Она в испуге открыла глаза и увидела, что Давид стоит около нее. Он впервые надел израильскую военную форму. Иордана улыбнулась, откинулась на подушку, а он опустился на колени рядом с кроватью и принялся гладить ее огненно-рыжие волосы.

— Я целый час смотрю на тебя, — сказал он. — Ты очень хороша во сне.

— Шалом, майор Бен Ами, — прошептала она.

— Уже поздно, дорогая. Мне пора.

— Сейчас оденусь.

— А зачем тебе идти со мной? Лучше я один.

Сердце Иорданы на мгновение остановилось Она хотела схватить его за руку, но совладала с собой и лишь улыбнулась:

— Конечно, милый.

— Иордана… любовь моя!

— Шалом, Давид. Тебе пора.

Иордана отвернулась к стене. Давид поцеловал ее и вышел.

— Давид, — шептала она. — Вернись! Пожалуйста, вернись ко мне.

Авидан привез майора Бен Ами к генералу Бен Циону, начальнику генштаба. Бен Цион, человек чуть старше тридцати, был, как и Давид, уроженцем Иерусалима.

Они поздоровались. Бен Цион выразил Давиду сочувствие по поводу гибели брата.

— Авидан говорит, что вы придумали что-то интересное? — спросил майор Альтерман, адъютант Бен Циона.

— Да, — тихо ответил Давид. — С тех пор как приняли резолюцию о разделе, я ни на минуту не перестаю думать о Иерусалиме. Помните — «На реках Вавилонских»? «Если я забуду тебя, Иерусалим…»

Бен Цион кивнул. Он очень хорошо понимал Давида. Его жена, дети, родители — все остались в Иерусалиме.

Давид продолжал:

— Дорога до Латруна почти полностью в наших руках. За Латруном, в Баб-эль-Ваде Пальмах захватил большинство важнейших высот.

— Это мы знаем, и Латрун — наша главнейшая беда, — перебил его Альтерман.

— Дай человеку сказать, — сердито прикрикнул на него Бен Цион.

— Я долго думал об этом… Я знаю район Латруна как свои пять пальцев и вот уже шесть месяцев мысленно исследую эту местность дюйм за дюймом. Я совершенно уверен, что Латрун можно обойти стороной.

В комнате воцарилась гробовая тишина.

— Что вы имеете в виду? — спросил Бен Цион.

— Если на карте провести дугу вокруг Латруна от одного участка шоссе к другому, то получится расстояние в шестнадцать километров.

— На карте-то можно, но дороги там нет. Одни непроходимые холмы.

— Есть дорога, — ответил Давид.

— Давид, ты несешь чушь! — воскликнул Авидан.

— Половина этой дуги проходит на месте древней римской дороги. Ей две тысячи лет, она завалена камнями, землей и буреломом, но она существует. Кроме того, там есть болото, по которому я проведу любую колонну с закрытыми глазами.

Давид подошел к карте на стене и провел полукруг рядом с Латруном. Авидан и Бен Цион внимательно следили за его рукой. Альтерман тоже смотрел, но с иронией.

— Давид, — сказал Авидан сухо, — допустим, тебе удастся отыскать эту римскую дорогу, допустим даже, что ты найдешь проход через болото. Что из этого? Снять осаду Иерусалима это вряд ли поможет.

— Я предлагаю, — спокойно продолжал Давид, — расчистить римскую дорогу, где нужно — проложить новые участки и отказаться от штурма Латруна. Пойти в обход.

— А подумал ли ты, Давид, — спросил Бен Цион, — что дорогу, которую ты провел на карте, придется пробивать под носом Арабского легиона?

— Еще бы не подумал! — ответил Давид. — Нам ведь не шоссе нужно, а только колея для грузовика. Иисус Навин остановил у Латруна солнце. Может быть, нам удастся остановить ночь? Если один отряд из Иерусалима, а другой из Тель-Авива потихоньку станут работать ночами, я уверен, что все дело займет не больше месяца. Что касается Арабского легиона, то вы не хуже меня знаете, что Глаб ни за что не выйдет из крепости ради открытого боя.

— Кто его знает, — возразил Альтерман. — За дорогу он, пожалуй, станет драться.

— Если Глаб не боится сражения, то почему он не атаковал из «треугольника» и не попытался разрезать Израиль пополам?

Все промолчали; складывалось впечатление, что Давид прав. В штабе считали, что Глаб чересчур рассредоточил свои силы и потому избегает боев за пределами Иерусалима, коридора и Латруна. Кроме того, он знает, что израильтяне хотят открытой схватки и мечтают выманить его из крепости.

Бен Цион и Авидан молча взвешивали предложение Давида.

— Хорошо, а что тебе для этого нужно? — сказал Бен Цион.

— Джип на одну ночь, надо сначала все проверить самому.

Авидан забеспокоился. С первых дней подполья он так переживал смерть каждого бойца, будто погибал его собственный сын. В ишуве, маленькой сплоченной общине, каждая жертва печалила всех. Теперь, в войну, потери исчислялись тысячами, для небольшой страны это было опустошительным ударом. Даже самый многочисленный народ не имеет права рисковать жизнями таких одаренных юношей, как Давид Бен Ами, подумал Авидан. Задача, которую он хочет взвалить на себя, чистое самоубийство. Может быть, Давиду только кажется, что он знает какую-то дорогу; людям часто желаемое представляется действительным.

— Джип и двадцать четыре часа… — повторил Давид.

Авидан посмотрел на Бен Циона. Альтерман покачал головой. То, что затеял Давид, неосуществимо. Тревога за Иерусалим мучила каждого. Иерусалим был сердцем, душой еврейства, но… Бен Цион иногда даже думал, что попытка удержать город — безумна.

Сколько же страданий выпало на долю родителей Давида, подумал Авидан. Один сын погиб, второй умирает от ран, третий возглавил отряд маккавеев, обреченный на гибель…

Давид смотрел горящими глазами то на одного, то на другого.

— Вы не можете не пустить меня! — воскликнул он.

В дверь постучали. Альтерман принял донесение и протянул его Бен Циону. Начальник генштаба побледнел и передал бумагу Авидану. Никто никогда не видел, чтобы Авидан терял самообладание. Но тут руки его задрожали, а в глазах появились слезы.

— Старый город пал.

— Не может быть! — вскричал Альтерман.

Давид упал в кресло.

Бен Цион сжал кулаки и стиснул зубы.

— Без Иерусалима нет еврейской нации! — воскликнул он и повернулся к Давиду: — Отправляйся в Иерусалим… сейчас же!

Когда Моисей вывел колена Израилевы к Красному морю, ему потребовался человек, столь незыблемо верящий в могущество Бога, что первым без колебаний ступил бы в море. Такой человек нашелся. Его звали Нахшоном. Операцию Давида Бен Ами так и назвали — «Нахшон».

