Я явственно ощутила, как Стокер внутренне запротестовал, но все же указал подбородком на Морнадея.

– Я выйду, если он пойдет со мной. Нам не помешает поговорить с инспектором с глазу на глаз: нужно обсудить условия содержания арестованных в полицейских фургонах, – сказал он с ноткой угрозы в голосе.

В глазах у Морнадея явственно читался страх, но он все-таки широко улыбнулся.

– Я бы и сам с превеликим удовольствием, но, боюсь, меня сейчас ждет кипа бумажной работы. – Он выскочил из комнаты, оставив дверь за собой открытой.

Уже взявшись за ручку двери, Стокер на минуту остановился.

– Я буду здесь, рядом, – сказал он, и я не поняла, была ли это угроза сэру Хьюго или слова поддержки мне.

Когда дверь закрылась, я вновь повернулась к сэру Хьюгои заговорила как можно мягче.

– Сэр Хьюго, прошу вас, поверьте, у меня и в мыслях не было оскорбить вас или хоть в малейшей степени осложнить вам жизнь.

Он склонил голову набок и внимательно посмотрел на меня.

– Пожалуй, это первые искренние слова, которые я от вас услышал.

– Мы не враги, – настаивала я. – Знаю, вы можете мне не доверять, но, может быть, готовы хотя бы сомневаться?

– Хорошо, – сказал он таким голосом, какогояу него еще не слышала. – Ответьте, почему вы ввязались в это дело? Не может быть, чтобы вами двигало чистое любопытство.

Я тоже внимательно посмотрела на него, заметив морщинки в уголках глаз, серебряные пряди в волосах, появившиеся от многолетней огромной ответственности. Она давила на него всей своей тяжестью, и я вдруг осознала, что сэр Хьюго Монтгомери – человек самого благородного происхождения из всех моих знакомых, конечно, за исключением Стокера.

Самое меньшее, что я могла для него сделать, – это сказать ему правду.

– Я хотела хоть в чем-то добиться успеха, произвести на них впечатление.

Мне не нужно было ничего уточнять. Он прекрасно знал, кого я имею в виду. Его голубые глаза вдруг засветились добротой, когда он посмотрел на меня.

– Вы же знаете, что это ничего не изменит, – сказал он довольно ласково. – Даже если вы разоблачите тысячу преступников, их это не тронет. На них никто и ничто не может произвести впечатление.

– Я осознаю, – сказала я, стараясь говорить ровно, – глупая причина, и я должна быть выше этого, и пусть это убедит вас в моей искренности. Если бы я хотела вас обмануть, то придумала бы что-нибудь получше.

На последних словах мой голос зазвучал неожиданно тихо, и я закашлялась, прочищая горло.

Сэр Хьюго в порыве чувствительности, которой я от него не ожидала, отвел глаза в сторону. Минуту спустя он повернулся обратно.

– Она обещала познакомить вас с отцом? – спросил он.

– Обещала. Но не волнуйтесь, – быстро добавила я. – Знаю, что этого не случится: такое просто невозможно.

– Да, – согласился он, – невозможно.

Он надолго закрыл глаза, а потом наконец открыл со вздохом, признавая свое поражение.

– Ну хорошо.

Я даже вздрогнула.

– Как это «ну хорошо»?

– Это значит: продолжайте – но с некоторыми ограничениями, – сказал он, и в его голосе вновь послышались нотки закаленного металла. – Вы будете докладывать мне обо всем, заслуживающем внимания, и не инициируете никакого общения с ее высочеством. Если ей захочется узнать о чем-то, что вы обнаружили, я сам буду ей об этом сообщать. Я, конечно, не верю, что вы станете говорить мне всю правду, – добавил он с некоторой горечью.

– Я согласна, – с готовностью ответила я. – Мне нужно в этом поклясться?

К его чести, на это он лишь улыбнулся.

– Мы оба знаем, чего стоят ваши обещания.

– Клятвы, данные под давлением, – лишь ложные обещания. А это я даю вам по своей воле. Буду делиться с вами всем, что мы обнаружим важного.

Я протянула руку, и он ее пожал. Когда я уже собиралась убрать ее, он удержал мою руку в своей, мягко потянув меня к себе, так, что я нагнулась над его столом. Он подался вперед, и его лицо оказалось прямо передо мной.

– Не забывайте, мисс Спидвелл, что я должен вам выговор. В этот раз вы меня обошли, но я веду счет.

Сказав это, от резко отпустил меня, и я потеряла равновесие. И он имел на это полное право, подумала я, выходя из его кабинета.





Любезность столичной полиции не распространялась на то, чтобы доставить нас до дома. Выходя, мы прошли мимо Морнадея, и ему хватило благородства выглядеть слегка смущенным. Я вздернула подбородок и проследовала мимо него, даже не взглянув в его сторону, но успела заметить, как Стокер послал ему красноречиво неприличный жест.

– Ты научился этому на флоте ее величества? – спросила я, когда мы оказались на улице.

– Помимо прочего.

Он взял дело в свои руки, загрузил меня в экипаж и назвал извозчику адрес Бишопс-Фолли. Я была этому рада. После беседы с сэром Хьюго я почему-то чувствовала себя не в своей тарелке, но, может быть, виной тому была сильная смесь опиума с кокаином.

– Как долго я дремала в объятиях Морфея? – спросила я Стокера с гораздо большей самоуверенностью, чем ощущала в действительности. Я облокотилась на него, уютно уткнувшись щекой в его плечо.

