Михаил Белозеров

Дорога мертвецов

Посвящается сталкерам клуба «Странник».
Глава 1. Беглец

Он даже сразу не понял, что их линчевали. Вначале обстреляли, а потом выдернули тех, кто остался жив, и принялись избивать прикладами – с чувством, с толком, расстановкой, словно получали удовольствие.

Он уже потом сообразил, что пост был фальшивым и что это не современные полицейские, а из той, из прошлой войны, со значками УОА , вооруженные старыми винтовками. Экзекуцией управлял брезгливый эсесовец с тонкими губами, а ему помогали пожилой ефрейтор и два рядовых, вооруженные «шмайсерами».

Его-то ударили всего раза два, но так, что он волчком завертелся на дороге, и только после этого бросился бежать.

– Гляди!.. Гляди!.. – кричали ему в след с удивлением, – як заяц!..

И выстроившись вдоль дороги, стали пачками палить почем зря. Но это только подстегивало его. Едва коснувшись земли, он совершал такой резкий бросок в сторону, что почти летел над землей, вот-вот готовый упасть, что означало бы конец. Но почему-то не падал. Стебли сухой травы стегали его по ногам, пальцы кровоточили, ногти были содраны о камни, но он не замечал боли.

Вначале они стреляли лениво. Немцы даже – поверх головы, полагая, что он не пробежит и двух десятков метров. Но те, кто стреляли прицельно, вначале удивились, а потом их охватил азарт, потому что беглец словно чувствовал их. В тот момент, когда они нажимали на курок, – совершал такой неимоверный зигзаг, что пули ложились в метре от него. Вот тогда-то они и принялись стараться во всю ивановскую, на пари, но только зря тратили патроны. И первый раунд он выиграл.

Тогда они спустились в поле и борзо побежали вслед. Но сразу потеряли то преимущество, которое имели на дорожной насыпи. Кустарник и трава скрадывали беглеца. А метко стрелять на звуки они не умели, да и пули рикошетили от веток.

Эту первую паузу, которую ему подарили, он использовал с лихвой. Не раздумывая, бросился в колючие заросли акации. Прошел сквозь них, как слон сквозь траву, разорвав в клочья джинсовую куртку, но всего лишь расцарапав плечо, и, выскочив на склон крутого оврага, скатился вниз, сломав с полдюжины молодых кленов, а затем в три прыжка преодолел стенку оврага.

Тогда-то они его и заметили, и снова принялись палить, хотя расстояние было большое. Но в тот момент, когда беглец взобрался наверх, закричали:

– Ура!

Потому что беглец упал, и они решили, что подстрелили его. Многие из них тоже сгоряча скатились в овраг. И только оказавшись на дне его, поняли, какой он глубокий и какие крутые у него склоны. Те же, кто предпочли его обежать, только потеряли драгоценное время. А когда все же добрались до того места, где упал беглец, то там никого уже не было, как не было и следов крови.

Тогда полицаи во главе с эсесовцем развернулись в цепь и принялись прочесывать лес по всем правилам облавы.

– Дальше Зоны все равно не уйдет! – говорили они, беззлобно посмеиваясь.

– Куда ж ему деваться! – соглашались другие. – Все одно – Зона!

Это слово они выговаривали с оглядкой, словно речь шла о Боге, которого нельзя было дразнить. Даже немцы, которые с презрением относились к полицаям, при слове Зона вытягивались и щелкали каблуками.

– Шнель, шнель… – лениво командовал эсесовец, поигрывая «вальтером» в руках. – Догоним этого молодца и шкуру спустим. Заставил, стервец, бегать!

Его хромовые сапоги были в грязи. Ромашки оставили на бриджах желтую пыльцу. Да и воротничок кителя взмок. А в остальном этот сухой, лощеный офицер ничуть не изменился, словно пробежка по лесу была для него привычным делом.

К этому времени беглец миновал лес и выскочил на широкое холмистое поле. Если лес, из которого он выбежал, был диким и заросшим – дальше некуда, то лес по ту сторону поля, вообще, был темен и мрачен, с гниющим валежником, ржавыми болотами без кочек и с ручьями, скрытно текущими под папоротниками. Конечно, беглец этого не мог видеть, но ощутил, словно в нем проснулось шестое чувство.

Он не оглянулся, хотя слышал преследователей и знал, что даже если побежит изо всех сил, то все равно не успеет пересечь поле и скрыться в лесу. Не рассуждая ни мгновения, он бросился по прямой к ближайшему холму. Несколько раз он едва не упал, потому что поверхность поля была неровной и под белесо-зеленой травой скрывались промоины и кочки. Над проплешиной холма в небо поднимался столб горячего воздуха. Пахнуло серой, как будто в преисподней.

