьвера смотрело, в лоб девушке, у которой если и было что-то общее с Платтом, то только отсутствие одежды. Стройная, русоволосая, с упругой грудью, длинными ногами и округлыми бедрами, она стояла на коленях у его ног.

— Две сотни баксов, — говорил Платт. — Пятнадцать минут или полчаса, и две сотни в кармане. Неплохо, а? Будь хорошей девочкой, и со временем сможешь купить себе «кадиллак».

Девушка слышала слова, но не улавливала их смысл. Кроме черной дыры в стволе револьвера, для нее ничего не существовало. Она уже начала делать то, что потребовал от нее Платт, и вдруг в его руке очутился револьвер — должно быть, он лежал между сиденьем и спинкой кресла, — холодный металл коснулся ее лба, и она услышала, что больно не будет, миг, и все закончится, прежде чем она осознает, что же произошло.

— Пулю ты получишь в лоб или в рот, твой очаровательный рот. Бах, и точка.

То, что она делала, журналисты именовали анормальным сексом. Она никак не могла взять в толк, почему они называют это именно так. Ей-то подобные желания мужчин представлялись вполне естественными. До тех пор, пока судьба не свела ее с этим типом.

— Как младенец с соской, — промурлыкал Платт. — Будь хорошим младенцем, так-так, продолжай в том же духе. Ты же не хочешь умереть, малышка? И правильно. Ты не хочешь умереть, ты хочешь получить двести долларов, никто не хочет умирать, вот и ты не хочешь, крошка.

«Этот человек — важная шишка, — сказали ей внизу. — Донна, детка, отнесись к нему с пониманием. Это банкир, у него обширные связи, в Лас-Вегасе он впервые за последние три года. Донна, доставь ему истинное удовольствие».

«Да, — думала она, — да, я хочу доставить ему удовольствие. Хоть бы он поверил, что я очень хочу доставить ему удовольствие. Господи, как же мне выбраться отсюда?! Двести долларов, да пусть он засунет их себе в задницу! Нужны они мне, как дыра в голове. Господи, дыра в голове...»

Перед мысленным взором Донны возникла газетная полоса. Ее лицо с огромной дырой во лбу, заголовок, заметка в два абзаца. Донна Маккензи, модель и танцовщица, найдена в пустыне мертвой. Начато расследование. Похороны в...

— О, — выдохнул Платт. — О, крошка, крошка, крошка!

«Главное — не вскакивать и не бежать. Оставаться в той же позе и ждать, может, Господь Бог заставит его убрать револьвер. Господи, заставь его убрать револьвер, заставь отплатить добром за добро, заставь...»

— Извини, крошка.

«Господи, зачем же ты меня обманул?..»

Спусковой крючок пошел назад. Вот он, переход в мир иной.

Боек ударил в пустоту.

Раскаты громового смеха. Шаги Платта по ковру в спальне. Захлопнувшаяся дверь ванной.

Девушка встала. Плюнула на ковер. Посмотрела на пятно. Внезапно гостиная поплыла перед ее глазами, колени подогнулись. Она чуть не упала.

Девушка натянула платье. Схватила белье, чулки. Надела одну туфельку, второй не нашла. Огляделась, услышала в спальне смех Платта.

Она скинула туфельку. Черт с ней! Сумочка лежала на столике у лампы, она сдернула ее свободной левой рукой. К черту туфли, это дешевые туфли, она купит другие. Двести долларов лежали у нее в сумочке. Она бы с удовольствием разменяла эти баксы на десятицентовики или даже на центы и затолкала их ему в задницу. Сукин сын, мерзопакостный сукин сын!..

Девушка метнулась к двери.

Глава 1

Мэнсо брился, когда в дверь забарабанили. С обернутым вокруг бедер полотенцем, с мыльной пеной на подбородке и одной щеке, он крикнул: «Одну минуту!» — и вновь поднял бритву.

Но в дверь продолжали барабанить, потом он услышал голос Донны. Хотел крикнуть, чтобы она подождала, но истерические интонации в ее голосе заставили его передумать. Все в том же полотенце, с бритвой в руке, он направился к двери.

— Я брился. Не ждал тебя... Что случилось?

Такой он ее еще не видел. Бледная, трясущаяся, с безумными глазами. Мэнсо хотел что-то сказать, но сдержался и повернулся, чтобы закрыть дверь. Когда он вновь посмотрел на Донну, та снимала платье.

— Послушай, крошка...

Ее глаза полыхнули огнем:

— Никогда не называй меня крошкой!

— Не понял.

Донна тяжело дышала. Мэнсо смотрел на нее во все глаза и действительно ничего не понимал. В Вегас он приехал три недели тому назад, две последние спал с ней и действительно впервые видел ее в таком состоянии. Она от души веселилась на вечеринках, вела себя более чем сдержанно в казино, пылала жаром в постели. И никогда не впадала в истерику.

— Я вымылась под душем. Почистила зубы. Снова встала под душ. Горячий душ. Горячий, как кипяток. Эдди, пожалуйста, я не могу сейчас говорить, просто не могу. Душ был горячим, а я замерзала, замерзала, замерзала!.. Я хочу, чтобы меня согрели, хочу очиститься.

Он ждал.

— Уложи меня в постель. В постель. И ляг со мной. Можешь ты это сделать? Можешь уложить меня в постель? Можешь?

Он закурил, потом позвонил в бюро обслуживания и попросил принести лед. Наполнил два стакана, вернулся в спальню. Свой она осушила залпом.

Мэнсо принес ей второй.

— Я тебе этого не говорила, но я в некотором роде проститутка.

— Я догадывался.

— Правда? Неужели я выгляжу такой дешевкой?

— У любительниц такого опыта быть не может.

— Я серьезно. Как ты догадался?

— Сложил два и два. Вегас, этот отель, ни мужа, ни работы. Ты говорила, что танцуешь, а у танцовщицы ноги и мышцы не такие.

— Я не догадывалась, что ты об этом знаешь. Ты же ничего не говорил. Тебя это тревожит?

— Еще как! Просто превращает в импотента.

— Не шути.

— Сожалею...

— Нет, нет, сожалеть надо мне!.. К тому же от шуток хуже не будет. Но все же, что ты чувствуешь?

— Разве что гордость. Получаю то же самое, но бесплатно. О чем ты хочешь поговорить со мной, Донна?

— Я?

— Послушай, едва ли тебе сегодня вспомнились слова монахинь, которые уверяли, что плохие девочки после смерти не попадают в рай. Если не хочешь обсуждать со мной воспоминания детства, я возражать не стану. Ведь интуиция подсказывает мне, что поговорить ты хочешь о другом.

— В ад, значит. После смерти. Эдди, а тебе приходилось стоять на пороге смерти?

— Да.

— А смотреть в дуло пистолета и думать, что ты сейчас умрешь?

— Да.

