Иван СЕРБИН

ГОРЯЧАЯ ТОЧКА



Пролог

Эти двое не испытывали друг к другу каких-либо чувств. За годы совместной службы ни симпатии, ни антипатии между ними так и не возникло. Они воспринимали друг друга только как средство разрешения собственных проблем. Начальник и подчиненный продвигались по служебной лестнице совместными усилиями. Первый тянул за собой второго, второй толкал первого. Как это ни странно, второй находился в более выигрышном положении — за ним стояли преданные люди. За первым же всегда стоял только второй, а карьера первых, как правило, во многом зависит от преданности вторых.

Сегодня первый изучал бумаги, представленные подчиненным, а тот ждал. Будучи человеком умным и рассудительным, второй нимало не сомневался в том, что начальник оценит его старания по достоинству. Он не ошибся.

Первый дочитал, отложил бумаги, посмотрел в окно, произнес задумчиво:

— Ну что же, хорошо. Как всегда, хорошо.

Однако второй уловил в голосе первого некую необычную тягучесть. То ли сомнение, то ли раздумье. Спросил:

— Что-то не так?

— Да нет, все в порядке, — ответил тот. — Все в полном порядке.

— В чем же дело?

Первый снова взял бумаги, пробежал глазами, отложил:

— Ты уверен, что все пойдет именно так, как ты тут расписываешь?

Второй едва заметно улыбнулся. Вот оно что. Начальник не до конца уверен в успехе... Ну что ж, разумно.

— Возможны небольшие отклонения, — ответил он. — Но они не могут существенно повлиять на исход дела.

— И ты утверждаешь, что твое... — еще один взгляд в бумаги, — «...изделие Икс» сработает?

— Я, разумеется, не могу утверждать этого со стопроцентной уверенностью, но расчеты доказывают, что все произойдет именно так, как описано в докладе. К тому же полевые испытания показали, что «изделие Икс» функционально.

— А в людях ты тоже уверен?

— В них я уверен даже больше, чем в приборе. Это — фанатики. Их энергию всего лишь необходимо направить в нужное русло, и они горы свернут.

— Хорошо. Мне нравится. — Первый потеребил листы. — Вот ты тут пишешь... о «мишенях». Какова гарантия того, что они...

— Если все пройдет удачно, то стопроцентная.

— Угу. Надеюсь, ты понимаешь, что это означает?

— Понимаю. Предупрежден, значит, вооружен. Все будет зависеть от того, кто и что успеет предпринять в первые часы после «попадания», — рассудительно заметил второй. — У нас очень неплохие шансы на успех.

— Вот именно. Учти, ответственность ляжет на твои плечи.

— Ответственности я не боюсь, — усмехнулся второй. — Большое дело предполагает большую ответственность.

— Но в случае выигрыша и награда за нее будет большой, — закончил первый.

— Скажем лучше, достойной, — заметил второй.— Но хочу оговориться. Вы должны понять, если даже что-то пойдет не так, но испытания «изделия Икс» окажутся успешными, то никто не помешает нам повторить их. В любом случае все козыри будут в наших руках. Важно убедиться в том, что эта штука работает, а уж как использовать ее — не вопрос.

— Это я понял, — кивнул первый. — И тем не менее мне придется предпринять определенные шаги на случай попадания в «яблочко».

Второй развел руками, что, очевидно, должно было означать: «Это ваши, начальственные, дела. Вам лучше знать, какие отдавать распоряжения и в какое время».

— Хорошо, действуй, — кивнул первый. — А доклад оставь, я еще почитаю. На какое число, говоришь, назначено твое мероприятие?

— На третье мая.

— Хорошо. Помечу себе. — Первый перелистнул странички календаря, обвел черную тройку жирным красным кружком. — Чтобы не забыть, — усмехнулся он и добавил: — Действуй.

3 мая. Суббота

Зима была похожа на подпившего незваного гостя. Разнузданно-слякотная, осточертевшая до оскомины, сыро-сопливая, моталась из стороны в сторону, ударяясь то в трескучие морозы, то в вульгарные оттепели. И, как водится, «загостилась» до конца апреля, прежде чем отвесить прощальный поклон. Казалось уже, ей не будет конца, и вдруг, как-то сразу, загалдели нахальные воробьи, а голуби, чердачно-помоечные жители, нахохлившись совсем по-куриному, гордо выпятили груди. Заорали под окнами очумевшие коты, а счастливые собаки носились по улицам, оглашая дворы звонким лаем. Зима, не оглядываясь, утекала талым снегом в ручьи, и люди, спохватившись и вроде бы даже стесняясь своей нерасторопности, принялись сдирать с тщедушно-замерзших тел пальто и шубы. Весна пришла.

05:30 утра

Он сидел на жестком табурете — напряженно-прямая спина, чуть выгнутая поясница, руки на бедрах, голова высоко поднята — неподвижный, как Будда, мудрый, всепонимающий, постигший тайны человеческого бытия. Сидел и смотрел в окно, за которым горизонт разрешался от бремени рассвета. Солнце еще пряталось за краем плоской, как тарелка, земли, хотя подбрюшья низких облаков уже окрасились в розово-золотое. Башни новостроек кутались в теплую шубу тумана. А между облаками и туманом протянулась чистая полоска перламутрового неба. По улицам сонно поползли первые машины, подслеповатые, осторожные, как глупые молодые овечки. Однако он смотрел не на них и не на прохожих, воровски, едва ли не ощупью, крадущихся вдоль домов, а на маячащий поодаль яркими прожекторами шпиль Останкинской телебашни. Все время рядом, все время мозолит глаза.

Наверху, над самой головой, прошаркали шаги, тонко скрипнула дверь, забухтел унитаз. «Полшестого», — подумал он. В утренней побудке соседи были на редкость пунктуальны. Хоть часы сверяй. И тут же за его спиной колыхнулась человеческая фигура. Дуновение ветра. Он чуть повернул голову. Ровно настолько, чтобы краем глаза увидеть их всех. Крепких, плечистых, затянутых в камуфляжные костюмы. Солдат. Воинов. «Смир-рно!» Это не его желание. Это их личная дань уважения своему командиру. Они достаточно быстро перешагнули за грань родного армейского «раздолбайства» и поднялись над суетой. Именно тогда через непробиваемо-толстую скорлупу новобранства проклюнулись настоящие воины. Он всего лишь помог им. Протянул руку, чтобы этим парням было проще и легче сделать первый шаг. Дальше пошло само. Его ребята говорили: «Товарищ капитан», и в их устах слово «товарищ» звучало не оскорбительно, а уважительно. «Дух», «чичик», «чех» — только в бою, когда нет времени на долгие разговоры. В остальном — «чеченец», реже — «противник» и никогда — «враг». Его ребята не глупы и не слепы. Аномалия для армии. Для этой армии. Солдаты. Он уважает их. Он гордится ими. Он их любит.

