Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

– Но это же очень легко!

Он вспомнил о Гупте, хотел было рассказать о ней, но передумал. С какой стати...

– Когда ты хочешь, чтобы я приступила?

– Если можешь, то прямо сейчас.

Она исчезла внутри яхты, чтобы одеться, бросив на Малко полный сожаления взгляд. Малко созерцал грязные воды порта Сувы.

Его наниматели в своих бюро в Вашингтоне не предусмотрели, что в некоторый случаях не все можно узнать с помощью электронных «ушей».

Но, следуя за Грэйс Логэн к Наби Кхальсару, он все же рисковал меньшим.

Глава 18

В восемь часов вечера Грэйс вышла на улицу из дома. На ней было легкое платье, волосы высоко подобраны. Ее муж занимался в яхт-клубе подготовкой коктейля для «Тауруса». Подводная лодка должна была прийти утром следующего дня. Аи-Ко сидела на скамейке, будто ждала автобус. Супруга вице-консула не обратила на нее никакого внимания и свернула влево, направляясь по Тхакомбо-роуд, широкой улице, ведущей к главному кварталу Сувы.

Босоногая Аи-Ко следовала за ней на довольно большом расстоянии. Еще гораздо дальше за Аи-Ко наблюдал из «тойоты» Малко с двумя гуркхами на заднем сиденье – безмолвными, как статуи. Он был готов вмешаться при малейшей опасности.

Малко остановил машину на углу Квин Элизабет-драйв и Тхакомбо. Далеко впереди маячила маленькая фигурка Аи-Ко, бредущей вверх по улице.

Она свернула налево. Малко двинулся следом. Через двести метров он чуть не раздавил Аи-Ко, сбегавшую вниз. Он открыл дверцу. Глаза метиски горели от возбуждения.

– Я видела, как она вошла в дом, – сказала Аи-Ко. – Его окна выходят на Губернаторский парк. Если вы объедете вокруг, то все увидите.

Вернувшись к аллее, они оставили автомобиль у решетки ограды и пошли пешком вдоль высоких манговых деревьев. Аи-Ко считала дома. Вдруг она подняла руку.

– Это здесь.

Их маленький отряд был совершенно незаметен во тьме. Гуркхи, как тени, скользили следом. На втором этаже светилось окно. С дерева, что росло напротив, можно было попытаться заглянуть внутрь.

Малко жестами объяснил гуркхам, что хочет взобраться на дерево. Они услужливо помогли ему дотянуться до первой ветки. Густая листва скрывала его движения. Взобравшись достаточно высоко, он ползком продвинулся вперед по ветке и замер.

Шторы на окне отсутствовали. Маленькая комнатка, совершенно без мебели, только большой ковер и светильник.

Наби Кхальсар сидел боком к окну в позе лотоса. На нем были тюрбан и набедренная повязка. Увидев Грэйс, Малко чуть не свалился с ветки. Ни один волосок не выбился из ее прически, лицо сохраняло свое пуритански достойное выражение, но она была совершенно голая и протягивала руки к индусу. Ее вещи были аккуратно сложены на ковре рядом с большим пакетом. Между ней и индусом стояло блюдо, наполненное красноватой жидкостью. Несколько минут ничего не происходило. Это время показалось Малко вечностью. Затем Кхальсар медленно снял свою набедренную повязку и осторожно опустил свой член в блюдо так, чтобы кончик касался жидкости. Грэйс присела перед ним на корточки. Грудь ее ритмично вздымалась.

Индус закрыл глаза. И тут произошло нечто необычное: уровень жидкости в блюде стал понижаться. Индус «выпивал» своим членом содержимое блюда! Меньше чем через минуту оно опустело.

Грэйс начала терять самообладание. Полуоткрыв губы, она наблюдала, как зачарованная, за действиями Кхальсара.

Тот медленно вытянул руки перед собой, и его член увеличился до невероятных размеров. И тогда какая-то неведомая сила бросила Грэйс вперед. Она рванулась и села на этот кол. Индус даже не открыл глаза. Слышать Малко не мог, но по мимике Грэйс он догадался, что она завопила. Ее пуританская маска слетела, и Грэйс с растрепанными волосами напоминала осатанелую кобылу.

Индус, бесстрастный, как каменный истукан, словно ничего не чувствовал. Через некоторое время Грэйс соскользнула и покатилась по полу. Тотчас член индуса уменьшился, снова опустился в блюдо и \"выплюнул” жидкость. Молчаливое свидетельство полного самоконтроля его владельца.

И тогда Наби Кхальсар открыл глаза. Малко выпустил из легких воздух. В комнате одевалась Грэйс Логэн.

Затем он увидел, что индус протягивает ей какой-то предмет, напоминающий ведерко для шампанского. Она осторожно взяла его в руки, как нечто драгоценное и хрупкое.

Индус снова принял позу лотоса. Они даже не обменялись поцелуями. Это был абстрактный, лишенный вдохновения секс по правилам мистического эротизма. Когда Грэйс ушла, Наби Кхальсар не изменил позы. Малко следил за ним, думая, что тот симулирует. Но нет, индус был полностью погружен в медитацию.

Они пересекли парк. Дэн Логэн не вернется раньше двух ночи. Для того, что он хотел сделать, Малко предпочитал быть один.

Он доставил Аи-Ко в порт, и, сопровождаемый двумя гуркхами, направился к вилле Логэна.

Грэйс Логэн открыла ему сама. Увидев Малко, она не выразила никакого удивления. Только заметив гуркхов, бросила на него вопросительный взгляд.

– Не бойтесь, – сказал он, – это мои ангелы-хранители.

— Тогда до завтра, господин князь. В семь утра в той стороне парка никто не появляется и через четверть часа все будет кончено.

