Валерий Прохватилов

при участии Алексея Беклова

СНАЙПЕР ДОЛЖЕН СТРЕЛЯТЬ

Часть первая

ТРОЙНОЙ ТРАМПЛИН

Пролог

Если, предположим, в штате Вермонт какого-нибудь бедолагу приговорили к смерти через повешение, но в последний момент Верховный суд США, рассмотрев апелляцию, принял мудрое решение дать ему некий шанс и ему предложили выбор: либо прочная намыленная веревка, с последующей кремацией за счет штата, либо спуск на лыжах в ночное время в районе озера Шамплейн от известного всей округе спортивного пансионата «Спринг-бод» до жилищ, огоньки которых виднеются в долине, расположенной много ниже, — пусть он выбирает веревку и не задумывается. Ибо смерть на обычной виселице по сравнению с мясорубочно-спонтанным кошмаром спуска покажется ему невинной, сладкой и скоротечной. То есть в целом почти домашней.

Многочисленные перепады высокогорного массива Монтпилиер настолько круты в этих местах, настолько непредсказуемы, что, выскакивая на гребень, сумасшедший лыжник не то что в ночное время, но и при ярком солнечном свете просто не успеет увидеть внизу хотя бы намек на краешек спасительной ровной плоскости: весь путь к долине — это три отчаянных вертикали, каждая из которых, по прихоти природы, внезапно заканчивается естественной подкидной площадкой, образуя каскад трамплинов, по обычным житейским меркам непроходимых. В крайнем случае ураганная скорость спуска по инерции вынесла бы беднягу (говоря точнее — то, что от него осталось бы) и небрежно бросила на какой-нибудь утоптанный частный двор, наподобие того, как бурлящая накатистая волна выбрасывает порой на берег вязкое, тяжелое, искалеченное коротким штормом тело большой медузы, не имеющей в огромном своем объеме ни единой упругой связки. Почерневший от крови, теплый, драный мешок с раздробленными костями — вот во что неминуемо превратит несчастного этот нелепый по сути спуск, если по каким-то странным, неясным суду причинам он все же на него отважится. Так что — добрый ему совет — пусть выбирает все же простую, проверенную за века веревку, что позволит ему вскоре предстать если и не перед Всевышним, то хотя бы перед чинной похоронной командой в своем первозданном виде.

Одинокий лыжник, что стоял сейчас на краю обрыва, похоже, об этих сложных, авантюрно опасных рельефах спуска до поры ничего не знал. Знаменитый скоростник, участник многих крупных международных соревнований по прыжкам с трамплина, честолюбец, мечтавший попасть в состав олимпийской сборной, потерпевший вскоре ряд каких-то роковых и необъяснимых, но тем не менее сокрушительных поражений и три года назад вдруг бесследно исчезнувший с мировой арены, он действительно стоял сейчас на площадке у края пропасти, в равнодушно-беззвездном затишье этой странной унылой ночи, словно ожидая… ожидая, впрочем, — это-то как раз и не было понятно ему самому — чего? — но уж только не минорно-короткого звука гонга, не сухого, будто растресканного удара стартового пистолета, не, конечно, взрыва аплодисментов и свиста болельщиков за тугими барьерами ограждений, не истошных воплей знаменитого репортера и спортивного комментатора Арри Хьюза на стремительно налетевшем финише. Он стоял не двигаясь, словно памятник самому себе, словно четкий восклицательный знак, завершающий фразу о бренной сущности мира и тщетности всех надежд. Черный теплый гладкий костюм облегал его совершенное тело, как собственная кожа, на голове спортсмена был тяжелый защитный шлем, сквозь прозрачный опущенный козырек которого поблескивали очки для ночного видения, удлиненные краги придавали рукам сходство с клешнями краба.

Чего же он ждал?

Самые обычные человеческие эмоции были ему в этот час абсолютно чужды. Сердце, мозг и телесная оболочка, по стечению каких-то совершенно немыслимых обстоятельств, больше, казалось, не составляли целого — того великого триединства, что ложится испокон веку в основу личности. Почему-то он не осознавал и этого. Перед ним, как в спорте, стояла цель и была задача пробиться к цели. Практически невыполнимая задача, которую он обязан был выполнить.

Ночь легла безлунная, низкие тяжелые облака продвигались медленно, задевая уступы скал, и, как будто просачиваясь сквозь них, наполняли округу холодной немой торжественностью. Говорят, что дьявол любит такие ночи, отличая их за тот особый цепеняще-интимный фон, на котором он и взрывает столь жестокий и бессмысленный фейерверк самых гнусных своих проделок.

Позади загадочного спортсмена, вдалеке, за оградой пансионата, вдруг тихонечко, будто вопрошающе, тявкнул пес; тут же долетел характерный, как при передергивании затвора, звук захлопнутой автомобильной дверцы, и вновь все стихло. В этот миг черный лыжник и ухнул внезапно в бездну, словно лишний, надоевший природе дорожный камень, сбитый резким порывом ветра. Ночь рванулась ему навстречу с кинжальным свистом, он, казалось, не скользил на лыжах, а падал, падал, неминуемо приближаясь к невидимому пока трамплину, как самоубийца к покатому краю крыши. Склон был крут, бесконечен, звучен и уже поэтому — изумителен. Крылья дьявола, казалось, расправились за спиной пилота с хрустящим смертельным шорохом, когда он скорее угадал, чем различил сквозь очки для ночного видения синеватый неровный край подлетевшей навстречу пропасти, самой первой и не самой пока опасной. И едва он разогнул наконец колени, точная невидимая пружина, сладко распрямившись, кинула его, как гладкое отточенное копье, в фиолетовую колючую бесконечность неба, где как раз показалась в разорванных тучах белая безжизненная луна. Черный человек легко рассекал пространство над безмолвной корявой пропастью, над округой, ставшей снова на время четко видимой и объемной, над притихшей землей, которая могла встретить его через несколько секунд для короткой транзитной встряски, но могла и не встретить. В этом дьявольском спуске не было предусмотрено никаких гарантий.

Далеко внизу показались слабые беспорядочные огоньки жилищ. От летящего сверху монстра их надежно защищали три природных крутых трамплина и три пропасти, над которыми даже птицы инстинктивно замирали порой, неподвижно зависая в серебристых холодных сумерках.

Глава первая

Двойное убийство

С некоторых пор черноглазый низкорослый крепыш Кид Фрей стал считать себя человеком вполне счастливым. Это мирное ощущение незаметно поглотило душу Кида вскоре после того, как они, вместе с его терпеливой и верной Лотти, переехали в шале «Сноуболл», частное владение, отгороженное от суетного мира не только великолепными горами, но и четкими табличками, не рекомендующими вторгаться в его пределы. Территория, подвластная Киду Фрею, представляла собой романтическое и в то же время достаточно причудливое плато, понижающееся к востоку, а с трех остальных сторон словно бы обрезанное распадками, многочисленными извилистыми ущельями, над которыми безгранично царили горы.

Предусмотренные контрактом обязанности Кида Фрея были многообразны и в то же время просты. Кровь далеких индейских предков к пятидесяти шести годам не остыла еще в его крепко сбитом послушном теле, сухожильные руки одинаково легко управлялись с топором и с лопатой, а если надо — и с карабином. Надлежало содержать в порядке хозяйское шале, расположенное в самой живописной части плато; содержать и собственное полуфермерское, полусторожевое хозяйство, состоящее из рубленого дома и нескольких бытовых построек. Заодно уж, как водилось в этой довольно безлюдной местности, по контракту Кид числился и шофером, и егерем, и лесничим. Ровная и почти отшельническая жизнь супругов нарушалась лишь необходимостью два раза в месяц спускаться на машине в ближайший городок, чтобы проверить, пополняется ли их собственный скромный счет, и сделать необходимые продуктовые заказы.