Беглец почти уже добежал до холма, чтобы укрыть за ним, когда полицаи, наконец, появились из леса и стали стрелять.

«Бух! Бух!» – били винтовки, но как-то вяло, вразнобой. «Шмайсеры» же вообще почему-то молчали. И хотя беглецу снова пришлось бежать зигзагами, он невольно оглянулся: офицер стоял поодаль ото всех и что-то втолковывал своим солдатам. Одни немец побежал по правому флангу, второй – по левому, часть полицаев побежала прямо, а часть осталась стоять у кромки леса и продолжала стрелять, чтобы притормозить беглеца.

– Куда, болван, куда-а-а! – задумчиво произнес офицер, глядя, как, петляя, улепетывает беглец, и в глазах у него промелькнуло любопытство.

– Господин капитан, может быть, подстрелить его в конце концов? – поинтересовался ефрейтор, у которого под носом на загорелом лице белела щеточка седых усов.

– Гоните его на проволоку! – отрезал капитан. – Где и возьмем.

– Там же мины?!

Впрочем, голос у ефрейтора был равнодушен, как у всякого профессионала, исполняющего служебный долг.

– Ну, значит, такова судьба, – пожал плечами капитан и ступил на поле.

Беглецу удалось миновать холм и скрыться за ним. Теперь он мчался по прямой так, что в ушах свистел ветер, и ни разу не оглянулся, чувствуя, что его поджимают с флангов. Он не понял задумки преследователей, а из последних сил пытался добежать до спасительного леса.

Однако все же добежал и не только потому что очень старался, а еще и потому что полицаи почти не стреляли, а если и стреляли, то почему-то в воздух, и уже не бежали, а просто шли, растянувшись дугой и добродушно посмеиваясь. Однако, не дойдя метров ста до леса, остановились и принялись кричать:

– Эй, дурень! Вертайся!

– Мины там… Мины!

– Едрить твою налево! – удивлялись они.

– Вот олух царя небесного?!

Его ждало разочарование, потому что выскочив на перепаханную полосу, он увидел перед собой проволочный забор под напряжением, а за ним еще один, пониже, тоже с проволокой и изоляторами. Казалось, что они даже гудели, как сто тысяч гнезд шершней.

– А ведь уйдет… – произнес ефрейтор, не веря самому себе, и вопросительно посмотрел на капитана.

Капитан пожевал губами, хотел высказаться насчет этих проклятых мин, а потом скомандовал:

– Ну так чего вы стоите?! Стреляйте! Стреляйте!

– Внимание! – крикнул ефрейтор, глядя направо и налево. – Огонь на поражение! Пли!

Как беглец это сделал, он и сам не понял. Если бы он задумался хоть на мгновение, у него бы ничего не вышло. Со стороны это выглядело так, словно он взлетел. На самом деле, он все же один раз коснулся самого нижнего изоляторы. Правда, и этого оказалось более чем достаточно. В следующее мгновение он уже находился по ту сторону первого забора, а затем второго, и скрылся в лесу.

– А ведь он наверняка побил олимпийский рекорд, – удивленно сказал эсэсовец. – Десять метров! Даже арийцы на такое не способны!

– Так точно! – некстати отозвался ефрейтор. – Прошел два ограждения и два минных поля!

Капитан поморщился. Он не любил проигрывать. Надо было сразу застрелить, подумал он.

– Ну так теперь уже ничего не поделаешь. Сходить за ним в Зону, что ли? Не может быть, чтобы он был славянином.

Беглец был так напуган, что бежал, а вернее, брел еще долго, переплыл две протоки, заросшие кувшинками и лилиями, миновал линию столбов с обвисшими проводами и только на твердой, сухой земле упал и силы оставили его.

Если бы он оказался посмелее и вернулся к проволочному забору, то увидел бы, как полицаи во главе с эсесовцем погружались в ближайшую проплешину холма: в столб горячего воздуха шагнул офицер, за ним по одному – солдаты и полицаи, замыкал же строй ефрейтор. Напоследок ефрейтор внимательно посмотрел на темный лес и погрозил кулаком непонятно кому. Столб горячего воздуха пропал, отверстие само собой запечаталось, на месте его осталось лишь желтая, как на вулкане, поверхность.



***

– Эй, паря… – кто-то потряс его за плечо.

