Рут Ренделл

Нерешенный кроссворд

Моему сыну
Выйди в сад, Мод, Птица-ночь ведь уже прилетела, Выйди в сад, Мод, Жду тебя у ворот. А. Теннисон


Часть первая

Нерешенный кроссворд

1



Вера Мэннинг очень устала. Она даже не ответила матери, когда та велела ей поторопиться с чаем.

— И нечего дуться, — сказала Мод.

— Я не дуюсь, мама. Я устала.

— Конечно, ты устала. Само собой. Всем понятно, ты измоталась на работе. Если бы только у Стэнли была хоть капля разума, он бы нашел себе хорошее место с приличным жалованьем и тебе не пришлось бы работать. Слыханное ли дело — женщина твоего возраста, далеко не девочка, целый день топчется на ногах в химчистке. Я не раз говорила и еще повторю: будь Стэнли мало-мальски стоящим человеком…

— Ладно, мама, — сказала Вера. — Давай передохнем немного, хорошо?

Но Мод, которая почти никогда не замолкала, если вдруг рядом оказывался хоть один слушатель, а если нет — говорила сама с собой, выбралась из кресла и, прихватив палку, захромала за Верой на кухню. С трудом примостившись на табуретке — женщина она была высокая, грузная — Мод огляделась, всем своим видом выражая отвращение, отчасти искренне, отчасти наигранно, ради блага дочери. Кухня была чистенькой, но обшарпанной, в ней ничего не переменилось с тех пор, как по всем стенам установили нагромождение водопроводных труб с гипсовыми заплатками. Наконец, охватив презрительным оком подмостки, готовая к очередной агитации, Мод набрала побольше воздуха и завела снова:

— Я всю жизнь копила, откладывала, чтобы оставить тебе капитал после своей смерти. Ты знаешь, что мне однажды сказала Этель Карпентер? «Мод, — заявила она, — почему бы тебе не отдать Ви все сейчас, пока она молода и может порадоваться богатству?»

Стоя спиной к матери, Вера резала пирог с мясом и чистила сваренные вкрутую яйца.

— Смешно, мама, — заметила она, — то я у тебя старуха, то вдруг опять молодая — как тебе заблагорассудится.

Мод даже ухом не повела. И продолжала:

— «Почему ты не отдашь деньги Ви сейчас?» — сказала Этель. «О, нет», — сказала я. — «О, нет, они достанутся вовсе не ей», — сказала я, — «а ее никчемному муженьку. А уж если он заграбастает мои денежки», — сказала я, — «то до конца своей жизни и пальцем не пошевелит».

— Ты не подвинешься немного, мама? Мне не дотянуться до чайника. Переместившись на пару дюймов, Мод провела по жестким седым буклям белой рукой изнеженной дамы.

— Нет, — продолжила она, — пока я дышу, мои сбережения останутся там, где они сейчас — в надежных акциях. Надеюсь, это заставит Стэнли образумиться. Когда ты сляжешь от нервного истощения, а все к тому и идет, моя девочка, быть может, он засучит рукава и поищет себе работу, подходящую для мужчины, а не для мальчишки. Вот как я это понимаю, о чем и написала Этель в последнем письме.

— Не хочешь ли перейти в столовую, мама? Все готово.

Вера помогла матери перебраться в кресло и повесила палку на спинку. Мод заправила салфетку за ворот голубого шелкового платья и положила себе на тарелку пюре, зеленый салат, яйца и пирог со свининой. Прежде чем приступить к еде, она проглотила две белые таблетки и запила крепким сладким чаем. Затем, плотоядно вздохнув, взялась за нож и вилку. Мод любила поесть. И замолкала только на время еды или сна. Едва она приступила ко второму куску пирога, хлопнула дверь черного хода и в комнату вошел зять.

Стэнли Мэннинг кивнул жене, что-то проворчав себе под нос. На тещу, которая даже прекратила жевать, чтобы одарить его холодным, осуждающим взглядом, он не обратил ни малейшего внимания. Первое, что он сделал, швырнув пальто на спинку кресла — включил телевизор.

— Как день, удачный? — поинтересовалась Вера.

— Да уж, прямо с девяти. Сыт им по горло. — Стэнли уселся лицом к телевизору и ждал, пока Вера нальет ему чай. — Я совершенно разбит, вот что я тебе скажу. Шутка ли — целый день на открытом воздухе в такую погоду. По правде говоря, даже не знаю, сколько еще смогу выдержать. Мод фыркнула:

— Этель Карпентер не поверила мне, когда услышала, чем ты зарабатываешь на жизнь, если, конечно, это можно назвать заработком. Заправщик на бензоколонке! Она сказала, что так подрабатывает на каникулах сын ее квартирной хозяйки. Ему всего-навсего восемнадцать, но мальчику нужны деньги на карманные расходы.

— Пусть эта старая перечница, Этель Карпентер, не сует нос в мои дела.

— Не смей так говорить о моей подруге!

— На сегодня хватит, — вмешалась Вера. — Вы, кажется, хотели смотреть фильм.

Если у Стэнли с Мод и было что-то общее, так это их любовь к старым фильмам, поэтому после обмена злобными взглядами они затихли за неубранным столом, чтобы полюбоваться на Джанетт Макдональд в «Девушке с Золотого Запада». Вера, оживившись после двух чашек горячего чая, благодарно вздохнула и начала убирать со стола. Она знала, что перебранка вспыхнет вновь в восемь часов, когда любимая телевикторина Стэнли вступит в противоречие с любимым телесериалом Мод. По вторникам и четвергам Вера всегда со страхом ожидала наступления вечера. Стэнли, конечно, с его страстью к головоломкам, опять захочется понаблюдать за игрой, проходящей в это время, и, конечно, Мод, подобно пяти миллионам других женщин среднего и преклонного возраста, пожелает увидеть новые сложные перипетии из жизни обитателей «Аллеи Августы». Почему только они не могут прийти к дружескому соглашению, как разумные люди? «Потому что никакие они не разумные люди», — подумала Вера и занялась мытьем посуды. Что касается самой Веры, то телепередачи ее совершенно не интересовали, и иногда она даже хотела, чтобы перегорел кинескоп или вышла из строя какая-нибудь лампа, или еще что-то. Разумеется, при их теперешнем положении они не смогут позволить себе ремонт.

Когда Вера вернулась в комнату, Джанетт Макдональд выводила «Аве Мария», а Мод подпевала ей сентиментальным дребезжащим сопрано. Вера взмолилась про себя, чтобы песня закончилась поскорее, пока Стэнли не вспылил и не грохнул, например, палкой Мод по столу, что произошло совсем недавно, на прошлой неделе. Но на этот раз он ограничился тихим ворчанием, и Вера, закрыв глаза, откинула голову на подушечку.

Вот уже четыре года мать живет в этом доме, подумала она, четыре бесконечно долгих года беспросветного ада. И почему нужно было, поддавшись порыву, поступить так глупо, согласившись принять ее? Ведь Мод не назовешь больной или даже калекой, она чудесным образом оправилась от удара. С ней все в порядке, только порой подводит левая нога да чуть-чуть кривится рот. И она вполне могла бы ухаживать за собой сама, как любая женщина семидесяти четырех лет. Но что уж теперь сокрушаться. Дело сделано. Дом матери вместе со всей мебелью продан, и им со Стэнли придется мириться с Мод до последних ее дней.

Злой, раздраженный вопль Мод вывел Веру из дремоты, и она вздрогнула.

— Зачем ты переключаешь на третью программу? Я весь день ждала свою «Аллею Августы». Кому нужна эта детская мура — кучка школьников отвечает на глупые вопросы!

— А кто платит по счетам, хотел бы я знать? — произнес в ответ Стэнли.

— Я тоже вношу свою лепту. Я отдаю Ви всю пенсию каждую неделю. А себе на разные мелочи оставляю шиллингов десять, не больше.

Стэнли промолчал. Он подвинул кресло ближе к телевизору и приготовил бумагу и карандаш.

— С самого утра я ждала свой фильм, — не унималась Мод.

— Ничего страшного, мама, — сказала Вера, стараясь придать своему усталому голосу хоть немного бодрости. — Почему бы тебе не смотреть «Ферму «Дубрава» днем, когда мы на работе? Хороший многосерийный фильм, из деревенской жизни.

— Днем я сплю. Вот почему. Я не собираюсь нарушать режим.

Мод угрюмо замолчала, но если уж ей не позволяют смотреть любимую программу, то и она не допустит, чтобы Стэнли насладился своей передачей. Минут через пять, не больше, пока Стэнли лихорадочно писал в блокноте, она принялась постукивать палкой по каминной решетке. Похоже, она пыталась воспроизвести ритм какого-то гимна. Вера решила, что это «Бог и Отец человечества», и вскоре Мод подтвердила правильность ее догадки, начав очень тихо напевать мелодию. Стэнли терпел примерно полминуты, затем произнес:

— Заткнитесь, ладно?

Мод скорбно вздохнула.

— Этот гимн играли на похоронах твоего дедушки, Вера.

