Филип К. Дик
Этой ночью Мейсон услышал шум приближающегося моря, приглушенный рокот вод, катящихся по близлежащим улицам. Вырванный из сна, он выскочил на залитую лунным светом улицу, где белые дома стояли, точно склепы среди чистых, залитых бетоном дворов. В двух сотнях ярдов волны стремительно набегали на тротуар, бурлили, отступали назад. Пена липла к планкам заборов, а воздух был полон соленых брызг.
Чуть дальше от берега могучие волны открытого моря перекатывались через крыши домов, буруны кипели вокруг труб. Холодная вода окатила ноги Мейсона, и он оглянулся на дом, где спала его жена. Каждую ночь море подбиралось на несколько ярдов ближе, проносясь шипящей гильотиной по пустым лужайкам.
Верн Хэскель понуро поднялся по ступенькам своего дома, его пальто волочилось за ним. Он устал. Устал и был подавлен. Ноги его ныли.
В течение получаса Мейсон наблюдал, как волны облизывают верхушки крыш. Фосфоресцирующий прибой отбрасывал бледное сияние на тучи, которые гнал куда-то мрачный ветер, и покрывал руки Мейсона тусклым восковым блеском.
— О боже! — воскликнула Мэдж, когда он прикрыл за собой дверь и швырнул пальто и шляпу. — Ты уже дома?
Наконец волны начали отступать, глубокая чаша светящейся воды обмелела, опустели улицы, и в лунном сиянии вновь возникли очертания домов. Мейсон побежал вслед за исчезающими пузырями, но море удалялось, прячась от него за углами домов, ускользая под дверями гаражей. Он помчался к концу дороги, когда на небе за шпилем церкви погас последний отблеск. Измученный Мейсон вернулся в свою постель, и шум умирающих волн наполнял его сны, пока он спал.
Хэскель бросил портфель и начал стягивать обувь. Тело его обмякло, а лицо было серым и застывшим.
– Прошлой ночью я снова видел море, – сказал он за завтраком жене.
— Ну хоть скажи что-нибудь!
Мириам тихо ответила:
— Обед готов?
– Ричард, ближайшее море находится в тысяче миль отсюда.– Она несколько мгновений смотрела на мужа, ее бледные пальцы блуждали среди упавших на шею прядей волос.– Выйди на улицу и посмотри. Там нет моря.
— Нет, еще нет. Что случилось в этот раз? Снова погрызся с Ларсоном?
– Дорогая, я его видел.
Хэскель проковылял в кухню и нацедил в стакан теплой воды с содой.
– Ричард!..
— Давай уедем, — сказал он.
Мейсон встал и очень медленно поднял руки ладонями вверх:
— Уедем?
– Мириам, брызги летели мне на ладони. Волны бурлили около моих ног. Мне это не приснилось.
— Да, уедем из Вудланда. В Сан-Франциско. Или еще куда-нибудь. — Он выпил свою содовую, его грузное оплывшее тело опиралось о сверкающую раковину. — Чувствую себя паршиво. Может быть, мне снова стоит повидаться с доком Барнсом. Мне хочется, чтобы сегодня была пятница, а завтра суббота.
— Что ты хочешь на обед?
– Наверняка приснилось.– Мириам прислонилась к двери, словно не хотела впускать в дом диковинный ночной мир мужа.
— Ничего. Не знаю, — Хэскель устало встряхнул головой. — Что угодно. — Он опустился на кухонный стол. — Все, что мне нужно, — это отдых. Открой банку тушенки. Со свининой и бобами. Что угодно...
— Я полагала, мы пойдем в гости к Дону Стину. По понедельникам у них отличное филе.
Длинные волосы цвета воронова крыла, обрамляющие милое овальное лицо, и алый халатик, распахнувшийся так, что он видел стройную шею и белую грудь, напомнили Мейсону прерафаэлитскую героиню в позе дамы времен короля Артура.
— Нет. Сегодня я не могу смотреть на чьи-то физиономии.
— Полагаю, ты устал настолько, что даже не отвезешь меня к Элли Грант?
– Ричард, сходи к доктору Клифтону. Ты меня пугаешь.
— Машина в гараже. Сломанная.
Мейсон улыбнулся и принялся разглядывать далекие крыши домов за высокими деревьями.
— Было бы лучше, если бы ты заботился о ней...
— Какого черта ты пристаешь ко мне? Может быть, нужно ее засунуть в целлофановый пакет?
– Нечего волноваться. Все очень просто. Я слышу по ночам шум моря, выхожу на улицу и любуюсь волнами в лунном свете, а потом возвращаюсь домой, в постель.– Он замолчал, и по его лицу пробежала тень усталости. Высокий, стройный Мейсон выздоравливал после болезни, которая продержала его взаперти около полугода.– Впрочем, все это довольно странно, – после паузы добавил он, – вода так необычно светится в темноте. Наверное, в ней повышенное содержание соли…
— Не кричи на меня, Верн Хэскель! — вспыхнула от негодования Мэдж. — Или ты хочешь испортить себе обед?