– Гораздо дольше, чем всем нам хотелось бы, – сухо ответил он. – Сэр Хьюго уже собирался послать за полицейским хирургом, но я сказал ему, что прекрасно и сам могу привести тебя в сознание.

– Удивительно, что он согласился.

Стокер пожал плечами.

– Он предупредил, что снова арестует меня, если я тебя отравлю, но я сказал ему, что этого не случится никогда.

На его губах заиграла улыбка, и мне захотелось ткнуть его как следует, но я поняла, что это чересчур сложно. Я зевнула так, что в челюсти что-то хрустнуло.

Мы ехали в пятнах огоньков, кружившихся за окнами кэба, отсветы фонарей тянулись, и мелькали, и летели мимо нас. Мы будто двигались внутри калейдоскопа, и узоры в нем постоянно менялись.

– Щелк, щелк, щелк, – сказала я, каждый раз щелкая пальцами.

– Ты о чем? – услышала я голос Стокера, но его лицо было скрыто во мраке экипажа, а мой взгляд был прикован к симфонии света за нашими окнами.

– Я в калейдоскопе, – сказала я ему, чувствуя, как приятная усталость разливается по моим членам.

– Скоро приедем, – пообещал он, когда мы выехали на Риджент-стрит. Я смотрела, как высокие изящные дома мелькают в окнах будто в волшебном фонаре. Я привалилась к Стокеру, но вскоре кэб прибыл к задним воротам Бишопс-Фолли. Я хотела встать, но ноги меня не слушались, и даже голова откинулась, когда Стокер поднял меня на руки.

Потом я немного пришла в себя, только в тот момент, когда он положил меня в кровать. Я чувствовала, что его руки сжимают мои щиколотки, снимают с меня туфли, а потом стягивают маленькую шелковую шапочку у меня с головы и расплетают мне волосы. Эйфория от выкуренной трубки уже прошла, но, чувствовалось, проникла мне в самые кости, и мне померещилось, что я поднимаюсь, легкая как перышко. Казалось, все поры, все клеточки, все мои нервы были оголены и напряжены, будто чего-то ожидали.

– Действие кокаина заканчивается раньше, чем эффект от опиума, – сказал он мне. – Я мог бы вколоть немного атропина, но лучше всего тебе будет сейчас хорошенько выспаться. Я и сам все еще ощущаю его воздействие. К утру нам обоим станет лучше.

Он повернулся, чтобы уйти, но я ухватила его за рукав и дернула на себя, непроизвольно потянувшись к нему. Я ощутила под руками его крепкие плечи, потом запустила пальцы ему в волосы. Несколько секунд он колебался, всего несколько секунд. А потом его губы коснулись моих, и я услышала, что он бормочет стихи, строки из Китса, которые для меня еще никогда не звучали так прекрасно и настолько опасно. Он пах медом, табаком и желанием, настолько сильным, что я порвала рубашку у него на груди и вонзила в него ногти чуть не до костей. Он крепко обхватил меня, и все его мышцы дрожали, стараясь сдержать какие-то сильные эмоции. Я прижалась губами к его раскрытому рту, ощутила биение его сердца, а по его телу прошла дрожь, и его губы коснулись моего уха, а мои локоны он намотал себе на руку. Его рот вновь открылся, и из него вылетело слово, в котором было столько отчаяния и страдания, что я откинула голову и пристально посмотрела в глаза, в которых сейчас не было ничего, кроме боли утраты. Он не хотел этого говорить, я поняла это сразу же, как взглянула на него. Но оно было сказано, и одного этого слова хватило, чтобы прогнать окутавший нас морок чувств. Мне показалось, что моя душа вышла из меня наружу, потому что я будто со стороны увидела свое тело – я вздрогнула и громко зарычала, а потом провалилась в пустоту, вновь теряя сознание; мои руки сами разжались и выпустили его волосы. После этого начались уже настоящие видения: мне казалось, что разыгралась буря, уносящая нас друг от друга. Я видела над водой лишь его голову, а меня ужасные волны затягивали в беспросветную черноту.

Я проснулась несколько часов спустя. В моем доме-часовне все еще было темно и страшно холодно; Стокер спал на шезлонге в углу. Он не стал ложиться со мной в одну постель, поняла я, и ощутила сильный укол в сердце. В голове было ясно, опиумный дурман улетучился, как туман при сильном ветре. Я повернулась на бок и стала слушать, как козодой в саду поет жалобную песню.

После наркотика мне казалось, будто все мои кости налиты свинцом, и большинство воспоминаний о событиях этой ночи стерлось из памяти. Я пыталась собрать их воедино, будто неумело сшивая лоскутное одеяло: какие-то обрывки нашего посещения опиумного притона, а затем визита в Скотланд-Ярд. Я приложила палец к губам – они болели; когда позже я поднялась и рассмотрела их в зеркале, увидела, что они покусаны и распухли. Глядя на свое отражение в зеркале, я повторила слово, как стон вырвавшееся ночью у Стокера и сразу обратившее в пепел все, что вспыхнуло между нами.

– Кэролайн.

Глава 23

Проснувшись на следующее утро, я ощутила, что у меня в голове стучит небольшой кузнечный молот. Встала, умылась и неспеша оделась, стараясь двигаться очень осторожно. Я нашла Стокера в Бельведере; он с восхищением смотрел на своих кожеедов, дочиста обглодавших ребра кролика. Он бросил на меня взгляд поверх ящика.

– Выглядишь так, будто твое место – на каталке у Паджетта и Петтифера, – заметил он с раздражающим спокойствием. Но он не врал. Под глазами у меня залегли темные круги, а лицо было неестественно бледным.