— Мне наплевать. Пусть даже на растреклятой свадьбе самой королевы Виктории, — отозвался Стэнли. — Сейчас мы не хотим его слушать, так что делайте, как я сказал — заткнитесь. Ну вот, из-за вас я пропустил счет.

— Мне, право, очень жаль, — сказала Мод с едким сарказмом. — Знаю, Стэнли, что я здесь лишняя, ты не раз давал мне это понять. Ты готов пойти на все, лишь бы избавиться от меня, разве нет? Смазать лестницу жиром или подсыпать чего-нибудь в стакан…

— А что? Вполне возможно. В каждой шутке есть доля правды.

— Вера, что он говорит? Ты же слышала.

— Стэнли сказал просто так, мама. — А все оттого, что я стара и беспомощна и иногда вспоминаю те давние дни, когда была счастлива

Стэнли вскочил с кресла, и карандаш покатился по полу.

— Вы сами заткнетесь или помочь?

— Не смей говорить со мной в подобном тоне, Стэнли Мэннинг! — Мод, довольная, что испортила Стэнли всю игру, поднялась и, величественно повернувшись к Вере, произнесла голосом смертельно раненого человека: — Сейчас, Вера, я иду спать, я оставляю тебя с твоим мужем в покое. Надеюсь, я не слишком затрудню тебя, если попрошу приготовить мне «Хорликс»[1] и принести его наверх, в постель?

— Разумеется, мама. Я всегда это делаю.

— Не нужно подчеркивать «всегда». Я скорее предпочту обходиться без «Хорликса», чем принимать одолжение.

Мод совершила обход комнаты, прихватив с одного стула вязание, с другого — очки, с буфета — книгу. Она могла бы собрать свои вещи и за спиной Стэнли, не мешая ему, но не стала этого делать. Она перемещалась по комнате между ним и экраном телевизора.

— Не забыть бы стакан воды, — вслух подумала она и добавила, словно похваляясь неким очень высоким принципом, соблюдение которого требовало всех душевных сил, но в то же время благотворно сказывалось на здоровье: — С тех пор как себя помню, стакан воды стоит возле моей кровати каждую ночь. Ни разу не было иначе. Наверное, я бы просто не заснула.

Она сама понесла стакан на второй этаж, оставляя за собой след из мелких капель, падавших из переполненного стакана. Вера с мужем слышали мерное постукивание палки, когда Мод поднималась по лестнице.

Стэнли выключил телевизор и, не говоря ни слова, открыл «Второй сборник сложных кроссвордов». Вера смотрела на мужа без единой мысли в голове, как переработавшая кляча, изнуренная утомительным, однообразным трудом, одолеваемая одним лишь желанием — уснуть. Потом она прошла на кухню, приготовила «Хорликс» и отнесла наверх

Номер шестьдесят один по Ланчестер-роуд, в Кроутоне, северной окраине Лондона, был двухэтажным домом из красного кирпича в конце улицы, построенным в 1906 году. Позади дома располагался большой двор, а между эркером гостиной и уличной оградой тянулась полоска травы, футов пять на пятнадцать.

Передняя представляла собой узкий коридор с мозаичным полом, выложенным белыми и красными плитками, внизу находились две гостиные и крошечная кухонька, а кроме того, туалет в пристройке и угольный чулан. Лестница на второй этаж была прямая, в один пролет: на лестничную площадку выходили четыре двери: одна из ванной и три из спален. В самой маленькой поместились только узкая кровать и туалетный столик, шкаф для одежды заменяла занавеска на стене. Вера называла эту клетушку «комнатой для гостей».

Они со Стэнли делили большую спальню с окнами на улицу, Мод спала в комнате в заднем крыле дома. Сейчас она сидела на постели в ночной кофте из ангорской шерсти ручной вязки — само воплощение здоровья. Если бы не десятка три металлических бигуди в волосах, она вполне смогла бы принять участие в конкурсе на звание «самой очаровательной бабушки» и, возможно, стала бы победительницей.

Наверное, баночки и бутылочки на тумбочке возле кровати с патентованными и приготовленными по рецептам лекарствами как-то способствовали сохранению здоровья матери, даже, вернее, омоложению, подумала Вера, вручая Мод кружку с «Хорликсом». Лекарств более чем достаточно. Противосвертывающие, мочегонные, успокоительные, снотворные, витаминные препараты.

— Спасибо, дорогая. Электроодеяло никак не включается. Нужно отдать его в починку. Отвернувшись от неопрятной, измотанной женщины в зеркале, Вера ответила, что займется этим завтра.

— Хорошо, и тогда уж заодно попросишь мастера взглянуть на мой приемник. А еще купи мне немного этой розовой шерсти, ладно? — Мод отхлебнула «Хорликс». — Присаживайся, Ви. Я хочу поговорить с тобой, пока он не слышит.

— А нельзя подождать до завтра, мама?

— Нет, нельзя. Завтра может быть слишком поздно. Ты слышала, как он сказал, что укокошит меня, как только подвернется случай?

— Но, мама, не думаешь же ты, что он говорил всерьез?

Мод спокойно продолжала:

— Стэнли ненавидит меня, и не без взаимности. Поэтому послушай, что я тебе скажу.

Вера знала, что сейчас последует. Примерно дважды в неделю она выслушивала одно и то же с небольшими вариациями.

— Я не уйду от Стэна, вот и весь сказ. Повторяю тебе еще раз. Я не уйду от него.

Мод допила «Хорликс» и вкрадчиво произнесла:

— Ты только подумай, какая у нас с тобой настала бы жизнь, Ви, у тебя и меня. Моих денег на двоих хватит. Скажу тебе по секрету, я состоятельная женщина, как ни посмотри. Тебе даже пальцем не придется пошевельнуть. У нас будет хороший дом. Я тут в газете прочитала, в районе Чигуэлла строят прелестные домики. Я могла бы купить один хоть завтра.

— Если ты хочешь дать мне что-то из своих денег, мама, то я возьму, не откажусь. Бог свидетель, сколько в этом доме всего нужно.

— Стэнли Мэннинг не получит от меня ни пенса, — сказала Мод. Она вынула зубы и положила их в стакан; затем льстиво улыбнулась Вере, обнажив голые десны: — Кроме тебя, у меня никого нет, Ви. Все мое — твое, сама знаешь. Ты и сама не хочешь с ним делиться. Он хоть раз сделал что-нибудь для тебя? Проходимец и уголовник.

Вера сдержалась с трудом.

— Ты прекрасно знаешь, мама, что Стэнли сидел в тюрьме один-единственный раз. Да и случилось это, когда ему было восемнадцать. Просто жестоко называть его уголовником.

— Может, он и сидел в тюрьме лишь раз, но сколько раз он мог бы туда вернуться, не окажись люди, на которых он работал, мягкими, как воск? Ты не хуже меня знаешь — его дважды увольняли за то, что он запускал руку в кассу.

Вставая, Вера сказала:

— Я устала, мама. Я хочу спать. И мне незачем здесь оставаться, если единственное, что ты можешь — это оскорбить моего мужа. — Ах, Ви. — Мод протянула к дочери руку, сумев изобразить подрагивание в запястье. — Не сердись на меня, Ви. Я возлагала на тебя такие надежды, а посмотри теперь на себя: старая ломовая лошадь, тянешь воз ради человека, которому наплевать, жива ты или умерла. Это правда, Ви, сама знаешь, это правда. — Вера не отняла у матери свою обмякшую руку, и Мод ласково пожала ее. — Мы могли бы купить чудный домик, дорогая. Полы с ковровым покрытием, центральное отопление, горничная. Ты еще молода. Я бы купила тебе машину, а ты выучилась бы ее водить. Мы отправились бы куда-нибудь отдохнуть. За границу, если захочешь.

— Я вышла за Стэнли, — произнесла Вера, — а ты всегда учила меня, что брак — это навсегда.

— Ви, я до сих пор не говорила, сколько у меня денег. Если я сейчас скажу, ты ведь не разболтаешь Стэнли, не разболтаешь? — Вера промолчала, а Мод, хотя и прожила семьдесят четыре года и из них много лет пробыла замужем, так до сих пор и не поняла, что нельзя раскрывать секрет одному из супругов, если хочешь сохранить все в тайне. Потому что каким бы шатким ни был брак, какой бы недружной ни была пара, жена всегда поделится чужими секретами с мужем, а муж — с женой. — Все эти годы капитал рос. Вера, у меня в банке двадцать тысяч фунтов. Что ты на это скажешь?

Вера почувствовала, как кровь отхлынула от щек. Вот это да! Никогда, даже в самых несбыточных мечтах, она не предполагала, что у матери есть хотя бы половина подобной суммы, и Вера была уверена, что и Стэнли это в голову не приходило.

— Большие деньги, — тихо произнесла Вера.

— Только ничего не говори ему. Если он узнает, сколько я стою, то сразу начнет раздумывать, как бы от меня избавиться.

— Прошу тебя, мама, не начинай сначала. Если кто услышит твои слова, то решит, что ты впадаешь в детство. Наверняка.

— Ну, здесь меня никто не слышит. А пока спокойной ночи, дорогая. Завтра опять поговорим.