— Правда? А что потом?

С его губ едва не сорвалось: «Потом меня убили», — но он вовремя понял, что сейчас такого рода шутка неуместна.

— В армии я попадал в подобные ситуации неоднократно. Но всякий раз либо мне удавалось выстрелить первым, либо кто-то приходил на помощь.

— Мне сказали, будто он важная шишка, банкир. Однако по его разговору и манерам никогда не скажешь, что он банкир. Естественно, и у банкира могут быть самые невероятные сексуальные фантазии, но он такой же банкир, как я — парень. Он...

— Начни с начала.

— Я подумала, что он банкир букмекеров. Или старший букмекер. Его могут называть и банкиром, потому что он не рядовой букмекер.

— Начни с начала.

Донна повернулась к Мэнсо. Их взгляды встретились.

— Я уже в порядке.

— Я знаю, — кивнул он. — Можешь начать с начала?

— Хорошо.

Он не прерывал Донну. Девушка немного успокоилась и смогла достаточно связно все изложить. Мэнсо изредка прикладывался к стакану и думал о том, что полковник, несомненно, прав. Ты должен провести линию через человечество, пусть волнистую, но линию. На одной стороне окажется Добро, на другой — Зло. Добро и зло есть в каждом, чего уж это отрицать, и самый последний негодяй тоже чей-то сын. Но в решающий момент, когда вопрос вставал ребром, все оттенки пропадали и предстояло четко определять, где Добро, а где Зло. Судный день наступал семь раз в неделю.

Когда Донна умолкла, Мэнсо поднялся.

— Оставайся здесь. Где выпивка, ты знаешь. Никуда не уходи.

— Эдди, у него револьвер. Он тебя убьет!

— Черт, теперь ты, конечно, разочаруешься во мне, но я хочу добриться. Потому что негоже ходить со щетиной на одной щеке и потому что мне надо подумать. Оставайся здесь.

Мэнсо открыл воду и размазал по лицу крем для бритья. Выглядел он сейчас чуть старше своих двадцати восьми лет, хотя в последние три года обычно тянул максимум на двадцать три. Но иногда его похожее на сердечко, пухлое, с черными кудряшками надо лбом лицо разом старело на пять лет. Когда Мэнсо улыбался, на его щеках появлялись ямочки, но сегодня улыбкой и не пахло, взгляд стал жестким, лицо закаменело.

Он не спеша добрился, промыл бритву, сполоснул лицо холодной водой, потом протер кожу лосьоном. Подумал, а не стоит ли отдубасить Платта?.. Разумеется, Донна могла кое-что присочинить. К примеру, Платт мог заранее сказать ей, что так он поступает со всеми проститутками, а Донна в какой-то момент решила, что ее действительно хотят убить.

Но Мэнсо снова и снова возвращался к ее словам о том, что Платт представлялся банкиром. Бандит, владеющий банками?

Мэнсо вернулся в спальню. Донна вновь наполнила стакан и закурила сигарету.

— Какой банк?

— Что?

— Платт. Какой у него банк? Ты сказала, что он его называл.

— Это же бандит, Эдди! Поверь мне. Поживешь с мое в Вегасе, тоже начнешь сразу отличать бандитов.

— Возможно.

— Есть бандиты с манерами банкиров, но я никогда не встречала банкира, который...

— Понятно. Платт называл свой банк?

— По-моему, да. Он сказал, у него их три.

— Три банка?

— Нет, скорее два.

— Ты уверена, что не один?

— Не один, никак не меньше двух. Где-то в Нью-Джерси.

— А город ты не помнишь?

— Два города, в каждом по банку.

— Может, вспомнишь?

— Не вспомнила.

— Хэкенсэк, Джерси-Сити, Ньюарк, Трентон, Камден... э... Нью-Брансуик, Ист-Ориндж, Плейнфилд...

— Наверное, я вспомню название, если услышу вновь. Это важно?

— Не знаю. Ты вот говоришь, что вспомнишь, если услышишь, а я уже перечислил тебе все города Нью-Джерси. Принстон? Сикокас?

— Нет. — Она наморщила лоб. — В названии одного банка было слово «торговый».

— Это облегчит поиски.

— Боюсь, что не очень. Ты... ты ведешь себя так, будто я обязана вспомнить.

— Извини.

— И он вел себя точно так же. Был уверен, что я должна узнать то название, со словом «торговый». Он даже спросил, как такое может быть, неужели я не слушаю радио? Я ответила, что слушаю, и тогда он сказал, что об этом, возможно, еще не сообщали. Я...

Эдди уже вскочил с кровати и направился к телевизору. Они просмотрели последнюю часть фильма, затем пятнадцатиминутный выпуск новостей. Ничего. О чем же, черт возьми, талдычил Платт?

Мэнсо поил Донну, пока не встало солнце, потом укрыл ее одеялом и спустился в казино. Лишь за одним столиком играли в «блэк джек». Трое полусонных мужчин пытались показать друг другу, что очень увлечены игрой. Мэнсо присоединился к ним, но быстро заскучал. Полчаса спустя он поднялся из-за стола, разбогатев на несколько долларов, и отправился завтракать.

Как только принесли нью-йоркские газеты, он тут же набросился на них. Нужная статья обнаружилась на первой странице второго раздела «Таймс». В ней сообщалось, что днем раньше пятеро бандитов в масках скрутили кассира, застрелили охранника и похитили из Торгово-промышленного банка в городе Пассэик, штат Нью-Джерси, триста пятьдесят тысяч долларов.

Мэнсо дважды перечитал короткую заметку, затем вырезал ее, перечитал снова и вместе с вырезкой направился к телефонной будке.

— Соедините меня с Тарритауном, штат Нью-Йорк, — попросил он. — Домашний номер полковника Роджера Кросса. — Мэнсо сунул руку в карман, но выудил лишь несколько монет. — Разговор оплатит полковник.

Телефонистка спросила его имя, фамилию и номер телефона.

— Эдди Мэнсо. — Затем он продиктовал номер, написанный на телефонном аппарате; она все повторила. — Скажите полковнику, что звонит капрал Мэнсо, — добавил он. — Капрал Эдуард Джи Мэнсо.

Глава 2

— Очень интересно!.. — Полковник помолчал. — Надо бы разобраться, с кем ты там столкнулся. Дайка подумать. — Он пробежал взглядом по записям, сделанным им по ходу разговора. — Да. Более чем интересно. Знаешь, Эдди, мы что-то давно тебя не видели. Элен буквально на днях говорила об этом. Почему бы тебе не подъехать к нам? Скажем, послезавтра? Это будет четверг. Думаю, билет ты купишь без хлопот. Хорошо, мы тебя ждем.

Полковник оттолкнулся от стола и в своем инвалидном кресле подъехал к окну, выходившему на запад. Посмотрел на автостраду, на реку. С такого расстояния вода в Гудзоне казалась совсем чистой, чуть ли не прозрачной. Именно в такой воде он учился плавать полвека тому назад.