– Как мило, что ты это заметил. А ты так разговариваешь со всеми дамами?

Вздохнув, он налил в стакан какой-то мерзкого вида отвар и протянул его мне.

– Держи. Я сварил кое-что, что должно помочь от твоей головной боли.

– Откуда ты знаешь, что у меня болит голова? – спросила я, с подозрением принюхиваясь.

– Вероника, у меня хорошее медицинское образование, а также обширный опыт в кутежах. Я прекрасно знаю, что человек, получивший вдобавок к полной трубке опиума еще и шприц кокаина, будет чувствовать себя наутро как в аду. Давай пей.

Он опять оказался прав. Жидкость пахла отвратительно, на вкус оказалась еще хуже, но я сумела выпить даже мутный осадок и почувствовала себя немного лучше, по крайней мере, чуть бодрее. Кузнечный молот превратился в маленький молоточек, а звон в ушах уменьшился до легкого шума.

– Что это было?

– Тебе лучше не знать, – сказал он, возвращаясь к завтраку. Вместо обычных кусочков хлеба, поджаренных на огне, сегодня утром на крышке саркофага был накрыт прекрасный стол. Меня не удивило то, что Стокер использовал этот предмет совершенно не по назначению: он с пренебрежением относился ко всему, что было сделано позднее Нового царства, а этот экспонат был явно эпохи Птолемеев. Но мне все-таки показалось слегка непочтительным использовать его в качестве обеденного стола, хотя запахи от него доносились очень заманчивые. С кухни в главном доме нам прислали ломтики ветчины, вареные яйца, баночку айвового варенья, пирог с телятиной и свежие булочки. Они были уже не горячими, виной чему – долгий путь до Бельведера, но свежими и прекрасно испеченными, и Стокер принялся за них со вздохом неподдельного удовольствия. Он взял горшочек с медом и начал рисовать на них узоры; так он поступал всегда, когда дело доходило до булочек, пышек или тостов. Не бывало такого, чтобы он позавтракал, не придумав сперва для еды какое-нибудь затейливое украшение.

Он нарисовал лодку на одной булке и как раз начал выводить кошку на другой, когда появилась леди Веллингтония.

– Доброе утро, дорогие! – пропела она и одарила нас ласковой улыбкой, излишне ласковой для этого утреннего часа, решила я. Стокер вскочил на ноги, но она махнула рукой, чтобы он сел обратно. Она миновала копролит, попавшийся ей во время прошлого визита, сурово на него покосившись, а затем с одобрением окинула взглядом булочки.

– Вижу, миссис Баскомб выполнила все, что я ей велела. Когда я расспросила ее, как организован ваш стол, она сказала мне, что вы сами заботитесь о своем завтраке, а к ланчу вам посылают холодные закуски. Этого больше не будет, – заявила она с удовлетворенным видом человека, вступившего в битву и выигравшего ее. – Каждое утро вам будут посылать блюда из буфета, который накрывают в главном доме, а в полдень – горячую еду. И в те дни, когда вас не приглашают обедать с семьей, обед вам тоже будут приносить.

– Вы очень добры, – ответил Стокер невнятно, потому что рот у него был набит булкой с медом.

Она благосклонно ему улыбнулась.

– Мне нравится изображать из себя леди Баунтифул[20]. В моем возрасте это одно из немногих доступных удовольствий. Когда колени подводят, лишаешься сразу стольких радостей, – трагически заметила она, взглянув на меня. Стокер поперхнулся, но мы обе не обратили на него внимания.

Она протянула мне стопку конвертов.

– Я принесла почту. Признаюсь, могла бы поручить это лакею, но я непростительно любопытна.

Я взяла у нее конверты и сразу же заметила тот, что пробудил в ней интерес: из толстой бумаги, с королевской монограммой на обороте.

– Это от принцессы Луизы, – признала я. Казалось невозможным (и довольно бессмысленным) скрывать от нее этот факт.

Она приподняла брови.

– Неужели? В каких высоких кругах вы вращаетесь, мисс Спидвелл.

Стокер вновь закашлялся, но я послала ему испепеляющий взгляд.

– Тебе нужно что-нибудь выпить, – сказала я ему. – Будет глупо задохнуться от булочки.

Затем я повернулась к леди Веллингтонии.

– Мы познакомились с ее высочеством через сэра Фредерика Хэвлока. Вы же знаете, она скульптор, много общается с богемой.

– О да, знаю, – сказала она, задумчиво глядя на меня своими проницательными глазами. – Я часто жалею ее.

– Жалеете принцессу?

Она удивленно усмехнулась.

– Вы уже выросли из того возраста, когда верят в сказки, мисс Спидвелл. И, конечно, знаете, что жизнь королевской семьи совсем не такая, какой представляется нам. Это клетка, позолоченная, но все же клетка.

– Ее высочество говорила мне почти то же самое, – ответила я и сразу осознала свою ошибку, но было уже поздно.

Умные старые глаза сверкнули.

– Должно быть, вы очень сблизились с принцессой, раз она говорит вам такое. Об этом не беседуют с посторонними.

Я пожала плечами.

– Может быть, она просто была в таком настроении, что ей хотелось выговориться.

– Может быть, – сказала леди Веллингтония. – Царственные особы могут вести себя странно, а принцесса Луиза эксцентричнее многих. Она рассказывала вам о своем муже?

– Маркизе де Лорне? Мы виделись с ним мельком. Он мне показался очень приятным.