— Спокойной ночи, мама, — сказала Вера Она не обратила внимания на уговоры матери бросить Стэнли. Все это она слышала и раньше. Веру также не очень волновало и то, что Мод подозревает Стэнли в намерении убить ее. Матери уже много лет, а старикам часто приходят в голову странные мысли. Глупые бредни, не стоит и беспокоиться.

Но Вере всерьез стало любопытно, что скажет Стэнли, когда услышит — а она расскажет, когда немного отдохнет — сколько у Мод денег в банке. Двадцать тысяч! Целое состояние. Не переставая думать об этом, а также о том, как помогла бы преобразить дом и облегчить ей жизнь хотя бы двадцатая часть этих денег, Вера скинула одежду и без сил упала на кровать.

2



Мод, старая женщина, страдавшая высоким давлением, уже получила один инсульт, но ум у нее оставался ясный. Мысль о том, что зять при удобном случае способен ее убить, возникла не просто от вредности, а благодаря знакомству с человеческой природой в юные годы.

Она поступила в услужение в возрасте четырнадцати лет, и почти все разговоры на кухне и в комнатах для прислуги крутились вокруг разных бессовестных личностей, которых ее собратья по ремеслу подозревали в совершенных или затеваемых убийствах из корысти. Повар частенько со знанием дела заявлял, что лакей из большого особняка по ту сторону площади, как только улучит момент, отравит своего хозяина ради каких-то ста фунтов, завещанных ему стариком; дворецкий, в свою очередь, рассказывал жуткие истории об алчных наследниках известных семей, где ему доводилось служить. Мод выслушивала все это с тем же вниманием и доверчивостью, что и воскресные проповеди викария.

Казалось, у каждого из слуг, начиная с дворецкого и кончая младшей горничной, отыскивался родственник, который в то или иное время задумывался о том, как бы подсыпать мышьяку в чай богатой тетке. Любимым выражением в комнате для прислуги было высказывание Элизы Дулитл: «А я так думаю, просто укокошили старуху». И Мод поэтому искренне верила, что Стэнли Мэннинг укокошит ее, как только ему представится возможность. Мод не смогла побороть соблазн и доверила Вере секрет своего благосостояния, но, проснувшись на следующее утро, она засомневалась в том, что поступила правильно. Вера, скорее всего, расскажет Стэнли, и тут она, Мод, уже не в силах что-либо сделать.

То есть не в силах заставить Веру молчать. Зато многое можно сделать, чтобы Стэнли понял — убить-то он может, но ничего не выгадает от такого беззакония. Занятая своими мыслями, Мод съела завтрак, поданный Верой в постель, а когда дочь и зять ушли на работу, встала, оделась и вышла из дома. Опираясь на палку, она прошла с полмили до автобусной остановки и отправилась в город посоветоваться с адвокатом, чье имя нашла в справочнике у Стэнли. Мод могла бы купить заодно себе шерсти, а также найти мастерскую, где чинят электрические одеяла, и поберечь тем самым Верины ноги, но она не считала нужным надрываться ради дочери, раз глупая девчонка так упряма.

Вернувшись домой в двенадцать, Мод с аппетитом съела холодную ветчину, салат, хлеб с маслом и яблочный пирог, который Вера оставила ей на второй завтрак, а потом засела за очередное еженедельное послание к своей лучшей подруге, Этель Карпентер. Как и во всех письмах, отправленных Этель с тех пор, как Мод поселилась на Ланчестер-роуд, речь шла главным образом о праздности, дурных манерах, отвратительном характере и абсолютной бесполезности Стэнли Мэннинга

Ни одной душе, подумала Мод, она не могла бы довериться больше, чем Этель. Даже на Веру, слепо преданную этому проходимцу, нельзя положиться так, как на Этель, не имевшую ни мужа, ни детей, ни корыстных умыслов. У бедняжки Этель есть только ее хозяйка дома в Брикстоне, где она снимает отдельную комнату, да сама Мод.

Да, тот друг ценится, с кем многое пережито, а им с Этель выпало пережить немало, подумала Мод, откладывая перо. Сколько лет назад они познакомились? Пятьдесят четыре? Пятьдесят пять? Нет, всего пятьдесят четыре. Тогда Мод исполнилось двадцать, и служила она в помощницах горничной, а Этель, маленькая, неопытная, семнадцатилетняя Этель, была на побегушках у острого на язык повара.

Мод гуляла с шофером, которого звали Джордж Кинауэй, и они собирались пожениться, как только удача им улыбнется. Мод копила деньги всю жизнь, такая уж она была, и, независимо от того, улыбнулась бы им удача или нет, к тридцати годам ее сбережений хватило бы, чтобы начать совместную жизнь. А пока ей хватало восхитительнейших воскресных прогулок с Джорджем до Клапамского железнодорожного переезда и скромного обручального колечка с гранатом, которое она носила на ленточке на шее, потому как нельзя же было носить его на пальце, раз она чистила камины.

У нее был Джордж, какие-то надежды на будущее, а у Этель не было ничего. Никто даже не подозревал, что у Этель завелся поклонник, пока с ней не приключилось несчастье и хозяйка с позором не выгнала ее из дома, ведь она никогда не заговаривала ни с одним мужчиной, не считая Джорджа или дворецкого. Этель ушла к тете, согласившейся принять родственницу, но все обращались с ней по-свински, кроме Мод и Джорджа. Они не задирали нос, заходили по выходным проведать Этель, а когда родился ребенок, кто как не Джордж уговорил тетку взять малыша на воспитание и кто, как не Джордж, отдавал по несколько шиллингов каждую неделю на его содержание?

— Хотя мы с трудом можем позволить себе такой расход, — заявила Мод. — Если бы она только перестала валять дурака и рассказала мне, кто отец…

— Она никогда не скажет, — решил Джордж. — Она слишком горда. — Ну что ж, не зря говорят, гордыня идет и беду ведет, а Этель перенесла свою беду стойко. Наш долг — не отвернуться от бедняжки. Нам никогда не следует терять Этель из виду, дорогой!

— Как скажешь, дорогая, — согласился Джордж и уговорил хозяйку взять обратно Этель, будто бы та так и осталась хорошей девушкой, без единого пятнышка на своей репутации.

То были трудные дни, вспоминала Мод, откинув назад голову и закрыв глаза. Она получала двенадцать фунтов, а потом началась война и заставила людей пересмотреть свои планы. Даже когда хозяин прибавил ей жалованье, им было непросто обзавестись собственным домом, и в конце концов только благодаря привлекательной внешности Джорджа и его хорошим манерам им удалось начать семейную жизнь. Не то чтобы между ним и хозяйкой было что дурное — Боже, упаси! — но, когда хозяйка умерла, в ее завещании упоминалось имя Джорджа, и, добавив к полученным им в наследство двумстам пятидесяти фунтам сбережения Мод, они открыли славную небольшую лавчонку неподалеку от «Овала» [2].

Этель проводила у них каждый свой отпуск. Когда родилась Вера, Этель стала ее крестной матерью. В порыве откровения Мод поведала Джорджу, что это самое малое, что она могла сделать для бедняжки, которая лишилась собственной дочери и вряд ли когда сумеет выйти замуж, ведь использованный товар спроса не имеет.

Обаяние Джорджа и трудолюбие Мод сделали свое дело: торговля процветала, и вскоре они уже называли себя прилично обеспеченными людьми. Веру послали в частную школу для самых избранных, и, когда она завершила учебу в шестнадцать лет (надо же, доучили-таки до такого возраста!), Мод не разрешила ей ни помогать в лавке, ни подыскать работу. Ее дочери предстояло стать настоящей леди и в свое время выйти замуж за достойного джентльмена, банковского клерка или какого-нибудь представителя деловых кругов — Мод никогда не упоминала прилюдно, что ее муж содержит лавку, она всегда говорила: «Он из деловых кругов» — и заиметь собственный дом. А до той поры она в разумных пределах снабжала Веру деньгами на платья и раз в год они все вместе отправлялись в Брейминстерон-Си — милый, старый Брей, как они называли этот городок — где останавливались в очень респектабельном пансионе с видом на море. Иногда вместе с ними ездила и Этель, и она, так же, как они, была довольна, что ее крестная дочь снискала расположение племянника владелицы пансиона, Джеймса Хортона.

У Джеймса была именно та работа, которую Мод хотела бы для своего будущего зятя. Он служил в местном отделении «Барклайз-банка», а когда зимой ему случалось наезжать в Лондон и он забирал Веру то на реку, то в театр на утренний спектакль, Мод улыбалась молодому человеку и начинала обсуждать с Джорджем, что они могут сделать для молодой четы после назначения даты. Взнос на дом и двести фунтов на мебель — таков был совет Этель Карпентер, и Мод решила, что он не лишен смысла.

Джеймс был старше Веры на четыре года, во время войны он служил на флоте старшиной. В банке у него хранилась кругленькая сумма, он был примерным сыном и прихожанином. Лучшего трудно было пожелать.