Грэйс уже переоделась в очень строгое платье из белого крепа. Своим лицом без всякого макияжа и большими светло-голубыми глазами она воплощала саму добродетель.

— Я надеюсь на это, граф, ибо затем собираюсь присутствовать на утреннем выходе кардинала, где у меня назначена встреча с несколькими моими друзьями.

Малко подумал, не приснилось ли ему все.

— Значит, мы увидимся там: я тоже должен появиться у кардинала.

– Дэн в яхт-клубе, – сказала молодая женщина.

— Если только один из нас…

Малко улыбнулся несколько натянуто.

— О, вы более чем правы! Мало ли что случится!

– Я пришел увидеться с вами, Грэйс. Можно войти?

Они расстались, внешне соблюдая все правила хорошего тона, но Водемон не стал терять времени даром. Он устроил все так, как обещал адмиралу, а вечером дал полный отчет об итогах предпринятых шагов; адмирал лег спать в радостном настроении, поблагодарив свою счастливую звезду за то, что она именно в этот день послала ему такого верного человека.

Ровные черты ее лица слегка исказились, но она отступила, чтобы дать Малко войти. В салоне стиля «освоение Америки» было прохладно. Грэйс Логэн села в уголке дивана, сложив на коленях руки. Внимательная и светская. Малко посмотрел на ее круглые колени, едва прикрытые платьем. Неужели это та же самая женщина?

Они были созданы друг для друга: оба умны, склонны к интригам, хитры, преданны, когда им это выгодно; однако Водемон, в отличие от адмирала, был смел. Этот умный честолюбец хорошо разбирался в людях, использовал их пороки и добродетели, чтобы добиться успеха, а своего приятеля-адмирала он любил за его отвращение к любому поединку, — адмирал, таким образом, не стоял у него на дороге и избавлял от неприятного соперничества с ним. Испанский вельможа безусловно одержал бы верх над князем Водемонским в этой стране и по праву рождения и благодаря положению его семьи, если бы у него не было маленького недостатка, достаточно неприглядного для высокого армейского чина.

– Чем могу быть полезна?

Водемон всегда старался услужить адмиралу так, чтобы тот был доволен,

Малко в замешательстве помедлил с ответом. Он ненавидел допрашивать женщин. И если все обстояло так, как он думал, то миссис Логэн была просто жертвой. Климата, своих чувств, своего мужа и еще кое-чего, более могущественного.

но вместе с тем он полностью открывал взглядам окружающих то, что адмиралу удавалось скрыть лишь наполовину, и получал выгоду во всех смыслах.

– Я не буду спрашивать вас о ваших отношениях с Наби Кхальсаром, – сказал он в упор. – Это ваша личная жизнь. Но я хочу знать, что он вам только что передал.

На следующий день, в условленный час, дуэлянты прибыли на место встречи; адмирал держался как нельзя лучше; капитан Родийар, которого не посвятили в тайну, сгорал от нетерпения, а г-н де Водемон сохранял достоинство, приличествующее его высокому положению.

Наступило молчание длиной в целый век. Грэйс Логэн приняла удар. Суставы рук, сжимавших кольцом колени, побелели, кровь отхлынула от лица. Она не сводила с Малко своих голубых глаз.

Подойдя к тому месту, где намечался поединок, противники и секунданты обменялись приветствиями, и Сифуэнтес в нетерпении сказал:

– Не знаю, о чем вы говорите, – медленно произнесла она с легкой дрожью в голосе. – Мои отношения с мистером Кхальсаром самые обычные. Это искусный ремесленник и человек высокой морали. Наподобие святого. Человек, который...

— Пожалуйста, сеньоры, приступим к делу немедленно.

Она подыскивала слова. Как только она произнесла имя Кхальсара, к ней вернулось спокойствие.

– ...Который вас трахает так, как вы не мечтали и в самых сумасшедших своих снах, – закончил Малко.

XVI

Спазм перехватил горло Грэйс. Она сразу показалась лет на двадцать старше, глядя на Малко со смешанным удивлением и ужасом.

— Сначала надо принять кое-какие меры, — заявил Водемон.

– Откуда вы знаете? – прошептала она.

— Меры приняты, место выбрано, давайте поторопимся. По дороге сюда я встретил каких-то людей, которые мне не понравились; нам могут помешать, а этого никак не хотелось бы. Защищайтесь же, сеньоры, и пусть Бог поможет правому!

– Я вас видел. И прошу прощения.

— Одну минуту! — продолжал князь, заметивший, как побледнел адмирал. — Не надо так спешить. Мы дворяне и должны принять необходимые предосторожности. Нам всем известны эдикты. Даете ли вы слово, что никто не выдаст другого, если нас обнаружат?

– Вы меня видели?

— Да, да, сеньор, можете на нас положиться, поспешим же, прошу вас!

Голос у нее был сдавленный.

Нельзя больше затягивать дуэль, начнем поскорее.

– Да.

Хотя адмирал и владел собой, он все же оглядывался, будто искал кого-то. Заметив в купе деревьев двух человек, он вздохнул; когда же они повернулись в его сторону, адмирал узнал их — это были совсем не те, кого он ожидал. Однако двух наблюдателей увидели и его противники.

– Боже мой!

— Внимание, сеньоры! Будем вести себя достойно, — сказал Сан-Эстебан, — мы здесь не одни. Вон там стоят принц Дармштадтский и граф фон Мансфельд, они пришли, чтобы оценить испанскую храбрость… Господин адмирал, защищайтесь, пожалуйста, Сифуэнтес готов к нападению.

Задыхаясь от стыда, она еще сохраняла в себе крохотную искорку гордости...