Когда стемнело, Давид выехал из Реховота, городка к югу от Тель-Авива, и направился к горам Иудеи. У подножия гор, неподалеку от Латруна, он свернул с шоссе и двинулся по бездорожью.

Джип бросало и ударяло о валуны, казалось, мотор вот-вот заглохнет. Медленно, на первой скорости Давид спустился к Латруну. Здесь запросто можно было натолкнуться на патруль. Давид сосредоточился, когда впереди показались очертания крепости. Дюйм за дюймом он спускал машину по крутому склону, ища древнюю дорогу, заваленную вековым мусором. Наконец он остановился там, где сходились два ущелья, слез с машины и убедился, что дорога проходила именно здесь.

Теперь он поехал значительно быстрее и обогнул стороной Латрун, не жалея ни себя, ни машину. Он то и дело выключал двигатель, прислушивался, нет ли кого поблизости. Не раз ему приходилось выходить из машины и ползти по острым скалам в поисках дороги. Этим шестнадцати километрам, казалось, не будет конца. А ночь шла на убыль, опасность, что его обнаружат, возрастала с каждым часом.

…Рассвело. Бен Цион и Авидан с запавшими от бессонной ночи глазами с тревогой ждали возвращения Давида. Они отлично понимали, какое безумное дело он затеял, и опасались, что больше его не увидят.

Зазвонил телефон. Авидан поднял трубку.

— Это из шифровального отдела, — сказал он. — Только что получена радиограмма из Иерусалима.

— Что в ней?

— Один — тридцать пять — восемь.

Они принялись лихорадочно листать Библию. У Бен Циона вырвался вздох облегчения. Он прочитал вслух:

— Исайя, глава тридцать пятая, стихи восьмой и девятый: «И будет там большая дорога, и путь по ней назовется путем святым… Льва не будет там, и хищный зверь не взойдет на нее… а будут ходить искупленные».

Итак, Нахшон прорвался в Иерусалим! Значит, есть дорога, по которой можно объехать Латрун. Для Иерусалима еще не все потеряно!

Тысячи добровольцев дали клятву не разглашать тайну и отправились из Иерусалима прокладывать трассу по маршруту Давида Бен Ами. Тем временем Давид вернулся в Тель-Авив, где отряд добровольцев начал строить дорогу с другого конца.

Днем оба отряда скрывались, а ночью лихорадочно работали под носом Арабского легиона. Трудились без устали, молча расчищали дорогу и неслышно относили мусор. Прокладывая путь по ущельям, отряды метр за метром приближались друг к другу. Давида Бен Ами по его просьбе перевели в Иерусалим.

Иордана не смогла успокоиться после расставания с Давидом. Она вернулась в Ган-Дафну, которая восстанавливалась после арабских обстрелов. Большинство зданий было повреждено, но коттедж Китти пострадал меньше других. Иордана поселилась вместе с Китти и Карен. Женщины подружились. Иордане оказалось легко с американкой, она могла признаться Китти в таких вещах, о которых ни за что не сказала бы никому из евреев, боясь, что в этом усмотрят слабость. Она скрывала тревогу под грубостью, но Китти прекрасно видела, в каком состоянии воинственная сабра вернулась из Тель-Авива. Однажды вечером, через две недели после прощания Иорданы с Давидом, женщины сидели за чаем. Вдруг Иордана смертельно побледнела, вскочила и выбежала из комнаты. Китти бросилась за ней и едва успела ее подхватить. С трудом она дотащила обессилевшую Иордану до санчасти, положила на кушетку и влила ей в рот немного коньяка.

Минут через десять Иордана пришла в себя, приподнялась и блуждающим взглядом посмотрела вокруг.

— Что с вами? — спросила Китти.

— Не знаю. Никогда такого не было. Сидела и слушала вас, вдруг оглохла, ослепла. Стало совсем темно в глазах, по телу пробежала дрожь.

— А дальше?

— Я вдруг услышала, как кричит Давид… Это было ужасно.

— Ну вот что, послушайте меня. Это нервы. Последнее время они у вас так напряжены, что вы можете в любую минуту сорваться. Я требую, чтобы вы взяли отпуск и на несколько дней поехали в Яд-Эль к матери.

Иордана вскочила.

— Нет! — воскликнула она.

— Сейчас же сядьте, — приказала Китти.

— Это ужасно глупо. Простите, я веду себя просто невозможно.

— Вы ведете себя нормально. Если бы вы хоть изредка давали себе волю, поплакали бы, например, вам стало бы намного легче.

— Давид презирал бы меня, если бы знал, что я вытворяю.

— Бросьте, Иордана! Ну ее к черту, эту вашу гордость сабры. Сейчас дам вам таблетку, и ложитесь в постель.

— Нет! — вспыхнула Иордана и выбежала из кабинета.

Китти вздохнула. Годы непрерывного напряжения и битв выдубили кожу этих сабр, их гордость переходит все границы. Что делать с девушкой, которая считает слабостью любое проявление чувств?

Спустя три дня после этого случая Китти вернулась в коттедж вечером. Карен пошла к Дову, а Иордана сидела над донесениями. Китти села напротив. Иордана посмотрела ей в лицо, улыбнулась, но, заметив расширенные зрачки, мгновенно посерьезнела. Китти мягко отняла у нее карандаш. Прошла минута. Обе молчали.

— Давид умер? — спросила Иордана.

— Да.

— Как это случилось? — ровным голосом сказала Иордана.

— Только что позвонил Ари. Подробности еще не известны. Кажется, пальмахники собрали отряд, к ним присоединились маккавеи и ребята из Хаганы. Разрешения ни у кого не спрашивали… Похоже, Давид не выдержал, увидев стены Старого города. Они бросились в атаку, пытаясь его захватить, взяли Сионскую гору…

— Дальше.

— Они не имели шансов. Это была самоубийственная затея.

Иордана сидела неподвижно, даже бровью не повела.

— Что я могу сделать для тебя? — сказала Китти.

Девушка поднялась, высоко держа голову.

— Обо мне не беспокойтесь, — твердо ответила она.

Если Иордана и оплакивала Давида, никто этих слез не видел. Несколько суток без пищи и воды провела она в развалинах Абу-Йеши, а потом вернулась в Ган-Дафну. Как Ари никогда не поминал вслух Дафну, так и Иордана ни разу больше не произнесла имя Давида.

Через месяц после той ночи, когда Давид Бен Ами нашел древний римский путь в Иерусалим, строительство объездной дороги — теперь ее называли Бирманской — было завершено. В ту же ночь автоколонна проехала в обход Латруна и благополучно добралась до Иерусалима. Осада великого города закончилась.

До этого ни у кого не было полной уверенности, что Израиль выстоит, но в ту минуту, когда строители дороги из иерусалимского отряда обнимали строителей из Тель-Авива, стало ясно, что евреи выиграли Войну за независимость.

