МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ (1973)
СБОРНИК ПРИКЛЮЧЕНЧЕСКИХ И ФАНТАСТИЧЕСКИХ ПОВЕСТЕЙ И РАССКАЗОВ
ВЛАДИМИР КАЗАКОВ
ЗАГАДОЧНЫЙ ПЕЛЕНГ
Приключенческая повесть
1. Ракетчица
На Саратов с юга наползал туман, медленно растекаясь по берегам Волги. Тускнели редкие огни затемненных улиц, нахохлились и полиняли домики под Соколовой горой. Город затягивался серым покрывалом, тонул в настороженной тишине.
Два курсанта авиационной школы с карабинами за плечами неторопливо поднимались в гору по узкой тропке, виляющей в зарослях бересклета.
Василий Тугов шел нагнув голову, но ветки то и дело пытались сорвать натянутую до ушей пилотку, царапали руку, выставленную перед лицом.
Евгений Шейкин, посмеиваясь над товарищем-гренадером, легко проходил кустарниковые туннели даже на цыпочках.
Многих удивляла их дружба. Казалось, что общего между всегда спокойным, исполнительным, молчаливым великаном Туговым и тощим, длинноруким, вертлявым, языкастым Шейкиным. А дружба возникла, наверное, потому, что командиры в воспитательных целях старались всегда и везде соединять Тугова с Шейкиным, своей властью давали Тугову служебное первенство, которое Шейкин принимал как должное, хотя, в отличие от своего товарища, имел сержантский чин и боевые медали позвякивали на его застиранной гимнастерке.
Вспыхнул прожектор, белым глазом прошарил кусты, и над военным городком повис тревожный вопль сирены.
— Вася, давай газ! — Шейкин легко толкнул товарища стволом снятого с плеча карабина.
Они прибежали в казарму и сразу у входа встретились со старшиной.
— Парный патруль прибыл из города. На Сенном базаре задержаны два спекулянта и сданы в комендатуру. Больше происшествий не было! — доложил Тугов.
— Отдыха не будет. В строй!
Здание гудело от топота солдатских ног. Хлопали дверки ружейных пирамид, сухо щелкали затворы, обоймы загонялись ударами ладони, и приклад стучал о бетонный пол — боец в строю.
— На сей раз тревога не учебная! — сказал дежурный офицер, и в шеренгах затих последний говорок. — Наше подразделение выделено для облавы на «ракетчиков» в районе нефтеперегонного завода. Делимся на три группы. Первую возглавляю я. Вторую — старшина. Третью — курсант Тугов. Машины ждут у ворот.
Автомобили с курсантами неслись по затемненному Саратову, освещая дорогу подфарниками. Иногда впереди описывал красный круг фонарик патруля, головная машина отвечала троекратным миганием. До Крекинг-завода доехали с ветерком. Офицеры скрытно рассредоточили людей вокруг объектов.
Волна дальних бомбардировщиков «Хейнкель-111» вышла на город в 23.00 часов, с точностью до секунды. А немного позже корпуса завода, бензобаки, подъездные пути осветились бледным светом выпущенных с земли ракет. Туман смазывал очертания зданий, цистерны расплывались в нем черными густыми пятнами. Вывел трель командирский свисток — курсанты поднялись из засады. С винтовками наперевес они двинулись вперед, сужая огромное кольцо. Ямы, залитые нефтью с водой, покореженные баки, кучи щебня и полусгоревших бревен разъединяли неплотные цепи людей, и они, чтобы в темноте не потерять друг друга, сбивались в небольшие группки. В сторону речного моста метнулась ракета, послышались выстрелы. Ракета брызнула звездочками и, будто пойманная чьей-то рукой, мгновенно потухла.
Самолеты повесили на парашютиках авиалампы, их зыбкий свет с трудом пробился через туман к земле. Громыхнул первый дальний взрыв.
Группа Василия Тугова подходила к подорванному нефтебаку. Поврежденный бомбой несколько дней назад, оп стоял бесформенной черной громадой. Фонарики осветили его покореженные бока. Стальные листы, взметнув острые края, нависли над воронкой, заполненной нефтью. Чрево бака ухнуло эхом близкого взрыва. Шейкин оступился и начал сползать в яму, бормоча ругательства. Под узким лучом сверкнула маслянистая поверхность, и сильные руки кого-то из товарищей вытащили сержанта. Свет скользнул дальше, под вмятину в цистерне, и, дрогнув, потух.
— Вперед! — Команда Тугова заглушила тихое бульканье па другом конце воронки.
Фигуры курсантов растаяли в темноте, а Шейкин потянул Тугова к земле.
Прошло несколько минут. От неосторожного удара гуднуло железо. Из густой темени разорванного бака вышел человек. Он торопливо сдирал с плеч мокрый комбинезон. Слышалось тяжелое дыхание. Комбинезон полетел в яму. Человек повернулся и увидел перед собой поднявшуюся с земли черную фигуру. В его лицо ударил сноп света, в грудь уперся жесткий ствол винтовки.
— Руки!
Но человек не успел поднять руки, их схватили сзади и заломили.
Слабо вскрикнув, человек упал на колени. Луч фонаря остановился на его грязном лице.
— Баба!.. Это ж баба, убей меня бог! — воскликнул Шейкин.
— Это враг! Обыщи! — жестко сказал Тугов и одной рукой поднял с земли обмякшее тело.