– Он известный дурак, – упрямо ответила она. – Но будет герцогом, а больше ничто не имеет значения. Лично я не встречала еще Кэмпбеллов, которые были бы благонадежны, но проблема Лорна не в этом.

– А какого рода проблемы у маркиза? – спросила я.

Она загадочно посмотрела на меня.

– Никаких доказательств, одни слухи, но очень настойчивые. Позволите сесть? – спросила она, указав на верблюжье седло, накинутое на специальную подставку.

– Может быть, вам будет удобнее в кресле? – спросила я, указывая на полуистлевший антикварный экспонат с широкой спинкой.

– Конечно, нет. На таком я преодолела всю Сирийскую пустыню. Оно навевает мне приятные воспоминания. Я хотела посмотреть на развалины Пальмиры, – сказала она мне, с потрясающей ловкостью устраиваясь в седле. – Представляла себя этакой Джейн Дигби. Вы знаете, кто это?

– Я слышала это имя, – ответила я. – Кажется, авантюристка?

Она строго взглянула на меня.

– Женщина, которая умела жить, – поправила она. – Имела четверых или пятерых мужей, последний был бедуинским шейхом. Мы были своего рода друзьями, я и Джейн, но она как-то неправильно восприняла мой роман с ее пасынком.

Я подавила смешок, а Стокер наклонил голову над булочками, покраснев до ушей. Леди Велли продолжила:

– Подобные истории могут повредить дружбе, понимаете? Бедняжка Джейн уже мертва: ушла лет пять-шесть назад. Она была лет на десять старше меня, но лично я собираюсь прожить до ста.

– Не сомневаюсь, что вам это удастся, – сказала я, а потом напомнила: – Вы говорили о маркизе Лорне.

Она задумчиво поджала губы.

– Да, так вот, ситуация здесь вышла очень неприятная. Луиза всегда была неугомонной, всегда выступала против правил и протоколов. Если вы спросите меня, я скажу, что она была ужасно избалована. Королева решила, что после свадьбы она как-то остепенится, и предложила ей несколько партий. Луиза выбрала Лорна – как меньшее из зол.

– Выглядит очень хладнокровным решением, – заметила я.

– Это просто королевская семья. Их союзы похожи не на браки, а на выведение породистых жеребцов. Но никакого выведения не получилось, у Луизы ничего не вышло. Ведь у них нет детей.

– Бесплодие – это трагедия для женщины, которая хочет иметь детей, – мягко заметила я.

Леди Велли постучала тростью по полу.

– Луиза не бесплодна! Просто у нее такой муж, который на нее даже и не смотрит.

– Маркиз к ней не расположен?

– Как изящно вы выражаетесь, девочка! В мое время мы говорили о таких вещах более открыто. Просто этот мужчина не вспахивает свою жену.

– Но почему нет? – спросила я. – Принцесса – приятная и красивая женщина. Она может принести на брачное ложе гораздо больше, чем многие другие принцессы.

– И этого было бы достаточно, если бы Лорн любил женщин.

Я заморгала.

– Вы говорите, что маркиз предпочитает мужчин в постели?

Она пожала плечами.

– Этого я не могу утверждать. Наверняка могу сказать лишь, что он предпочитает своей жене мужские компании. Распространяется ли это и на спальню, ведомо им одним. Когда она выбрала Лорна, поползли слухи. Принц Уэльский вспылил и сказал, что никогда не позволит своей сестре выйти замуж за этого мужчину, но не объяснил, почему. А без очевидной причины для разрыва помолвки королева предпочла сохранить все как есть. Кто-то говорил, что все возражения принца основывались как раз на наклонностях маркиза.

– Ведь это лишь домыслы, – возразила я.

– Но домыслы, которые никуда не деваются. Тлеет ли под всем этим дымом хоть одна искра настоящего пожара, – она пожала плечами, – кто знает? Может быть, проблема в том, что Луиза фригидна, или любит другого мужчину, или у Лорна дурной запах изо рта, или он слишком увлечен марками. Никто не знает, что на самом деле происходит под покровом брака. Но разговоры идут, ужасные сплетни. Говорят, Луиза приказала заложить кирпичами окна во дворце, чтобы помешать Лорну сбегать в Кенсингтон-гарденс на свидания с гвардейцами. Правда это или нет, но могу сказать вам, что Луиза не была с ним счастлива. А несчастливая жена – опасное создание.

Затем она замолчала, позволяя словам улечься. Но через минуту уже кивнула в сторону конверта.

– Почему бы вам не открыть его и не узнать, чего она хочет?

Не было смысла бороться с неизбежным. Я взяла рожок, который использовала вместо ножа для писем, и вскрыла конверт. Послание было написано решительным почерком на гербовой бумаге: «Приходите. Не медлите и никому не говорите. Л.».

Я убрала его обратно в конверт и широко улыбнулась леди Велли.

– Это лишь приглашение подписаться на пожертвования в благотворительной организации, которую она поддерживает.

Леди Велли в ответ натянула на лицо улыбку старого крокодила, много повидавшего на своем веку.

– Ну, раз вы так говорите, девочка моя, то кто я такая, чтобы сомневаться в ваших словах? – Она тяжело вздохнула и уперлась тростью в пол, чтобы спуститься с верблюжьего седла. Стокер тут же оказался рядом с ней, помогая ей встать на ноги.

– Спасибо, мой милый мальчик, – с нежностью сказала она. – Ты гордость своей матери или флота – никак не могу решить.

Он проводил ее до двери и вернулся, слизывая с губ остатки меда.

– А что на самом деле говорится в письме? – спросил он.

