Клайв Баркер

Абарат. Дни магии, ночи войны

Моей матери Джоан Я видел сон, где говорил на языке другого. Я видел сон, где в теле жил чужом. Я видел сон, где был в себя влюбленным, Я видел сон, где с тигром был знаком. Я видел сон о Рае, что внутри был, И каждый вдох рождал прекрасный сад. Во сне я знал все имена Творений, И имя их Творца мне снилось в звездопад. Я видел сон, и этот сон чудесный Мне говорил, что все это — не сон. И мы с тобой прожить тут можем вечность: Ты — в моем сердце, ну а я — в твоем. К. Б.
Пролог

Голод

Вот краткий список страшных вещей: Зубы акулы, скопище вшей, Жадный укус бешеных псов, Голос того, кто давно уже мертв, Но страшнее их всех — зеркала взгляд, И дни, что уже не вернутся назад. Кривоногий Праведник, странствующий поэт Абарата
Отто Живорез сидел в темной комнате и слушал разговор двух созданий, которые его сюда привели: трехглазого существа по имени Лазару и его приятеля Малыша Розовый Глаз, игравших в углу в «побей дьявола». После двадцати двух игр нервозность и раздражение Живореза значительно выросли.

— Сколько мне еще здесь ждать? — спросил он.

Малыш Розовый Глаз, у которого были большие когти рептилии, а лицо как у безумного младенца, закурил синюю сигару и выдохнул в сторону Живореза облако ядовитого дыма.

— Тебя прозвали Крест-Накрест, да? — спросил он.

Живорез кивнул, смерив Розовый Глаз холодным взглядом, каковой обычно заставлял людей слабеть от страха. Однако это создание он не впечатлил.

— Думаешь, ты страшный? — спросил Малыш. — Ха! Это Горгоссиум, Крест-Накрест. Остров Полуночи. Здесь происходила любая темная, немыслимая вещь, что когда-либо бывала в ночной мгле. Так что не пытайся меня напугать. Только время потеряешь.

— Я просто спросил…

— Да, да, мы слышали, — сказал Лазару, чей глаз в центре лба беспокойно вращался. — Наберись терпения. Повелитель Полуночи встретится с тобой, когда будет готов.

— У тебя для него какие-то срочные новости? — спросил Малыш Розовый Глаз.

— Это конфиденциально.

— Предупреждаю, он не любит плохих новостей, — произнес Лазару. — Начинает впадать в ярость. Верно, Розовый Глаз?

— С ума сходит! Рвет людей голыми руками.

Они заговорщически посмотрели друг на друга. Живорез ничего не сказал. Они просто пытались его напугать, но это не сработает. Он встал и подошел к узкому окну, откуда открывался нездоровый вид на Остров Полуночи, светящийся от гниения. В этом смысле слова Малыша были правдой. Горгоссиум действительно являлся местом ужасов. Он видел множество блестящих чудовищ, ползавших по замусоренному пейзажу; чуял остро-сладкий дым благовоний, поднимавшийся из мавзолеев на укутанном туманами кладбище; слышал резкий шум дрелей в копях, где добывали грязь для армии заплаточников Острова. Хотя Живорез не собирался демонстрировать Лазару и Розовому Глазу свое беспокойство, он будет только рад, когда доложит о своем деле и покинет это пугающее место.

Позади него раздалось перешептывание, и через секунду Лазару сообщил:

— Принц Полуночи готов с тобой встретиться.

Живорез отвернулся от окна и увидел, что дверь в дальнем углу комнаты открыта, а Малыш Розовый Глаз жестами просит его войти внутрь.

— Быстрей, быстрей, — торопил младенец.

Живорез подошел к двери и остановился на пороге. Из темноты комнаты донесся голос Кристофера Тлена, низкий и безрадостный.

— Входи, входи. Ты как раз вовремя, чтобы посмотреть кормление.

Живорез последовал на голос Тлена. В темноте возникло мерцание, которое постепенно усиливалось, и по мере роста яркости он увидел Повелителя Полуночи, стоящего метрах в десяти от него. Он был одет в серую мантию и кольчужные перчатки, сделанные из тонких мелких металлических колец.

— Немногие это видели, Крест-Накрест. Мои кошмары проголодались, и я собираюсь их покормить. — Живорез вздрогнул. — Смотри сюда! Не в пол!

Крест-Накрест неохотно поднял глаза. Кошмары, о которых говорил Тлен, плавали в голубой жидкости, заполнявшей высокий прозрачный воротник вокруг его головы. Из основания черепа выходили две трубки, через которые появлялись кошмары, выплывая прямо из его глубин. Они были похожи на длинные нити света, но в их неустанном движении, в том, как они сновали туда-сюда в воротнике, иногда касаясь лица Тлена, а чаще прижимаясь к стеклу, чувствовалось нечто, говорившее об их голоде.

