Несколько человек молча смотрели, как обнаженный еврей отчаянно пытается вырваться из рук державших его солдат. Один здоровенный римский легионер коленями придавил ему руки к грубо обтесанной деревянной перекладине, а второй крепко держал за ноги.
Веспасиан внимательно наблюдал за происходящим, как наблюдал за многими подобными казнями. Насколько ему было известно, еврей, лежавший перед ним, не совершал особых преступлений против Римской империи, но Веспасиан был уже по горло сыт сопротивлением защитников Иотапаты и казнил любого, попадавшегося ему в руки.
Солдат, державший левую руку еврея, немного ослабил давление, чтобы другой легионер смог обвязать запястье жертвы толстой тканью. У римлян был огромный опыт в проведении казней подобного рода, и они прекрасно знали, что с помощью ткани можно ослабить кровотечение из ран. Распятие — публичная казнь, медленная и мучительная, и ни в коем случае нельзя допустить, чтобы осужденный истек кровью за несколько часов.
Обычно приговоренных к распятию вначале секли, но у людей Веспасиана не было ни времени, ни желания тратить силы на подобную экзекуцию. Они прекрасно знали, что, если еврея предварительно не сечь, он сможет дольше продержаться на кресте, а именно этого и добивался римский военачальник. Ведь таким способом он хотел донести до защитников осажденного города свою решимость не идти ни на какие компромиссы. Поэтому кресты Веспасиан приказывал устанавливать не дальше чем на расстоянии полета стрелы от городских стен.
Привязав ткань, солдаты вновь уложили руку еврея на перекладину креста, грубо и неровно обтесанную и всю в пятнах от засохшей крови. К ним подошел центурион с молотком и гвоздями. Гвозди, большие и толстые, с широкими плоскими шляпками, специально предназначенные для казней такого рода, были примерно восемь дюймов в длину. Как и кресты, их использовали по несколько раз.
— Держите его крепче! — рявкнул центурион и приступил к делу.
Еврей застыл, почувствовав прикосновение острия гвоздя к запястью, и издал жуткий душераздирающий вопль, как только центурион нанес первый удар молотком. Удар был уверенный и точный — гвоздь пронзил руку насквозь и глубоко вошел в дерево. Он разорвал срединный нерв, и острая, неутихающая боль охватила всю конечность несчастного.
Кровь струей хлынула из раны, залив землю вокруг перекладины креста. Гвоздь еще выступал на четыре дюйма над обмотанной вокруг запястья тканью, пропитавшейся кровью, но двух ударов молотка хватило, чтобы вогнать его по самую шляпку. Как только шляпка прижала ткань к разодранной коже, а всю конечность — к перекладине креста, поток крови заметно уменьшился.
С каждым новым ударом молотка еврей издавал все более страшные вопли, пока у него самопроизвольно не опорожнился мочевой пузырь. Струйка мочи, стекшая на пыльную землю, вызвала улыбку у пары зрителей, но большинство не обратили на неё никакого внимания. Подобно Веспасиану, они испытывали не любопытство, а только усталость. Римляне пытались сломить сопротивление жителей Иудеи уже на протяжении целого столетия, а в течение последних двенадцати месяцев они видели так много смертей и страдания, что зрелище очередного распятия не способно было вызвать у них сильных эмоций.
Борьба шла суровая, и римляне далеко не всегда выходили в ней победителями. Десять месяцев назад весь римский гарнизон Иерусалима сдался евреям и был немедленно уничтожен. С того момента война стала неизбежной, а столкновения жестокими и беспощадными. Теперь римские войска заполнили Иудею. Веспасиан командовал пятым легионом Fretensis (легионом Пролива) и десятым Macedonica (Македонским), а его сын Тит незадолго до того прибыл с пятнадцатым легионом Apollinaris (Аполлоновым). В составе армии находились также вспомогательные части и кавалерийские подразделения.
Солдат отпустил руку обреченного и отступил в сторону. Центурион обошел вокруг еврея и опустился на колени рядом с правой рукой. Крики несчастного сделались еще громче, а бессмысленные попытки вырваться еще более отчаянными. Обмотав правое запястье тканью, центурион уверенными ударами вогнал в него второй гвоздь.
В римском лагере не было недостатка в вертикальных перекладинах для крестов, имевших форму буквы «Т». Легионы — а их было три, — расположившиеся бок о бок на небольшой возвышенности, с которой открывался вид на город, установили пятьдесят таких крестов в местах, хорошо просматривавшихся из Иотапаты. Большинство уже пошли в дело — сейчас на них висело примерно одинаковое количество мертвых и пока еще живых распятых.
Повинуясь приказу центуриона, четверо солдат подняли тяжелый деревянный крест и потащили приговоренного к смерти еврея, крики которого становились все громче, по усыпанной камнями земле по направлению к вершине холма. Солдаты, пройдя свой путь практически без остановок, закрепили горизонтальную перекладину на вершине вертикального столба, насадив его на заранее приготовленный штырь.
Ноги еврея оторвались от земли, а приколоченные к кресту руки приняли на себя всю тяжесть тела, результатом чего стал вывих обоих плечевых суставов. Несчастный искал ступнями опору, хоть что-нибудь, что могло бы уменьшить боль, пронзившую руки. Через несколько мгновений ему удалось правой пяткой нащупать кусок дерева, приколоченный к вертикальной перекладине креста на расстоянии примерно пяти футов от верхней его оконечности. Несчастный уперся обеими ногами в обрубок и немного приподнялся, чтобы ослабить страшное напряжение в руках. Именно с этой целью римляне и поместили туда упомянутый кусок дерева. Как только еврей выпрямил ноги, его ступней коснулись грубые ладони легионера. Солдат поворачивал их в сторону, пытаясь сблизить икры. Не прошло и минуты, как еще один гвоздь одним ударом пронзил сразу обе лодыжки приговоренного, присоединив ноги к кресту.
Веспасиан смотрел на умирающего, который метался на кресте, подобно попавшему в ловушку насекомому; крики его уже начали затихать. Военачальник отвернулся, прикрыв глаза ладонью от ярких лучей заходящего солнца. Еврей умрет дня через два, самое большее через три. Процедура распятия завершилась, солдаты стали расходиться. Они возвращались в лагерь к своим повседневным обязанностям.
Все римские военные лагеря были очень похожи: квадрат из открытых «дорог» — названия у них во всех лагерях были совершенно одинаковые, — разделявших лагерь на несколько участков, окруженных рвом и изгородью. Внутри располагались палатки, отдельно для офицеров и солдат. Легион Fretensis находился в самом центре, а личная палатка Веспасиана, как палатки всех главнокомандующих, возвышалась в начале via principalis — центральной из дорог, проходивших через лагерь, прямо перед штабной палаткой.
Кресты в форме греческой буквы «тау» устрашающим строем возвышались перед всеми тремя лагерями — постоянное напоминание защитникам Иотапаты о судьбе, ожидающей каждого из них, кто попадется в руки римлян.