Хозяева все реже и реже приезжали в шале, обычно сообщая о своем скором прибытии телефонным звонком. В этом случае сам темп жизни в шале убыстрялся настолько, что у Кида с Лотти кружились головы. Лихорадочный праздник словно взрывал округу и обычно продолжался дня три. О приезде хозяев извещал, как правило, секретарь, реже — сама Валерия, вторая жена хозяина, чаще других появлявшаяся в шале с компанией своих молодых друзей.

Взбалмошная веселая красавица и ее легкомысленные друзья откровенно нравились Киду. Четыре года назад, впервые приехав в эти экзотические места, восторгаясь просторным уютом шале, живописностью гор, снега, елей, она загорелась желанием проложить здесь лыжные трассы для слалома и фристайла. Современные трассы, снабженные подъемниками и всем, что необходимо для приема лыжников и гостей. Уилльям Чиверс, банкир-хозяин, всячески ублажавший молодую супругу, не препятствовал ее затеям, и трассы были проложены в кратчайший срок. На открытие съехались человек пятнадцать, как в таких случаях принято говорить, сильных мира сего, в том числе сам могущественный банкир, в окружении своей малочисленной, но весьма надежной охраны. Приглашенные Валерией знаменитости продемонстрировали свое мастерство, и с тех пор миниатюрными трассами никто не пользовался. Кид продолжал приглядывать за подъемником, за уютным домиком-раздевалкой, примостившимся на вершине холма, откуда начинался спуск, но с самого начала подозревал, что лыжная эта затея была никчемной. Слишком часто безудержная река фантазии молодой хозяйки меняла русло.

Накануне днем Кид и Лотти были вдруг встревожены лаем собак. Три огромные канадские лайки Фрея первыми учуяли поднимающийся из долины лимузин. Кид накинул на плечи полушубок, вышел на крыльцо и тоже увидел медленно преодолевающую подъем огромную голубую машину. Кликнув лаек, он посадил их на цепь и пошел встречать гостей, слегка удивленный тем, что никто не предупредил его в этот раз об их возможном прибытии.

За рулем сидела неотразимо привлекательная Валерия. Она остановила машину у левой обочины расчищенной от снега дороги.

— Привет, Кид, — махнула она рукой и, стараясь не поскользнуться, двинулась в его сторону.

— Добрый день, мадам, — в один голос приветствовали ее Кид и стоящая чуть поодаль Лотти.

— Как поживаете, Лотти? — Валерия так и искрилась весельем.

— Прекрасно, мадам, — ей в тон ответила подруга Кида, откровенно любуясь своей хозяйкой. Длинные черные волосы Валерии крупными локонами падали на воротник короткой меховой шубки. Она подошла, протянула руку сначала Киду, потом Лотти:

— Ну как? Скучаете тут… Мы вас совсем забросили… Я денька на два-три. Отдохнуть. Всё ли там в порядке, Кид?

— Как всегда, мадам, — почтительно сказал Кид.

— Закиньте нас быстренько туда. — Она не посчитала нужным представить им своего спутника, сероглазого, с короткой стрижкой блондина, равнодушно смотревшего на них поверх приспущенного стекла дверцы.

Кид пошел выводить вездеход. Из-за слишком крутого подъема добраться до шале на машине не представлялось возможным. Пришлось бы надевать на колеса цепи.

Вездеход, небольшой, удобный, с открытым верхом, медленно поднимался к шале. Ровный рокот мотора не мешал Валерии высказывать свой восторг. В голосе ее Кид ощущал волнение. Ничего не значащие слова, слетавшие с ее уст, предназначались лишь ее молодому спутнику.

— Господи, хорошо-то как! — щебетала Валерия. — Почему бы не приезжать сюда чаще? Покататься на лыжах, подурачиться, поваляться в снегу? Нам все некогда, некогда… Почему некогда? — задала она вопрос сама себе. — Вы здесь очень скучаете, Кид?

— Нет, мадам, — по-отечески грустно ответил Кид.

— А что же вы делаете все дни? Смотрите телевизор?

— Хозяйство большое, мадам. Надо ведь не только содержать в порядке шале. На моем попечении еще лес и собаки. Приезжайте, мадам, как-нибудь летом. Я покажу вам, какие удивительные здесь леса. А захотите, мы сходим с вами на охоту.

— И будем стрелять? Господи! А здесь есть медведи? Я мечтаю поохотиться на медведя.

— Это очень опасно, мадам.

— Опасно? Тогда тем более… Это же замечательно — все поджилки трясутся, из малины выбегает огромный медведь, а я… А я — от страха, не целясь — бах! бах!.. Да, наверно, это не так уж страшно, ваши злющие лайки все равно бы не дали меня в обиду.

— Мои лайки очень вас уважают, мадам, — галантно ответил Кид.

Вездеход подъехал к шале. Кид легко спрыгнул на очищенную от снега площадку и, оставляя широкие следы, пошел открывать дом.

Распахнув двери и чуть отойдя в сторону, он протянул Валерии ключи:

— Когда прикажете подавать обед, мадам?

Валерия глянула на своего спутника, словно хотела его о чем-то спросить, но тотчас же опять обратилась к Киду:

— Скажите Лотти, что мы будем обедать в восемь. Да, еще — домой я уже позвонила и сказала, что побуду здесь.

— Как вам будет угодно, мадам.

Никто из них в эту минуту не подумал, что из престижного спортивного пансионата, расположенного за распадком много выше шале, из окна верхнего этажа за ними можно наблюдать в мощный бинокль.

Завтрак приказано было подавать к одиннадцати, и Кид Фрей, словно желая войти в ритм жизни своих гостей, на другой день поднялся чуть позже обычного. Снежный заряд — экзотическая примечательность этих мест, — как всегда обрушившись ночью с крутого склона, покрыл все вокруг новыми бесчисленными сугробами, как бы задавая Киду основную часть нормы ежедневной его работы. Солнце, поднявшееся уже над лесом, зажигало сугробы миллионами разноцветных брызг. Кид по привычке щурился, с откровенным благодушием улыбался, лениво раздумывая о легкомыслии своей молодой хозяйки, о том, что едва ли суровый Чиверс одобрил бы этот ее приезд. Впрочем, личная жизнь Уилльяма Чиверса и Валерии Бренна его не касалась. К одиннадцати Кид успел переделать обычные хозяйственные дела. Лотти приготовила завтрак. Он перенес в вездеход довольно объемистую корзину с многочисленными судками, салатницами, кастрюлечками, опустил бульдозерный нож и, расчищая засыпанную дорогу, медленно двинулся к шале.

Наружная дверь была еще заперта. Кид несильно подергал за ручку шнура, извещая гостей звонком колокольчика о своем прибытии.

«Спят еще», — снисходительно усмехаясь, подумал он, тут же, впрочем, вспоминая, что обычно шум вездехода будил Валерию. «Молодежь, — бормотал он без укоризны, — такое дело…»

На звонок никто не отзывался. Кид удивился, опустил корзину, сошел с крыльца. Кинул взгляд на окна, внимательно осмотрел округу: нет ли свежих следов, не пришла ли гостям идея с утра покататься на лыжах. Подергал шнур еще и еще раз. Колокольчик дребезжал уже с заметным надрывом, но двери не открывались.

Кид еще раз бегло взглянул на окна, даже поневоле пожал плечами, а потом неторопливо пошел вдоль стены, огибая дом справа.