Тлен сунул руку в воротник. Один из кошмаров быстро скользнул, словно кусающая змея, и оказался в руке своего создателя. Тлен вытащил его из жидкости и оглядел со странной нежностью.

— Выглядит не слишком впечатляюще, правда? — сказал он. Живорез не ответил. Ему хотелось, чтобы Тлен убрал эту тварь подальше. — Но когда они свернутся в моем мозгу, то показывают такие изысканные кошмары… — Кошмар извивался в руке, испуская тихий, высокий писк. — Поэтому время от времени я награждаю их большим куском страха. Они любят страх. А мне сейчас довольно трудно его почувствовать. Я видел слишком много ужасного, а потому дарю им того, кто еще способен бояться.

С этими словами он отпустил кошмара. Тот выскользнул из руки и упал на каменный пол. Кошмар точно знал, куда направляться. Он извивался на полу, попискивая от восторга, и свет, распространявшийся от его тонкого тела, освещал жертву — большого бородатого мужчину, сидевшего на корточках у стены.

— Пощади, мой Повелитель, — всхлипнул он. — Я всего лишь шахтер.

— О, замолчи, — ответил Тлен таким тоном, словно говорил с надоедливым ребенком. — Смотри, у тебя гость.

Он повернулся и указал на пол, туда, где вертелся кошмар. Потом, не дожидаясь продолжения, отвернулся и подошел к Живорезу.

— Итак, — произнес он. — Расскажи мне о девочке.

Чрезвычайно взволнованный тем, что кошмар на свободе и в любую минуту может направиться к нему, Живорез пробормотал:

— Да, да, девочка… Она сбежала от меня на острове Простофиль. Вместе с тылкрысом по имени Шалопуто. Теперь они путешествуют вместе. Я подобрался к ним на Утехе Плоти, но она ускользнула с какими-то монахами-пилигримами.

— Значит, она ушла от тебя дважды? Я ожидал лучшей работы.

— В ней сила, — сказал Живорез, желая оправдаться.

— Правда? — спросил Тлен. Он осторожно вытащил из воротника второй кошмар. Тот плевался и шипел. Направив его на человека в углу, Тлен выпустил создание из рук, и оно, извиваясь, поползло к своему товарищу.

— Ее следует непременно изловить, Отто, — продолжал Тлен. — Ты меня понимаешь? Любой ценой. Я хочу с ней встретиться. Более того: я хочу ее понять.

— Как вы собираетесь это сделать, Повелитель?

— Взглянув на то, что скрывается в ее голове. Для начала, узнав ее сны. Что возвращает меня… Лазару!

В ожидании слуги Тлен вытащил из воротника и выпустил еще один кошмар. Живорез наблюдал, как тот присоединяется к остальным. Они приблизились к человеку, но пока не бросались. Казалось, они ждут команды хозяина.

Шахтер продолжал умолять о пощаде. На самом деле он не переставал молить о ней во время всего разговора Тлена и Живореза.

— Пожалуйста, Повелитель, — просил он. — Что я сделал, чтобы такое заслужить?

Наконец, Тлен ответил.

— Ты ничего не сделал. Я выбрал тебя из толпы, потому что ты оскорбил одного из своих собратьев-шахтеров. — Он взглянул на свою жертву. — В тех, кто жесток к другим, всегда живет страх. — Тлен отвернулся. Его кошмары ждали, хвосты хлестали из стороны в сторону в предвкушении пира. — Где Лазару? — спросил он.

— Здесь.

— Найди мне машину сновидений. Ты знаешь, о чем я.

— Разумеется.

— Вычисти ее. Она мне понадобится, когда Крест-Накрест сделает свою работу. — Его взгляд переместился на Живореза. — Что до тебя, — произнес он, — заканчивай погоню.

— Да, Повелитель.

— Поймай Кэнди Квокенбуш и приведи ее ко мне. Живой.

— Я вас не подведу.

— И это правильно. Потому что если ты подведешь меня, Живорез, то сядешь в этот угол следующим.

Он прошептал на старом абаратском:

— Такрам нуза ра. Хаас!

Это оказалось командой. Кошмары стремительно атаковали. Шахтер пытался сбросить их, пока они ползли по нему, но тщетно. Достигнув шеи, их сверкающие тела начали оборачиваться вокруг его головы, словно бинты вокруг мумии. Крики стали тише, но их все равно можно было различить; мольбы о пощаде превратились в один сплошной визг. По мере роста ужаса кошмары становились толще, насыщаясь и горя все более ярким, нездоровым светом. Какое-то время человек продолжал бороться, но скоро его визг превратился во всхлипы. А потом угасли и они, как и его борьба.

— Ну вот, какая жалость, — сказал Тлен, стукнув шахтера по ноге, чтобы удостовериться, что страх действительно убил его. — Мне казалось, он продержится дольше.