В двадцати пяти милях к северу на берегу той же реки стоял Уэст-Пойнт, где какой-то спортивный журналист впервые написал о нем «этот здоровяк Кросс». Полковник закрыл глаза, вспоминая, каково было стоять в защите, перехватывая мячи, блокируя нападающих противника, готовя прорыв полузащитников. Воспоминания болью отдались в правой ноге, и он широко улыбнулся, удивляясь, как тесно связаны сознание и тело.

— С чего такое веселье?

Он улыбнулся и сестре. Взял высокий стакан, который она принесла ему.

— Путешествовал во времени. Внезапно заболела правая нога. Забыла о том, что произошло в Лаосе.

— Дать тебе таблетку? Я...

— Нет, нет, это все проделки памяти. Я вспоминал, как играл в футбол. Спасибо, что позаботилась обо мне. — Он поднял стакан. — А сама не будешь?

— Попозже. Звонил телефон? Я выходила во двор.

— Да. Эдди Мэнсо.

— Он в городе?

— Нет. Позвонил из Лас-Вегаса.

— О бедняжка!.. Наверное, проигрался в пух и прах. Послать ему сотню долларов?

— Нет, не проигрался. Наткнулся на интересное дело.

— Правда?

— Очень интересное.

Взгляд Элен затуманился, когда он упомянул про свою ногу, и прояснился, когда разговор переключился на Мэнсо. Она уселась в одно из обитых кожей кресел.

— Я предложил Эдди заглянуть к нам в четверг.

— Превосходно!

— Возможно, придется собрать и остальных: В зависимости от ситуации. Который час?

— Начало пятого.

— Хочу послать тебя в разведку. Сможешь провести часок в библиотеке? Боюсь, тебе не слишком много удастся найти, так как я не очень-то знаю, что ты должна искать.

— И о чем же рассказал тебе Эдди?

— Мои записи на столе. Принеси блокнот, и я введу тебя в курс дела.

Пока сестра отсутствовала, полковник оставался у окна, любуясь Гудзоном и читая «Марлборо» Черчилля. Он как раз добрался до подробного описания первой крупной победы герцога у Бленхейма. Анализируя стратегию Марлборо, Кросс думал о том, сколь мало изменились за столетия основные принципы ведения боевых действий. Те же удары и контрудары сработали для Марлборо ничуть не хуже, чем для Вильяма у Гастингса[2] на шестьсот лет раньше. Изменялись системы связи, совершенствовалось оружие, армии разрастались, усложнялась их структура, но чем больше происходило изменений, тем незыблемее оставались принципы, основываясь на которых одерживали победы все новые полководцы.

Для Роджера Эллиота Кросса Лаос стал третьей войной. Он командовал взводом в Салерно и Анцио, сражался в Корее. Когда создавались части специального назначения, его пригласили одним из первых и первым отправили в Юго-Восточную Азию. Его солдаты обучали местные племена и крестьян, совершали рейды на территорию, контролируемую противником, как в Лаосе, так и во Вьетнаме.

Война нравилась Кроссу. Это ад, как говорил генерал Шерман, но одновременно и футбол для взрослых, требующий напряжения всех физических и душевных сил. Только близость смерти позволяла столь остро чувствовать радость жизни. Он знал, что когда-нибудь придет время выйти в отставку. В Тарритауне его ждал дом, в котором он вырос. Там жили его сестра Элен и ее муж Уолтер. Бедности Кросс не опасался: деньги остались от родителей, кое-что он скопил за годы службы, да и военная пенсия полковнику полагалась приличная. Но пока об отставке думать не хотелось: он чувствовал, что еще способен на многое.

А потом одному из его солдат пуля попала в шею в тот самый момент, когда он вырвал чеку из гранаты. Граната покатилась к полковнику Роджеру Кроссу. Очнулся он в госпитале, ноги горели огнем. И лишь протянув руку, он понял, что их нет. Одну ампутировали чуть выше колена, вторую — до середины бедра.

И тут он удивил врачей, объяснивших Кроссу, как ему повезло, что он остался жив. Они ожидали, что полковник будет проклинать судьбу, сделавшую его инвалидом, но он с ними полностью согласился. Ведь он остался тем же человеком, а главное для человека — разум, заявил он. Пока голова работает — человек живет.

Поправился Кросс быстро. Из Токио его отправили в Сан-Франциско, а оттуда — в Нью-Йорк. К моменту приземления в аэропорту Кеннеди ему уже не терпелось увидеть Элен и Уолтера и начать новую жизнь в их компании. Он знал наверняка, что не станет для них обузой. Инвалидное кресло, пользоваться которым он уже научился, позволяло передвигаться как по дому, так и по саду. К одиночеству полковник привык, так что развлекать его не требовалось.

Элен встретила Кросса в аэропорту с красными от слез глазами.

— Вот это ты напрасно! — сердито бросил он. — Главное — остаться в живых. Врачи сказали, что парень я крепкий. Они сломали три пилы, пока отрезали мне ноги. Немедленно возьми себя в руки!.. И куда подевался твой муж, черт побери?

Тут Элен отвернулась и побежала прочь. Кросс покатил было за ней на инвалидном кресле, но потом решил, что лучше оставить ее в покое. Несколько минут спустя она вернулась, причесанная, подкрашенная, и ровным голосом быстро и четко рассказала, что произошло.

Уолтер умер. Три недели тому назад, когда Кросс начинал осваивать инвалидное кресло, Уолтер Тремонт переписал завещание, уплатил очередные взносы по страховым полисам и повесился в своем кабинете.

— Письма тебе я писала, — продолжила Элен. — Не один раз. Но отправить их не смогла. Решила подождать, пока ты вернешься. Роджер, когда Уолтера вынули из петли, лицо его посинело, а огромный черный язык вывалился изо рта. Я...

Предсмертная записка все объяснила. Уолтер Тремонт, который никогда в жизни не поставил на лошадь и двух долларов, потерял почти четверть миллиона на акциях одной канадской горнорудной компании. Сначала он купил буквально несколько акций, их цена стала расти, он купил новые, цена упала, он продолжал покупать, надеясь, что положение компании выправится, и к тому времени, когда Уолтер сунул голову в петлю, он успел потратить свои деньги, наследство жены и средства, которыми управлял по поручению полковника.

— Но Уолтер еще мог вновь встать на ноги, — покачал головой Кросс. — Он же знал, что я его пойму. Такой молодой, он нашел бы выход.

— Роджер, он упал духом. Я... последние недели я только усложняла ему жизнь. Выглядел он ужасно! Я умоляла Уолтера обратиться к доктору. Думаю, он бы тяжело заболел, если б не покончил е собой. Роджер, они его убили!..

— Они?