У Мод были старые представления, она полагала, молодым людям следует разрешать знакомства, только если их должным образом представили друг другу, или если их родители были старыми друзьями. Поэтому она с ужасом узнала от миссис Кемпбелл, жены торговца рыбой из лавочки по соседству, что Веру часто видят в компании молодого бармена из «Кареты с лошадьми», с которым, как утверждала миссис Кемпбелл, девочка познакомилась на танцах. Это все Джордж, заявила Мод в разговоре с Этель. Если бы в доме прислушивались к Мод, то Вере никогда бы не позволили посещать танцы. Мод пыталась решительно возражать, но Джордж впервые в жизни настоял на своем, заявив, что ничего в том нет дурного, если Вера пойдет с подружкой потанцевать, да и разве есть что-нибудь респектабельней, чем ежегодный бал «Молодых консерваторов»?

— Прямо не знаю, что скажет Джеймс, когда услышит об этом, — пригрозила дочери Мод.

— А мне все равно, что он скажет. Я по горло сыта Джеймсом, этим занудой. Всегда заводит одну и ту же пластинку: пораньше лечь, пораньше встать, экономить деньги, не доверять людям. А Стэнли говорит, молодым бываешь только раз, так что радуйся, пока можешь. Он говорит, деньги для того, чтобы их тратить.

— Думаю, он так и поступает, если это чужие деньги. Бармен! Моя дочь тайком встречается с барменом! — Хотя Мод иногда по пятницам позволяла Джорджу тихо провести часок-другой за кружкой пива в «Виноградной грозди», сама она в жизни не переступала порога пивной. — Как бы там ни было, это пора прекратить, Ви. Можешь сказать ему, что твои родители против.

— Мне двадцать два, — решительно произнесла Вера, которая, хотя и унаследовала от отца внешность и покладистый характер, от матери взяла искру темперамента — Ты не можешь запретить мне. Все время твердишь о замужестве, но как я выйду замуж, если мне негде познакомиться? Девушки не могут знакомиться с мужчинами, если сидят дома

— Но ты же познакомилась с Джеймсом, — возразила Мод.

После она никак не могла решить, какой момент был худшим в ее жизни — то ли тот, когда миссис Кемпбелл сообщила ей, что Стэнли Мэннинг отсидел два года за вооруженный грабеж, то ли тот, когда Вера сказала, что любит Стэнли и хочет выйти за него замуж.

— Не смей мне говорить о свадьбе с этим уголовником! — вопила Мод. — Ты выйдешь за него только через мой труп. Сначала я убью себя. Суну голову в духовку. Но прежде позабочусь о том, чтобы тебе из моих денег не досталось ни пенни.

Но вся беда была в том, что она никак не могла помешать Вере встречаться с Мэннингом. Какое-то время вопрос о замужестве или даже помолвке вообще не обсуждался, но Вера продолжала видеться со Стэнли, а Мод извелась чуть ли не до нервного срыва. Она, хоть убей, не могла понять, что Вера нашла в нем.

За всю свою жизнь она знала только одного мужчину, с которым разделила постель, и этой меркой она мерила всех остальных. Джордж Кинауэй, шести футов росту, обладал классической привлекательностью англосакса, если не считать безвольного подбородка, тогда как Стэнли был маленький, не выше Веры. Волосы у него начинали редеть и всегда выглядели сальными. Лицо у него было смуглое, словно орех (такие рано старятся, предрекала Мод), а черные глазки бегали и никогда не глядели в лицо собеседнику. Сразу распознав, чье слово в семье Кинауэй имеет вес, он всякий раз, встречая Мод на улице, обворожительно улыбался и льстиво приветствовал ее: «С добрым утром, миссис Кинауэй, чудесная погода!», а потом печально качал головой, когда она шествовала мимо в холодном молчании.

Мод не допускала его присутствия ни в лавке, ни в квартире, расположенной этажом выше, и утешалась мыслью о том, что по вечерам Стэнли занят в своем баре. Главное неудобство того обстоятельства, что Вера не работала, заключалось в том, что дочь свободно могла встречаться со Стэнли днем, ведь у барменов особое расписание: они свободны все утро и полдня, почти до самого вечера. Но Мод полагала, «что-то дурное» (под этими словами она подразумевала плотские утехи) всегда происходит только между десятью и полуночью — мнение, основанное на собственном опыте, хотя в ее случае все было правильным и подобающим — а именно в эти часы Стэнли всегда особенно занят. Поэтому она испытала ужас и даже какой-то суеверный страх, когда услышала от плачущей Веры, что та беременна уже больше двух месяцев.

— Снова повторяется история бедной Этель, — всхлипывала Мод. — Чтобы такое случилось с моим собственным ребенком! Какой позор!

Но каким бы глупым и предосудительным ни было поведение Веры, ее мать не допустит, чтобы она страдала так, как страдала Этель. У Веры должны быть дом, муж, приличная семья, прежде чем родится ребенок. Вера должна выйти замуж.

Вместо большой свадьбы, о которой мечтала Мод, Вера и Стэнли поженились тихо, пригласив только с десяток друзей и близких родственников, а после церемонии сразу отправились в маленький домик на Ланчестер-роуд, в Кроутоне. Мод трудно было унизить Стэнли, но она проследила, когда они с Джорджем вносили деньги задом, чтобы бумаги были выписаны на имя Веры, а Стэнли дала понять, что он должен им вернуть все до единого пенни.

Молодожены прожили три недели, а потом у Веры случился выкидыш.

— Господи, — сокрушалась Мод, сидя у больничной койки, — и зачем мы только поторопились! Твой отец говорил, что нужно подождать немного, и был прав. — Что ты имеешь в виду?

— Стоило подождать три недели…

— Я потеряла ребенка, — сказала Вера, приподнимаясь в кровати, — а теперь ты хотела бы отобрать у меня и мужа.

Когда Вера поправилась, она впервые в жизни пошла работать, чтобы вернуть долг родителям. Мод оставалась непреклонной. Она могла время от времени выписать Вере чек на покупку нового платья или закатить шикарный обед в ресторане, но ни за что бы не позволила Стэнли Мэннингу прибрать к рукам ее денежки. Он должен взяться за ум, достойно обеспечить семью, и тогда Мод еще подумает…

Как только она поняла, что это никогда не произойдет, Мод вознамерилась оторвать от него Веру — план, который стал гораздо более осуществимым теперь, когда она поселилась в одном доме с дочерью. Действовала она по двум направлениям: доказывала Вере, как трудна ее теперешняя жизнь, усугубляя эти трудности постоянной атмосферой раздоров, а с другой стороны, протягивала приманку — возможность жить легко, в покое и изобилии.

До сих пор Мод не очень преуспела. Вера всегда была упряма. Дочь своей матери, думала Мод с любовью. Маленькие взятки и заманчивые картины жизни без Стэнли не пробили ни малейшей бреши в Вериной броне. Неважно. Настало время нажать на нее как следует. От внимания Мод не ускользнуло, как побледнела Вера, когда услышала о двадцати тысячах фунтов. Теперь она будет все время думать об этом на своей ужасной работе, запихивая пронафталиненные пальто в полиэтиленовые мешки. А сегодня вечером Мод пойдет с козырной карты.

Думая о том, какое впечатление произведут ее слова, Мод удовлетворенно вздохнула, откинула голову на подушки и включила здоровой ногой второй нагреватель электрического камина Вера поймет, что мать говорит дело, а Стэнли… Ладно, Стэнли увидит, что бесполезно тратить силы на раздумья о том, как помочь своей теще оставить этот мир.

Право, смешно. Стэнли хочет избавиться от нее, а она — от Стэнли. Но первый ход будет за ней. Стэнли у нее в руках. Мод улыбнулась, закрыла глаза и моментально погрузилась в глубокий сон.

3



Из пятидесяти автомобилей, подъехавших в тот день за бензином к гаражу «Суперджус», Стэнли обслужил только пять. Он даже не слышал гудков и окриков полудюжины водителей из оставшихся сорока пяти, которым не лень было дожидаться его. Стэнли сидел, повернувшись к ним спиной, в своей стеклянной маленькой будке и мечтал о двадцати тысячах фунтов, лежавших в банке у Мод, о которых он узнал от Веры сегодня за завтраком.

После смерти Джорджа Кинауэя Стэнли с нетерпением ожидал, когда ему расскажут о содержании завещания. Он едва поверил своим ушам, когда Вера сообщила ему, что никакого завещания не существует, так как все записано на имя матери. Нетерпеливый, как большинство людей его типа, он приготовился ждать еще невесть сколько горьких лет, а сам мрачнел день ото дня.

Табачную лавку продали, и Мод удалилась на покой в достатке и роскоши, переехав в маленький, но дорогостоящий особнячок в Элтеме. Стэнли никогда там не бывал — его не приглашали — и никогда не выражал сочувствия, когда Вера, проведя день в Элтеме, накормленная и обласканная матерью, возвращалась с множеством историй о высоком кровяном давлении Мод. В течение многих лет это служило единственным утешением для Стэнли, и, считая себя человеком незаурядного ума, способным преуспеть на любой из высокооплачиваемых должностей, если бы только он задался такой целью (сам он говорил, что ему пока не подвернулась такая возможность), он принялся изучать все, что было известно о кровяном давлении и сужении сосудов. В то время он работал ночным сторожем на фабрике.