Он снова что-то произнес на древнем языке, и кошмары, теперь сытые и ленивые, отвалились от жертвы и поползли обратно к Тлену. Живорез ничего не мог с собой поделать — он отошел на пару шагов, чтобы кошмары не приняли его за очередной источник пищи.

— Иди же, — сказал ему Тлен. — Тебе есть чем заняться. Найди мне Кэнди Квокенбуш.

— Будет сделано, — ответил Живорез, и ни на секунду не оборачиваясь, поспешил прочь из этой комнаты ужасов, вниз по ступеням Двенадцатой Башни.

Часть первая

Уроды, глупцы и беглецы

Ничто После битвы, длившейся много веков, Дьявол победил И сказал Богу (своему Создателю): — Господь, Мы станем свидетелями исчезновения Творения От моей руки. Я бы не хотел, чтобы ты Счел меня жестоким, Поэтому возьми три вещи Из этого мира, прежде чем я его уничтожу. Только три вещи, а все остальное Исчезнет. Бог недолго думал, А потом ответил: — Нет, я ничего не возьму. Дьявол удивился. — Даже себя, Господь? — спросил он. И Бог произнес: — Даже себя. Из Воспоминаний о Конце Света Автор неизвестен (любимое стихотворение Кристофера Тлена)
1. Портрет девочки и тылкрыса

— Давай сфотографируемся, — сказала Кэнди Шалопуто. Они шли по улице Тацмагора на острове Смех-До-Упаду, где было Девять Утра. Рынок Тацмагора уже вовсю работал, и среди этой торговой суеты фотограф по имени Гуумат разбил свою импровизированную студию. На паре шестов он повесил грубо размалеванный экран и установил перед ним камеру, массивный прибор на блестящей деревянной треноге. Его помощник, мальчик с такими же, как у отца, пижонскими волосами и полосатой сине-черной кожей держал доску, к которой крепились примеры фотографий Гуумата Старшего.

— Хочешь, чтобы тебя сфотографировал великий Гуумат? — спросил юноша у Шалопуто. — Он сделает так, что ты будешь отлично выглядеть.

Шалопуто ухмыльнулся:

— И сколько?

— Два патерзема, — сказал отец, мягко отстраняя своего отпрыска, чтобы поговорить с клиентами.

— С нас обоих? — спросила Кэнди.

— Одна фотография, одна цена. Два патерзема.

— Нам это по карману, — сказала Кэнди Шалопуто.

— Может, вы желаете костюмы? Шляпы? — спросил Гуумат, оглядывая их с ног до головы. — Бесплатно.

— Это вежливый намек на то, что мы выглядим, как бродяги, — произнес Шалопуто.

— Мы и есть бродяги, — ответила Кэнди.

Услышав это, Гуумат взглянул на них с подозрением.

— Вы можете заплатить? — спросил он.

— Да, разумеется. — Сунув руку в карман ярких пятнистых брюк, прихваченных плетеным пояском из тростинок биффеля, Кэнди вытащила несколько монет. Покопавшись, она протянула Гуумату два патерзема.

— Отлично! Отлично! — воскликнул он. — Джамджам! Дай юной леди зеркало. Сколько тебе лет?

— Почти шестнадцать, а что?

— Тебе надо носить что-нибудь более женственное. У нас есть очень милые вещицы. Как я уже говорил, бесплатно.

— Нет, спасибо, мне и так хорошо. Я хочу запомнить этот день таким, каким он был на самом деле, — она улыбнулась Шалопуто. — Два путешественника в Тацмагоре, уставшие, но счастливые.

— Получите, что хотите, — ответил Гуумат.

Джамджам протянул ей маленькое зеркало, и Кэнди изучила свое отражение. Конечно, выглядела она не слишком. Пару недель назад ей пришлось очень коротко подстричься, чтобы спрятаться от Живореза среди монахов на Утехе Плоти, но стрижку делали впопыхах, и сейчас ее волосы торчали под самыми разными углами.

— Выглядишь отлично, — сказал Шалопуто.

— Ты тоже. На, посмотрись.

Она дала ему зеркало. Если бы лицо Шалопуто с его темно-оранжевой кожей и веерообразными выростами по бокам увидели друзья Кэнди в Цыптауне, они бы сказали, что оно годится только для Хеллоуина. Но во время путешествия по островам Кэнди полюбила душу, скрывающуюся в этом теле, чувствительную и отважную.

Гуумат поставил их перед камерой.

— Вы должны стоять очень спокойно, — сказал он им. — Если шевельнетесь, снимок будет смазан. Пойду готовить камеру. Через пару минут начнем.

— Почему тебе вдруг захотелось сфотографироваться? — спросил Шалопуто краем рта.

— Просто захотелось. Так я ничего не забуду.

— А то ты собираешься забыть! — сказал Шалопуто.

— Пожалуйста, стойте спокойно, — проговорил Гуумат. — Мне надо навести на резкость.