Биржевые маклеры, пояснила Элен. Или доверенные лица. Знакомый адвокат по ее просьбе просмотрел бумаги Уолтера и объяснил, что же произошло. Кросс проверил его выводы и понял, что сестра абсолютно права: Уолтера убили, буквально затянули веревку на его шее. Тремонта втянули в аферу. Основные действия происходили в Торонто, но в Тарритауне два человека втерлись в доверие к Уолтеру и несколько месяцев обхаживали его, заманивая в ловушку.

Кросс нанял детективов. Они выяснили фамилии тех двоих, что непосредственно вели дела с Уолтером, и их сообщников из Торонто. Он потратил немало времени и денег, собирая компрометирующие материалы, а затем позвонил окружному прокурору и показал их ему.

— Прокурор говорит, что толку от этого не будет, — рассказывал он потом Элен. — Прихватить их не за что. Законы они не нарушали. Все десять заповедей — да, но ни одного закона. Черт побери, я не могу оставить их безнаказанными!

Днем Кросс читал книги по военной теории и истории, по вечерам пил. Но однажды он закрыл том Клаузевица и отбросил его в сторону. Клаузевиц не объяснял, как добраться до людей, которые, не нарушая законов, обобрали человека до нитки и довели его до самоубийства.

Или объяснял? Может, проблема эта все-таки не юридическая, а военная, и следовало лишь выбрать пригодные стратегию и тактику?

Кросс написал в Вашингтон. Попросил соответствующие службы Пентагона прислать ему адреса тех, кто служил под его началом в Лаосе, а сейчас вернулся к мирной жизни. Письмо его долго гуляло по инстанциям, но в конце концов полковник получил список из двадцати трех фамилий.

Два дня он провел над списком, вспоминая, что за человек стоит за каждой фамилией, оценивая его достоинства и недостатки. Сначала Кросс хотел связаться со всеми, но потом пришел к выводу, что не более десяти человек из двадцати трех ответят согласием на его предложение.

В результате он выбрал пятерых. Офицера и четырех рядовых. Полковник позвонил им всем. Они приехали в Тарритаун и среагировали так, как он и ожидал.

«Парни что надо», — подумал он. Джунгли остаются джунглями, будь то Лаос или Соединенные Штаты. Те же джунгли, та же война, победы в которой могут добиться только профессионалы. Такие, как Мэнсо, Мердок, Симмонз, Джордано и Ден.

Глава 3

Симмонз косил траву. Ему не нравилось, когда она вырастала выше полутора дюймов, а потому каждые вторник и пятницу, настроив косилку, он перед обедом выкашивал всю лужайку. Симмонз мог это делать в любое время, потому что работал дома и не ходил на службу, но он предпочитал ходить за большой ротационной косилкой именно в тот час, когда соседи возвращались с работы. Прочими делами по дому он занимался лишь по необходимости. Но Симмонзу хотелось, чтобы соседи видели, как он косит траву.

— Говард! Говард! — Он выключил электродвигатель и направился к дому. Эстер стояла в дверях; лучи заходящего солнца поблескивали на ее очках. — Телеграмма.

— Опять!.. — вздохнул он.

— Я попросила зачитать ее по телефону.

— Так что в ней?

— Раньше они приносили телеграммы, а теперь зачитывают по телефону.

Симмонз с удовольствием накричал бы на нее, чтобы не толкла воду в ступе, но он не позволял себе этого с их первой встречи три года тому назад. Три года вместе, один родившийся ребенок, второго она носила под сердцем, и ни одного окрика. Но ее манера выдавать информацию по каплям раздражала его. К тому же из-за солнечных бликов он не мог видеть выражение ее глаз.

Симмонз подошел ближе, взял Эстер за руку.

— Плохие новости?

— Нет. Если и плохие, то для меня. Я все записала. — Она повернулась, и он последовал за ней в дом. — На рынок выброшена еще одна коллекция, следовательно, у тебя очередная деловая поездка. Вот.

Он прочитал:

«ИМЕЕТСЯ ВОЗМОЖНОСТЬ ОБГОВОРИТЬ ПРИОБРЕТЕНИЕ ЕВРОПЕЙСКОЙ КОЛЛЕКЦИИ ДЕВЯТНАДЦАТОГО ВЕКА ЦЕЛЕСООБРАЗНО ПРИЕХАТЬ В ЧЕТВЕРГ».

И подпись: «РОДЖЕР КРОСС».

— Ты, конечно, поедешь?

— Если тебе нравится, что на столе есть еда, то я поеду.

— Мне нравится, что на столе есть еда. Но мне нравится и муж в доме. Куда ты едешь?

— Кросс живет в Нью-Йорке, но коллекция может прибыть куда угодно. Сначала я встречусь с ним, а потом отправлюсь туда, куда он скажет.

— Почему этих коллекций нет в Детройте? Можно подумать, что во всем штате Мичиган нет ни одного коллекционера марок. А может, если им хочется что-то продать, они звонят торговцам в Аризону или в Нью-Мехико? Этот Роджер Кросс и раньше присылал тебе телеграммы?

Симмонз кивнул.

— Понимаешь, у него очень узкая специализация. Если коллекция ему не подходит, он связывается с коллегами. Если я продаю коллекцию, Кросс получает комиссионные.

— Я надеюсь, на этот раз ты уедешь ненадолго?.. Все-таки через два месяца ты снова станешь папой. Хорошо бы тебе в это время быть здесь.

Симмонз подошел к Эстер сзади, обхватил руками, погладил живот.

— Милая у нас крошка.

— Ну перестань.

Его руки двинулись вверх, к ее внушительных; размеров груди.

— Повезло нашему младшенькому! Еды хватит с лихвой.

Колокольчиком зазвенел ее смех, она выскользнула из его объятий.

— Эк тебя понесло, Говард Симмонз. Мне, между прочим, надо готовить обед, а тебе — докашивать лужайку. Ты же не хочешь, чтобы соседи говорили, будто ты не следишь за своими владениями.

— А это разве не мои владения, госпожа Эстер? — Он уперся взглядом в ее грудь.

— Иди, иди!.. — улыбнулась Эстер.

* * *

После обеда Симмонз позвонил в «Нортуэст ориент» и заказал билет на вечерний рейс в среду. Выкупал маленького Мартина, поиграл с ним, уложил в кроватку, потом посидел с Эстер перед большим цветным телевизором. Но экрана он словно и не видел. Мысли его были далеко. Симмонз гадал, зачем его вызывает полковник.

Иной раз он задумывался, как относятся к нему остальные. Полковник его любил, в этом он не сомневался, а вот в присутствии других ему иной раз становилось не по себе. У него возникало ощущение, что рядом с ним они чувствуют себя не в своей тарелке. Симмонз знал, что во всем виновата его сверхчувствительность, но, с другой стороны, даже на гражданке он не мог преодолеть армейскую кастовость. Он был офицером, капитаном, они — рядовыми, и это разделяло их, словно пропасть.