ГЛАВА 13

Предстояли еще долгие месяцы упорных, кровавых боев. Открытие Бирманской дороги сильно подняло дух евреев, а в этом они нуждались больше всего.

Когда было остановлено первое наступление арабских армий, Совет Безопасности ООН сумел добиться временного прекращения огня. Обе стороны приветствовали это решение. Арабам срочно требовалась передышка, чтобы подтянуть и перегруппировать свои силы. Израильтянам нужно было время, чтобы достать побольше оружия.

Временное правительство контролировало положение неполностью, так как Пальмах, крайние религиозные круги и маккавеи соглашались сотрудничать с ним далеко не всегда и не во всем. Правда, Пальмах отказался от своего привилегированного положения и влился в ряды Армии обороны Израиля; для этих хватило пригрозить, что пальмахников снимут с передовой, если они откажутся выполнять приказы.

Маккавеи тоже присоединились к армии, но в качестве особых батальонов, которыми командовали их офицеры. И уж решительно ничто не могло сломить упрямства верующих фанатиков, которые возлагали надежды только на Мессию и дословно толковали Библию.

Когда, казалось, вот-вот наступит единство этих разнородных элементов, произошло трагическое событие, которое окончательно отделило маккавеев от общего дела. Началось с того, что их сторонники купили в Америке большую партию дефицитного оружия и транспортный самолет, который назвали «Акивой».

Кроме того, они завербовали сотню молодых добровольцев для пополнения особых батальонов маккавеев. По условиям соглашения о прекращении огня ни одна из сторон не должна была ни вооружаться, ни укреплять свои позиции. Однако на это никто не обращал внимания, и евреи тайком завозили оружие и людей, стараясь как можно лучше подготовиться к предстоящим боям.

Израильские агенты в Европе узнали об «Акиве». Временное правительство потребовало, чтобы они передали ему и самолет и оружие. Израиль — единое государство, втолковывали маккавеям, в войне участвуют все, и особые батальоны — лишь часть израильской армии. Маккавеи не соглашались. Они хотели сохранить обособленность и настаивали на том, что оружие принадлежит им.

Тогда правительство вспомнило про соглашение о прекращении огня и о запрете ООН на доставку оружия. Дескать, у него больше шансов обойти этот запрет и тайно доставить оружие в страну. На это маккавеи заявили, что прекращение огня их не касается, поскольку они не подчиняются единому командованию. Ожесточенный спор не утихал: обе стороны стояли на своем.

Тем не менее «Акива» вылетел с первой партией оружия и добровольцев. Правительство отказалось принять его. Маккавеи пришли в бешенство.

Когда же, вопреки правительственному решению, «Акива» все-таки появился над израильским аэродромом, правительство передало экипажу по радио последнее предупреждение и потребовало немедленно повернуть назад. Экипаж отказался. Тогда поднялись в воздух истребители и сбили «Акиву».

Между маккавеями и армией начались стычки. Обе стороны бросались оскорблениями и упреками, за которыми быстро забылся инцидент с «Акивой». Маккавеи озлобились и отозвали свои особые батальоны из рядов израильской армии.

Трагическое событие окончательно прояснило ситуацию. В годы мандата непримиримость маккавеев послужила ослаблению власти англичан в Палестине. Теперь, когда англичане ушли, их террор приносил только вред. Более того, маккавеи не хотели подчиняться дисциплине, без которой невозможна настоящая армия. Их значение как боевой силы резко упало. Они одержали лишь одну победу в Яффе, где противник был не слишком силен, а в других местах терпели поражения. Бойня, устроенная маккавеями в селе Неве-Садж, легла несмываемым пятном на репутацию евреев. Маккавеи были отважны, но не признавали никакой власти. После случая с «Акивой» они окончательно решили, что все проблемы надо решать силой.

Переговоры с обеими сторонами длились уже целый месяц. Граф Бернадот и его американский помощник Ральф Банч, представлявшие ООН, так и не смогли уговорить стороны сесть за один стол. Нельзя было устранить за месяц то, что накапливалось три десятилетия. Тем временем Кавуки в Центральной Галилее то и дело нарушал соглашение о прекращении огня. Египтяне также не стали дожидаться, пока истечет срок, и возобновили военные действия.

Грубая ошибка противника дала евреям повод развернуть новое наступление. Военные эксперты всего мира удивлялись стойкости, с которой евреи отражали нападения, но наступление израильской армии просто ошеломило их. Новая фаза войны началась с бомбежки Каира, Дамаска и Аммана. Противник понял намек: впредь арабы не смели бомбить Тель-Авив и Иерусалим. Израильские корветы обстреляли ливанский город Тир, один из главных портов, через который арабы доставляли оружие.

Жители кибуца Эйн-Гев на берегу Тивериадского озера, долгие месяцы сидевшие в осаде, тоже перешли в наступление. Во время внезапной ночной атаки они взобрались на господствующую над окрестностями гору Суситу и сбросили оттуда сирийцев.

В Центральной Галилее бойцы Ари Бен Канаана пошли на штурм Назарета, где окопался Кавуки. Напрягая силы до предела, выжимая из боевой техники такое, о чем и думать не могли ее создатели, они нанесли арабам сокрушительное поражение. «Генералиссимус» иерусалимского муфтия сдал Назарет. После этого быстро пали и остальные опорные пункты неприятеля в Центральной Галилее, а сам муфтий в панике сбежал со своими вояками в Ливан. Теперь вся Галилея, все главные дороги находились в руках евреев.

В Баб-эль-Ваде и иерусалимском коридоре горная бригада двинулась на Бет-Лехем. В Негеве евреи схватили египтян за горло мертвой хваткой. Когда-то Самсон поджег хвосты тысяче лисиц и выпустил их на филистимлян. Теперь моторизованные части, состоящие из джипов с пулеметами — их так и называли: «самсоновы лисы», — молниеносно обрушивались на египетские тылы. Осаде Негбы был положен конец.

Но самую блестящую победу израильтяне одержали в Саронской долине, рядом с «треугольником». На тех же джипах во главе с бывшей пальмаховской бригадой «Ханита» они ворвались в Лидду и Римле, арабские города, которые блокировали дорогу в Иерусалим, захватили аэродром в Лидде, самый крупный во всей Палестине, а затем повернули на север, к Латруну. По пути «самсоновы лисы» наголову разбили иракские части и прорвали осаду вокруг молодежного села Байт-Шемен. В тот момент, когда должно было завершиться окружение Латруна, арабы взмолились о новом прекращении огня.

Можно долго перечислять израильские победы, которые были одержаны за каких-нибудь десять дней.

Пока Бернадот и Банч вели переговоры о втором прекращении огня, арабский мир охватила паника. Абдалла, правитель Трансиордании, вступил в секретные переговоры с Временным правительством и пообещал удержать Арабский легион от военных действий. Взамен ему пообещали не наступать на Старый Иерусалим и «треугольник».