– Но Ричард… – Мириам беспомощно покачала головой, спокойствие мужа выводило ее из себя.– Там нет моря; оно существует только в твоем воображении. Больше никто его не видит.
Хэскель устало встал. Он прошаркал к выходу в подвал.
Мейсон кивнул и засунул руки в карманы:
— Увидимся позже.
– Возможно, никто его даже и не слышал.
— Куда ты собрался?
Он вышел из столовой и отправился к себе в кабинет. Диван, на котором он спал во время болезни, по-прежнему стоял в углу, рядом с книжным шкафом. Мейсон сел и взял с полки большого окаменевшего моллюска. Зимой, когда он был прикован к постели и смотрел на гладкую витую раковину, у него в воображении рождались бесконечные ассоциации с древними морями и затонувшими кораблями, даря ему несказанное удовольствие безграничных фантазий и образов. Мейсон взял ее в руки, изящную и загадочную, точно фрагмент древнегреческой скульптуры, найденный в высохшем русле реки, и представил себе, что эта раковина стала вместилищем времени и иной вселенной. Еще немного, и он поверил бы, что ночное море, преследующее его во сне, возникло из той самой раковины после того, как он, сам того не ведая, потер один из ее завитков.
— В подвал.
Мириам вошла в комнату вслед за ним и резким движением раздвинула шторы, будто понимала, что Мейсон вернулся в сумеречный мир своей болезни. Она взяла его за плечи и сказала:
— О боже! — дико закричала Мэдж. — Эти поезда! Эти игрушки! Как может взрослый, солидный мужчина...
– Слушай, Ричард, сегодня, когда ты услышишь волны, разбуди меня. Мы посмотрим на них вместе.
Хэскель ничего не сказал. Он был уже на полпути вниз и нащупывал выключатель в подвале.
Он мягко высвободился из ее рук и ответил:
Подвал был сырой и холодный. Хэскель снял с крюка свою кепку и надел ее. Возбуждение и легкий поток энергии заструились по его уставшему телу. Со жгучим нетерпением он приблизился к большому фанерному столу.
– Увидишь ты море или нет, не имеет никакого значения. Важно, что я его вижу.
Колеи бежали везде. Вдоль пола, под угольным бункером, среди дымовых труб печи. Они сходились у стола, взбегая вверх по тщательно выверенным уклонам. Сам стол был оснащен трансформаторами, сигнализацией, выключателями, грудами оборудования и проводов. И...
Чуть позже, шагая по улице, Мейсон подошел к тому месту, где стоял прошлой ночью, наблюдая, как, пенясь и шипя, к нему приближаются волны. Из домов, которые в его видении накрывала вода, доносились самые обычные будничные звуки. Пожелтевшую от июльской жары траву на лужайках поливали вращающиеся фонтанчики – в лучах яркого солнца тут и там возникали разноцветные яркие радуги. Между деревянными заборами и водяными шлангами лежал толстый слой летней пыли, нетронутый со времен прошедших ранней весной дождей.
И город. Детальная, скрупулезно точная модель Вудланда. Каждое дерево и дом, каждый магазин и здание, улица и пожарный кран. Целый город, каждая ячейка в совершенном порядке. Созданный с необыкновенной тщательностью в течение ряда лет. С тех пор, как он был ребенком, строил, клеил, подгонял все это после школы.
Хэскель включил главный трансформатор. Загорелись все сигнальные лампочки вдоль колеи. Он добавил энергии двигателю Лайонеля, способному перемещать груженные вагоны. Локомотив слабо заработал, заскользил по колее. От засиявшего в темноте огнями состава захватило дыхание. Он повернул выключатель, и локомотив покатился по уклону через туннель и со стола. Нырнул под рабочий верстак.
Улица, один из дюжины пригородных бульваров, окружавших город, тянулась на северо-запад примерно на три сотни ярдов, а потом выходила на большую открытую площадь, где располагался местный торговый центр. Мейсон прикрыл глаза рукой, чтобы не мешало солнце, и посмотрел на часы на башне здания библиотеки и на шпиль церкви – только они и выступали среди бурлящих протуберанцев моря. Все было именно так, как он запомнил.
Его поезда. И его город. Хэскель склонился над миниатюрными домиками и улицами, сердце его горело от гордости. Он построил это... Сам! Каждый дюйм. Каждый завершенный дюйм. Целый город. Он коснулся краешка бакалейной лавки Фреда. Ни одного изъяна. Даже окна. Витрины с продуктами. Вывески. Прилавки.
Отель на окраине. Он провел рукой над его плоской крышей. Диваны и кресла в коридоре. Он мог видеть их в окно.