За первым же углом, где снег за эту зиму практически еще ни разу не расчищался, он, время от времени чертыхаясь, стал проваливаться в сугробы. Тревога нарастала, как все та же еженощная безудержная лавина, движения его стали нервными и поспешными, но именно поэтому Кид внезапно сам себе мысленно скомандовал «стоп!» — в нем проснулся охотник. Высоко поднимая ноги, видя сразу и край стены, и всю мерцающую округу, он стал продвигаться вперед увереннее, но в то же время расчетливей, осторожней. Он миновал второй угол, осматривая забранные сварной решеткой окна нижнего этажа. Занавески и шторы были задернуты, каждое окошко дышало миром, как бы говоря, что уют и покой есть не только очевидное, но и непременное условие, на котором великий Чиверс согласился основать здесь шале для своей молодой супруги.

За следующим углом начинался уступ с примыкавшей к шале пристройкой. Там помещалась кухня с выходом на площадку нижнего этажа и узорной лестницей, ведущей наверх. Всю пристройку можно было увидеть, только добравшись до этого проклятого, как будто все отступающего, все отодвигающегося угла.

Несмотря на то что одет он был сравнительно легко, Кид взмок. Пот катился по спине, приходилось отирать рукой лоб. Кид остановился, несколько раз глубоко вздохнул и затем — в три шага — оказался за последней чертой роковой безвестности.

То, что он увидел, заставило его замереть на месте. Сердце грохнуло, как барабан в миг свершения священного обряда казни, глаза померкли. Черная, искусно сваренная решетка кухонного окна, выходящего во внутренний двор шале, была сорвана и, покореженная, словно ее специально неистово терзали, одним углом торчала из снега. Середина оконной рамы была проломана каким-то жутким тупым ударом, и огрызки стекол темнели по ее краям, как зубы мертвой акулы, выброшенной из мрачных океанских глубин на скалы.

Все охотничьи инстинкты далеких предков разом были стерты в сознании Кида, мигом сбиты холодной слепой волной первобытного злого ужаса. Ошеломленный, он нелепыми кривыми прыжками кинулся к подоконнику, уцепился за нижний рваный край рамы и перевалился в кухню, продираясь животом сквозь остатки разбитых стекол. Так он и свалился на пол — под острый стеклянный звон, прозвучавший в тишине, как чья-то нелепая шутка на краю отверстой еще могилы.

Бегло оглядевшись, Кид прыжком пантеры ворвался в прихожую. Ключ от дома оказался на месте. Он отпер тугую дверь, выскочил зачем-то на крыльцо, резко повернул назад, на цыпочках уже вернулся в кухню, снова оглянулся и, вооружившись тяжелым разделочным ножом, подошел к ближайшей двери, ведущей во внутренние покои.

Чуть-чуть помедлив, выставив перед собой нож, левой рукой он рванул дверь на себя.

Это был центральный холл, служащий одновременно и столовой, и библиотекой. Толстый бежевый ковер на полу, инкрустированный серебром камин, раздвижной обеденный стол, десять стульев вокруг него, справа у окна журнальный столик с двумя креслами, на ореховой глади столика бутылка вина, два фужера, пепельница с окурками… На противоположной от двери стене — книжные полки с книгами, видеомагнитофоном, видеотекой, баром… Все на своих местах. В правом дальнем углу дверь, ведущая в узкий коридор, из которого можно пройти в две спальные комнаты…

Словно почувствовав, что на первом этаже никого нет, Кид кинулся в коридорчик, распахивая двери и оставляя их открытыми. Потом он быстро вернулся в прихожую, секунду помедлил перед лестницей и тихонечко, под жалобный скрип ступенек, стал подниматься на второй этаж. Там находились еще четыре спальни.

Валерию Бренна и ее приятеля он нашел во второй. Если просто бегло взглянуть на них с порога, можно было подумать, что оба спят. Но Валерия, неестественно закинув назад голову, немигающими глазами смотрела в потолок, рот ее был открыт. Одеяло закрывало ее лишь до талии, на шее и на груди виднелись кровоподтеки. Спутник ее лежал на животе, правая его рука свешивалась и словно упиралась в ковер.

Было ясно, что оба они мертвы. Плохо соображая, что делает, Кид все же осторожно подошел поближе, прикоснулся пальцами к плечу мужчины и тут же отдернул руку. В горле запершило, поневоле увлажнились глаза, Кид не то чтобы вздохнул, а скорее простонал и попятился к дверям, пытаясь включиться опять в реальность, из которой его вышибла эта обнаженная картина смерти. Ноги стали ватными, голова тряслась, тем не менее он каким-то чудом спустился в холл, сел возле телефона, снял холодную трубку и набрал необходимый номер.

— Офис Чиверса. Говорите, вас слушают, — послышалось в трубке.

— Господин секретарь, — попытался привычно промолвить Кид, узнав секретаря по голосу, но это у него не получилось.

— Я вас не понимаю, говорите громче, — слышимость была, как всегда, отличная.

— Господин секретарь, — почти крикнул Кид, — у нас несчастье!

— Кто это говорит?

— Господин секретарь, это я, Кид… Кид Фрей, из шале «Сноуболл».

— Хэлло, Кид. Что случилось?

— Несчастье, господин секретарь. Госпожу убили.

— Что? Ты с ума сошел? Или пьян?..

— Это ужасно, господин секретарь. Они лежат там оба. Кажется, их задушили.

— Повтори.

— Они убиты, господин секретарь. Что мне делать? Какой ужас! Что делать?

— Валерия была не одна?

— Да, с молодым человеком.

— Ты его знаешь?

— Нет, они…

— Когда они приехали?

— Вчера днем.

— Когда это случилось?

— Сегодня утром я…

— Хорошо. Ничего не надо объяснять. Я спрашиваю, когда это могло случиться.

— Сегодня ночью.

— Слушай меня внимательно, Кид. Закрой шале. Ничего не трогай до прихода полиции. Никуда больше не звони. Понял меня?

— Я понял, господин секретарь. Только в кухне выломано окно.

— Оставь все как есть, Кид. Ничего не трогай. Это приказ.

— Слушаюсь, сэр.

Глава вторая

Странный следователь

Чарлз Маккью был человеком среднего роста, средних лет и средней узнаваемости в толпе. Именно толпа с юных лет зачастую помогала ему осознать себя частью целого, но той частью, без которой ни толпа, ни любое другое целое не могли бы исполнить на сцене жизни той неизбежной житейской роли, что была уготована им судьбой на каждый конкретный час.

Будучи еще студентом родного Бостона он ввязался как-то в передрягу, где толпа пыталась растерзать голодранца-негра, заподозренного в дерзкой краже каких-то вонючих булочек с прилавка уличного торговца. Негр был худ, беззащитен, безгласен, а потому и не способен озлобить людей настолько, чтобы им немедленно захотелось свернуть ему шею набок. Вволю насладившись испугом парня, молча растирающего вялую вишневую кровь по грязной разбитой роже, улюлюкающая толпа готова была разойтись, разбрестись по домам, наплевав на этот мелкий, ничтожный случай, но тут именно Чарлз Маккью снова всех взвинтил и довел почти до истерики, став на время душой толпы, ее острым мозгом, железным сердцем, ядовитым желчным пузырем и черт знает чем еще. А когда на потной упругой шее был готов уже захлестнуться чей-то тонкий кожаный ремешок, Чарлз Маккью с ловкой цепкостью обезьяны снова влез на какой-то высокий щербатый пень и как дважды два доказал, что подонку-негру все же стоит оставить жизнь. Испытав себя этим странным образом, получив при этом огромное, почти физическое наслаждение, будущий адвокат и судебный следователь Чарлз Маккью воочию осознал, что быть независимым дирижером самых крайних ситуаций — это не просто его удел, но высочайший и редкий дар, поднесенный ему природой. Начав жизненную карьеру с мелких провокаций на рабочих митингах, Чарлз поднялся к сорока трем годам по служебной лестнице до ступеньки руководителя отделения ФБР, где высокое руководство считало его прагматиком, чей полезный талант, безусловно, был замешен на здоровом прямом цинизме. Это он в одиночку, причем в самом обычном житейском плане, разложил морально целое посольство одной восточной дружественной державы, что привело к самоубийству одного и к замене доброй трети остальных сотрудников, а в конечном счете — к важным экономическим уступкам в пользу США при закупках дешевой нефти. В результате в конгрессе был снят запрос о необходимости частичного расконсервирования собственных стратегических нефтяных запасов, а личный счет Маккью подошел наконец к шестизначной цифре. Нет, казалось, в природе моральной нормы, которой он готов был следовать, нет такой ценности, что вызывала бы у него какое-либо чувство, кроме искреннего презрения. Для начальства он всегда был особенно удобен там, где приходилось выполнять тонкую работу. Чарлз Маккью умело поддерживал эту репутацию, что приносило ему с годами все новые и новые дивиденды. В среде профессионалов он считался дальновидным стратегом и тонким тактиком, наделенным изощренным умом.