2. Показания Белки
После утренней планерки начальник Управления госбезопасности полковник Стариков записал в своей рабочей тетради:
«В ночь на 25-е задержано три человека. В том числе ракетчица Гертруда Гольфштейн, уроженка г. Энгельса, Республики немцев Поволжья. Следствие по ее делу поручено лейтенанту Гобовде В.В.».
Двое суток Гертруда Гольфштейн молчала, сидела перед Гобовдой почти не шевелясь, лишь иногда просила воды. Кажется, она даже не слышала вопросов следователя. И только сегодня, когда ей предъявили найденные при обыске квартиры в глубоком тайнике документы и вещественные доказательства, обличающие ее как шпионку, она стала говорить.
Призналась в принадлежности к шпионской организации «Народный союз немцев, проживающих за границей», назвала кличку «Белка».
После эвакуации немцев из Поволжья Белка осталась жить на прежнем месте, так как была женой русского фронтовика, но агентурные связи, которые ранее поддерживала ее мать, нарушились.
В конце 1942 года ее посетил «человек оттуда», привез деньги, побеседовал и включил в небольшую мобильную диверсионную группу. Демаскировка Крекинг-завода было вторым заданием Белки.
Она назвала фамилии и адреса трех членов группы.
Пятичасовой допрос утомил и следователя, и Гольфштейн, но, прежде чем сделать перерыв, лейтенант Гобовда решил еще раз уточнить кое-какие детали. Он чувствовал — далеко не все сказала ему эта белокурая красивая женщина с пустыми глазами.
— Под какой фамилией приходил к вам посланец «оттуда»?
— Хижняк Арнольд Никитич.
— После эвакуации ваших родственников из города были еще встречи, кроме тех, о которых вы уже рассказали? Учтите, Гольфштейн, честное признание облегчит вашу вину!
Женщина пошевелила губами, потом с усилием подняла голову и снова попросила воды. Пила жадно, проливая воду на кофточку. Промокнула губы рукавом и заговорила быстро, взволнованно:
— Я понимаю, для меня все кончено! Еще девчонкой в седьмом классе я по поручению матери заводила знакомства с красноармейцами, командирами и узнавала от них многое. Я и замуж вышла по выбору матери за ответственного военного работника. И прямо скажу, была горда беззаветной службой своей родине — Германии. А когда мать умерла, я осталась совсем одна! Страх заставил думать. Нет, не о том, что поступаю неправильно: я боялась быть схваченной, умереть. Особенно когда Хижняк послал меня ползать в грязи с ракетницей. Это был ужас! Я хочу жить! Расскажу все, что знаю. Хотя и понимаю, что оказалась мразью…
— Остановитесь! Вы отвлеклись, Гольфштейн, и не ответили на вопрос.
— Хижняк, кроме денег, оставил мне посылку для другого человека.
Гобовда постучал по столу карандашом и тихо попросил:
— Успокойтесь. Сосредоточьтесь. Рассказывайте не торопясь, подробно.
— В тайнике, где вы нашли шифроблокноты, радиодетали и оружие, совсем недавно лежал ящичек, зашитый в парусину, с сургучными печатями. Очень похожий на посылку. Хижняк сказал, что за ним придет мужчина и представится: «Я тринадцатый». Мужчина не пришел, а позвонил по телефону. Мы встретились во дворе кинотеатра «Центральный» после окончания последнего сеанса, и я передала ему посылку.
— Опишите его, — сказал Гобовда.
— Было темно… Выше среднего роста, плотный, голос грубоватый, в фуражке, в солдатском бушлате.
— О чем говорили?
— Ни о чем. Он только поблагодарил… Хотя нет. Подождите… Он спросил: «А усилитель здесь?» Я не знала содержимого посылки. Вот все! — Гольфштейн начала выдергивать ниточки из рукава и накручивать их на пальцы. Выдернув несколько ниток, подняла глаза: — Он был в солдатском бушлате, без знаков различия. Когда прятал посылку под бушлат, на петлице мундира я увидела авиационную эмблему.
— Не ошибаетесь?
— Я хорошо знаю знаки различия. В это время он вышел из тени, а была луна.
— Тогда вы видели и лицо.
— Козырек… большой, квадратный, закрывал… Лицо широкое.
— У вас начинает прорезаться память, это хорошо.
— Я устала.
Гобовда открыл тощую папку, вынул из нее бумажку, поднес к глазам женщины:
— Вот этот адрес найден в вашей квартире. «Петровский район, лесхоз 18, Корень». Кто такой «Корень»?
Ракетчица откинулась на спинку стула и прикрыла веки. Вяло и безразлично звучал ее голос:
— Не знаю. Такого не помню. Еще до войны мы всей семьей ездили в лесхоз отдыхать. Там заповедник, красивые места. Может быть, это кто-то из знакомых матери.
— Его фамилия? — резко спросил Гобовда.
— Чья? — встрепенулась Гольфштейн.
— Агента, которому вы передали посылку около кинотеатра.
— Я ж говорила. Он мне известен только как «Тринадцатый».
Гобовда обмакнул ручку в чернила и протянул ее женщине, пододвинул к ней и листы синеватой бумаги:
— Прочтите протокол допроса, подпишите и можете отдыхать.
Она расписалась, не читая.
Передав арестованную часовому, лейтенант Гобовда открыл окно, сел на подоконник и задумался. Допрос, длившийся трое суток, почти не продвинул дело. Есть косвенная наводка на какого-то Корня, есть словесный портрет Хижняка, а вот Тринадцатый — совсем темная лошадка.
Гобовда посмотрел на улицу. Редкие прохожие еще различались в сгущающихся сумерках. В чистом небе вырисовывался серп луны. Шли машины с синими щелками подфарников.
