АРЧ СТРЭНТОН



1992 год



ЧУЖОЙ 3



ПРОЛОГ.



Одни называли ее именем, значащимся в каталоге,- «Фьюрина - 161». Другие - так, как хотелось называть им,- «Ярость». Первые были представителями Компании. Вторые - заключенными, содержащимися на «Ярости», тюрьме класса С, абсолютно строгого режима.

На «Фьюрине» пребывали только мужчины. Убийцы, насильники. Они жили и работали в комплексе -заводе, выплавляя необходимое Земле олово.

Планета оправдывала свое прозвище. Это было страшное, проклятое богом место. Сутки здесь длились 28 часов, но за это время «Ярость», двигающаяся по эллипсоидной орбите, всего на полтора часа приближалась к огромному раскаленному солнцу. Температура поднималась до +48 по Цельсию, все начинало таять, течь, с неба обрушивался ливень, и из-за плотного тумана нельзя было разглядеть ничего даже на расстоянии метра. Все остальное время на «Фьюрине» стояла ночь: -50, и ветер, доходящий иногда до трехсот метров в секунду. В небе оставалась висеть лишь голубая тарелка спутника «Ярости». У него тоже было прозвище. Не менее лаконичное, чем у самой планеты,- «Страдание».

Заключенные не отваживались выходить на улицу с наступлением темноты. Как правило, подобные вылазки заканчивались гибелью. Пробыв за пределами комплекса - единственного строения на планете - 10-15 минут, заключенный погибал. Когда солнце поднималось над горизонтом, замерзшее тело втаскивали внутрь завода и, убедившись, что человек действительно мертв, сбрасывали в топку одной из огромных печей, выплавляющих олово.

Здесь никто никого ни о чем не расспрашивал. Людей не интересовала жизнь других ДО ЭТОГО. Она не имела значения. Попавшие сюда на Землю не возвращались. Иногда им разрешалось искать жилье в отдаленных колониях, но чаще из отсидевших положенный срок - и не умерших - заключенных создавали отряды для освоения новых, только что открытых планет. Появление ЭТИХ людей на Земле считалось уголовным преступлением и каралось смертью. И хотя, теоретически, за ОСОБЫЕ, ВЫДАЮЩИЕСЯ заслуги разрешение на возвращение получить было можно, со времен открытия тюрьмы такое случилось только два раза. И заключенные предпочли считать рассказы об этом чем-то вроде коронной байки, вершиной тюремного юмора.

Почти треть из пяти тысяч заключенных - а именно столько мог вместить завод-комплекс - погибала, не выдерживая климата и тяжелейшей изнурительной работы, освобождая места следующим людям.

Многие из тех, кто оставался в живых, так привыкали к «Ярости», что отказывались от права на переселение. Они старились и умирали на этой планете в привычном для них обществе, отправляясь по давно проложенной другими дороге с мостика в геенну огненной печи.

О вновь прибывших выясняли четыре вещи: имя, возраст, срок и количество трупов, стоящих за спиной новичка.

Здесь были свои законы и свои правила игры. Кого-то «ломали», кто-то «ломался» сам. Еще двадцать лет назад на «Ярости» вовсю процветали насилие и гомосексуализм. Эта неразлучная парочка жила в тюрьме рука об руку.

Потом все изменилось.

В тот год, когда Компания решила закрыть тюрьму.

Те, кто хотел уехать, - уехали, кто хотел остаться, - остались.

Вторых было гораздо меньше, чем первых, но они были. Двадцать пять человек, не считая двоих тюремщиков и одного врача. Всего - 28.

Именно столько насчитывалось на «Ярости» в тот день, когда, раздробив серые колючие облака, спасательная шлюпка упала в океан в пятнадцати метрах от береговой полосы. Она даже не ушла под воду, как это случилось бы, если бы солнце стояло в зените, а просто завязла в быстро замерзающей каше, состоящей из воды и еще рыхлого льда.



1



Серебристая шлюпка торчала из грязного крошащегося месива, как бок огромной диковинной рыбины. Красная надпись: «Сулако 26-50» отчетливо выделялась на грязно-сером фоне бескрайней равнины замерзающего океана.

Людям, подбежавшим к шлюпке, не пришлось долго возиться с замками. Аварийный люк открывался автоматически после того, как сенсоры опознавали в движущейся - независимо, внутри или снаружи - фигуре ЧЕЛОВЕКА.

Тяжелая стальная плита ушла в сторону, открывая развороченное мощным ударом нутро шлюпки. Это можно было бы назвать одним словом - завал. Или погром. С потолка свисали оборванные шнуры электропроводки. Кусок обшивки лопнул и выгнулся причудливой дугой, нависая над одной из криогенных капсул острым зазубренным копьем. Часть приборов сорвало со стен и подставок, расшвыряв по кабине. Обломки громоздились возле анабиозных саркофагов.

