Бентли Литтл

Почтальон

Посвящается Венди
Особая благодарность Доминику Эйблу, моему агенту – еще раз. Киту Нейлсону – за советы, за критику, за его осведомленность во всех темных, мрачных, ужасных аспектах жизни, больших и малых. Дону Кэннону, превосходному книготорговцу. Джеффу Титсу – выдающемуся фотографу. И моей семье – за их проблемы с почтовым ведомством.
1

Был первый день лета. Первый день свободы.

Дуг Элбин, стоя на крыльце, разглядывал сосны на вершинах холмов, окружающих город.

Если быть точным, календарное лето началось три недели назад. Да и первым днем свободы можно было считать прошлую субботу. Но сейчас наконец-то наступил первый понедельник после окончания занятий в школе, и Дуг, наслаждаясь пейзажем, испытывал полное блаженство. Глубоко вздохнув, он ощутил запахи сосны, бекона, меда и жареных пирожков – смешанные запахи завтрака и леса. Запахи утра.

На улице было прохладно, дул ветерок, но он знал, что это продлится недолго. На небе ни облачка, и днем температура наверняка поднимется градусов до тридцати. Дуг оглядел горизонт.

Вдали лениво парил коршун, вычерчивая широкие плавные круги, как бы отдаляясь от намеченной цели. Над гребнем холма из-за деревьев от одинокого костра тянулась ввысь тонкая струйка дыма. Ближе можно было различить бурную деятельность мелкой живности – кроликов, белок, порхающих колибри и перепелок.

Сегодня он встал, как обычно по будням – с рассветом, но однако ощущение неизбежно надвигающегося рабочего дня, которое так омрачало утренние часы, отсутствовало. Ему не надо спешить одеваться, торопливо завтракать, проглядывая заголовки газет. Впереди целый день, и временем можно распоряжаться по своему усмотрению.

Услышав щелчок замка. Дуг обернулся. В приоткрытую дверь высунулась голова Триш.

– Что ты хочешь на завтрак?

– Ничего, – улыбнулся Дуг, бросив взгляд на взлохмаченные волосы и сонное лицо жены. – Я не голоден. Иди лучше ко мне.

– Нет, – зевнула она. – Слишком холодно. Все-таки, что тебе приготовить? Нельзя же не завтракать, если у тебя начались каникулы. Завтрак – это...

– Самая важная еда дня, – закончил он ее фразу. – Я знаю.

– Ну, что ты будешь? Гренки с молоком? Вафли?

Дуг потянул носом, вдыхая запахи, доносящиеся из соседних домов.

– Яичницу. С беконом.

– Дробленую овсянку. И пшеничные тосты.

Хватит поглощать холестерин.

– А зачем тогда спрашивать?

– Это был тест. И ты его не прошел. – Триш прикрыла сетчатую дверь. – Когда закончишь общаться с природой, возвращайся в дом. И прикрой поплотнее дверь. Утро холодное.

– Совсем даже не холодное, – усмехнулся он.

Жена ушла, и Дуг продолжил разглядывать скалистые склоны горного хребта, поросшие соснами. Тонкая струйка дыма стала погуще, но из-за ветра быстро таяла в голубом небе. Он еще раз вздохнул полной грудью, наслаждаясь летом и великолепным ощущением свободы. Но что-то уже изменилось. Ветер донес какой-то смутно знакомый горько-сладкий запах, который непонятно почему ассоциировался с чувством утраты.

Настроение упало. Дуг отвернулся и направился в дом. Над головой пролетела колибри и юркнула в гнездо над кухонным окном.

Триш уже занималась завтраком. Она деловито нарезала тонкие ломтики хлеба домашней выпечки, собираясь пожарить тосты. Судя по тому, что на столе стояла открытая картонная коробка с овсяными хлопьями, угроза дробленки миновала. Еще с порога Дуг заметил большой кувшин с апельсиновым соком и уверенно направился прямо к нему. Триш подняла голову.