И все же, надо заметить, эти мнения и оценки отражали лишь внешнюю сторону натуры Чарлза. Подспудная же ее сторона наиболее полно проявлялась там, где он чувствовал себя хозяином положения. Хрестоматийно известный образ Киплинговой кошки, что гуляет сама по себе, в подсознании Чарлза присутствовал со студенческих лет. Редким людям приоткрывалось до конца то, что, по сути, являлось Чарлзом Маккью.

К этим редким людям, как ни странно, не относился и влиятельнейший банкир Уилльям Чиверс, постоянный заказчик и, как он сам считал, единственный хозяин Маккью. Чарлза, среди прочих, банкир причислял к той категории людей, которых он и ему подобные поднимали из небытия и наделяли властью не ради их достоинств, а ради тех четких функций, что им предписывалось выполнять. Уилльям Чиверс, вероятно, очень бы удивился, проявись какие-либо из личных качеств Чарлза достаточно явно. Маккью и не проявлял их, оказываясь под рукой великого человека в нужный момент как некая клавиша, на которую достаточно нажать — и тут же последуют все необходимые действия. И хотя действия эти, казалось, лишь подтверждали всегдашнюю исполнительскую готовность Чарлза, банкир удивился бы еще больше, узнав, насколько руководителю бостонского отделения ФБР на него, на Чиверса, наплевать. Чарлз Маккью обслуживал не сильных мира сего, а свою собственную причастность к этому миру, к самой системе. В этом был, разумеется, элемент игры, но играть он привык по собственным правилам, никогда не меняя их без достаточных на то оснований и особенно — по прихоти именно тех людей, от которых он, в общем-то, был зависим.

Взять хотя бы сегодня…

Когда Чиверс срочно вызвал его — отыскал не через секретаря, а сам, лично, — Чарлз Маккью сразу понял, что работа предстоит опять не иначе как тонкая, то есть из тех самых, о которых не надо писать отчета. Ну еще бы — убийство в шале жены «хозяина» и ее партнера. Делового партнера, как вначале попробовал объяснить ему ситуацию Уилльям Чиверс. То бишь компаньона по строительству лыжных трасс, изучающего чужой опыт в США и за их пределами.

Эта точная и конкретная фраза насчет «изучения чужого опыта» так понравилась Чарлзу своей естественностью, что он, при всей трагичности происшедшего, еле-еле сдержался и едва не прыснул в кулак, когда банкир на секунду отвел глаза. Но, однако, сдержался и только слегка откашлялся. Чиверс посмотрел на него при этом своим рыбьим потухшим взором, как на пыльный манекен где-нибудь за стеклом городской витрины.

«В общем, ладно, — подумал Чарлз. — Отвлекаться на эмоции сейчас не стоит. Надо ехать в шале, изучить все как есть, на месте… Пока ясно одно: эта сучка в конце-то концов допрыгалась. Никаких тормозов и хотя бы видимости приличий. Нет им дела до поддержания безупречной репутации одного из столпов бостонского делового мира! Ну а эти придурки — избиратели, вкладчики… Все готовы хотя бы одним глазком заглянуть на миг в пресловутую замочную скважину, где на скомканных простынях бьются двое, из высших, будто черти, пойманные в садок! Вот чем платит старый пердун за слепую минуту страсти… А теперь результат — два трупа и множество тухлых версий. Надо выбрать одну, которая всех устроит: обывателей, прессу, полицию и, конечно же, в первую очередь — руководство „Бостонской финансовой группы“. В том числе и эту старую перечницу, господина Реджа Уоллеса, который никогда ничего не прощает своим партнерам… Вот банкир и гудит, и гудит, будто шмель, выбирающий подходящее место для долгой спячки…»

Чиверс между тем отстраненно продолжал говорить и говорил так сухо и так спокойно, что в сознании Маккью, беспредельно допускающем все и вся, поневоле то и дело мелькала мысль: а не сам ли сверхмогущественный банкир между делом распорядился угрохать свою супругу? О которой, надо думать, не напрасно все последние месяцы ходили слухи, что она способна переспать не только, скажем, с марокканским послом, но и с его шофером? Чем не версия для кругов, оппозиционных банкиру Чиверсу?

Подъезжая сейчас к шале, коротко подсказывая маршрут своему водителю, Чарлз Маккью методично воспроизводил в памяти наиболее существенные детали тягостной той беседы. Криво усмехнулся, вспомнив, как нервы банкира все же в какой-то момент не выдержали. Он достал из бара бутылку виски, на три пальца плеснул и себе, и Чарлзу. Когда выпили, вынул из левой тумбы безразмерного письменного стола фотографию жены в деревянной рамке, очень долго ее рассматривал. «Ах, Валерия, Валерия…» — только и сказал он с непритворным тяжелым вздохом, возвращая портрет на место. Затем вновь обратился к Чарлзу:

— Понимаете, Маккью, жизнь есть жизнь… Все это и очень сложно, и очень просто… — Он помедлил, глядя в окно, и затем продолжил:

— Я не знаю, как вы повернете дело… Но прошу вас твердо запомнить одно… — Чиверс встал и вышел из-за стола. Встал и Чарлз, понимая интуитивно, что именно сейчас будут сказаны те единственные главные слова, подлинный смысл которых можно будет соотнести с приказом. Выполнение приказа будет щедро оплачено; выслушав его, отступать можно будет только на край могилы.

— Я прошу вас запомнить только одно, — повторил банкир очень тихо, но очень твердо. — Никакая полиция, никакие сплетни и злые домыслы не должны убедить меня, что моя жена со своим любовником может быть убита в одной из моих постелей. Где бы эта постель ни стояла — хоть на Марсе, хоть в шале «Сноуболл»… Ни один из местных полицейских чинов не должен подойти в эти дни к шале ближе, чем на пятнадцать миль… Кстати, я сам подобрал вам следователя. — Он назвал ничего не говорящее Чарлзу имя. — Это частное лицо, первоклассный сыщик, правда, немного с придурью, но дело знает, проверен. Ваш помощник Марк Брук доставит его на место. На все вместе дадите ему двое суток, от силы трое. Судя по отзывам, это какой-то уникум, для которого нет преград. Настоящий самородок — из тех, кто верит по-детски в истину. Таким образом, перед вами три задачи… всего лишь три. Первая — заткнуть рот прессе; вторая — вычислить и доставить ко мне убийцу; третья — самая простая: обеспечить молчание нашего самородка. Вечное молчание, — вдруг особенно отчетливо и довольно резко добавил он, подойдя к Чарлзу почти вплотную и снова глядя ему в глаза характерным своим взглядом ленивой и сонной рыбы. — В средствах вы не ограничены, соответствующие распоряжения даны. — Чиверс вновь вернулся к столу и с трудом засунул свой широченный зад в элегантное кресло с высокой спинкой. — Это все…

— Как прикажете, сэр, — по инерции, все еще стараясь осознать услышанное, обронил Маккью. — Будет сделано, сэр, — достаточно механически зачем-то добавил он и, коротко попрощавшись, пошел к дверям.