Первой в шлюпку ворвалась… собака. Огромный шоколадный ротвейлер. Пес огляделся и втянул влажными ноздрями морозный воздух, пытаясь по запаху определить наличие опасности.

Заключенные называли пса Спайком и относились к нему уважительно, как к полноправному члену их немногочисленной семьи. Спайка совсем маленьким - с ладонь - щенком привез на планету один из заключенных - горластый нескладный парень по имени Мерфи. (Бессрочное, двенадцать трупов.)

Пес несколько раз рыкнул для острастки и завилял коротким обрубком хвоста. Он не почуял опасности.

Загородив свет, в проеме возникли люди. Их было трое. Одежда состояла из серой тюремной робы, огромной ватной куртки и тяжелых ботинок армейского образца. Обритые начисто черепа украшали самые разнообразные головные уборы. От вязаной шапочки до тяжелого шлемофона.

- Господи боже!- прокричал первый, низенький крепкий человек с лицом, напоминающим хищную мордочку хорька, по имени Морс,- Ну и посадочка!

- Сколько их там?- здоровенный громила с тяжелой подковообразной челюстью и лицом Франкенштейна вполз в шлюпку на четвереньках. Он не смог бы выпрямиться в тесном пространстве, но хотел увидеть все сам,- Эй, Морс! Я спрашиваю, сколько их там?

Его звали Грегор.

- Не знаю,- проорал «хорек», перекрывая ледяной ветер в открытом проеме люка,- Не знаю, мать их! Трое или четверо!

- Давай быстрее! Скоро будет минус сорок!- протянул третий, вползая в шлюпку следом за Грегором.

Этот, наоборот, выглядел хоть и крепким, но вялым. Лопатообразные, сильные, покрытые никогда не сходящими мозолями руки уперлись в пол, когда он оглядывал полумрак помещения. Лошадиное лицо выглядело туповато, и на нем застыло выражение отрешенного безразличия.

- Сколько? Живы? Какая разница…,- звали его Девид. Он очень напоминал тяжеловоза. Внешне инертный, Девид без труда - забавляясь - поднимал стокилограммовые оловянные болванки. Свои его знали как одного из самых хитрых заключенных колонии.

Морс, как самый маленький, а значит, и наиболее юркий, пополз вперед, в темноту. Его не очень волновало, жив ли кто-нибудь из экипажа, он просто выглядывал, можно ли поживится чем-нибудь из барахла.

Тут были свои представления о ценностях. На золотой «Ронсон» здесь посмотрели бы с брезгливым презрением, но за хороший охотничий нож отдали бы все самое лучшее, что можно было найти на этой планете.

- Эй,- Грегор оглянулся на скрывающийся в толще искрящихся перистых облаков золотисто-красный диск заходящего солнца,- Морс, пошли.

Спайк подлетел к «хорьку» и залился яростным хрипловатым лаем.

- Да пошел ты!- отмахнулся от пса Морс,- Эй, Девид! Убери собаку!

- Спайк! Спайк!- Девид зацокал языком, подзывая пса,- Морс, пошли!

- Сейчас,- «хорек» быстро подобрался к одной из капсул, в которой лежал забинтованный молодой мужчина. В плексигласовом куполе криогенной капсулы чернела рваная дыра с разбегающимися от нее в разные стороны бело-молочными трещинами.

Морс задрал голову и посмотрел на изгиб «копья»-обшивки.

- Мать твою! Ну и смерть,- выдохнул он и пополз к следующему саркофагу,- Ах ты, мать твою!

И здесь плексиглас был испещрен трещинками. Лицо покоящейся в капсуле девочки имело синюшный оттенок, но широко открытые глаза, казалось, смотрели на Морса изучающе.

- Ах, мать твою!- тихо, себе под нос, повторил «хорек» и двинулся дальше.

Ветер снаружи усилился. Чем больше пряталось солнце, тем ниже опускалась температура. Мороз уже начал прихватывать щеки и уши острыми щипчиками.

- Эй, пошли давай!- прорычал Грегор,- Пошли, пошли!

- Сейчас, погоди.

Морс миновал третий саркофаг и уже было прополз мимо четвертого, как его внимание привлекло движение. Тот, кто лежа под плексигласовым куполом, ШЕВЕЛИЛСЯ.

- Постойте!- заорал Морс, вглядываясь в полумрак капсулы.

- Да пошли, я говорю!- повысил голос Грегор, посматривая на согласно кивающего Девида.

- Постой, мать твою!!! Здесь вроде кто-то живой есть!



2



Пальцы заплясали по клавишам компьютера.

Запрос. Ответ. Нет. Это было не то.

КРАЙНЕ ВАЖНЫЙ ЗАПРОС и нетерпеливое ожидание ответа.

Кто?

