Лоуренс Блок

Шаг к свободе

Револьвер вроде бы уменьшился в размерах. В аэропорту имени Кеннеди, дожидаясь, пока его чемодан появится на транспортере, он ругал себя за то, что купил себе эту чертову штуковину. Уже долгие годы, с тех пор, как «Пан-Ам» оставила его в Милане с той одеждой, в которой он прилетел, он зарекся сдавать вещи в багаж. Вот и в Майами он отправился со своим любимым кожаным чемоданом. Но на обратном пути ему пришлось сдать чемодан в багаж, и все потому, что в нем лежали новенький револьвер «смит-и-вессон» тридцать восьмого калибра и коробка с пятьюдесятью патронами.

Но уж по крайней мере ему не пришлось ехать поездом.

– Господи, теперь мне придется тащиться на поезде, – пожаловался он Хюбнеру после того, как они вместе купили \"смит-и-вессон\". – С револьвером в кармане меня в самолет не пустят.

– Скорее всего, – согласился Хюбнер. – Но ты можешь положить револьвер и патроны в чемодан и сдать его в багаж.

– Разве это не запрещено?

– Наверное. Чего только у нас не запрещают. Но я поступаю так постоянно, и еще не знаю ни одного человека, у которого возникли с этим проблемы. Они просвечивают багаж, во всяком случае, должны просвечивать, но ищут-то бомбы. А револьвер в багажном отделении не так уж и опасен.

– Разве патроны не могут взорваться?

– Могут, при пожаре. Если самолет загорится, порох в патронах взорвется и пули попортят обшивку твоего чемодана.

– Я, наверное, волнуюсь понапрасну.

– Ты же из Нью-Йорка. Вы там ничего не знаете об оружии.

– Пожалуй, – он помялся. – Может, мне следовало купить пластиковый пистолет.

– \"Глок\"? – Хюбнер улыбнулся. – Хороший пистолет, я сам собираюсь его купить. Но в самолет я бы его брать не стал.

– Но я думал…

– Ты думал, что он обманет сканнеры и металлоискатели аэропорта? Не обманет. Конструкторы и не ставили перед собой такой цели. Нет, они заменили металл на высокопрочный пластик лишь для уменьшения веса. Меньше вес – меньше отдача, хотя я не знаю, так ли это. Но на сканнере он проявится как миленький и поднимет тревогу, если ты попытаешься пронести его через металлоискатель, – он пренебрежительно фыркнул. – Однако, находятся идиоты, которые вносят законопроекты, запрещающие ввоз пластикового оружия на территорию Соединенных Штатов. Именно по той причине, что оно не будет фиксироваться техникой служб безопасности аэропортов. Если факты противоречат мнению наших политиков – к черту факты.

Его чемодан показался одним из последних. Ожидая его, он уже начал волноваться, что наживет себе неприятности из-за этого револьвера. Когда чемодан поравнялся с ним, он едва удержался от того, чтобы не раскрыть его и посмотреть, на месте ли револьвер. Вроде бы чемодан стал легче, и он решил, что кто-нибудь из грузчиков заметил револьвер и прикарманил его.

Что-то очень я нервничаю, подумал он. Боюсь того, что револьвер в чемодане, и того, что его там нет.

До своей квартире на Манхаттене он добрался на такси, и не распаковывал чемодан, пока не налил себе выпить. Затем распаковал, и ему показалось, что револьвер стал поменьше. Он взял его в руку: вроде бы револьвер и потяжелел. Даже незаряженный. А с патронами будет еще тяжелее.

После того, как Хюбнер помог ему выбрать револьвер, они поехали по Дороге 27, по обе стороны которой на многие мили тянулись болота. Хюбнер съехал на обочину в нескольких ярдах от брошенного автомобиля. Без колес и стекол.

– Вот и наша мишень. По этой дороге брошенных машин полным-полно, но я не хочу, чтобы ты стрелял по тем, что поновее.

– Потому что кто-то может за ними приехать?

Хюбнер покачал головой.