Расплывчатая фигура беззвучно приблизилась, замерла за спиной. Солдат словно бы не решался прервать его размышления.

— Что? — Вопрос прозвучал чуть напряженней, чем ему хотелось.

— Товарищ капитан, время, — спокойно напомнил высокий стройный красавец с погонами сержанта и медалью «За мужество» на широкой груди.

— Благодарю, я слежу.

Он достал из кармана сложенный вчетверо лист, развернул, еще раз перечитал написанный от руки убористый текст. Рассмотрел схему. Ничего сложного. Они справятся. Его парням случалось выполнять задания и потруднее.

Капитан сложил лист и снова спрятал в карман кителя. Все, обратной дороги нет. Наступил день отмщения, страшного суда. Тревожило только наличие в команде чужаков, но без этого не обойтись. Для успешного выполнения возложенной на них задачи людей понадобилось больше, чем было в данный момент под его началом. Да и оружие пришлось доставать, аппаратуру, связь, обмундирование. Хорошая экипировка — пятьдесят процентов успеха.

Капитан поднялся. За последний год он прилично сдал. При росте метр семьдесят девять вес его не превышал шестидесяти килограммов. Подбородок, и ранее острый, заострился еще больше и теперь напоминал мысок сапога-«казака». Скулы выпирали, щеки ввалились, глаза запали. Кожа шершавая, тонкая и желтая, как папиросная бумага. Кроме того, в последнее время он стал замечать за собой необычную рассеянность. Сейчас вот, например, капитан так и не смог вспомнить, побрился он или его подбородок до сих пор украшает вчерашняя щетина. Словно между прочим провел ладонью по щекам. Побрился, слава богу. Хоть это-то не забыл.

— Готовы? — спросил капитан, поворачиваясь к неподвижным камуфлированным фигурам.

Строй едва заметно колыхнулся.

— Так точно, — ответ был незамедлительным и единодушным.

Многие из его ребят выглядели не лучше, чем он сам. Такие же худые, злые, словно дворовые псы, потрепанные в жестокой драке. Впрочем, насчет драки почти правда. Почти, потому что им пришлось хуже, чем в драке. Гораздо хуже. Зато они с честью выдержали самое сложное испытание. Испытание огнем.

Он внимательно осмотрел солдат, отвернулся и вперился взглядом в стену, заговорил спокойно, без эмоций и напряжения:

— Сейчас тот рубеж, на котором любой из вас еще может остановиться. Через час будет поздно. Я хочу, чтобы каждый честно ответил себе на один-единственный вопрос: готов ли он выполнить свой долг перед страной, перед товарищами и перед самим собой? Готов ли он отстоять честь солдата? Хорошенько подумайте. От нас отвернутся все. И друзья, и враги. Нас назовут преступниками. Наши имена станут символом позора. Вашим родным будут шипеть в спину проклятия за то, что они произвели на свет выродков. А вам самим, возможно, придется всю жизнь провести в бегах. Много, очень много времени понадобится остальным, чтобы понять: мы сделали то, что должны были сделать. Возможно даже, они вовсе не поймут этого. Учтите, сейчас последний шанс уйти. Вас никто не станет осуждать. Итак, те, кто передумал... — капитан на секунду замолчал, затем резко выдохнул: — ...шаг вперед, марш!

Строй не дрогнул. Как хорошо, что они не могли видеть его лица, на котором застыла смесь гордости и отчаяния. Они остались его детьми. Преданными и сильными. А он... он так и не смог сказать им страшную правду: после этого, последнего, задания в живых останутся единицы. Если вообще кто-нибудь останется.

— Я так и думал, — произнес капитан глуховато. И тут же голос его начал набирать силу, становиться, как и раньше, зычным, бодрым, подчиняющим: — Хорошо. В таком случае личному составу разобрать оружие. — Капитан вскинул руку и посмотрел на хронометр. — Сверим часы. Без семи минут шесть. Начинаем точно по плану. И удачи нам, парни.

07:30. Москва. Ленинградский проспект

Роман Валентинович Ледянский не любил завтракать. Но в семье так повелось, что собирались все по утрам в кухне, желали друг другу доброго утра, кушали яичницу и поджаренные хлебцы с маслом, пили — на западный манер — обязательный апельсиновый сок, кофе со сливками и разговаривали. Когда было о чем. Сегодня темы не находилось. Да и где ж ей найтись, когда у дочери свои интересы, у жены — свои, а у него — свои.

Вяло ковыряя вилкой яичницу, Роман Валентинович сидел, тупо глядя в тарелку, и удивлялся про себя, почему он, без малого пятидесятилетний мужик, должен делать то, чего ему делать совсем не хочется? Когда в этом есть необходимость, по службе, например, пожалуйста, он готов поступиться своими привычками. Но когда такой необходимости нет и в помине?..

Наташка чувствовала сгущающуюся за столом тяжелую атмосферу и пыталась разрядить ее анекдотом, абсолютно не понятым Ледянским-старшим. Анекдот вплотную касался нравов нынешней молодежи, а это было одной из немногих тем, в которых Роман Валентинович не смыслил совершенно. Когда тебе двадцать один, на мир смотришь несколько иначе, чем в сорок восемь. Что-то меняется, что-то забывается, и вот уже возникает фатальное непонимание.

Наташка рассказывала анекдоты и сама же над ними смеялась, торопливо допивая кофе. Она была куда умнее, чем считали ее родители, и давно подмечала такие вот тяжелые паузы, все чаще возникавшие за семейной трапезой. Анекдоты, подслушанные на работе и записанные в блокнотик, перечитывала по дороге домой, чтобы не забыть к утру. Тяжеловесные байки не могли разрядить грозовую тучу. Это девушка тоже поняла. Зато они служили превосходным громоотводом. Наташа рассказывала их одну за другой, не давая родителям раскрыть рта и тем самым избегая скандала. Хотят ссориться? Ради бога, накопилось, бывает. Но не при ней.

Допив кофе, вскочила, чмокнула родителей в щеку — «мама, папа, ведите себя хорошо» — и упорхнула мгновенно этаким мотыльком. Р-раз — и нету.

Роман Валентинович, мучаясь, как галерный гребец, заглотил кусок яичницы, уже не сдерживаясь, отодвинул тарелку и поднялся. Кружку он держал в руке и прихлебывал из нее мощными глотками, стремясь заглушить омерзительный привкус глазуньи во рту.