Чем ближе они подъезжали к торговому центру, тем ниже становилась дорога, пока наконец не стала, по удивительному совпадению, границей берега призрачного моря. Отсюда до города оставалось всего около мили, и узкая невысокая гряда составляла часть края большого естественного бассейна, внутри которого находилась аллювиальная равнина, заканчивающаяся небольшими меловыми залежами. И хотя его частично скрывали дома, Мейсон узнал мыс, возвышавшийся в море, словно крепость. Огромные волны разбивались о его основание, в воздух летели снопы брызг, а потом с гипнотической медлительностью падали, падали в отступающую воду. Ночью мыс казался больше и уже, напоминая неприступный бастион, защищающий берег от стихии. Мейсон пообещал себе, что как-нибудь вечером придет на мыс, чтобы волны разбудили его, когда он уснет на его оконечности.
Аптека Грина. Мягкая мебель напоказ. Магазины. Автопарк Фрэйзера. Мексиканский ресторанчик. Одежда Шарпстейна. Винный магазин Боба. Казино-биллиардная.
Целый город. Он провел рукой над ним. Он его построил: этот город был его.
Мимо проехала машина, и водитель удивленно посмотрел на Мейсона, который остановился посреди дороги, задрав к небу голову. Решив, что не стоит усугублять свою репутацию весьма эксцентричного, любящего одиночество, постоянно занятого собственными мыслями мужа красивой, но бездетной миссис Мейсон, он повернул на улицу, идущую вдоль каменистого уступа. Направляясь к мысу, Мейсон время от времени поглядывал на заборы, пытаясь увидеть залитые водой сады и застрявшие машины. Или дома, пострадавшие от морской стихии.
Поезд вынырнул из-под верстака. Его колеса прошли над автоматическим переключателем, и подъемный мост покорно опустился. Локомотив унесся, таща за собой вагоны.
Первое видение моря посетило Мейсона всего три недели назад, но он не сомневался в том, что оно реально. Он уже знал, что, уходя, вода не оставляет никаких следов на сотнях домов, погрузившихся на морское дно, и больше не опасался за судьбу утонувших людей, которые, очевидно, мирно спали в огромной водной постели, в то время как он любовался блистающими волнами, разбивающимися о крыши домов. Несмотря на этот парадокс, именно уверенность в истинности происходящего заставила Мейсона рассказать Мириам, что однажды ночью он проснулся, услышав рокот волн за окном, а когда вышел, обнаружил залитые водой улицы и дома. Сначала Мириам просто улыбалась, принимая рассказ мужа как очередную иллюстрацию его необычного внутреннего мира. Потом, три ночи спустя, она проснулась оттого, что услышала, как Мейсон, вернувшись домой, закрывает на замок дверь, и испугалась, увидев его покрытое испариной лицо. Он тяжело дышал.
Хэскель добавил энергии. Поезд прибавил ходу. Зазвучал его свисток. Он повернулся в крутом изгибе и пронесся через перекресток. Еще быстрее. Рука Хэскеля судорожно дернулась к трансформатору. Поезд рванулся вперед. Трансформатор был включен на максимальное напряжение. Очертания поезда стали смазываться от высокой скорости, мчась по полотну через мосты и железнодорожные стрелки, через большие туннели в напольной печи.
Он появлялся в угольном бункере. Мгновением позднее выныривал с другой стороны, дико раскачиваясь на рельсах.
На следующий день она все время оглядывалась на окно, надеясь увидеть там хотя бы какие-нибудь признаки моря. Кроме самой чрезвычайно странной истории ее беспокоило полнейшее спокойствие, которое Мейсон демонстрировал перед лицом ужасающего апокалипсиса, существующего только в его сознании.
Хэскель замедлил состав. Он тяжело дышал, грудь его болезненно вздымалась. Он присел на табуретку у верстака и прикурил сигарету дрожащими руками.
Устав, Мейсон присел на низкую декоративную стену, отгороженную от близлежащих домов кустами рододендрона. Несколько минут он развлекался, рисуя палочкой узоры в белой пыли у своих ног. Бесформенная пассивная пыль каким-то непостижимым образом обладала теми же качествами, что и ископаемый моллюск, испуская загадочный тугой свет.
Поезд, модель города порождали в нем странное чувство. Его было трудно объяснить. Ему всегда нравились поезда, модели двигателей, вывески, здания. С того самого времени, когда он был ребенком шести или семи лет. Его отец подарил ему первый поезд. Локомотив и несколько кусочков полотна. Старый заводной поезд. Когда же ему исполнилось девять, у него уже был самый настоящий электрический поезд. С двумя железнодорожными стрелками.
Впереди дорога изгибалась и уходила вниз, к полям. Меловой склон горы, покрытый плащом зеленого торфа, выделялся на фоне синего неба. На нем поставили металлический домик, а возле входа в шахту сновали крошечные фигурки, которые деловито устанавливали лебедку. Мейсон, отчаянно жалея, что не взял машину жены, наблюдал за тем, как они по одному спускаются в шахту.