В ходе их первой операции, в Канаде, он особенно остро чувствовал дистанцию между собой и Деном, Джордано, Мердоком и Мэнсо. В большей степени это, возможно, относилось к Мердоку, но и к другим тоже. Однако он не мог не признать, что пропасть эта им не мешала. Пятеро работали в команде, вместе планировали операцию, вместе ее выполняли, а потом в большом доме полковника в Тарритауне поровну разделили добычу. Каждому досталось больше пятидесяти тысяч долларов наличными.

— Я хочу поблагодарить вас всех, — подвел итог полковник. — Теперь возвращайтесь по домам, живите, как жили. Не думаю, что мы будем видеться часто. Но если у кого-нибудь возникнут проблемы, любые проблемы, сразу же звоните.

Возникла неловкая пауза, а потом Джордано выразил общее мнение.

— Позвольте сказать, сэр. В прошлом месяце, впервые с тех пор, как снял форму, я почувствовал себя человеком, сэр.

Все дружно закивали. А Бен Мердок добавил:

— Вы знаете, мы могли бы это и повторить.

Они проговорили всю ночь. В стране хватало нечестных людей, перед которыми пасовал закон, и грязных денег. Но деньги, отобранные у них, становились чистыми. Люди эти были жесткие, жестокие, но тех, кто прошел Лаос, не впечатляли бугры мышц штатских. Правильно говорил полковник, Америка — те же джунгли, а их специально готовили для войны в джунглях. По высшему разряду.

Полковник помог им распланировать личную жизнь. «Каждому из вас нужна „легенда“, — сказал он им. — Вам необходимо иметь легальные источники дохода, чтобы вы могли отмывать грязные деньги и тратить их уже чистыми».

Для Симмонза «легенда» нашлась сразу. Всю жизнь, с тех пор, как во втором классе учитель подарил мальчику несколько марок с писем, которые получал от матери, жившей в Венгрии, Симмонз собирал коллекцию марок. Его коллекция не поражала воображения, поскольку больших денег у него никогда не было, но поддерживалась в идеальном порядке. Демобилизовавшись и вернувшись в Детройт, где он женился на Эстер, Симмонз мечтал только об одном: рано или поздно наступит день, когда он накопит достаточно денег и станет торговать марками.

Сам по себе. Без босса, без магазина, даже без общения с покупателями. Объявления в журналах, пересылка по почте. Господи, только бы накопить денег, а уж потом все будет путем! Никаких дешевок, никаких новых стран. Только покупка и продажа коллекционных марок и серий.

Марки оказались идеальным прикрытием. Пятидесяти тысяч, полученных после операции «Акции», хватило на покупку дома и запаса марок. Как выяснилось, дело оказалось прибыльным: за последний год доход от продажи марок составил двенадцать тысяч долларов. Да еще две проведенные ими операции принесли неплохую прибыль. Так что дорогие марки для своей коллекции он мог оплачивать наличными, не вызывая лишних вопросов налогового инспектора об источнике дохода. Кто бы мог подумать, что двадцать семь лет назад эта коллекция состояла всего лишь из нескольких венгерских марок! Иной раз Симмонз задавался вопросом, а знает ли Эстер, сколько стоят его марки?..

Позже, в постели, после того, как он убедил ее, что секс может повредить ребенку, Симмонз прислушивался к ровному дыханию жены и сожалел о том, что не может поделиться с ней секретами своей тайной жизни. А возможно, решил Симмонз, оно и к лучшему. Эстер волновалась даже из-за того, что ему предстояло лететь на самолете. Что бы с ней стало, если б она узнала, чем он в действительности занимался, уезжая осматривать очередную коллекцию?

И все-таки иной раз его так и подмывало рассказать жене обо всем, хотя бы для того, чтобы посмотреть на ее реакцию. Скорее всего, она просто ему не поверит, как его покупатели, получавшие марки по почте, не верили, что Говард Симмонз — негр.

Глава 4

В Джоплине так ярко светило солнце, что Ден решил взять отгул. Обычно он брал отгулы три или четыре раза в неделю, не считая суббот и воскресений. Если погода позволяла, он предпочитал проводить свободное время на поле для гольфа. Если нет, то ему уж тем более не хотелось обходить квартиру за квартирой, дом за домом. Но раз или два в неделю, когда играть в гольф не очень-то и хотелось, а с неба не капало, Ден мерил шагами улицы города, в котором он в тот момент находился, и пытался всучить какому-нибудь бедолаге энциклопедию.

Получалось это у него неплохо, потому что он умел расположить к себе людей. Ден продавал хорошую энциклопедию, во всяком случае, одну из двух или трех лучших, поэтому он не считал себя обманщиком, уговаривая людей выложить кругленькую сумму. Откровенно говоря, едва ли кто очень нуждался в энциклопедии. Множество людей жили полнокровной жизнью, не имея в доме энциклопедии. С другой стороны, если человек хотел потратить деньги, ему предлагался не самый залежалый товар.

И уж конечно, энциклопедия еще никому не приносила вреда. Это тебе не торговля спиртным, сигаретами или автомобилями. Энциклопедия никого не убивала.

Поскольку Ден умел ладить с людьми, коммивояжер из него получился превосходный. В неделю он продавал по меньшей мере один комплект, после чего на его счет поступало сто шестьдесят восемь долларов и пятьдесят центов, чуть меньше того, что он тратил. Для себя он решил, что должен платить налоги с десяти тысяч долларов. Разницу Ден покрывал, покупая комплекты энциклопедии, обычно на выдуманную фамилию, и отправляя их в дома для престарелых или в детские приюты. Комиссионные, естественно, поступали на его счет, обеспечивая ему нужную цифру годового дохода.

В этот день он отправился на поле для гольфа с самого утра. Поболтался у домика, где хранились клюшки, пока не подтянулись еще трое игроков. В их компании Ден прошел все восемнадцать лунок, сделав восемьдесят два удара — чуть меньше, чем обычно.

Погода по-прежнему радовала, он даже хотел пройти еще один круг после ленча, но передумал и уложил клюшки в багажник автомобиля. Ден поехал в один из новых кварталов на Гранд-авеню и начал ходить из дома в дом. В пятнадцати его не пустили на порог. В шестнадцатом дверь открыла миловидная блондинка. Муж работал на заводе, дети учились в школе, так что после двух с половиной часов, проведенных в ее спальне, Ден смог бы продать ей шесть энциклопедий и подержанный «эдзел», на котором приехал в Джоплин, но не стал и пытаться. Однажды Ден так и поступил, а потом не мог отделаться от чувства, что он сутенер.

Вернувшись в мотель, Ден почитал энциклопедию от «гидротурбины» до «Джеремии», и тут подошло время обеда. Поел он в центре, потом посмотрел кино, выпил в уличном кафе стакан содовой и вернулся в мотель в половине десятого. Его уже поджидала телеграмма.