– Нас вызывают, – сказала я, протягивая ему конверт. Я склонила голову, пока он читал. – Стокер, меня не покидает странное чувство, что леди Веллингтония получает удовольствие от некой своей шутки, которая как-то связана со мной.

Он махнул рукой.

– Это просто ее манера общения. Она любит играть с людьми, а ты для нее – новый котенок.

– Котенок или мышка? – спросила я. Время покажет.





Мы прибыли в Кенсингтонский дворец, вновь следуя инструкциям, данным нам в прошлый раз. Принцесса появилась сразу же, как только дворецкий о нас доложил. Она не тратила времени на формальности, а спешно провела нас в свою личную гостиную, распорядившись по дороге, чтобы нас никто не беспокоил.

Она достала из рукава письмо и протянула нам.

– Прочтите, – велела она.

Оно было написано на простой бумаге, очень коряво, так, будто человек с хорошим образованием и красивым почерком тщательно пытался скрыть и то и другое. Один край листа сильно обуглился, и все письмо пахло дымом.

«Журнал у меня, – говорилось там без всяких приветствий. – Принесите в грот свои изумруды в полночь и ждите дальнейших инструкций. Никому не говорите – или я приму меры».

Я хотела отдать записку, но принцесса лишь отмахнулась дрожащей рукой: от гнева или страха – я не могла понять. Тогда я передала ее Стокеру, который молча ее рассмотрел. Мы не смотрели друг на друга, но я знала, что он думает о нашей неудачной поездке в Литтлдаун. Кто-то заполучил журнал после того, как я его выронила, и воспользовался случаем, чтобы извлечь из этого выгоду.

Мне не терпелось расспросить принцессу, но я понимала, в каком она состоянии. Она была натянута как струна, и от неловкого обращения с ней запросто могла случиться истерика. Поэтому я решила зайти издалека.

– Как пришла эта записка? – спросила я.

– С утренней почтой, среди других писем.

– А конверт?

Она поморщилась.

– Сожжен. Видите, я хотела уничтожить и письмо, поэтому все это бросила в камин. Потом поняла, что это глупо, и письмо успела вытащить. Но конверт уже было не спасти.

– Было ли на конверте что-то примечательное?

Она задумалась, у нее на лбу залегли складки.

– Почтовый штамп Центрального Лондона, но больше никаких пометок, кроме моего адреса.

– А надписано было правильно?

Она с горечью улыбнулась.

– Да, все нужные титулы были на нужных местах.

Я пока не хотела затрагивать вопрос с журналом, а она, очевидно, не собиралась сама об этом заговаривать. Я продолжала обходить эту тему стороной.

– О каких изумрудах идет речь в письме?

Она сцепила руки, крепко переплетя пальцы.

– У меня есть парюра[21], составленная из свадебных подарков, в которой: тиара с изумрудами и бриллиантами, подаренная мне родителями мужа, герцогом и герцогиней Аргайл, браслет – изумруды в окружении бриллиантов, а также подвеска – тоже изумруд с бриллиантами. Их я надевала на свадьбу – это был подарок от ее величества. В наборе и другие, не такие значительные, предметы, но эти – самые важные.

– И этому преступнику все о них известно, – задумчиво сказала я.

– Это известно всем, – раздраженно поправила она. – Эти подарки были изображены в каждой иллюстрированной газете по всей Британской империи. Мои свадебные портреты продавались повсюду, и на них эта подвеска была отлично видна.

– Предполагаю, что они все прекрасного качества.

– Естественно.

Настроение у нее было совершенно ужасным, но в общем ее нельзя было в этом винить. Она жила будто в аквариуме, какой бы блистательной ни была эта жизнь. И я вдруг поняла, почему леди Велли ее жалеет. Просто ужасно, что миллионы посторонних людей знают очень личные подробности твоей жизни, словно копаются в груде костей за банкетным столом в поисках лакомых кусочков.

Будто прочитав мои мысли, она начала говорить, тихим и глухим от горечи голосом.

– Вы даже не представляете, насколько это ужасно – знать, что совершенно чужие тебе люди сидят у себя в домах, читают о тебе все, судят тебя, а иногда и ненавидят просто из-за твоего происхождения. Не уверена, смогу ли когда-нибудь почувствовать себя в безопасности, выходя из дома. Буду заглядывать в глаза каждому прохожему и думать про себя: «Это ты? Ты так меня ненавидишь?».

– Не думаю, что вам стоит бояться прохожих на улице, ваше высочество, – очень мягко сказал ей Стокер. – Это работа кого-то, хорошо с вами знакомого.

Она моргнула, на ее лице отразилось полное непонимание.

– Этого не может быть. Я этому не верю. Должно быть, это кто-то из слуг. Может быть, та девушка, что убирает в Хэвлок-хаусе, – начала она. – Вы вообще ее допрашивали или были слишком заняты этой игрой, чтобы нормально выполнять свою работу? Может быть, я зря вам доверилась, – выпалила она. – В конце концов, только ваша вина в том, что у этого злодея вообще оказался журнал. А что вам удалось обнаружить? Совершенно ничего. Столько дней потрачено, и вы ни на шаг не приблизились к спасению Майлза Рамсфорта.

Обычное хладнокровие покинуло меня при таком вопиющем проявлении несправедливости. Я совершенно невежливо вскрикнула, но Стокер бросил на меня предупреждающий взгляд. К его чести (за что я была ему бесконечно благодарна), он успел воспользоваться подходящим моментом. Проигнорировав запрет прикасаться к персонам королевской крови, он взял ее под локоть своей крепкой рукой и проводил в кресло. Когда она села, он встал перед ней на колени, изобразив абсолютную преданность.