Кэнди и Шалопуто несколько секунд молчали.

— О чем ты думаешь? — спросил он.

— Об Изиле.

— Да. Это уж мы точно не забудем.

— Особенно ее…

— Принцессу Вздох.

Они замолчали без указок Гуумата, вспомнив свою краткую встречу с богиней Полуденного острова Изиль. Кэнди увидела ее первой: бледная, красивая женщина в красном и оранжевом стояла, озаренная теплым светом, и выдыхала живое создание, пурпурного кальмара. Считалось, что именно так возникла большая часть видов Абарата. Их выдохнула Животворительница, которая затем позволила мягкому ветру, веявшему среди деревьев и лоз Изиля, завладеть новорожденным и унести его к морю.

— Это самое удивительное…

— Я готов! — объявил Гуумат, нырнув под черную ткань. — На счет три снимаем. Раз! Два! Три! Стоять! Не двигаться! Не двигаться! Еще семь секунд! — Он поднял голову над тканью и взглянул на секундомер. — Шесть. Пять. Четыре. Три. Два. Один. Все! — Гуумат защелкнул пластину, прервав экспозицию. — Снимок готов! Теперь нам надо подождать несколько минут, пока я его приготовлю.

— Нет проблем, — сказала Кэнди.

— Ты идешь к парому? — спросил Джамджам у Кэнди.

— Да, — ответила она.

— Такое впечатление, что ты все время в пути.

— Так оно и есть, — ответил Шалопуто. — Мы за последние недели много чего повидали.

— Везет. Я никогда не покидал Смех-До-Упаду. Мне бы хотелось попутешествовать.

Спустя минуту появился отец Джамджама, держа в руке все еще влажную фотографию.

— Хотите симпатичную рамку, недорого?

— Нет, спасибо, — ответила Кэнди. — Нам и так нравится.

Они с Шалопуто взглянули на снимок. Цвета не слишком соответствовали реальности, но Гуумат сфотографировал их в тот момент, когда они казались парой счастливых туристов в ярко расцвеченных мятых одеждах, поэтому оба были вполне довольны.

С фотографией в руках они направились вниз по крутому склону, к парому и гавани.

— Знаешь, о чем я думаю? — сказала Кэнди, когда они пробирались сквозь толпу.

— Не-а

— После встречи с Принцессой Вздох мне захотелось больше узнать. Научиться магии.

— Нет, Кэнди.

— Да ладно, Шалопуто! Научи меня. Ты ведь все знаешь о колдовстве!

— Я знаю очень, очень мало.

— Гораздо больше, чем мало. Однажды ты сказал, что пока Захолуст спал, ты постоянно изучал его гримуары и трактаты.

Тема волшебника Захолуста нечасто возникала в их разговорах: для Шалопуто воспоминания о нем были слишком болезненны. Ребенком его продал в рабство собственный отец, и жизнь с Захолустом являлась бесконечной чередой избиений и унижений. Лишь появление Кэнди дало ему возможность, наконец, сбежать.

— Магия может быть опасна, — сказал Шалопуто. — В ней есть свои законы и правила. Предположим, я научу тебя чему-нибудь плохому, и мы начнем распутывать ткань времени и пространства. Не смейся! Это возможно! В одной из книг Захолуста я читал, что магия была началом мира. И она вполне может стать его концом.

Кэнди выглядела недовольной.

— Не обижайся, — проговорил Шалопуто. — У меня просто нет права учить тебя тому, чего я сам не понимаю.

Кэнди некоторое время шла молча.

— Ладно, — сказала она, наконец.

Шалопуто покосился на Кэнди.

— Мы все еще друзья? — спросил он. Она посмотрела на него и улыбнулась.

— Разумеется, — ответила она. — И всегда ими будем.

2. На что можно посмотреть

После этого разговора они больше не касались темы магии. Они отправились по островам, используя в качестве основного источника информации хорошо зарекомендовавший себя путеводитель, Альменак Клеппа. Периодически они чувствовали присутствие Крест-Накреста; тогда они прекращали свои исследования и двигались дальше. Через десять дней после того, как они покинули Тацмагор, странствия привели их на Шлем Орландо. Фактически это была голая скала с построенным на вершине сумасшедшим домом. Дом покинули много лет назад, но его внутреннее убранство несло на себе безошибочные признаки безумия бывших обитателей. Белые стены покрывали странные каракули, то и дело превращаясь в узнаваемые образы — ящерицы, птицы, — а потом снова рассыпаясь простыми линиями.

— Что случилось с теми, кто тут жил? — спросила Кэнди.

Шалопуто не знал. Но они быстро решили, что здесь им задерживаться не стоит. Сумасшедший дом обладал странными, печальными отзвуками прошлого. Они вернулись в маленькую гавань ожидать следующую лодку. В доке сидел старик, сворачивая старый канат. На его лице было странное выражение, глаза закатились вверх, словно у слепца. Однако слепым он не был. Когда Шалопуто и Кэнди приблизились, он уставился прямо на них.