– Иди будить Билли.

– Лето, – возразил Дуг. – Пусть парень спит, сколько хочет. У него же каникулы.

– Я не хочу, чтобы он валялся в кровати весь день.

– Весь день? Сейчас только половина седьмого!

– Все равно ему пора вставать, – повторила жена и опять погрузилась в процесс нарезания большой буханки на тонкие ломтики равной величины.

Дуг, нарочито громко топая ногами, поднялся на второй этаж, надеясь, что сын проснется от, звука шагов. Однако Билли безмятежно спал.

В изголовье кровати из-под простыни торчали его ноги, а голова покоилась на подушке в противоположном краю. Дуг направился к мальчику, переступая через разбросанные по всему ковру брюки, рубашку, носки, трусы. В щель между зелеными гардинами пробивалось солнце; яркие лучи высвечивали расклеенные на дощатых стенах плакаты с портретами рок-звезд и знаменитых спортсменов.

– Эй, дружище! – Дуг потянул на себя простыню. – Пора вставать.

Билли что-то пробормотал и потащил простыню обратно, норовя укрыться с головой. Но Дуг не сдавался.

– Проснись и пой!

– Который час?

– Почти девять.

Один глаз приоткрылся и исследовал циферблат часов, висящих над кроватью.

– Только шесть! Отстань от меня! – Билли снова потянул на себя простыню, на сей раз более агрессивно.

– На самом деле без четверти семь. Самое время просыпаться.

– Ну ладно, встаю. Отвяжись.

Дуг улыбнулся. В этом смысле Билли точная копия своей матери. Сонная Триш напоминала медведя – угрюма, необщительна, молчалива.

Сам же он – полная противоположность. В колледже его сосед по комнате говорил, что Дуг по утрам «отвратительно жизнерадостен». Годы семейной жизни выработали у них с Триш привычку как минимум полчаса после вставания не попадаться друг другу на глаза.

Дуг вернул Билли его простыню и, хотя мальчишка тут же закутался в нее с головой, решил, что тот уже проснулся и скоро спустится вниз.

Бросив еще раз «вставай-вставай» и не услышав ответа, он спустился на первый этаж и под сел к отделанному «формайкой» кухонному столу, за которым они обычно завтракали.

Триш обернулась, продолжая помешивать овсянку.

– Какие у тебя на сегодня планы?

– У меня лето, – усмехнулся Дуг. – У меня нет никаких планов.

– Именно этого я и боялась, – рассмеялась жена. Выключив огонь на плите, она подошла к буфету, чтобы достать три чашки. – Кажется, ты собирался разбудить сына.

– Он встает.

– Я не слышу сверху ни единого звука.

– Сходить еще раз?

– Я сама, – покачала головой Триш и подошла к лестнице. – Пора завтракать! – повысив голос и, как показалось Дугу, с некоторым раздражением сообщила она. – Завтрак готов!

Спустя мгновение послышалось шлепанье босых ног, а еще через пару минут Билли спустился вниз.

* * *

После завтрака Триш решила поработать в саду. Билли досмотрел по телевизору «Тудэй-шоу», потом взял велосипед и отправился на тренировку. В конце июля в городе проводились соревнования по велокроссу, и он хотел принять в них участие.

– Осторожнее, – крикнул Дуг сыну, удаляющемуся по грязной тропинке, петляющей между деревьями и яростно накручивающему педали. Но Билли либо не слышал, либо не собирался следовать его советам, во всяком случае отклика не последовало.

– Не нравится мне, когда он так гоняет, – проговорила Триш, разогнувшись над грядкой.

– Ничего страшного.

– Как это, ничего страшного? Вполне может сломать себе руку или ногу. Не стоит тебе его поощрять.

– Я и не поощряю.

– Да перестань! – усмехнулась жена. – Разве я не вижу, как из тебя прет мужская гордость, когда он уносится в заросли?

– В заросли?