– А… – он слабо шевельнулся.

Человек обрадовался:

– Я думал, ты мертвяк, а ты живой.

– Живой… – повторил беглец и попытался сесть, но даже не смог разогнуться.

Страшная боль сковала его, и он схватился за живот.

– Мертвяков здесь навалом, – согласился человек, – а из живых пока только я один.

– Больно… – простонал беглец, – больно…

– Где больно? – наклонился человек.

– В животе…

Тогда человек схватил беглеца в охапку и потащил в дом, который стоял на опушке под сенью леса.

– На-ка, паря, выпей, – сказал он, уложив беглеца на топчан.

Беглец с трудом сделал два глотка и провалился в беспамятство. Однако через некоторое время ему стало легче, он открыл глаза, вытянул ноги и с облегчением вздохнул.

– Ну что, отошел? – спросил круглолицый человек и представился: – Ты не бойся, я лесник.

– Я и не боюсь.

– Зовут меня Семеном Тимофеевичем.

– А меня, Костя Сабуров, – произнес беглец.

Он сразу поверил человеку, потому пахло в избе по-особому – свежо, а по углам весели пучки трав. Знахарь, решил Костя.

– Ну слава богу, что не черный сталкер! Вот и познакомились, – добродушно кивнул Семен Тимофеевич. – Давай-ка, еще выпей, но всю кружку до дна залпом.

Был он в мягкой, клетчатой рубахе и безрукавке на меху. Типичный лесной дед, крепкий, как дуб. Отшельник, только стриженный под армейца. На висках – седина.

Памятуя, что первый раз помогло, Костя проглотил жидкость, похожую на кефир, и через мгновение ему вообще стало хорошо, тяжесть и боль отступили, хоть танцуй. Он снова провалился в странное состояние небытия, но вскоре очнулся и даже попытался встать.

– Лежи, лежи, – предупредил Семен Тимофеевич, возясь с русской печью, и почему-то поставил перед топчаном таз из-под рукомойника, – сейчас тебя тошнить будет.

И действительно, не успел он произнести фразу, как Костю вырвало.

– Что это? – стонал он, качаясь над тазом.

В нем, среди сгустков крови копошились какие-то червяки. Косте показалось, что они с удовольствием пожирали эти самые сгустки крови.

– Это твое спасение, – пояснил Семен Тимофеевич. – А теперь ложись и спи.

– А что у меня было? – спросил Костя.

– Кровотечение, паря. Кровотечение в животе.

– А что это за червячки?

– Это все Зона. Считай, что она тебе помогла.

Зона, с теплотой подумал Костя Сабуров, не успев удивиться и принимая происходящее как должное или как продолжение событий с немцами. Та самая. Таинственная и загадочная. Я и не мечтал в нее попадать.

– Откуда ты такой? – спросил Семен Тимофеевич.

Сквозь наваливающийся сон, Костя пробормотал:

– Тележурналист… из Москвы… «Рен-тиви»…

– Ишь ты? – удивился Семен Тимофеевич. – Ну спи, спи, – и укрыл его рукодельным одеялом из разноцветных лоскутков. – Х-х-х… журналист… «Рен-тиви»… а я думал, черный сталкер… Бывает же…

Потом он поставил вариться картошку, сходил на огород за овощами. И все поглядывал в окно, явно кого-то ожидая.



***

Его разбудили громкие голоса и шаги.

– Ну что скажешь? – говорил кто-то уверенно, как обычно говорят командиры крупных соединений, люди, обладающие харизмой.

– Так-к-к… чего?.. – осуждающе хмыкнул Семен Тимофеевич, – я вас ведь третью неделю жду. – Все гляделки выглядел, – и кивнул в сторону окна.

– Не могли мы раньше. Понимаешь? Дела были, отец, дела…

– Все, – развел руками Семен Тимофеевич, – ситуация изменилась.

– Что значит, все? – спросил все тот же человек, усаживаясь на лавку, которая тяжело заскрипела под ним.

– Я туда давеча хаживал, – словно извиняясь, вздохнул Семен Тимофеевич, – закрылась Дыра, Калита. Закрылась.

Он так и сказал: Дыра! Костя сразу понял, что о таком говорят только с придыханием и с заглавной буквы, и никак по-другому.

Он лежал за печкой, в закутке, за ситцевой занавеской. На ее поверхности отражались тени нескольких высоких и плечистых людей, которые, рассаживаясь вокруг стола, бряцали оружием, топали сапогами и громогласно разговаривали. Травили анекдоты – в основном о хитром черном сталкере, который выходил сухим из воды из любой ситуации. В ходу были выражения «ложка черного сталкера», «знак черного сталкера», «фляжка черного сталкера».