— Я тоже, пожалуй, побегу.

— Доешь хоть, — взмолилась Алина Яковлевна Ледянская. — Совсем ведь голодный. Так ничего и не съел.

— Опаздываю уже, — промычал Роман Валентинович и пошел в коридор, допивая по дороге кофе. У самой двери он остановился, повернулся к жене и выпалил: — И впредь попрошу не готовить глазунью. Я терпеть не могу яичницу! И вообще, я не ем по утрам! Запомни это, пожалуйста, раз и навсегда; я не ем по утрам!

Произнося сей прочувствованный, эмоциональный монолог, Роман Валентинович помогал себе широкими взмахами руки. Кофе выплескивался через край и звонко шлепался на паркет небольшими светло-коричневыми лужицами.

Так началось утро в семье Ледянских.

07:54. Москва. Алтуфьевское шоссе

Зиновий Ефимович Беклемешев открыл глаза, но, вопреки привычке, не поднялся сразу, а еще несколько минут лежал, прислушиваясь к ощущениям. Как там, внутри его, чувствует себя новоиспеченный майор, он же заместитель начальника подотдела физических воздействий управления «Т»? Нормально чувствует. Хорошо даже. Проснулся и был готов хоть сейчас в бой.

Беклемешев откинул одеяло, сел. Сегодня он придет на работу на час позже. Начальство ведь не опаздывает, начальство задерживается. Вчера его опоздание было благодушно одобрено сверху. «Банкет-с? Понимаем. Все когда-то были молодыми».

За год, прошедший с того трагического дня, когда была предпринята попытка ограбления Алмазного фонда и когда он, будучи еще капитаном, застрелил своего непосредственного начальника майора Котова, многое переменилось в управлении. Сначала на место Котова и погибшего полковника Рощенкова пришли спротежированные кем-то «варяги» со стороны. Но как пришли, так и ушли, довольно быстро, наверх, в непроглядную тень, руководить, а их места заняли свои. Беклемешев, например, не далее как вчера сменил четыре маленькие звездочки на одну большую и занял удобное кресло заместителя начальника подотдела физических воздействий и оперативных разработок. То самое кресло, в котором всего лишь год назад сидел майор Котов. Ирония судьбы. И довольно злая, надо заметить. Судьба вообще девица ироничная, злая и странная.

По факту убийства майора Котова не было возбуждено уголовного дела, однако служебное расследование провели и списали все на несчастный случай. К чему лишний шум, тем более что смерть эта пришлась как нельзя кстати. Похищенные камни вернулись в хранилища Алмазного фонда, история с терактом благополучно угасла. Не сразу, конечно, со временем, но подогревать к ней интерес ни у кого желания не возникло. Капитан Беклемешев был на месяц отстранен от работы, а затем вернулся на прежнее место, где и получил... благодарность за бдительность и мужество, проявленные в экстремальной ситуации. У него даже состоялась беседа с очень высоким начальством, в которой это самое начальство прозрачно ему намекнуло: «Стране нужны умные, толковые специалисты, а у вас, несомненно, большое и светлое будущее. Если, конечно, вы не проявите себя последним дураком и забудете обо всем, что происходило в ТОТ день». Вот так. Ни больше ни меньше.

Этот-то намек и грыз его изнутри. Выходило, что он купил карьеру, заплатив за нее молчанием. Но что выходило — то выходило. Действительно ведь купил, чего там.

Оставалось утешать себя тем, что подобная «покупка» оправдана, если человек, «купивший» место, оказывается его достоин. Надо быть профессионалом. Стараться, во всяком случае.

Беклемешев сунул ноги в тапочки и побрел умываться. Проходя мимо кухни, мельком посмотрел в окно. Погода вполне. Сквозь облака, затянувшие небо, вдруг проглянуло солнце, и мир стал попригляднее. Даже никудышные шаблонные высотки смотрелись изящнее. Благороднее. «Хороший день, — подумал Беклемешев. — Распогодится».

08:42. Москва. Кутузовский проспект

Евгений Павлович Семеруков проснулся в приподнятом настроении. Сказывалась привычка молодости, въевшаяся навсегда. Перед большим делом его охватывала странная эйфория. В груди что-то сладко сжималось, слегка кружилась голова. Странно, он давно уже не сопливый пацан, и деньгами Евгения Павловича не удивишь, а вот глянь-ка. Сегодня пришло ощущение чего-то особенного, приятного, как в Новый год. День рождения? Дни рождения давно уже не вызывали у него приятных эмоций.

Евгений Павлович принял душ, оделся и вышел в гостиную, где, кроме «горилл», его дожидался советник — мышиной внешности человек с серым невыразительным лицом. Дорого одетый, с кожаным атташе-кейсом в руке, советник напоминал тень, неотступно следующую за хозяином. Звали «мышку» Анатолием Анатольевичем.

Евгений Павлович прошел к столу, присел, поманил советника:

— Присоединяйся, Анатолий.

Сам он по утрам выпивал лишь кофе или стакан сока. Последнее — исключительно по настоянию врачей. Возраст, знаете ли, возраст.

Анатолий Анатольевич подсел, аккуратно взял чашечку, отпил, вытянув тонкие бесцветные губы трубочкой. Он не обманывался насчет хозяина. Евгений Павлович смотрел «сквозь него». Он на многих так смотрел. Почти на всех.

— Что скажешь, Анатолий? — спросил Евгений Павлович, делая глоток кофе. — Чем порадуешь?

— Мм... Хотелось бы напомнить, что сегодня ТОТ САМЫЙ день, — глядя в сторону, произнес Анатолий Анатольевич.

— А чего ж на меня-то не смотришь? — вроде бы вскользь, но тяжело поинтересовался Евгений Павлович. — Плохо выгляжу?

— Да нет, — ответил советник и посмотрел в прозрачные, как льдинки, глаза хозяина. — Выглядите вы, как всегда, превосходно. Просто...

— Что?

— Да нет, ничего, — Анатолий Анатольевич вздохнул.

Попробуй объясни хозяину, почему у тебя погано на душе, если эта поганость прячется за мерзкими границами предчувствия. Попробуй скажи, что не нравится тебе сегодняшнее мероприятие, если оно безоговорочно нравится Евгению Павловичу. Более того, хозяин говорит, что ему подсказывает «чутье», и гордится тем, что чутье это хваленое ни разу его не подводило. В самом деле, ошибок у Евгения Павловича практически не бывает, но... раз ты пользуешься чутьем, зачем тебе советник?

— Говори, Анатолий, не смущайся.

— Да, в сущности, ничего. Все как .обычно. Возникли разные мелкие проблемы, но они решаемы. Ничего страшного.