Он доделывал его год за годом: полотно, локомотивы, стрелки, вагоны, сигнализацию. Более мощные трансформаторы. И приступил к городу.
Строил он его весьма тщательно. Частичка за частичкой. Целый город вырос под его руками за долгие годы. Каждый раз, возвратившись из школы или с работы: клейка, резание, раскраска и доводка.
Эта сложная пантомима весь день стояла у него перед глазами, даже потом, когда он вернулся домой и устроился в своей библиотеке. Она произвела на него такое впечатление, что частично заслонила воспоминание о черных волнах, мчащихся по ночным улицам. Сохранять спокойствие Мейсону помогала неколебимая уверенность в том, что и остальные скоро узнают о наступлении моря. Когда Мейсон отправился спать, он увидел одетую Мириам, которая сидела в кресле у окна, на лице у нее застыло выражение спокойной решимости.
Теперь все полностью закончено. Почти закончено. Ему было 43 года, и город почти готов.
– Что ты тут делаешь? – спросил он.
Хэскель обошел фанерный стол, его пальцы благоговейно потянулись к домам. Он потрогал миниатюрную лавку в разных местах. Цветочный магазин. Театр. Телефонную компанию. «Сантехнику Ларсона».
– Жду.
Это — тоже. Там он работал. Его служба. Миниатюрная копия завода, скрупулезно выверенная до каждой детали...
– Чего?
Хэскель нахмурился. Джим Ларсон. Двадцать лет он отработал там, порабощенный, изо дня в день. Для чего? Чтобы видеть, как другие обходят его? Более молодые. Любимчики босса. Безотказные парни с яркими галстуками и в зауженных брюках, с широкими тупыми ухмылками.
– Море. Не волнуйся, просто не обращай на меня внимания, ложись спать. Я могу посидеть и в темноте.
Презрение и ненависть пробудились в Хэскеле. Лучшую часть своей жизни он отдал Вудланду. И никогда не был счастлив. Город всегда был против него. Мисс Мэрфи в школе. Однокашники в колледже. Служащие в отделах магазинов. Его близкие. Полицейские и почтальоны, водители автобусов и мальчишки-рассыльные. Даже его жена. Даже Мэдж.
– Мириам… – Мейсон устало взял ее за тонкую руку и попытался поднять с кресла.– Милая, чего ты этим добьешься?
С городом его ничто не связывало. Богатый, дорогой, он лежал неподалеку от Фриско, ниже полуострова за туманным поясом. Вудланд был чертовски перенаселен сливками среднего класса. Слишком много больших домов с газонами, хромированных автомобилей с дорогими креслами. Слишком душный и прилизанный. Столько, сколько он его помнил... В школе... На работе...
– Разве ты не понимаешь?
Мейсон сел в изножье кровати. По какой-то причине он не только хотел защитить ее, но и сделать так, чтобы она не увидела море.
Ларсон. Сантехнические работы. Двадцать лет тяжкого труда.
– Мириам, неужели тебе нужно объяснять? Вполне возможно, что на самом деле я его не вижу… понимаешь, в обычном смысле слова. А если я… – Мейсон начал импровизировать.– Вдруг это всего лишь галлюцинация или сон?
Пальцы Хэскеля пробежали над крохотными зданиями, моделью офиса Ларсона. Он свирепо разломал его и сбросил на пол. Раздавил ногой, растерев кусочки стекла, металла и картона в бесформенную массу.
Мириам покачала головой и вцепилась в подлокотники кресла:
Боже, он был потрясен. Глядел на оставшееся, сердце дико колотилось. Необычные чувства, безумные эмоции охватили его. Мысли, которых у него никогда не было прежде. Долго он смотрел на размятую своей туфлей массу. То, что раньше было моделью «Сантехники Ларсона».
– Я так не думаю. И вообще – я хочу понять.
Он резко рванулся прочь. В трансе вернулся к верстаку и тяжело опустился на табуретку. Вытащил инструменты и материалы. Щелкнув, заработала электродрель.
Мейсон лег на кровать.
Понадобилось несколько мгновений. Работал он быстро, спорыми искусными пальцами, Хэскель собирал новую модель. Рисовал, клеил, подгонял. Написал микроскопическую вывеску и поместил маленькую зеленую лужайку туда, где ей и надлежало быть.
– Я не уверен, что ты выбрала правильный путь…
Затем осторожно перенес новую модель на стол и приклеил капельками клея. Туда, где надлежало быть «Сантехнике Ларсона». Новое здание тускло отсвечивало, все еще влажное и блестящее, новой вывеской: «МОРГ ВУДЛАНДА».