Кавуки снова нарушил соглашение о прекращении огня, совершив нападение из Ливана. Когда срок прекращения огня истек, евреи провели операцию «Хирам», названную по имени библейского царя Ливана, и обратили в дым честолюбивые мечты Кавуки и иерусалимского муфтия. Израильская армия разбила бандитов наголову и преследовала их по пятам до ливанской территории. Тамошние деревни превратились в море простыней, вывешенных в знак капитуляции. Покончив с бандами Кавуки, израильские части вернулись на свою территорию; хотя ничто им теперь не мешало пойти на Бейрут или Дамаск.

Галилея была очищена, в Саронской долине установилось спокойствие, Абдалла прекратил вылазки из Трансиордании. Израильская армия получила возможность целиком сосредоточиться на египтянах.

Тем временем арабы пытались найти объяснение успехам израильской армии и, естественно, перессорились. Абдалла обвинял во всем Ирак: дескать, его войска не смогли использовать выгодную позицию в районе «треугольника» и разрезать территорию евреев надвое; Ирак, который мечтал воссоздать великое арабское государство и возглавить его, оправдывался тем, что ему приходилось чересчур растягивать фронт. Сирийцы обвиняли американцев и западный империализм. Египтяне валили все на Трансиорданию, правитель которой, по их словам, продался евреям. В то же время египетские радио и печать выдавали за победу каждое поражение своих войск. Ливанцы и йеменцы отмалчивались: они были не слишком заинтересованы в этой войне.

Под непрерывными ударами израильской армии миф об арабском единстве лопнул окончательно. Взаимные объятия, рукопожатия, клятвы в вечном братстве сменились распрями, взаимными угрозами и даже убийствами. Абдаллу убили фанатики, когда он возвращался из мечети Омара в Старом городе. Египетского короля Фарука свергла офицерская клика, лозунги которой поразительно походили на цитаты из «Майн кампф» Гитлера. Ведущую роль в низложении монарха сыграл молодой капитан Гамаль Абдель Насер. Интриги и убийства, извечные арабские методы, расцвели буйным цветом.

…В Негеве израильская армия, хорошо оснащенная и слаженная, завершала последний этап войны. Сувейдан, чудовище пустыни, так долго мучившее кибуц Негбу, пал. Здесь, в Сувейдане, египтяне сопротивлялись на редкость мужественно.

В Фалудже египтяне попали в осаду, которая была снята после заключения перемирия.

Гордость египетского флота крейсер «Фарук» попытался обстрелять одну из еврейских позиций буквально накануне перемирия. Израильские катера с динамитом, пущенные на крейсер как торпеды, взорвали и потопили его.

Беер-Шева — Семь родников, город праотца Авраама, был взят осенью 1948 года после неожиданной израильской атаки. Египтяне имели здесь такую мощную оборону, что, казалось, ее невозможно пробить. И снова евреям помогло хорошее знание местности и древней истории. Они нашли старинную набатейскую тропу, обошли укрепления и напали с тыла.

После этого началось паническое бегство. Израильская армия, преследуя египтян, обошла полосу Газы и вступила на Синайский полуостров.

«Господь послал в него дух опьянения; и они ввели Египет в заблуждение во всех делах его, подобно тому, как пьяный бродит по блевотине своей. И не будет в Египте такого дела, которое совершить умели бы голова и хвост, пальма и трость. В тот день Египтяне будут подобны женщинам, и вострепещут и убоятся движения руки Господа Саваофа, которую Он поднимет на них» 15.

И слова пророка Исайи сбылись.

Англичане, сидевшие в зоне Суэцкого канала, забеспокоились. Видя разгром египтян, они испугались, как бы евреи не добрались до канала, и потребовали остановить наступление. В качестве предостережения англичане подняли в воздух авиацию. Все получилось вполне логично; в конце Войны за независимость евреям пришлось сражаться именно с англичанами. Израильские ВВС сбили шесть «спитфайров». Но Израилю все-таки пришлось уступить международному нажиму и дать египтянам спастись. Разбитая египетская армия вступила в Каир и устроила там «парад победы».

Война за независимость стала достоянием истории.

Арабское население Палестины давно примирилось с возвращением евреев и хотело мира. Но оно было обмануто демагогами, которые в минуту опасности первыми покинули страну. Арабов сбили с толку трескучими фразами. Им вдалбливали в головы расистские теории, а главное, страх перед воинствующим сионизмом. Арабские вожди использовали невежество масс в собственных целях.

Немногие арабы сражались мужественно. Им обещали легкие победы, богатую добычу, их подбадривали иллюзией арабского единства. На поверку же оказалось, что все это не стоит пролитой крови.

Никто не сомневался в готовности евреев отдать жизнь за Израиль. Они боролись с сильнейшим противником и с готовностью отдавали кровь за то, что совесть всего человечества признавала их законным правом. И вот шестиконечная звезда Давида, которая двадцать веков испытывала унижения, вновь засияла от Эйлата до Метулы, чтобы никогда больше не погаснуть.

В результате Войны за независимость возникла одна из самых запутанных проблем века, вокруг которой до сих пор ведутся нескончаемые, ожесточенные споры, — проблема арабских беженцев. Свыше полумиллиона палестинских арабов покинули свои дома и выехали в соседние страны. Все попытки решить их проблемы кончались препирательствами и взаимными обвинениями, которые совершенно осложнили ситуацию.

И снова Барак Бен Канаан был призван на службу отечеству. По поручению правительства Израиля он изучил проблему и изложил свои выводы в докладе, занявшем несколько сот страниц.

Венчало доклад короткое резюме, в котором Барак объяснил суть дела с предельной ясностью.

«Выводы по вопросу арабских беженцев

Самым спорным результатом Войны за независимость стала проблема палестинских беженцев, превратившаяся в могущественное политическое оружие арабского арсенала.

Арабы пространно расписывают страдания этих жертв войны, выставляя лагеря, в которых живут беженцы, как образец пресловутой еврейской жестокости. И действительно, каждый, кто видит этих несчастных, не может не испытывать к ним сострадания.

Арабы хотят внушить мировой общественности, что палестинские беженцы — уникальное явление. Между тем это совершенно не соответствует действительности. Каждая война порождает бездомных и перемещенных лиц. Даже сегодня, через пять лет после окончания Второй мировой войны, в Европе и Азии насчитываются десятки миллионов беженцев. Такова природа войны.

Если бы арабские руководители приняли к исполнению решение высшего международного форума и сами не нарушили закона, никакой проблемы бы не возникло. Ее появление — непосредственный результат агрессивной войны, развязанной арабами с целью уничтожения народа Израиля.