А что еще ему оставалось делать?

Из раздумий этих Чарлза вывел внезапно шофер, указав на табличку, где было написано «Сноуболл». На развилке стоял низкорослый крепыш, в меховом полушубке и высоких замшевых сапогах. Он держал в руках карабин с чуть опущенным вниз стволом, у его ног полукругом сидели три огромные канадские лайки.

— Все, прикончит сейчас, — ядовито буркнул шофер, плавно тормозя за десять — двенадцать метров до этого воинственного форпоста. — Вот где, мистер Маккью, успокоятся наконец наши души.

Низкорослый крепыш подошел между тем поближе, держа палец на спусковом крючке, и весьма недвусмысленно сунул ствол чуть ли не в физиономию Чарлзу, защищенному лишь стеклом на дверце, слегка приспущенным. Заговорил он, однако, предельно вежливо:

— Здесь частное владение, мистер. Я — Кид Фрей. Жду полицию. Извините, вам придется предъявить какой-нибудь документ.

Настроение у Чарлза сразу переменилось. Да-а, и впрямь — жизнь есть жизнь, как сказал этот старый пройдоха Чиверс… Вот стоит местный страж в окружении трех кровожадных гарпий. Госпожу и любовника ее просрал и теперь до скончания века будет каждому проезжему тыкать пушкой своей в лицо. Хорошо!

Улыбаясь, он протянул в окно документы. Человек, назвавшийся Кидом Фреем, внимательно их изучил, закинул карабин на спину, и возвращая документы, сказал:

— Слава Богу, что вы приехали, сэр. Я в полном вашем распоряжении. — Он прикрикнул на собак, они тут же присмирели и тихонько пошли за ним, словно понимая, что придется посидеть на цепи. Осторожно — чуть в гору — шофер тоже тронулся за ними на второй скорости.

Когда страж и его собаки свернули за угол дома, Чарлз вышел наконец из машины и сладко потянулся. Поджидая Фрея, он оглядел округу. На крыльцо вышла Лотти, он вполне дружески ей кивнул.

После тошного разговора с Чиверсом прошло всего три часа. По приезде в шале следствие началось, и теперь только от него, от Чарлза Маккью, зависит, насколько быстро оно закончится. Три задачи — это как те самые три точки, что всегда лежат в одной плоскости, где бы они в пространстве ни находились. Что ж, займемся теперь задачами…

Кид вернулся довольно скоро и сразу же обратился к Чарлзу:

— Чем могу помочь вам, сэр?

— Будь любезен, еще раз напомни имя.

— Кид, сэр, Кид Фрей.

— О\'кей, Кид. Далеко ли машина, на которой приехала мадам?

— В гараже, сэр. Это здесь, рядом. — Кид махнул рукой в сторону хозяйственных построек.

— Покажи-ка ее, будь любезен, моему шоферу. А потом мы с тобой побеседуем. — Он направился к Лотти: — Хозяйка, найдется ли у вас небольшая комната, где мне можно будет поговорить с гостем, который вот-вот подъедет?

— Конечно, мистер! — Лотти засуетилась. — Может, вы желаете посмотреть? У нас есть две приличные комнаты для тех, кто сопровождает друзей миссис Чиверс.

— А что, кроме миссис Чиверс и ее друзей, здесь никто не бывает?

— С тех пор, как мы здесь работаем, никто.

— А давно вы здесь работаете?

— Скоро уже пять лет.

— Нравится вам здесь?

— Очень, сэр. Если бы не это несчастье.

Лотти глянула вдруг за спину Чарлза, вниз, на дорогу. От развилки поднималась еще одна машина.

— Наконец-то, — облегченно промолвил Чарлз, сознавая, что это мог быть только его помощник, Марк Брук, один из тех немногих в его окружении, кому он сейчас доверял не меньше, чем самому себе.

Марк заглушил мотор, вышел из машины и, опираясь на незакрытую дверцу, как-то странно уставился на своего патрона, улыбаясь при этом откровенно и весьма загадочно, что, в общем-то, было ему несвойственно. Он как будто чего-то ждал. Его спутник — а это мог быть только рекомендованный Чарлзу следователь — тоже вышел из машины.

«Лет пятидесяти, — фиксировал Чарлз с допустимой точностью, — рост сто шестьдесят пять, вес пятьдесят четыре, волосы черные, чуть с проседью, глаза карие, брови густые, почти сходящиеся у переносицы, нос прямой, губы тонкие, лоб высокий, с залысинами… Вредный тип», — подвел он итоги и, шагнув вперед, протянул руку.

— Чарлз, — только и сказал он.

— Андрей, — так же просто ответил следователь, жиденькая рука которого оказалась неожиданно крепкой.

Имя прозвучало отнюдь не так, как Чарлз слышал его от Чиверса. Тот назвал следователя Анджеем Городецки, и Маккью в ту минуту решил, что ему подсовывают поляка, скорее всего иммигранта. Все это, впрочем, станет ясным из досье, которое Марк, очевидно, привез с собой.

Не удержавшись, он все же спросил:

— Поляк?

— Поляк, русский, еврей, болгарин, американец — и даже чуточку эскимос… Вас не устраивает? — довольно агрессивно пошел на Маккью Андрей. Было видно, что с подобными вопросами ему уже прежде не раз приходилось сталкиваться. Улыбка на лице Марка стала шире и обстоятельней. Видимо, что-то в этом духе он и ожидал.

Чарлз Маккью успел только хмыкнуть про себя и вдруг тут же, с внезапно подступившим злорадством, подумал не начать ли ему решение трех задач, так умело сформулированных банкиром, непосредственно с третьей… То есть грохнуть этого самородка-интернационалиста где-нибудь вот здесь же, в распадке, да и взяться за дело так, как считает нужным он сам, а не кто-то иной вместе с целым набором его амбиций… И ведь точно, что уникум, — в этом Чиверс, пожалуй, прав. С ним придется держать ухо востро!

Сам Андрей между тем, казалось, про минутную вспышку уже забыл. Он вдруг сделал несколько шагов в сторону, встал перед капотом машины, огляделся, неожиданная улыбка чуть тронула его тонкие губы.

— Красота, черт возьми, — чуть слышно проговорил он, — курорт… — И опять повернулся к Чарлзу довольно резко: — Что? Так и будем торчать здесь, сэр? — Слово «сэр» он почти прокаркал. — Может, все же объясните, за каким таким дьяволом меня приволок сюда ваш вот этот амбал? — Он небрежно махнул рукой в сторону Марка Брука, который так и давился беззвучным смехом.

— Вот-вот, — сказал наконец Марк Брук, тыча пальцем в Андрея. — Когда ехали сюда, всю дорогу — цирк…

Но Маккью уже успел оценить ситуацию.

— Здесь произошло двойное убийство, — четко выговаривая слова, сказал он. — Вас рекомендовали мне как очень хорошего следователя… — Он собирался что-то еще добавить, но Андрей перебил его.

— Кто? — спросил он.

Чарлз секунду поколебался.

— Уилльям Чиверс.

— А-а, — разочарованно протянул Андрей, — это не рекомендация. Так вы что же, не удосужились заглянуть в досье? Или мистер Амбал не успел вас на этот счет просветить? Что там у вас в руках, Марк? Не мое ли досье?