– Ваше высочество, – сказал он с бесконечной добротой в голосе, – я понимаю, как это тяжело, ведь с вами никогда не происходило ничего подобного. Но мы делаем все, что в наших силах, чтобы помочь вам.

Она коротко кивнула.

– Я знаю, мистер Темплтон-Вейн. Но ожидание сводит меня с ума. А теперь еще и это – просто чудовищно.

Ее губы дрожали, будто она готова была расплакаться, и он вытащил из кармана один из своих огромных красных носовых платков.

– Возьмите, на всякий случай, – попросил он.

Она вновь кивнула, послушно, как ребенок, и он взял ее руку в свою с такой аккуратностью и нежностью, будто гладил крошечного раненого птенца.

– Расскажите мне все.

«Мне»! Я заметила, какое местоимение он использовал, а также то, что он слегка приподнялся с колен, чтобы своей спиной загородить меня от нее и создать ощущение приватности для них с принцессой. Он наглым образом исключил меня из разговора, но как только я открыла рот, чтобы возмутиться, поняла, насколько эффективен этот метод.

Я ожидала, что царственность принцессы будет оскорблена тем, что кто-то осмелился взять ее за руку, пусть даже и сын пэра, но она лишь промокнула глаза платком и начала говорить.

– Я была очень груба с мисс Спидвелл, – сказала она ему.

Он наклонился к ней ближе, пытаясь создать ощущение, что у них есть некая общая тайна.

– Должен сказать, она этого заслуживала.

Она непроизвольно улыбнулась, слабо, но все-таки улыбнулась.

– Все-таки я была неправа.

– Мисс Спидвелл – упрямая и вздорная женщина, – серьезно сказал он. И на этот раз улыбка стала шире.

– Подозреваю, что так оно и есть. Но я была излишне категорична с ней, сама того не желая. Я отчаянно нуждаюсь в ее помощи. И в вашей – тоже. Я так напугана, так ужасно расстроена…

– Вы беспокоитесь, и вам страшно, – сказал он. – Смею предположить, что и спите вы гораздо меньше, чем следовало.

Она закрыла глаза и согласно кивнула. Я открыла было рот, а он, хоть и не поворачивал ко мне головы, должно быть, почувствовал, что я хочу что-то сказать. И, прежде чем она открыла глаза, он успел покачать указательным пальцем, запрещая мне вступать в беседу.

– Это правда, – ответила она ему, наклоняясь вперед и указывая на свое лицо. – Должно быть, вы видите тени у меня под глазами. Ни одной ночи я не спала хорошо с тех пор, как началась вся эта история.

– Это совершенно понятно и естественно, что вас захватили сильные эмоции, – заверил он ее. – И вам тем более следует поделиться ими со мной. Людям, особенно дамам столь благородного происхождения, вредно держать в себе такие мощные переживания и не выпускать их наружу. Это опасно для здоровья, – добавил он с ноткой укора в голосе.

Это было удивительное представление. Всего несколькими словами ему удалось не только успокоить ее, но и заставить поверить, что она правильно поступила, обойдясь со мной так грубо. Осознав, что Стокер полностью владеет ситуацией, я откинулась на спинку стула и просто наблюдала, будто не существуя в этот момент для них обоих.

Она кивнула и коснулась платком порозовевшего носа.

– Да, конечно, вы совершенно правы.

– Конечно, прав. – Он говорил успокоительным тоном, как разговаривают с раненым зверем или капризничающим ребенком. Я задумалась, кем из них была принцесса. Стокер еще немного придвинулся к ней, добавив их разговору близости, и устроился на пуфике у ее ног.

– Я уже сказал, что помогу вам, но хочу придать вам еще больше уверенности в моих обещаниях. Даю вам слово как джентльмен, что сделаю все, что в моих силах, чтобы разоблачить преступника, и не только ради вас, но и ради Майлза Рамсфорта.

– О, вы так добры, – сказала она ему, а я с трудом сдержалась, чтобы не закатить глаза. – Знаю, что вы видели журнал. Я чуть не лишилась чувств, когда вы сказали Оттилии, что нашли его. И ужасно испугалась того, что вы могли увидеть там мое имя. – Ее голос сорвался, она залилась краской и стала дальше аккуратно подбирать слова. – Я должна вам объяснить по поводу грота, как так вышло, что я была там.

– Я знаю, для чего он используется, – мягко подбодрил он. – Видел это место во всей красе.

Она мрачно кивнула.

– Хорошо. Значит, мне не нужно его описывать. Представляете, как ужасно я чувствовала себя, зная, что существует подтверждение моего визита в грот, боясь, что его обнаружат и привлекут в качестве доказательства на суде. И тогда все узнают… – Ее голос вновь сорвался, и она прижала ко рту платок, будто пытаясь подавить подкатившую тошноту. – Я понимала, как плохо это все обернется для меня, как непристойно покажет это пресса. Газеты, первые полосы – мне это казалось настоящим кошмаром. А на самом деле все было совершенно невинно. Майлз просто был самим собой. Ему нравилось шокировать людей. Думаю, он ожидал, что я буду его осуждать, поведу себя, как повела бы моя мать. Она была бы в ярости, – сказала она, поежившись. – Но это было так безобидно. Он просто показал мне свою небольшую коллекцию, собрание предметов искусства, и дал взглянуть на журнал со всеми противными подробностями, которые там описаны, – искренне призналась она.