Веспасиан, проходя через ограду лагеря, ответил на приветствие охраны. Солдаты его любили. Он вместе с ними радовался победам и оплакивал потери. А ведь вышел из самых низов: его отец был мелким офицером таможни и сборщиком налогов, но Веспасиан стал главнокомандующим легионов в Британии и Германии. При Нероне его отправили в позорную отставку в наказание за то, что он заснул на одном из бесконечных музыкальных представлений с участием императора, и лишь понимание всей серьезности ситуации, сложившейся в Иудее, заставило властителя империи вновь призвать Веспасиана на активную службу и поручить подавление восстания иудеев.
Веспасиана все больше начинала беспокоить нынешняя кампания, хотя он и не любил признавать этого вслух. Первоначальный успех в сражении при Гадаре, где победа досталась довольно легко, теперь мог рассматриваться почти как случайность, ведь несмотря на все усилия солдат, небольшая горстка защитников Иотапаты не собиралась сдаваться, хоть численностью во много раз уступала римским войскам. И городок-то никак нельзя было назвать стратегически важным. Веспасиан прекрасно понимал: как только они возьмут его, придется освобождать от мятежников средиземноморские порты — задача, которая, скорее всего, будет намного сложнее.
Предстояла долгая и тяжелая борьба с повстанцами, а Веспасиан в свои пятьдесят был уже стариком. Он предпочел бы оказаться в любой другой части бескрайней империи, но Нерон взял в заложники его младшего сына Домициана, не оставив Веспасиану выбора. Он должен довести кампанию до победного конца.
Почти у самой своей палатки Веспасиан заметил, что по направлению к нему идет центурион. Его было легко отличить от простых солдат, носивших белые туники и доспехи из стальных полос, по красной тунике, наголенникам и посеребренному шлему с плюмажем. За центурионом следовала небольшая группа легионеров, которые вели еще одного пленника со связанными за спиной руками.
Центурион остановился, как полагалось, на расстоянии в десять футов от Веспасиана и приветствовал своего военачальника.
— Еврей из Киликии, как ты приказывал, Веспасиан.
Тот одобрительно кивнул и сделал жест в сторону своей палатки.
— Проведи его туда.
Солдаты втащили пленника внутрь палатки и усадили на деревянный стул. В мерцающем свете масляных светильников Веспасиан увидел пожилого худощавого человека с высоким лбом, редеющими волосами и клочковатой бородой.
Палатка у Веспасиана была очень большая — в ней могли свободно разместиться восемь легионеров, — с отдельным помещением для отдыха и сна. Веспасиан расстегнул лиловый плащ — принадлежность полководцев, сбросил его с себя и устало опустился на стул.
— Зачем меня привели сюда? — воскликнул пленник.
— Ты находишься здесь по моему требованию, — ответил Веспасиан, взмахом руки отпустив солдат. — Приказания, поступившие тебе из Рима, были абсолютно ясны. Почему ты их ослушался?
Пленник покачал головой.
— Я сделал в точности то, что требовал от меня император.
— Ложь! — оборвал его Веспасиан. — В противном случае я не сидел бы в этой грязной дыре, пытаясь подавить очередной бунт.
— При чем здесь я? Я выполнил все повеления императора, сделал все, что было в моих силах. То, что происходит там, — пленник кивнул головой в сторону Иотапаты, — ко мне не имеет отношения.
— Император так не думает, и я так не думаю. Он считает, что ты способен был совершить большее. И я получил от него совершенно определенный приказ — казнить тебя.
Впервые за все время пребывания в палатке Веспасиана на лице старика появилось выражение ужаса.
— Казнить меня? Я исполнил все, что он повелел! Никто на моем месте не смог бы сделать большего. Я странствовал по миру, создавая общины где только возможно. Многие, очень многие поверили мне, они до сих пор мне верят. Повсюду мое учение пустило глубокие корни.
Веспасиан покачал головой.
— Этого недостаточно. Здешнее восстание ослабляет силы империи, и император во всем винит тебя. Ты должен умереть.
— На кресте? Как тот рыбак? — спросил пленник.
Он вдруг явственно расслышал стоны умирающих, что были пригвождены к крестам за оградой лагеря.
— Нет. Ты римский гражданин. Рабская казнь — для рабов, а не для граждан Рима. Тебя под охраной отвезут обратно в Рим — хотя мне жаль отпускать людей для подобного путешествия, у меня их и здесь не хватает, — и там тебе отрубят голову.
— Когда?
— Ты отправишься на рассвете. Но перед смертью ты должен выполнить еще одно, последнее приказание императора.
Веспасиан подошел к столу и взял два диптиха, каждый из которых представлял собой две деревянные дощечки, соединенные проволокой вдоль одной стороны, внутренняя поверхность которых была покрыта воском. На обеих дощечках по внешнему краю имелось множество отверстий — foramina, сквозь которые были пропущены сложенные втрое нити — linum, скрепленные затем печатью с изображением Нерона. Подобное приспособление не позволяло раскрыть дощечки, не сломав печать, что предохраняло юридические документы от подделки. На каждом диптихе имелась краткая надпись чернилами, сообщавшая о содержании текста документа. Оба передал Веспасиану сам Нерон, когда военачальник покидал Рим. Для старика они тоже были не в новинку.
Веспасиан указал на небольшой свиток на столе и сообщил пленнику, что он должен в нем написать по требованию императора.
— А если я откажусь? — спросил тот.
— В таком случае я не стану отсылать тебя в Рим, — ответил Веспасиан с мрачной улыбкой. — Уверен, здесь найдется свободный крест, который я смогу предоставить на несколько дней в твое распоряжение.
67–69 гг. н. э.
Рим, Италия
Сады Нерона, расположенные у подножия холмов, ныне известных как Ватиканские, стали одним из любимых мест расправы с людьми, которых император считал главными врагами Рима, — с первыми христианами. Он взвалил на них вину за Большой пожар, который практически уничтожил город в 64 году, и с тех пор не жалел усилий на то, чтобы избавить Рим и империю от тех, кого он называл «еврейской заразой».
Его методы отличались чрезвычайной жестокостью. «Счастливчикам» была уготована смерть на кресте либо от клыков собак или диких зверей на арене Большого цирка. Тех же, кого император решал предать настоящей муке, обмазывали воском, затем сажали на колья, расставленные вокруг его дворца, и поджигали. Так Нерон высмеивал учение христиан. Ведь они называли себя «светом мира» — вот он и зажигал свет.
Однако римский закон запрещал распинать и предавать пытке римских граждан, и, по крайней мере, это правило император вынужден был выполнять. И вот одним солнечным утром в конце июня Нерон со свитой наблюдал за тем, как палач, проходя вдоль строя опустившихся на колени и склонивших головы людей, одним ловким ударом меча отсекает им головы. Старик был предпоследним в ряду, и по особому приказу Нерона палач трижды нанес удар по шее осужденного, прежде чем его голова скатилась на землю.