Желтый квадратик побежал по экрану, выводя буквы, слова, фразы…



«Неопознанная девушка. Примерно двенадцать лет. Мертва».



«Капрал Дейв Хикс. Личный номер: 6-5-321. Мертв».



«Бишоп, 341-Б. Синтетический человек. Личного номера не имеет. Не функционален».



«Лейтенант Элен Рипли. Личный номер: 04-56170. Жива».



Человек вздохнул с видимым облегчением и нажал клавишу распечатки данных.



3



Это не было анабиозом. Она уже поднялась из глубины криогенного сна к поверхности, но не открывала глаз. Просто не могла, Рипли казалось, стоит ей поднять веки, и голова разорвется от жуткой пульсирующей боли. Там, под черепом, находился огромный паровой котел. Он пыхтел, переполняясь влажным горячим паром, грозя взорваться в любой момент и разнести мозг на тысячи мелких кровавых ошметков.

Когда давление достигало критической точки, разум стравливал пар, возвращая Рипли в спокойную черную реку забытья.

И тогда она видела цветные, четкие, как кадр кинофильма, картинки.

Дои. Маленькая девочка…

- ОНА? -

в пестром платьице взлетает вверх на огромных качелях. Крохотные ладошки сжимают толстые веревки, привязанные к массивному толстому суку корявого дерева. При каждом движении качелей наверху раздается непонятный скрип, и сердце

- ЕЕ СЕРДЦЕ? -

замирает от какого-то восторженного, сладко-щемящего страха. Качели достигают верхней точки и на долю секунды зависают посередине между голубым зеркалом неба и зеленым ковром земли.

Там, внизу, стоит человек и машет ей рукой.

У-уууууууууух… И ветер свистит в ушах. И непонятно, то ли качели несут ее, то ли она тянет их за собой. И слезы катятся от прищуренных глаз по щекам и отрываются от лица где-то возле висков. И над головой чей-то голос.

- Давай, давай, тяни! Ух ты, глянь-ка, это же баба!»

Качели пошли обратно… А-аааааааааааииииииии…

- Заткнись, эй голик, давай сюда куртку, или она сейчас откинет копыта.

«Куртка? Какая куртка?»

Грохот. Грохотгрохотгрохот. ГРРРРРРОНГ!

Ей хочется закричать, завыть от дикой боли в голове. «Не трогайте меня, оставьте, оставьте меня в покое!»

Но… губы… Она не может разлепить губы…

Мороз. Страшный мороз. - Среди лета? -

Чьи-то руки подхватывают ее и несут, несут, несут. Шаг - голова влево. Боль. Шаг - голова вправо. Боль.

Люди - качели. Вверх. Уууух! Вниз. Боль. Темнота. И она падает, заливаясь смехом, с самой высоты. И снова туда же, к птицам. Огромным коричневым птицам. Так легко дотронуться до них - стоит только вытянуть вперед руки и почувствуешь под пальцами гладкие теплые перья.

Но нельзя. Опустился - смерть. Человек внизу машет рукой.

- ОТЕЦ? ДРУГ! -

Она пролетает мимо бородатого, расплывающегося в улыбке лица, и узнает его.

- ДАЛЛАС, ЭТО ДАЛЛАС! -

Он поворачивает голову, следя за ее полетом, и что-то говорит.

Что?

- Тут потребуется все. Я смотрю, она еле дышит -

Голоса сливаются в один длинный заунывный монолог.

О ком это? Что с ней?

Качели останавливаются, и Рипли пытается встать на ноги, но почему-то не может найти опоры. И тут же резкая боль в локте, от которой ее прошибает холодный пот, а тело дрожит как в лихорадке.

- Вот так, вот так, все будет нормально -

А Далласа уже нет.

Лишь черный силуэт на том самом месте, где он только что стоял. Словно вырезали кусок из яркой открытки и повесили ее на фоне черного бархата.

И от этого становится легче, слабеет боль в голове. Она становится все меньше и нереальней, пока не съеживается в красную точку. Вот эта точка, прямо в ее мозгу. Смотрит хищным глазом, наблюдает, ждет. Наверное, боль вернется. Только позже. Это хорошо, есть время подумать. Вспомнить то, что прятал в себе туман боли.



4



Он знал заключенных по именам. Помнил о каждом ровно столько, сколько содержалось в досье. Знал слабые и сильные стороны любого и умело пользовался этим. С кем можно обходиться жестко, кого поддержать. Все это, и многое другое, Джулиус Эндрюс держал в своей круглой лысой голове. Он был начальником тюрьмы вот уже двадцать шесть лет, и за эти годы изучил своих подопечных досконально.