В каждом новом городе Ден проводил три-четыре недели. По прибытии он сразу сообщал свой адрес полковнику. Со времени последней операции он отправил в Тарритаун не одну открытку. И сердце Дена учащенно забилось, когда портье протянул ему телеграмму.

У себя в номере он прочитал: «С СОЖАЛЕНИЕМ СООБЩАЕМ ЧТО ВАША ТЕТУШКА ГАРРИЕТ ПРОШЛОЙ НОЧЬЮ УМЕРЛА ВО СНЕ ПОХОРОНЫ В ЧЕТВЕРГ РОДЖЕР».

Телеграмму Ден оставил на прикроватной тумбочке. На сбор вещей и оплату счета у него ушло двадцать минут. Еще через десять он уже ехал по шоссе №66. «Бедная тетушка, — вздохнул он. — Интересно, упомянула ли она меня в своем завещании?»

Глава 5

Когда Джордано открыл туристическое агентство в Финиксе, друзья убеждали его сменить фамилию. «Ты же знаешь, Лу, — говорил ему один из них, — что у нас думают про итальянцев. Я вот занимаюсь строительством. Средний американец это может понять. Но кто захочет иметь дело с туристическим агентством, хозяин которого Джордано?»

«Тот, кто захочет побывать в Риме», — резонно ответил Джордано.

«Туристическое агентство Джордано» заняло три великолепно обставленные комнаты в одном из лучших зданий в деловом центре Финикса, сам Джордано поселился в пентхаузе в Уэнтуорт-Армс, и все знали, что его годовой доход никак не меньше пятидесяти тысяч. Разумеется, в действительности все обстояло иначе. Обилием клиентов агентство похвастаться не могло, главным образом потому, что Джордано сам много путешествовал и уделял бизнесу минимум времени. Впрочем, прибыли как раз хватало на жалованье двум девушкам, что работали у него. В его бухгалтерской книге, в которую он заглядывал, когда подходил срок уплаты подоходного налога, значилось, что за прошлый год прибыль составила двадцать одну тысячу долларов. На самом деле год он закончил с незначительными убытками, которые, впрочем, не слишком его волновали.

В тридцать один год Джордано оставался худым как палка. Его каштановые волосы не вились, как у многих итальянцев, кожа плотно обтягивала угловатое лицо. В армию он пришел слабаком, весящим всего лишь девяносто семь фунтов. По нему можно было изучать скелет человека. Собственно, он и пошел в армию, чтобы хоть немного поправиться и подкачаться. Поначалу он прибавил несколько фунтов, и то мясо, что наросло на его костях, быстро превратилось в железные мышцы. Однако внешне Джордано по-прежнему выглядел дистрофиком. В Лаосе он подхватил малярию и перед демобилизацией вновь превратился в ходячий скелет. Вдобавок у него еще резко ухудшилось зрение. Так что на гражданку он вернулся не просто козявкой, но козявкой в очках.

И люди покупались на его внешность. Тоненькие ножки, узенькая грудка, ручки, как у школьницы, на носу очки с толстыми, стеклами — на супермена он явно не тянул. И когда полковник послал их в Филадельфию на операцию «Приманка для ростовщика», именно Джордано сыграл роль болезненного бухгалтера, заваленного грудой больничных счетов. Он занял у ростовщика две тысячи баксов, чтобы получше разобраться во взаимоотношениях последнего с клиентами.

В той операции они не совсем точно рассчитали время. До того, как они успели подготовиться к завершающему удару, ростовщик послал к Джордано вышибал. Тот пришел домой и обнаружил в гостиной двух крепких парней. Джордано пытался играть свою роль до конца, верещал, умолял, обещал расплатиться, но на этот раз вышибалы получили приказ не только попугать, но задать должнику хорошую трепку. Рассудком Джордано понимал, что дергаться незачем, перед ним профессионалы, которые перетруждаться не будут, дело кончится несколькими тумаками, но, когда они надвинулись на него, рефлексы сработали автоматически. Одного он впечатал в стену, второму нанес удар ребром ладони по адамову яблоку. Потом Джордано стоял над ними и ругал себя последними словами, потому что из-за него вся операция оказалась под угрозой. Если бы вышибалы вернулись к своему боссу и доложили, что этот хилый бухгалтер на самом деле настоящий головорез, ситуация могла выйти из-под контроля.

Поэтому Джордано ребром ладони переломил вышибалам шеи. Убедившись, что они мертвы, позвонил Мердоку и Френку Дену. Те приехали на грузовике с двумя сундуками, в которых и вынесли трупы. Сундуки они отправили в Сиэтл. Потом Джордано несколько недель просматривал газеты, но про вышибал так и не написали.

Дурил Джордано и женщин, которые жалели его, думая, что рядом с ним они в полной безопасности. В итоге он изумлял их не меньше, чем изумил громил в Филадельфии. Джордано обставлял все так, будто, ложась с ним в постель, женщины совершали благое дело, помогая сирому и убогому. Потом же они изнемогали от страсти и к утру по уши влюблялись в Джордано, но второй раз он не встречался ни с одной. Для него это было делом принципа. Джордано говорил друзьям, что всю жизнь ищет женщину, с которой ему хотелось бы провести вторую ночь, но пока безрезультатно.

Однако прекращать поиски он не собирался. Во вторник вечером, когда зазвонил телефон, он выяснял, не станет ли такой женщиной шестифутовая блондинка-шведка, каждая грудь которой весила не меньше, чем весь Джордано. Звонок раздался в самый неподходящий момент, поэтому Джордано просто сбросил трубку с рычага и вернулся к прерванному занятию. На место он трубку так и не положил, так что с телеграммой полковника ознакомился лишь на следующее утро в своем туристическом агентстве.

— Возьмите мне билет на дневной рейс до Нью-Йорка, — распорядился он, вызвав в кабинет одну из девушек. — Туда и обратно, обратно с открытой датой. Позвоните в «Юнайтед», но перед тем как подтвердить заказ, узнайте, какой они показывают фильм. Потом свяжитесь с отелем «Плаза» в Нью-Йорке или с «Пьером», если в «Плазе» не окажется свободных номеров. Скажите, что номер нужен только на одну ночь.

Паковать вещи необходимости не было. Собранный чемодан всегда стоял у Джордано в кабинете. Два костюма, рубашки, носки, нижнее белье, туалетные принадлежности. А также пара метательных ножей, моток очень тонкой и прочной стальной проволоки, малокалиберный автоматический пистолет.

Девушка вновь заглянула в кабинет.

— Лу, вы полетите первым классом или туристическим? Вроде бы вы об этом не упоминали.

— Первым, — ответил он. — Они дают нам скидку.