Тогда я подумала, что она, возможно, говорит правду. Если бы она закрутила любовную интрижку с мужем своей подруги, разразился бы невообразимый скандал, но даже любой намек на непристойное поведение мог вызвать такую же реакцию. Сам факт, что она была в гроте и видела всю коллекцию, мог привести к настоящей катастрофе как для нее самой, так и для королевского трона. Замужние женщины не должны вести себя подобным образом, а уж замужние принцессы, дочери королевы таких пуританских взглядов, обязаны были держать планку еще выше. Газеты по полной использовали бы это компрометирующее событие, чтобы устроить травлю на нее и всю ее семью, в этом я не сомневалась. А после этого, как и после каждого скандала, связанного с королевской семьей, снова начнут звучать вопросы, нужна ли вообще Англии монархия. Ужасно осознавать, что ты стал причиной таких плачевных последствий, даже и в случае вопиющей супружеской измены, но насколько страшнее думать об этом, если никакой измены на самом деле не было?! То же случилось и с женой Цезаря, которая пострадала из-за подозрения в дурном поведении, а не из-за настоящей измены[22]. Какая жестокая ирония.

Стокер пробормотал что-то успокаивающе и похлопал ее по руке.

– Мой брак не вполне можно назвать счастливым, – продолжала она. – Мы небезразличны друг другу, поверьте. Но мы с мужем являемся предметом сплетен, жестоких сплетен, которые бесконечно ходят в высшем обществе. И они все сразу стали бы достоянием общественности, если бы меня сейчас уличили в подобном поведении.

– Понимаю, – стал утешать он. – Вы просто хотели безобидного развлечения, вы же имеете право посмеяться с близкими друзьями.

– Как прекрасно вы это представили! – сказала она. – Вы-то понимаете, но простой человек на улице прочитает это, эти ужасные пошлые слова, и подумает обо мне худшее. Я даже вообразить боюсь, что тогда станет с матушкой.

У нее побелели даже губы, и тогда я поняла, что королева полностью управляет всей своей семьей. Должно быть, у нее железный кулак Бисмарка, раз собственная дочь так сильно боится ее.

Принцесса продолжила.

– Я думала не о себе, а о Лорне, – убежденно сказала она. – Если дешевая пресса решит, что Майлз Рамсфорт был моим любовником, они выкопают самые ужасные истории о моем муже, то, как он пренебрегал мною, избегал моей компании. А это неправда, – добавила она с яростью. – Он по-своему любит меня.

Было ли это реальностью или лишь выставлением желаемого за действительное, не знаю. Думаю, об этом никто никогда не узнает. Но Луиза по-своему, хоть и необычно, любила своего мужа и, спасая Майлза Рамсфорта, на самом деле спасала его.

Стокер вновь похлопал ее по руке.

– Ну конечно, его светлость вас любит, – сказал он с уверенностью, не подразумевающей никаких сомнений. – И если бы он знал, сколько страданий вы пережили ради него, то стал бы ценить вас еще больше.

Затем он слегка изменил интонацию.

– А теперь, чтобы вам помочь, мне нужно узнать, что произошло в ту ночь, когда была убита Артемизия. Вы посетили грот, а Майлз записал ваше имя в журнале?

Она вцепилась в его руку.

– Да, ради шутки, раз уж я рассмотрела его коллекцию. А вы его там не видели? – живо спросила она.

Стокер покачал головой.

– У нас не было возможности подробно изучить журнал до того, как мисс Спидвелл его упустила, – сказал он ей, аккуратно переложив всю ответственность на меня. Я этого заслуживала, и принцесса, без сомнения, была совершенно убеждена в моей виновности. Но тем не менее было немного обидно.

Стокер продолжил успокаивающим голосом:

– Вы были с Майлзом Рамсфортом, когда была убита Артемизия?

Она кивнула, закрыв глаза и прижав к ним руки.

– Да, – прошептала она.

– Так вот почему у Майлза Рамсфорта нет алиби? Потому что он был с вами?

– Да, – ответила она чуть громче.

– Он отказывается признаваться в том, что вы были тогда вместе, чтобы защитить вас, – надавил Стокер.

– Да. – Ее голос сделался еще громче, и в нем зазвенели истерические нотки.

– Он скорее подставит шею под петлю, чем выдаст вас? Это говорит о более близкой связи, чем просто дружба, – вставила я.

Они оба повернулись и посмотрели на меня: Стокер – рассерженно, а Луиза – со смесью изумления и явной неприязни.

– А я и не ожидаю, что человек вашего класса способен это понять, – кисло заметила она. – Главное в жизни каждого – всегда сохранять верность своим правителям.

Я открыла было рот, но вдруг на меня обрушилось осознание тщетности любых слов в этой ситуации, и я промолчала.

А Стокер продолжал мастерски проводить свой допрос.

– А Майлз всегда хранил журнал в гроте? – спросил он.

Она покачала головой.

– Не знаю. Когда я пришла, он лежал на виду. Он пошутил насчет того, насколько это ценная вещь, сказал, что даже Оттилия не знает о его существовании, потому что, попади он в дурные руки, за него будут требовать тысячи и тысячи. Не думайте, что он был способен использовать его против своих друзей, – поспешила добавить она. – Майлз не такой. Даже если бы у него не осталось ни цента, он и тогда не стал бы доставать этот журнал. Для него он был этакой запиской на память, чтобы спустя много лет вспоминать грязные выходки молодости. Он не хотел никому вреда.