— Не надо было тебе сюда возвращаться, — проворчал он.

— Мне? — спросил Шалопуто.

— Нет, не тебе. Ей. Ей! — Он указал на Кэнди. — Они тебя запрут.

— Кто?

— Они — как только узнают, что ты здесь, — сказал человек, поднимаясь.

— Эй, держись подальше, — предупредил Шалопуто.

— Я не собираюсь ее трогать, — ответил старик. — Я не такой смельчак. Но я вижу, да, вижу. Вижу, кто ты, девочка, и знаю, что ты сделаешь. — Он покачал головой. — Не беспокойся, я тебя не трону. Нет-нет. Я такую глупость не сделаю.

Сказав это, он обошел их, держась на приличном расстоянии, и спустившись со скрипучей деревянной пристани, исчез среди скал.

— Вот что случается, когда психов выпускают, — сказал Шалопуто с наигранным весельем.

— Что он видел?

— Он сумасшедший.

— Нет, по-моему, он действительно что-то видел. Он так на меня смотрел…

Шалопуто пожал плечами.

— Не знаю, — сказал он. Открыв Альменак, он использовал его, чтобы сменить тему. — Знаешь, я всегда хотел побывать в Закромах Гапа.

— Правда? — спросила Кэнди, все еще глядя на скалы, за которыми скрылся старик. — А разве это не просто пещера?

— Вот что говорит Клепп, — Шалопуто прочел вслух из Альменака: Хафук, — Закрома Гапа на Девятичасовом острове, — так вот, Хафук — весьма впечатляющий остров с точки зрения топографии. Его скалы и утесы, особенно те, что ниже уровня моря, массивны и невероятно красивы, напоминая природные соборы и храмы. Интересно, да?

Кэнди все еще отвлекалась. Ее «да» было едва слышно.

— Слушай дальше, — продолжил Шалопуто, стараясь всеми силами оторвать ее от размышлений о словах старика. — Самая большая из них — Закрома Гапа… так… открытая Лидией Гап… и дальше — именно мисс Гап была первой, кто выдвинула гипотезу о существовании Зала Большой Катушки.

— Что такое Катушка? — спросил Кэнди, слегка заинтересовавшись.

— Цитирую: Это нить, которая соединяет между собой все вещи, живые и мертвые, разумные и неразумные — со всеми остальными вещами…

Теперь Кэнди действительно было интересно. Она подошла к Шалопуто, заглянув через его плечо в Альменак. Он продолжал читать:

— Согласно убедительной мисс Гап, нить берет начало в пещере на Хафуке, возникая как мерцающий свет, прежде чем станет невидимой и не понесется через Абарат… соединяя нас друг с другом. — Он закрыл Альменак. — Может, стоит на это взглянуть?

— А почему бы нет?



Хафук отстоял всего на Час от Веббы Гаснущий День, первого острова, который посетила Кэнди, оказавшись в Абарате. Но огромная высеченная голова Веббы частично освещалась закатным светом, а вот Хафук был погружен во тьму, и плотные облака скрывали за собой звезды. Кэнди и Шалопуто остановились в плохонькой гостинице недалеко от гавани, где они поели, спланировали дальнейшее путешествие, выспались и через несколько часов отправились к пещере по темной, но уставленной многочисленными указателями дороге. К счастью, они заранее запаслись едой и водой. Путешествие оказалось значительно длиннее, чем они ожидали, поверив словам хозяина гостиницы, который дал им некоторые ориентиры. Время от времени они слышали звуки животных, преследующих добычу и охотящихся в темноте, но их поход обошелся без приключений.

Когда, наконец, они достигли пещер, то увидели перед собой несколько крутых входов, освещенных факелами в держателях, прикрепленных вдоль холодных стен. Как ни странно, несмотря на невероятное описанное в книге явление, других посетителей здесь не было. В одиночестве они поднялись по крутому проходу, ведущему в пещеру, однако им не понадобился проводник, чтобы понять, что они дошли до конца маршрута.

— Ничего себе, — произнес Шалопуто. — Ты только посмотри.

Звук его голоса разнесся по огромному пространству пещеры, в которой они оказались. С потолка, находившегося за пределами досягаемости света факелов и скрывавшегося во тьме, свисали десятки сталактитов. Они были гигантскими, каждый не меньше перевернутого церковного шпиля. Сталактиты служили местом отдыха абаратских летучих мышей, но эту деталь Клепп в своем Альменаке отчего-то не упомянул. Создания оказались значительно больше любых летучих мышей, виденных Кэнди в Абарате, и обладали семью блестящими глазами.

Глубины пещеры были так же черны, как и ее потолок.

— Она гораздо больше, чем я думала, — сказала Кэнди.

— А где Катушка?