Никто никогда даже не пытался вломиться на предприятие, которое доживало последние дни, где не было ничего ценного, поэтому Стэнли коротал долгие часы самым приятным образом: читал медицинские книги, взятые из общественной библиотеки.

Потому для него не было неожиданностью, когда однажды утром он вернулся домой и вместо приветствия услышал от Веры новость — у Мод инсульт.

Стэнли строил печальные мины и проявлял к жене несвойственную доброту, а сам мысленно подсчитывал наследство. По крайней мере, восемь тысяч он выручит от продажи старухиного дома, да и в банке тоже хранится кругленькая сумма. Первое, что он сделает, — купит большую машину, просто чтобы доконать соседей.

Потом Мод выздоровела

Стэнли — надежда умирает последней — согласился, что ей лучше переехать и жить с ними на Ланчестер-роуд. В конце концов, дополнительная работа целиком ляжет на плечи Веры, и если сейчас восемь тысяч ускользнули из рук, то, по крайней мере, что-то ему все же перепадет. Стэнли считал, что никто не имеет права свалиться на головы родственников, ничего не заплатив при этом, а если Мод окажется прижимистой, он сумеет ей мягко, но решительно намекнуть.

Через два дня после переезда в их дом Мод объявила о своих намерениях. Всю пенсию, кроме десяти шиллингов в неделю, она будет отдавать Вере; но капитал останется нетронутым там, где и был — в надежных акциях.

— В жизни не слышал о таком дьявольски подлом нахальстве, — заявил Стэнли.

— Ее пенсия покроет расходы на еду, Стэн.

— А как насчет квартплаты? А уход, который она потребует?

— Она моя мать, — ответила Вера Пришла пора произнести эту фразу в прошедшем времени. Убийство, конечно, не в счет. Настоящее убийство. С тех пор как он в восемнадцать лет тюкнул старуху по голове и забрал сумочку, Стэнли ни разу не прибегал к насилию и, читая в газетах об убийствах, возмущался не меньше Веры и столь же громогласно, как Мод, требовал возвращения смертной казни.

Как, например, в случае убийства того полицейского, Чаппелла, которого пристрелили в прошлом месяце, когда он пытался остановить головорезов, взломавших кроутонскую почту. Нет, убийство не для него. Несчастный случай — вот о чем он подумывал. Небрежное обращение с газом или путаница в таблетках, которые Мод принимала целыми пригоршнями.

Обдумав в общих чертах план, по которому Мод должна была отравиться газом, Стэнли вошел в дом, весело насвистывая. Он не поцеловал Веру, но сказал «привет!» и даже похлопал по плечу, направляясь в комнату, чтобы включить телевизор.

Полагая, что теперь дни тещи сочтены, Стэнли решил вести себя с Мод помягче. Но как только увидел ее, с побагровевшим от решимости и дурного настроения лицом, гордо восседавшую за столом и приканчивающую уже вторую тарелку яичницы и жареного картофеля, он пошел в атаку:

— Хлопотный выдался денек, ма?

— Да уж хлопот у меня, думаю, было больше, чем у тебя, — ответила Мод. — Сегодня днем я перекинулась через ограду парой слов с миссис Блэкмор, и она рассказала, как ее муж ездил заправиться в твой гараж, но его никто не обслужил, ты-то был на месте, но ему показалось, что ты спал.

Стэнли злобно уставился на Мод.

— Я не желаю больше, чтобы вы сплетничали через ограду, понятно? Слоняетесь по моему саду и вытаптываете растения.

— Это не твой сад, а Верин.

Вряд ли ей удалось бы найти более удачный способ вызвать гнев Стэнли. Проведя детство в деревне, на границе между Эссексом и Суффолком, где у его отца был небольшой участок, он на всю жизнь полюбил возиться в саду, считал это занятие своим единственным отдыхом, когда можно забыть на время о кроссвордах и о медицинских книгах. Но эта страсть никак не вязалась с его характером — любовь к садоводству обычно присуща людям спокойным, цивилизованным и законопослушным, — и Мод отказывалась принимать ее всерьез. Ее нравилось думать о Стэнли как об отбросе, полностью потерянном для общества, а садоводство было одним из тех занятий, которые она привыкла уважать. Поэтому она обычно не сводила с него глаз, пока он обихаживал свои вересковые заросли или поливал гладиолусы, а потом, когда он возвращался домой вымыть руки, напоминала ему, что сад, впрочем, как и остальная собственность, принадлежит Вере и что Вера может продать все без его ведома, как только ей взбредет в голову.

Довольная, что своим ответом сумела больно поддеть Стэнли, она повернулась к Вере и спросила, не забыла ли та купить ей моток пряжи.

— Совсем из головы вылетело, мама. Прости меня.

— Значит, вечером на вязании можно поставить крест, — проворчала Мод. — Если бы я только знала, я бы сама купила, когда была в городе.

— Что же ты делала в городе?

— Я ездила, — прокричала Мод, стараясь заглушить телевизор, — повидать своего адвоката!

— С каких это пор у вас завелся адвокат? — поинтересовался Стэнли.

— С сегодняшнего утра, мистер Умник. Бедной старой вдове в моем положении необходим адвокат для защиты. Он был очень мил со мной — настоящий джентльмен, будьте уверены. И очень меня успокоил. Я так ему и сказала, что теперь смогу спать спокойно.

— Не пойму, о чем это вы? — сказал Стэнли, поежившись, и добавил: — Ради Бога, да прикрутите же этот телевизор, — как будто не он сам, а Вера или ее мать включили его. — Так лучше. Теперь, по крайней мере, можно поговорить. Итак, о чем идет речь?

— О моем завещании. Сегодня утром я составила завещание и попросила адвоката сформулировать его так, как я хочу. Если бы мы с Верой жили отдельно, тогда — другое дело. Все, что у меня есть, перешло бы к ней, я говорила об этом не знаю сколько раз, а теперь послушай, Вера, что я сегодня сделала. Если я умру от удара — ты получишь все, но если я умру по какой-то другой причине, наследницей станет Этель Карпентер. Теперь ты знаешь. Вера уронила вилку.

— Нет, не знаю, мама. Я не знаю, что все это значит.

— По-моему, достаточно ясно, — сказала Мод. — Просто подумай хорошенько.

Она одарила дочь и зятя зловещей улыбкой и проворно заковыляла к телевизору, чтобы сделать звук погромче.

— Это самое большое оскорбление, — говорил Стэнли в кровати в ту ночь, — которое я когда-либо слышал в свой адрес. Ишь, намекает, что я хочу убрать ее с дороги! По-моему, она начинает выживать из ума.

— Если она говорит правду, — заметила Вера.

— Какая, черт возьми, разница — правда это или нет? Может, она ездила в город, а может, и не ездила. Может, адвокат включил это условие в завещание, а может, и нет. Как ни кинь — мы у нее в кулаке.

— С какой стати, дорогой? Нам ведь и в голову не приходило причинить ей какой-то вред. Конечно, она умрет от удара. Правда, очень обидно, что она так о нас думает.

— А если Мод умрет не от удара? Что тогда?

— Не верю, что какой-нибудь адвокат способен включить такое условие в завещание. — Вера тяжело вздохнула и отвернулась. — Теперь я хочу заснуть. Устала смертельно.

В целом Стэнли был согласен с Верой, что ни один юрист не пойдет на поводу у Мод. Скорей всего, ее условие даже незаконно. Но если Мод настаивала, а юристу не хватило знаний оспорить ее просьбу…

По субботам Вера работала целый день, и Стэнли с Мод оставались вдвоем. Если день был ясный, Стэнли проводил несколько часов в саду, а если шел дождь, он отправлялся в кино. Март выдался теплым, и миндальное деревце стояло все в цвету. Вот-вот должны были распуститься нарциссы, а вереск только что отцвел. Пришла пора подкормить его торфом, ведь почва в Кроутоне, как и в Лондоне — сплошная глина Стэнли принес из сарая полный мешок, разбросал торф вокруг растений и вырыл траншею. Ее тоже нужно будет наполнить торфом для рассады, которую он выписал.

Хотя Стэнли не хотел, чтобы Мод сплетничала через забор с миссис Блэкмор из дома пятьдесят девять или миссис Макдональд из номера шестьдесят три, сам он был не прочь иногда оторваться от лопаты и немного поболтать. Сегодня, когда миссис Блэкмор вышла развесить на веревке пару выстиранных рубашек, он ничего так не желал, как пуститься в подробное перечисление последних оскорблений и нарушений приличий со стороны Мод, что вошло у него уже в привычку, от которой отныне придется отказаться. Он должен завоевать уважение соседей, как терпеливый и даже любящий зять.

— С ней все в порядке, — ответил он на вопрос миссис Блэкмор. — Насколько это возможно в ее возрасте.

— Я все время говорю Джону, какая миссис Кинауэй молодец. Подумать только, что ей пришлось пережить!

Миссис Блэкмор, коротышка с птичьим лицом, носила всегда одну и ту же прическу: вытравленные перекисью светлые волосы она завязывала в два хвоста, словно девочка, хотя во всех других отношениях она была ближе к среднему возрасту. У нее были яркие острые глазки и привычка смотреть не мигая в глаза любому, с кем ей случалось разговаривать, чем повергала собеседника в полное замешательство. Сейчас Стэнли храбро встретил ее взгляд, изо всех сил стараясь не моргнуть.