— Тогда чего ж ты беспокоишься? — спросил Евгений Павлович, допивая кофе.

— Меня немного смущает сегодняшнее... э-э-э... мероприятие.

— А что с ним? — с притворным удивлением спросил хозяин.

— Мне кажется, вам не стоило соглашаться. Вы можете оказаться втянутым в неприятнейшую историю. Если ваше участие в этом деле всплывет, неприятностей не миновать. В самом худшем варианте можно откупиться, но зачем вам лишняя морока?

— Мне? — Евгений Павлович засмеялся. — А при чем здесь я? Лично я к этому, как ты выразился, мероприятию не имею ни малейшего отношения.

Анатолий Анатольевич задумался на секунду, затем спросил:

— А если за этим человеком, за Воробьевым, следили? Видели, как он приходил к вам?

— Не надо никаких «если», — ответил Евгений Павлович. — Что бы ни случилось, я этого капитана первый раз в жизни вижу. А что приходил он сюда, так мало ли кто в мою дверь стучит. Это еще не значит, что я со всеми веду дела.

Евгений Павлович засмеялся. Впрочем, смех быстро сошел на нет. Стоило хозяину вспомнить глаза гостя. Странные, отрешенные какие-то, пустые. Не было в них главного — огня жизни. Зато в избытке присутствовали холод и вселенская пустота. За такими глазами прячут выжженную до пепла пустыню души. Он, Евгений Павлович, и согласился-то поучаствовать в авантюре только после того, как заглянул капитану в глаза. Были бы они у Воробьева другие, живые, нормальные, уходить бы ему от Евгения Павловича несолоно хлебавши. Атак... поверил Евгений Павлович, поверил, что этот человек действительно сделает то, о чем говорит. Добьется капитан своего, чего бы это ни стоило. А значит, и он, Евгений Павлович, получит свое. Десять миллионов долларов. И потом, у него все козыри на руках, чем бы дело ни кончилось, он-то все равно останется в выигрыше.

Оружие? Так пушки сейчас не проблема. И стоят дешевле апельсинов.

Грузовик? Такую рухлядь можно по остаточной стоимости на любой автобазе приобрести. Было бы желание.

Четверо придурков из «бойцов»? В любой подворотне сотню за рупь навербовать можно. Бери, капитан Воробьев, пользуйся, не стесняйся.

Тем более ему, Евгению Павловичу, и платить-то ни за что не пришлось. Все достали другие. Достали и принесли, можно сказать, на дом. И никакого тебе риска.

Евгений Павлович откинулся в кресле, сложил руки на животе и благодушно взглянул на советника.

— Знаешь, Анатолий, какого человека с полным основанием можно назвать убогим, а?

— Дурака, — ответил тот.

— Нет, Анатолий. Не дурака. Дурак — счастливчик. А убогий человек — это человек неосведомленный. Вот так-то, Анатолий. Люди проинструктированы?

Советник взглянул на босса внимательнее. К чему была сказана фраза о неосведомленности? Но тот, как всегда, смотрел куда-то в пространство.

— Конечно, — наконец ответил советник.

— Молодец, Анатолий. Хорошо. Только Полынь замени. Он еще понадобится.

— Но... — растерялся Анатолий Анатольевич. — Капитан уже беседовал с ним вчера, определил задачу...

— Меня это не волнует. Я сказал: Полынь заменить. Вместо Полыни, знаешь, кого пошли? Геру вон пошли вместо Полыни. Ненадежный он, «отмороженный». Все одно долго не протянет. Завалят. Не чужие завалят, так свои. К тому же на игле сидит. Возьмут — за дозу всех сдаст.

— У меня нет подобной информации, — слегка потерялся советник.

— Зато у меня есть, — отрубил Семеруков. — Пусть Полынь объяснит ему, что нужно сделать, и закончим с этим.

— Конечно, Евгений Павлович, — Анатолий Анатольевич записал в блокнот.

— Значит, это дело решенное. Теперь дальше...

10:11. Грунтовая дорога. 7 километров от поселка Алферово

Со стороны Васильевского к Алферову полз грузовик. Длинный, как кишка, рефрижератор «МАЗ». Тяжелый «холодильник» время от времени увязал в грязи «плывущей» дороги. Мощный мотор взревывал надсадно, вытягивая неповоротливое автомобильное тело из жидкого глинистого месива. Перед Алферовом грузовик свернул на уходящую в сосново-березовый лес плотно утрамбованную дорогу, засыпанную гравием. Теперь дело пошло на лад. Машину потряхивало и чуть «водило», но это было куда лучше, чем купание в жирных лужах. Километра через три путь преграждал полосатый красно-белый шлагбаум со скучающим часовым, сидящим в крохотной будочке. Дальше шла закрытая зона, подведомственная Министерству обороны. Проезд гражданских машин на территорию объекта был строжайше запрещен. Часовой стоял на тот случай, если какой-нибудь гражданский «чайник» сдуру решит свернуть на эту, к слову сказать, не отмеченную ни на одной карте дорогу.

Не доехав до шлагбаума примерно километр, рефрижератор принялся разворачиваться. Длинный кузов мешал, все норовя сползти в кювет. Однако минут через семь этих автостраданий задача наконец была выполнена.

Капитан, выпрыгнувший из кабины рефрижератора, огляделся. Собранный, быстрый, деловитый. В нем не осталось и капли от давешней задумчивости. Напротив, он казался окрыленным. Следом за ним появился сидевший за рулем широкоплечий красавец сержант. За спиной у него висел «вал». Такими автоматами была вооружена вся группа. Более тяжелое оружие до поры лежало в грузовике. На данном этапе операции в нем не было необходимости.

Сержант обошел грузовик и открыл дверь кузова. Сидящие внутри солдаты, затянутые в пятнистые камуфляжи, выпрыгивали в солнечный день, останавливались, разминая мышцы, потягиваясь, проверяя оружие. Хрустел под ногами гравий, урчал мощный двигатель грузовика, в голом еще лесу очумело орала ранняя пичуга. Капитан вдохнул полной грудью, подошел к солдатам, которые вытягивались в подобие шеренги. Четырнадцать человек, не считая его и сержанта. Один из этих четырнадцати — верткий, отчаянный парень по прозвищу Кокс — с обезьяньей ловкостью вскарабкался на крышу кузова, распластался, чтобы не быть увиденным с земли. Крикнул:

— Порядок!

Сержант прикрыл створку, повернулся к капитану. Тот скомандовал коротко:

— Личному составу проверить оружие.

Солдаты отщелкивали магазины, проверяли наличие патронов, вставляли снова и клацали затворами, загоняя патроны в стволы.