— Не знаю. Может, мы ее увидим, если встанем на мосту?

Шалопуто тревожно взглянул на нее. Мост, висевший над неизмеримой тьмой пещеры, казался не слишком прочным. Планки были растрескавшимися и дряхлыми, веревки — тонкими и потрепанными.

— Мы уже так далеко зашли, — сказала Кэнди, — и если тут есть на что посмотреть, надо этим воспользоваться.

Она осторожно ступила на мост. Он не погнулся, и она направилась дальше. Шалопуто последовал за ней. Мост скрипел и раскачивался, его доски (отстоявшие друг от друга на несколько дюймов) трещали при каждом их шаге.

— Слушай… — прошептала Кэнди, когда они добрались до середины.

Сверху до них доносилась болтовня летучих мышей. Вдалеке, внизу, слышался шум бегущей воды.

— Там внизу река, — сказала Кэнди.

— Альменак ничего…

Но прежде, чем Шалопуто успел закончить фразу, из темноты раздался третий голос, пронесясь эхом по всей пещере.

— Честное слово, вы только на это гляньте! Кэнди Квокенбуш!

Крик поднял в воздух нескольких летучих мышей. Они слетели со своих насиженных мест в темноту, потревожив остальных собратьев, так что через несколько секунд вокруг было полно летучих мышей, которые образовали вращающееся облако, пронизанное отсветами факелов.

— Это не…

— Живорез? — сказала Кэнди. — Боюсь, что да.

Она глянула на другой конец моста. Из тени появился один из заплаточников, спутников Живореза, и устремился прямо к ним. Это было большое, кривое создание с оскаленными, словно у черепа, зубами. Как только оно поставило ногу на мост, хрупкая конструкция начала раскачиваться из стороны в сторону. Заплаточнику понравилось ощущение, и он продолжил переносить свой вес туда-сюда, рождая все более мощные колебания. Кэнди ухватилась за поручни, то же сделал и Шалопуто, но веревки не слишком помогли. Они попали в ловушку. Живорез приближался с другого конца моста. Он снял со стены факел, держа его перед собой. Лицо с татуировками блестело от пота и светилось триумфом.

Над головой продолжали кружиться мыши: события на мосту тревожили их все сильнее. Несколько самых крупных, намереваясь, вероятно, прогнать нарушителей покоя, спикировали на Кэнди и Шалопуто, издавая резкие крики. Кэнди всеми силами старалась не обращать на мышей внимания — гораздо больше ее беспокоил Крест-Накрест, который теперь находился всего в двух с половиной метрах от них.

— Ты пойдешь со мной, девочка, — сказал он. — Тлен хочет видеть тебя на Горгоссиуме.

Он внезапно швырнул факел вниз и, освободив руки, устремился к Кэнди. Бежать было некуда.

— Ну, что теперь? — спросил он.

Она пожала плечами и в отчаянии поглядела на Шалопуто.

— Мы можем посмотреть…

— На все, что тут есть? — ответил он.

Она едва заметно улыбнулась, и они оба, даже не взглянув на своего преследователя, бросились с моста вниз головой.

Нырнув во тьму, Шалопуто издал дикий вопль восторга — или страха — или того и другого одновременно. Шли секунды, а они все падали и падали. Теперь вокруг было темно; крики летучих мышей утихли, сменившись шумом реки внизу.

Только Кэнди подумала: Если мы ударимся о воду на такой скорости, то сломаем шею, как Шалопуто схватил ее за руку и, сделав невероятный кувырок, которому научился, вися на потолке в доме Захолуста, перевернул их обоих так, что теперь они падали ногами вниз.

Две, три, четыре секунды — и они врезались в воду. Она не была холодной. По крайней мере, не ледяной. Их потащило вниз, а удар отделил друг от друга. Для Кэнди это были секунды паники; казалось, ей не хватит дыхания. А потом Шалопуто, благослови его Бог, снова ухватил ее за руку, и они вынырнули на поверхность.

— Кости целы? — выдохнула Кэнди.

— Я в порядке, а ты?

— Тоже, — сказала она, едва в это веря. — Я думала, он нас схватил.

— И я. И он.

Кэнди засмеялась.

Они посмотрели вверх, и на секунду ей показалось, что высоко над ними пролегает темная, неровная линия моста. Затем течение понесло их прочь, и что бы она ни увидела, скрылось за сводом пещеры, в которой текла вода. Выбора не было, кроме как следовать течению. Стояла темнота, и единственным указателем на размеры пещеры, через которую река несла их, было то, что вода впадала в неистовство, когда русло сужалось, и становилась более тихой, когда путь вновь оказывался широким.

Раз, всего на несколько манящих секунд, они поймали отблеск того, что выглядело как яркая нить — как Большая Катушка Лидии Гап, — проходящая по воздуху или по камню над ними.

— Ты это видела? — спросил Шалопуто.