Гнев Нерона, вызванный неспособностью его посланника исполнить свою миссию, не был удовлетворен жестокой смертью несчастного. Его тело швырнули на телегу и отвезли за несколько миль от Рима, где бросили в небольшую пещеру, вход в которую завалили камнями. В пещере уже находились останки еще одного человека — острой занозы в душе императора. Тремя годами ранее, в самом начале нынешних гонений, его распяли не совсем обычным способом.
Два диптиха и маленький свиток Нерону передали, как только центурион и его пленник прибыли в Рим, но в течение нескольких месяцев император не знал, как поступить. Рим пытался подавить восстание евреев, и Нерон боялся, что обнародование содержавшихся в них сведений еще больше ухудшит ситуацию.
Однако документы — свиток, в котором еврей признавался в преступлении гораздо более страшном, чем государственная измена, и диптихи, содержавшие неопровержимые подтверждения этому, — обладали огромной ценностью и могли даже стать опасными, поэтому Нерон приложил все усилия, чтобы сохранить их. Он приказал сделать точную копию списка. На оригинале же собственной рукой написал объяснение его содержания и целей и скрепил императорской печатью. Оба диптиха положили вместе с телами казненных в тайной пещере, оригинал — в специальный ящик в секретной комнате в одном из дворцов императора. Копию Нерон оставил у себя, запечатав в глиняный сосуд на случай, если придется срочно предать гласности ее содержание.
Но события стали развиваться самым неожиданным образом. В 68 году Рим охватили хаос и гражданская война. Сенат объявил Нерона предателем, он бежал из города и покончил с собой. Ему наследовал Гальба, вскоре павший от руки Отона. Отону противостоял Вителлий, победивший нового императора в сражении, и Отон, как и Нерон за несколько лет до него, бросился на собственный меч.
Тем не менее последователи Отона не отказались от борьбы. Они начали поиск нового вождя, и их выбор остановился на Веспасиане. Узнав о том, что происходит в Риме, пожилой военачальник передал ведение войны в Иудее в руки своего сына Тита, воинский дар которого был неоспорим, а сам отправился в Италию, по дороге разгромив армию Вителлия. Вителлий был убит, когда войска Веспасиана взяли Рим. 21 декабря 69 года сенат официально признал Веспасиана новым императором, и мир в государстве был восстановлен.
В хаосе и сумятице, вызванными короткой, но ожесточенной гражданской войной, запечатанный деревянный ящик и ничем не примечательный глиняный сосуд с маленькими папирусными свитками внутри попросту исчезли.
Глава первая
1
Несколько мгновений Джеки Хэмптон не могла понять, что ее разбудило. Циферблат электронного будильника показывал 3.18, в спальне было темно. Но что-то ведь нарушило ее спокойный сон. Звук, донесшийся из какой — то части большого старого дома.
Странные ночные звуки были здесь обычным делом. Вилла «Роза» простояла на склоне холма между Понтичелли и Скандрилья, городком покрупнее, уже добрых шесть столетий; старое дерево время от времени поскрипывало и постанывало, а иногда издавало звук, похожий на ружейный выстрел, — реакция на перепады температуры. То, что Джеки услышала сейчас, было чем-то другим, незнакомым.
Инстинктивно она ощупала рукой постель, но повсюду пальцы встречали только широкое пуховое одеяло. Марк все еще был в Лондоне, в Италию он возвратится либо в пятницу вечером, либо в субботу утром. Джеки собиралась лететь с ним, однако строители в последний момент поменяли график, и она вынуждена была остаться.
И тут она снова услышала тот же самый звук — глухой металлический удар. Должно быть, открылась одна из ставен на первом этаже и стучит на ветру. Джеки поняла, что ей не заснуть, пока она все не приведет в порядок. Она зажгла свет, выпрыгнула из кровати, сунула ноги в тапки и потянулась за халатом, свисавшим со спинки стула перед туалетным столиком.
Включила свет на площадке и поспешно проследовала вниз по широкой деревянной лестнице в главный холл. Внизу она вновь услышала звук: он немного отличался от предыдущих, но по характеру был таким же — стук металла о камень — и явно доносился из огромной гостиной, занимавшей большую часть первого этажа в восточном крыле здания.
Не задумываясь, Джеки распахнула дверь в гостиную. Вошла в комнату и зажгла верхний свет. В то самое мгновение, как загорелись две большие люстры, ей стал понятен источник таинственного металлического звука. В ужасе она схватилась за голову и бросилась бежать.
На стуле у камина возвышалась фигура в черном. Человек с помощью молотка и зубила отбивал от массивной стенки камина часть штукатурки, помощник, стоя рядом, светил ему фонариком. Когда Джеки повернулась, чтобы бежать, оба мужчины в недоумении воззрились на нее. Тот, что держал фонарик, приглушенно выругался и бросился за ней.
— О боже, боже, боже!
Джеки бежала по широкому холлу по направлению к лестнице, которая должна была привести ее в спальню, где она надеялась найти спасительное укрытие. Дверь в спальню была толщиной в целый дюйм, с внутренней стороны на ней был еще и тяжелый стальной засов. Рядом с кроватью находился телефон, а в сумочке на туалетном столике лежал ее сотовый. Джеки понимала, что, если ей удастся благополучно добежать до спальни, там она будет в безопасности и сможет оттуда позвонить в полицию.
Халат и тапки мешали бежать, и ее преследователь в этом смысле обладал многими преимуществами. Тапка свалилась с правой ноги, как раз когда Джеки взбежала на третью ступеньку лестницы, а тяжелый топот мужских кроссовок по каменным плитам пола раздавался уже на расстоянии нескольких ярдов. Джеки поскользнулась, споткнулась о следующую ступеньку и упала на колени.
Не прошло и мгновения, как преследователь настиг ее, схватил за руку и плечо.
Джеки вскрикнула, дернулась, попыталась оттолкнуть его правой ногой и вырваться. Босой ступней она ударила его в пах. Он взвыл от боли и рефлекторно нанес ответный удар фонарем в тот самый момент, когда она попыталась подняться. Оглушенная, Джеки рванулась в сторону, ухватилась за перила, но не удержалась и тяжело рухнула вниз, стукнувшись головой о балясину. Падение оказалось роковым — Джеки сломала шею. Тело покатилось вниз по лестнице и, миновав нижнюю ступеньку, распростерлось на полу холла. Так она и лежала там, раскинув руки, а кровь струилась из раны на виске.
Ее преследователь тоже спустился вниз и подошел к телу. Второй мужчина появился в дверях из гостиной и молча глянул на неподвижную фигуру на полу. После недолгой паузы он проследовал к ней, опустился на колени рядом и приложил пальцы к шее Джеки.
Мгновение спустя он поднял глаза на своего товарища и злобно произнес:
— Ты не должен был ее убивать!