Шпага адмирала была уже обнажена, дрожащей рукой он сделал несколько выпадов; было видно, что он испуган. Через несколько секунд у него был совсем жалкий вид. Услышав топот копыт и быстрые шаги, он слегка покраснел.

– Меня интересует не это, – повторил Малко. – А то, что вам дал Кхальсар. То, что вы так осторожно унесли в руках.

Два придворных стража, альгвасил и два дворцовых оруженосца бросились разнимать дуэлянтов, восклицая:

Она попыталась качнуть головой, слабо утверждая:

— Именем короля, сеньоры, прекратите!

– Я не знаю. Вы... Вы ошибаетесь. Он ничего мне не давал.

— Я был в этом уверен, — бросил Сифуэнтес.

Золотистые глаза Малко стали жесткими. Скоро должен был прийти Логэн. Невольно его голос прозвучал совсем сухо:

— Именем ее величества королевы!

– Если вы не скажете правду, я перерою весь дом, а эти индусы вас подержат.

— Ничего не получилось! — добавил Сан-Эстебан. — Да еще на глазах иностранцев! Но он заплатит нам за это.

Она еще не пришла в себя.

Шпаги вернулись в ножны, адмирала, так же как и подошедшего принца Дармштадтского, которого известили о происходящем, попросили следовать за стражем во дворец, где, как им сказали, их ждет королева. Графу де Сифуэнтесу велено было идти вместе с ними.

– Я вела себя смешно, – сказала она почти обычным голосом. – Я была неправа, играя с вами в прятки. Я сейчас вам все покажу.

— Господин де Водемон, — обратился к князю Сан-Эстебан, — это ваших рук дело: вы умеете подготавливать события и улаживать их, я вас поздравляю.

Она встала и вышла из комнаты. Малко последовал за ней. Она подвела его к стенному шкафу в холле и вытащила оттуда завернутый в коричневую бумагу и перевязанный бечевкой предмет. Она положила его на стол и засунула руку внутрь.

— Его величество категорически запрещает вам устраивать новую дуэль, сеньоры, — перебил его альгвасил, увидев, как они враждебно настроены друг к другу. — Возвращайтесь к себе, прошу вас, и помните, что за вами наблюдают.

– Вы сейчас увидите, что дело не стоит выеденного яйца, – сказала она, снова становясь очень светской.

Но некоторое напряжение в ее глазах насторожило Малко. Он подскочил и схватил молодую женщину за руку, оттаскивая ее назад.

Пришлось разойтись: главных действующих лиц драмы сопровождали в это время к королеве, и каждый из них вел себя при этом по-своему. Принц Дармштадтский и Сифуэнтес были вне себя, а адмирал о таком исходе дуэли мог только мечтать. Он полагал, что доказал свою готовность драться и при этом сохранил жизнь и уважение света. Уловка оказалась простой и легко осуществимой, к тому же надежной. Князь Водемонский отправился к г-же фон Берлепш, главной интриганке при дворе. Он рассказал ей все якобы для того, чтобы услужить королеве, чье имя оказалось замешанным в эту историю. Берлепш не замедлила предупредить Анну Нёйбургскую об этой ссоре, преследуя двойную цель: граф фон Мансфельд настоятельно рекомендовал ей обращать внимание королевы на недостойные поступки адмирала; лучшего случая для этого и быть не могло: теперь или никогда.

– Отойдите от стола, – приказал он.

Узнав о дуэли, причина которой была связана с нею, королева поклялась, что поединок не состоится и добилась приказа, чтобы дерущихся разняли; она действовала так по праву женщины и королевы, чтобы положить конец опасному спору, от которого могла пострадать ее репутация, а ее друзья рисковали поплатиться своей жизнью.

Гуркхи насторожились. Малко жестом их успокоил.

Грэйс Логэн медленно сделала шаг назад. Ее нижняя губа тряслась. Внезапно она разразилась слезами и упала на диван.

Мы видели, что из этого вышло. Едва королеве доложили о прибытии сеньоров во дворец, как она приказала привести их. По великой случайности Анна была одна: королева-мать серьезно заболела и находилась в своем загородном поместье, расположенном на пути в Толедо; король на два дня поехал к ней, поскольку мать не хотела, чтобы он приезжал с невесткой. (Женщины не очень любили друг друга. Анна ревновала свекровь к королю и была слишком искренней, чтобы не обнаруживать, как малоприятны ей встречи с нею.) Адмирал, принц Дармштадтский и Сифуэнтес были допущены к королеве в ту минуту, когда она собиралась идти к мессе. Анна Нёйбургская была, как известно, красива. Но после приезда в Испанию ее красота изменилась: черты ее лица подернулись пеленой печали, глаза утратили выражение покоя и безмятежности. Любовь, поселившаяся в ее сердце, уверенность в том, что это чувство навсегда останется безответным, стали причиной неизлечимой меланхолии.

– О! Убейте меня, – причитала она. – Убейте меня, пока не пришел Дэн.

По-прежнему белолицая и цветущая, как букет ландышей или роз, Анна, тем не менее, сильно похудела. Ее стан приобрел гибкость и грацию, которых ей, пожалуй, недоставало в ту пору, когда она была пухленькой дочерью Германии. В тот день на ней была длинная черная вуаль — по правилам этикета королеве не полагалось носить мантилью, и Анна набросила на себя эту кружевную накидку, наполовину скрывающую ее фигуру. Отсутствие короля, его визит к матери огорчали ее. Еще на один день король будет лишен забот, которыми она окружала его с такой искренней нежностью, или эти заботы возложит на себя другая.

Малко развернул коричневую бумагу. Показалась желтая кожура огромного ананаса, аппетитного и ароматного. Он осмотрел его и увидел, что верхушка надрезана, словно крышка.