3. Экзамен
По авиашколе распространился слух, что приехала государственная комиссия.
— Пока нет, но сегодня прилетит генерал со свитой, — уточнил пришедший из штаба старшина.
— Тыловик? — поинтересовался Шейкин. — Гусей не наставит в летные книжки?
— Не дрейфьте, генерал боевой. К нему в дивизию попасть считают счастьем! — Старшина пошел вдоль коек. Его наметанный глаз заметил прикрытые газетой пару нечищеных, с налипшей грязью сапог. — Вы, Шейкин, скоро будете офицером, а культуры ни на грош.
— А скажите, товарищ старшина, вы, конечно, лично знакомы с генералом?
— Не заговаривать зубы! — Выхваченные из-под койки сапоги полетели на середину пола. Белейшим носовым платком старшина аккуратно вытер руки: — За нечистоплотность — наряд вне очереди!
Шейкин вытянулся и свел босые пятки:
— Есть! Понял! Драить полы — знакомая и не пыльная работенка. Но смею заметить…
— Жень-ка! — укоризненно протянул Тугов, и Шейкин, скорчив недовольную мину, замолчал.
На аэродроме трубно ревели двигатели, самолеты вешали в штилевом воздухе пыльные занавески. Звонкие голоса запрашивали у руководителя полетов разрешение на посадку, и он довольно улыбался, когда тяжелые горбатые машины нежно проглаживали траву у посадочного знака, и крякал, видя грубую встречу с землей.
Но вот в трубный рев штурмовиков вплелся мягкий рокот. Из-за Соколовой горы выплыл транспортный самолет «СИ-47». Красиво подвернув на посадочную полосу, он сел и подрулил к командному пункту. Из кабины вышел пышноусый генерал, за ним несколько офицеров.
— Смирно! — Руководитель полетов шагнул вперед для рапорта.
Генерал протянул ему широкую ладонь:
— Тянуть не будем. Показывайте машину, на которой я буду летать с курсантами. И подполковнику — самолет. Знакомьтесь: мой заместитель.
Руководитель полетов поздоровался с моложавым подполковником.
— Лавров, — представился тот.
Фамилия была известна авиаторам. Будучи командиром полка, Лавров разработал несколько новых схем боевых порядков истребителей и успешно применял их в бою. Лавров отмечался в приказах по воздушной армии. В военной печати появлялись его статьи, обобщающие боевой опыт авиации.
Подполковник Лавров внимательно прочитал список курсантов, назвал несколько фамилий и направился к самолету.
— И на штурмовике летает? — Руководитель полетов кивнул в сторону подполковника.
— Освоил «Ильюшина» за пару дней. Цепок, чертяка! — с гордостью ответил генерал. — Ну, давайте и мне кого-нибудь!
Генерал проверил в воздухе несколько человек и остался доволен.
— Хватит, что ли? Или еще одного? Ты мне, старина, наверное, лучших подсовываешь, а кого похуже, прячешь в казарме. Знаю я вас! Ну-ка, дай списочек наряда.
Генерал долго просматривал фамилии и наконец произнес:
— Шей-кин… Тонкошеее что-то ассоциируется. Давайте его!
Старшина разыскал Шейкина в кухне, где тот рассказывал поварам анекдоты и одновременно таскал со сковородок стреляющие жиром шкварки.
Шейкин пулей вылетел из кухни, уселся в автомашину.
— Как генерал?… Ничего?
Старшина промолчал. Шейкин вздохнул и затянул ремень потуже.
— Злой, что ли, генерал? — тронул он за плечо шофера.
— А вот сейчас увидишь, — ответил тот и остановил машину против командного пункта.
Из-за угла КП вышел генерал. Шейкин до того растерялся, что так и остался сидеть в машине. Генерал поглядел, сдвинул брови, потом приложил руку к шлему и доложил:
— Товарищ курсант, эскадрилья проводит учебно-тренировочные полеты. Происшествий нет. Доложил генерал-лейтенант Смирнов!
Шейкин вскочил, багровый румянец облил щеки.
— Товарищ генерал! Курсант Шейкин прибыл по вашему приказанию!
— Разгильдяй, а не курсант!.. Марш в самолет! Сачок! Посмотрю, каков ты в воздухе.
Впоследствии Шейкин рассказывал, что генерал сразу присвоил ему звание «Сачок», что означает, если расшифровать: советский авиационный человек особого качества. Но это было позже, а сейчас сержант бежал со всех ног к штурмовику и боялся оглянуться…
Самолет носился над приволжскими степями сорок минут. Резкими и неожиданными были его эволюции. Из пикирования — в боевой разворот. Из боевого разворота — в вираж. Крутые и энергичные «восьмерки». При больших перегрузках лицо генерала наливалось кровью, отяжелевшие веки прикрывали задорные глаза, а голос прорывался сквозь гул мотора:
— Хорошо! Кто научил тебя делать недозволенные фигуры? Ты и в воздухе разгильдяй! Ну ладно, давай еще разок, это неплохой финт для воздушного боя… Да не так! Давай покажу… Вот сейчас правильно! Выйдет из тебя штурмовик. Молодец! Набирай высоту. А теперь в штопор! Не можешь, боишься? — Генерал хватался за управление. — Что, не нравится? Этого не умеешь? То-то!.. Научишься падать сейчас — не упадешь в бою…
Шейкин, окрыленный похвалами генерала, отлично посадил самолет. Отпуская курсанта, Смирнов сказал:
— Неплохо. И откуда в таком сила? Беру к себе! Но если чуть что… смотри! А как у тебя дела? — обратился он к своему заместителю.