Марк, в руках которого действительно была небольшая стандартная папка, инстинктивно убрал ее за спину. Улыбка сошла с его лица.

— Видите? Я прав, — тут же заявил Андрей, — а там, наверно, есть рекомендации посолидней той, что может дать мне Чиверс.

— Чьи же, если не секрет? — не без доли ехидства спросил Маккью.

— Ваши, фэбээровские. Или вы станете уверять меня, что вы из полиции?

— Ладно, хватит, — прервал его Чарлз, — об этом нам еще предстоит побеседовать… Вы готовы со мной сотрудничать? — резко спросил он.

— Да, если мне не будет никто мешать, — в тон ему ответил Андрей.

«Ладно, черт с тобой, перезрелый птенец, — сокрушенно подумал Чарлз Маккью. — Поглядим, каков ты окажешься в деле, а там…»

Он внимательно оглядел дорогу, ведущую вверх, к шале, поискал глазами молчаливо стоящего Фрея и, обращаясь к нему, спросил:

— Кид, мы можем подняться к шале на машине?

— Если только надеть на колеса цепи, сэр. Но я могу подкинуть вас туда на вездеходе.

— Хорошо. Поехали. Втроем… Марк, здесь есть две свободные комнаты, в этом доме. Сделай все, что нужно… А туда, наверх, никого без моего распоряжения больше не пускать. Поехали.

Андрей вытащил с заднего сиденья машины тяжелый баул. Кид тут же подхватил его и понес в вездеход. Двигатель гудел не особо громко, но до самого шале все молчали. Дорогу и площадку перед шале Кид успел расчистить. Как только выпрыгнули у крыльца на снег, он протянул Чарлзу связку ключей.

— Мистер Чарлз, — обратился тут же к нему Андрей. — Не знаю, так ли мне следует вас называть… Прежде чем мы войдем в дом, мне хотелось бы задать несколько вопросов…

Было видно, что взвинченность Андрея пошла на убыль, говорил он почти спокойно.

— Валяйте, — снисходительно сказал Чарлз. — Думаю, адресованы вопросы должны быть Киду.

Соглашаясь с ним, Андрей кивнул и обратился к уныло стоящему рядом Фрею:

— Будьте любезны, Кид, очень коротко расскажите, что же здесь произошло?

Выслушав его, Андрей задал следующий вопрос:

— Если я правильно понял, до окошка надо было добираться по снегу. Вы видели какие-нибудь следы?

— Если они оставлены ближе к ночи, утром их не увидишь, сэр. Такая уж у нас тут погода: днем солнце, ночью снежный заряд. Каждое утро я расчищаю сюда дорогу и вот эту площадку. Если господа вдруг приедут, все должно быть в порядке.

— А как еще можно попасть в шале, кроме той дороги, по которой мы ехали?

— Другим путем сюда попасть невозможно, сэр.

— Значит, преступник должен был пройти или проехать мимо вашего дома?

— И это невозможно, сэр.

— Почему?

— У меня три лайки. Если я не посажу их на цепь, к шале никто не пройдет.

— Хорошо. Оставим пока это. Чарлз, может, вы хотите что-то спросить?

— Подожду, — сказал Чарлз. — Надо все внимательно осмотреть.

Было ясно, что он решил до поры не мешать Андрею.

— В таком случае давайте откроем дверь, — сказал Андрей, — только не будем сразу входить все в дом.

Чарлз протянул ключи Киду. Нервничая, тот не сразу попал ключом в скважину. Открыв дверь, посторонился. Андрей постоял на пороге, приглядываясь, привыкая к тревожному полумраку. Свет падал в прихожую только из окна, расположенного слева на площадке второго этажа. Он повернулся к Фрею:

— Кид, принесите, пожалуйста, мой баул.

Едва Кид спустился с крыльца, Чарлз сказал:

— Мистер Городецки, я не думаю вам мешать, но моя задача — как можно скорее забрать оба трупа.

Андрей поднял на него глаза, но Чарлзу показалось, что он в данный момент его не видит. Взгляд был пустой, отрешенный, зрачки расширены, будто у юнца, который только что накурился травки.

— Да, да. Я это понимаю, — тихо сказал Андрей, — я постараюсь, я постараюсь. — В самом тоне Андрея было нечто такое, от чего Чарлз Маккью вдруг покрылся холодным потом. — Мы сейчас… Мы сразу… Одну минуту…

— Чертова сомнамбула, — буркнул Чарлз, оборачиваясь на звук шагов Кида Фрея.

Очень бережно Андрей взял из рук Кида Фрея баул, двинулся вдоль стены, осторожно пронес баул в угол напротив лестницы и склонился над ним. Когда он распрямился, в руках у него оказался странный прибор, нечто вроде теодолита, только гораздо меньшего размера и без подставки. Чарлз, однако, очень скоро сообразил, что это фотоаппарат, — правда, непонятно, какой конструкции.

— Вы свободны, Кид, — сказал Андрей, внимательно глядя в пол.

— Жди нас в вездеходе, — распорядился Чарлз.

Андрей вздрогнул, услышав Чарлза, и, казалось, только что о нем вспомнил.

— Чарлз, — сказал он, — можете идти за мной. Но не торопитесь и не вздумайте лезть вперед…

Чарлз в сердцах чуть было не чертыхнулся, но промолчал. Ладно, думал он, пусть работает. Отыграюсь потом.

Андрей двинулся к лестнице и стал подниматься наверх, фотографируя каждую ступеньку, а потом каждый метр пола перед собой. Аппарат работал без всякой вспышки, и в полумраке это казалось странным.

Так они добрались до второй спальни. Андрей, прихватив ручку платком, осторожно повернул ее и открыл Дверь. Наконец они увидели то, что несколько часов тому назад предстало перед глазами Фрея.

— Думаю, что через полчаса вы сможете их забрать, — как-то отрешенно сказал Андрей.

— О\'кей. — В этом отзыве Чарлза, однако, не чувствовалось уверенности. — Вам понадобится какая-нибудь помощь?

Вопрос, похоже, не понравился Андрею, он словно очнулся.

— Если бы вы прочли досье, вы не спрашивали бы об этом, — проговорил он все же достаточно ровно. — Ближайшие полчаса мне никто не должен мешать, в том числе, простите, и вы. Безусловно, понадобится карта местности, лучше километровка. Если будут материалы для идентификации, я передам их вам позже. Как вы думаете, — неожиданно спросил он, — Чиверс ведь не дурак?

Чарлз в ответ только хмыкнул, губы его скривила саркастическая ухмылка.

— Вот и я думаю — не дурак, — заключил Андрей. — Похоже, в мое досье он заглянул раньше вас… Но, извините, я понимаю, что обязан торопиться. Вскрытия я, естественно, делать не буду. Оно, как я догадываюсь, и не понадобится, и все же… зрелище не из приятных… я терпеть не могу, когда… Через полчаса вы сможете их забрать.

Резко повернувшись, Чарлз ушел вниз.

Марк Брук и шофер ждали его в комнате для гостей. На придвинутом к стене столе стояли компьютер, факс, рация. Чарлз Маккью одобрительно кивнул и обратился к шоферу:

— Что с машиной?

— Все в порядке, шеф. Цепи надеты, так что обойдемся теперь без вездехода.

— А машина мадам?

— Осмотрел… Что касается меня, все готово. Если помните мою просьбу…

— Я помню, помню. У нас есть еще время. Марк, где досье? Я полистаю его, а вы ступайте перекусите.