Альберти взглянул на дело рук своих и пожал плечами.
— А она не должна была здесь оказаться. Нам сообщили, что дом будет пуст. Это случайность, — подытожил он, — но она мертва, и здесь ничего не изменишь.
Роган встал.
— Ты прав. Пошли. Давай закончим начатое и будем убираться отсюда.
Не оглядываясь, мужчины вернулись в гостиную. Роган взял молоток и зубило и продолжил откалывать остатки старой штукатурки над громадной каменной притолокой, которая шла по всей длине камина.
Работа заняла совсем немного времени, и минут через двадцать вся нужная им часть над камином была освобождена от штукатурки. Несколько мгновений они стояли перед ним и молча смотрели на буквы, высеченные на одном из камней.
— Это оно? — спросил Альберти.
Роган неуверенно кивнул.
— Похоже, что да. Приготовь штукатурку.
Пока Альберти ходил за водой, Роган достал из кармана цифровую камеру с высокой разрешающей способностью и сделал полдюжины снимков. Затем проверил, насколько четко на них отобразилась надпись, высеченная на камне. Потом для большей уверенности записал слова в крошечный блокнот.
Альберти вернулся с ведром воды. Из инструментов, оставленных строителями, он достал деревянный боек для приготовления бетонной смеси, мастерок, после чего притащил пакет со штукатуркой из кучи таких пакетов, сваленных у стены. Через несколько минут, приготовив густой замес, он приблизился с ним к камину.
Притолока покоилась на стальной плите, явно недавнего происхождения. Ею, по-видимому, воспользовались, чтобы прикрыть неприглядную трещину, по диагонали пересекавшую камень на расстоянии двух футов от левого края. Металл выступал из-под притолоки примерно на полдюйма, что могло быть надежным основанием для штукатурки.
Альберти был явно не новичок в этом деле, и уже примерно через полчаса над камином возникла гладкая поверхность новой штукатурки, которую невозможно было отличить от той, что была делом рук работавших здесь строителей. Правда, слева от камина штукатурка была еще старая — строители туда пока не дошли, — но тут уж он ничего не мог изменить.
Через пятьдесят минут после гибели Джеки Хэмптон и через полтора часа после того, как два итальянца взломали заднюю дверь дома, они уже шли по переулку к месту, где оставили свой автомобиль.
2
Крис Бронсон въехал на своем серебристом «мини — купере» на стоянку, расположенную на втором этаже многоэтажного гаража «Кресент-роуд», как раз напротив отделения полиции в Танбридж-Уэллсе. Несколько мгновений сидел в машине, размышляя. Он предчувствовал, что нынешнее утро будет для него сложным, очень сложным.
У Криса не впервые возникали проблемы с Харрисоном, но что-то подсказывало ему, что нынешний раз будет последним. Детектив-инспектор Томас Харрисон — «Том» для немногочисленных друзей и «жирная скотина» для всех остальных — был непосредственным начальником Бронсона, и отношения у них не заладились с первого дня знакомства.
Харрисон считал себя полицейским старой школы, поднявшимся из самых низов, что он не уставал повторять всем подряд. Бронсона он не выносил по целому ряду причин. Особенно много желчи Харрисон изливал по поводу «чистоплюев» — офицеров полиции, пришедших туда после университета и благодаря этому пользовавшихся определенными привилегиями. Он причислял к ним и Бронсона, хотя тот никаких университетов не заканчивал, а после школы сразу пошел в армию. Короче говоря, Харрисон почему-то считал, что Бронсон просто играет в полицейского. А то, что Бронсон на самом деле был очень компетентным и толковым полицейским, ничего не меняло в отношении к нему Харрисона.
В течение тех шести месяцев, которые Бронсон провел в Танбридж-Уэллсе, Харрисон объявлял ему выговоры почти каждую неделю по тому или другому поводу, но так как самым большим желанием Бронсона была работа в полиции, ему приходилось терпеть неприязнь начальника. И вот, кажется, настал предел и его терпению.
Ему было велено явиться в отделение рано утром, и Бронсон почти наверняка знал причины вызова. Двумя днями ранее он с несколькими другими полицейскими принимал участие в задержании молодежной банды, подозреваемой в торговле наркотиками. Ее традиционным местом промысла были восточные окраины Лондона, но в последнее время они расширили ареал своей деятельности на графство Кент. Задержание прошло не так гладко, как поначалу рассчитывали в полиции, и в ходе операции несколько парней из торговцев наркотой получили незначительные ранения. Бронсон подозревал, что Харрисон собирается обвинить его в превышении полномочий или даже в намеренном применении насилия к подозреваемым.
Он вышел из машины, запер ее и спустился по лестнице на улицу. Лифт в гараже начинал работать только с восьми часов.
Через десять минут Бронсон стучал в дверь кабинета инспектора Харрисона.
3
Мария Паломо прожила в районе Монти-Сабини всю свою жизнь и в свои семьдесят три года продолжала работать по пятьдесят часов в неделю. Была она обычной уборщицей. Правда, надо откровенно признать, работа ей не очень нравилась, и выполняла она ее, как говорится, спустя рукава. В чем Марии никак нельзя было отказать, так это в честности. Клиенты, оставившие на столе стопку евро, могли быть уверены, что по возвращении найдут ее на том же самом месте. Мария была также довольно пунктуальной для итальянки — приходила всегда более или менее вовремя. Ну и что, если какой-то дальний уголок комнаты оставался не подметенным, а плита чистилась не чаще раза в год, зато окна сверкали, да и ковры были отлично выколочены.
Короче говоря, Мария была лучше, чем ничего, и в своей громадной сумке она носила ключи от тридцати частных особняков, расположенных в районе Понтичелли-Скандрилья. Некоторые из них она убирала, за другими просто присматривала в отсутствие хозяев, в некоторых поливала цветы, разбирала почту и следила за электричеством, водопроводом и канализацией.
Вилла «Роза» принадлежала к числу тех особняков, которые Мария убирала, хотя у нее появилось предчувствие, что, скорее всего, в ближайшее время хозяева откажутся от ее услуг. Ей нравилась молодая англичанка, использовавшая визиты Марии, чтобы усовершенствовать свой итальянский, но в последнее время она стала откровенно высказывать неудовольствие работой Марии. Дважды она выговорила Марии по поводу тех уголков дома, которые могли бы быть и почище, на что Мария, как всегда, просто улыбнулась и пожала плечами. Нелегко поддерживать чистоту в здании, ответила она, в котором полно строителей, ведущих ремонт. Отсюда и пыль.
Подобные объяснения, конечно же, не могли удовлетворить синьору Хэмптон, и она вновь настоятельно попросила ее работать усерднее, но Мария давно не обращала внимания на подобные упреки и нотации работодателей. Она по-прежнему будет приходить каждую неделю, выполнять только самую необходимую работу, а потом посмотрит на реакцию хозяйки. Если англичанка уволит ее, она без труда найдет работу у кого-нибудь еще. Нет смысла делать из этого проблему.