Мириам наклонилась вперед в своем кресле:
Счастливый Хэскель потер руками. Офис «Сантехники» пропал. Он уничтожил его. Стер из памяти. Вышвырнул из города. Перед ним был Вудланд... без «Сантехники Ларсона». Но с моргом.
– Ричард, ты так спокойно относишься к происходящему и говоришь о своих видениях, будто это обычная головная боль. Мне страшно. Если бы твое море внушало тебе ужас, я бы не волновалась, но…
Глаза его засветились, губы судорожно дернулись. Его страсть к разрушению усиливалась. Он избавился от них. Мгновенным импульсом. За секунду. И это было так просто... на удивление легко.
Через полчаса он заснул, Мириам, сидя в тени, не сводила с него обеспокоенного взгляда.
Странно, раньше он и не помышлял о подобном.
Задумчиво потягивая из высокого стеклянного стакана ледяное пиво, Мэдж Хэскель сказала:
Бормотали волны, далекое шипение пенных бурунов за окном вырвало Мейсона из сна, приглушенный грохот волн и плеск воды барабанным боем отдавался в ушах. Он выбрался из постели и быстро оделся, прислушиваясь к шепоту потока, устремившегося на улицу. В углу, в кресле, спала Мириам, залитая сиянием, отражающимся от белых барашков пены, тонкий лунный луч прочертил полосу у нее на шее.
— Что-то творится с Верном. Я заметила это прошлым вечером. Когда он пришел домой с работы.
Неслышно, босиком, Мейсон побежал навстречу своему видению, споткнулся о сверкающую линию прибоя, когда с гортанным ревом на него налетела очередная волна. Опустившись на колени, он почувствовал, как холодная, наполненная светом вода, кишащая тысячами живых существ, ударила ему в грудь, окатила плечи, потом ее хватка ослабла, и она поползла назад прямо в пасть идущему за ней по пятам буруну. Мокрый костюм цеплялся за тело, точно замерзший зверек. Не обращая на него внимания, Мейсон не сводил глаз с моря. В лунном свете белые дома погружались в сияющие брызги, точно дворцы призрачной Венеции или мавзолеи на далеком острове некрополей. Вода набирала силу, поднималась, промчалась еще двадцать ярдов по улице, почти добралась до дома Мейсона.
Доктор Пол Тайлер отсутствующе проворчал:
Он подождал, когда отхлынет очередная волна, и пошел по мелководью в сторону проспекта, который уходил к далекому мысу. Теперь уже вода захватила дорогу, поглотила лужайки у домов, билась о ступени лестниц.
— Повышенная раздражительность. Чувство неполноценности. Уход из внешнего мира и погружение в себя.
До мыса оставалось около полумили, когда Мейсон услышал грохот и тяжкие стоны мощного потока. Задыхаясь, он прислонился к забору, и холодная пена тут же ухватилась за его ноги, пытаясь утащить за собой. На каменном парапете на вершине скалы Мейсон увидел фигуру женщины, залитую лунным сиянием, ее черное платье рвал ветер, а длинные волосы казались белыми в призрачном свете. Далеко внизу блистающие волны, словно цирковые акробаты, выделывали свои сложные кульбиты.
— Но он становится несносным. Он и его поезда. Эти проклятые модели поездов. О боже, Пол! Знаешь ли ты, что у него в подвале целый город?
Мейсон бросился вперед, потерял женщину из виду, когда улица свернула и у него на пути встали дома. Постепенно поток начал терять силу, и в фонтанах брызг он мельком увидел ее белое лицо. Но тут начался отлив, и море стало отступать, поплыло между домами, лишая ночь света и жизни.
Тайлер был озадачен:
Когда последние капли растаяли на влажном асфальте, Мейсон быстро посмотрел на мыс, но окутанная сиянием женщина исчезла. Мокрая одежда высохла, пока он шел домой по пустым улицам. И вот уже ветер унес запах соленых брызг, словно ничего и не было.
— В самом деле? Не знал об этом.
На следующее утро Мейсон сказал Мириам:
— Сколько я его знаю, он все время возится там с ним. Еще с детства. Представьте себе взрослого мужчину, забавляющегося с поездами. Это... это отвратительно. Каждый вечер одно и то же.
– Знаешь, это и в самом деле был сон. Мне кажется, море ушло. По крайней мере, прошлой ночью я ничего не видел.
— Интересно, — Тайлер почесал подбородок. — Он занимается этим непрерывно? И ничем другим?
– Слава Богу, Ричард. Ты уверен?
— Каждый вечер. А вчера он даже не поужинал. Едва пришел домой и сразу спустился вниз.
– Уверен, – Мейсон улыбнулся, стараясь ее успокоить.– Спасибо, что ты за мной присмотрела.