— Занять боевые позиции,— спокойно добавил капитан.

— Жека, — сержант повернулся к невысокому рыжему парню с фигурой борца, — встанешь дозорным. Связь каждые десять минут.

— Понял, Бугор, — кивнул тот и потрусил к шлагбауму.

Сержант, а его прозвище в группе было именно таково — Бугор, — проводил солдата взглядом, затем обернулся к остальным:

— Работаем, ребята. Если кто забыл, напоминаю: первая точка — Пастор и Волк...

Рванули с места, перевалили через дренажную канаву и скрылись за «подгнившим» сугробом.

— ...вторая — Фриц и Яцек...

Эти нырнули за куст по другую сторону дороги. Так и шло: пара вправо — пара влево.

— ...третья — Поляк и Гусь, четвертая — Змей и Профессор, пятая — Минай и Март, шестая — Моцарт и Удав. Седьмая — Дело и я. Поехали!

Солдаты отбегали к обочинам, прятались. Да так, что и не углядеть. Каждый из них знал роль, отведенную ему в операции. Все было оговорено еще несколько недель назад. Укрытия присмотрены и подготовлены. Оставалось только делать дело. Выполнять приказ. Через несколько секунд на дороге остался лишь грузовик и две фигуры — капитана и сержанта.

Сержант прошелся, вглядываясь в мертвые заросли кустов, в уродливые шапки черных сугробов, пытаясь различить за ними человеческие фигуры, ничего не заметил и, удовлетворенно кивнув, вернулся к грузовику.

— Все готово, — доложил он капитану.

— Хорошо, — тот смотрел мимо сержанта, на дорогу, на темнеющий хвоей лес, на ноздреватые проплешины тающего снега. — Расчетное время появления колонны... — быстрый взгляд на часы, — ...двадцать одна минута. Проверь связь, и пусть парни держат нос по ветру, — капитан повернулся к сержанту, собираясь сказать что-то еще, но передумал, только махнул рукой.

Красавец кивнул — понимаю, мол, — и торопливо зашагал к кювету.

Оставшись в одиночестве, капитан вытащил из кабины грузовика мегафон и повесил на грудь. Следом на свет появилась кепка-бейсболка. Ее капитан натянул так, чтобы тень падала на глаза. Он боялся прямого солнечного света, поскольку тот приносил с собой боль. Приступы ужасающей боли, при которых практически полностью терялась способность контролировать собственные действия. Строго говоря, в такие минуты он вообще переставал быть человеком, превращался в безвольную тряпку, в груду бесполезной жалкой плоти. В воющий, исходящий криком клубок нервов. Не хотелось бы, чтобы это произошло с ним сейчас, в самый ответственный момент. Однако было еще кое-что похуже, чем боль. Нечто такое, о чем он не хотел думать.

Капитан извлек из кобуры пистолет, спокойно навинтил на ствол глушитель, передернул затвор и спрятал оружие за спиной. Он стоял посреди дороги абсолютно неподвижно, словно изваяние. Стоял и смотрел вперед, как будто видел нечто, чего другим увидеть не дано никогда. Лицо его было спокойно, дышал он ровно. В нем не ощущалось волнения, только безграничная, чуть отстраненная уверенность, присущая фанатикам, поднимающимся по ступеням эшафота, но знающим, что правда все-таки на их стороне. Солнце очерчивало его фигуру золотистым ореолом, отчего капитан стал похож на святого, нарисованного на голубовато-сером небе великим иконописцем.

Это был его день. День расплаты по счетам.

10:22. Там же

— Дозор — Базе, — вдруг пробормотала рация голосом Жени. — Они едут.

Звук был очень чистым. Импортные передатчики, несмотря на близость высоковольтных линий и антенных полей, обеспечивали отменную связь.

Капитан поднял свою рацию:

— Всем приготовиться. Колонна на подходе. Дозор, доложите порядок продвижения машин.

Женя начал перечислять:

— Впереди черная «Ауди», затем три «Волги» и «Вольво», бронированный «Ивеко», «Газель» с охраной, замыкают четыре легковухи.

Капитан, слушая его, едва заметно кивал. Информация, полученная ими, оказалась недостаточно точной. «Ивеко» и «Газель» должны были идти второй и третьей. Впрочем, то, что порядок машин в колонне изменился, не могло существенно повлиять на общий ход операции.

Капитан нажал клавишу «Передача»:

— Дозор, ведите отсчет. Для всех групп — готовность номер один.

Опустив рацию, он пробормотал тихо:

— С богом, парни.

Миновав последний кордон, колонна увеличила скорость, насколько позволяло гравийное покрытие. Мелкие камешки стучали о днища, машины немного «водило».

Крупный бесформенный мужчина в военной форме с генеральскими погонами, устроившийся на заднем сиденье «Ауди», поглядывал на расположившегося рядом моложавого преемника. Он скучал. Ему не нравилось ездить в машинах. Не любил генерал машин. Даже таких комфортабельных. К тому же то, что он увидел сегодня, не совсем соответствовало его ожиданиям, и значит, на горизонте мутным облаком замаячили проблемы. В его ведомстве, как, впрочем, и в любом другом, все строилось на интригах. Крохотные фигурки, пешки, плели сети заговоров и старались избежать ответных ударов, постепенно превращаясь в фигуры посолиднее, а самые ловкие проходили в ферзи. Становились значимыми, уважаемыми, могущественными членами общества. Задача архисложная. Угодить, проглотить свою долю жизненных благ и при этом не подавиться.

Внезапно машина остановилась. Генерал, оторвавшись от не слишком приятных размышлений, тяжело посмотрел в коротко стриженный затылок водителя, спросил вязко, с отчетливым недовольством:

— Ну, что там еще?

— Дорога перекрыта, товарищ генерал, — извиняющимся тоном пробормотал тот. — Рефрижератор какой-то стоит. Полдороги перегородил. Не проехать.

Генерал вздохнул и сложил руки на животе.

— Выясните, что к чему, и устраните, — скомандовал он. — Да поживее. Мне в двенадцать нужно в министерстве быть. Говорил же, предлагал перекрыть дорогу еще на въезде, чтоб не шлялись тут всякие...

— Позвольте мне, Александр Евгеньевич, — вызвался преемник и полез из машины.

— Давай, Данилыч, давай, — благословил Александр Евгеньевич и кивнул напутственно. — Разберись там.

Шофер «Вольво», крепкий мускулистый мужчина, не поворачиваясь, спросил у жилистого капитана:

— Они, что ль?

— А то кто же? Как по расписанию, — утвердительно кивнул тот и, повернувшись к сидящим позади троим спутникам в штатском, скомандовал: — Готовьтесь, мужики. И ни пуха нам.