В то утро в начале десятого Мария отправилась на работу на своей старенькой «веспе», на которой объезжала клиентов на протяжении последних пятнадцати лет. Мотороллер ей не принадлежал, она взяла его взаймы у кого-то так давно, что уже и забыла, у кого именно. Забывчивость распространялась и на документы «веспы». У Марии не было прав на вождение мотороллера, и он очень много лет не проходил техосмотр. Марию подобное не волновало, ей не приходило в голову обращаться куда-либо за получением прав. Отправляясь в путь, она просто старалась не попадать на глаза полиции и карабинерам.
Мария остановила мотоцикл перед входом на виллу. Шлем (что касается шлема, то здесь она правила соблюдала) она положила на сиденье, а сама направилась к главному входу. Мария знала, что Джеки дома, и потому не стала вынимать ключи из сумки, а просто позвонила в дверь.
Подождав две минуты, позвонила снова. И вновь никто не ответил. Это удивило старушку. Она прошла к двойному гаражу, расположенному рядом с домом, и заглянула в приоткрытую дверь. Автомобиль Хэмптонов, седан «альфа ромео», был на месте. Здание находилось слишком далеко от Понтичелли, чтобы Джеки отправилась туда пешком, да она и не принадлежала к числу людей, которые любят пешие прогулки. Где же она?
Наверное, в саду, решила Мария и, обойдя вокруг дома, вышла на лужайку, усаженную декоративными кустарниками и окруженную дюжиной крошечных цветочных клумб. Но и в саду никого не было.
Мария пожала плечами, вернулась к парадному входу и стала рыться в сумке в поисках ключей. Наконец она их нащупала, вставила в замок, одновременно снова нажав на кнопку звонка.
Слова застряли в горле, когда она увидела распростертое на каменном полу неподвижное тело. Голову женщины, подобно жуткому темно-красному нимбу, окружала лужица крови.
Мария Паломо похоронила двоих мужей и пятерых других родственников. Но разница между телом, облеченным в саван и лежащим в кладбищенской часовне, и тем, что сейчас предстало ее глазам, была колоссальная. Она повернулась и с воплем ужаса бросилась бежать по дорожке, ведущей к вилле.
Отбежав немного, Мария остановилась и посмотрела на дом. Дверь была распахнута настежь, и, несмотря на ослепительно яркое утреннее солнце, очертания неподвижной фигуры на полу были отчетливо видны. Несколько мгновений Мария размышляла, как ей поступить.
В первую очередь, конечно, следует вызвать полицию. Впрочем, как только в дело вмешается полиция, жизнь всех причастных к нему будут анализировать самым тщательным образом. Мария проследовала к «веспе», надела шлем, завела мотор и поехала к шоссе. Выехав на шоссе, повернула направо. На расстоянии примерно полумили располагался дом одного из ее многочисленных сородичей. Там она сможет спокойно оставить мотоцикл, и кто-нибудь из родственников подвезет ее обратно до дома Хэмптонов.
Через двадцать минут Мария вышла из старенькой «лянчии» племянника и вместе с ним проследовала к открытой двери виллы. Они вошли в дом. Племянник Марии наклонился над телом и пощупал запястье Джеки, затем перекрестился и отошел на пару шагов от трупа. Мария уже прекрасно поняла, с чем они столкнулись, и потому никак не продемонстрировала отношения к происшедшему.
— Теперь я могу вызвать полицию, — провозгласила она, сняла трубку телефона, стоявшего на столике в холле и набрала 112, номер итальянской службы спасения.
Глава вторая
1
— Ну, на сей раз ты на самом деле облажался, парнишка, — начал Харрисон.
«Так я и думал», — произнес про себя Бронсон. Он стоял перед захламленным столом инспектора рядом с вращающимся креслом. Харрисон подчеркнуто не предложил ему сесть. Бронсон удивленно покосился через плечо, потом вновь взглянул на начальника.
— С кем это вы разговариваете? — спокойно спросил он.
— С тобой, с тобой, дерьмо ты мелкое! — рявкнул Харрисон.
Слова его прозвучали комично, так как Бронсон был на три дюйма выше босса, хотя весил намного меньше.
— Меня зовут Кристофер Бронсон, и я являюсь сержантом и детективом. Вы можете называть меня Крисом, или детективом Бронсоном, или же сержантом Бронсоном, или просто Бронсоном. Но, жирный вонючий подонок, ты не имеешь никакого права называть меня парнишкой!
Физиономию Харрисона перекосило.
— Как ты меня назвал?
— Ты слышал, — ответил Бронсон и уселся в кресло.
— Черт побери, тебе никто не позволял садиться! В моем кабинете ты всегда должен стоять.
— Я посижу, спасибо. Так по какому поводу ты меня пригласил?
— Встань! — крикнул Харрисон.
Несколько офицеров, стоя рядом со стеклянной перегородкой, отделявшей кабинет Харрисона, с интересом смотрели на происходящее.
— Я сыт тобой по горло, Харрисон, — отозвался Бронсон, свободно раскинувшись в кресле и вытянув ноги. — С тех пор как меня прислали сюда, ты был недоволен всем, что бы я ни сделал, а я мирился с твоим отношением только потому, что мне нравится работать в полиции, даже если приходится общаться с такими некомпетентными придурками, как ты. Но сегодня ты явно перебрал.
От нервного напряжения в уголках рта Харрисона собралась пена.
— Наглый ублюдок! Ты у меня поплатишься!
— Посмотрим. Думаю, ты уже разработал план, как обвинить меня в намеренном нападении на подозреваемых или в превышении полномочий при задержании.
Харрисон кивнул.
— И у меня есть свидетели, — процедил он сквозь зубы.
Бронсон улыбнулся.
— Не сомневаюсь. Надеюсь, ты заплатил им достаточно. А ты заметил, что произнес первое предложение без оскорбления в мой адрес за все время моего пребывания в твоем кабинете? Почувствовал, грязный безграмотный идиот?
Несколько мгновений Харрисон молчал и просто пристально всматривался в Бронсона глазами, в которых сверкала смертельная ненависть.
— Было приятно побеседовать, — сказал Бронсон и встал. — Да, кстати, я собирался взять два отгула. У тебя как раз будет время наконец решить, что предпочтительнее: продолжать свои кривляния или все-таки начать вести себя как подобает старшему офицеру полиции.
— Можешь считать, что ты отстранен от работы, Бронсон.
— Вот так уже лучше. Ты впервые за все время правильно произнес мое имя.
— Ты отстранен от работы! Верни удостоверение и убирайся отсюда к чертовой матери!
Бронсон покачал головой.