Его плотная фигура казалась неказистой и рыхлой. Те, кто видел его впервые, легко могли купиться на покатые, отнюдь не широкие плечи, кругленький, нависающий над форменными брюками живот, мягкие сухие руки, рыхлое, как вареная картофелина, лицо и доброжелательную улыбку. Эта улыбка растягивала физиономию, когда Эндрюс беседовал с новоприбывшими. Настоящий характер тюремщика отражался в глазах. Жесткие и холодные, словно два кристалла льда, острые и пронизывающие, как два маленьких буравчика, они впивались в лицо собеседника, и не было никакой возможности стряхнуть с себя этот взгляд. Все, кто попадал в немилость, могли ставить на себе крест. Таких он любовно заносил в

свой «черный» список, а уж бить Эндрюс умел. Знал в этом толк. Точно мог предугадать момент для того, чтобы сбить человека с ног. Заключенные его не любили. Нет. Не любить - значит не питать любви. А к Эндрюсу не просто не питали любви. Его ненавидели. И, ненавидя, боялись. Тюремщик на «Ярости» - царь и бог. Он вершит свой суд, и никто не в силах помешать ему.

Лишь один человек на этой всеми забытой планете мог противостоять Эндрюсу. Этого человека звали Диллан. И если Эндрюс был богом зла, то Диллан - богом справедливости. Он мог награждать и карать, это воспринималось как должное. Эндрюс ненавидел Диллана и в былые времена убил бы его. Но сейчас это стало настоящей проблемой. Убив справедливость, тюремщик убил бы себя, ибо тогда заключенные разорвали бы его на части. Эндрюс знал это и не сомневался, что так и будет.

Диллан - высокий, сильный негр - производил странное впечатление. Очки, мягкие печальные карие глаза и разноцветные - верхняя темно-коричневая, нижняя розовая - губы, создавали ощущение очень доброго, всегда готового принять чужую беду, как свою собственную, человека. Так и было. Но, вместе с тем, все знали, что Диллан очень жестокий человек. Едва ли не жестче самого Эндрюса. За свой первый год отсидки негр умудрился заставить троих самых «крутых» ребят поверить в Бога. Еще через год таких стало в семь раз больше, через два - рядом с Дилланом стояли уже тридцать шесть заключенных. Негр не заблуждался на счет того, что они все ДЕЙСТВИТЕЛЬНО веруют, но, как бы там ни было, эти люди доверялись ему, испытывая от общения с Дилланом какое-то непонятное облегчение.

Именно в те годы, когда он появился в тюрьме, волна насилия и гомосексуализма пошла на спад. И вряд ли нашелся бы хоть один из этих - сегодняшних - двадцати пяти, кто хотя бы раз не шептал про себя: «Спасибо тебе, Господи, за то, что ты послал мне этого человека!»

Им было легче и спокойнее, когда Диллан находился рядом. В такие моменты они чувствовали себя людьми, о которых помнят, которым верят.

Сейчас все собрались в главном переходном тоннеле. Сидя на мостиках, заключенные смотрели вниз, где ровным твердым шагом прохаживался Эндрюс. За ним тенью следовал его заместитель - Арон, по кличке «восемьдесят пять». Пытаясь во всем подражать своему боссу, он заглядывал Эндрюсу чуть ли не в рот и часто выкрикивал эхом слова, которые тюремщик успевал произнести секундой раньше. Аарону очень хотелось, чтобы его уважали и боялись так же, как Эндрюса. Он наивно заблуждался. Аарона тоже ненавидели, но брезгливо, как крысу, которая вечно шастает под ногами. Или как вшей, гнездившихся здесь миллионами.

- Итак, контроль над слухами!

Эндрюс не допускал беспочвенных слухов, считая, что они ведут к мятежам и подрывают дисциплину. Поэтому, раз в три дня он устраивал такие вот общие собрания, тщательно перетрясая все грязное белье, скопившееся за это время.

- Слушайте факты!- крикнул он, поднимая круглое белое лицо к сидящим выше заключенным,- Как некоторые из вас уже знают, в шесть часов утра, во время работы первой смены, на нашей планете приземлилась спасательная шлюпка, модель 337. В живых остался только один человек! Кроме того, на шлюпке обнаружили два трупа и разбитого андроида, которого в наших условиях починить возможным не представляется. Человек, оставшийся в живых, - женщина.

- Женщина? О, боже!- подал голос «хорек» Морс.

Два ледяных буравчика выхватили кричащего из рядов и уставились на него, словно собираясь прогрызть насквозь.

- Я хотел сказать, что дал обет безбрачия,- быстро поправился Морс,- Это касается и женщин тоже.

По рядам заключенных пробежал смех. Был он сухой и тихий. Они не видели женщины уже много лет.

- Мы должны все дать обет…,- начал было развивать свою мысль «хорек», но его грубо прервали.

- Заткнись!- рявкнул кто-то.

- Ну уж нет, мать вашу!- возмутился Морс,- Мне очень не нравится политика руководства, которая позволяет нам, верующим, общаться с неверующими.