— Да, ею нельзя не восхищаться, — улыбнулся он, слегка мотнув головой.

— Я уверена в вашей искренности, — миссис Блэкмор была несколько огорошена и на мгновение отвела взгляд. — Как давно она была у врача?

— Старый доктор Блейк ушел на пенсию, а с новым врачом она не хочет иметь дело. Говорит, он слишком молод.

— Доктор Моксли? Ему уже тридцать пять, не меньше. Хотя, наверное, ей он кажется молодым.

— Нужно уважать причуды стариков, — благочестиво заметил Стэнли.

Они продолжали свою схватку по перетягиванию каната взглядами, из которой Стэнли вышел победителем. Миссис Блэкмор опустила глаза и, пробормотав что-то насчет второго завтрака, ретировалась в дом.

Стэнли довольствовался холодной едой. Он и Мод молча поели, а после, пока Стэнли занимался кроссвордом из «Дейли телеграф», его теща собралась отдохнуть.

Когда Мод оставалась в доме одна, она просто усаживалась в кресло и дремала, прислонив голову к одной из боковин, но по субботам, в присутствии Стэнли, она устраивала целый спектакль. Для начала она собирала все диванные подушки, задавшись целью обязательно добыть именно ту, что была под головой у Стэнли, и очень медленно раскладывала их по бокам дивана. Затем она направлялась на второй этаж, постукивая палкой и напевая что-то под нос, и возвращалась оттуда с горой одеял. Под этой тяжестью дышать она начинала с трудом и даже принималась стонать. Под конец, сняв очки и туфли, она громоздилась на диван, натягивала на себя одеяла и лежала, задыхаясь.

Сегодня, как и всегда, ее зять не замечал ничего, что творилось вокруг. Он заполнял свой кроссворд, улыбаясь время от времени изобретательности автора, и иногда беззвучно, одними губами, произносил угаданное слово. Когда Мод почувствовала, что больше не в силах выносить такое безразличие, она едко произнесла:

— В дни моей молодости каждый джентльмен считал делом чести помочь пожилой даме.

— Я не джентльмен, — сказал Стэнли. — Чтобы быть джентльменом, нужны деньги. — Совсем не обязательно. Джентльменом нужно родиться, позволь тебе заметить. Даже если бы у тебя появились деньги, ты все равно остался бы таким же неотесанным мужланом.

— Вам бы самой не мешало немного пообтесаться, — ответил Стэнли и, торжествуя оттого, что оставил последнее слово за собой, заполнил 28 по горизонтали в завершение кроссворда.

Мод прикрыла глаза и мрачно поджала губы. Машинально рисуя что-то на полях газеты, Стэнли задумчиво посматривал на нее, пока сморщенные и сжатые губы не расслабились и рука, сжимавшая одеяло, не обмякла — тогда он понял, что Мод заснула Стэнли сложил газету и на цыпочках покинул комнату, направившись в спальню Мод.

Она, по всей видимости, большую часть утра провела за письмом к Этель Карпентер: на столике возле кровати лежало незапечатанное готовое послание. Стэнли присел на край кровати, чтобы прочитать его.

Он всегда подозревал, что одной из излюбленных тем для старушечьих дискуссий служил он сам и его поступки, но ему никогда не приходило в голову, что Мод способна посвятить три с половиной листа только одному вздорному, клеветническому описанию его характера. Он возмутился и в то же время всерьез обиделся. В конце концов, он оказал Мод любезность, позволив жить в его доме, и такая неблагодарность, сквозившая в каждой строчке, привела его в бешенство.

Злобно насупившись, он читал все, что Мод писала о его лени и дурных манерах. У нее даже хватило наглости рассказать Этель, что позавчера он занял у Веры пять фунтов, которые, по уверениям Мод, собрался поставить на лошадь в «Нэшенел» [3]. Вообще-то Стэнли так и хотел сделать, но теперь он и сам верил, что взял деньги на покупку торфа и вересковой рассады, Старая карга! Злобная старая карга! Что она там пишет дальше?

«Конечно, бедняжка Ви больше не увидит этих денег», — писала Мод. — «Уж он об этом позаботится. Девочка работает на износ, а у самой за душой ни гроша, если не считать того, что я ей даю. Впрочем, теперь это только вопрос времени, когда я отниму ее у этого типа. Она чересчур ему предана, чтобы сказать: «Да, мама, я пойду с тобой», да к тому же знает наверняка, какой он закатит скандал, а может быть, даже ударит. Я уверена, дорогая, он способен на любую пакость. На днях я сказала ей, что куплю все, что она пожелает, если только оставит его, и у бедняжки на глазах даже слезы выступили. Уверяю тебя, невыносимо видеть, как страдает твой единственный ребенок, но я сказала себе — я поступаю жестоко только ради блага дочери, и она еще будет благодарить меня на коленях, когда наконец избавится от своего мужа и мы заживем в чудесном домике, который я собралась для нее купить. Мне приглянулся один из рекламы в воскресной газете, прелестный коттедж в новостройках Чигуэлла, и как только у Ви выдастся выходной, я, наверное, найму машину и мы поедем взглянуть. Без этого типа, конечно…»

Стэнли так разозлился, что чуть не разорвал письмо. До этого момента он и не подозревал о планах Мод, так как Вера просто побоялась об этом рассказать, хотя он и сам подозревал, что Мод затевает какую-то каверзу. «Если б только у меня были деньги», — разбушевался он, — «я бы привлек старую каргу за… как это там говорится?.. подстрекательство. Вот как бы я поступил — вызвал бы ее в суд за попытку отобрать у человека его законную жену».

Он продолжал сидеть, мрачно уставившись на письмо, вдруг осознав, какая над ним нависла опасность. Без Веры у него нет ни малейшей надежды заполучить эти двадцать тысяч хоть когда-нибудь. Он проведет остаток жизни в очередях за бесплатным питанием, тогда как Вера будет купаться в роскоши. Господи, подумал он, даже этот дом, даже эта самая крыша над его головой принадлежит ей. А какая жизнь пойдет у этих женщин: наемные машины, возможно, даже собственное авто, современный дом в жлобском Чигуэлле, все удобства, наряды, праздники. Даже думать невыносимо. И тут вдруг он остро осознал крайнюю необходимость что-то предпринять, а заодно и вспомнил о цели своего прихода в комнату Мод.

Положив письмо на место, он занялся тремя пузырьками с лекарствами, которые стояли под настольной лампой. В голубых капсулах было снотворное, они его не интересовали. Затем шли желтые витамины, из-за которых, Стэнли не сомневался, Мод была такой живучей и бойкой на язык. Но он не собирается пачкать о них руки. Ему нужно было другое лекарство — крошечные таблетки антикоагулянта под названием молланоид, которые Мод принимала по шесть штук в день и которые, как думал Стэнли, и не давали ее крови, курсировавшей по хрупким сосудам, свертываться в тромбы. Стэнли вынул одну таблетку и спрятал в носовой платок.

Когда он спустился вниз, Мод еще спала, и в любую другую субботу он великодушно позволил бы ей отдохнуть. Но сегодня, помня о клеветническом письме, он включил телевизор, спортивную программу, и со злорадным удовольствием увидел, как она, вздрогнув, проснулась. Стэнли не разрешалось покидать стеклянную будку с девяти до пяти, хотя он все равно частенько уходил, за что и получил несколько предупреждений об увольнении. Но когда он улизнет с работы, аптека на другой стороне улицы будет уже закрыта, а ждать до следующей субботы, чтобы купить заменитель таблеток, он никак не мог.

Промаявшись до часу дня, когда наступает самое затишье, он скользнул через дорогу, но вместо одной из девушек за прилавком стоял на посту сам хозяин, который проявил такой интерес к посетителю, пока тот шарил среди бутылочек и коробочек, что Стэнли решил быть благоразумнее и отправиться в аптеку «Бутс», хотя для этого предстояло пройти еще с четверть мили.

Там он нашел все на полках самообслуживания и получил возможность изучать разнообразнейшие таблетки белого цвета, не становясь при этом объектом наблюдения. Таблетки аспирина, кодеина и фенацетина оказались слишком велики, и единственное, что ему удалось обнаружить, подходящее по размеру к антикоагулянтам Мод, были таблетки сахарина для желающих похудеть.

Эти, подумал он, подойдут. Они выглядели в точности как та, что он позаимствовал. Стэнли лизнул одну таблетку языком. Она была очень сладкой, но Мод всегда глотала свои лекарства быстро, запивая их сладким чаем, так что, скорее всего, вкуса она даже не заметит.

— Вы не могли бы не пробовать товар, пока не уплатите за него? — дерзко произнесла девчонка-продавщица.

— Если меня обвиняют в краже, то я хотел бы переговорить с управляющим.

— Хорошо, хорошо. Кричать совсем не обязательно. С вас пять шиллингов и шесть пенсов.

— Грабеж среди бела дня, — проворчал Стэнли, но все же купил пузырек под названием «Стань стройной» и бегом побежал назад.