— Думаю, я его лучше попридержу, спасибо. А пока ты будешь размышлять над тем, как поступить дальше, не забудь об этом. — Бронсон порылся в кармане куртки и вытащил оттуда изящный предмет черного цвета. — Чтобы ты не напрягал мозги, сообщаю: перед тобой магнитофон. Запись нашего с тобой сегодняшнего разговора я перешлю тебе по почте. Если ты все-таки решишь начать расследование, я дам тем, кто будет вести следствие, запись нашей беседы. А вот здесь, — и Бронсон из другого кармана извлек конверт цвета буйволовой кожи и швырнул его на стол, — официальная просьба о переводе. Буду весьма признателен, если ты сообщишь мне о своем решении. Мой номер у тебя есть, полагаю.
Бронсон выключил магнитофон и вышел из кабинета Харрисона.
2
В то утро телефон в римской квартире Грегорио Мандино зазвонил в половине двенадцатого, но сам хозяин был в ванной, и потому после двенадцати гудков включился автоответчик.
Пятнадцать минут спустя, побрившись и надев обычную белую рубашку, темный галстук и светло-серый пиджак, Мандино приготовил на кухне большую чашку латте и принес его к себе в кабинет. Сел за стол, нажал кнопку воспроизведения на магнитофоне и пододвинулся поближе, чтобы лучше расслышать запись. Звонивший воспользовался кодом, но Мандино все прекрасно понял. Он нахмурился, набрал номер на своей «Нокии», обменялся с кем-то несколькими словами, затем откинулся на спинку кожаного кресла и стал размышлять над полученной информацией. Отнюдь не ее он надеялся услышать.
Звонил ему помощник из Рима, человек, которому Грегори полностью доверял. Задание, данное Антонио Карлотти, было предельно простым: обеспечить двум посланцам возможность проникновения в определенное здание, получения там некой информации и безопасного возвращения обратно. Но в результате погибла женщина — на самом ли деле это был несчастный случай, как они утверждали, или они убили ее, не интересовало Мандино, — а информация, которую они там добыли, ничего не добавила к тому, что Грегори уже было известно.
Несколько мгновений Мандино неподвижно сидел за столом. Раздражение нарастало. Он начинал жалеть, что ввязался в подобное дело. Тем не менее инструкции, полученные много лет назад, были достаточно ясны и определенны. Нельзя сбрасывать со счета, думал он, то, что им удалось узнать через Интернет, а латинская фраза была пока самым убедительным доказательством из имевшихся у него. Выбора нет, надо продолжать начатое.
Не было выбора и относительно того, как поступить по поводу происшедшего. Как ни неприятно, о случившемся придется информировать по крайней мере еще одного человека.
Мандино прошел к встроенному в стену сейфу, набрал нужную комбинацию цифр и открыл дверцу. Внутри находились два полуавтоматических пистолета, оба с полным боекомплектом, и несколько толстых пачек валюты, в основном американские доллары и евро. В самой глубине сейфа лежала изящная книга в старинном кожаном переплете, несколько истрепанном по краям. Ни на передней обложке, ни на корешке никаких надписей. Мандино извлек книгу из сейфа, вернулся к столу, снял металлический зажим, скреплявший страницы, и открыл ее.
Он медленно листал книгу, просматривая написанное там от руки выцветшими чернилами, не уставая удивляться указаниям, содержащимся в ней. Почти в самом ее конце находилась страничка со списком телефонных номеров — вне всякого сомнения, недавнее добавление, так как большинство номеров были вписаны шариковой ручкой.
Проведя пальцем по списку, Мандино отыскал нужное имя, взглянул на электронные часы и снова взял сотовый.
3
Марк Хэмптон выключил компьютер в своем кабинете в Сити и уже собирался было отправиться на ланч — у них с тремя коллегами была постоянная договоренность каждую среду встречаться в пабе за углом, — как вдруг в дверь постучали. Марк натянул пиджак и открыл дверь.
На пороге стояли два неизвестных ему человека. Марк сразу понял, что это не сотрудники фирмы. Он гордился тем, что знал в лицо всех работников. Пропускная система в здании была крайне жесткой, так как четыре компании, находившиеся в нем, занимались управлением инвестициями и размещением ресурсов коммерческих банков. В офисах имелась финансовая информация и компьютерные программы чрезвычайной важности и самых высоких уровней секретности, из чего следовало, что представшие перед ним люди должны были пройти тщательную проверку охраной.
— Мистер Хэмптон? — Голос говорившего не совсем соответствовал костюму. — Я детектив сержант Тиммс, а это мой коллега, детектив Харрис. Боюсь, у нас для вас плохие новости, сэр.
В голове у Марка закрутились бесчисленные предположения относительно того, что могут иметь в виду нежданные визитеры.
— Насколько нам известно, ваша жена находится на вилле в Италии, сэр?
Марк кивнул, чувствуя, как его охватывает ужас.
— К сожалению, там имел место несчастный случай. Мне очень жаль, сэр, ваша жена погибла.
Казалось, время остановилось. Марк видел, как открывается и закрывается рот полицейского, даже слышал произносимые им слова, однако смысл ускользал. Марк повернулся и прошел к своему столу — машинально, как робот. Сел во вращающееся кресло и посмотрел в окно на привычные очертания многоэтажных зданий, которые вдруг сделались чужими и незнакомыми.
Детектив Тиммс продолжал говорить:
— Итальянская полиция просит, чтобы вы как можно скорее выехали туда, сэр. Кому еще, по вашему мнению, мы должны сообщить это печальное известие? Кто мог бы поехать с вами? Чтобы заняться…
— Как? — прервал его Марк. — Как это случилось?
Тиммс взглянул на Харриса и пожал плечами.
— Ваша уборщица обнаружила ее сегодня утром. Создается впечатление, что она прошлой ночью просто упала с лестницы. И сломала шею.
Марк ничего не ответил, он продолжал смотреть в окно. Как такое могло произойти? Здесь явно какая-то ошибка. Его с кем-то перепутали. Им неправильно назвали фамилию.
Тиммс продолжал изливать поток сочувственных банальностей, которые, по всей видимости, полицейских специально учат говорить родственникам погибших. Почему бы ему не заткнуться и не уйти?
— Вы поняли меня, сэр?
— Что? Извините. Вы не могли бы повторить?
— Вам необходимо поехать в Италию, сэр. Нужно провести опознание тела и организовать похороны. Сотрудники итальянской полиции встретят вас в ближайшем аэропорту — по-видимому, в Риме — и отвезут на виллу. Вам предоставят переводчика и любую другую помощь, которая будет необходима. Теперь вы меня поняли, сэр?
— Да, — ответил Марк. — Извините. Просто… — Страшное рыдание сотрясло все его тело, и он закрыл лицо руками. — Извините. Это шок и…
Тиммс коснулся рукой плеча Марка.
— Понимаю, сэр. У вас есть еще какие-нибудь вопросы? Я оставляю вам список контактных телефонов управления полиции в Скандрилье. Есть кто-нибудь, кому мы, по вашему мнению, должны сообщить? В подобные минуты вам необходимы помощь и поддержка близких людей.
Марк отрицательно покачал головой.