Только одна утешительная мысль пришла в голову Анне: королева-мать любила сына не так сильно, как она его; Карл, которому так дорога искренняя привязанность, почувствует разницу и затоскует о супруге.

Ему удалось наощупь открыть ее. Внутри плода было выдавлено отверстие, в котором виднелась металлическая пластинка с делениями от 0 до 300 и вращающейся стрелкой. Стрелка показывала вверх, сдерживаемая предохранителем. Стоило задеть его, и часовой механизм запускался. Замечательная адская машина. Малко с внутренней дрожью закрыл ананас и затряс Грэйс Логэн, распростертую на диване.

Королева вошла в зал, где ее ожидали сеньоры; при виде их на лице Анны отразилось больше печали, чем обычно.

– Если нажать на кнопку, когда стрелка на нуле, то немедленно произойдет взрыв, так?

— Кузен, сеньоры… — сказала она, — я не предполагала, что буду принимать вас сегодня таким образом. Мне всегда доставляло большое удовольствие видеть вас, но в настоящую минуту к этой радости примешивается боль и неловкость. Мне все известно, сеньоры…

– О-о, да, – призналась она. – О боже мой, я хочу умереть!

Трое мужчин опустили головы, не выдержав строгого и гордого взгляда этой молодой женщины, обладающей бесспорным правом оградить себя от неучтивых кавалеров.

Малко схватил ее за плечо и заставил сесть. Ее лицо было залито слезами, и она без конца всхлипывала. Морщины около рта стали глубже, покрасневший кончик носа придавал ей смешной вид. Малко предусмотрительно встал между нею и ананасом.

— Я королева, я женщина, я чужеземка, и в этой стране у меня есть право на уважение со стороны любого порядочного человека, а прежде всего с вашей стороны, мой кузен, поскольку вы представляете здесь мою семью. Я не осуждаю ни ваших развлечений, ни ваших друзей: вы молоды, свободны, и ничто не мешает вам веселиться, пока вашего присутствия не требует служба королю. Но мое имя не может и не должно упоминаться в этой связи; я живу во дворце уединенно, вдали от мирской суеты, желая слышать только то, что мне положено знать по моему положению, так зачем же намеренно обращать всеобщее внимание на то, что я молода и что сеньоры, близкие ко двору, настолько пренебрегают должным уважением ко мне, что позволяют себе упоминать мое имя во время застолий и оргий?

– Если вы мне расскажете обо всем, – пообещал он, – я уйду отсюда с этим механизмом и никто никогда ни о чем не узнает. Даже ваш муж.

— Ваше величество… — заикнулся принц.

– А Кхальсар? – прошептала она.

— Я повторяю вам, что знаю все, сеньоры, все, господин адмирал. Тот человек, кому вы подражаете, никогда бы не произнес тех слов, которые приписывают вам; несмотря на мои дружеские чувства к вам, адмирал, на ту благосклонность, что я оказываю принцу Дармштадскому, и на мою симпатию к графу де Сифуэнтесу, всем вам я скажу одно и то же. Вступаться за королеву столь же непозволительно, как обвинять ее. Не вам подобает делать это, и в будущем, если вы не хотите быть изгнанными с глаз моих, я запрещаю вам оказывать мне какое-то иное внимание, помимо положенного королеве, супруге вашего повелителя. Неприлично выставлять напоказ чувства, которые я отвергаю и не признаю. Тем самым вы можете запятнать мою честь с большей легкостью, чем честь ничтожнейшей женщины королевства, и если вы мои друзья, то должны предоставить неопровержимые тому доказательства.

Малко покачал головой.

Все трое, устыдившись ее слов, упали на колени.

– Он вас не выдаст.

– Вы хотите сказать, что...

— Встаньте, — продолжила королева, — я прощаю вас; однако более не ждите от меня снисходительности, в следующий раз ее не будет. Оставайтесь для меня теми, кем я позволяю вам быть, ни больше и ни меньше. Докажите, что вы верны и преданы мне. Мне необходимы друзья. Вокруг меня и против меня плетутся интриги; предатели есть даже среди моих слуг! Не вынуждайте меня изгонять вас, людей, пользующихся моим доверием, но, если подобное повторится, я сделаю это непременно.

– Ничто больше в мире не может его спасти, – сказал Малко. – Он жестоко убил дочь Харилала Пармешвара. А теперь у него просто отсрочка.

Принц Дармштадтский осмелился взять руку королевы и поцеловать ее.

Она опустила голову и тихо сказала:

— Да, мой кузен, да, я понимаю: вы ждете особого слова, обращенного к вам, хотите быть полностью уверенным, что я не лишаю вас своей дружбы. Можете на нее рассчитывать, как и я желала бы рассчитывать на вас. Сеньоры, я запрещаю вам и в ближайшем и в отдаленном будущем каким бы то ни было образом завершить поединок, чуть было не состоявшийся сегодня утром; запрещаю также затевать новую дуэль, а по отношению ко мне приказываю строжайше следовать своему долгу, предполагающему почтительную преданность. Обещаете ли вы мне это?

– Это ужасно.

— Да, ваше величество.

– Как это с вами произошло?

— Слово чести?

Грэйс беспомощно пожала плечами.

— Клянемся!

– О, они меня очень ловко напичкали доктринами. На первых порах от меня ничего не требовалось. Меня сначала привлек их спиритуализм. Он объяснил мне, что является представителем секты, обожествляющей мир. Он не хотел убивать даже насекомых. Однажды на меня так нашло, что я едва не лезла на стену. Кхальсар воспользовался моей физической слабостью. И это стало как наркотик. Он забавлялся со мной, как хотел. Мало-помалу он стал мне говорить, что США с их агрессивной политикой представляют собой единственную угрозу миру. Что эта страна одна в ответе за все. И я сама однажды спросила, чем я могу помочь.