После принятия в ноябре 1947 года резолюции ООН о разделе Палестины евреи умоляли палестинских арабов сохранять спокойствие, добрососедские отношения, уважать неотъемлемые, законные права еврейского народа.

Несмотря на открытую агрессию, государство Израиль снова протянуло в своей Декларации о независимости руку дружбы арабским соседям, которые как раз в это время нарушили его границы. В ответ на дружеское обращение Израиля арабы недвусмысленно заявили о своем стремлении истребить еврейский народ и уничтожить его государство.

Как ни странно, большинство палестинских арабов бежали еще до нападения соседних стран на Израиль. Они бежали главным образом из Яффы, Хайфы и Галилеи, где противостояние было невелико.

Главной причиной бегства палестинских арабов стал внушенный им страх. Десятилетиями вожди-расисты пугали феллахов массовыми убийствами. Они играли на невежестве, суеверии и фанатизме людей. Они никогда не исходили из интересов феллахов, а только из своих собственных. Они продавали и предавали свой народ без зазрения совести. Слепой страх и невежество обусловили первое бегство арабов. Был ли этот страх оправдан? Нет! Только в одном населенном пункте Неве-Садж имела место непростительная резня ни в чем не повинных людей. Всех остальных арабов, оставшихся в Палестине, не беспокоили. Ни одна арабская деревня, не принимавшая участия в военных действиях, не пострадала от евреев.

Что же касается Неве-Саджа, уместно добавить, что этот единственный случай еврейской жестокости, имевший к тому же место в разгар войны, — бледнеет перед множеством кровавых погромов, организованных арабами в течение трех десятилетий формального мира.

Вторая причина бегства палестинских арабов заключается в том, что, как это неопровержимо установлено, арабские вожди подбивали мирное арабское население покинуть Палестину, желая создать политическую проблему ради получения оружия.

Арабские генералы планировали поголовное истребление евреев. Многочисленное мирное арабское население только ограничивало бы свободу их действий.

Политиканы хотели доказать бесчеловечность евреев, ссылаясь на то, что арабов будто бы выгнали силой из их домов. Позднее военные действия усугубили проблему беженцев. Те арабские деревни, которые активно воевали против Израиля, были взяты в бою, а их жители высланы. Никто не скажет, что мы должны просить извинения за это.

Документы свидетельствуют, что арабам обещали возможность вернуться после победы и грабить побежденный Израиль. Враждебность арабов по отношению к Израилю после войны — общеизвестный факт. В нарушение международных соглашений они закрыли перед израильскими судами Суэцкий канал, они бойкотируют экономику Израиля, шантажируют иностранные фирмы, нападают на пограничные села, непрерывно грозятся развязать новую войну и уничтожить Израиль. Принимая во внимание все это, немыслимо, чтобы Израиль допустил возможность возвращения враждебно настроенного меньшинства, открыто заявляющего о своем стремлении его уничтожить. Мы подошли к самому ужасному обстоятельству, касающемуся беженцев: эти люди не нужны арабским государствам. Их держат за оградой, как зверей, и сознательно пользуются их страданиями как политическим оружием. Приведем только один пример: в Газе заминированы дороги и осуществляется постоянный контроль, чтобы беженцы не могли пробраться в Египет.

Объединенные Нации создали фонд в двести миллионов долларов для устройства палестинских беженцев. На огромной территории арабского мира в семь миллионов квадратных миль имеются большие площади плодородной, но необрабатываемой земли. Так, долина, расположенная между Тигром и Евфратом, — одна из самых плодородных в мире, а проживает там небольшое количество бедуинов. Там можно поселить не только полмиллиона беженцев, но и еще десять миллионов человек.

Из всего фонда ООН на устройство беженцев не был использован ни один цент.

С другой стороны, Израиль, бедная страна, чьи семь тысяч квадратных миль — наполовину бесплодная пустыня, принял уже свыше полумиллиона еврейских беженцев из арабских стран и готов принять еще столько же.

Арабы утверждают, что палестинские беженцы сами не хотят, чтобы им помогли устроиться на новом месте, а требуют свои хозяйства в Палестине. Это чистейший вздор. Арабы проливают крокодиловы слезы по поводу великой любви, которую эти бедные феллахи якобы питают к родным местам. Факты же говорят: арабские вожди обманули феллахов, использовали их в своих собственных целях, затем предали и теперь снова используют их. Беженцев держат взаперти, пичкают ненавистью — и все это только для того, чтобы поддерживать ненависть арабов к Израилю на точке кипения.

Если бы арабы Палестины действительно любили свою страну, их нельзя было бы прогнать оттуда. Тем более они бы не убежали сами, когда не было для этого причины. Так не поступают люди, которые любят свою страну.

Человек, который любит родину, будет стоять за нее насмерть.

Арабы говорят миру, что государство Израиль преследует экспансионистские цели. Уму непостижимо, как нация, не насчитывающая даже одного миллиона человек, может преследовать захватнические цели по отношению к пятидесяти миллионам.

Арабам нужно по меньшей мере сто лет мира. Им нужны настоящие руководители, а не шейхи, владеющие тысячами рабов; не пылающие ненавистью религиозные фанатики, не военные клики и не диктаторы, образ мыслей которых полностью принадлежит средним векам. Арабам нужны руководители, которые обеспечат им гражданские свободы, образование, медицинское обслуживание, земельные реформы, равноправие.

Им нужны руководители, у которых хватит мужества взяться за решение настоящих проблем своего народа; невежества, безграмотности, болезней. Им нужны руководители, которые не будут размахивать знаменем напыщенного ультранационализма, не станут проповедовать преступную идею, что уничтожение Израиля решит все проблемы арабов.

Каждый раз, когда появляется такой просвещенный арабский руководитель, его убивают. Арабы не желают устройства беженцев, облегчения их положения, они не желают мира.

Израиль призван вывести арабов из средневековой тьмы. Только тогда, когда у арабских, народов появятся руководители, способные пожать протянутую им руку дружбы, арабы смогут приступить к решению тех проблем, из-за которых они до сих пор находятся в нравственном и физическом прозябании.

Барак Бен Канаан»

Книга пятая. НА ОРЛИНЫХ КРЫЛЬЯХ

Глас вопиющего: в пустыне приготовьте путь Господу, прямыми сделайте в степи стези Богу нашему… А надеющиеся на Господа обновятся в силе; поднимут крылья, как орлы, потекут, и не устанут, пойдут, и не утомятся. Ис. 40, 3, 31
ГЛАВА 1

Ном, Аляска, конец 1948

Весь воздушный парк авиалинии «Северный полярный круг» состоял из трех грузовых машин, списанных из американских ВВС и купленных Стречем Томпсоном в кредит.