Глава 6

Когда во вторник вечером Мердок добрался до своей комнаты в пансионе, он уже не мог отличить телеграмму от самолета. В Миннеаполисе он работал в бригаде грузчиков, и в этот день они перевозили семью с третьего этажа дома на Горацио-стрит на четвертый этаж на Ван-Дуйзена. Одна лестница стоила другой, а семья очень дорожила кабинетным роялем на колесиках. К тому времени, как переезд закончился, Мердок мог думать лишь о холодном пиве. Полдюжины бутылок «Хэмма» подвигли его на что-нибудь покрепче. Проснувшись, он вспомнил, что вроде бы с кем-то подрался, смотался из бара, когда хозяин вызвал копов, забрел в другой бар, где его хорошо знали, кажется, добавил еще и решил, что пора домой. Что было дальше, Мердок не имел ни малейшего понятия, но разлепил глаза он в собственной постели. Наверное, добрался до пансиона на автопилоте.

Перекинув ноги через край кровати, Мердок сел, стараясь припомнить, обещал он боссу прийти на работу или нет. Правда, особого значения это не имело, так как проку в этот день от него бы не было, однако если его все-таки ждали, то назавтра могли и уволить. А может, и не уволили бы. Подобного рода компании брали на работу всех, кто подворачивался под руку, едва ли рассчитывая при этом на ответственность своих работников. Бена Мердока это вполне устраивало, ответственность не входила в число его достоинств.

Рыжий, весь в веснушках, он с детства отличался задиристостью и, не раздумывая, пускал в ход кулаки. Рос он в Теннесси, его неоднократно выгоняли из школы, а в девятнадцать ему пришлось удрать в Чикаго, потому что Бен и одна девица по-разному истолковали одно и то же событие. Бен полагал, что она этого хотела, хотя и отговаривала его. Девица же заявляла, что Бен ее изнасиловал. Когда она отправилась в полицию, Бен украл автомобиль и укатил на север.

Кража сошла ему с рук, но месяц спустя Мердока арестовали за распитие алкогольных напитков в неположенном месте. Пил он посреди Стейт-стрит, а бутылку добыл, разбив витрину. Судья дал ему срок условно.

В тюрьме он успел побывать дважды, получив десять и двадцать дней, оба раза за пьянку и дебош. Вскоре после второй отсидки он вновь украл автомобиль и разбил его. Другой судья предложил ему на выбор тюрьму или армию. Бен выбрал армию, рассудив, что оттуда удрать легче.

В армии он прослужил пятнадцать лет. Как это ни странно, солдат из него получился отличный. Его назначили командиром отделения, он стал инструктором по стрельбе. Кто-то сказал ему, что в воздушно-десантных войсках платят в два раза больше. Он ответил, что ни за какие деньги не согласится прыгать с парашютом. А потом один из дружков Бена поделился с ним мыслями о том, что в ВДВ служба самая тяжелая и набирают туда только черных, потому что белому человеку это не под силу. Бен обдумывал его слова весь день и всю ночь, а утром попросил перевести его в ВДВ.

В части специального назначения Мердок записался, как только началось их формирование. Восемь раз его производили в капралы и восемь раз разжаловали в рядовые, но из армии не выгоняли. Он там прижился, армия стала ему родным домом. Бен полагал, что в конце концов его убьют, но пока этого не случилось, хотел оставаться в армии.

А потом в разведке он допустил ошибку, попав на мушку снайперу. Ошибся и снайпер, поскольку обе его пули попали в левую руку Мердока, не зацепив ничего другого. После того, как его подлатали, Бен спросил, когда он сможет вернуться в свою часть. Ему ответили, что после таких ранений — с одним штифтом в плече и с другим в локте — пути его и армии разошлись.

Бену заявили, что он герой, ему положена пенсия, и он должен радоваться, что все так вышло. Но он не радовался. Мердок клял снайпера за то, что тот не смог его убить, если уж попал. Потому что теперь из-за пары каких-то стальных штифтов, о которых он вспоминал лишь в дождливую погоду, его выбросили из дома, в котором он счастливо прожил пятнадцать лет.

Бен поднялся с кровати, подошел к раковине, прополоскал рот, повернулся, чтобы взять полотенце, и тут увидел лежащую у двери телеграмму. Что в ней написано, он знал, не читая. Но все же развернул телеграмму и увидел знакомые слова: «ВОЗВРАЩАЙСЯ ДОМОЙ ТВОЯ МАТЬ УМЕРЛА ПАПА». Полковнику не нравился этот текст, но Мердок настоял на нем. Если он кого и ненавидел на этом свете, так это свою мать. И телеграмма всякий раз грела ему душу.

Бен вывернул карманы. Одна пятидолларовая купюра, две по доллару. На комоде горсть мелочи. Он достал нож и приподнял линолеум в углу. Подъемные лежали на месте — пять сотенных и две десятки. Эти деньги он не трогал никогда, как бы ни хотелось ему выпить, каких бы долгов он ни наделал. Тратил он их, лишь получая телеграмму полковника. Для того и берег.

По коридору Мердок прошел в ванную, принял душ, вернулся в свою комнату, надел лучший костюм. Отполировал башмаки полотенцем.

Все вещи он оставил в комнате. Хозяйка могла сохранить их или выбросить. Его устраивал любой вариант. Бен возвращался домой, к парням, которые не могли забыть армию. Безногому Кроссу, Эдди, Френку, костлявому итальяшке и капитану-ниггеру. Видит Бог, там он повеселится всласть.

Глава 7

Полковник терпеливо дожидался, пока Элен Тремонт нальет каждому кофе и расставит тарелочки с печеньем. Мужчины сидели за овальным дубовым столом. Как только Элен вышла из комнаты, Кросс наклонился вперед.

— Альберт Платт. Родился четвертого сентября тысяча девятьсот двадцать первого года в Бруклине. Рос в Браунсвилле. В тридцать шестом осужден за кражу автомобиля. Шесть месяцев провел в исправительной колонии Четуорта. С тридцать восьмого по сорок первый его арестовывали пять раз. По различным обвинениям. От разбоя до изнасилования. Всякий раз доказать его вину не удавалось. В сорок втором призван в армию. В том же году уволен, как опозоривший честь военнослужащего. В сорок четвертом арестован за вооруженный грабеж. Опять обвинения сняты за недоказанностью. В сорок шестом очередной арест по подозрению в убийстве. Свидетели отказались давать показания. Сорок восьмой год, вновь арест, обвинение в убийстве. Свидетель исчез, обвинения сняты.

Полковник отпил кофе.