– Ладно, господин учитель, у нас лето, и хватит учить!

– Кто умеет учить – тот учит! – усмехнулся Дуг.

Триш, шутливо показав ему язык, вернулась к прерванному занятию.

Дуг зашел в гостиную, выключил телевизор и задумался. Сегодня на утро он запланировал несколько дел. Прежде чем перейти к настоящему безделью, надо было просмотреть корреспонденцию, которая накопилась за последние две недели, пока шли экзамены. Он хотел устроить себе неделю полноценного отдыха, а уж потом приступать к глобальному проекту нынешнего лета – постройке сарая. Три года подряд он обещал Триш построить за домом сарай, чтобы хранить там инструменты, дрова и всякие хозяйственные мелочи, но до строительства руки у него так и не доходили. В этом году Дуг решил преодолеть себя и даже закупил необходимые материалы. Однако прежде он хотел недельку побездельничать, расслабиться и просто почитать книжки. Учитывая его неумение обращаться с инструментами и патологическое отвращение к ручному труду, постройка сарая, теоретически рассчитанная на одну-две недели, вполне могла растянуться на целое лето.

Дуг прошел через кухню, небольшой холл и оказался в спальне. Письменный стол стоял напротив кровати с латунными набалдашниками, в крайне непривлекательном соседстве с дверью туалета. На столе горой были навалены книги и журналы, тут же пылилась незакрытая пишущая машинка. Дуг уселся в металлическое кресло цвета сливочного мороженого, которое пришлось купить вместо деревянного, сдвинул в сторону все ненужное и бегло оглядел стопку писем. Счета, счета, счета. Письмо от бывшего ученика, служащего в армии.

Заявка на грант.

Взяв в руки желтый конверт, он некоторое время тупо смотрел на него. Заявка на грант от федеральной программы, которая предполагала предоставление годичного оплачиваемого отпуска преподавателям разных дисциплин для проведения самостоятельных научных исследований. Исследованиями он заниматься не собирался, ему просто очень хотелось немного передохнуть. А для этого надо было как можно убедительнее составить текст. Дуг думал, что отослал заявку еще месяц назад, но, оказывается, ошибся. Он посмотрел на дату последнего срока отправки заявок.

Седьмое июня.

Пять дней назад.

Он чертыхнулся, вложил заявку в конверт, надписал его и приклеил марку, после чего встал и вышел на улицу.

– Что это? – поинтересовалась жена.

– Моя заявка на грант. Забыл отправить.

– Кто умеет учить – тот учит, – с усмешкой пропела Триш.

– Очень смешно.

Дуг прошел по дорожке, посыпанной гравием, к почтовому ящику, вложил внутрь конверт и поднял красный флажок. Ронда приедет за почтой примерно в полдень. К четырем он вернется в городское почтовое отделение. В Фениксе письмо окажется завтра утром, а еще через два-три дня – в Вашингтоне. Вероятно, он опоздал, но попытка – не пытка.

Дуг отправился в дом, чтобы разобраться со счетами.

* * *

На ленч Дуг и Трития решили перекусить сандвичами на веранде (Билли забрал еду в дом – по телевизору повторяли «Энди Гриффина».) Жары еще не было, поэтому они решили не раскрывать над столом зонт и в полной мере наслаждались солнышком. Потом Дуг помыл посуду, и они устроились в матерчатых шезлонгах, собираясь немного почитать.

Прошел целый час, но Дуг так и не смог расслабиться. Он постоянно отрывался от книжки, прислушиваясь, не донесется ли со стороны дороги кашляющий звук мотора старой побитой машины Ронды, и думал о том, что заявка его валяется в почтовом ящике вместо того, чтобы лежать на столе ответственного чиновника в Вашингтоне.

– Почты еще не было? – на всякий случай спросил он Триш.

– По-моему, нет.

– Черт.