Черты нахмурившегося лица Пола Тайлера разгладились. Напротив него сидела расслабившаяся Мэдж, пила свое пиво маленькими глоточками. Было два часа пополудни. День стоял яркий и теплый. Гостиная была привлекательна своей ленивой, спокойной обстановкой. Тайлер неожиданно вскочил:
– Я и сегодня ночью посижу.– Мириам помахала рукой.– И не спорь. Я себя отлично чувствую и хочу прогнать это раз и навсегда.– Потом, глядя в чашку с кофе и хмурясь, она проговорила: – Странно, но пару раз мне показалось, будто я тоже слышу море. Шум был такой необычный, точно кто-то очень старый, слепой просыпается после сна, который длился миллион лет.
— Давай поглядим на них. На модели. Не знаю, насколько далеко все это зашло.
По дороге в библиотеку Мейсон решил подъехать к меловой шахте и остановил машину в том месте, где видел залитую лунным сиянием женщину с белыми волосами, наблюдавшую за морем. Солнечные лучи расцвечивали бледную траву, освещая вход в шахту, около которой снова деловито сновали какие-то люди.
— Ты в самом деле хочешь? — Мэдж откинула рукав своей зеленой шелковой пижамы и глянула на часы. — Он не приходит домой раньше пяти. — Она вскочила, поставила стакан. — Все в порядке, у нас еще есть время.
— Прекрасно. Идем вниз, — Тайлер подхватил Мэдж под руку, и они заспешили в подвал. Странное возбуждение захватило их. Мэдж включила свет в подвале, и они приблизились к большому фанерному столу, посмеиваясь и нервничая, словно расшалившиеся дети.
Следующие пятнадцать минут Мейсон ездил по улицам, заросшим деревьями, заглядывал за невысокие живые изгороди, всматривался в окна кухонь. Он не сомневался, что незнакомка живет в одном из близлежащих домов и еще не сняла своего черного платья, накинув на него простой домашний халат.
— Видишь? — сказала Мэдж, сжимая руку Тайлера. — Взгляни на это. Потраченные годы. Вся его жизнь.
Позже, уже в библиотеке, он узнал машину, которую видел вчера на мысу. Пожилой человек в твидовом костюме изучал витрины с последними геологическими находками.
Тайлер медленно кивнул.
– Кто это? – спросил Мейсон Феллоуса, смотрителя в отделе древностей, когда машина уехала.– Я видел его в скалах.
— Вероятно. — В голосе его слышалось благоговение. — Никогда не видел ничего подобного. Тщательность... Это искусство.
– Профессор Гудхарт, он из группы палеонтологов. Кажется, они обнаружили интересный костеносный слой.– Феллоус махнул рукой в сторону коллекции обломков бедренных и лицевых костей.– Если повезет, может быть, они с нами поделятся своими находками.
Мейсон смотрел на кости и чувствовал, что начинает понимать, что происходит.
— Да, у Верна руки на месте, — Мэдж кивнула на верстак. — Все время он покупает новые инструменты.
Тайлер медленно прохаживался вокруг большого стола, нагибаясь и всматриваясь.
Каждую ночь, когда море появлялось на темных улицах и все ближе и ближе подбиралось к дому Мейсона, он просыпался рядом со спящей женой, выходил на пронизанный ветром воздух и по колено в воде шел к мысу. Там на скале он всегда видел беловолосую женщину, лицо которой было подставлено соленым брызгам. Но ему никак не удавалось добраться до нее до того, как начинался отлив, и, опустошенный и измученный, он падал на колени на мокром тротуаре погребенного под водой города.
— Удивительно. Каждое здание. Весь город здесь. Смотри! Мой район.
Однажды проезжавшая мимо полицейская патрульная машина высветила его своими фарами – он сидел, прислонившись к воротам одного из домов. В другой раз, вернувшись домой, он забыл закрыть за собой дверь. Во время завтрака Мириам, заметившая, что вокруг глаз у него появились круги, похожие на черные кандалы, сказала с беспокойством:
Он изучал свои роскошные апартаменты всего в нескольких кварталах от резиденции Хэскеля.
– Ричард, мне кажется, тебе следует перестать ходить в библиотеку. У тебя уставший вид. Может быть, ты снова видишь во сне море?
— Полагаю, все понятно, — сказала Мэдж. — Представь себе взрослого человека, который спускается сюда и играет с поездами!
Мейсон покачал головой и заставил себя вымученно улыбнуться:
— Мощь, — Тайлер толкнул состав по колее, — вот что привлекает ребят. Поезда — крупные предметы. Огромные и шумные. Могучие половые символы. Мальчик видит локомотив, несущийся по рельсам. Он так огромен и безжалостен, что пугает его. Затем ребенок получает игрушечный поезд. Модель, похожую на настоящую машину. Он управляет ею. Заставляет трогаться, останавливаться. Двигаться медленно. Быстро. Он разгоняет его. Тот отзывается на его приказы.
– Нет, с этим покончено. Наверное, я слишком много работаю.
Мэдж дрожала.