– Потому что в багажнике может лежать тело. Здесь торговцы наркотиками оставляют своих менее удачливых конкурентов, но ни один уважающий себя торговец наркотиками не будет пачкать руки о такую развалюху. Размеры мишени тебя устраивают?

Вопрос показался ему смешным, однако, первый раз он промахнулся.

– Пуля прошла выше, – прокомментировал Хюбнер. – Ты заложился на сильную отдачу. Не волнуйся о том, куда ушла пуля. Привыкай целиться и стрелять.

Он привык. И к сильной отдаче, и к тяжести револьвера.

И скоро посылал пули, куда и хотел. После того, как Эллиот расстрелял всю коробку патронов, Хюбнер достал из бардачка свой автоматический пистолет калибра 9 мм, с обоймой на двенадцать патронов и изрешетил крыло покореженного автомобиля. Пистолет превосходил «смит-и-вессон» как размерами, как и грохотом выстрела, да и дырки в крыле оставлял размером поболе.

– У него очень приличная убойная сила, – заметил Хюбнер. – Попади из такого человеку в руку, и он от удара рухнет на землю. Попробуй. Сделай шаг к свободе.

Отдача была посильнее, чем у тридцать восьмого, но и не такая сильная, как он предполагал. Эллиот выстрелил несколько раз, ощущая себя суперменом. Вернул пистолет Хюбнеру, который дострелял обойму по старому автомобилю.

– Откуда это фраза? – спросил Эллиот, когда они возвращались в Майами. – \"Сделай шаг к свободе?\"

– А ты никогда ее не слышал? Мой дядя всякий раз произносил ее, когда опрокидывал рюмку. А появилась она во время Сухого закона. Каждый глоток спиртного они считали шагом к свободе.

Револьвер Эллиот достал из чемодана первым, а убрал последним. Такая покупка не вызывала удивления во Флориде, где оружейные магазины встречались на каждом углу. Ты мог войти в любой и выйти, вооруженным до зубов. Вроде бы, и в центральной части Джорджии был городок, в котором приняли закон, постановляющий, что каждый взрослый должен иметь при себе оружие. Никто этот закон до сих пор не отменил, хотя городские власти и не требовали его неукоснительного исполнения: закон сохраняли в память о прошлом.

А вот в Нью-Йорке оружие казалось совершенно неуместным. Во-первых, владение оружием противоречило закону. Ты мог обратиться за соответствующим разрешением, но для его получения требовалась очень веская причина, связанная с родом деятельности обращавшегося или какими-то особыми условиями. Эллиот служил в конторе, в брифкейсе носил только бумаги, его работа не приводила его на улицы, появление на которых грозило опасностью. С точки зрения закона он вполне мог обойтись без оружия.

Однако, револьвер у него был, разрешал сие закон или нет. И обладание револьвером одновременно тревожило и радовало его. Такие же чувства он испытывал лет в двадцать пять, держа дома пакет марихуаны. Мысль о том, что у тебя есть что-то запретное, грела душу, но и не давала забыть о том, что деяние это уголовно наказуемое.

А револьвер, к тому же, вызывает ощущение защищенности, думал он. Он купил револьвер, чтобы постоять за себя в городе, власти которого не могут обеспечить безопасность горожан. Он повертел револьвер в руках, покрутил барабан, давая пальцам привыкнуть к холодному металлу.

Его квартира находилась на двенадцатом этаже дома, построенного еще до войны. Три смены швейцаров охраняли вестибюль. Окна первых этажей и около пожарных лестниц закрывали решетки. Металлическая, декорированная деревом входная дверь запиралась на два сейфовых замка.

В своей квартире Эллиот чувствовал себя в полной безопасности, а принятые меры предосторожности не имели к нему ни малейшего отношения: металлическая дверь и решетки на окнах появились в доме задолго до того, как он въехал в эту квартиру. Такие же двери и решетки стояли и в соседних домах.

Он перекидывал револьвер с руки на руку, радуясь, что купил его, и гадая, а зачем он это сделал.

И где его держать?