— К черту, — нестройно ответили те.

...Андрей Данилович Супонин выбрался из машины. Человек, стоявший посреди дороги, у самого кузова грузовика, обратил на его появление не больше внимания, чем на дуновение ветра. Стоял себе, глядя под ноги, забросив обе руки за спину.

— Эй! — позвал Данилыч. — Эй, товарищ! — «Товарищ» и ухом не повел. — Товарищ, я к вам обращаюсь! — Никакой реакции. — Черт!

Оглянувшись на сидящего в салоне «Ауди» шефа, Данилыч пошел, почти побежал, к грузовику. Уже на ходу он вдруг краем глаза заметил движение на крыше здоровенного холодильника, но не оценил этого. Ему и в голову не пришло, что кто-то согласится прятаться там, в дорожной грязи, состоящей из снега, песка и соли. Согласиться на такое мог только полный идиот. Да и не волновался особенно Данилыч. Кто осмелится тронуть их, «неприкасаемых»?

Дальнейшее произошло за доли секунды. Стоявший посреди дороги поднял голову. Когда-то мужчину, наверное, можно было назвать симпатичным, даже красивым, но только не теперь. Сейчас он напоминал тифозного больного, как их любили показывать в старых фильмах о Гражданской войне. Козырек бейсболки отбрасывал на костлявое, угловатое лицо густую тень, однако Данилыч все равно разглядел воспаленные темные глаза, наблюдавшие за ним внимательно и цепко. Не произнося ни слова, мужчина поднял правую руку, и Данилыч увидел смотрящий ему в лицо ствол пистолета. Генерал остановился, глаза его расширились. Он еще не почувствовал страха. Только бескрайнее изумление.

— Товарищ, что вы...

Незнакомец нажал на курок. Выстрел был почти неслышным. Словно из зажатого насоса вдруг вырвался воздух. Пуля с визгом прошла над самой головой Данилыча, продырявив тулью форменной фуражки.

Второй выстрел был таким же тихим и потерялся за шумом моторов. Прятавшийся на крыше холодильника Кокс в мгновение ока оказался на ногах, за долю секунды вскинул к плечу автомат, прицелился и открыл огонь. Стекло броневика треснуло и повисло, словно мокрая тряпка. Следующий выстрел выбил его из рамы. Охранники, сидящие внутри «Ивеко», попадали на пол, принялись доставать оружие. Кокс лихо скатился с крыши и помчался, оглашенный, к головной машине, держа автомат наперевес. Секунду спустя из-за кустов, из кювета, со всех сторон, вывалились истошно орущие, с выпученными глазами и перекошенными от крика лицами автоматчики. На бегу они рассредоточивались, выцеливая намеченные машины. Худой, жилистый альбинос Фриц метнулся к броневику и швырнул что-то в оконный проем. Послышался звонкий хлопок. Салон «Ивеко» заполнился едким, душащим дымом. Серые клубы повалили из окна. Отдельные струйки сочились из бойниц. Фриц быстро отступил к двери и опустился на колено, взяв автомат на изготовку. А за его спиной Змей и Профессор уже вытаскивали из «Газели» оторопевших от неожиданности охранников.

Через полсекунды из броневика начали вываливаться задыхающиеся, кашляющие, давящиеся слезами и собственным дыханием люди. Они падали на колени, бросали оружие, раздирали на груди одежду, стремясь впустить чистый воздух в заполненные дымом легкие. Фриц, уже не таясь, шагнул к ним и принялся собирать лежащие на дороге пистолеты.

Пастор и Волк высадили стволами окна «Вольво». То же происходило и с остальными машинами. Стекла вышибались стволами, прикладами, людей буквально за шиворот вытаскивали на улицу и бросали в грязь.

— Выходить! Пластом на землю! — доносилось отовсюду. — Руки на затылок! На затылок, я сказал! Быстро, б..! Перестреляем к такой-то матери. Живо, б..! Считаю до трех. Раз, два... Полез живее, сука! Бегом, б..!

Растерявшиеся генералы и полковники, те, кого не успели выволочь силой, торопливо выбирались из удобных, уютных, таких безопасных машин и ложились лицами в слякотную грязищу.

— Живее, б..! — подгоняли их.

Один из охранников, как раз выбиравшийся из фургона, внезапно повернулся и сказал, обращаясь к стоящему у машины парню с выцветшими, воспаленными глазами, Змею:

— Петька, вы совершаете ошибку. Сейчас приедет милиция и вас всех арестуют!

Тот покосился на говорящего, но ничего не ответил.

Охранник шагнул вперед.

— Петька, послушай меня! Сейчас приедет...

Сероватое худое лицо Змея вдруг перекосила дикая, нечеловеческая ярость, он шагнул вперед и что было сил ударил охранника прикладом в лицо. Тот рухнул в грязь, зажимая ладонью рассеченную щеку. По пальцам его текла кровь. Тем не менее он продолжал повторять:

— Что ты делаешь, Петька... Сейчас приедет милиция...

— Заткнись! — заорал Змей. — Заткнись, если не хочешь, чтобы я пристрелил тебя! Заткнись, понял?

Профессор тронул его за локоть:

— Успокойся, Змей. Все нормально.

— Точно, корифан, — поддержал стоящий у соседней машины Пастор. — Хрен с ним, с этим чучелом. Потом разберешься.

Тяжело дышащий от ярости Петька брезгливо посмотрел на охранника, сплюнул, буркнул:

— Живи пока, пес.

Две секунды — и все было кончено.

Стоящий до сих пор неподвижно человек с пистолетом посмотрел на Андрея Даниловича Супонина и спокойно приказал:

— Встать на колени. Руки на затылок.

Тот и не думал возражать. Рухнул как подкошенный, преданно, по-песьи глядя на незнакомца. Его не пришлось предупреждать о последствиях возможного сопротивления. Для Данилыча власть переменилась. Теперь у него был новый хозяин, способный казнить и миловать. Его власть была выше, чем власть прежнего шефа, а значит, и слушаться нужно лучше, ловить каждый взгляд, жест, выражение лица, чтобы успеть предугадать, выполнить, не прогневить.

Тем временем мужчина поднял висящий на груди мегафон.

— Внимание всем, — сказал он. — Колонна полностью блокирована. Дальнейший порядок действий будет таков. Те, кто имеет при себе холодное и огнестрельное оружие, достают его — осторожно, двумя пальцами — и бросают на дорогу. Затем снова становятся лицом к машинам, обеими руками упираются в крышу, ноги — на максимальную ширину. На все отводится ровно пятнадцать секунд. Тот, у кого оружие обнаружится после сдачи, будет расстрелян на месте. В случае общего неповиновения мы открываем огонь на поражение. Итак, отсчет начался. Пятнадцать секунд. Четырнадцать. Тринадцать.