— Хорошо! Оставим этот разговор. Идите на мессу, займите ваши обычные места. Пусть все знают, что вы по-прежнему и в полной мере пользуетесь моей благосклонностью, которой вы чуть было не лишились, и мне хотелось бы, чтобы об этом стало известно в назидание другим. Прощайте сеньоры, прощайте, кузен.

– И тогда?

Она удалилась, окутанная вуалью, прекрасная, непорочная, печальная и гордая, как императорская дочь, кем она и была. Сеньоры переглянулись: они не решались заговорить друг с другом, но их глубокая взаимная неприязнь не исчезла. Однако королева со всеми тремя обошлась почти что одинаково: у всех у них была отнята не только надежда, но даже позволение питать ее. Принц, предмет зависти двух остальных, удостоился особого внимания, но страдал от этого, может быть, больше других. Звание друга, навязанное ему, казалось принцу тяжелой цепью, сковавшей его руку и укрощающей его ярость и жажду мести.

– Он заговорил о бомбах... Чтобы подложить их на американские военные корабли. Как Ким, который еще более попал под влияние Кхальсара. Уезжая на Западный Самоа, он увозил с собой полный рюкзак бомб. И клялся, что использует их все до одной. Но не осмелился после случая с Томасом Роузом.

— О, — воскликнул он, — если бы я не дал клятву!

– Томасом Роузом?

— И я! — подхватил Сифуэнтес.

Грэйс отвернулась.

— И я!.. — повторил адмирал с еще большей страстью.

– Его убили люди Кхальсара. Ким был с ним неосторожен. Роуз выследил его и проник к Кхальсару. Затем его схватили...

— Сеньор, — обратился принц к адмиралу, — было бы недостойно предъявлять вам упреки, поскольку я не могу требовать у вас удовлетворения. Скажу только, что всем случившимся мы обязаны вам и не забудем этого.

– И вы, несмотря на все это, согласились им помочь?

— На каком основании вы позволяете себе так думать?..

Она стиснула зубы, и под кожей заиграли желваки.

— Другие думают так же, как и мы, — прервал его Сифуэнтес, захохотав от злости, — и они не давали клятву, что не проучат вас. Пойдемте к мессе.

– Нет. Я сначала отказалась.

Все это время Сан-Эстебан не дремал; покинув поле боя, он направился прямо к кардиналу и рассказал ему в мельчайших подробностях всю историю. Развязку не трудно предугадать, защита королеве была обеспечена, но маркиз настоятельно просил своего прославленного друга добиться, чтобы адмирал был наказан.

– А потом?

— Иначе эти иностранцы решат, что мы потворствуем трусу, и в глазах Европы мы уподобимся ему.

– Он не хотел меня видеть много дней. Я... Я сходила с ума. Я чуть было не созналась во всем Дэну, но мне стало стыдно. Я умоляла Кхальсара найти кого-нибудь другого. Он мне сказал, что если я откажусь, он все выложит Дэну.

— По-моему, лучшее решение — изгнание адмирала, не знаю только, как королева…

Классическая ситуация. Все «ищейки» пользуются этим методом, правда, с меньшей жестокостью и макиавеллизмом. Грэйс Логэн представляла собой идеальный «объект».

— Королева не сможет воспротивиться этому, если ваше преосвященство пожелает изложить факты так, как это было на самом деле. Король прибудет сегодня вечером…

– Я предполагаю, – уточнил Малко, – что вы должны были познакомиться с несколькими офицерами «Тауруса» и предложить им начиненный ананас в самый момент отплытия. Кто заподозрит жену вице-консула? Или невинного мальчика из Корпуса мира...

— Завтра адмирал получит приказ об отъезде, или же я откажусь от власти; обещаю вам, что сделаю это.

А потом подводная лодка взорвалась бы при погружении, и вряд ли кто-нибудь установил бы причину. А затем Кхальсар, конечно же, однажды освободился бы от Грэйс...

Адмирал питал пристрастие к иезуитам и дворцам. Число тех и других у него было одинаково: в его доме жили четыре иезуита; они почти никогда не расставались с адмиралом, ели за его столом и сопровождали его повсюду, за исключением визитов ко двору. Он почти не посвящал их в свои дела — так ему казалось. Но они знали все, только обнаруживали это лишь тогда, когда того требовали их интересы.

Следовало спустить Грэйс с небес на землю.

Наряду с четырьмя иезуитами, у адмирала было четыре роскошных дворца, находившиеся в его собственности, а не арендованные; он жил в них по три месяца в году, по одному сезону, и каждый дворец был приспособлен для его пребывания в определенное время. Так, например, летний дворец был окружен великолепным парком с фонтанами, отличался обилием цветов, мозаичными мраморными дорожками; во всех его залах также били фонтаны. Вокруг осеннего дворца был разбит парк, где разводили дичь, чтобы хозяин мог развлечься охотой; в этом парке выращивали самые прекрасные плоды во всей Испании. Весенний дворец был царством соловьев, нарциссов и тубероз, а зимний — утепленным жилищем, чтобы холодный ветер не задувал в щели; подобных домов не было в Испании, где зимой холодно везде, даже в покоях королевы, и пальцы замерзают так, что приходится дуть на них, чтобы немного согреться.

– Ваш «пацифист» на самом деле агент китайской коммунистической разведки, – сказал он. – Томас Роуз был убит, потому что он нашел доказательства.

Адмирал считал себя слишком знатным сеньором, чтобы оказаться в опале, и потому был крайне удивлен, когда однажды утром к нему явился дворцовый стражник и от имени короля передал приказ удалиться в Гренаду и оставаться там до тех пор, пока его величество не соизволит изменить свое решение.

И объяснил ей историю снимка полковника Кан-Маи. Когда он закончил, Грэйс стала мертвенно-бледной.