Ответ пришел сам по себе: ящик в прикроватной тумбочке. Он положил туда револьвер и коробку с патронами, задвинул ящик и пошел принимать душ.

Миновала неделя, прежде чем он снова взглянул на револьвер. Ранее такого желания у него не возникало, он и думал-то о револьвере очень редко. И лишь потому, что на эту мысль наталкивали его информационные сообщения. Владелец скобяного магазина в Рего-Парк убил жену и маленькую дочь из незарегистрированного пистолета, а потом покончил с собой. Прочтя об этом в газете, Эллиот сразу вспомнил о револьвере в ящике прикроватной тумбочки. Студента-выпускника убили в его спальне из автоматической винтовки, и Эллиот, слушая телевизионный выпуск новостей, вновь вспомнил о револьвере.

В пятницу, после возвращения домой, сообщение об убитом торговце наркотиками вновь напомнило ему о револьвере, и он подумал, что не худо бы его зарядить.

Он вставил патроны во все шесть гнезд барабана. Он, конечно, помнил, что одно гнездо, сопряженное со стволом, следует оставлять пустым, из соображений безопасности. Иначе револьвер может выстрелить, случайно выпав из руки. Взведение курка автоматически поворачивало барабан, тем самым готовя револьвер к выстрелу. Однако, револьвер не мог выстрелить сам по себе, лежа в ящике прикроватной тумбочки. А если ему внезапно потребуется оружие, он хотел бы сразу открыть огонь.

Если тебе придется в кого-то стрелять, ты не ограничишься одним или двумя выстрелами. Нет, ты выпустишь всю обойму.

Это сказал ему Хюбнер? Или он слышал эту фразу в кино, по телевизору? Неважно, решил он. Так или иначе, она не противоречила здравому смыслу.

Несколько дней спустя он посмотрел фильм об уволенном полицейском, который вступил в борьбу с бандой торговцев наркотиками и спал с револьвером под подушкой. Револьвер у него был куда больше, чем у Эллиота, тех же размеров, что и пистолет Хюбнера.

– Тебе такой не нужен, – убедил его Хюбнер. – Слишком большой и тяжелый. Тебе надо купить револьвер или пистолет, который можно сунуть в карман. А такую пушку можно носить только в наплечной кобуре: карман он будет очень уж сильно оттягивать.

Но он не собирался носить с собой револьвер.

В тот вечер он достал револьвер из ящика и сунул под подушку. Подумал о принцессе, которая не могла спать из-за горошины, положенной под ее матрац. Ситуация глупая, признал он, веду себя, как мальчишка, получивший новую игрушку.

Он вытащил револьвер из-под подушки и вернул его в ящик: там ему самое место. Долго лежал, вдыхая запах оружия, металла и машинного масла, необычный, но отнюдь не неприятный.

Мужской запах, подумал он. Добавить к нему запахи кожи, табака, может, конского помета и получишь аромат лосьона после бритья. Который вызывает уважение друзей и сводит женщин с ума.

Больше он никогда не клал револьвер под подушку. Но запах остался, даже после того, как он сменил наволочку и простыню.

До инцидента с нищим он никогда не выносил револьвер из квартиры.

Нищих в округе хватало. И Эллиоту казалось, что с каждым годом их становится все больше. Мужчин и женщин, всех возрастов и цвета кожи, некоторые ходили по вагонам подземки, повторяя заученные фразы, другие стояли в арках с бумажными стаканчиками, третьи просили подать на хлеб, крышу над головой, вино.

Он знал, что среди них есть бездомные, опустившиеся на самое дно. Кое-кого следовало отправить в психиатрическую лечебницу. Хватало среди нищих и наркоманов. Но встречались и такие, кто видел в нищенстве способ заработка. Эллиот не мог определить по их внешнему виду, кто есть кто, и испытывал по отношению к ним сложные чувства, от жалости до раздражения, в зависимости от настроения. Иногда он давал им деньги, иногда – нет. Он отказался от мысли выработать по отношению к ним определенную линию поведения, и просто следовал своим желаниям в тот или другой конкретный момент.