— Нет. Нет, спасибо. — Его голос сорвался. — У меня есть друг, я сам ему позвоню. Спасибо.
Тиммс пожал ему руку и протянул листок бумаги.
— Еще раз извините, сэр. Я вписал сюда некоторые данные, чтобы вам при необходимости было легче связаться со мной. Если понадобится помощь, позвоните нам. А сейчас мы должны идти.
Как только полицейские ушли, Марк дал волю слезам. Он плакал по Джеки, по себе, по всему, что он не успел сделать для нее, по словам, так и оставшимся невысказанными. За одно мгновение новость, принесенная вполне симпатичным незнакомцем, полностью перевернула его жизнь.
Руки у Марка дрожали, когда он просматривал свой органайзер в поисках нужного телефонного номера. Тиммс прав по крайней мере в одном: ему определенно сейчас нужна поддержка друга, и Марк знал, кому позвонить.
Глава третья
1
— Марк? Что, черт возьми, там у тебя случилось? В чем дело?
Крис Бронсон затормозил свой «мини» у обочины и прижал сотовый к уху. В голосе его друга звучало отчаяние.
— Джеки… она мертва. Она…
У Бронсона возникло ощущение, как будто кто-то заехал ему кулаком под дых. Для него в этом мире существовало несколько незыблемых констант, и Джеки Хэмптон была одной из них. Несколько мгновений Бронсон просто сидел и тупо смотрел перед собой в лобовое стекло машины, слушал бессвязные объяснения Марка и практически ничего не понимал. Наконец ему удалось взять себя в руки.
— О боже, Марк! Где?.. Где ты сам-то? Где она? Я сейчас же выезжаю.
— В Италии… Она в Италии, и я должен ехать туда. Участвовать в опознании и во всем остальном… Послушай, Крис, я не знаю языка, а ты знаешь. Боюсь, я один не справлюсь. Я понимаю, что требую от тебя слишком многого, но не мог бы ты отпроситься на работе и поехать со мной?
Какое-то мгновение Бронсон молчал; внезапный острый приступ горя смешался у него в душе с давно оттесненным в подсознание чувством к Джеки. Он совершенно искренне начал сомневаться, что сможет справиться с тем, о чем сейчас просил Марк. Но также прекрасно понимал, что друг в сложившейся ситуации еще больше уязвим и ему необходима поддержка.
— У меня как раз выдалось несколько свободных дней, так что я, по-видимому, без труда смогу вырваться. Ты купил билеты на самолет?
— Нет, — признался Марк. — Я еще ничего не делал. Ты первый, кому я позвонил.
— Хорошо. Тогда положись на меня, — твердо произнес Бронсон. Он взглянул на часы, прикидывая, сколько времени ему понадобится, чтобы все организовать. — Я заеду к тебе через два часа. Успеешь собраться?
— Думаю, что да. Спасибо, Крис. Я тебе очень благодарен.
— Ерунда. Встретимся через два часа.
Бронсон положил телефон в карман, однако еще несколько мгновений продолжал сидеть неподвижно. Затем включил сигнал поворота и снова влился в поток движущегося транспорта. Он раздумывал над тем, что необходимо сделать в первую очередь, пытаясь сосредоточиться на самых конкретных вещах и хоть на какое-то время забыть о жутком факте гибели Джеки.
На сборы уйдет не больше получаса, но нужно еще найти паспорт, собрать кредитные карты, на которых остались еще какие-то деньги, съездить в банк и получить там определенную сумму в евро. Нужно сообщить в отделение полиции на Кресент-роуд о том, что он берет неоплачиваемый отпуск по личным обстоятельствам, и оставить им номер сотового. Правила нельзя нарушать, даже если ты поссорился с начальством.
А потом придется пробираться сквозь обычные лондонские пробки, чтобы попасть в квартиру Марка в Илфорде. Двух часов едва хватит, решил Бронсон. Что касается билетов, их можно купить прямо перед отлетом.
2
Телефон в роскошном кабинете кардинала Иосифа Вертутти в Ватикане прозвенел трижды, прежде чем кардинал подошел к столу и поднял трубку.
— Иосиф Вертутти слушает.
Голос на противоположном конце провода был ему незнаком, но звучал уверенно и властно.
— Мне необходимо с вами встретиться.
— Кто вы такой?
— Это неважно. Вопрос касается Кодекса.
В первое мгновение Вертутти не понял, о чем ведет речь неизвестный собеседник. Постепенно смысл его слов дошел до кардинала, и он инстинктивно ухватился за край стола, чтобы не упасть.
— Касается чего? — переспросил он.
— У нас, скорее всего, очень мало времени, поэтому, прошу вас, не затягивайте его. Я говорю о Виталианском кодексе, книге, которая хранится в Апостольском пенитенциарии.
— О Виталианском кодексе? Вы уверены?
Задавая вопрос, Вертутти понимал, насколько глупо он прозвучит, так как о существовании Кодекса было известно горстке людей в самом Ватикане и, по его сведениям, никому за пределами Святейшего престола. То, что звонивший пользовался внешней телефонной линией, означало, что он звонит не из Ватикана, и следующие его слова подтвердили подозрения Вертутти.
— Я абсолютно уверен. Вам необходимо обеспечить меня ватиканским паспортом…
— Нет, — прервал его Вертутти. — Не здесь. Встретимся за пределами Ватикана. — Ему почему-то была неприятна сама мысль о приходе таинственного собеседника на территорию Святейшего престола. Он открыл ящик стола и вынул карту Рима. Пальцем проследил путь к югу от станции «Ватикан». — На пьяцца ди Санта-Мария алле Форначи, несколькими кварталами южнее собора Святого Петра. На восточной стороне улицы напротив церкви есть кафе.
— Я знаю. Когда?
Вертутти инстинктивно взглянул на раскрытый ежедневник, хотя понимал, что прямо сейчас он с этим человеком встретиться не может — необходимо время на подготовку.
— Сегодня в половине пятого, — предложил он. — Как я вас узнаю?
В трубке послышалась усмешка.
— Не беспокойтесь, кардинал. Я вас найду.
3
Крис Бронсон загнал «мини» на стоянку у аэропорта Стэнстед, запер машину и повел Марка по направлению к зданию терминала. У обоих в руках был ручной багаж, а у Бронсона еще и ноутбук.
Бронсон прибыл в Илфорд через час с небольшим после того, как выехал из Танбридж-Уэллса, а Марк уже ждал его на тротуаре. Поездка до Стэнстеда по шоссе M11 заняла у них намного меньше часа.
— Я так тебе благодарен, Крис, — повторил Марк, наверное, пятый раз с того момента, как сел в машину.
— Я ведь твой друг, — ответил Бронсон. — Не беспокойся.
— Не пойми меня неправильно, но мне хорошо известно, что зарплата у полицейских небольшая, поэтому имей в виду, я все расходы принимаю на себя.
— В этом нет необходимости.