Громкий кашель прервал возмущенную пламенную речь.

В толпе возникла фигура Диллана. Он сделал шаг вперед, и все разговоры моментально стихли.

- Брат хочет сказать, что нам не нравится, что здесь появился кто-то чужой. Особенно, если этот чужой - женщина.

Диллан любил свою паству, но при этом ни на секунду не забывал, КТО эти люди. И заботился он не только о бессмертии душ своих прихожан, но и о безопасности девчонки, которая свалилась на них с неба. То, что было сказано сейчас, имело один смысл: оградить девчонку и этих людей друг от друга.

Он был реалистом в том, что касалось ЖИЗНИ, и трезво смотрел на вещи. А поэтому счел нужным продолжить, чтобы его слова казались весомее для заключенных.

- Это нарушение гармонии, которое, возможно, способно привести к разрушению духовного единства.

Вы понимаете меня, интендант?

- Да, да. Я согласен с вами,- Эндрюс утвердительно кивнул,- И поэтому,- провозгласил он,- я отправил требование прислать спасательную команду.

Эндрюс тоже был реалистом.

- Они прибудут в течении недели!- продолжил он,- И эвакуируют ее как можно быстрее!

Стоящий за спиной толстяка тюремный врач усмехнулся.

Не хватает только криков «Браво!» и длинных транспарантов: «Да здравствует всемогущий Эндрюс!»

Интендант скорее почувствовал, чем услышал этот смешок. Он резко развернулся на каблуках и уставился тяжелым немигающим взглядом на врача.

- В каком она состоянии, мистер Клеменс?- тихо спросил Эндрюс. Он умел говорить так, что собеседник начинал дрожать. Впрочем, Клеменса это не касалось.

- Без сознания,- серьезно ответил врач,- А в целом, все вроде нормально. Хотя пока я не могу утверждать это точно. Диагноз еще неизвестен.

- Но… она выживет?

Вопрос был задан таким тоном, что Клеменс почувствовал: Эндрюс вздохнул бы с облегчением, если бы он сказал, что женщина УЖЕ умерла. Тем приятнее ему было отвечать.

- Я думаю, да.

Тюремщик придвинулся вплотную и, глядя на врача снизу вверх,- Эндрюс был ему по плечо - сказал, обдав Клеменса запахом табака, консервированного лука и синтетического кофе:

- Слушай меня внимательно. Не дай бог, я увижу, что она вышла из лазарета до прибытия спасательной команды. И уж тем более одна, без сопровождения. Ты понял?

Угроза была столь неприкрытой, что Клеменс предпочел сделать вид, будто не понял ее.

- Сэр?

Но Эндрюс уже повернулся к заключенным, натянув на лицо дежурную резиновую повязку.

- Господа! Мы должны работать, как всегда, и не волноваться! Договорились?- одобрительный гул,- Ну и хорошо! Спасибо, господа!

Клеменс усмехнулся, услышав, как Арон эхом повторил:

- Хорошо! Спасибо, господа!



5



Пневмокран прилип присосками к гладкому, покрытому инеем, борту капсулы и потянул ее вверх, в серое темнеющее небо. Тросы натянулись, зазвенев в морозном воздухе. Кран был похож на человека, пытающегося вырвать из земли диковинный корень, не подозревая, что тот уходит в почву на десятки метров. Такие же натянутые до предела, готовые лопнуть, жилы, безумное напряжение.

АОГХ! - Странный звук, похожий на судорожный вдох: это оператор ослабил трос, намериваясь предпринять еще одну попытку.

УГЛП! - Трос задрожал, а по толстому льду побежали длинные раны трещин.

- Ну давай, мать твою!!!- заорал Грегор, глядя, как океан начинает отдавать свою добычу. Он держал свою жертву цепко и отпускал неохотно, словно от этого зависела его жизнь.

- Даваааааааааай!!!

КРАК! - Глубокая расщелина, делясь на сотню мелких ответвлений, образовалась в ледяном монолите.

И тут же внутри капсулы злобно залаял ротвейлер.

- Спайки! Успокойся, приятель!- весело крикнул Девид, наклоняясь над краем и на всякий случай держась за трос рукой, затянутой в брезентовую рукавицу,- Мы почти справились с этим ублюдком!



Спайк бесился. Он видел ползущее по потолку шлюпки восьмипалое хвостатое существо и интуитивно чувствовал, что оно опасно, но сделать ничего не мог. Пес присел на задние лапы и, оттолкнувшись что было сил, прыгнул на непонятную тварь. Мощные челюсти клацнули в воздухе, схватив пустоту, и пес с удивлением понял, что промахнулся. Враг оказался проворнее. ОНО кинулось

на пса в тот момент, когда шоколадный загривок оказался на расстоянии нескольких дюймов. Тварь поджала хвост и желтой стрелой метнулась вниз. Щупальца существа вцепились в сильное мускулистое тело. Это был белок. Протоплазма. Жизнь. ОНО знало только одно. Нужно отдать плод. Рядом есть некто, нуждающийся в защите. Его надо охранять, подготовить для размножению новую протоплазму. Из тех, кто находится поблизости. Рядом.