Однажды, шагая домой от автобусной остановки, он столкнулся с нищим, который потребовал от него денег.

– Эй, мистер, дайте-ка мне доллар.

Эллиот начал обходить его, но нищий загородил ему дорогу. Ростом повыше Эллиота, шире в плечах, в грязной армейской шинели, с лицом, заросшим черной бородой. Его глаза, с чуть расширенными зрачками, сверлили Эллиота яростным взглядом.

– Ты что, не слышишь меня? Дай мне чертов доллар!

Эллиот сунул руку в карман, достал пригорышню мелочи. Нищий пренебрежительно глянул на монеты, которые Эллиот высыпал ему в ладонь, но потом решил, пожертвование не такое уж маленькое.

– Премного вам благодарен. Приятного вам вечера.

Это ж надо, приятного вам вечера. Эллиот вошел в подъезд, кивнул швейцару, на лифте поднялся на двенадцатый этаж. И только открывая замки заметил, что у него гулко бьется сердце и дрожат руки.

Он налил в стакан виски. Спиртное помогло прийти в себя, но ничего не изменило.

Его ограбили? Вроде бы нет, нищий не переступил черту, отделяющую попрошайничество от грабежа. Он не просил денег, он их требовал, но требование не сопровождалось угрозами. Он, конечно, отдал деньги со страху. Его унизили. Не желая доставать бумажник, он выгреб всю мелочь, включая пару четвертаков и жетон на подземку, никак не меньше доллара и пятнадцати центов.

Расход крошечный, но не в этом дело. А в том, что его заставили заплатить. Нищий мог с тем же успехом сказать: \"Кошелек или жизнь\". Он, Эллиот, отдал кошелек, чтобы не расстаться с жизнью.

В квартале от своего дома! Хорошая улица в хорошем районе. И ведь еще не стемнело!

Заявить он никуда не мог. В нынешние времена никто никуда не заявлял. Один приятель с работы сообщил в полицию об ограблении его квартиры, потому что без этого невозможно получить страховку. Он позвонил в полицейский участок и дежурный ответил ему открытым текстом: \"Если хотите, я к вам кого-нибудь пришлю, но должен предупредить, что вы лишь потратите зря и свое, и наше время\". У кого-то еще, пригрозив пистолетом, сняли часы и забрали бумажник. В полицию он обращаться не стал. Какой смысл?

Впрочем, если бы в обращении в полицию и имелся смысл, что мог заявить Эллиот? Нищий попросил денег и он, Эллиот, дал их ему. Какой-то судья постановил, что они имеют полное право просить денег. Свобода слова закреплена в конституции Первой поправкой. Невысказанная угроза таковой не является, мало ли что подумал Эллиот. Если он решил, что его ограбили, это никого, кроме него самого, не касается.

Первая поправка. Может, ему пора реализовывать собственные права, определенные Второй поправкой, в частности, право на ношение оружия!

В тот же вечер он достал револьвер из ящика прикроватной тумбочки, разрядил и начал засовывать в разные карманы, за пояс, спереди и сзади. Попробовал доставать его из разных положений. В итоге нашел оптимальный вариант: в правом брючном кармане: с револьвером за поясом неудобно шагать, карман пиджака револьвер очень уж оттягивал. Именно из правого брючного кармана он достал мелочь, которая перекочевала на ладонь нищего. А если бы он достал револьвер?

Услышал бы он: \"Премного вам благодарен. Приятного вам вечера?\"

Потом, после еды, он пошел в магазин видеокассет, расположенный в соседнем квартале, хотел посмотреть вечером какой-нибудь фильм. И уже переступил порог, когда вспомнил, что револьвер по-прежнему у него в кармане. Незаряженный, шесть патронов лежали на кровати. Он сунул руку за ключами и наткнулся на револьвер.

Достал ключи, запер дверь и вышел на улицу, с револьвером в кармане.