— Да, — сказала Кэнди, улыбаясь в темноте. — Видела.

— Что ж, по крайней мере, мы посмотрели на то, за чем пришли.

Невозможно было понять, сколько времени миновало в этом неопределенном месте, но вскоре после того, как они заметили нить Большой Катушки, до них долетел другой свет: далекое сверкание, становившееся все ярче по мере того, как река несла их вперед.

— Это звезды, — проговорила Кэнди.

— Думаешь?

Она оказалась права. Через несколько минут река, наконец, вынесла их из пещер Хафука в тихое вечернее море. Тонкая паутина облаков закрывала небеса, и пойманные в нее звезды окрашивали Изабеллу серебром.

Однако их водное путешествие не закончилось. Река быстро унесла их далеко от темных утесов Хафука, так что им было не доплыть обратно, и оставила в проливе между островами Девятого и Десятого Часа. Теперь за них взялась Изабелла; подхваченные ее течениями, они не прилагали усилий, чтобы двигаться. Они проплыли мимо острова Простофиль (где в разрушенном куполе дома Каспара Захолуста горели яркие огни) на юг, к свету, к ярким тропическим водам, окружавшим остров Частного Случая. Порывы ветра донесли до них сонный аромат бесконечного дня на острове, что соответствовал Трем Часам, и танцующие семена с его пышных склонов. Но их целью был не Частный Случай. Течение Изабеллы влекло их мимо Трех Часов к острову Гномон.

Однако прежде, чем они прибыли на его берег, Шалопуто заметил возможность для спасения.

— Я вижу парус! — сказал он и начал кричать тем, кто мог оказаться на палубе. — Эй! Эй! Сюда!

— Они нас видят! — воскликнула Кэнди. — Видят!

3. На Паррото Паррото

Маленькое судно, которое заметил острый глаз Шалопуто, не двигалось, поэтому они позволили плавному течению самому отнести их туда. Это оказалась скромная рыбацкая лодка длиной не более пяти метров, в очень ветхом состоянии. Ее команда трудилась на палубе, вытягивая сеть, полную десятков тысяч маленьких пятнистых бирюзово-оранжевых рыб — верхоплавок. Голодные морские птицы, агрессивные и крикливые, кружили над лодкой или ныряли в воду, пытаясь ухватить верхоплавок, которых рыбаки не смогли достаточно быстро вытащить из сети на палубу и в трюм корабля.

Когда Кэнди и Шалопуто приблизились к маленькому судну на расстояние слышимости, большая часть тяжелой работы уже завершилась, и счастливые члены команды (которых было четверо) пели морскую песню и складывали сети.

Рыбки, вы — наша еда!

Скажем рыбкам хором — да!

Заплывайте в наши сети

На закате и рассвете,

Нужен нам большой улов,

Чтобы каждый был здоров.

Любят взрослые и дети

Рыбу, что плывет к нам в сети.

Когда они закончили петь, Шалопуто вновь позвал их из воды.

— Простите! — крикнул он. — Здесь внизу еще две рыбы!

— Вижу! — сказал молодой человек.

— Брось им канат, — сказал жилистый бородатый мужчина в рулевой рубке, очевидно, их капитан.

Скоро Кэнди и Шалопуто поднялись на борт корабля и оказались на вонючей палубе.

— Добро пожаловать на борт Паррото Паррото, — произнес капитан. — Дайте им кто-нибудь одеяло.

Хотя солнце между Четвертым и Пятым Часом грело хорошо, за время, проведенное в воде, продрогла и Кэнди, и Шалопуто, так что они очень обрадовались одеялам и большим мискам острого рыбного супа, которые принесли им несколько минут спустя.

— Я Пербо Скеббль, — представился капитан. — Старика зовут Мицель, юнгу — Галатея, а этот парень — мой сын Чарри. Мы с Ифрита и возвращаемся туда с полными трюмами рыбы.

— Добрый улов, — сказал Чарри. У него было широкое, счастливое лицо, на котором читалось удовольствие.

— Будут последствия, — предупредил Мицель, чье выражение оказалось естественно безрадостным, как естественно счастливым было выражение Чарри.

— Почему ты всегда такой мрачный? — спросила Галатея. Ее волосы были острижены так коротко, что казались тенью, а мускулистые руки украшены сложными татуировками. — Разве мы не спасли сейчас от гибели двух людей? На этом корабле все на стороне Животворительницы. С нами не случится ничего плохого.

Мицель только хмыкнул, грубо выхватив пустые миски из рук Кэнди и Шалопуто.

— Все равно нам плыть мимо Горгоссиума, — сказал он, направляясь с мисками в трюм. Уходя, он бросил на Кэнди хитрый, слегка угрожающий взгляд, будто желая убедиться, что посеял в ней семена страха.

— Что он имел в виду? — спросил Шалопуто.

— Ничего, — ответил Скеббль.