Адмирал не унизился до жалоб, хотя жестоко страдал. Если бы он попытался роптать, ему бросили бы в лицо обвинение, ставшее причиной изгнания, а он — по вполне понятным причинам — ни за что не хотел этого допустить.

– Только бы Дэн ничего не узнал. Иначе я покончу с собой.

Он снарядился в дорогу с размахом императора, расставив по всей дороге на Толедо, где кардинал был архиепископом, своих людей. Прибыв в город, адмирал, чтобы досадить кардиналу, устроил бой быков, чем заслужил восторги толпы, ведь это жестокое зрелище — величайшее удовольствие в Испании. Проявив тем самым свое пренебрежение ко двору, адмирал развлек себя.

– Это вы сказали Кхальсару, что я отплываю на «Тофуа»?

В Гренаде он пошел еще дальше: отправился прямо в Альгамбру, в

Она опустила голову.

королевский дворец, и поселился там под тем предлогом, что здесь жили его предки. В течение нескольких недель он держал здесь нечто вроде двора. Но в конце концов, почувствовав себя неуютно в древних стенах, он вернулся в город, где ему предоставили прекрасный дом.

– Да. Он приказал мне следить за вами. Я сказала ему, что вы отправляетесь на поиски «Принцессы Фиджи»...

Королева очень скоро добилась его возвращения ко двору. Несмотря ни на что, она по-прежнему обманывалась на его счет; однако адмиралу пришлось отказаться от попыток подражать герцогу де Асторга.

Малко покачал головой. То, что он собирался сделать, шло вразрез со всеми правилами шпионажа. Но он был прежде всего австрийским вельможей, неспособным на некоторые вещи. Грэйс ведь была уже неопасной.

Он осторожно взял ананас и сказал молодой женщине:

XVII

– Все останется в тайне. Я вам это обещаю. Но отныне выбирайте себе более безопасных любовников.

Поклонники Анны больше не могли играть выбранную ими роль: категорический запрет королевы не позволял этого. Проявив снисходительность, она ничего другого не потребовала, остальное было забыто. И адмирал, заплативший г-же фон Берлепш бешеную сумму, благодаря ее усилиям получил разрешение вернуться. Эта женщина не давала королеве ни покоя, ни передышки, пока не добилась своего, за что получила от адмирала новый подарок, роскошнее предыдущих.

Она смотрела на него полными слез глазами. Все ее тело сотрясала дрожь. Он подумал, что она бросится к нему в объятия, но она сдержалась и прошептала:

– Благодарю.

Принц Дармштадтский продолжал являться ко двору; он быстро продвигался по службе и каждый день удостаивался новых милостей. Граф фон Мансфельд оказывал ему все больше внимания, приходил к принцу почти каждый день и буквально осыпал сокровищами, требуя от него только одного: быть самым элегантным, самым видным и самым привлекательным сеньором в Испании.

Малко и гуркхи вышли.

После неудачной попытки защитить королеву принц резко изменил стиль поведения. Его дом, роскошный образ жизни остались теми же. Только теперь он не позволял себе никаких праздников и главное — никаких комедианток, одежда его была по-прежнему великолепная, но строгая. Степенность, уединение и меланхолия — вот чего потребовали от него теперь в качестве послушания. Ему нетрудно было принять такой вид, поскольку случившееся его действительно уязвило.

Жара еще не спала. Сквозь заросли фламбуайанов виднелся освещенный силуэт «Тауруса». На улицах Сувы было полно моряков, блестящих, как новенький десятицентовик. Они никогда не узнают, что эта их стоянка едва не оказалась последней.

Королева заметила перемену, на которую обратила ее внимание Берлепш, и сказала с очевидным сочувствием:

Дэн Логэн тоже ничего никогда не узнает.

— Мой бедный кузен скучает, я очень хотела бы видеть его в ином настроении — попытаюсь помочь ему.

Наби Кхальсар тоже не выдаст Грэйс. Поднимаясь в сторону Вайману-роуд, чтобы пойти к Харилалу Пармешвару, Малко знал, что ему еще предстоит пережить тягостные часы.

Час спустя это высказывание было передано послу. В тот же вечер, ужиная у принца Дармштадтского, граф приступил прямо к делу:

Глава 19

— Принц, вы больше не спрашиваете, какую услугу вы могли бы мне оказать.

Крис Джонс был цвета стен, окрашенных бежевой краской, а Милтон Брабек позеленел. Оба бросились к Малко.

— Я жду, когда вы соблаговолите сообщить мне об этом, сударь.

– Ох, слава богу! Мы уже думали, вы никогда не придете. Если бы вы знали...

— Что ж, пришло время сказать вам все.

Милтон проглотил слюну.

— Наконец-то! — воскликнул принц, и его глаза загорелись от любопытства.

– Уму непостижимо. Как в средние века. Он хотел, чтобы мы смотрели. Мне стало плохо и я ушел. Тот уже, наверное, умер.

— Я прошу вас всего лишь поухаживать за одной дамой.

Они находились в задней комнате лавчонки Наби Кхальсара. С тех пор, как Малко, оставив Грэйс Логэн, сообщил Харилалу Пармешвару, что враг отныне принадлежит ему, прошло шесть часов. Предводитель гуркхов попросил, чтобы он оставил при себе своих телохранителей, пока Кхальсар не будет у него в руках. «Гориллы» все еще оставались у Харилала. Малко возвратился в отель, не думая, что гуркх приступит к отмщению немедленно. Харилал позвонил ему глубокой ночью...

— Это нелегко.