— В дивизию отобрал восемь человек. «Отлично» заслужил только один — курсант Тугов, — сдержанно ответил подполковник Лавров.
4. Необыкновенный радист
В радиоцентре Саратовского управления НКВД боевая тревога. Поднял ее дежурный радист третьего поста станции УКВ. Контролируя свой поддиапазон, он наткнулся на незапланированную передачу. Почти сплошным потоком лилась из динамика морзянка. Радист схватился за карандаш, но потом со злостью бросил его и нажал кнопку магнитофона.
Световой сигнал тревоги заплясал на электротабло дежурных пеленгаторов, и через несколько секунд медленно завращались круглые антенны направленного действия.
На настольном пульте полковника Старикова тоже засветилась красная надпись:
«Работает неизвестная радиостанция!»
Стариков вышел из кабинета, неторопливо спустился с третьего этажа, прошел через двор и в радиооператорской выслушал рапорт командира связи. Голос его звучал четко и очень громко:
— Неизвестный радист дал триста знаков в минуту. Принять смогли только на магнитофон. Пеленги получились неустойчивые и размытые. В зону размыва попало здание сельхозинститута и военный аэродром авиашколы. Сближение оказалось невозможным из-за короткого времени радиосеанса. Даже не успели завести автомашины! Цифровой текст радиограммы принят почти полностью, он сейчас у дешифровщиков. Во время сеанса неизвестного радиста в сельхозинституте шли занятия, а на аэродроме авиашколы производились полеты штурмовиков «ИЛ-2». Доложил…
— Вольно! — прервал офицера Стариков. — Что еще можете добавить?
— Есть странности, товарищ полковник. Во-первых, скорость передачи. Даже знаменитый Кренкель не способен на такой радиогалоп. Работал феномен! В нашей зоне таких радистов нет!
— Как видите, есть, дорогой товарищ.
Офицер немного смутился от вольного обращения начальника, но продолжал высказывать свои наблюдения. Он сообщил, что передача велась на радиоволнах, не обеспечивающих дальность. Обычно на этих частотах не работают ключом, а ведут передачи голосом. Необычная скорость передачи оказалась неожиданной для радиста, поэтому он и запоздал с приемом радиограммы. Офицер обратил внимание полковника на то, что месяц назад они бы не смогли контролировать такую передачу — не было новых ультракоротковолновых пеленгаторов, которые полковник видит сейчас в радиооператорской.
К концу дня начальник дешифровальной группы доложил полковнику Старикову о затруднениях криптографов в расшифровке перехваченной радиограммы. Они считали: ключом к цифровому шифру является какой-то текст прозаического или стихотворного произведения, поэтому предстоит трудная работа…
— Ну, а как подписана радиограмма? — перебил его полковник.
— С интервалом отбита цифра «тринадцать».
Отпустив начальника дешифровщиков, Стариков вызвал лейтенанта Гобовду и поинтересовался ходом следствия по делу ракетчицы Гертруды Гольфштейн.
— Я считаю, она сказала все, — так закончил свой короткий рассказ лейтенант.
Гобовда был совсем молодым следователем, и обычно ему поручались наиболее простые дела. Дело Белки дало побочные линии, усложнялось и казалось лейтенанту малоперспективным, почти нераскрываемым.
— Почему вы так думаете? — спросил Стариков.
— Белка дала нам Хижняка, Тринадцатого и Корня. На Хижняка — только словесный портрет. На Тринадцатого — авиационную эмблему при лунном свете. Как установила экспертиза, адрес Корня записан почерком, не принадлежащим никому из семьи Гольфштейн. В нашем распоряжении были письма всех членов семьи. Давность написания — пять-шесть лет назад. Скорее всего адрес случайный, так как найден не в тайнике, а в письменном столе, и человек, проживающий по нему, если он еще там проживает, не имеет никакого отношения к Белке и старой Гольфштейн.
Стариков закурил и, выпуская клубы дыма, пристально смотрел на Гобовду. Ему не понравились ни скороспелые выводы следователя, ни его настроение. Следователь «не вошел» в дело, оно его не захватило. В таких случаях лучше заменить исполнителя. Но опытных сотрудников не хватало. Да и этому крепкому, энергичному пареньку нужно набирать опыт.
— Я вам хочу предложить одну версию, Гобовда. Она основана на предположении. — Стариков поудобнее устроился в кресле. — Давайте сопоставим показания Белки и некоторые факты. Вы считаете, что она передала Тринадцатому портативную радиостанцию?
— Да, товарищ полковник, его вопрос: «И усилитель здесь?» — мог относиться только к радио- или электроустройству.
— Допустим. Вы также считаете Тринадцатого причастным к авиации? Понимаю, понимаю: на петлице — авиационная эмблема. Допустим и это, хотя форму он мог бы надеть любую. Итак, радиостанция, которая передана Хижняком, обрела хозяина, авиатора. Для чего он ее взял?
— Не любоваться же…
— Для работы. И вот сегодня — следите внимательно, Гобовда, — сегодня наши радисты засекли неизвестный передатчик. Пеленг на него прошел через аэродром авиашколы, где в это время летали. Нерасшифрованная радиограмма подписана индексом «тринадцать».
— Вот здорово, товарищ полковник!