— Да ладно, скажем им правду, — проговорила Галатея. — Не нужно врать этим людям. Это стыдно.

— Вот и скажи, — бросил Скеббль. — Чарри, пошли. Хочу убедиться, что в трюмах все в порядке.

— В чем же дело? — спросила Кэнди Галатею, когда отец и сын отправились по своим делам.

— А дело в том, что на этом корабле нет льда, поэтому нам надо вернуться на Ифрит прежде, чем рыба протухнет. Это значит… я тебе покажу.

Она привела их в рубку, где к стене крепилась старая истрепанная карта. Обкусанным ногтем она указала на место между островами Гномон и Утеха Плоти.

— Мы здесь, — произнесла она. — И должны прибыть… сюда. — Их путь лежал мимо Двадцать Пятого Часа на север архипелага. — Если бы у нас было больше времени, мы бы обогнули берег Гномона, прошли остров Частного Случая, взяли курс между островом Простофиль и Вздором, потом мимо Двадцать Пятого Часа — и вернулись бы в нашу деревню.

Двадцать Пятый Час, подумала Кэнди. Она пробыла там совсем недолго вместе с женщинами Фантомайя. Перед ней представали самые разные видения, включая и то, что она с тех пор видела много раз: женщина, ступающая по небу, полному птиц, а вокруг ее головы в водянистых небесах плавают рыбы.

— А вы не можете высадить нас на Двадцать Пятом Часе? — спросила Кэнди.

Но прежде, чем она успела договорить, ей вспомнилась темная сторона этого острова. На нем ее преследовали два чудовища, братья Тик-Так, черты лиц которых двигались, словно стрелки.

— Знаете что, — сказала она. — Может, это не слишком хорошая идея.

— Мы бы все равно не смогли, — ответила Галатея. — Слишком долго. Рыба протухнет.

— Тогда каким путем мы пойдем? — спросил Шалопуто.

Кэнди, глядевшая на карту, уже догадалась.

— Мы пройдем между пирамидами Ксуксукса и Горгоссиумом.

Галатея ухмыльнулась. В ее рту отсутствовал каждый второй зуб.

— Тебе бы рыбачкой быть, — сказала она. — Да, именно там мы и пройдем. Мицель считает, что это плохая мысль. Говорит, там полно тварей с острова Полуночи. Чудищ. Якобы страшные зверюги слетятся оттуда и нападут на корабль.

— Зачем им это? — спросила Кэнди.

— Чтобы съесть рыбу. Или нас. Или и то, и другое. Не знаю. Как бы то ни было, нам не нужно дрейфить.

— Дрейфить? — переспросила Кэнди.

— Бояться, — сказал Шалопуто.

— Нам придется пройти мимо Полуночи, хотим мы того или нет, — продолжала Галатея. — Либо так, либо мы потеряем рыбу, и много людей останутся голодными.

— Не самый лучший выбор, — вставил Скеббль, выбираясь из трюма. — Но, как и сказала девчонка, выбора у нас нет. И боюсь, что нет его и у вас. Либо так, либо мы вернем вас за борт.

— Думаю, лучше мы останемся здесь, — ответила Кэнди, с беспокойством взглянув на Шалопуто.



Они держали путь на север, выходя из вод яркого дня в проливах между Четвертым и Пятым Часом, что окружали Полуночный остров. Плавного перехода не было. Только что Изабелла сверкала золотым светом, и было тепло, а в следующую секунду волны тьмы скрыли солнце, и все ощутили резкий холод. Вдали по левому борту они увидели огромный остров Горгоссиум. Даже на таком значительном расстоянии были заметны окна Тринадцатой башни крепости Инквизит и свет, горевший вокруг копей Тодо.

— Хочешь посмотреть поближе? — спросил Мицель у Кэнди.

Он протянул ей старый, видавший виды телескоп, и через него она изучила остров. На некоторых каменных утесах были высечены гигантские головы. Одна из них походила на голову волка, другая — на человеческую. Но гораздо более пугающими оказались огромные ползавшие вокруг насекомые, похожие на вшей или блох размером с грузовик. Она поежилась, хотя находилась на безопасном расстоянии.

— Не самое приятное местечко, верно? — спросил Скеббль.

— Да, верно, — ответила Кэнди.

— Но многим оно нравится, — продолжал капитан. — Если в твоем сердце есть тьма, это место как раз для тебя. Там ты почувствуешь себя как дома.

— Дома… — пробормотала Кэнди.

Шалопуто стоял позади и слышал, как она произнесла это слово.

— Скучаешь? — спросил он.

— Нет. Нет. Только иногда. По маме. Но я думала не об этом, — она кивнула в сторону Горгоссиума. — Просто странно, что кто-то может считать домом такое отвратительное место.

— Для каждого — свой Час, как писал поэт, — ответил Шалопуто.

— А какой твой Час? — спросила Кэнди. — Какому ты принадлежишь?