Бронсон попытался было возразить, хотя, по правде говоря, стоимость нынешнего путешествия беспокоила его. Овердрафт по его карте приближался к оговоренному лимиту, и процент снимать было практически не с чего. Кроме того, Бронсону было неизвестно, какие меры собирается принять против него Харрисон и как они скажутся на размерах его заработка. С другой стороны, последний бонус, полученный Марком, составлял шестизначное число — деньги для него никогда не были проблемой.
— Не спорь, — перебил его Марк, — я решил, и ты меня не переубедишь.
Приехав в аэропорт, они поняли, что пропустили рейс самолета берлинских авиакомпаний на Фьюмичино, но в пять тридцать вылетал самолет компании «Райанэр», на котором они смогут прибыть в римский аэропорт Кьямпино еще до девяти вечера по местному времени. Хэмптон расплатился золотой кредиткой, и они сразу прошли контроль безопасности.
В кафе, расположенном рядом с выходом на посадку, было несколько свободных мест. Они заказали напитки и сели ждать вылета.
По пути в аэропорт Марк говорил очень мало — он все еще находился в состоянии шока, вокруг глаз залегли тени, — но Бронсону очень хотелось узнать, что же случилось с Джеки.
— Что тебе сообщили в полиции? — спросил он.
— Очень немного, — ответил Марк. — В лондонскую полицию поступило сообщение от итальянской полиции. Сегодня утром их вызвали к нам домой. Очевидно, наша домработница пришла, как обычно, убираться и, когда ей не открыли на звонок, воспользовалась собственными ключами. — На мгновение Марк закрыл глаза, затем вытащил носовой платок. — Извини. Она сказала, что увидела тело Джеки на полу в холле. По мнению итальянской полиции, Джеки споткнулась, спускаясь по лестнице — там же нашли ее тапки, — упала и ударилась головой о перила.
— И… — произнес Бронсон.
Марк кивнул, он с трудом мог бороться с отчаянием.
— И… сломала шею. — Его голос сорвался, и он сделал глоток воды. — Мария Паломо, — продолжал Марк, — так зовут нашу домработницу, сообщила в полиции, что я работаю в Лондоне. Они нашли меня через британское посольство в Риме и связались с нашей полицией здесь.
На этом заканчивалась вся информация, которой он располагал, и ее скудость способствовала возникновению массы гипотез. Весь следующий час он только тем и занимался, что пытался представить, как могло подобное случиться. Бронсон не мешал ему. Рассуждения такого рода, по-видимому, несколько успокаивали Марка, а самому Бронсону они давали возможность просто посидеть молча и вспомнить те времена, когда Джеки Хэмптон была еще Джеки Эванс.
Бронсон с Марком познакомились в школе, и возникшая между ними дружба оказалась удивительно крепкой, несмотря на принципиально разный выбор жизненного пути. Джеки оба знали примерно с тех же времен. Бронсон с первого взгляда влюбился в нее по уши и совершенно безнадежно. Дело в том, что Джеки практически с первой их встречи предпочла Марка. Бронсон научился хорошо скрывать свои чувства, и когда Джеки вышла замуж за Марка, он был шафером у них на свадьбе, а Анджела Льюис — одна из подружек невесты — меньше чем через год после того стала миссис Бронсон.
— Извини, Крис, — пробормотал Марк, когда они наконец заняли места в заднем отсеке салона «Боинга-737», — я все уши прожужжал тебе про себя и Джеки. Тебе, должно быть, страшно надоело.
— Напротив. Вот если бы ты молчал, я бы действительно начал сильно беспокоиться. Говори, слова помогут тебе пережить происшедшее, смириться с тем, что невозможно вернуть. А я готов слушать.
— Знаю и очень благодарен тебе. И все-таки давай сменим тему. Как Анджела?
Бронсон не смог удержаться от улыбки.
— Тема неудачная. Мы только что договорились о разводе.
— Извини, я не знал. А где она сейчас?
— Она купила небольшую квартиру в Лондоне, а я по-прежнему — в своем домике в Танбридже.
— Вы общаетесь?
— Да, после того как в основном закончилось общение через адвокатов. Мы поддерживаем контакт, но отношения у нас не очень хорошие. Мы просто не подходим друг другу, и я рад, что мы это поняли до того, как появились дети и все связанные с ними сложности.
Таково было объяснение, которое он и Анджела давали всем, кто задавал подобные вопросы. Однако их брак распался совсем по другой причине. Просто Бронсон понял, что ему не следовало жениться ни на Анджеле, ни на какой бы то ни было другой женщине, так как он продолжал любить Джеки. Скрыть отсутствие настоящих, не придуманных чувств к Анджеле он не сумел.
— Она все еще работает в Британском музее?
Бронсон кивнул.
— Да, занимается консервацией керамики. Думаю, это еще одна причина нашего разрыва. Она очень много работает и к тому же ежегодно уезжает в длительные экспедиции. Добавь к сказанному специфику моей службы, и ты поймешь, почему мы стали общаться в основном посредством записок и телефонных сообщений, мы ведь практически дома не встречались.
Ложь в устах Бронсона звучала весьма правдоподобно. Примерно через полтора года после свадьбы он начал искать любой повод для сверхурочной работы — да и недостатка в предложениях не было, — чтобы сбежать от тягостной атмосферы в семье и все более частых конфликтов с женой.
— Она любит свою работу, да и я свою, кажется, любил, только это уже совсем другая история. Никто из нас не захотел принести в жертву карьеру, и между нами постепенно возникло охлаждение. Но все, наверное, только к лучшему.
— У тебя какие-то проблемы на работе? — спросил Марк.
— По сути, только одна. Мой начальник — безграмотный идиот, который возненавидел меня с самого первого дня, когда я пришел в отделение. Сегодня утром я наконец-то с ним крепко сцепился и теперь не знаю, будет ли у меня работа по возвращении.
— Почему ты держишься за эту работу, Крис? Ты мог бы без труда подыскать что-нибудь и получше.
— Все верно, — ответил Бронсон, — но мне нравится служба в полиции. Дело только в таких людях, как Харрисон, которые изо всех сил стремятся испортить мне жизнь. Я подал заявление о переводе, и я его добьюсь.
Глава четвертая
Перед тем как покинуть Ватикан, Иосиф Вертутти переоделся в светскую одежду и теперь шел по виа Стацьоне ди Пьетро в синей ветровке и легких брюках, ничем не отличаясь от типичного итальянского бизнесмена его возраста.
Кардинал Вертутти был префектом, то есть главой Конгрегации вероучения, самой старой из девяти конгрегаций Римской курии, непосредственно восходящей к римской инквизиции. Ее отношение к миру практически не изменилось с тех пор, когда обычной карой для еретиков было сожжение на костре, Вертутти лишь старался, чтобы методы деятельности подотчетной ему конгрегации были более тонкими и соответствовали требованиям современной, значительно более лицемерной цивилизации.