– Ну что, давай тогда карту?! – предложил Калита.

– Сейчас, – отозвался Семен Тимофеевич.

– А кто у тебя здесь? – спросил кто-то и отдернул занавеску. – «Турист»?

Костя невольно приподнялся. Вошедшие уставились на него так, словно он был инопланетянином. В избе повисла тишина.

– Журналист, – ответил Семен Тимофеевич так, словно нашел не человека, а щенка. – На болоте лежал.

– Я же говорю, «турист», – бросил кто-то.

– Так это из-за тебя сегодня сыр-бор? – спросил Калита, с любопытством глядя на Костю. – Все КПП на уши поставлены. БЛА запустили. Нам на хвост упали. Едва ушли.

Рядом с ним на столе возвышался зеленый шлем с зеленоватым забралом. А сам он был в мягкой броне типа «булат». Такую броню Костя видел всего один раз на закрытой выставке в Туле. Было это полгода назад, тогда эта броня считалась экспериментальной. Теперь она будто бы пошла в войска. Остальные были одеты кто во что: двое – в кевлар, усиленный стальными пластинами, один – в зеленый траварон, другой – в аромидную форму, еще один – в простую армейскую камуфляжку. И вооружение серьезное: от «калашей» всех типов с подствольниками и без них, до одного девятимиллиметрового «винтореза», ручного пулемета ПКМ, кассетного гранатомета РГ-6 и шести «мух», небрежно сваленных в угол. А рядом с самым здоровым – Куоркисом – стоял, прислоненный к стенке, еще один гранатомет, но побольше – РПГ-27. У печи горой были сложены рюкзаки – с ковриками, спальниками и накомарниками.

– Наверное, – согласился Костя и осторожно сел на топчане, прислушиваясь к себе.

Самое удивительное заключалось в том, что тело совершенно не болело. Ну разве что ступня правой ноги, которую он подвывихнул. А вот в голове еще звенело. Но это от слабости. Костя невольно посмотрел, что накрыто на столе, и облизнулся.

– Кто за тобой бегал? – шесть пар глаз вопросительно уставились на него.

Костя хотел рассказать – что фашисты из прошлого, а потом решил, что это дико прозвучит. Ведь такого не могло быть. Ведь если бы люди приходили из прошлого, то такой факт был бы давно зафиксирован наукой, и все такое. А уж их брат телевизионщик обязательно раструбил бы на весь мир. Поэтому говорить о фашистах из прошлого нельзя было ни при каких обстоятельствах.

– Бандюги какие-нибудь из прошлого? – словно угадал Калита.

– Ну говори! Говори! – подтолкнул кто-то в бок.

– Что-то вроде этого, – смущенно пробормотал Костя.

– Нет, так парень, не пойдет, – заверил его Калита. – Иди сюда и расскажи подробно, но без фанатизма.

Пришлось Косте сесть за стол и подробно рассказать, что с ним произошло. Между делом он съел пару картошин и пучок сладкого лука. Такого лука он прежде не ел. А еще смолол здоровенную краюху сытного домашнего хлеба, но самое главное – выпил чарку водки, и его немного развезло. Концовку он только скомкал. Не стал говорить, как через два забора перепрыгнул. А о том, что через минные поля прошел, он даже и не догадывался. Но его с недоверием спросили:

– А через минные поля ты что, перелетел?

– Через какие поля? – удивился Костя и покраснел.

– По обе стороны заборов на расстоянии метров пятидесяти все заминировано, – объяснили ему со сдержанной доброжелательностью.

– Я не знаю… – упавшим голосом ответил Костя, – я просто бежал, и все.

Он с детства испытывал дискомфорт, когда взрослые ему не верили. А когда объяснялся с любимой девушкой Ирой, вообще можно сказать, пережил шок, потому что она не восприняла его слова всерьез. Несерьезным был Костя Сабуров человеком. Это все признавали. Он и теперь больше всего боялся, что ему не поверят.

– Ну, считай, что тебе повезло, – резюмировал Калита.

– Почему? – спросил Костя, вздохнув с облегчением.

– Последний раз немцы сюда забредали, знаешь когда?

– Когда? – наивно спросил Костя.

– В сорок втором!

Все засмеялись, глядя на его растерянное лицо.

– А если серьезно, если появились, то, значит, заинтересовались Дырой. Слышь, Леонид?