— Это плохо, Гобовда. Очень плохо! Если враг затаился в авиашколе, поиск расплывается по всей стране. В школе только курсантов более трехсот человек. Сегодня они закончили учебу и разъезжаются по воинским частям, некоторые — во фронтовую полосу, а кое-кто — инструкторами в другие авиашколы. Задержать их нам никто не позволит, поиск предстоит длительный, люди же нужны фронту. Что будем делать, лейтенант Гобовда?
— Узнав место назначения каждого курсанта, сориентируем на поиск местные органы наркомата и войсковые отделы СМЕРШ
[1].
— Хорошо… Еще одна деталь… Прочел в деле описание Хижняка: высокий, узкоплечий, сутулый, глаза голубые, под глазами мешки, на вид лет пятьдесят. Арнольд Никитич, так?… Но Хижняк Арнольд Никитич проходит у нас еще по одному делу, и словесный портрет его совсем другой. Маленький, полный… Дальше говорить не стоит. Вот вам еще загадка, если, конечно, Белка не врет.
Они посидели молча, докурили папиросы. По раскрасневшемуся лицу молодого следователя Стариков определил, что у нею появились новые идеи. Когда-то и он быстро загорался, с энтузиазмом хватался за протянутую ниточку, и она вдруг обрывалась. Разочарование. Бессонница. Но здесь-то начинал приобретаться опыт.
— На составление ориентировок в войсковые части даю вам двое суток! — Твердым, командным голосом полковник вывел Гобовду из задумчивости. — Вплотную займитесь поиском Корня. На Хижняка мы составим еще предполагаемое фотоизображение, но заботу о нем проявят другие. Действуйте, лейтенант Гобовда!
5. Начало поиска
Темнело. В двухстах километрах от Курска, на аэродроме, взвыл и затих последний опробованный мотор. В землянке дивизионного отряда СМЕРШ таинственно мерцали радиолампы, слышался треск и вой перегруженного эфира. У приемника сутулилась радистка Татьяна Языкова и, мягко трогая верньеры, «прощупывала» заданный диапазон радиоволн.
Старший уполномоченный капитан Неводов ел из котелка остывшую кашу. Казалось, что рука с ложкой помимо воли хозяина проделывает путь ко рту. Мысленно капитан был еще в кабинете начальства и обдумывал, как лучше выполнить поставленную задачу. В Саратове запеленгован неизвестный передатчик, поймана женщина-диверсантка, и весь ход начавшегося расследования изложен в пространной ориентировке. В связи с этим делом Неводову поручили глубокую проверку выпускников Саратовской авиашколы, недавно прибывших в часть.
Капитан отодвинул котелок с недоеденной кашей, зажег лампу, взял с края стола одну из папок и раскрыл. Его крупная голова, обрамленная мягкими седеющими волосами, с правильным кругом плеши на темени, низко склонилась над бумагами.
— Ну, как у тебя, Татьяна? — оторвался Неводов от бумаг.
— Один свист, товарищ капитан.
— Терпение, Таня, терпение! Вчера к нам в часть прибыли новые женихи. Видела?
— Не интересуюсь!
— А зря!.. Вот посмотри… — Капитан вынул из личного дела фотокарточку Василия Тугова. — Красавец! Соболиные брови. Смоляной казацкий чуб. До авиации был неплохим оперативником МУРа. И я знаю, он тебе уже пытался подарить цветы.
Татьяна подошла и стала за спиной Неводова.
— А вот этот, — капитан достал фотокарточку Евгения Шейкина, — совсем герой! Бывший полковой разведчик, трижды награжден за дерзкие действия в тылу врага. На вид и не подумаешь, правда?
— Почему? Он кажется веселым и… хитрым.
— Да, ухмылочка у него не простая. Острый нос, тонкие губы… Тебе нравятся парни с такими озорными глазищами?
— Разве дело во внешнем виде? — сказала Татьяна и снова уселась за свой столик.
Лампа моргнула несколько раз, закоптила и погасла. На стене вырисовывался светлый квадрат окошка. Неводов взглянул на русые волосы девушки, рассыпанные по поникшим плечам. Татьяна продолжала медленно покручивать верньеры приемника, контролируя диапазон, в который входила волна, унесшая из Саратова радиограмму неизвестного передатчика.
6. Вторая радиограмма
Генерал Смирнов вошел в кабинет и медленно обвел взглядом своих помощников.
— Прошу садиться! Начштаба, выкладывай свои заготовки.
Голос начальника штаба заполнил кабинет:
— Через реку Сейм немцы навели мост на протопленных понтонах и по нему из Курска двигают большие силы. Мост почти незаметен с воздуха. Две попытки уничтожить его не удались. Первый раз летчики бомбили песчаную косу, приняв ее подводный язык за цепь понтонов, при втором налете самолеты не смогли прорвать огневой заслон. Теперь переправа используется только ночью… Штаб предлагает бомбить ночью, с малой высоты, снарядами замедленного действия. Кроме того, нам дают морские торпеды. Авиации помогут разведчики, они обозначат линию моста ракетами.
С пояснением к плану выступили начальники оперативною отдела и разведки. Генерал Смирнов слушал, изредка посматривая на подполковника Лаврова. Неводов знал, как любит Лавров возражать штабникам. Вот и сейчас его спокойный голос не предвещал ничего хорошего составителям плана.