Чарлз хладнокровно пытался проанализировать впечатление, которое произвел на него этот странный, по сути, следователь. За то короткое время, что он наблюдал Андрея, это впечатление несколько раз менялось. Больше прочего его почему-то тревожил взгляд, которым тот смотрел на него на пороге шале, и, конечно, странная, почти болезненная самоуверенность, за которой, вообще-то, угадывался высокий профессионализм. Или взять, к примеру, все тот же фотоаппарат… Что за странная конструкция? Ни в одном каталоге такой не встретишь…

Чарлз раскрыл досье, усмехнулся: и точно — интернационалист, каких только кровей не намешено… Со стороны отца дед — русский, бабка — еврейка; со стороны матери дед — украинец, мать — полячка. В 1987 году попросил политического убежища. Вот оно что! — нелегальный переход границы старшим следователем Ленинградской прокуратуры Городецким Андреем Павловичем. Так, так! Вена — Рим — Кельн — Париж — Бостон… Последние четыре года — в США… Чарлз искал документы, на которые намекал Андрей, те, что характеризуют его как профессионала… Вот — окончил юридический факультет Ленгосуниверситета, шестьдесят седьмой год. Последние десять лет — старший следователь. Так-так-так… Вот оно: запрос ФБР, агентурная информация петербургской резидентуры… Начал работу в Минске с раскрытия ряда «глухих» дел, связанных с убийствами, через два года направлен в Ленинградскую прокуратуру… Краснодар, Ташкентское дело, Ростовское дело… Чарлз вспомнил, что в какой-то ориентировке по ФБР названия этих дел, городов мелькали… Так, дальше… «все источники особо подчеркивают уникальную интуицию, тягу к автономным расследованиям, профессиональное владение рядом смежных с криминалистикой областей, в частности — специальной радиотехникой, электроникой, практически всеми видами экспертизы; отличается повышенным интересом к новейшим разработкам криминалистической техники… Владеет рядом уникальных приемов борьбы, адаптированных с учетом природных данных… В критических ситуациях агрессивен, жесток, но никогда не теряет голову… Круг друзей и знакомых очень узок, ограничен коллегами… Обладает рядом психологических свойств, природа которых неясна… Легко завоевывает доверие, особенно женщин…»

Последнее, что отметил Чарлз, касалось работы Андрея в частном сыскном агентстве Дью Хантера, ставшем за последние два года ведущим агентством Бостона, что напрямую связывалось с началом работы в нем Андрея Городецкого.

«Да, агентство Дью Хантера — это сегодня фирма, — подумал Чарлз. — Если там все такие фанатики, как Андрей, то становится понятным, почему у них круг клиентов за последнее время сильно вырос».

Глянув на часы, Чарлз заспешил. Лимузин ждал его. Преодолевая подъем, они двинулись к шале, кое-где все же пробуксовывая, несмотря на то что на колеса были надеты цепи.

Андрей ждал их на крыльце.

— Наверху я закончил, — сказал он просто, как о чем-то весьма обыденном. — Можете их забрать. На первом этаже постарайтесь ничего не трогать.

— Давайте, — кивнул Чарлз шоферу и Марку и, когда они исчезли в дверях, спросил:

— Итак, что же там произошло, мистер Городецки?

— А нельзя ли, пока мы здесь работаем, обойтись без «мистеров» и без «сэров»? Меня это сильно отвлекает, — сказал Андрей. Он опять посмотрел на Чарлза тем самым взглядом, который фэбээровца так смущал.

— Принимается, — очень дружелюбно сказал Маккью. Ему так не терпелось услышать версию происшедшего.

— Мне представляется, что все произошло следующим образом, — начал Андрей. Было видно, что он готовился к обстоятельнейшему, подробному рассказу. — Убийца, выломав решетку и разбив оконную раму… как ему это удалось, убей Бог, пока не знаю, ибо сделал он это настолько быстро, что наверху не успели встревожиться… Так вот — убийца поднялся по лестнице, и, только когда он появился в спальне, началась паника. Гость Валерии, парень молодой и весьма крепкий, видимо, бросился на него в чем мать родила. Оружие, кстати, ни с той ни с другой стороны не применялось. Убийца, похоже, не спешил, то ли наслаждался пикантностью ситуации, то ли еще почему-то. Пауза привела к тому, что схватка произошла у дверей… Если это можно назвать схваткой. — Говоря все это, Андрей прохаживался туда и обратно перед крыльцом и поглядывал по сторонам. Вдруг он резко прервал себя:

— Чарлз, идите быстро за мной!

В два прыжка они преодолели крыльцо, очень быстро миновали прихожую и прошли через холл. Андрей так спешил, что в первую спальню почти вбежал. Там остановился у окна, чуть отдернул штору.

— Что там, наверху? — Он показывал на видневшуюся часть здания, расположенного много выше шале, в горах, над обрывом, почти вертикально спускавшимся в распадок.

— Спортивный пансионат «Спринг-бод», — сказал Чарлз.

— Ясно! Так вот мы где! — Он вдруг глянул на фэбээровца взглядом снайпера: — Там есть ваши люди?

— Есть. Двое. — Сказав это, Чарлз, к своему же собственному удивлению, неожиданно поймал себя на том, что выдал эту информацию чисто автоматически, как какой-нибудь примитивный кассовый аппарат, что выбрасывает на два доллара чек за паршивый сэндвич. В принципе, отвечать на этот вопрос не следовало бы. Мысленно он в который раз чертыхнулся и невольно припомнил строку из досье: «Обладает рядом психологических свойств, природа которых неясна». Проклятый гипнотизер!

— Чем там заняты ваши люди?

— Полагаю, это вас не касается, — очень официально ответил Чарлз.

— Если так, меня здесь вообще ничто не касается, — моментально парировал Андрей. — Если бы не мое глубокое уважение к агентству Дью Хантера, у которого я имею честь состоять на службе, вашему Марку, смею заверить, могло очень сильно не повезти, он не очень-то осторожен. Согласитесь, то, что здесь оказался я, а не ваш следователь или следователи полиции, не может не наводить на некоторые раздумья. И заметьте: хотя я и начал работать, у меня до сих пор нет уверенности, что я не сделал большую глупость. Если мы не найдем общего языка, я не просто уйду — я так хлопну дверью, что стекла полопаются аж в конторе у Чиверса. И расхлебывайте тогда эту кашу сами. А точнее, не кашу, а откровенное, дурно пахнущее дерьмо. Сами, сами… И не надейтесь, что ваши люди смогут меня удержать.

— Кто вы такой, черт возьми, чтобы так со мной разговаривать? — заорал было Чарлз, но тут же опять наткнулся на странный прицельный взгляд. Задним числом он мог бы поклясться, что холодные глаза Андрея были с подсветкой, во всяком случае в тот момент, когда они стояли у этого треклятого окна, выходящего на «Спринг-бод». Правда, длилось это всего две-три секунды.

Не обращая внимания на вспышку Чарлза, Андрей еще чуть-чуть отодвинул штору, снова посмотрел на спортивный пансионат.

— А что, если за нами оттуда сейчас наблюдают не только ваши люди, а кто-то еще? — не спросил, а сказал он как бы в некотором раздумье. — Или наблюдали за шале, скажем, вчера ночью или позавчера? Едва ли ведь ваши люди занимаются там розыскной работой…

Слова Андрея, а может быть, не слова, а сам менторский тон, каким они были произнесены, снова будто взорвали Чарлза. Заскрипев зубами, он, казалось, готов был вот-вот вцепиться в птичью шею этого худосочного наглеца, чтобы тут же свернуть ее. К счастью, Маккью соображал быстрее, чем давал волю самым искренним своим чувствам.

— Так тебя и так, — сказал он с почти неприкрытой ненавистью. — И тебя, и твое агентство, и Чиверса, и его ссучившуюся жену! Всех вас — так и растак!