– Да слышу, слышу, – отозвался Куоркис.

Костя выпучил глаза. В башке у него заклинило. Он никак не мог до конца поверить в то, о чем они говорили. Не учили его этому никогда и нигде, к тому же он свято верил во все теории Эйнштейна, в «большой взрыв», энтропию и Дарвина.

– Здесь много, кто ходит, – объяснил кто-то из бойцов, кажется, тот, кого Калита пару раз назвал Дубасовым.

– Например, черный сталкер! – хохотнул кто-то из молодых. – А селедка есть?

– Какая, к черту, в Зоне селедка?! Обойдешься без селедки.

– Селедка в Зоне дефицит, – сказал Семен Тимофеевич.

– А кто такой черный сталкер?

– Кто такой черный сталкер? – переспросил Калита. – Хм… Никто его не видел, понимаешь. Говорят, он ходит по Зоне без оружия. Ничего и никого не боится.

– А еще хитер, как бес! – подсказал молодой сталкер.

– Как теща! – хохотнул кто-то.

– А еще он вечен, – сказал Калита. – Вроде бы из новой формации людей.

– Вот он один хабар и таскает, – сказал Дубасов. – Ему одному и везет.

– А почему «черный»? – спросил Костя.

– Да потому что Дыра дает такой загар.

– Так он что, в Дыру ходит?

– А куда еще?! – удивился Дубасов. – Знаешь, какой там товар?!

– А еще потому что работает исключительно на черный рынок.

– Говорят, у него дворец на Гавайях, но он любит наш климат.

– Патриот, что ли?

– Да что-то вроде этого.

– Какой, к черту, патриот?! Просто привык парень к холодному климату, его на юга и не тянет.

– Нет, он патриот!

– Да иди ты в пень!

– А я говорю, что патриот!

– Немцы могли тебя запросто убить, могли и с собой забрать в какой-нибудь концлагерь, – не обращая внимания на перепалку, сказал Калита.

– Запросто! – подтвердил Куоркис. – Я их знаю! Пару раз сталкивались.

– Кстати, будешь писать, не забудь, что меня зовут Калитин Андрей Павлович. Старший механик Чернобыльской АЭС.

– Это ж было черти когда! – вырвалось у Кости.

– Не так уж и давно, – сдержано ответил Калита. – Но с тех пор вот маюсь.

– Да мы все маемся, – засмеялись сидящие за столом.

Была в их словах какая-то грустинка. И даже не грустинка, а покорность перед обстоятельствами. Только Костя Сабуров ничего не понял. Не было у него опыта по этой части.

– А ты думаешь, почему мы все такие молодые? – спросил вертолетчик Сергей Чачич, единственный старше всех, кроме Семена Тимофеевича. – Мы старые! Это Зона нас оставила навечно молодыми.

Костя покосился на его товарищей. Были они все как на подбор, плечистые и высокие – качки. Сытые и упитанные. Шутят, что ли? – подумал он. Точно шутят, потому что, например, у крайнего справа то ли по фамилии, то ли по кличке Мамыра даже юношеский румянец на щеках. И лет ему было, как и Косте, от силы двадцать одни, не больше.

– А мы все мутанты, – шутливо сказал с противоположного края стола Дубасов, спасатель из Изюма с обожженным лицом.

И все засмеялись – весло и беспечно, словно не сидели в самом жутком месте на Земле – в Зоне. Так могли смеяться только бывалые люди – сталкеры.

– Не бери в голову, – посоветовал большой Куоркис, технолог четвертой реактора, – сталкеры мы, сталкеры. А все сталкеры – братья!

– Так бы и сказали… – смущенно пробормотал Костя, списывая разговоры о пришельцах на байки, и отправился на топчан досыпать, тем более что его все же сморило.

– Ну, давай, Семен Тимофеевич, карту, что ли, – сказал Калита, – помозгуем.



***

Он проснулся рывком. Странный, жуткий крик стоял в ушах – вроде бы одновременно во сне, в избе и снаружи.

Занавеска была отдернута, и на фоне окон, в которые падал лунный свет, двигалась человеческая тень. Потом он услышал шепот Калиты:

– Венгловский! Трое с пулеметом на чердак и сигайте на ту сторону!

Послышался звук оружия и мягкие, почти кошачьи шаги, совсем не похожие на те, когда компания ввалилась в дом. Действительно, сталкеры, убедился Костя.

Венгловский – бывший боксер, Андрей Дубасов и вертолетчик Сергей Чачич бесшумно удалились на чердак.