Шагать с револьвером в кармане ему понравилось. Ему казалось, что он знает секрет, более никому не известный, и секрет этот каким-то образом возвышал его над другими. В видеомагазине он задержался дольше, чем обычно. Два шальных видения возникли перед его мысленным взором и исчезли. В первом случае он наставлял на продавца револьвер, забирал выручку и уходил. Во втором кто-то еще хотел ограбить видеомагазин, но он, Эллиот, выхватывал револьвер и срывал планы грабителя.

Вернувшись домой, он посмотрел кинофильм, но мысли его то и дело возвращались ко второму видению. В одном из вариантов грабитель, тоже вооруженный, подступал к нему, а Эллиот мог противопоставить ему лишь незаряженный револьвер.

Когда фильм закончился, он вновь зарядил револьвер и убрал его в ящик прикроватной тумбочки.

На следующий вечер он вышел из дома с заряженным револьвером. Случилось это в пятницу и, вернувшись с работы, он сразу сунул револьвер в карман. Пообедал в ресторане, потом поиграл в карты у приятеля, который жил в десятке кварталов от него. Играли они, как обычно, по маленькой, но Эллиоту в этот раз везло, как никогда. Другой игрок посоветовал ему, по случаю крупного выигрыша, ехать домой на такси.

– Нет нужды, – отмахнулся Эллиот. – Я вооружен и опасен.

И действительно, пошел пешком, по пути заглянул в бар, выпил пива. Какие-то люди за соседнем столиком обсуждали недавнее происшествие: молодого сотрудника рекламной фирмы застрелили в Гринвич-Виллидж, когда он звонил из телефонной будке в двух шагах от собственного дома.

– Вот что я тебе скажу, – вещал один из сидевших за столиком. – Дело идет к тому, что я скоро обзаведусь пистолетом.

– Это же незаконно, – предупреждал его второй.

– К черту такие законы.

– Если кто-то на тебя наедет, а ты его подстрелишь, тебя же и посадят.

– По-моему разумению, пусть лучше меня судят двенадцать человек, чем несут шестеро.

Револьвер он протаскал весь уик-энд. Не вынимал его из кармана. Большую часть времени он провел дома, смотрел телевизор, разбирался со счетами, но каждый день несколько раз выходил и всегда брал с собой револьвер.

Ни разу не вытаскивал, но ему нравилось засовывать руку в карман и сжимать пальцами рукоятку. Если что-то случится, он готов к любым неожиданностям.

О случайном выстреле он мог не беспокоится: соосное со стволом гнездо барабана пустовало. Он решил, что у него будет время взвести курок. А барабан при этом поворачивался автоматически.

К понедельнику он уже привык к револьверу. И, естественно, пошел с ним на работу. Почему нет?

По дороге домой, не в понедельник, а во вторник, ему встретился тот же агрессивный нищий. Его манеры не изменились.

– Эй, мистер, дайте-ка мне доллар.

Рука Эллиота скользнула в карман, пальцы сжались на металлической рукоятке.

– Не сегодня.

Возможно, нищий что-то прочитал в его глазах.

– Ну и ладно. Все равно, приятного вам вечера, – и отступил в сторону.

Неделю спустя он ехал в подземке, возвращаясь после обеда у своих друзей в Форест-Хиллз. Читал книгу в бумажном переплете, но никак не мог сосредоточиться на тексте, заметив, что двое парней уж очень внимательно разглядывают его. В старых кроссовках, джинсовых куртках, они очень уж смахивали на грабителей. Он-то ехал в костюме, в котором ходил на работу, рядом с ним на сидении стоял брифкейс. Его вполне могли принять за легкую добычу.

В вагоне практически никого не было. В дальнем конце сидела женщина с ребенком, на соседней скамье спал старик. Один из парней толкнул другого, шагнул к Эллиоту.

Эллиот достал из кармана револьвер, подержал его на коленях, чтобы они его заметили, снова убрал в карман.

На следующей остановке парни сошли, оставив Эллиота в покое.

Дома он вытащил револьвер из кармана и положил на прикроватную тумбочку. В ящик он его уже не убирал. Пошел в ванную, встал перед зеркалом.