… Никто не мог знать, что тварь в течение шести лет космического перелета терпеливо, клетка за клеткой, перестраивала свою структуру. Меняла физиологические показатели, приспосабливаясь сама и приспосабливая существо, сидевшее в ней, для борьбы, исходя из данных, полученных в последнем сражении.

ЛЮДИ применяют огонь. ОНО перестроило генную структуру зародыша так, чтобы вылупившийся воин-охранник не боялся высоких температур. Их способ передвижения был неэффективен в борьбе с данным видом протоплазмы. ОНО вложило в зародыш генную память. Тварь готовила эмбрион так, чтобы это оказался идеальный боец, способный выживать в борьбе с людьми и убивать их без ущерба для себя. Готовый встретить сопротивление и, подавив его, выйти из борьбы победителем. Эту задачу в свою очередь заложила в нее КОРОЛЕВА. Их было двое. Два яйца, выползшие из обрубков оборванной пуповины. КОРОЛЕВА отложила их так тщательно, чтобы люди не смогли обнаружить яйца во время полета.

Пес почувствовал тварь у себя на загривке и заметался, пытаясь сбросить ее. Им овладела паника. Чудовище, перебирая щупальцами, медленно сползло к морде Спайка. Тот не умел читать мысли, но с молоком матери всосал: самое уязвимое место собаки - голова. Он истошно-жалобно завыл, делая гигантские прыжки по шлюпке, ударяясь об стены всем телом, все еще надеясь сбросить со спины ЭТО. Тварь обхватила морду пса и подтянула тело на дюйм вперед.

УАШШШШШШ! - Длинный змеевидный хвост быстро обвился вокруг шеи жертвы. Жуткий визг, больше похожий на предсмертный крик человека, взвился к потолку капсулы и рванулся наружу, призывая на помощь существо, за которое сам пес отдал бы жизнь, не раздумывая. Человека.

Казалось, какие-то злые силы оберегали чудовище. В ту самую секунду, когда Спайк завизжал, снаружи лопнул лед. Огромные куски взметнулись в воздух, подняв за собой целый вихрь колючей ледяной пыли.

КРАНГ! - Шлюпка дернулась, высвобождаясь из своего плена. Нос ее встал торчком и…

…- Спайк тяжело осел на задние лапы. Тварь, наконец, сумела забраться ему на морду, плотно обхватив пасть пса ядовито-желтым тельцем. Щупальца-пальцы плотно вцепились в голову, и чудовище замерло, подрагивая, впихивая жгут пуповины в слюнявую пасть собаки. Спайк попытался было судорожно сжать челюсти, но змееобразный хвост чудовища моментально сдавил короткую мускулистую шею, а из пор существа выделились кислотные испражнения. От жуткой боли собака дернулась и раскрыла пасть, стараясь схватить хоть глоток живительного морозного воздуха, и жгут свободно погрузился ему в пищевод -…

…и вдруг резко взмыл вверх. Девид чуть не слетел в кипящее под шлюпкой месиво, но вовремя уцепился второй рукой за трос.

- Мать твою,- хрипло выругался он, испуганно таращась с четырехметровой высоты на острые пики ледяных осколков,- Этот придурок чуть не убил меня.

- Да брось ты,- Грегор ухмыльнулся.

Из-за подковообразной челюсти это выглядело ужасно, и Девид отвернулся.

- Что-то старина Спайк примолк!- стараясь отвлечься, буркнул он.

- Укачало небось,- Грегор лениво махнул здоровенной ручищей,- Не дрейфь. Что с ним случится-то? У него, в отличие от некоторых, мозги на месте.

Оба засмеялись, вспомнив, как два года назад тогда еще совсем молодого Арона чуть не придавило сорвавшейся с тринадцатиметровой высоты оловянной чушкой весом почти в тонну. Арон вышел на улицу, чтобы хозяйским взглядом посмотреть, как идет работа, и спасло тюремщика только то, что Клеменс мощным ударом отбросил его в сторону.

- Мгаххааааа…,- снова представив себе веселое происшествие, зашелся было в хохоте Грегор, но тут же переломился пополам в приступе лающего кашля. Он молотил себя кулаком по широкой бочкообразной груди, сплевывая на покрывающий крышу шлюпки иней тяжелые кровавые сгустки.

Эта планета называлась «Ярость», а рядом с ней всегда было «Страдание».