Разразившись этой тирадой, Чарлз как будто выпустил пар, и этого оказалось вполне достаточно, чтобы снова взять себя в руки. Он достал из кармана куртки радиотелефон, нажал кнопку:

— Марк?

— Слушаю, шеф, — моментально отозвался Марк Брук.

— Кто у тебя наверху, в отеле?

— Кроуф и Мэри Спилмен.

— Мэри Спилмен… Это про нее вы твердили, что она классно водит машину?

— Не то слово, шеф. Она — бывший каскадер в доброй дюжине голливудских съемок. Представляете себе — как-то ей…

— Бросьте лирику, — оборвал его грубо Чарлз. — Создается впечатление, что вам там нечем заняться.

— Я все время на связи, шеф, — виновато ответил Марк.

— Хорошо, — сказал Чарлз. — Мэри Спилмен — быстро сюда, Кроуфу проверить два верхних этажа отеля, левое крыло, восемь окон. Зафиксировать всех постояльцев, не по записи у портье, а как положено. И немедленно выкинуть оттуда всех — на то время, пока мы здесь работаем. Есть вопросы?

— Будет сделано, шеф.

Чарлз убрал аппарат и мельком взглянул на Андрея — не посмеивается ли тот над ним? Нет, он был весьма серьезен.

— Сядем в холле, — предложил Андрей. — Убийца в него не заходил… Так на чем же я остановился? — продолжил он, когда они опустились в кресла у журнального столика. — Так вот, схватка произошла у дверей. Но убийца, похоже, оказался много сильнее спутника Валерии. В сущности, он убил его одним ударом — в правый висок. Рука убийцы в это время была в перчатке. Удар нанесен с такой силой, что спутник Валерии — простите, но, чтобы лишний раз не унижать достоинства мистера Чиверса, будем называть его так, — так вот молодой человек отлетел к стене и, падая, ударился затылком о край трюмо. Помните, оно стоит вдоль правой стены? Пострадала верхняя часть затылка. В худшем случае это могло привести к потере сознания, но не более того. Повторяю: убит он был тем, первым ударом. Сломаны височная кость и правая скула. Этому удару позавидовал бы сам Мохаммед Али.

— Вы не фантазируете, Городецки? Что-то уж слишком складно, как в детективе.

— Я всегда фантазирую. — Андрей постучал пальцами по ореховой крышке столика. — Простите за многословие, но это помогает мне лучше увидеть преступника. Оперирую же я только фактами. Продолжать?

— Продолжайте.

— Валерия Бренна, — задумчиво произнес Андрей, — итальянка, южная кровь. Она не упала в обморок, не стала стыдливо прикрывать свои прелести. Схватив стул, она наискосок пересекла кровать и обрушила его на голову убийцы. Видимо, она была сильной и смелой женщиной. Но что можно было сделать? Прежде чем преступник отшвырнул стул, она уже вцепилась ногтями в его лицо. Это не остановило его. Левой рукой он поймал ее шею. Пальцы правой — ладонью вверх — сунул ей в солнечное сплетение. Она, стоящая на кровати, и он, стоящий на полу, оказались лицом к лицу, на одном уровне. Она обмякла в его руке. Это невероятно, но так, на весу, он ее и задушил. Не бросил, а мягко опустил на кровать, уложил головой на подушку… — Сделав паузу, Андрей посмотрел на Чарлза. Тот невозмутимо спросил:

— Что дальше?

— Дальше?.. Никаких следов грабежа или чего-нибудь в этом роде.

— И все же?

— Черт возьми, — чуть понизив голос, сказал Андрей, — чего ж еще? Этот неандерталец… я не знаю, шизик — не шизик… Он аккуратно уложил их в постель, Валерию даже прикрыл одеялом… Посмотрим, может быть, что-то еще покажет экспертиза?

— Н-да, — проговорил Маккью, вдруг почувствовав, что его руки до боли сжимают деревянные ручки кресла. — Неужели вы думаете, что в дальнейшем все так и окажется?

— В каком «в дальнейшем»? — пожал плечами Андрей. — В той части, что я рассказал, все было именно так.

Чарлз посмотрел на него с прежним недоверием.

— Может быть, вы так же подробно опишете и убийцу? — сказал он.

Андрей в ответ только хмыкнул, сокрушенно поднялся из кресла и совершенно серьезно сказал:

— Нет. Этого я, к сожалению, сделать пока не могу. Кое-что прояснится, когда я получу результаты анализов.

— Вы что же — и анализы собираетесь делать сами, здесь?

Тон его был скептическим.

— Главное не в этом. — Андрей явно игнорировал этот пустой вопрос. — Мы не сможем найти убийцу, — продолжал он, — если не установим, как он мог сюда попасть. Не с неба же он свалился? Пока еще светло, я пойду поброжу немного вокруг. Анализы сделаю ночью.

В девять часов вечера голубой лимузин Валерии Бренна, на который в городке не могли не обратить внимания, на большой скорости проследовал в сторону магистрали. Поскольку накануне его видели днем, свидетели готовы были поклясться, что за рулем, конечно же, сидела она, а рядом с нею — все тот же спутник, по поводу которого успели уже посплетничать. На выезде из города лимузин зацепил стоящий на обочине старенький «кадиллак», не особо повредив его, но все же оставив на левом переднем крыле царапину. Можно было предположить, что Валерия, прекрасно водившая машину, в этот раз была, пожалуй, несколько под хмельком.

В двадцать два пятнадцать в одном из отделений дорожной полиции раздался телефонный звонок. Звонили из кафе, расположенного почти у самого шоссе. Хозяин кафе Фрэнк Борг сообщил, что на таком-то участке дороги голубой лимузин, водитель которого, видимо, не справился с управлением и не вписался в поворот, сбил столбики ограждения, рухнул на большой скорости с откоса, вспыхнул и через минуту взорвался.

Через пятнадцать минут после звонка полиция прибыла на место катастрофы.

Шел третий час ночи. Следственная бригада работала быстро, по плану, ситуация была типовой, почти будничной, никаких загадок не предвещала. Лимузин Валерии был слишком заметен, поэтому его принадлежность полиция установила почти мгновенно. Сообщение о трагедии передали Уилльяму Чиверсу. Несмотря на глубокую ночь, банкир бодрствовал, сам взял трубку. На детали катастрофы реагировал с железной стойкостью и потребовал, чтобы останки двух обнаруженных в машине людей немедленно были доставлены в Бостон. Окончание следствия передали бостонской полиции.

Получив по факсу от Мэри Спилмен эту же информацию и выждав примерно час, Маккью связался с Чиверсом. Оба согласились с тем, что хотя дорожная катастрофа — это очень трагично, тем не менее и полицию, и прессу эта версия вполне устроит. Разногласия возникли по поводу дальнейшего хода следствия. Чиверс по-прежнему настаивал на том, что убийца должен быть найден. Маккью с горячностью утверждал, что усилиями одного следователя, которого он к тому же до сих пор толком понять не может, раскрыть до конца преступление скорее всего не удастся и требовал подключения своих сотрудников. Получив категорическое «нет», он порекомендовал сэру Чиверсу поручить дальнейшее расследование агентству Дью Хантера, у которого дела идут в гору, и припугнул его тем, что ответственность за окончание следствия с себя снимает.

Это было нечто новое. Никогда еще Чарлз Маккью не решался перечить Уилльяму Чиверсу, да и Чиверс вовсе не привык к тому, чтобы ему перечили.

— Вы забываетесь, Чарлз! — В голосе банкира откровенно звучала угроза.

— Нет, сэр, я профессионально оцениваю ситуацию, — более чем почтительно заверил его Маккью.