– Эта чертова штуковина спасла мне жизнь, – громко произнес он.

Как-то раз он пригласил женщину на обед. Потом поехали к ней, оказались в ее постели. В какой-то момент она встала, прогулялась в ванную, а потом повесила в шкаф свою одежду и принялась за его.

– Чего у тебя такие тяжелые брюки? – спросила она. – Что у тебя в карманах?

– Посмотри сама. Только осторожно.

– Господи. Он заряжен?

– Какой от него толк, незаряженного?

– Господи!

Он рассказал ей, как купил револьвер во Флориде, как привык носить его с собой.

– Без него я чувствую себя голым, – признался он.

– А ты не боишься, что из-за него у тебя будут неприятности?

– Я смотрю на это просто: пусть меня судят двенадцать, чем несут шестеро, – ответил он.

Однажды, когда он возвращался домой после карточной игры, двое мужчин пересекли улицу, направившись к нему. Без малейшего колебания он выхватил револьвер.

– О-ля-ля! – пропел один из мужчин. – Остынь, парень. Мы обознались, приняли тебя за другого, ничего больше.

И они сошли на мостовую.

Конечно, за другого, подумал он. Решили, что я жертва, и ошиблись.

В городе были магазины, торгующие полицейской амуницией. Там же продавались учебники, необходимые для сдачи экзаменов на звание сержанта, последние издания уголовного законодательства, футболки с надписью на груди: \"ОТДЕЛ УБИЙСТВ УПНЙ[1]. НАШ ДЕНЬ НАЧИНАЕТСЯ, КОГДА ТВОЙ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ\". Поначалу он ничего не купил, вышел, вернулся и приобрел комплект для чистки личного оружия. Из своего револьвера он стрелял только во Флориде, но пришел к выводу, что время от времени его надо чистить. Дома разрядил револьвер и вычистил его, прошелся по стволу шомполом. Потом убрал комплект, зарядил револьвер.

Ему нравилось, как он пахнет, смазанный оружейным маслом.

Неделей позже он вновь появился в магазине и купил пуленепробиваемый жилет. Ему предложили две модели, обе из кевлара, но одна стоила гораздо дороже другой.

– Более дорогой надежнее, – объяснил хозяин магазина. – Оба не защитят от выстрела из винтовки. Пуля, вылетающая из ствола с высокой скоростью, их пробьет. Но тот, что подороже, хорошо защищает и от ножа.

Он купил более дорогой жилет.

Как-то вечером, одинокий и подавленный, он разрядил револьвер и приставил дуло к виску. Указательный палец аккуратно лег на спусковой крючок.

Негоже нажимать на спусковой крючок, когда в патроннике нет патрона, вспомнились ему наставления Хюбнера: портится ударник.

Хватит дурить, сказал он себе.

Взвел курок, опустил руку с револьвером. Спустил курок, сунул дуло в рот. Так, кажется, поступают полицейские, когда чувствуют, что жизнь им обрыдла. У них это называется съесть свой револьвер.

Ему не понравился вкус: металл, масло. Запах нравился, вкус – нет.

Чуть позже он вышел на улицу. Не хотелось сидеть одному в квартире. В кевларовом жилете, в последнее время он носил его постоянно, разумеется, с револьвером в кармане.

Заглянул в соседний бар, заказал пива, но выпил лишь несколько глотков, вновь зашагал вдоль домов. Поднялась луна, большая, круглая.

Он сунул руку в карман, коснулся револьвера. Когда он набирал полную грудь воздуха, жилет обжимал ребра. Ему это нравилось.

Поравнявшись с парком, он остановился. Давным-давно, когда город еще не воевал с его добропорядочными жителями, по парку ночью не гуляли. Считалось, что это опасно. Если с тех пор что изменилось, то только к худшему. Даже жилые кварталы превратились в джунгли.

И что? Если что-то случится, если кто-то попытается что-то сделать, он к этому готов. Готов к любым неожиданностям.