— С планом, товарищ генерал, я познакомился два часа назад. Он прост, но создается впечатление, что его составители упустили специфику летной работы. Бомбежка ночью! По точечной цели! Кратковременный подсвет и обозначение! — На загорелом лице подполковника беловато выделился осколочный шрам, проползший от челюсти к левому глазу. — Я много летал ночью, но не гарантирую, что, во-первых, найду цель, во-вторых, попаду в нее. А в полках лучшие летчики имеют мизерный ночной налет!.. Выигрышные пункты меня радуют: скрытность полета — раз! — Лавров отогнул палец сжатого кулака. — Отсутствие истребительного прикрытия переправы — два! — Он разжал ладонь и загнул сразу два пальца. — И, наконец, мысль застать колонны противника на форсировании реки — три!
Лицо начальника штаба посветлело.
— Но почему же ночью? — спросил Лавров. — Ведь этих преимуществ можно добиться и просто в плохую погоду!
— По данным разведки переправа производится только ночью, — возразил начальник оперативного отдела.
— Потому что погода стоит ясная и противник рисковать не хочет! Но, разрабатывая авиационные операции, неплохо бы держать связь с метеорологами. Подходит циклон. Прикрываясь нелетной погодой, немцы будут переправляться и днем.
— Предлагай, подполковник, — сказал Смирнов.
— Ручаться могу за такой вариант. Вылетаем в первый день так называемой нелетной погоды. Синоптики обещают ее послезавтра. Практики таких налетов у нас мало, и противник наверняка станет переправляться. Так же, как и ночью, будет отсутствовать истребительный заслон. Маршрут полета можно изменить. Пусть самолеты выйдут на реку Сейм и пойдут к мосту по реке. Кроме облегчения ориентировки, еще одна выгода: следуя по реке, можно поразить цель с хода, без дополнительных перестроений и заходов. Бомбы замедленного действия позволят атаковать с бреющего полета. У меня пока все!
— А мои джигиты нужны в вашем плане? — спросил начальник разведки.
— Обязательно.
— Что скажет начштаба в защиту своего варианта? — Генерал поднялся из-за стола.
— Ничего… Только ведь ваш заместитель мог поправить нас раньше.
— Извините, но окончательно все утряслось в голове только в процессе вашего доклада, — объяснил Лавров. — А ночной вариант следовало бы оставить запасным.
— Так и решим! Смотри, чтоб твои джигиты не обмишурились! — Генерал погрозил пальцем начальнику разведки. — По вашей части есть замечания, капитан Неводов?
— Когда будет поставлена задача экипажам?
— За час-полтора до вылета. Устраивает?… Ну, вот и хорошо! Все!
Неводов с Лавровым вышли из штаба вместе.
— Вы на аэродром?… Хотите подъехать? Прошу! — Лавров гостеприимно открыл дверцу трофейного «оппеля». — Между прочим, у меня для вас подарок. — Покопавшись в большой штурманской сумке, с которой он никогда не расставался, Лавров вынул горсть монет и ссыпал их в ладонь Неводову. — Есть две довольно редкие.
— Спасибо! Но откуда?…
— Я слышал, что вы безнадежно больны нумизматизмом. Эти реквизированы у сбитого «макаронника». Наслаждайтесь.
Маленький «оппель» резво бежал к аэродрому.
— Итальянец подал интересную мысль, — говорил Лавров, заполняя кабину ароматным дымом «Северной Пальмиры». — Его пугал сильный огонь наших штурмовиков, и я подумал: что, если попробовать маневренные качества «ИЛа»? Представьте, он довольно сносно выполняет фигуры высшего пилотажа. В сочетании с мощным огнем это опасно для любого истребителя. Сейчас попробую тренировать молодых пилотов… Еще минуту, капитан! — Лавров достал из сумки плитку шоколада. — Передайте Татьяне… И не судите строго старого холостяка.
— Она, кажется, крепко подружилась с лейтенантом Туговым.
— Да!.. Все равно передайте. — Лавров захлопнул дверцу машины и поехал на дальний конец стоянок.
Около самолетов, замаскированных соломенными матами, работали техники и летчики. Один из пятнистых «ИЛов» был тесно окружен людьми. Два парня в измазанных маслом комбинезонах приклепывали к фюзеляжу Т-образные металлические рейки. Невысокий летчик мешал капитану смотреть, и Неводов легонько отстранил его.
— Здравия желаю, товарищ капитан! — сказал тот.
— Здравствуйте, Шейкин. Что здесь происходит?
— Клепают направляющие для реактивных снарядов. Видите: зашел «худой» в хвост, а ему в пасть — гостинец из четырех эр-ес!
— Кто это придумал?
— Вася… То бишь, лейтенант Тугов, собственными мозгами?
Неводов нашел глазами Тугова, подошел к нему:
— Василий Иванович, вы не забыли о моем предложении? Помните наш разговор?
…Тугов помнил. Все помнил. В тот вечер он провожал Татьяну на дежурство. Около землянки СМЕРШа, прощаясь, обнял девушку. От ее волос, щекотавших глаза, пахло ромашкой.
Грезы разрушил голос:
— Отставить! Обоим войти в землянку!
Таня сразу, как мышка, скользнула в светлый проем двери, а Тугова кто-то взял под руку.
— Думаете умыкнуть мои кадры, лейтенант? — говорил капитан, когда они уселись друг против друга за столом. — Не возражаю, но потребую кое-какой компенсации… А ведь я вас давно приметил, еще когда около столовой вы пытались всучить Татьяне букет ромашек. Припоминаете?…
Неводов долго расспрашивал Тугова о его работе в Московском уголовном розыске и наконец сказал:
— Вот никелевая монета, чеканенная в Берлине. На аверсе что? Читайте!
— Тысяча восемьсот девяносто восьмой год. Одна копейка.