Первыми выбросили свое оружие охранники. Затем пришла очередь офицеров. Они озирались, немного затравленно, с легко угадываемым налетом испуга. Их взгляды то и дело натыкались на темные силуэты автоматчиков. Очередной пистолет шлепался в грязь, а его владелец мгновенно поворачивался лицом к машине. Капитан поднял мегафон:

— Собрать оружие!

Соломенноволосый румяный толстяк в потрепанном гражданском костюме, пыхтящий рядом с высоким худощавым бородачом, оглянулся украдкой, через плечо, пробормотал тихо:

— Трахать-то, я надеюсь, они нас не собираются?

Он почувствовал, как ловкие руки ощупали его одежду, пробежали от плеч к ногам.

— Ну вот, началось, — буркнул толстяк.

— Молчать, — раздалось за спиной.

— Уже молчу, — отреагировал тот. — Я всю жизнь молчу. Это другие разговаривают.

Под затылок ему уперся ствол автомата, и напряженный голос зло произнес:

— Ты что, урод, русского языка не понимаешь?

— Понимаю.

— Тогда закрой хлебало.

— Уже закрыл.

Генерал все еще пытался сохранить хорошую мину при откровенно плохой игре. Александр Евгеньевич гордо отклячивал зад и прямил спину, давая понять всем: «Не корысти ради стою я тут, по-бл...и растопырив ноги, а лишь подчиняясь подлой вражеской воле...», крутил головой, пытаясь отыскать взглядом главного. Не приходилось сомневаться — это был тот самый, с мегафоном. Только вот где он сейчас? Генерал повернулся и сразу заметил того, кого искал. Капитан шел вдоль колонны, отдавая приказания и время от времени посматривая на часы.

Александр Евгеньевич крикнул громко, стараясь, чтобы в голосе не прозвучало и капли того страха, который похабно буйствовал сейчас в его генеральской груди:

— Эй, вы, с мегафоном!

Капитан остановился, обернулся удивленно, коснулся пальцем груди, словно спрашивая: «Это вы мне?»

— Вы, вы! Я к вам обращаюсь! — с ноткой надменности продолжал кричать генерал. Остальные заложники начали оглядываться на него, и от этого у Александра Евгеньевича приятно защекотало в носу. — Подойдите!

Капитан подошел к генеральской «Ауди», положил пистолет на крышу машины. Солнечный луч коснулся его глаз. Он сморщился, словно от приступа зубной боли, и торопливо опустил голову так, чтобы козырек кепки заслонял лицо. Облокотившись о дверцу, поинтересовался глуховато и без всякого интереса:

— Вы что-то хотели мне сказать?

— Судя по всему, вы главарь всей этой шайки...

— Не главарь, а командир, и не шайки, а боевого подразделения, — равнодушно пояснил капитан.

— Нет, именно шайки! Я хотел бы знать, что происходит.

— Это совершенно не обязательно.

— Разговаривайте со мной соответственно! Вам известно, кто я такой? — прежним тоном продолжал Александр Евгеньевич.

— Александр, Евгеньевич Якушев, один из многочисленных замов министра обороны. Еще какие-ни- будь вопросы?

— Вы хоть представляете себе последствия этого... этого вопиющего преступления? Вас всех посадят в тюрьму!

— А мы-то думали, на толчок, — засмеялся стоящий за спиной генерала Кокс. Налетчики — те, кто слышал, — засмеялись тоже. Остальные начали переспрашивать.

Капитан посмотрел на них, и смех моментально смолк.

— Александр Евгеньевич, смею вас заверить, происходящее сейчас — не самое противозаконное из того, что мы запланировали на сегодня, — капитан повернулся и оглядел строй. — Теперь вы и все эти люди — наши заложники, гарантирующие безопасность моего подразделения, выполняющего боевую задачу в соответствии с приказом непосредственного начальства.

— Какую боевую задачу? — растерялся Александр Евгеньевич. — Что вы несете?

— Обычную боевую задачу, — повторил капитан. Вам что, неизвестно, что такое боевая задача? Впрочем, вы скорее всего плохо представляете себе войну вообще и открытое противостояние в частности.

— Какая война? — теряясь еще больше, спросил генерал. — Никакой войны нет.

— Вас плохо информировали, — возразил капитан и посмотрел на часы. — К сожалению, время, которое я мог потратить на беседу с вами, истекло. — Он взял пистолет, сделал шаг от машины, но повернулся и добавил: — Совет: будьте послушны. Поверьте, если моим людям придется пристрелить вас, они нажмут на курок без малейших колебаний. Эти парни вас ненавидят. Я, кстати, тоже. — Он пошел вдоль ряда машин, командуя на ходу: — Кофры и заложников в грузовик. У нас осталось мало времени. .

А генерал растерянно смотрел ему вслед. Постепенно до него доходил смысл сказанного. Его ненавидят! Это же почти смерть. Случись что — и он умрет первым. Господи, надо же случиться такому! И именно с ним. За что?

Капитан остановился в центре колонны, наблюдая, как солдаты отводят заложников в кузов грузовика. Подняв рацию, спросил:

— Дозор, что у вас?

— Чисто, товарищ капитан. Никаких признаков активности.

— Хорошо. Подтягивайся, мы отходим.

— Есть.

Женя появился через полминуты. К этому времени пленники уже сгрудились в дальнем конце кузова, опустились на колени, сцепив поднятые руки на затылке. Март присматривал за заложниками, остальные доставали из недр броневика стальные кофры и перегружали их в рефрижератор. Словно трудолюбивые муравьи, солдаты сновали от «Ивеко» к «МАЗу» и обратно. Дозорный Женя тоже не стал стоять в стороне, а занялся делом: принялся менять номера. Вместо прежних, гражданских, навесил военные, с двумя буквами аббревиатуры. На обе дверцы кабины наклеил заранее приготовленный российский триколор в виде щита с двумя буквами — «ВС».

Погрузку закончили за шесть минут. Солдаты забрались в рефрижератор, и красавец сержант опечатал дверь. На случай, если грузовик остановит ВАИ, у капитана имелись настоящие «липовые» накладные на груз. А ВАИ, как известно, не ГАИ, кузова не проверяет.

«МАЗ» тронулся в обратный путь.

На дороге осталась только вереница брошенных, не нужных теперь «Волг», иномарок, «Газель» и броневик с выбитыми пуленепробиваемыми стеклами.