Малко не успел ответить «гориллам». Отодвинулась занавеска, и появился предводитель гуркхов. Он жестом пригласил войти. Переступив порог, Малко окаменел. Это была бойня. Повсюду кровь – на полу, на стенах – в виде художественных мазков. Стоял сырой запах, от которого к горлу подкатывал комок.

— Заставить ее полюбить вас.

На деревянном столе посередине комнаты лежала окровавленная масса, издававшая стоны, – все, что осталось от Наби Кхальсара. Он был совершенно обнажен и с головы до пят залит кровью. Малко подошел поближе, и его чуть не стошнило.

— Еще труднее.

— И получить неопровержимые доказательства ее любви.

Как и у Гупты, орбиты его глаз были пусты. Правый глаз свешивался на щеку, держась на кровавой жилке, словно чудовищная раковина. Вместо половых органов зияла рана, заткнутая тряпками, чтобы потеря крови не свела Наби Кхальсара в могилу слишком быстро.

— О! Граф, вы требуете, чтобы я украл золотое яблоко из сада Гесперид. Разве вы не знаете, что я влюблен, и влюблен безнадежно; этого не изменить, следовательно, мне не удастся убедить кого бы то ни было в своей любви.

Вся кожа была исколота, изрезана, изорвана в клочья, обожжена, чтобы доставить боль посильнее. Несмотря на это, Кхальсар продолжал жить. Видно было, как неровно вздымается его грудь.

— Мы находимся как раз в стране этих золотых яблок, принц, и вы добудете одно из них, если захотите; вам только надо захотеть.

– Я еще не отрезал ему язык, – спокойно сказал Харилал, – он пока еще может говорить.

— Нет, сударь, я не смогу. А эта дама молода?

Потрясенный Малко увидел, что предводитель гуркхов держит в руке тонкий прутик, который время от времени вонзает в раны индуса. На его лице отражалось жестокое наслаждение садиста. Он ходил вокруг тела, выискивая наиболее уязвимые точки.

— Да.

Склонившись над Кхальсаром, он вонзил свой прутик в то место, где был правый глаз, и легонько им пошевелил, касаясь мозга. Кхальсар издал нечеловеческий вопль.

— Красива?

– Жив еще, – удовлетворенно заметил гуркх.

— Красивее не бывает.

Он снова вонзил свой прутик, делая это не торопясь, избрав особо чувствительное место. На этот раз крик не перешел сразу в хрип, а длился долго, на высокой ноте, то затихая, то усиливаясь. Индус извивался, словно гусеница, которую режут надвое.

— Она достойная женщина?

Гуркх склонился над телом и, поворачивая прутик, о чем-то спросил. Малко был на грани рвоты и не услышал ответа. Оставив прутик на месте, Харилал опустился на корточки перед потайным шкафчиком, спрятанным в нише, повернул три колесика и потянул тяжелую стальную дверцу к себе. Она приоткрылась.

— Чрезвычайно достойная.

Гуркх улыбнулся Малко.

— И для вас очень важно, чтобы она меня полюбила?

– Все, что лежит здесь, принадлежит вам. Теперь он больше ничего не сможет сказать.

— Мне это абсолютно необходимо. Вы здесь только для этого.

Малко присел перед шкафчиком и вздрогнул от крика Кхальсара. Харилал продолжал свои развлечения с прутиком. Стоны индуса хоть и были продолжительны, становились все слабее и слабее. Затем стихли: от невыносимой боли он потерял сознание.

— Оставьте, господин посол, я не способен на такие подвиги.

— Я поверю в это только после того, как назову ее вам, а вы откажетесь.

В шкафчике, кроме кипы фиджийских ливров, лежали еще какие-то бумаги, на которые Малко жадно набросился. Когда он повернулся, то стал свидетелем самого отвратительного зрелища, какое только мог вообразить. Харилал взялся за свой крисс с драгоценной рукояткой, просунул лезвие между зубами Наби Кхальсара и силой приоткрыл ему рот. С ловкостью кобры он протянул левую руку, схватил язык, вытащил его наружу и одним резким движением отрезал его у самого корня. Какую-то долю секунды он задумчиво смотрел на кусок кровоточащего мяса на ладони, потом бросил его на пол.

— Так сделайте это поскорее и закончим разговор.

По лицу Кхальсара заструился поток крови. Это был конец. Давясь своей собственной кровью, он кашлял и плевался на расстояние до двух метров. И этот человек был еще жив!

— Это… это именно та женщина, которую вы любите, ради которой вы, конечно, пожертвовали бы жизнью, даже честью… А теперь вы снова скажете «нет»?

Харилал протянул Малко окровавленный крисс.

— Боже мой! Это?..

– Вы обещали перерезать ему горло. Пора.

— Именно так! — поспешил перебить его граф, не дав возможности закончить фразу.

Малко ощутил тепло рукоятки и вспомнил Гупту, ее изуродованное лицо, искалеченное тело. В том состоянии, в каком находился сейчас Наби Кхальсар, прикончить его было бы благодеянием. Харилал пытал его до последнего. Свирепость гуркхов не имеет пределов.

— Но, господин посол, как вам пришло такое в голову? Напрасный труд, я никогда ничего не добьюсь, убежден в этом.

Но к горлу уже подкатывал комок. Он не мог. Он внезапно почувствовал себя чужестранцем, незваным гостем на этой средневековой мистерии. Если он убьет индуса, что-то надломится в нем самом. У него уже было достаточно испытаний, которые под видом закалки разрушают душу. Прежде всего он – его сиятельство князь Малко, почетный рыцарь Мальтийского ордена. Между прочим.

— Простите меня, принц, но вы завоюете ее, и коль скоро я советую вам попытаться, то делаю это с полной уверенностью в успехе. Если бы все было иначе, я попросил бы вас заняться этим раньше.

Его золотистые глаза выдержали холодный взгляд предводителя гуркхов.