– Остальные приготовьтесь!

– Мы готовы!

– Эй, а его?..

– Кого?

– Ну, его?..

– Журналиста, что ли?

– Костя, спишь? – тревожно спросил Семен Тимофеевич.

Из темноты приблизилась тень.

– Нет… – ответил он.

Его трясло, как лихорадке. А зубы просто разламывались от боли, словно перед экзаменами. У Кости был друг, на которого перед экзаменами нападала медвежья болезнь, поэтому за два дня до экзаменов он ничего не ел, иначе бы ему вместо экзаменов сидеть на стульчаке в туалете. Этим и спасался. Костя же отделывался зубами.

– На… – Семен Тимофеевич сунул ему в руки что-то мягкое.

В этот момент перед домом взорвалась граната. Дождем посыпались стекла, и началась стрельба. Застрочил пулемет. Грохнуло еще и еще. А потом дом зашатался. Комнату заволокло дымом. И человек закричал на высокой ноте. Он кричал так, словно ему пилили ногу. Вот это крик и слышал Костя, только на две минуты раньше.

Он куда-то побежал, прыгнул, развернулся от боли на одной ноге. Только бы не упасть, только бы не упасть, лихорадочно стучало в мозгах. На голову сыпались обломки. Потом так грохнуло справа, что его швырнуло в траву, и он покатился по склону, прижимая к себе то, что дал ему Семен Тимофеевич.

Человек перестал кричать, и наступила тишина. Где-то вдалеке ухнул филин. Луна выглянула из-за тучи. Ели стояли, как на театральных декорациях. Пару минут, которые показались вечностью, Костя лежал и мало что соображал. Потом раздался голос Калиты:

– Все живы?! Уходим!

Мимо пронесся Жора Мамыра, за ним в кевларе непонятно кто. Костя пристроился следом. Они бежали по сырой траве. Справа тянуло прохладой, и чувствовалась река, и только тогда Костя сообразил, что Семен Тимофеевич сунул ему телогрейку. Он влез в нее и сразу почувствовал, какая она теплая, удобная и уютная, словно сшита под заказ.

Костю подмывало спросить, что это было и кто орал, но в темном лесу это было не до разговоров, и он все бежал и бежал за какой-то тенью, пока не ткнулся в нее со всего маху.

– О, бля! – сказала тень и оказалась Венгловским, который, кроме своего рюкзака, тащил гранатомет РГ-6, «муху», АКМС и кучу гранат в лифчике и подсумках.

Косте вначале стало стыдно, а потом он спросил:

– Послушайте, а кто это орал?

– Да, похоже, твои знакомые в «ведьмин студень» влезли.

– Немцы, что ли? – удивился Костя.

– А то кто еще? – усмехнулся Венгловский. – На вот, возьми, а то оружия, поди, нет?

– Нет, – признался Костя и взял.

Это оказалась винтовка СВТ-40 и парусиновый ремень с двумя патронташами. Тогда он понял, что винтовка досталась ему от полицаев, быть может, от того из них, кто влез в «ведьмин студень». До недавнего времени никто не знал, что это такое. Вначале думали, что ракетное топливо инопланетян, потом – что джем из их банки. А оказалось, что «зеркальная материя», то бишь «черная материя». Ее и проанализировать толком не могли, пока не придумали контейнеры для перевозки, хранилище, пока не возвели европейский коллайдер. Правда, потом его ремонтировали полтора года, но это уже детали. За пятьдесят с лишним лет после первого описания Зоны, которое дали братья Стругацкие, ничего не изменилось. Да, классифицировали, да, составили банк данных. Но едва ли смогли постичь больше одного процента находок. Даже «пустышку» не освоили, не говоря о прочей мелочевке. А каждый год появлялось что-то новое. И в разных Зонах – свое. Поэтому за Зоны шла негласная борьба. А за Тунгусскую – даже случилась «локальная война», потому что там нашли «планшетники». А это уже было очень серьезно. «Планшетник» давал возможность колонизировать планеты. Любые планеты. Даже те, которые нельзя было разглядеть в телескоп «Хаббл» и о которых никто ничего не знал. Отпадала надобность в дорогостоящей технике, даже в предварительной разведке роботами. Для страны, которая владела подобной технологией, это было гигантским скачком вперед. Зато в Чернобыльской Зоне нежданно-негаданно открылась Дыра. Именно Дыра, а не Выбросы, которые происходили с пугающей регулярностью. Люди стали пропадать пачками, возникли новые аномалии, и повеяло катастрофой всепланетного масштаба. Поэтому были созданы МСКЗ под эгидой ООН. МСКЗ закрыли Зону и допускали в нее исключительно одних военных и ученых из засекреченных институтов. Естественно, что на российской территории силы МСКЗ были представлены российскими войсками.