То ли принцесса не осознавала, что Майлз совсем недавно устраивал эти «выходки», то ли обманывалась относительно масштабов этих веселых кутежей, но мне подумалось, что она при этом правильно оценивает его характер. Если то, что сообщил нам виконт Темплтон-Вейн о пустующих закромах Рамсфорта, правда, это означает, что Майлз все время был обладателем золотой жилы и ни разу не попытался ею воспользоваться. Это говорило об определенной благонадежности этого человека, и мне было приятно это осознавать.

А Стокер продолжал, направляя разговор в нужное русло.

– Ну хорошо, но теперь кто-то нашел журнал и понял, что вы там были и дорого заплатите за то, чтобы сохранить эту информацию в тайне. И мы должны выяснить, кто этот человек. Очень вероятно, что этот злодей и убийца – одно лицо.

Она вздрогнула.

– Это ужасно. Мы все любим читать о сенсациях, нас манят кошмары, описанные в книгах, но когда все это становится реальным, приходит в твою жизнь и может ее совершенно разрушить…

– Мы вернем журнал, – пообещал ей Стокер, – и найдем убийцу.

– Ты не должен обещать того, чего мы на самом деле не можем гарантировать, – ласково заметила я. – И я совершенно не уверена, что мы – именно те люди, кто может здесь помочь.

– Вероника, – сказал он сквозь стиснутые зубы. Принцесса смотрела на меня с видимым отвращением, но мне было все равно. Я дерзко продолжала.

– До сих пор у нас было лишь ваше слово в подтверждение того, что полиция вынесла неправильный вердикт. Но это, – я подняла записку повыше, – доказательство шантажа. За такое преступление вешают. И его нужно отправить прямо сэру Хьюго Монтгомери.

– Сэру Хьюго! – принцесса Луиза буквально выплюнула эти слова, вскакивая на ноги. – От него не было совершенно никакого толка. Он даже не попытался вновь открыть дело, когда я его об этом просила.

– Думаю, сэр Хьюго пытался защитить вас, – возразила я, возмущенная тем, что она не выказывает никакого уважения человеку, который всю жизнь только тем и занимался, что пытался скрыть и исправить ошибки, совершаемые ее семьей.

– Защитить меня? – в ее словах слышалась издевка. – Но от чего?

– От любого намека на скандал, – предположила я. – Как вы сами сейчас заметили, если бы выяснилось, что вас связывают близкие отношения с человеком, чья любовница была убита в его же постели, разразился бы скандал невероятных масштабов. Подозреваю, сэр Хьюго прекрасно представлял себе, как все это будет выглядеть в глазах ее величества, – прямо сказала я.

Она скривила губы.

– Меня не интересует мнение торговцев чаем и портных, – высокомерно заявила она.

– Конечно, интересует, – сказала я, стараясь сохранять терпение. – Вас все это очень волнует, иначе вы не боялись бы газет. Но больше всего вы боитесь собственной матери, правда?

Она ничего не ответила, но несложно было предположить, как ей не понравилась моя откровенная речь.

– Мэм, – начал Стокер гораздо более почтительным голосом, чем я когда-либо от него слышала, – если вы так беспокоились из-за упоминания вашего имени в журнале, почему вы не рассказали нам об этом с самого начала? Если бы мы знали, что в вашей просьбе содержится больше, чем только желание спасти Майлза Рамсфорта от петли, это могло бы сэкономить нам много времени и избавить от лишних усилий.

Она надолго задумалась, прежде чем ответить. Единственным звуком, нарушавшим тишину в комнате, было тиканье множества часов.

– Я не знала, могу ли в полной мере положиться на ваше благоразумие, – сказала она наконец, и в ее голосе почти звучали нотки извинения. – Я рассказала вам все, что осмелилась. И надеялась на то, что журнал потерян или уничтожен. Никто не знал, где он его хранит, да и он не стал бы никому рассказывать. Казалось вполне возможным, что он вообще никогда не обнаружится и мой секрет не будет раскрыт. Затем, когда вы сказали Оттилии, что нашли журнал и вновь его потеряли, все, о чем я могла думать, – что в вашей власти уничтожить меня. Вот почему я сразу отослала вас. Мне нужно было подумать. И я решила, что, если затаюсь и не буду ничего предпринимать, вы, может быть, все-таки найдете убийцу и спасете Майлза.

– Мы не сможем спасти его, если не докопаемся до сути, – напомнила я ей с суровой решительностью.

Она ничего не ответила, лишь упрямо вздернула подбородок, а Стокер вернул беседу обратно к вопросу шантажа.

– Дайте их нам, – сказал он. – Мы передадим эти украшения вместо вас.

С минуту она колебалась.

– И никакой полиции?

– Никакой полиции, – пообещал он, а я задумалась, как можно будет совместить это с моим обещанием, данным сэру Хьюго.

Он продолжал.

– Мисс Спидвелл на несколько дюймов ниже вас, но будет темно. Если злодей затаится там, ожидая своей наживы, он почти наверняка решит, что это пришли вы.

Я скрестила руки на груди, слушая, что еще Стокер решил за меня, ведь сейчас я, очевидно, была лишь куклой в его прекрасной игре в детективов.

Принцесса задумалась.

– Это может быть опасно. Мисс Спидвелл могут ранить. – Но мне не показалось, что ее чрезмерно тревожит эта перспектива, и Стокер поспешил подбодрить ее.

– Лучше уж мисс Спидвелл, чем вы, ваше высочество!

Она медленно кивнула.

– Думаю, вы правы. В конце концов, она активная особа и имеет опыт в подобных делах.