Около колонок стояли три машины, и шеф Стэнли, пылая от ярости и держа бензошланг осторожно, как можно дальше от лацканов своего безукоризненного костюма, изо всех сил старался обслужить первого клиента Стэнли прошел к себе и наблюдал за ним сквозь стекло. Вскоре, когда машины разъехались, в будку шаткой походкой вошел хозяин, на ходу вытирая промасленные руки.

— Мое терпение лопнуло, Мэннинг, — заявил он. — Бог знает сколько клиентов мы бы потеряли, если бы не один энергичный автомобилист, который позвонил мне и рассказал, что за дьявольщина здесь творится. Я не раз предупреждал, что больше снисхождения тебе не будет. Можешь получить расчет и в пятницу убираться на все четыре стороны. — С удовольствием, — ответил Стэнли. — Я и сам хотел унести ноги, пока эта помойка не взорвалась.

Потеря работы не особенно его огорчила. Он привык к увольнениям и радовался возможности поболтаться без дела несколько недель, в течение которых можно получать довольно приличное пособие по безработице без всяких налогов и вычетов. Хотя, конечно, разговор с Верой не обещал ничего хорошего, да и от Мод нужно будет постараться все скрыть. Еще не хватало, чтобы о его неудачах вопили во все горло через садовую ограду и отправляли Этель Карпентер в Брикстон письма с тщательно обдуманной клеветой. От такой мысли не порадуешься.

Но, возможно, Мод уже недолго осталось сплетничать или строчить послания. Стэнли нащупал в кармане пузырек с таблетками. Она часто говорит, что жива только благодаря своим лекарствам, и, возможно, не пройдет и нескольких дней, как ее организм бурно отреагирует на повышенную дозу сахарина, принятого вместо обычной порции антикоагулянта.

Стэнли медленно побрел домой, задержавшись лишь возле автомобильного салона, чтобы поглазеть на темно-красную модель «ягуара».

4



— Эти таблетки какие-то странные, — сказала Мод. — Сладковатые. Ты уверена, что в аптеке не перепутали рецепт, Ви?

— Это твой обычный рецепт, мама. Тот самый, что выписал старый доктор Блейк, когда уходил на пенсию. Я отнесла рецепт, как всегда, аптекарю. — Вера взяла в руки пузырек, чтобы убедиться, не приняла ли Мод по ошибке витамины или мочегонное. Нет, это был молланоид. «Миссис М. Кинауэй, — гласила этикетка, — по две таблетки 3 раза в день», там еще чернила чуть смазаны, потому что аптекарь не стал дожидаться, пока они высохнут, и сразу отдал ей лекарство. — Если есть какие-то сомнения, почему ты не разрешаешь мне записать тебя на прием к доктору Моксли? Говорят, он очень хороший доктор.

— Мне он не нужен. Не желаю, чтобы зеленые юнцы ставили на мне опыты. — Мод отхлебнула свой утренний чай и проглотила вторую таблетку. — Наверное, я положила в чай слишком много сахару. Впрочем, от таблеток нет никакого вреда, что бы туда ни намешали. По правде говоря, я давно уже не чувствовала себя так хорошо и не устаю, как раньше. Почтальон пришел. Будь умницей, сбегай посмотри, нет ли там чего от тетушки Этель. Принесли счет за телефон и письмо с брикстонской маркой. Вера решила, что не станет открывать конверт со счетом, пока не войдет в дом. Ладно, пусть она страус, но что в этом плохого? Возможно, страусы и закапывают свои головы в песок, но живут они припеваючи, носятся галопом по Австралии, или где там еще, и не старятся раньше времени. «Если уж на то пошло, я бы не возражала превратиться в страуса или еще кого-то, — подумала Вера, — лишь бы не быть такой, как сейчас».

Она поспешно схватила пальто с крючка в передней и вновь поднялась на второй этаж, застегивая на ходу пуговицы. Мод сидела в постели, свесив ноги, и полировала ногти лопаточкой с серебряной насечкой.

— У тебя еще десять минут, — сказала Мод. — Можешь уделить мне минутку и послушать, о чем пишет тетушка Этель, а то ты никогда не знаешь, что у нее нового.

Да что у нее может быть нового? Вера не хотела опаздывать только потому, что на цикламене Этель Карпентер расцвело пять бутонов или что маленькая племянница ее квартирной хозяйки заболела корью. Но она все равно осталась, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Все что угодно, только бы в доме был мир, думала она, все что угодно, только бы у Мод было хорошее настроение. — Ну кто бы мог подумать? — воскликнула Мод. — Тетушка Этель собирается переезжать. Она оставляет свою комнатку и перебирается к нам поближе. Только послушай: «Я узнала, что на Грин-Лейнс, в полумиле от тебя, дорогая, освободилась хорошая комната, и в субботу заскочила ее посмотреть». Почему же она, интересно, не зашла? О, вот здесь она объясняет… да, она пишет: «Я бы зашла проведать тебя, но побоялась доставить беспокойство». Этель всегда такая щепетильная.

— Мне пора идти, мама.

— Погоди еще минутку… «Мне бы хотелось прийти, когда дома Ви, а ты говорила, она по субботам работает…». И так далее и тому подобное. О, послушай, Ви. «Моя квартирная хозяйка нашла студента, который переедет в мою комнату в пятницу, 10 апреля. Она была очень добра ко мне, и мне не хотелось бы нарушать ее планы, но миссис Патерсон на Грин-Лейнс может принять меня только в понедельник. Вот я и подумала, не согласится ли Ви приютить меня на уик-энд. Так приятно было бы повидать вас обеих и поболтать вволю о старых добрых временах». Я напишу ей сегодня же, что мы согласны, да?

— Не знаю, мама. — Вера вздохнула и печально пожала плечами. — Что скажет Стэнли? Мне бы не хотелось, чтобы вы с тетушкой Этель поминутно клевали его.

— Это твой дом, — сказала Мод. — Вот ты опять, именно это я имею в виду. Я должна подумать. А сейчас мне пора идти.

— Мне нужно поскорей написать ответ, — прокричала Мод вслед дочери. — Прояви хоть раз решительность. Стэнли придется проглотить это.

Конечно же, он все слышал, подумала она. Наверняка еще валяется в кровати у себя в соседней комнате. Перспектива затеять новую баталию воодушевила ее, она почувствовала прилив энергии, сравнимый разве что с тем ощущением, которое она испытывала много лет тому назад каждую неделю по воскресеньям, когда утром с нетерпением ожидала прогулки с Джорджем.

Нехорошо, конечно, что она предвкушает ссору с радостью. Джордж сказал бы, что надо любой ценой сохранять мир, но, с другой стороны, Джордж никогда не жил в одном доме со Стэнли Мэннингом, а если бы жил — сам одобрил бы ее тактику. Он бы понял, как важно спасти Веру.

Мод подошла к туалетному столику и вынула из ящичка фотографию Джорджа в рамке. Легкая сентиментальность, навеянная знакомым лицом, смешалась с раздражением, так часто посещавшим ее, когда был жив муж. Конечно, ей не хватало Джорджа, и если бы появился способ его воскресить, она бы только обрадовалась, и все же она Должна была признать, что в какой-то мере он был Для нее обузой, человеком слишком слабым, чересчур добросовестным, больше всего любившим плыть по течению. А вот у Этель совершенно другой характер. Этель, как и Мод, всю свою жизнь вынуждена бороться.

Мод убрала фотографию. Ничто не могло ее так порадовать, как последнее письмо. Стоит Этель поселиться неподалеку, она, скорее всего, начнет забегать к ним каждый день, вдвоем они одолеют Веру за несколько недель. Этель обладает такой хваткой, такой неуемной энергией. Она поговорит с Верой, и, когда дочь увидит, что посторонний, незаинтересованный человек утверждает то же, что и ее мать, ей ничего не останется, как сдаться и покориться обстоятельствам, как бывало с Джорджем.

Стэнли останется в одиночестве. Мод готова была прищелкнуть от удовольствия языком при мысли о том, что ему придется жить только на свой заработок, самому готовить себе еду и обрастать грязью, что, по представлениям Мод, было в его характере. Никто, разумеется, не позволит ему остаться в этом доме. Пусть ищет себе комнату. Она вплотную займется его выселением, как только Вера выйдет из-под влияния мужа. А потом, возможно, они смогут отдать дом Этель. Жизнь обошлась с Этель несправедливо, и какая это радость — подарить ей наконец собственный дом и увидеть, как она улыбнется или даже заплачет от благодарности. Сердце Мод радостно забилось, переполненное приятным чувством человеколюбия.