Все это, как молния, пронеслось в голове у Кости Сабурова. Этому его учили еще в Московском государственном университете.

Вдруг над Зоной раздались чарующие звуки. Казалось, они возникают ото всюду и разносятся, как шум ниагарского водопада, на много и много километров окрест.

– Что это? – застыл Костя.

– Боишься? – спросил Жора Мамыра, сам клацая зубами.

– Как тебе сказать… – начал Костя.

– Правильно, – перебил его Жора, – я тоже сначала боялся.

На самом деле, Костя не боялся, он просто ничего не понимал. И вообще, даже не знал, куда и зачем они идут, словно играл в страшно увлекательные игры под названием «Авто Зона», «Чистое небо» и прочее. Он говорил себе: настанет время – и я хоть что-то начну соображать в этой жизни. Но время все не наставало и не наставало, и девушки посмеивались над Костей Сабуровым. Отсюда выросли все его неприятности.

– Андрей, кто это поет? – Костя догнал Дубасова.

– Сирены Зоны. «Кудзу» – поющие улитки. «Кудзу» невозможно вынесли из Зоны. Многие пытались. Но ни у кого ничего не вышло.

– Почему? – не отставал Костя.

– Потому что чем дальше уносишь ее от центра Зоны, тем тише она поет и тем больше сворачивается в саму себя, пока от нее ничего не остается.

– Как же так? – удивился Костя. – Ничего не остается?

– Нет, почему, остается!

– А что?

– Пустота!

– Ого! – восхищенно сказал Костя. – А что еще есть?

– А что тебя интересует?

– В смысле, что-нибудь новенькое?

– Из новенького – «хонки» – от японского слова «дух», проявляется как классический полтергейст, но не земных, а инопланетных образов.

– А что в них странного?

Дубасов терпеливо вздохнул:

– А это на кого нарвешься, смотря какой дух на тебя выйдет. Можно и от страха умереть.

– А-а-а… – понял Костя и больше приставать к Андрею не стал.

Действительно, думал он, явится монстр, которого ты в глаза не видел. Что будешь делать?

Они выскочили на асфальтированную дорогу. Погони не было. Немцы зря не рисковали. Да и получил они крепко по зубам. Особенно когда грохнула «муха», с гордостью думал Костя. За перелеском разгорался пожар. Семен Тимофеевич, которого нарядили в зеленый траварон, все оглядывался и жалостливо вздыхал.

– Плюнь, Семен Тимофеевич, – увещевал его Калита. – Мы тебе новый дом построим.

Когда сталкеры надевали шлемы, то общались по закрытой радиосвязи, и Костя их не слышал.

– Как же, построите! – в сердцах отозвался Семен Тимофеевич. – Вы даже крышу не могли отремонтировать. А я просил дважды.

– Так это же «грибница» виновата?!

– «Грибница» «грибницей», а внимание?

– Тихо! – вдруг скомандовал Дубасов, который шел первым.

Он продублировал команду рукой, и в темноте ее хорошо было заметно – она светилась зеленоватым светом.

За кромкой леса виднелись река и мост. Дорога перед ними изгибалась, как змея.

– Плохой мост, – выдохнул Жора все свои страхи.

– Почему? – удивился Костя.

– Одних пропускает, а других нет. Тебя точно не пропустит.

– Хорошо, пойду другим путем.

Жора хмыкнул. Он чувствовал Костину неуверенность и пользовался этим.

– А вообще, мы посмотрим, – упрямо сказал Костя, – может, тебя не пропустит, а меня пропустит.

Жора Мамыра снова хмыкнул и добавил гордо:

– Меня уже два раза пропускало: туда и назад. Я ей нравлюсь.

– Кому? – уточнил Костя.

– Ну той… у моста… – неопределенно ответил Жора.

Голос его, измененный электроникой, немного глухо доносился из-под шлема.

– Одни загадки, – сказал Костя и хотел расспросить подробнее, он его позвали.

– Сейчас накажу за болтовню! – услышал он голос Калиты. – Эй, журналист!

И побежал на зов. А когда миновал Венгловского, ему показалось, что тот его перекрестил.

– Что? – он очутился рядом с Калитой и Дубасовым.

Оба рассматривали мост через ночную оптику.