Мириам взяла его руки в свои:
– Ты упал вчера? – Она принялась внимательно разглядывать его ладони.– Милый, посмотри, они расцарапаны? Ты, наверное, поранил руки несколько часов назад. Ты ничего не помнишь?
— Давай поднимемся наверх. Здесь так холодно.
Мейсон придумал какую-то историю, чтобы ее успокоить, а потом забрал чашку с кофе в свой кабинет и занялся изучением утренней дымки, которая окутывала крыши домов; он заметил, что легкое непроницаемое озеро повторяло контуры ночного моря. Солнечные лучи разогнали туман, и на мгновение уходящая реальность привычного мира наполнила его острой болью ностальгии.
— Но когда мальчик вырастает, он становится большим и сильным. Ему уже не нужна модель-символ. Хозяин настоящего объекта, реального поезда. Получить подлинный контроль над вещами. Настоящее господство, — Тайлер кивнул. — Не этот эрзац. Странно, взрослый человек занимается чепухой. — Он нахмурился. — Я никогда не видел морг на Парадной улице.
Мейсон инстинктивно потянулся к полке, где лежала раковина, но на полпути остановился и убрал руку.
— Морг?
Рядом стояла Мириам.
— И вот еще. «Зоомагазин Стюбена». Следующая дверь за радиоремонтной мастерской. Сейчас его не существует. — Тайлер задумался. — Что там? За радиомастерской?
– Отвратительная штука, – заявила она.– Скажи-ка, Ричард, как ты думаешь, что вызвало тот твой сон?
Мейсон пожал плечами:
— Парижские меха, — Мэдж всплеснула руками. — Брр. Пошли, Пол. Давай поднимемся, пока я не замерзла.
– Может быть, это какое-то воспоминание…
Одно короткое мгновение он раздумывал, а не сказать ли Мириам о том, что он продолжает слышать во сне море, и о беловолосой женщине на вершине скалы, которая, как ему казалось, звала его к себе… Но, как и всякая женщина, Мириам считала, что в жизни ее мужа может существовать только одна загадка. По какой-то необъяснимой логике он чувствовал, что его материальная зависимость от жены и потеря самоуважения дают ему право на тайну, которой он не должен с ней делиться.
Тайлер рассмеялся.
– Ричард, что случилось?
Мейсон вдруг увидел, как перед ним, словно прозрачный сверкающий веер, распахнулись воды и заклинательница волн повернулась к нему лицом.
— О\'кэй, неженка. — Он развернулся к ступенькам и снова нахмурился: — Интересно, почему «Зоомагазин Стюбена»? Никогда не слышал о нем. И все так детализировано. Он должен чувствовать город сердцем. Расположить магазин там, где его нет... — Он выключил свет в подвале. — И морг. Что там должно быть? Не...
Вода доходила ему до пояса, заливала лужайку, вспенивалась могучими бурунами. Так высоко она еще не поднималась ни разу, уже подобралась к его дому, разбиваясь о порог, но Мейсон забыл о жене. Он стащил куртку, швырнул ее в волны и побрел по улице, сражаясь с потоком. Сейчас он думал только о скале, на вершине которой стояла женщина, едва различимая в бушующем каскаде ослепительных брызг.
— Забудь об этом, — кивнула Мэдж назад, проходя мимо него в теплую гостиную. — Практически ты такой же, как и он. Мужчины — как дети.
Мейсон упрямо шагал вперед, иногда погружаясь в воду по самые плечи, не обращая внимания на клочья светящихся водорослей вокруг. У него слезились глаза от соленого воздуха, но он добрался до подножия мыса и в изнеможении опустился на колени.
Высоко над ним звенели соленые брызги, разбиваясь о поверхность скалы, а глухой голос бурунов перекрывали пронзительные стоны ветра. Околдованный волшебными звуками, Мейсон начал карабкаться по склону, не переставая любоваться тысячами лунных ликов в бушующем море. Когда он добрался до вершины, черное одеяние скрыло от него лицо женщины, но он видел, что она стоит, гордо выпрямившись, а еще Мейсон заметил, какая она стройная. Неожиданно, оставаясь совершенно неподвижной, она двинулась вдоль парапета.
Тайлер не отозвался. Он погрузился в глубокие размышления. Мягкая доверительность покинула его, он выглядел нервным и растерянным.
– Подождите!
Его крик заглушил рев ветра. Мейсон бросился вперед, и тогда женщина повернулась и посмотрела на него. Белые волосы обрамляли ее лицо, словно облако серебряного дыма, но вот порыв ветра их разметал, и Мейсон увидел лицо с пустыми глазницами и рот. Рука, похожая на связку белых палочек, потянулась к нему, а потом женщина взмыла в клубящийся мрак, словно гигантская птица.
Мэдж опустила подъемные шторы. Гостиная погрузилась в янтарный полумрак. Она плюхнулась на диван и усадила Тайлера возле себя.