В войну Стреч служил на Аляске и прослыл неглупым малым с богатейшим воображением, в особенности когда речь шла о том, чтобы увильнуть от работы. Зимой ночи там длинные, и у него хватало досуга для размышлений, которые вращались главным образом вокруг того, как бы разбогатеть. Чем длиннее становились ночи, тем упорнее Стреч напрягал мозг. И однажды ночью его осенило: крабы!

Вдоль всего берега тянулись нетронутые места обитания гигантских североатлантических крабов, достигавших шестнадцати дюймов в поперечнике. Не может быть, что при некоторой инициативе не удастся приохотить американскую публику к крабам! Да эти олухи пальчики оближут! Пройдет не больше года, и его крабы станут в Америке таким же деликатесом, как омары, черепахи и мидии. Можно замораживать этих гигантов и доставлять в Штаты самолетами. Перекупщики с руками оторвут. Не успеешь оглянуться, как разбогатеешь. Вся страна будет знать Стреча Томпсона, короля крабов.

Получилось, однако, не совсем так, как мечтал Стреч: человечество еще не доросло до его крабов. Самолет, бензин и зарплата летчика съедали больше, чем он выручал. Однако Стреч был не из тех, кто сразу сдается. Хитроумной бухгалтерией и бойким языком он отбивался от кредиторов и продолжал ходить в директорах авиакомпании. С помощью проволоки, слюны да жевательной резинки он не давал развалиться своим трем машинам, ухитрялся держать их на лету. Когда казалось, что надежды больше нет, его всегда выручал какой-нибудь выгодный груз.

Единственное, в чем Стречу повезло, так это со старшим, и частенько единственным, летчиком Фостером Джи Мак-Уильямсом по кличке Текс, которая выдавала в нем уроженца Техаса. Фостер Джи в войну служил в ВВС и был, как выражался Стреч, «самым чертовским старшим пилотом из всех, кто когда-либо служил в этих чертовских авиакомпаниях». Ловкость Фостера Джи была такова, что никто в Номе не решился бы поставить против него и цента, если бы он взялся, скажем, посадить свой Си-47 на краю айсберга в лютую пургу, будучи вдребезги пьяным. Собственно, Стреч не раз даже пытался устроить такое пари, достаточно крупное, чтобы игра стоила свеч, но вечно что-нибудь мешало: то стихала пурга, то Фостер никак не пьянел…

Мак-Уильямс был истым бродягой и любил летать по-настоящему, а не просто ползать на первоклассной машине по накатанной трассе с заранее расписанным маршрутом. Скучно! Вот рискованные полярные полеты — это другое дело.

В один прекрасный день Мак-Уильямс зашел в будку, стоявшую в конце взлетной дорожки, — контору, диспетчерскую, а заодно и жилище Стреча Томпсона.

— Ну его к черту, Стреч! — буркнул он. — Мороз сегодня такой — кишки коченеют.

У Стреча был невинный вид кошки, проглотившей канарейку.

— Фостер, — сказал он, — а как ты смотришь на то, чтобы получить полный расчет и податься в более теплые края?

— Тебе бы только шутить, а меня от твоих шуток тошнит.

— Я не шучу, Текс. В жизни не отгадаешь…

— А что такое?

— Угадай.

Фостер пожал плечами:

— Ты продал свою лавочку?

— Точно.

Фостер Джи Мак-Уильямс присвистнул:

— Где же ты такого дурака нашел?

— Мне их анкетные данные ни к чему. Я проверил их чек — он настоящий. Вот и все, что мне нужно, как сказала одна детка в кабачке.

— Да неужели! Но это же чудно, Стреч. Твоя лавочка даже мне стала надоедать. А сколько мне, по-твоему, причитается?

— Вместе с премиальными что-то около четырех тысяч.

Фостер Джи Мак-Уильямс присвистнул:

— Вот теперь будет лафа! Напьюсь так, что до самой Южной Америки хватит. Потому что я беру курс именно туда, Стреч. Подхалтурю немножко. Я слышал, там платят шальные деньги за переправку динамита через Анды.

— Да, но тут есть одна загвоздка… — начал Стреч.

— Я так и думал.

— Дело в том, что мы должны доставить наши три машины новым хозяевам. Двух парней я уже нашел, а вот для третьей машины — никого.

— Ты хочешь сказать, что, кроме меня, не найти дурака, который согласился бы лететь на твоем примусе номер три? Что ж, пускай так. Куда надо их доставить?

— В Израиль,

— Куда?

— В Израиль.

— В жизни не слыхал.

— Я сам как раз искал на карте, когда ты вошел.

Томпсон и Мак-Уильямс облазили карту обоих полушарий вдоль и поперек, искали добрых полчаса. Все напрасно.

Наконец Текс выпрямился.

— Знаешь что? Кажется, кто-то подшутил над тобой.

Они съездили в Ном, обошли все кабаки, расспрашивая, где бы мог находиться этот Израиль. Два человека что-то слышали о нем, но точно ничего сказать не могли. Стреча, несмотря на мороз, уже было прошиб пот, когда кто-то посоветовал им разбудить хозяина книжной лавки.

— Да ведь это же Палестина, — сердито заорал хозяин. — И ради этого вы врываетесь ко мне среди ночи!

Поискав еще немного на карте, они наконец нашли. Фостер в сомнении покачал головой.

— Черт возьми, Стреч, — проворчал он, — да ведь эта страна свободно разместится на айсберге средних размеров. Если не держать ухо востро, запросто пролетишь мимо.

Три недели спустя Фостер Джи Мак-Уильямс посадил машину номер три авиакомпании «Северный полярный круг» на аэродроме в Лидде. Стреч Томпсон, который вылетел на неделю раньше, встретил его в аэропорту. Фостера провели в контору, на двери которой была табличка «Палестинская Центральная Авиакомпания, С.С. Томпсон, Генеральный директор».

Фостер Джи Мак-Уильямс сразу почувствовал, что дело нечисто.

— Как долетел, старик? До чего же я рад видеть твою рожу!

— Прекрасно долетел. Теперь гони валюту, дружище, и я мотаю в Париж. У меня наклевывается выгоднейшее дельце, через месяц я отправляюсь в Рио.

— Конечно, конечно, — ответил Стреч. — У меня уже и чек для тебя готов. Вот он здесь, в сейфе.

Мак-Уильямс вытаращил глаза:

— Ого! Четыре тысячи пятьсот монет.

— Последние пять бумажек я подбросил, чтобы доказать тебе, что Стреч Томпсон не жмот.

— Ну, это я всегда знал.

— Между нами, Текс, это в высшей степени занятное место. Тут все сплошь евреи. Я уже неделю тут и никак не привыкну.

Фостер решился спросить Стреча, почему он перебрался сюда.