– Или мне показалось, или действительно «Великая тень»… – сказал Дубасов, а при приближении Кости замолк, нехорошо покривившись, словно у него болели зубы.

– Вот что, – сказал Калита, – подойдешь к мосту посмотришь, что там, но без фанатизма. Если кто-то или что-то есть, просто необычное, махнешь рукой.

– Хорошо, – согласился Костя.

До моста всего было метров сто. Сереющая дорога, изогнувшись, выбегала к нему. Чего бояться? – подумал Костя. Дойду, погляжу, как в миссии, и вернусь назад. Мне всю жизнь везет, а игры, даже самого сложного уровня, я с первого раза прохожу до конца без дублей. Повезет и сейчас. Через секунду он уже думал наоборот. Вот послали на заклание, как кутенка. А если сбегу? Лес темный. Отсижусь под кустом. А утром явлюсь на КПП номер три. Собственно, к этому КПП номер три мы и ехали. Обычная дежурная съемка на фоне обихоженной территории, где чудеса бывают только под новый год. Интервью с дежурным офицером. Обед с наркомовскими. Все чин-чином. Все по уставу. Хотя я давно испытываю скуку от таких заданий. Другое дело Зона, в которую официально доступ закрыт. Такой шанс выпадает раз в жизни. Глупо было бы отказываться от удачи. Иные спят и видят, как попасть сюда, а меня, считай, судьба забросила. Чего мы, немцев в кино не видели?

Костя тут же передумал сигать в кусты. Куда интереснее было посмотреть, что делается за поворотом. Жаль, только камеры с собой нет. Камера осталась в расстрелянной машине.

На дороге что-то фосфоресцировало зеленым светом. Словно краску пролили или корова лепешку уронила. Может, это и есть «ведьмин студень». Только дурак влезет, да и то если сильно напьется, думал Костя, обходя светящуюся зеленоватым пламенем лепешку. Винтовка ему только мешала, и он неумело тащил ее, как лопату. Однако умудрился клацнуть затвором, загнать патрон в патронник – так, на всякий случай.

– Все… конец парню… – выдохнул Андрей Дубасов. – Сейчас оторвет башку!

– Типун тебе не язык, – отозвался Калита, с любопытством наблюдая за журналистом.

– Лучше бы я за него пошел, – вмешался Семен Тимофеевич.

Калита недовольно покосился: мол, где твое место? Но ответил:

– Отец, ты нам живым нужен. А новичок, похоже, везунчик. За одно и проверим.

– Хороши твои проверки, – ворчал Семен Тимофеевич. – Угробишь человека ни за что ни про что. Как тебя только совесть не мучает?!

– Совесть меня, конечно, мучает, Семен Тимофеевич. Но расклад такой – у нас бы командиров не хватило, если бы они все вместо подчиненных лезли в реакторы или другие опасные места. Подлодки бы утонули, самолеты бы не летали, а Афган мы просрали бы сразу же.

– Ну и что и слазил бы, – ворчал Семен Тимофеевич. – Ты у нас заговоренный.

Разговор шел о том, что впервые Дыра открылась во время катастрофы, и единственный, кто впервые ее увидел, был Калитин Андрей Павлович, старший механик ЧАЭС, полжизни положивший на то, чтобы увидеть ее второй раз. Дыра открывалась еще несколько раз, но непредсказуемо. Иногда не открывалась несколько лет, а потом – за день раз двадцать. Поэтому никто не мог этим воспользоваться. А может, кто-то и пользовался, только об этом не знали. Немцы, например?

– Все, отец, некогда! – отрезал Калита. – Отойди от греха подальше. Юра! Венгловский! Забери Семена Тимофеевича, ты за него отвечаешь головой.

– Иди ты, знаешь куда! – обиделся Семен Тимофеевич.

– Ладно… ладно… батя. Ну что ты?! – оправдывался Калита. – Ей богу?! Ну не время сейчас, не время…

Из темноты выплыла массивная фигура:

– Пойдем, отец…

– Да я сам! – вырвал Семен Тимофеевич руку. – Тоже мне начальники! Решаете, кому жить, а кому умирать!

В этот момент Костя Сабуров подошел к мосту.

– Куда… куда он прет?! – вырвалось у Дубасова. – Надо перебежками! Перебежками! Ох! И не торчать, как три тополя на Плющихе! О боже!

– А ты пойти, поучи его! – зло сказал Калита. – Все равно он смертник, раз сюда попал.

Ну да, подумал Дубасов и произнес с сарказмом: