– Не одобряю.

– Плохое начало. Тем не менее, думаю, теперь все пойдет на лад. Видишь ли, твой отец сидел на мескалине. Мне нужны были эти видения. Тебе же тоже нравилось. По крайней мере, сначала.

– Меня от них тошнит.

– Просто слишком много сразу, вот и все. Привыкнешь.

– Ни за что.

– Но тебе придется привыкнуть, Ховард. Это не моя прихоть, это необходимый урок.

– Урок чего?

– Смысла бытия. Алхимия, биология и метафизика в одном флаконе. Я потратил много времени, чтобы понять это, но в результате стал тем, кем стал. – Он ткнул указательным пальцем на свой рот. – Хотя вполне может быть, что я, с твоей точки зрения, представляю собой жалкое зрелище. Наверное, бывают и лучшие способы познакомиться со своим отцом, но я хотел, чтобы ты ощутил вкус чуда, прежде чем мы встретились.

– Это сон, – сказал Хови. – Я слишком долго смотрел на солнце, и у меня расплавились мозги.

– Я тоже люблю смотреть на солнце. Однако это не сон. Оба мы здесь, сейчас и делимся своими мыслями. Это реально, как жизнь. – Он раскинул руки. – Подойди, Ховард. Дай мне тебя обнять.

– Ни за что.

– Чего ты боишься?

– Ты не мой отец.

– Хорошо, пусть так, – согласился Флетчер. – Я один из них. Был у тебя и другой отец. Но поверь мне, Ховард, я важнее.

– Что за чушь!

– Почему ты злишься? – спросил Флетчер. – Неужели из-за этой нелепой любви к дочери Яффа? Забудь о ней, Ховард. Хови снял очки и, прищурившись, посмотрел на Флет-чера.

– Откуда ты знаешь о Джо-Бет?

– Мне открыто все, что есть в твоем сознании. По крайней мере, с тех пор как ты влюбился. И мне это не нравится еще больше, чем тебе.

– А кто сказал, что мне это не нравится?

– Сам я никогда в жизни не влюблялся, но через тебя узнал вкус любви, и он оказался не слишком сладким.

– Если ты и ее…

– Она не моя дочь. Ее отец – Яфф, и он живет в ее мыслях так же, как я в твоих.

– Это все-таки сон, – опять сказал Хови. – Это должен быть сон. Все тот же гребаный сон.

– Тогда попробуй проснуться, – предложил Флетчер.

– Что?

– Я говорю, если это сон, попробуй проснуться. И давай покончим со скептицизмом и перейдем к чему-нибудь более полезному.

Хови снова надел очки и снова четко увидел Флетчера. На лице у того по-прежнему не было ни тени улыбки.

– Давай! Пора разделаться с твоими сомнениями, у нас не так много времени. Это не игра. И не сон. Это жизнь. Если ты мне не поможешь, под угрозой окажется не один твой романчик.

– Пошел ты! – Хови стиснул кулаки. – Сейчас я проснусь. Смотри!

Он изо всех сил ударил кулаком по стволу ближайшего дерева, так, что дрогнули ветки. Несколько листьев сорвались вниз. Хови ударил по грубой коре еще раз. Ничего не произошло. Удар отозвался в руке тупой болью. Он ударил еще и еще раз. Но ничего опять не случилось, кроме того, что еще и еще раз он почувствовал боль. Флетчер не испарился, он остался стоять, где стоял, такой же реальный, как прежде.

Хови снова ударил по дереву, до крови ободрав костяшки пальцев. Стало еще больнее, и ничего не изменилось. Однако Хови, не желая признать поражение, продолжал отчаянно бить по стволу.

– Это всего лишь сон, – сказал он себе.

– Ты не проснешься, – предупредил его Флетчер. – Остановись, пока не сломал себе что-нибудь. Пальцы не так просто заживают.

– Просто сон… Это сон…

– Ну хватит уже.

Ховардом двигало не только желание проснуться. Еще в нем кипел гнев и на Джо-Бет, и на ее мать, и на свою мать, и на себя самого – такого глупого в этом мире, оказавшемся дьявольски мудрым и изощренным. Только бы проснуться, и больше он никогда не сделает ни одной глупости!

– Ты сломаешь себе руку, Хови.

– Я хочу проснуться.

– Ну и как?

– Хочу проснуться.

– Что ты будешь делать со сломанной рукой, если Джо-Бет захочет, чтобы ты ее обнял?

Хови остановился и взглянул на Флетчера. Боль в руке вдруг стала невыносимой. Краем глаза он заметил, что кора дерева окрасилась ярко-алым. Его затошнило.

– Она… не хочет, чтобы… я ее обнимал, – шепотом произнес он. – Она… заперла дверь…

Разбитая рука беспомощно повисла. Хови знал, что она кровоточит, но взглянуть не посмел. Пот, выступивший на лице, мгновенно стал ледяным. Суставы окостенели. Голова закружилась, и Хови, вытянув дрожавшую руку, закрылся от солнца и от взгляда Флетчера (темного, невидящего, как взгляд самого Хови).

Солнечный луч пробился сквозь листву и коснулся его лица.

– Это… не сон, – пробормотал он.

– Стоило ли так стараться? – различил он сквозь звон в ушах голос Флетчера.

– Меня… сейчас… стошнит…

– Я не слышу тебя, сынок.

– Не могу видеть свою…

– Кровь?

Хови кивнул. Это была ошибка. Мозг будто бы сдвинулся внутри черепной коробки, нарушив привычные связи. Язык обрел собственное зрение, уши ощутили вкус воска, а глаза – влажное прикосновение век.

«Все», – успел подумать Ховард и потерял сознание.

– Заключенный в недрах скалы, я так долго ждал света. И вот я здесь. Но мне некогда радоваться свету. И некогда радоваться тебе, как отец радуется своему сыну.

Хови застонал. Мир не исчез, и, чтобы это увидеть, нужно было лишь открыть глаза. Однако Флетчер не торопил.

– Я понесу тебя.

Хови и впрямь почувствовал, как отец понес его на руках в темноту. Руки Флетчера казались огромными. Или это он, Ховард, уменьшился и стал ребенком?

– Я никогда не собирался становиться отцом, – сказал Флетчер. – Все время что-то мешало. Но Яфф решил завести детей, чтобы иметь помощников в этом мире. Пришлось сделать то же самое.

– А Джо-Бет?

– Что?

– Она его дочь или твоя?

– Его, конечно.

– Так мы… не брат и сестра?

– Нет, конечно. У нее есть брат, и они оба его создания, а ты – мое. Потому ты и должен помочь мне, Хови. Я сейчас слабее, чем он. Мечтатель. Я всегда был мечтателем. Одуревшим от наркотиков. А он уже здесь, собирает своих проклятых терат…

– Кого?

– Это его твари. Его армия. Одну из них он извлек из умирающего комика и выбрался наверх. А я? Мне ничего не досталось. Умирающие редко творят добрые фантазии. В них остается один страх. А Яффу требуется именно страх.

– Ты о ком?

– О Яффе. Он мой враг.

– А кто ты?

– Я его враг.

– Это не ответ. Мне нужно знать больше.

– Долго рассказывать. А времени нет, Хови.

– Расскажи хоть в общих чертах.

Хови почувствовал, как Флетчер у него в мыслях улыбнулся.

– В общих чертах? Хорошо. Я – это рыбы и птицы, я – то, что давно похоронено, например воспоминания. Я возвращаю к первопричинам.

– Это что, я такой тупой или ты несешь полнейшую чушь?

– Мне нужно многое тебе объяснить, но на это нет времени. Может быть, лучше показать тебе… – В голосе его вдруг послышалось сомнение.

– Что ты собираешься сделать?

– Открыть тебе свое сознание, сын.

– Ты боишься…

– Это будет сложно, но я не вижу другого выхода.

– По-моему, не стоит…

– Поздно, – сказал Флетчер.

Хови почувствовал, как руки отца разжимаются и отпускают его. Это было как самый первый в жизни кошмар: он падал в пустоту. Но законы гравитации в мысленном мире не действовали. Лицо отца за время падения не удалялось, а вдруг начало расти, стало огромным и все увеличивалось и увеличивалось.

Слова исчезли, остались только мысли. Они потоком захлестнули Хови. Их оказалось слишком много, и Ховард понадеялся, что не утонет в них.

– Не сопротивляйся, – услышал он отца. – Не пытайся плыть. Пусть все течет своим чередом. Погрузись в меня. Будь во мне.

– Тогда я перестану быть собой, – ответил он. – Если я погружусь в тебя, я стану тобой. Я не хочу быть тобой.

– Рискни. Другого выхода нет.

– Нет! Не могу! Я должен… контролировать.

Он начал бороться, пытаясь вырваться из окружившей его стихии. Но мысли и образы врывались в сознание. Он фиксировал это другим сознанием, что было выше его понимания.

– Между нашим миром, что зовется Косм, или Земля, или Суета сует, – между ним и Метакосмом, что зовется Тем светом или Убежищем, есть море под названием Субстанция…

Образ моря – единственное, что узнал Хови в потоке непонятных видений. В этом море он плыл во сне, который они видели вместе с Джо-Бет. Тогда они плыли бок о бок, их тела несло течение, их волосы переплелись. Страх прошел. Теперь Хови смог сосредоточиться на словах Флетчера.

– … и в этом море есть остров… Он увидел его где-то вдали.

– … под названием Эфемерида. Чудесное слово и чудесное место. Вершина горы скрывается в тучах, но склоны освещены ярким светом. Светом не солнца, но духа.

– Я хочу туда, – подумал Хови. – Быть там вместе с Джо-Бет.

– Забудь ее.

– Скажи мне, что там? На этом острове?

– Явление тайн, – ответил ему отец, – мы его видим трижды в жизни. При рождении, перед смертью и еще в ту ночь, когда впервые познаем ту, кто есть любовь всей нашей жизни.

– Джо-Бет.

– Я говорю – забудь ее.

– Я плыл туда вместе с Джо-Бет! Мы плыли туда вместе.

– Нет.

– Да. Это значит, что она и есть любовь моей жизни. Ты сам только что сказал…

– Я сказал тебе: забудь.

– Но ведь она и есть моя любовь! О господи! Джо-Бет – любовь моей жизни!

– Все созданное Яффом слишком испорчено, чтобы его любить. Слишком опасно.

– Она самое прекрасное создание в мире.

– Она отказалась от тебя, – напомнил Флетчер.

– Я верну ее.

Теперь он видел образ Джо-Бет гораздо отчетливее, чем остров и море. Он потянулся к ней и от этого движения выскользнул из сознания отца. Вернулась тошнота, и с ней – солнечный свет, пробивавшийся через листву над его головой.

Он открыл глаза. Флетчер, кажется, держал его вплоть до этого момента, а теперь отпустил. Хови лежал на спине в траве.

Рука его от локтя до запястья онемела, а кисть распухла и стала раза в два больше. Боль была первым доказательством того, что он не спит. Второе доказательство – то, что он очнулся. Хови больше не сомневался: человек с волосами, завязанными в хвост, был реальным. Вероятно, и все его слова тоже были правдой. Флетчер действительно его отец, неважно, хорошо это или плохо. Когда Флетчер снова с ним заговорил, Хови поднял голову.

– Ты не понимаешь, в каком мы отчаянном положении. Если я не остановлю Яффа, он вторгнется в Субстанцию.

– Не хочу ничего знать, – сказал Хови.

– На тебе лежит ответственность. Я не создал бы тебя, если бы не был уверен, что ты поможешь мне.

– Ах, как трогательно! – Хови начал подниматься, стараясь не смотреть на распухшую руку. – Наконец я могу почувствовать себя желанным ребенком. – Он попытался встать на ноги. – Тебе не следовало показывать мне остров, Флетчер. Теперь я понял: все, что произошло между мной и Джо-Бет, реальность. Джо-Бет не испорчена. И она мне не сестра. Значит, я смогу ее вернуть.

– Подчинись мне! Ты же мой сын. Ты обязан меня слушаться!

– Если тебе нужен раб, так пойди и найди себе раба, – ответил Хови. – А у меня есть дела поважнее.

Он повернулся к Флетчеру спиной – по крайней мере, ему показалось, будто повернулся, – но тот снова возник перед ним.

– Как ты это делаешь?

– Я многое могу. Ерунда. Я научу тебя. Только не оставляй меня одного, Ховард.

– Никто не зовет меня Ховардом, – сказал Хови, пытаясь оттолкнуть Флетчера.

На какое-то время он забыл о разбитой руке, но тут снова ее увидел. Костяшки пальцев распухли, кожа на тыльной стороне содрана, из ранок сочилась кровь. На ладонь налипли травинки – ярко-зеленое на ярко-красном. Флетчер отшатнулся.

– Тебе тоже не нравится вид крови, да? – спросил Хови. Когда Флетчер отступил на шаг, Хови показалось, будто что-то в этом человеке изменилось. Но это произошло слишком неуловимо, чтобы различить точнее. Возможно, он попросту вышел из тени на свет и был теперь иначе освещен? Или та часть небес, что была заперта у него в сердце, вдруг освободилась, поднялась к глазам и посмотрела на Хови? Но как бы то ни было, изменение было мгновенным, оно пришло и ушло.

– Предлагаю сделку, – сказал Хови.

– Какую?

– Ты оставляешь в покое меня, я оставляю тебя.

– Есть только мы, сын. Весь остальной мир против нас.

– Ты просто чокнутый, понятно? – Хови больше не смотрел на Флетчера. – Вот от кого это у меня. Святая простота! Хватит! Есть люди, которые любят меня.

– Это я тебя люблю, – сказал Флетчер.

– Лжешь.

– Ну хорошо, я преувеличил. Но я научусь.

Хови пошел прочь, не глядя на свою кровоточившую руку.

– Я научусь! – слышал он позади голос отца. – Ховард, послушай! Я научусь!



Он не бежал – у него не было сил. Ему удалось добрести до дороги и ни разу не упасть. Если учесть, какую он чувствовал слабость, это была победа разума над плотью. Он немного отдохнул на обочине, довольный тем, что Флетчер не посмел следовать за ним. У Флетчера было немало причин не попадаться людям на глаза. Хови наметил план действий. Сначала он вернется в мотель, где займется рукой. А потом? Потом отправится к Джо-Бет. С хорошими новостями. Он найдет способ сообщить их девушке, даже если придется ждать всю ночь.

Солнце светило жарко и ярко. Тень Хови падала на дорогу прямо перед ним. Он сосредоточил взгляд на тротуаре и шаг за шагом двигался вперед, к нормальному миру.



В лесу, оставшемся за спиной у Хови, Флетчер тем временем проклинал свою глупость. Сам он всегда легко перескакивал из обычного мира в воображаемый, не обращая внимания на промежутки, но не умел толком объяснять и не знал тех простых приемов общения, какими обычные люди овладевают годам к десяти. Его прямолинейность оттолкнула сына. Хови не захотел принять истину и понять, в какой опасности сейчас находился не только его отец, но и весь мир. Флетчер не сомневался, что Яфф теперь не менее опасен, чем тогда, в миссии Санта-Катрина, когда его изменил нунций. Он стал еще опаснее. Он обзавелся помощниками в Космосе – детьми, готовыми повиноваться ему, поскольку Яфф убеждать умел. А единственный сын Флетчера сейчас направлялся прямиком в объятия одной из дочерей врага. Флетчер потерял сына. У него оставался один выход – самому отправиться в Гроув в поисках людей, из которых можно добыть галлюцигении.

Откладывать было нельзя. До захода солнца оставалось несколько часов, а в темноте у Яффа будут преимущества. И хотя Флетчеру отнюдь не улыбалась затея бродить по улицам городка в поисках подходящей кандидатуры, выбора не было. Возможно, ему и удастся при свете дня наткнуться на какого-нибудь мечтателя.

Он посмотрел на небо и вспомнил свою комнату в миссии, где они с Раулем провели столько блаженных часов, слушая Моцарта и глядя, как меняют очертания плывущие над океаном облака. Они постоянно меняются. Непрерывное чередование форм, где можно разглядеть отражения земных образов – то дерево, то собаку, то человеческое лицо. В один прекрасный день, когда война с Яффом окончится, Флетчер тоже станет облаком.

Тогда исчезнет мучительная горечь утрат. Рауль, Ховард – они его покинули…

Только застывшие формы могут чувствовать боль. Текучие – живут во всем, всегда. В стране, где царит один бесконечный день.

Как ему хотелось туда!

VII

Этим утром худший ночной кошмар Уильяма Уитта, преуспевающего бизнесмена из Паломо-Гроува, стал реальностью. Он вышел из элегантного одноэтажного особняка в Стиллбруке, цена на который (он любил говорить об этом клиентам) с тех пор, как Уитт приобрел его пять лет назад, возросла на тридцать тысяч долларов, и отправился по риэлтерским делам в этом самом любимом на свете городе. Но все пошло не так уже с утра. Если бы Уильяма спросили, что именно не так, вряд ли он сумел бы ответить. Но инстинктивно он чувствовал: милый его сердцу Гроув захворал. Большую часть утра он провел у окна своего кабинета, выходившего на супермаркет. Едва ли не каждый житель города наведывался сюда хотя бы раз в неделю. Люди приходили с двойной целью – сделать покупки и поболтать. Уильям гордился тем, что знал по именам девяносто восемь процентов покупателей, входивших в двери магазинов. Большинству он помогал приобрести дома – и молодым, когда они покупали первое после женитьбы жилище, и людям среднего возраста, когда от них уезжали выросшие дети, и, наконец, он продавал дома, чьи хозяева умерли. Почти все горожане его знали. Называли по имени, обсуждали его галстуки (у него их было сто одиннадцать), приглашали в гости.

Но сегодня, глядя в окно, Уильям не испытывал привычной радости. То ли из-за смерти Бадди Вэнса, то ли из-за последовавшей за ней трагедии – это настолько потрясло людей, что они даже забывали здороваться, встречаясь на парковке. А может, горожане тоже проснулись сегодня в предчувствии некоего события – такого, что они не сочли бы нужным упомянуть о нем в своих дневниках, но горько сожалели бы, случись им его пропустить.

Он постоял возле окна, не в силах понять, что видит и чувствует, и решил пройтись. На сегодня его ждали три дома – два в Дирделле и один в Уиндблафе. Их нужно было осмотреть и определить цену. За то время, что он добирался на машине до Дирделла, беспокойство его не уменьшилось. Палящее солнце словно пыталось сжечь дотла тротуары и лужайки, а воздух дрожал так, будто пытался расколоть кирпичи и шифер крыш и стереть наш драгоценный Гроув с лица земли.

Дома в Дирделле требовали ремонта; они поглотили все его внимание, пока он оценивал их достоинства и недостатки. К тому времени, как он закончил с ними и направился в Уиндблаф, он настолько отвлекся от своих страхов, что решил считать их проявлениями мнительности. Тем более впереди его ждала приятная работа. Дом на Уайлд-Черри-глэйд, прямо под «полумесяцами», Уитт знал хорошо и уже предвкушал будущее рекламное объявление в «Бюллетене лучших домов»:

«Стань королем Холма! Превосходный семейный особняк ждет тебя!»

Он выбрал из двух ключей на кольце нужный и отпер входную дверь. Из-за споров о наследстве дом стоял пустым еще с весны. Воздух внутри был затхлым и пыльным. Ему нравился этот запах. Пустые дома трогали его. Ему нравилось думать, что эти дома ждут хозяев; они как чистые холсты, на которых новые владельцы напишут свой собственный рай. Он прошелся по дому, отщелкивая в уме дежурные фразы:

«Просторный и светлый. Удовлетворит самого взыскательного покупателя. Три спальни, два санузла с мозаичными полами, стены в главной гостиной обшиты березовыми панелями, оборудованная кухня, крытое патио…»

Он знал, что за особняк такого размера и в таком месте можно получить хорошую цену. Обойдя все комнаты на нижнем этаже, он отпер дверь во двор и вышел. Дома на Холме, даже в нижней его части, строились с размахом. Этот двор был не виден из соседних домов. Если бы двор увидели соседи, они бы пожаловались на его состояние. Пожухлая трава на лужайке росла клочками, местами по пояс человеку, деревья тоже нуждались в стрижке. Уитт прошелся по выжженной солнцем земле, чтобы измерить бассейн. Его так и не осушили после смерти миссис Ллойд, последней хозяйки дома. Вода стояла низко, ее поверхность как бы инкрустировали разросшиеся водоросли цветом намного зеленее травы, пробивавшейся между плиткой, которой были отделаны края бассейна. Пахло отвратительно. Не торопясь Уильям прикинул размер бассейна – его наметанный глаз был почти так же точен, как его рулетка. Пока он перемножал цифры, в центре бассейна возникла рябь и медленно поплыла в его сторону. Он немного отступил от края и записал, что сюда следует как можно скорее вызвать службу по очистке бассейнов. Кто бы ни завелся в воде, грибок или рыба, часы его сочтены.

На воде снова появилась рябь, и ее стремительное движение вдруг напомнило Уитту совсем другой день и другой водоем. Он выкинул это воспоминание из головы – по крайней мере, попытался выкинуть, повернулся спиной к бассейну и направился в сторону дома. Но воспоминание слишком долго оставалось в глубинах памяти и теперь требовало к себе внимания. Уитт мысленным взором снова увидел четырех девушек: Кэролин, Труди, Джойс и Арлин, прекрасную Арлин; увидел так ясно, будто подсматривал за ними только вчера. Он видел, как они раздеваются, слышал их голоса и смех.

Уитт остановился и повернулся к бассейну. Поверхность воды успокоилась. Он взглянул на часы. После выхода из офиса прошел час и сорок пять минут. Если поторопиться, он успеет заехать домой и посмотреть фильм из своей коллекции. Предвкушение наслаждения, подогретого эротическими воспоминаниями, заставило его ускорить шаги. Он запер заднюю дверь и направился наверх.

На полпути ко второму этажу его насторожил какой-то звук.

– Кто здесь? – спросил он.

Никакого ответа, однако звук повторился. Он повторил вопрос, и диалог вышел странный: вопрос – звук, вопрос – звук. Может быть, шалят дети? В последнее время они взяли привычку забираться в пустые дома. Впервые ему представился случай поймать их на месте преступления.

– Спуститесь вниз! – Он старался говорить как можно более низким голосом. – Или мне подняться за вами?

Но единственным ответом стал тот же тихий звук – будто маленькая собачонка, стуча когтями, бегала по деревянному полу.

Ну и ладно, подумал Уильям. Он снова двинулся наверх, топая изо всех сил, чтобы напугать непрошеных пришельцев. Он знал имена и прозвища почти всех детей в Гроуве. А тех, кого не знал, мог легко отыскать на школьном дворе. Сейчас он им задаст, чтобы другим неповадно было.

Когда он поднялся наверх, там царила тишина. Теплые лучи послеполуденного солнца, лившиеся в окно холла, уняли его беспокойство. Здесь безопасно. Опасно гулять по ночным улицам Лос-Анджелеса. А это Гроув и тихий пятничный день.

Словно в подтверждение этих мыслей, из-за зеленой двери хозяйской спальни выкатилась игрушка: белая сороконожка фута в полтора длиной. Ее пластиковые ножки ритмично цокали по полу. Уитт улыбнулся. Ребенок в знак капитуляции выпустил свою игрушку. Снисходительно улыбаясь, Уильям нагнулся, чтобы поднять ее, глядя при этом на пол за дверью.

Едва его пальцы коснулись сороконожки, он еще раз посмотрел на нее и мгновенно понял – это не игрушка. Тело странной твари было мягким и теплым, оно пульсировало. Отчаянным движением Уитт попытался ее отбросить, но та уцепилась за кисть и уже карабкалась по руке. Уронив блокнот и карандаш, Уитт другой рукой оторвал от себя существо – и швырнул на пол. Тварь упала на спину и осталась лежать, шевеля многочисленными лапками, будто креветка. Тяжело дыша, Уильям прислонился спиной к стене, и тут из-за двери послышался голос:

– Ну хватит церемониться. Входите.

Уильям понял, что говоривший – совсем не ребенок, а возникшее несколько секунд назад ощущение безопасности было преждевременным.

– Мистер Уитт, – послышался второй более молодой голос, показавшийся ему знакомым.

– Томми-Рэй? – спросил Уильям, не в силах скрыть облегчения. – Томми-Рэй, это ты?

– А то кто же? Входите! Присоединяйтесь к нашей компании.

– Что тут происходит? – спросил Уильям и распахнул дверь, обойдя цокавшую по полу тварь.

Ситцевые занавески миссис Ллойд были плотно задернуты, и после освещенного солнцем холла Уильяму показалось, будто в комнате вдвое темнее, чем на самом деле. Вскоре он различил Томми-Рэя Макгуайра, стоявшего посреди комнаты, и за ним, в темном углу, кого-то еще. Один из них искупался в бассейне, подумал Уильям, когда в нос ему ударил запах протухшей воды.

– Зря ты сюда забрался, – обратился он к Томми-Рэю. – Ты не знаешь, что это противозаконно? Этот дом…

– Но ведь ты не донесешь на нас? – перебил его Томми-Рэй. Он шагнул к Уильяму, заслонив своего приятеля в углу.

– Все не так просто… – начал Уильям.

– Да нет, все просто, – категорично заявил Томми-Рэй. Он сделал еще один шаг к Уитту, потом еще и еще – и вдруг оказался у двери за спиной Уильяма. Только тут Уитт разглядел бородатого мужчину, сидевшего в углу. На нем копошились твари, похожие на первую сороконожку. Они покрывали его сплошь, как живые доспехи, ползали по лицу, задерживались на губах, глазах, скопились в паху, массируя его, тыкались в подмышки и скакали по животу. Их было так много, что тело мужчины казалось вдвое больше, чем у обычных людей.

– О господи, – прошептал Уильям.

– Здорово, правда? – спросил Томми-Рэй.

– Я вижу, вы с Томми-Рэем давно знаете друг друга? – сказал Яфф. – Скажи мне, был ли он в детстве хорошим ребенком?

– Что это такое, черт возьми? – спросил Уильям у Томми-Рэя.

Бегающие глаза юноши вспыхнули.

– Это мой отец, – ответил он. – Это Яфф.

– Мы хотим, чтобы ты открыл нам тайны твоей души, – сказал Яфф.

Уильям сразу же вспомнил о своей домашней коллекции. Откуда они узнали? Неужели Томми-Рэй шпионил за ним? Шпионил за шпионом?

Уильям покачал головой.

– У меня нет никаких тайн, – тихо сказал он.

– Может, и так, – сказал Томми-Рэй. – Обычный гребаный зануда.

– Ты злой, – сказал Яфф.

– Да тебе любой подтвердит, – настаивал Томми-Рэй. – Посмотри на него. На его галстуки и на то, как он кланяется всем и каждому.

Слова Томми-Рэя задели Уильяма, и у него задергалась щека.

– Самый дерьмовый зануда во всем этом гребаном городишке.

В ответ Яфф поймал у себя на животе одну из тварей и кинул в сторону Томми-Рэя. Попадание было точным. Тварь с дюжиной хлыстообразных хвостов и крошечной головкой попала Томми-Рэю в лицо, заткнув ему рот. Юноша покачнулся, отодрал от себя тварь с комичным поцелуйным звуком, ухмыльнулся и бросил ее обратно смеющемуся Яффу, но менее метко – существо свалилось на пол у ног Уильяма. Тот отшатнулся, вызвав новый приступ смеха у отца с сыном.

– Она тебе не повредит, – сказал Яфф, отсмеявшись. – Пока я не захочу.

Он поманил к себе тварь, и она, быстро перебирая лапками, устроилась у него на животе.

– Ты наверняка знаешь большинство из этих ребят, – сказал Яфф.

– Ага. И они его знают, – добавил Томми-Рэй.

– Вот этот, к примеру. – Яфф указал на членистое существо размером с кошку. – Это осталось от женщины… как ее звали, Томми?

– Не помню.

Яфф стряхнул тварь, похожую на громадного скорпиона, к своим ногам. Та в панике попыталась вернуться на насиженное место.

– Ну, та женщина с собаками. Милдред… Как ее…

– Даффин, – произнес Уильям.

– Вот! – воскликнул Яфф, ткнув в него пальцем. – Даффин! Как легко мы все забываем! Конечно же, Даффин.

Уильям знал Милдред. Он видел ее почти каждое утро, когда она выходила гулять со сворой собак. Всегда казалось, будто она забыла, куда идет и зачем вообще вышла из дома. Но что общего между ней и этим скорпионом?

– Я вижу, ты в недоумении, Уитт, – сказал Яфф. – Ты Думаешь: неужели это новый питомец Милдред? Ответ: нет. Это ее сокровенная тайна во плоти. От тебя я хочу получить то же, Уильям. Мне нужна сокровенная тайна.

Как опытный гетеросексуальный вуайерист, Уильям тут же разгадал гомосексуальный подтекст поведения Яффа. Этот тип и Томми-Рэй – вовсе не отец и сын. Они здесь трахались. И все разговоры о сокровенном и тайном есть просто завуалированное предложение орального секса.

– Я в этом не участвую, – сказал Уильям. – Томми-Рэй подтвердит. Я ничего «странного» не практикую…

– Нет ничего странного в страхе, – сказал Яфф.

– Каждый чего-то боится, – вставил Томми-Рэй.

– Но одни больше, другие меньше. А ты… я уверен, ты боишься намного больше остальных. Признайся, Уильям, у тебя в голове много дряни. Я хочу вытащить ее из тебя и забрать себе.

Вот, еще один намек. Уильям услышал, как Томми-Рэй сделал шаг в его направлении.

– Держись от меня подальше, – с угрозой в голосе предупредил Уильям, но это был чистый блеф. Улыбка Томми-Рэя подтверждала, что тот все понимал.

– Тебе станет легче, – сказал Яфф.

– Намного, – подтвердил Томми-Рэй.

– Это не больно. Может, совсем немного, вначале. Зато как только ты вытряхнешь из себя эту дрянь, ты станешь другим человеком.

– Милдред не единственная, – сказал Томми-Рэй. – Прошлой ночью он побывал у многих.

– Что верно, то верно.

– Я показывал дорогу, и он шел за мной.

– Понимаешь, у меня чутье на некоторых людей. Я их нахожу по запаху.

– Луиза Доил… Крис Сипара… Гарри О\'Коннор… Уильям знал их всех.

– Гюнтер Розбери… Мартина Несбит…

– Да, Мартине действительно было что показать, – сказал Яфф. – Одно из ее произведений во дворе. Охлаждается.

– В бассейне? – пробормотал Уильям.

– Ты видел? Уильям покачал головой.

– Тебе непременно нужно увидеть. Полезно узнать, что люди скрывали от тебя многие годы.

Последняя фраза задела Уильяма за живое, хотя он уже понял, что Яффу ничего о нем не известно.

– Ты думаешь, будто знаешь их, – продолжал Яфф. – Но у людей есть страхи, в существовании которых они никогда не признаются; темнота, что прячется за улыбкой. Вот…

Он поднял руку. На ней повисло существо, напоминавшее безволосую обезьяну с паучьими лапами.

– … что живет в такой темноте. Я извлекаю их наружу.

– И у Мартины тоже? – спросил Уильям. У него забрезжила надежда сбежать.

– Конечно, – сказал Томми-Рэй. – Ее экземпляр – один из лучших.

– Я зову их «тераты», – сказал Яфф. – Это значит «рожденные безобразными», чудовища. Как они тебе нравятся?

– Я… я хотел бы посмотреть на то… что осталось от Мартины, – ответил Уильям.

– Милая дама, – заметил Яфф, – но в голове мерзкий секс. Иди, покажи ему, Томми-Рэй. А потом приведи обратно.

– Хорошо.

Томми-Рэй взялся за ручку, но медлил открывать, словно прочел мысли Уильяма.

– Тебе правда хочется посмотреть?

– Хочется. Мы с Мартиной… – Он замялся. Яфф закончил за него:

– Ты и эта женщина, Уильям? Вместе?

– Раз или два, – солгал Уильям.

Он не прикасался к Мартине, но надеялся, что это покажется им достаточным основанием для его любопытства. Похоже, сработало.

– Ну что ж, это хорошая причина. Тебе следует знать, что она скрывала от тебя. Покажи ему, Томми-Рэй!

Молодой Макгуайр, подчинившись приказу, отвел Уильяма вниз. Пока они спускались по лестнице, юноша насвистывал что-то бессвязное, а его легкая походка и непринужденные манеры никак не вязались с его адским другом. Уильяму несколько раз хотелось спросить его: «Почему?» Возможно, тогда он смог бы понять, что происходит с Гроувом. Как получилось, что зло беззаботно гуляет по городу, испорченные души вроде Томми-Рэя бродят по улицам, шутят и напевают, словно обычные люди?

– Жуть, правда? – спросил Томми-Рэй, забирая из рук Уильяма ключ от задней двери. Он читает мои мысли, решил Уитт. Но следующая фраза Томми-Рэя опровергла эту мысль.

– Пустые дома. Жутко тут. Хотя, наверное, ты к ним привык, да?

– Я этим живу.

– Яфф не любит солнца, вот я и привел его сюда. Нужно же ему где-то спрятаться.

Когда они вышли на солнце, Томми-Рэй поморщился.

– Знаешь, я, наверное, скоро стану таким же, как он. Раньше мне нравились пляжи. Топанга, Малибу, все такое. А теперь меня, типа, тошнит от этого… яркого света…

Он направился к бассейну, опустив голову, чтобы не смотреть на солнце, и продолжал болтать.

– Так вы с Мартиной того? Вообще-то она не мисс Вселенная, ну, ты понимаешь. А уж внутри у нее… Видел бы ты, как они выходят! Вот это да… Похоже на пот. Сочатся через дырочки в коже…

– Через поры.

– Чего?

– Маленькие дырочки – поры.

– А-а. Ну да. Клево.

Они подошли к бассейну. Томми-Рэй продолжал:

– Яфф зовет их по-своему, ну, ты понял. Сила сознания. А я зову их по именам… ну, по именам людей, которым они принадлежали. – Он оглянулся и увидел, что Уильям смотрит на зеленую изгородь, выискивая просвет. – Тебе не интересно?

– Что ты… мне интересно.

– Мартина! – позвал юноша Поверхность воды всколыхнулась. – Сейчас вылезет. Впечатляет.

– Верю, – сказал Уильям и шагнул к краю бассейна. Едва то, что было в воде, показалось на поверхности, он изо всех сил толкнул Томми-Рэя в спину. Тот вскрикнул и потерял равновесие. Уильям успел взглянуть на терату в бассейне – что-то вроде военного корабля с лапами. Потом на нее упал Томми-Рэй. Вода забурлила Уильям не стал задерживаться, чтобы узнать, кто кого победит. Он бросился к месту, где изгородь была реже, быстро продрался сквозь нее и был таков.



– Ты его упустил, – сказал Яфф, когда Томми-Рэй появился наверху. – Вижу, тебе ничего нельзя поручить.

– Он обманул меня.

– Тебе пора перестать этому удивляться. Неужели ты еще не понял. Люди часто притворяются. Тем они и интересны.

– Я пытался его догнать, но он сбежал. Хочешь, я схожу к нему домой? Хочешь, убью?

– Ну-ну, полегче, – сказал Яфф. – Если он распустит слухи – ну, поболтают денек-другой, нам это не повредит. Да и кто ему поверит? Но отсюда придется вечером уйти.

– Есть другие пустые дома.

– Они нам больше ни к чему. Вчера ночью я нашел для нас пристанище.

– Где?

– Увидишь. Она еще не совсем готова, но скоро будет.

– Кто?

– Говорю, увидишь. А пока я хочу, чтобы ты съездил по моим делам.