— А теперь смотрите реверс — Неводов повернул монету. На обратной стороне раскинул крылья прусский орел. — Ее как эталон никелевой монеты предлагали России… Для нас, нумизматов, двуличная монета ценна, а подобные ей люди, между прочим «чеканенные» не так уж далеко от того же монетного двора, представляют еще больший интерес. Одним чекистам с ними справиться трудно… Так как, Василий Иванович?
Тугов растерянно молчал.
— Что в распоряжении шпиона на земле? — продолжал Неводов. — Из средств передвижения: ноги, автомобиль, поезд, редко — пассажирский самолет. И всегда вокруг него наши советские люди. Ошибся чекист — другие могут помочь исправить ошибку. А в авиации шпион имеет крылья, в полете часто один. Понимаешь? Тут ошибки должны быть исключены. Надо обнаруживать врага на земле, профилактировать.
— В УРе я был оперативным работником, — сказал тогда Тугов. — Оперативным! Выявляли другие.
— Подумайте, Василий Иванович. Хорошо подумайте. Вы имеете опыт работы, можете нам здорово помочь…
С тем и расстались в тот вечер.
Подплыло облако пыли от взлетевшего штурмовика. Ревущая машина, подняв нос, карабкалась в небо. Подполковник Лавров повез очередного летчика на пилотаж.
— Ну как, Тугов, решил? — Неводов снял фуражку, вытер платком вспотевшую лысину.
— Я ведь боевой пилот, товарищ капитан. Разве нельзя обойтись без меня? — скучно сказал Тугов.
— Ну-ну… Летай! — Капитан помахал рукой шоферу бензозаправщика, ехавшему в сторону городка…
В землянке он увидел прильнувшую к рации Татьяну. Она предостерегающе подняла палец. На радиостанции светился подконтрольный диапазон, в такт принимаемым знакам дергалась стрелка прибора настройки.
Неводов схватился за телефон:
— «Двадцать шестой»… Я — «Восьмой»! Что у вас?
— Есть пеленг!
— «Сотый»… Я — «Восьмой»! Доложите!
— «Восьмой», вас срочно вызывает «Первый-зет». Включаю! — сказали с коммутатора.
Неводов откликнулся на голос начальника контрразведки Воздушной армии полковника Кронова.
— Неводов, немедленно блокируй лес северо-восточнее хозяйства Смирнова! Точка схождения пеленгов там, в десяти километрах от вашего аэродрома. Роте охраны и командиру БАО отданы распоряжения. Действуй, капитан, действуй!
7. Багровое сито
Полк подняли по тревоге за тридцать минут до рассвета. Летчики и техники выскакивали из землянок под проливной дождь, в темноте шлепали по лужам к самолетам. Пуск — и двигатели, прочихавшись, выбрасывали из патрубков красное пламя. Вскоре по всем стоянкам перекатывался гул.
Уже рассвело, а Евгений Шейкин, выключив мотор, не покидал теплой кабины, посматривал через запотевшее стекло на молоденьких оружейниц, проверяющих подвеску бомб и реактивных снарядов. К самолету шел Тугов. Шейкин откинул колпак кабины, перекинул ноги через бортик и молодцевато спрыгнул в лужу. Вода из-под сапог брызнула на одежду Тугова. Тот поморщился:
— Мог бы и поаккуратнее!
— Окропил тебя живой водичкой перед боем!
— Знаешь, Женя, мне торпеду под брюхо подвесили. Что
с ней делать?
— Расскажут. Пошли рысцой, а то и так последние… Вот тут рай! — выкрикнул Шейкин, вбегая под натянутый на колья брезент.
Задачу на штурмовку понтонной переправы ставил подполковник Лавров. Водя указкой по большой схеме, разъяснял:
— Пойдет девятка. Командир третьей эскадрильи не раз лазил в такую погоду, ему и карты в руки. Ориентировка сложная, поэтому сначала с курсом двести сорок градусов выйдете на железную дорогу Белгород-Курск в районе станции Солнцево. Рядом Сейм. Разворачиваетесь и летите по реке к городу. Как только подойдете к острову Зеленый — видите, какая у него своеобразная конфигурация? — засекайте время. Через восемь минут готовность. Через десять — под вами будет переправа, обозначенная ракетами. Уничтожить! Немцы двигают по ней крупные силы в район Беседино-Становое. — Подполковник выглядел нездоровым, шрамик на загорелой щеке посинел, но движения были энергичны, голос, как всегда, ровен и сух. — Два штурмовика несут торпеды. Ничего сложного. Сбрасывайте, не долетая двести — триста метров до мостов. Заглубление торпед соответствует усадке притопленных понтонов… Вопросы есть?
Дождь утих, но небо висело серыми лоскутами над самой землей. Самолеты шли низко, задевая «горбами» облака. Самым последним летел Шейкин. Он видел под штурмовиком Тугова веретенообразное тело торпеды, она висела, чуть наклонив овальный нос. Шейкин немного поотстал, посмотрел вниз: земля, как стремнина, смешавшая в своем потоке овраги, дороги, поля, перелески, неслась под крылья. В левом боковом стекло козырька кабины темным изгибом плеснулся Сейм, чуть дальше — лесополоса железной дороги. По конфигурации берегов стало попятно, что эскадрилья выскочила на реку где-то севернее Солнцева и довольно далеко от него. Передние машины легли в разворот, взяли курс на остров Зеленый.
И тут в пустоту эфира вдруг ворвался голос:
— Ахтунг! Нойн!
Шейкин вздрогнул, втянул голову в плечи, порывисто оглянулся. Голос был так резок и злобен, что представилось оскаленное лицо фашиста, какими их рисуют на плакатах с надписью: «Будь бдителен!»