Биржа труда выплатила Стэнли пособие по безработице гораздо больше той суммы, которую он назвал Вере. Ему самому нужны были деньги, ведь на таблетки «Стань стройной» уходило целое состояние, а, кроме того, Стэнли не хотел мозолить глаза Мод и почти каждый день ходил в кино. Надеясь, что к этому времени ее здоровье заметно ухудшится, Стэнли испытывал горькое разочарование, когда наблюдал, как, вместо того, чтобы дряхлеть, она становилась все крепче, жизнерадостней и даже моложе с того момента, как он начал пересыпать тюбики с сахарином в пузырек молланоида. Если бы только она больше двигалась, чаще ходила на прогулки или таскала тяжести. Кровяное давление вряд ли способно подняться от того, что она пишет письма

Вернувшись домой в тот вечер после приятно проведенных трех часов в кинотеатре, демонстрировавшем фильмы ужасов, он сразу понял — что-то происходит. Эти двое сговорились о чем-то, возможно, именно о том, чего он больше всего боялся — Мод убедила Веру бросить его. Они оборвали разговор, как только он вошел через черный ход. Вера, похоже, плакала

— С часу дня на ногах, — сказал он. — Обошел все улицы в поисках работы. — Работу не так-то легко найти, если ничему не учился, — сказала Мод. — Неужели тебе ничего не могут подобрать на бирже?

Стэнли принял чашку чая из рук Веры и мрачно покачал головой.

— Что-нибудь обязательно подвернется, дорогой.

— А ему все равно, не так ли? — сказала Мод. — У него ведь есть кому о нем заботиться. Ты уже отдал Ви свой долг?

С тех пор как Стэнли начал подменять лекарство Мод на сахарин, он старался держаться с ней помягче: называл ее «ма» и не спорил, какую смотреть телепрограмму, хотя это было ему не по нутру. Но сейчас самообладание его подвело.

— Не лезьте не в свое дело, Мод Кинауэй. Это касается только нас с женой.

— Все, что касается Веры, касается и меня. Эти деньги она заработала своим трудом. Разве тебе не приходилось слышать про «Закон о собственности замужних женщин»? Принят парламентом в тысяча восемьсот семьдесят каком-то году. Уже более ста лет женщина имеет право на собственность.

— Вы, наверное, сидели на Галерее для женщин[4], когда принимался этот закон, — съязвил Стэнли. Кровь прилила к лицу Мод.

— Неужели ты так и будешь сидеть и позволишь ему говорить мне такие вещи, Вера?

Вера вовсе не сидела. Она моталась между столовой и кухней с тарелками.

— Я так привыкла к вашим перебранкам, — не совсем искренне сказала она, — что теперь просто не слышу их. Давайте за стол. Вы же хотите поесть и убрать до «Аллеи Августы»?

Обиженные и возмущенные, Мод и Стэнли уселись за стол. Ни один из них не ударил палец о палец за весь день, и их нерастраченная энергия проявлялась во взглядах и в том, с каким пылом они дружно набросились на еду. Вера съела лишь кусочек сосиски и немножко пюре. Последние дни она вообще ела плохо и начала даже подумывать, не права ли Мод, заявляя, что она на грани нервного срыва. За ночь она не успевала отдохнуть, и по утрам была такой же усталой, как и вечером. Визит тетушки Этель на бесконечно долгий уик-энд тоже не прибавит ей здоровья. Мод наверняка поднимет большую суету для ублажения лучшей подруги — чистая скатерть на стол каждый день, домашняя выпечка, потом, конечно, нужно будет приготовить комнату для гостей.

Мод, должно быть, угадала ее мысли (впрочем, она сама целый день не думала ни о чем другом), потому что, накладывая себе вторую порцию пюре, поинтересовалась:

— Ты уже сказала Стэнли?

— Когда бы я успела? Я и домой-то вернулась всего полчаса назад.

— А что она должна была мне сказать? — спросил Стэнли.

Мод проглотила две таблетки и скроила гримасу:

— У нас недолго поживет моя подруга Этель Карпентер.

— Что такое?

По правде сказать, Стэнли испытал огромное облегчение, услышав, что дело всего-навсего в этом. Ведь он ожидал объявления об отъезде Веры. Теперь, когда большая беда хотя бы на какое-то время отступила, меньшая привела его в ярость, он вскочил, отшвырнув назад стул, выпрямившись во весь свой рост в пять футов пять дюймов.

— Всего на два или три дня, — сказала Вера.

— Всего? Всего два или три дня? У меня и так неприятностей по горло — работы нет, покоя в собственном доме тоже нет, и вы говорите, я должен терпеть эту старую корову…

— Как ты смеешь! Как ты смеешь произносить бранные слова в моем присутствии! — Мод тоже вскочила на ноги, сжав палку в руке. — Этель приедет сюда — вот и весь сказ. Мы с Верой так решили, и ты не можешь нам помешать. Вера, если бы захотела, завтра же могла выставить тебя из дома в чем есть.

— А я, — зарычал Стэнли, придвинувшись к ее лицу, — мог бы сдать вас в богадельню. Я совсем не обязан терпеть ваше присутствие, и никто не в силах меня заставить.

— Преступник! — завопила Мод. — Уголовник! Свинья!

— Я отвечу тем же, Мод Кинауэй. Подлая старая ведьма! Злобная стерва!

— Ленивое, никудышное ничтожество!

Наблюдая за ними со своего места на кончике стола, Вера решила, что еще минута — и посыплются удары. Вера подумала, если они в самом деле передерутся, если даже поубивают друг друга, сама она останется такой же безвольной, бесплотной и опустошенной и не почувствует ничего, кроме холодного отчаяния. Вера поднялась с достоинством, какого они до этой минуты никогда в ней не замечали, и заговорила ровным, бесстрастным голосом, как Верховный судья:

— Успокойтесь и сядьте. — Они замолкли и повернулись к ней. — Спасибо. Хоть раз каждый из вас сделал то, что я прошу. Я вам должна кое-что сказать. Или вы научитесь жить, как приличные люди… — Мод застучала палкой. — Мама, прекрати. Я сказала: или вы научитесь вести себя, или я уйду. — Вера отвернулась, заметив торжествующий огонек в глазах Мод. — Нет, мама, не с тобой, впрочем, и не со Стэнли. Я уйду одна. Этот дом ничего для меня не значит. Я могу заработать себе на жизнь. Бог свидетель, мне давно уже приходится это делать. Вот так. Еще один скандал — и я собираю вещи. Я не шучу.

— Ты же не бросишь меня, Ви? — заныл Стэнли.

— Ничего подобного, брошу. — Ты меня не любишь. Если бы не моя зарплата и… то, что когда-нибудь перейдет мне от мамы, только бы я тебя и видела. И ты, мама, тоже меня не любишь. Тебе просто нравится быть хозяйкой, влезать в чужую жизнь и верховодить. Всю жизнь ты поступала по своему, а тут впервые тебе противоречат, и ты не можешь стерпеть, когда кто-то платит тебе той же монетой.

Вера замолкла, чтобы перевести дыхание, и пристально посмотрела на лица огорошенных слушателей.

— Да, видно, я сразила вас обоих. Так не забудьте мои слова Еще один скандал — и меня здесь не будет. И последнее. Мы примем здесь тетушку Этель, но не потому, что ты этого хочешь, мама Потому, что я этого хочу. Она моя крестная, я люблю ее и потому, что это мой дом, как ты не устаешь повторять. А сейчас мы включим телевизор. «Аллею Августы». Можешь смотреть спокойно, мама, Стэнли тебя не потревожит. Он знает, мое слово твердо. После этого Вера ушла на кухню, и хотя она одержала победу — заставила их замолчать, и сейчас они сидели с недовольным видом перед телевизором, — она уронила голову на стол, зашедшись в рыданиях. Не в пример Мод, которую отличала безжалостная нечувствительность, Вера быстро теряла решительность, и этим она была похожа на отца. Она даже сомневалась, хватит ли у нее сил осуществить свою угрозу.

Вскоре Вера перестала плакать, вымыла чайную посуду и отправилась наверх. Там, сев перед зеркалом, она внимательно разглядела свое отражение. Слезы ее не красили. Красные пятна, конечно, выступили сейчас, но вот морщины всегда на месте, как и коричневые тени под глазами и проседи в желтовато-серых тусклых волосах, которые когда-то были золотыми.

Понятно, почему Стэнли больше не любит ее, почему теперь он целует ее, только занимаясь любовью, да и то не всегда. Ей припомнились послеполуденные часы, проведенные ими в деревне, в лондонском пригороде, среди вересковых пустошей, когда они еще не были женаты. В тот год она зачала ребенка, который умер, так и не родившись. Теперь кажется — это была другая жизнь, а мужчина и женщина, которых тянуло друг к другу до боли и которые вместе задыхались в высокой траве под деревьями — другие люди.

Странно, как много значит страсть для молодых. Рядом с ней ни благоразумие, ни сходство характеров, ни надежность не имеют значения. Как тогда они со Стэнли смеялись над Джеймсом Хортоном с его банковским счетом, походами в церковь и скромными претензиями. Сейчас он, наверное, уже управляющий банком, подумала она, живет в хорошем Доме, женат на приятной женщине, которой едва за сорок, тогда как она и Стэнли… Она растратила жизнь попусту. Если бы они сейчас встретились с Джеймсом, он не узнал бы ее. Она горестно уставилась в зеркало на отражение потрепанной, никому не нужной женщины.

А внизу Мод и Стэнли смотрели «Аллею Августы». Старуха самодовольно улыбалась, победное выражение не сходило с ее лица, а зять оставался бесстрастным — он ждал своего часа.