6



Рипли вспомнила все, «Настромо», «Счастливчика Люка». ЛБ-426… ЧУЖИХ. Все. Ядерную вспышку, поглотившую планету, и тварь, словно призрак, возникшую на корабле. Разорванного пополам Бишопа. Даже надвигающуюся темноту анабиоза. А вот дальше…

- Что произошло? Что это за место? Как она оказалась здесь? -

- Где остальные? Что с ними? -

Туча вопросов роилась в ее мозгу. И ни одного ответа.

- Что же было дальше? -

Боль - яркая, белая, как стена больничной палаты, - вернулась вновь. Она подступила медленной волной, как морской прилив. Растеклась под черепом и тяжелыми каплями стала просачиваться куда-то в грудь. Под уставшее измученное сердце. Все возвращается. Боль - жизнь. Или наоборот?

Рядом с ней возникли шаги. Они доходили до приглушенного страданием сознания в виде странных искаженных шорохов. И, тем не менее, Рипли почему-то была уверенна - рядом с ней человек.

- Кто это? Хикс? Головастик? Бишоп? Нет, не Бишоп. У Бишопа ведь больше нет ног. -

Человек положил ей пальцы на шею, нащупывая пульс. У него были приятные руки. Теплые, нежные, легкие. Доброжелательные. Рипли даже стало спокойнее. Она хотела сказать ему, объяснить, КАК ей больно, но почему-то промолчала, прислушиваясь к собственным ощущениям.

Теперь боль разделилась на две половины. Они жили сами по себе, независимо друг от друга. Два белых шара. Один в голове, второй где-то рядом с желудком. И пульсировали они по-разному. Тот, что в голове, медленно, обстоятельно, раздуваясь до невероятных размеров и опадая, превращаясь в слепящую точку. Второй, наоборот, быстрый и злобный, как маленькое хищное животное. Этот шар мерцал, пульсировал в такт ЕЕ сердцу, ее жизни.

Рвотный спазм прокатился от пустого желудка к основанию языка. Рипли бы стошнило, но желудок был абсолютно пуст.

- Странно. -

Наверное, у нее сотрясение мозга. Иначе, откуда взялась эта тошнота?

Человек хмыкнул и убрал руку с шеи.

- Оставь! Оставь. Пусть она лежит так! -

хотелось крикнуть ей, но Рипли опять промолчала.

- О, Господи! Как больно! -

Спазм повторился, и у нее появилось ощущение, что в живот воткнули тупой зазубренный нож.

- Так, так, так, детка,- задумчиво сказал человек.

Голос принадлежал мужчине, но

- это не Хикс -

- Что же нам с тобой делать дальше?- размышлял он вслух, еще не зная, что Рипли в сознании. Человек видел лишь лежащее на больничной койке бесчувственное тело,- Что же нам делать?

Сквозь плотную пелену боли она слышала, как мужчина звенел своими склянками, не переставая что-то бормотать себе под нос.

Рипли старалась отвлечься от страдания, не дать боли возможность взять над ней власть.

- Что, испугался, ублюдок? Правильно. А теперь удавим того, что в голове. Ну-ка… -

Ничего не вышло. Боль усилилась. Между глазными яблоками и шторками век вспыхнули разноцветные пятна. Вспыхнули и понеслись в безумном хороводе.

Когда боль стала почти невыносимой, что-то коснулось ее руки. Холодное, освежающее, мягкое.

Вата! Ей протирали локоть, собираясь делать укол. Незнакомый человек, в совершенно незнакомом месте!

Вата пропала, а вместо нее появилась игла. Рипли была уверенна, что это игла. Ей ХОТЕЛОСЬ, чтобы это оказалась игла. И в то же время она ПОНИМАЛА: нельзя допустить этого. Если бы ее спросили - ПОЧЕМУ? - она не смогла бы ответить. Это была какая-то слепая беспочвенная уверенность. И, повинуясь бессознательному импульсу, Рипли подняла руку и схватила человека за запястье.

Он с удивлением смотрел в ее вдруг широко открывшиеся глаза и видел в них боль, плещущуюся, как вода в бутылке.

Но он был врачом и поэтому сказал совершенно спокойно:

- Надо же, а я-то был уверен, что вы еще без сознания.

Теперь Рипли слышала его лучше, хотя яркий шар в голове по-прежнему мешал ей.

Она скосила глаза на шприц, который человек держал в руке, и хрипло, еле ворочая сухим распухшим языком, спросила:

- Что это?

- Это?- он тоже перевел взгляд на шприц, словно удивляясь, откуда тот взялся, и пояснил,- Мой маленький коктейль. Ничего страшного - обезболивающее и успокаивающее. Вам станет лучше.

Рипли внимательно - насколько позволяло корчащееся в приступах боли сознание - посмотрела на мужчину.