Мейсон шарахнулся от нее, не понимая, кто так страшно кричит – он сам или этот призрак. Не успев сообразить, что происходит, он перелетел через деревянное ограждение и под звон цепей ворота рухнул спиной вниз прямо в шахту – и все время, что он падал, море грохотало у него в ушах, разрывая сумрак ночи.
— Хватит об этом, — приказала она. — Я никогда не видела тебя таким. — Ее стройные руки охватили его шею, а губы коснулись уха. — Я никогда не посвятила бы тебя в это, если бы думала, что ты будешь беспокоиться о нем.
Выслушав отчет полицейского, профессор Гудхарт покачал головой:
– Я так не думаю, сержант. Мы работаем здесь целую неделю. Никто не падал в шахту.– Одна из тонких деревянных перекладин ограждения болталась в воздухе.– Но спасибо за то, что вы меня предупредили. Наверное, следует сделать более надежную ограду, если парень бродит по ночам…
Тайлер хмыкнул, озабоченный.
– Не думаю, что он сюда заберется, – заметил сержант.– Это совсем не просто.– Помолчав немного, он добавил: – В библиотеке, где он работает, сказали, что вчера вы нашли в шахте парочку скелетов. Я знаю, прошло всего два дня с тех пор, как он исчез… но он не может быть одним из них? – Сержант пожал плечами.– Если там имеется какая-нибудь кислота, например…
— Почему же посвятила?
Профессор Гудхарт ткнул каблуком в меловой слой: – Чистый карбонат кальция, толщиной примерно в милю, возник в триасовый период, около двухсот миллионов лет назад, когда здесь было большое море. Два скелета, которые мы вчера нашли, принадлежат мужчине и женщине – рыбаки кроманьонцы, их племя жило на берегу, пока море не высохло. Я бы с удовольствием вам помог – мне и самому непонятно, как тут оказались кроманьонские реликвии. Ведь шахта опустилась всего тридцать лет назад. Но это уже мои проблемы, а не ваши.
Давление рук Мэдж увеличивалось. Ее шелковая пижама зашуршала, когда она придвинулась к нему.
Вернувшись в свою машину, сержант покачал головой. По дороге он молча рассматривал ряды мирных пригородных домов.
— Глупый, — сказала она.
– Очевидно, в древности здесь было море. Миллион лет назад.– Он взял с заднего сиденья машины фланелевую куртку Мейсона.– Кстати, я понял, чем она пахнет – морской водой.
Крупный рыжеволосый Джим Ларсон разинул рот от удивления.
— Что ты имеешь в виду? Что с тобой?
— Я увольняюсь, — Хэскель собирал содержимое своего стола в портфель. — Чек перешли мне домой.
— Но...
— Прочь с дороги! — Хэскель оттолкнул Ларсона и вышел в холл. Ларсон застыл в изумлении. Лицо Хэскеля окаменело. Остекленевший взгляд. Выражение непреклонности, которого Ларсон не видел прежде.
— У тебя все в порядке? — спросил Ларсон.
— Да. — Хэскель открыл дверь предприятия и исчез снаружи. Дверь захлопнулась. — Да, я прав, — бормотал он, продираясь сквозь толпы послеполуденных покупателей, рот его перекосился. — Ты чертовски прав, у меня все в порядке.
— Осторожнее, приятель, — зловеще пробормотал рабочий, когда Хэскель зацепил его.
— Простите, — Хэскель нервно сжал свой портфель. На вершине холма он задержался, на мгновение переводя дыхание. «Сантехника Ларсона» осталась позади. Хэскель вдруг усмехнулся. Двадцать лет отрезаны за секунду. Все кончено. Больше нет Ларсона. И нет отупляющей монотонной работы день за днем. Без надежды на продвижение. Рутина и скука долгих лет. С этим покончено. Начинается новая жизнь.
Он торопился. Солнце садилось. Автомобили мелькали перед ним, бизнесмены торопились с работы домой. Завтра они двинутся обратно — но только не он. Никогда больше.
Он добрался до своей улицы. Мимо пронесся дом Эда Тилдона: огромное величественное строение из бетона и стекла. Собака Тилдона бросилась следом с лаем. Хэскель поспешил дальше. Собака Тилдона. Он дико расхохотался.
— Лучше держись подальше! — закричал он псу.
Он добрался до своего дома, взобрался по лестнице через две ступеньки и устремился в открытую дверь. В гостиной было темно и безмолвно. Послышались звуки неожиданной суматохи. Тени разъединились, быстро поднимаясь с дивана.
— Верн! — задыхаясь, произнесла Мэдж. — Что ты делаешь дома так рано?
Верн Хэскель бросил портфель, положил шляпу и пальто на стул. Его узкое лицо исказила гримаса, едва сдерживаемая усилием воли.