— Мне кажется, я сплю. Как! У меня есть надежда? Это не выдумка? Не розыгрыш?

– Нет, – сказал он.

— Это правда.

Харилал Пармешвар смотрел на него несколько секунд с презрением и состраданием.

— Я никогда не осмелюсь, господин посол.

Он взял крисс и подошел к Наби Кхальсару. Затем вонзил лезвие в горло и придавил всем своим весом. Брызнула кровь из перерезанных артерий, и голова откинулась назад, почти отделенная от шеи.

— Попытайтесь!

– Прекрасно, – сказал Харилал.

— Но вы же не собираетесь погубить ее, подталкивая меня на этот путь?

Немного крови попало на Малко. Он отшатнулся и выбежал, опьянев от ужаса. Харилал позволил ему уйти, не удостоив даже взглядом. Увидев Малко, Крис Джонс и Милтон Брабек побледнели. Малко молча увлек их за собой, не в состоянии вымолвить ни слова. Элири-стрит была безлюдна и тиха. Сува спокойно спала, погруженная в тропическую ночь.

— Напротив, я хочу спасти ее, уберечь, не допустить, чтобы ее постигла участь Луизы Орлеанской, я хочу, чтобы она правила Испанией, но за ее спиной стояли бы вы, вместе со мной.

— Но как увидеться с ней? Как заговорить? Ведь за королевой следят так, что невозможно наедине и слова ей сказать.

Малко следил за выражением лица Дэна Логэна, пока тот читал записи, найденные в шкафчике Наби Кхальсара. Он уже просмотрел половину записей на английском и после ночи колебаний отдал другую половину на хинди вице-консулу. Если там есть какое-то упоминание о Грэйс, пусть лучше это останется в Суве. Для Дэна Логэна это будет большим ударом, но его карьера не пострадает.

— Садитесь за этот письменный стол и пишите: сегодня вечером она получит ваше письмо, а завтра, может быть, даст ответ.

Однако Дэн неодобрительно качал головой после каждой страницы. Он пробежал глазами последнюю и поднял голову.

Принц в конце концов позволил себя убедить. Как легко поверить в то, чего желаешь! Он написал письмо, преисполненное почтения и страсти, но вместе с тем и искренности настоящего влюбленного, кем он и был. Это письмо было превосходным — великолепный ум и тончайшее искусство слова не смогли бы продиктовать ничего подобного. Граф пришел в восторг. Он ушел от принца, посоветовав ему хранить тайну и соблюдать осторожность, — два условия, без которых им никогда не добиться успеха.

– Ничего. Можно было об этом догадаться. Это торговые сделки, письма, залоговые расписки, накладные. Я передам их на всякий случай в дешифровальный отдел...

Бедный принц Дармштадтский всю ночь предавался безумным грезам. Ему казалось, что он стал героем волшебной сказки. Он любим королевой! Она примет его! Ответит на любовное письмо! Разум подсказывал ему: «Никогда! Никогда!» Но сердце и любовь тешили его иллюзиями, он прислушивался то к разуму, то к сердцу, в голове был хаос, тысячи мыслей смешались в ней; если бы эти часы одиночества продлились дольше, он сошел бы с ума.

Малко согласился. «Таурус» отплыл после очень удачного коктейля в яхт-клубе. Дэна Логэна от души поздравил капитан, на которого большое впечатление произвели такт и умение держаться распорядительницы торжества Грэйс.

На рассвете принц отправился к послу, чтобы поговорить о королеве. Увидев его, Мансфельд улыбнулся:

«Фиджи-Таймс» поместила на четвертой странице краткое сообщение о смерти Наби Кхальсара. Полиция почти не вмешивалась, как это было всегда при сведении счетов между индусами. Сообщенного было достаточно, чтобы стряхнуть с тропического острова дремоту. Полиция все же воздержалась от сообщения о том, что индус был изуродован. Лавочку часовщика закрыли и предназначили к продаже.

— О принц, вы напоминаете мне мою молодость: когда-то и я был таким. Рад видеть вас в подобном расположении духа, это хорошо. Ничего не бойтесь, ваше письмо передано.

Ананас с начинкой спокойно лежал в консульском сейфе. Официально его обнаружили в доме индуса, который сообщил об этом перед тем, как умереть. Крис Джонс, кое-что смысливший во взрывных устройствах, разобрал адский механизм: это была очень забавная игрушка, ультрамодерн, изготовлено в Пекине; прекрасное средство для убеждения.

— Неужели это правда?

— Его прочитали и даже перечитали.

К несчастью, уже никогда не выяснить, почему Наби Кхальсар согласился помочь китайцам. Идея использовать в качестве «бомбоносителей» людей, находящихся вне всякого подозрения, была просто гениальной. Если бы Ким Маклин не говорил слишком много, если бы Томас Роуз не оказался здесь, могла бы произойти катастрофа.

— И?..

Теперь оставалось прочесать все порты мира, где полковник Кан-Маи мог поднять свой карающий меч. Но это уже другая история.

— Но не ответили на него, и вы это должны понять; однако его не выбросили, не сожгли, не разорвали, оно так хорошо спрятано, что никто его не найдет. Ну, как вам все это представляется?

– Я запрошу самолет с Паго-Паго. Пусть приезжают сюда и ищут эти дерьмовые бомбы, – предложил Дэн Логэн. – Хотите им воспользоваться?

— Сударь, мне кажется, что я сплю.

Малко с радостью принял это предложение. Аи-Ко и Джордж уже отправились на своей яхте на Таити и острова французской Полинезии. Он нуждался в отдыхе. После Паго-Паго он поедет на Таити, а затем оттуда, может быть, в Европу или в Лос-Анджелес, или в Новую Каледонию, или на Ближний Восток.