10:38. Там же

Продуктовый склад дивизиона находился совсем рядом. Минут пятнадцать езды по основной дороге. Игорь предъявил дежурному по КПП путевой лист и, пока звонил в штаб, отбивал по рулевой колонке ритм рэповой песенки, услышанной вчера по «ящику». У него не было повода жаловаться на судьбу. Неплохо устроился. При столовке. Всегда жрачка есть. Хлеборез Витек, здоровый, как буйвол, по-крестьянски мощный сержант-второгодок, «поддержку» дает.

А Игорь ему маслице, хлебушек ручного замеса. Пацаны в дивизионе для себя пекут, стараются, ну и про корешей не забывают. Мясцо вместе «налево», картофанчик. В том же Алферове берут охотно, хоть и по дешевке норовят, падлы. А хлебопекам Игорек через своих покровителей пару раз увольнилки устраивал. Тут с этим строго, так что оценили по достоинству. Хорошие мужики его покровители. Как говаривала бабуля, дай им бог здоровья. Местечко нашли, с должностью подсобили. И тут помогают, коли нужда есть.

Здорово все-таки. Не то что у некоторых пацанов со двора. Одни в грязище под танками валяются, другие эту же грязищу в пехоте месят. И голодуха страшная. Это он все из писем знает. И пишет в ответ охотно, потому как не жизнь у него, а лафа сплошная. Пусть завидуют. Во дворе он у них в «шестерках» бегал, а теперь они на его житуху слюни глотают. И правильно. Но то ли еще будет. Дальше, по словам офицеров, его ждали такие перспективы — голова кругом. И все из-за чего? Из-за того, что момент поймал. На работенку кайфовую подписался. Ну, не поспишь три ночи. Сделаешь ездку-другую в «командировку», десяток «теляток» привезешь. На следующую ночь, а то и через одну, вывезешь. И всего делов. Так ведь не каждый же день, а раз в два-три месяца. Да и интересно на мир посмотреть. И платят цивильно. Как настоящему командированному. Главное, предупредили: держи язык на замке. А он что? Он завсегда пожалуйста. Он понимает. Потому-то и выбрали именно его, а не кого-то там еще. Хотя и не доверяли поначалу. Первый-то рейс он порожняком сгонял, понял. Присматривались к нему, видать. Не трепанет ли. А он не дурак. Где был? А в командировку на армейские склады подписался. Хочешь — верь, хочешь — нет.

Зато второй и третий раз точно вез. «Мычали» в кузове «телята». Он слышал, когда пос...ть останавливался. Ночь ведь. Тихо. Слышно все, как у себя в квартире. Правда, и тогда ничего никому не сказал. Болтанешь так — и самому недолго следом за «телятами» отправиться.

Игорь представил, что на его месте мог оказаться любой из дворовых пацанов, а он, Игорь, чистил бы в войсках параши да подшивал, как последний «чмош-ник», подворотнички «дедам», и аж зажмурился. Подшивал бы, куда бы делся.

Подошел дежурный — тоже второгодок, — хлопнул по дверце ладонью, сунул в окошко накладную:

— Алло, спишь, что ли, чижара? Проезжай.

Игорь усмехнулся. Не любят его тут, не любят. Но не схамил «дедок», сдержался. Знает, в случае чего — с хлеборезом Витюшей придется дело иметь. Да и за «дэпэ» их «молодые» прибегут еще не раз. А он, Игорек, шепнет Витьку, чтобы не давал. «Молодым»-то, конечно, могут и морду набить, но голодным-то самим придется сидеть.

Подождал Игорек, пока ворота откроются, нажал на газ, выкатился за пределы части. Порулил, напевая все тот же рэп. От полноты чувств даже окно открыл.

Миновал шлагбаум, помахал часовому. Тот не отреагировал. Дрых, падла, на посту. На повороте притормозил и... увидел колонну машин, грузовик рядом. «МАЗ». И человек со странной винтовкой. Или, может, это автомат был. Игорек таких даже на картинках не видел.

Затряслись ручки. Заходили ходуном пальцы. И тут до него донесся свист. Игорек медленно повернул голову и заметил человека, стоящего за кустами. Тот тоже держал диковинный автомат, но только с оптическим прицелом. Громадным, как телескоп. Человек махнул Игорю рукой. Можешь возвращаться. Игорек кивнул. Понял, мол, не дурак. Уже в пути. Уцепился за рукоять переключателя скоростей, перебросил на заднюю и дал полный газ.

10:47. Лубянская площадь

Телефон заверещал резко и громко, как истеричка при виде мыши. Звонок застал Беклемешева в крайне странной позе: стоящим на четвереньках перед служебным столом. Майор разбирался в хламе, оставшемся после предшественника. Того самого, из варягов. Нервные трели, словно пули, рикошетили от стен, требуя от хозяина кабинета немедленно вскочить, вытянуться по стойке «смирно» и рявкнуть истошно: «Майор имярек по вашему приказу к труду и обороне...» Ну и так далее.

Беклемешев, не сумев подавить в себе этот инстинкт, честно попытался выпрямиться, но ударился затылком о крышку стола и едва не рухнул без чувств.

В общем, бравой гусарской красоты не получилось. Зажимая ладонью гудящий затылок, Беклемешев снял трубку и, сморщившись, ответил:

— Майор Беклемешев. Слушаю.

Удивился про себя. Не оговорился ведь, не сказал: «Капитан Беклемешев». Быстро усвоил, быстро.

— Майор? Это Чесноков. Как на новом месте, Зиновий Ефимович?

Полковник Чесноков уже полгода занимал должность начальника отдела. Вместо Рощенкова, погибшего в той же передряге, что и Котов.

— Спасибо, нормально, — соврал Беклемешев, потирая затылок. «Похоже, будет шишка», — решил он. — Осваиваюсь помаленьку.

— Это хорошо. — Чесноков отчего-то вздохнул. — Слушай, майор, тут такое дело... Не хотелось тебя сегодня дергать, но, сам понимаешь, человек предполагает, а начальство располагает. Короче, возьми пару ребят и поезжайте в Алферове. Знаешь, где это?

— Алферово? Нет, не знаю.

— Северо-западное направление. Короче, водитель в курсе.

— А что случилось-то хоть? — спросил Беклемешев, оглядываясь в поисках ручки: водитель хоть и в курсе, а записать не мешает.

— Тут такое дело, — Чесноков снова замялся. — Ты еще не получил высший допуск, майор?

— Нет пока, — Беклемешева раздражала манера начальства ходить вокруг да около. — А вам нужен человек с высшим?

— Хотелось бы... Могут возникнуть определенные сложности... Ну да ладно. Бог с ним, с допуском.