— После сорок восьмого ни одного ареста. До этого времени Платт ограничивал свою деятельность Бруклином и Лонг-Айлендом. В сорок восьмом он перебирается через реку, в Нью-Джерси. Налаживает связи с группой местных рэкетиров, в том числе с Филипом Лонгостини, известным в узких кругах как Фил Лобстер. Лонгостини платили дань несколько ресторанов и ночных клубов в округе Берген, две компании по сбору мусора, корпорация, изготавливающая торговые автоматы, местные прачечные и химчистки. Он контролировал букмекеров и ростовщиков в северной части Нью-Джерси, а также местные отделения трех профсоюзов. К пятьдесят второму году Платт стал у Лонгостини главным сборщиком долгов. Действовал он аккуратно, полиции ни разу не удалось получить ордер на его арест, но Платт приложил руку по меньшей мере к двенадцати убийствам. Или убивал сам, или убивали по его приказу. — Полковник сложил пальцы домиком и долго смотрел на них. — Где-то я прочитал, будто все мы должны радоваться, когда преступники начинают заниматься легальным бизнесом, вроде бы это свидетельство того, что они встают на путь истинный. Глупое суждение! В результате легальное предприятие начинает работать по преступным законам. Опять же я читал, что преступник рано или поздно понесет наказание и плохо кончит. Для Филипа Лонгостини плохой конец наступил в июле шестьдесят четвертого в его поместье в Энгвуд-Клиффз. Он умер во сне в возрасте семидесяти трех лет, оставив наследство, оцениваемое в... Впрочем, это всего лишь догадки, не так ли?

Взгляд полковника обежал стол, по очереди останавливаясь на Мердоке, Дене, Симмонзе, Джордано и Мэнсо.

— Эдуард!

— Да, сэр?

— Фотографии.

Мэнсо передал Кроссу большой конверт из плотной бумаги.

Полковник достал из него полдюжины фотографий размером восемь на одиннадцать дюймов.

— Эдуард сделал их в Лас-Вегасе. Альберт Платт присутствует на каждой. На этой фотографии обратите внимание на мужчину справа от Платта. Эдуард?

— Бадди Райс. Шофер и телохранитель Платта.

— Ты говорил, он постоянно носит с собой оружие.

— \"Кольт\" сорок пятого калибра[3]. В наплечной кобуре. Хорошо владеет ножом.

— Ты все это узнал в Лас-Вегасе? — спросил Ден.

— Задал пару-тройку вопросов.

— Он тебя не вычислил?

— Думаю, нет. Однажды мы оказались за одним столом. Но он больше смотрел на свою девицу да на кости, которые ложились не так, как ему хотелось бы. Нет, на меня он внимания не обратил.

Полковник подождал, пока фотографии обойдут стол и вернутся к нему. Собрав их, он уложил снимки в конверт, потом допил кофе и поставил на блюдечко пустую чашку.

— С главным героем вы познакомились. Теперь вам надо кое-что записать. — Кросс подождал, пока все пятеро вооружатся ручками и блокнотами. — Платт не сумел возглавить всю империю Лонгостини. Как вы понимаете, в газетах об этом не писали, но моя сестра умеет найти то, что нужно. Необходимые подробности она почерпнула в материалах нескольких расследований, проведенных комиссиями сената. Если принять всю преступную деятельность в округе Берген и на прилегающей территории за единицу, то одна треть контролируется Платтом. Весьма высока прибыль и от его легальных предприятий. Живет он в поместье площадью в четыре акра к югу от Тенафли. Территория обнесена забором и патрулируется вооруженными охранниками. По слухам, многие из его исчезнувших деловых партнеров покоятся в лесу на территории поместья. Помимо слухов, есть и более осязаемые свидетельства его деятельности. Платт расширил масштаб своих операций. Он не стал разбрасываться, как Лонгостини. К примеру, полностью отошел от игорного бизнеса, вероятно, получив взамен контроль над ростовщиками. А где-то в шестьдесят шестом заинтересовался банками. Именно тогда Платт подмял под себя Торгово-промышленный банк Пассэика.

— С его-то криминальным прошлым?

— Банк он контролирует через подставных лиц. Президент банка — Джером Гегнер, законопослушный гражданин, даже не заподозренный в каких-либо правонарушениях. Одно время Гегнер работал менеджером в ночном клубе «Тридцать — Тридцать», что в Патерсоне. Потом вице-президентом и главным бухгалтером корпорации по производству торговых автоматов «Харко аутометик вендинг, инк.». И клуб, и корпорация ранее принадлежали Филипу Лонгостини. В совете директоров Торгово-промышленного банка есть еще несколько доверенных лиц Платта. Один из них слишком молод для директора банка. Его фамилия Силвертри. Правда, он женат на племяннице Альберта Платта.

Полковник помолчал, чтобы остальные успели все записать. Некоторые, он это знал, записывали все слово в слово. Ден или Симмонз. А Мердок, наоборот, писал мало, предпочитая полагаться на свою память.

— Мне показалось странным, что Платт остановил свой выбор на финансах и банковском деле, — продолжил полковник. — Когда Эдди обратил на него мое внимание, я подумал, что Платт скорее всего организует и финансирует ограбления банков. Мне и в голову не приходило, что преступникам может понадобиться собственный банк. Однако потом я узнал много интересного. Выяснилось, что действия Платта вполне укладываются в общую тенденцию, характерную для организованной преступности. В шестидесятые годы такие, как Платт начали подыскивать небольшие банки, едва державшиеся на плаву, купить которые не составляло труда. Сейчас мы знаем наверняка, что несколько банков перешло под контроль мафии в чикагском регионе, один — на Лонг-Айленде, а если подсчитать, сколько их по всей стране, то получится внушительная цифра. Банки эти выполняют очень важные функции. Во-первых, обеспечивают идеальное прикрытие для денежных потоков, имеющих место в криминальных предприятиях. Они также позволяют легализировать деятельность ростовщиков. Допустим, бизнесмен хочет занять крупную сумму. Скажем, сто тысяч долларов. В свой обычный банк он обратиться не может. Там, зная ситуацию, кредита ему не дадут. Тогда он идет к Платту, который ссужает ему деньги на обычных условиях: базовая ставка плюс какой-то процент, только заемщик подписывает документы на получение не ста, а двухсот тысяч долларов. То есть у Платта остается бумага, свидетельствующая, что им выдано двести тысяч долларов. А уж в том, что его бандиты выбьют долг, можно не сомневаться. Опять же бухгалтерия покажет в графе «прибыль» только полученные по кредиту проценты. А сто тысяч долларов уйдут в неучтенку. И это только один пример. Вариантов сколько угодно. Платт имеет возможность оперировать крупными суммами. А банк надежно прикрывает его. Несомненно, он отмывает деньги и других преступников. Вы, разумеется, помните похищение Аккермана. Детали опустим, но суть в том, что выкуп составил двести пятьдесят тысяч меченых долларов, и ни одна купюра не вернулась в оборот. Преступник, имеющий в своем распоряжении банк, мог купить эти деньги у похитителей, скажем, по тридцать или сорок центов за доллар, и держать их в сейфе в качестве денежного резерва не один год.