— Посмотри на табличку, она тебе все расскажет. Палестинская Центральная Авиакомпания! Название я приду — у мал сам. Тут видишь какое дело. Эти ребята понятия на имеют о том, как создать первоклассную авиакомпанию. Они предложили взяться за это дело мне. Я им сказал: «Первым делом, ребята, если, конечно, вы хотите иметь настоящую авиакомпанию, первым делом вам нужно позаботиться, чтобы у вас был первоклассный старший летчик. У меня как раз есть на примете самый чертовский старший пилот из всех, кто когда-либо служил…»

— Ну ладно, мне, брат, некогда. Будь здоров, может быть, встретимся, — прервал его Фостер.

— Да ты словно на пожар.

— Пожар — не пожар, но мне нужно в Париж.

— Я тебе дело предлагаю.

— Не надо мне никаких дел.

— Да ты хоть послушай.

— Послушать, конечно, можно, но предупреждаю: ничего из этого не выйдет. Мне нужно в Париж. Хоть вплавь, но доберусь.

— Ну так вот. Как я тебе уже сказал, тут везде одни евреи. Они купили у меня «Северный полярный круг», чтобы привезти сюда еще евреев. Ты только послушай, этим евреев во всем мире пруд пруди, и все хотят сюда. Наше тобой дело — доставка. Неужели ты не понимаешь? Рейс и деньги на бочку! За каждое рыло. Да ведь тебе никогда такое и не снилось. Текс, дружище! Ты же меня знаешь, я зря трепаться не стану. Ты только держись за меня, Текс, и будешь купаться в деньгах.

— Нет уж, я лучше выкупаюсь в другом месте. Черкну тебе открытку из Рио.

— Что ж, Фостер, буду с удовольствием вспоминать вас.

— Ну вот, ты уже сердишься!

— Кто сердится? Никто не сердится.

— Все-таки мы с тобой хорошо поработали в Номе.

— Еще бы! Я там все конечности обморозил.

— Ладно, дай лапу, — сказал Фостер.

Стреч вяло пожал ему руку.

— Ну тебя к черту, Стреч! У тебя такая рожа, будто я тебе нож всадил в ребра.

— Буду с тобой откровенен, Фостер. У меня беда. Пришла «молния», что в каком-то Адене сидит куча евреев и ждет не дождется, чтобы их оттуда вывезли. Я было нанял пилотов, но они меня подвели.

— Не повезло, значит. Что ж, от души сочувствую. Но ничем помочь не могу. Отправляюсь в Париж.

— Конечно, — ответил Стреч, — лети, если так уж приспичило. Я бы на твоем месте тоже улетел. Я к тебе не в претензии. Эти ребята, которых я хотел нанять, сразу дали тягу, как только услышали, что это опасный рейс: арабы могут открыть пальбу по самолету.

Фостер был уже почти у двери, но внезапно остановился и обернулся к Стречу. Тот увидел, что Текс на крючке, и подлил масла в огонь:

— Валяй, валяй, Фостер. Ты, конечно, прав, какой тебе смысл рисковать? Еще, чего доброго, собьют. Скажу тебе правду, это опасный рейс, пожалуй, даже опасней, чем переправка динамита через Анды.

Фостер Джи Мак-Уильямс облизал губы.

— Я тебе вот что скажу, Стреч. Чтобы выручить тебя, я, пожалуй, слетаю в этот рейс. Но ты уж загодя поищи других ребят к тому времени, когда я вернусь. Этот рейс — ладно, но только этот. Ну, где твой Аден?

— Понятия не имею.

— Тогда давай сюда карту, поищем.

Когда Фостер Джи Мак-Уильямс, американский пилот-бродяга, в прошлом летчик «Северного полярного круга», а теперь «Палестинской Центральной Авиакомпании», поднялся в воздух с аэродрома в Лидде, он открыл новую страницу истории двадцатого века, которая, однако, была словно списана с «Тысячи и одной ночи». Он взял курс вдоль побережья Красного моря на Аден, британский протекторат на юге Аравийского полуострова.

Эта сказка началась за три тысячи лет до Фостера в древней Саве. Южная часть Аравийского полуострова была тогда богатейшей страной. Ее жители овладели искусством строить каналы, плотины и водохранилища и превратили свою страну в цветущий сад.

После посещения царицей Савской царя Соломона подданные Соломона проложили через пустыню вдоль Красного моря торговый путь из Израиля в Саву. Евреи прибыли в Саву еще в библейские времена, задолго до падения первого храма, и столетиями там процветали. Они создали собственные поселения и прекрасно ладили с многочисленными местными племенами. Многие из них заняли видное положение при дворе и пользовались в стране всеобщим почетом.

Затем наступили страшные годы. Медленно, но неумолимо плодородная земля превращалась в песчаную пустыню. Высохли каналы, и вода редких дождей бесследно исчезала в выжженной земле. Люди и животные изнывали под палящим солнцем, борьба за каплю воды стала в буквальном смысле слова борьбой за жизнь. Страна изобилия и соседние с ней государства распались на враждующие между собой племена, и войнам не было конца.

Когда по миру победоносно пронесся ислам, евреи пользовались вначале не только религиозной свободой, но и уважением. Законы Магомета, обязательные для всех мусульман, предписывали благожелательное отношение к евреям. Однако равноправие евреев оказалось недолговечным. Вскоре во всех мусульманских странах каждого, кто не исповедует ислам, стали презирать как неправоверного. Тем не менее арабы питали к евреям известное уважение и относились к ним с некоторой терпимостью. Еврейские погромы в их странах не имели ничего общего с умышленным европейским геноцидом, а были стихийными взрывами. Арабы слишком углубились в собственные распри, чтобы обращать внимание на маленькие безобидные еврейские общины в стране, которая к тому времени звалась уже Йеменом; вековой гнет лишил этих евреев какой бы то ни было воинственности.

Как и во всех арабских странах, евреев считали здесь неполноценными гражданами. Их подвергали обычной дискриминации, с них взимали специальные налоги, преследования то усиливались, то почти прекращались — в зависимости от того, кто находился у власти.

Существовали законы: еврей не имел права повышать голос в присутствии мусульманина, строить дом выше, чем мусульманин, дотрагиваться до мусульманина или обходить его с правой стороны. Еврей не имел права ездить верхом на верблюде, так как при этом его голова возвышалась над мусульманами. В стране, где верблюд — основной транспорт, это весьма чувствительное ограничение. Евреи жили в меллахах, восточной разновидности гетто.

Мир развивался и менялся, но в Йемене время застыло. Он оставался первобытным, как джунгли, и недосягаемым, как Непал или Монголия. Здесь не знали больниц, школ, газет, радио, телефона или автострад. Это была страна пустынь и труднодоступных гор, по которым извивались только караванные тропы. На высоте три тысячи метров гнездились городишки, а вокруг — тысячи квадратных километров пустыни. Таков был Йемен: отсталый, всеми забытый, заброшенный, дикий край. Его границы и те не были точно установлены.