Под самолетами матовой лентой изгибался Сейм, обмахренный с юга черным мокрым лесом. Промелькнуло два рыжих островка. Самолеты перестроились. Девять штурмовиков, вытянувшись по реке, подходили к острову Зеленый.
Для Шейкина он появился неожиданно: из дымки выскочил желтый конус плеса и круглая, как пятак, лесная заросль. Палец ткнулся в кнопку аэрочасов — через десять минут появится цель.
Время чувствовалось телом, будто кто-то взял тебя за голову и тянет, как резину. Даже лоб коснулся прицела. Шейкин с усилием откинулся в кресле, но до рези в глазах продолжал смотреть вперед. Он видел пять самолетов и угадывал положение трех самых первых. И там, где они были, небо прочертил огонь. Ракеты! Разведчики обозначили переправу! Слава пехоте! Ракеты!.. Но их очень много! Что за чертовщина? И, будто отвечая на его вопрос, Сейм выкинул откуда-то из глубины огромный белый султан, и в пенной верхушке мелькнул оторванный хвост штурмовика. На высоком правом берегу и в лесу на левом раскаленными горошинами рассыпались огоньки. От них тянулись короткие рыжие стрелки. Они мелькали вокруг Шейкина, выходили из рваных отверстий на крыльях. Воздух порозовел. Низкое небо стало багровым и, слившись с берегом, образовало туннель с зыбкими желто-красными стенами. Туннель перегораживало сито из сотен разноцветных перекрещенных трасс. Винтами и крыльями его рвали штурмовики.
Теперь впереди Шейкина летело только четыре самолета. Один горел на глинистой отмели. Командир второго звена с торпедой под фюзеляжем крутился в последнем штопорном витке.
От самолета Тугова оторвалась торпеда. Она подняла воду и обозначила бурунный след. Белая нитка потянулась к дымящемуся танку и автомашине с покореженным оружием, стоящим прямо на воде. Вот она, притопленная переправа! Шейкин обогнал торпеду, чуть наклонил нос штурмовика, нажал рычаг и будто втиснул бомбовой груз в невидимую линию понтонного моста. Потом подвернул самолет и залпом реактивных снарядов накрыл берег. Уходя вверх, оглянулся. Сработали все бомбы замедленного действия, сброшенные эскадрильей. На месте переправы оползала черная рыхлая гора.
Шейкин пролетел немного в облаках и начал снижаться, зацепившись взглядом за землю, встал на обратный курс и глубоко вздохнул. Казалось, пролетела вечность, а бортовые часы показывали: с момента пролета острова Зеленый прошло всего семь минут…
После вылета штурмовой эскадрильи на СКП
[2] приехал генерал Смирнов. Он выслушал доклад подполковника Лаврова и обратился к штурману-планшетисту:
— Где они?
— По времени подходят к станции Солнцево.
— Молчат?
— Пока тихо, товарищ генерал.
— Ахтунг! Нойн! — прокаркал динамик.
Это было так неожиданно, что все на миг оцепенели. Немец сработал на тщательно выбранной, строго засекреченной волне. Первым опомнился генерал. Он в сердцах крутил ручку полевого телефона.
— Восьмого!.. Вы слышали, капитан?
Неводов слышал, но, по его мнению, это не предвещало опасности. Разное бывает стечение обстоятельств. Случайно на этой волне могла работать наземная радиостанция немцев. Капитан просил прервать разговор, так как вновь заработал передатчик па подконтрольном диапазоне.
Положив трубку, Неводов наклонился к Татьяне. Она держала в руке карандаш, но не писала.
— Передал позывные. Слышно слабо.
Неизвестный передатчик посыпал в эфир точки и тире только через шесть минут. Радиограмма была короткой, а в конце опять стояла цифра «13». Пеленгаторы успели засечь направление. Их пеленги скрестились на территории, занятой противником.
— Вот так штука! — Неводов сел за стол, обхватив ладонями голову.
— Товарищ капитан, работал тот же передатчик.
— Бред!
— Каждый радист имеет свой почерк. И потом…
— Ну что, что?
— Я заметила… Через равные промежутки он дает ясную помеху, похожую на скрип дверной петли…
— Шифр! Понимаешь? Мне нужен шифр! — Неводов быстро ходил, так и не убрав с висков ладоней. — Что толку от наших перехватов? Скрип какой-то… Это, как несмазанная телега, скрипит наше дело, Таня! И с той и с другой стороны работает Тринадцатый. Эфемерное создание! Мне нужен его язык. Понимаешь? Он висит на нашей шее второй месяц. А ты про какой-то скрип!
— В каждой передаче одинаковый скрип через одинаковые промежутки времени. Похоже на автомат, — настаивала радистка.
Неводов хлопнул дверью землянки и побежал на аэродром. Генерала и подполковника Лаврова он нашел около СКП. Оба с тревогой поглядывали в небо.
— Товарищ генерал!
Смирнов отмахнулся и сделал несколько шагов в сторону. На аэродром приземлялись штурмовики. Их оказалось только пять. Пять закопченных, с многочисленными пробоинами самолетов. Последним плюхнулся на край аэродрома Тугов. Его вытащили из кабины еле дышащим, с простреленной грудью. Видно было, что только огромным напряжением золи он удерживал сознание, в глазах отражались боль и удивление. Шейкин стоял рядом с непокрытой головой. Подполковник Лавров помог уложить раненого на носилки и снял с него штурманскую сумку.