Худой. Лицо спокойное. Тонкие губы, хрящеватый нос и голубые глаза. Обычно такие глаза бывают холодными и колючими, но этот человек, видимо, являлся исключением из правила. Его глаза оказались внимательными и теплыми.

Мужчина был лыс. Не совсем, короткие светлые волосы украшали его голову, но как раз из-за их белизны он казался как-то по-особенному лысым. Даже еще больше, чем те, кто тщательно, до блеска выбривает стриженные наголо головы.

Но ничего настораживающего в нем не было. Обычный, средний, ничем не выдающийся человек.

- Так вы позволите сделать вам укол?- спокойно спросил он и пояснил: - Это приведет вас в чувство.

Рипли расслабилась и, разжав сомкнутую вокруг запястья мужчины руку, подставила вену для укола.

Глядя, как поршень пополз вниз, она безразлично спросила:

- Вы врач?

- Меня зовут Клеменс,- спокойно, не меняя тона, представился он,- И я здесь не просто врач. Я здесь главный врач.

Окончание фразы мужчина произнес странно. С какой-то издевкой, и Рипли посмотрела на него, ожидая объяснений. Но, поскольку их не последовало, следующий вопрос задала сама.

- Здесь, это где?

Он осторожно извлек иглу и, приложив к ранке комочек смоченной в спирте ваты, отошел к столу, объясняя на ходу:

- «Ярость-161». Одна из самых строгих тюрем,- Клеменс бросил шприц в стерилизатор и обернулся,- Кстати. Вас надо будет обрить. У нас здесь проблемы с насекомыми. А когда вы будете чувствовать себя получше, я дам вам ножницы, чтобы вы могли…

- Как я сюда попала?

«Что скажет ей этот человек? Вынужденная посадка? Она заболела, и компьютер сам опустил корабль на планету? Чушь. Рипли знала: диагност сделал бы необходимые инъекции сам, без всяких посадок. Что тогда?»

Клеменс несколько секунд молча разглядывал ее, словно видел впервые.

«Мда. Вид диковатый. Бровь рассечена, на лбу шишка размером с воробьиное яйцо. Ссадина на скуле. Левый глаз покраснел. Но это от давления, через пару часов пройдет. Хотя и без этого выглядит она неважно».

- Так что же? - повторила Рипли.

Он вздохнул, словно очнулся от каких-то своих важных мыслей.

- Ваша шлюпка упала в океан. Судя по всему, она отделилась от корабля еще до того, как он вошел в атмосферу. В противном случае, нас бы всех просто расплющило в лепешку. Сколько вы летели?

- Господи, я не знаю. А какой сейчас год?

Врач пожал плечами.

- Это здесь никого не интересует. Кроме дирекции, разумеется.

Шар, сидевший в голове Рипли растворился, но вместо этого накатила новая волна тошноты.

- Я что-то заболела. Неважно себя чувствую…

Клеменс посмотрел на побледневшее, покрытое бисеринками пота лицо женщины, и спросил:

- А что с вами?

Но она словно не услышала его вопроса.

- А где остальные?

- Ну… Я бы сказал, что им повезло меньше, чем вам.

- Что?…,- Рипли дернулась, как от пощечины.

- Они погибли.

Женщина откинулась на подушку и закрыла глаза.

«Вот оно что. Авария. Значит, на корабле произошло что-то такое, с чем не смог справиться основной компьютер. Это ставило под угрозу жизнь спящих в криогенных капсулах людей, и корабль принял

решение отстрелить спасательную шлюпку. Это должно было быть чем-то очень значительным. Очень. Головастик и Хикс погибли. Что произошло? КАК они умерли? Криогенный саркофаг надежно защищает людей даже при падении с таких высот, как та, на которой пришлось лететь им. Что же случилось наверху?»

Рипли открыла глаза и села.

«Мог ли остаться на корабле ЧУЖОЙ? Вряд ли. Она сама осматривала «Счастливчика» и запрашивала компьютер о наличии на корабле постороннего движения. Ответ был отрицательный. Что же тогда? Что?»

- Мне нужно осмотреть шлюпку,- резко заявила она,- Где я могу это сделать?

Клеменс посмотрел на нее с таким изумлением, словно Рипли просила о чем-то невозможном. Даже если бы он не видел бледного лица женщины, а только слышал голос, и то сразу бы понял, что она крайне взволнованна.

- Я думаю, это невозможно,- спокойно ответил врач,- Вам нельзя покидать лазарет до прибытия спасательной партии. Да и с точки зрения медицины, я бы вам не советовал этого делать. Физические нагрузки могут вызвать сильные головные боли.

Женщина откинула одеяло и соскользнула с койки на холодный кафельный пол изолятора. Она даже чуть съежилась, ожидая новой вспышки боли в мозгу, но… ничего не произошло, и Рипли мысленно поблагодарила Клеменса за «коктейль».