Правил Йеменом имам, потомок Магомета и личный представитель Аллаха. Правил в полном смысле слова самодержавно, распоряжаясь жизнью каждого подданного, всем золотом страны и кофейными плантациями. Он не отвечал ни перед каким советом министров, не создавал ни гражданских, ни общественных учреждений. Он руководил, ловко лавируя между племенами, натравливая их друг на друга, поддерживая то одних, то других и разжигая в жаркой пустыне новые распри. Непокорные племена он обуздывал, превращая их вождей в заложников. У него были сотни рабов. Имам чинил суд над подданными, сообразуясь исключительно с собственным настроением; повелевал отрезать носы проституткам, отрубать руки ворам… Он презирал цивилизацию и делал все, чтобы не дать ей проникнуть в свои владения, хотя ему и приходилось изредка идти на уступки из-за могущественного северного соседа, правившего Саудовской Аравией и любившего участвовать в международных интригах.

Имам страшился цивилизации еще и потому, что внешний мир стремился прибрать к рукам его страну. Йемен, правда, был беден, но расположен на пути, ведущем на Восток через Красное море. Поэтому он то и дело превращался в предмет спора между чужестранцами, желающими владеть этим путем.

К евреям имам относился благожелательно, поскольку эти покорные люди были самыми искусными ремесленниками в стране: ювелирами, скорняками, кожевниками, столярами, сапожниками. Арабы же занимались либо сельским хозяйством, либо разбоем на большой дороге.

То, что евреи Йемена остались евреями, казалось чудом. Три тысячи лет эти люди не поддерживали связь с внешним миром. Перейди они в ислам, им жилось бы, конечно, гораздо легче. Однако йеменские евреи неукоснительно придерживались Торы, соблюдали субботу и другие религиозные праздники. Многие из них не знали арабской грамоты, но древнееврейский язык знали все. Священные книги тщательнейшим образом переписывались от руки и передавались из поколения в поколение.

Временами от евреев требовали отречения и перехода в ислам, но они не поддавались. После того как имам начал забирать сирот и обращать в мусульманство, евреи стали женить сирот, не считаясь с их возрастом. Случалось, что женили годовалых детей.

Своей внешностью, одеждой, поведением и мышлением современные евреи Йемена очень напоминали тех, кто слушал древних пророков. Как и в библейские времена, среди них было распространено многоженство. Они верили в дурной глаз и дурное поветрие, злых духов, против которых защищались амулетами. Они верили в каждую букву Библии.

Проходили века, а йеменские евреи не переставали тосковать по Иерусалиму. Они терпеливо ждали Господнего слова, которое приказало бы им пуститься в путь. Время от времени поодиночке или небольшими группами они ухитрялись выбираться из Йемена. Эти счастливцы переезжали в Палестину и создали там небольшую общину.

Наконец они дождались Господнего слова, обещанного пророками!

После провозглашения независимости Израиля Йемен объявил ему войну и направил небольшое войско, которое сражалось в рядах египетской армии. Это послужило йеменским евреям доказательством, что Израиль возрождается. Их раввины утверждали, что именно таково и должно быть долгожданное послание от Господа. Царь Давид вернулся в Иерусалим, их тысячелетнее ожидание подошло к концу! Хахамы — мудрецы общины — велели евреям подняться и отправиться в Землю Обетованную на орлиных крыльях!

Когда первые слухи об исходе из Йемена дошли до Израиля, Война за независимость была еще в самом разгаре. Сколько этих йеменитов, как их доставить в Израиль, что с ними делать — никто не знал.

Главный хахам отправился к имаму и потребовал, чтобы тот отпустил евреев. Из политических и экономических соображений имам предпочел бы их не отпускать, но раввин подал ему добрый совет: почитать книгу «Исход» Ветхого Завета.

Скрестив под собой ноги, имам размышлял несколько дней. Хахам попал в точку. Мысль о десяти казнях египетских не давала имаму покоя. Незадолго до этого в стране свирепствовал тиф, от которого погибла четверть населения. Он решил, что это — предостережение Аллаха.

Имам дал согласие на выезд евреев, но поставил условия: они должны уехать без имущества, внести особую пошлину и оставить в стране несколько сот мастеров, которые обучили бы мусульман ремеслам

Йеменские евреи бросили земельные наделы и дома и отправились в путь по диким, непроходимым горам, под палящим солнцем, сквозь песчаные, бури пустыни. Они шли на запад, в сторону Аденского протектората, низкорослые добродушные люди с оливковой кожей и тонкими чертами лица. Головным убором им служила чалма, а одеждой — полосатые халаты, какие носили еще при дворе царя Соломона. Женщины Саны, одетые в черные балахоны с белой каймой, тащили детей в платках на спине. Так они шли во исполнение древнего пророчества, становясь легкой добычей арабских племен, отнимавших их убогие пожитки.

Британские протектораты, расположенные вдоль побережья Аравийского полуострова от Красного моря до Персидского залива, включали большие и малые арабские княжества. По их просторам кочевало множество бедуинских племен. Англичане правили этим заповедником средневековья на основе множества договоров, обеспечивающих им нефтяные концессии взамен денег и оружия. Они как могли утихомиривали враждующие между собой племена. Ключом Западного протектората была британская колония Аден. Аденский порт, населенный греками, англичанами, арабами и евреями, связывал Восток и Запад. Здесь, как в калейдоскопе, перемежались восточная лень и английская чопорность, азиатская экзотика и зачатки промышленного прогресса, а над всем этим царила громогласная суматоха портового города, который вызывал у приезжих и интерес и брезгливое отвращение.

Именно Аден стал целью исхода евреев из Йемена. Поначалу англичане не знали, как им быть с этими людьми, хлынувшими через границу караван за караваном, словно со страниц Библии. Они все еще злились на евреев из-за потерянного мандата. Англичане разрешили йеменитам перейти границу и разбить палатки на аденской территории, но потребовали, чтобы израильтяне их тут же забрали к себе.

Евреи, пришедшие из Йемена, выглядели ужасно: в лохмотьях, грязные, истощенные от голода и жажды. Почти все, что у них было, разграбили в пути. Однако каждый мужчина сохранил Библию, а каждая община — священную Тору из сельской синагоги.

В Хашеде, неподалеку от Адена, спешно построили лагерь. Израильтяне взяли на себя охрану границы между Западным протекторатом и Йеменом. Как только становилось известно о подходе нового каравана, они посылали к границе машины и привозили беженцев в Хашед, который постепенно переставал справляться с прибывающими людьми.

Вдобавок работники лагеря столкнулись с неожиданной трудностью: йемениты были полудиким народом в полном смысле слова. Они никогда в жизни не видели ни водопровода, ни канализации, ни электрического света; они внезапно как бы перепрыгнули через три тысячи лет. Автомобили, медицина, современная одежда внушали им подозрение и страх. Работать с ними было нечеловечески трудно.