Дуг понимал, что совершенно незачем делать из старины Ронды козла отпущения, поскольку письмо с заявкой на грант не отправил он сам и исключительно по собственной глупости, тем не менее необязательность почтальона раздражала. Ну где его черти носят? Дуг снова попробовал углубиться в книгу, но вскоре понял, что читает одно и то же место по несколько раз. Он откинулся в шезлонге и прикрыл глаза. Через некоторое время Триш встала и ушла в дом. Послышался приглушенный шум воды на кухне. Очевидно, жена захотела пить.

Но знакомого кашляющего шума мотора старой машины все не было.

Триш вернулась, шлепая босыми ногами по деревянному полу. Дуг приоткрыл глаза. Видимо, что-то случилось. Боб Ронда всегда приезжал около одиннадцати, в крайнем случае – не позже двенадцати. Почтальон любил поговорить, и зачастую останавливался поболтать с клиентами, тем не менее исполнял он свои обязанности безупречно. Каждый год его ежедневный маршрут усложнялся – все новые семьи приезжали в Виллис на время отпусков, однако Ронда каким-то образом ухитрялся и поговорить, и доставить почту, и завершить все свои дела к четырем часам, как обычно. Он работал почтальоном уже двадцать лет, о чем рассказывал каждому, кто хотел его выслушать. Когда-то Виллис был таким крошечным, что почтальон мог работать всего на полставки. Теперь Ронда носил фирменную фуражку почтового ведомства, хотя по-прежнему предпочитал джинсы «Левис», ковбойские рубашки, и оставался верен своему старенькому помятому голубому «доджу». Были известны случаи, когда он доставлял почту, даже будучи больным. Дуг не мог припомнить, чтобы Ронда когда-нибудь опоздал с доставкой.

До сегодняшнего дня.

Он бросил взгляд на часы. Два пятнадцать.

– Поеду-ка я в город и отправлю письмо на почте, – проговорил он, вставая. – Не могу больше ждать. Если эта ерунда не придет вовремя, я погиб.

– Не надо было тянуть так долго.

– Я знаю. Но мне казалось, что я его давно отправил.

– Мне все равно ехать в город, давай заодно и письмо отправлю, – предложила Триш, вставая и одергивая шорты, прилипшие к вспотевшим ягодицам.

– Зачем тебе ехать в город?

– За ужином! Вчера забыла купить кое-что из продуктов.

– Давай я съезжу.

– Нет, ты оставайся и отдыхай, – она покачала головой. – Потому что завтра ты будешь красить веранду.

– Я?

– А кто же еще?! Ладно, иди неси письмо. Я пока обуюсь и разберусь с купонами.

Хмыкнув, Дуг направился к почтовому ящику. Забрав конверт, он вернулся в дом. Триш задернула шторы, пытаясь спастись от послеполуденного солнца. На небольшом столике рядом с вешалкой работал вентилятор. Его корпус, повернутый под прямым углом, создавал поток ветра по левой стене между печкой и книжным шкафом, где на диване перед телевизором развалился Билли. Показывали «Флинтстоунов».

– Выключи! – воскликнул Дуг. – Почему нужно весь день сидеть у телевизора?

– Это «Флинтстоуны», – возразил сын. – А кроме того, сейчас лето. Что мне еще делать? Читать?

– Было бы неплохо.

– Никто не читает ради удовольствия.

– Мы с мамой читаем.

– А я нет.

– Почему?

– Я читаю только по необходимости. Этого достаточно.

– Когда фильм закончится, я выключу телевизор, – покачал головой Дуг. – Постарайся найти себе другое занятие.

– Ладно, – недовольно буркнул Билли.

Триш вышла из спальни в темных очках, с сумочкой через плечо и ключами в руке. Она нарядилась в новые белые шорты и тонкую белую блузку-матроску. Ее длинные каштановые волосы были собраны в «конский хвост».

– Ну, что скажешь? – проговорила она, поворачиваясь, как манекенщица. – Похожа на Сьюзен Сент-Джеймс?

– Вылитая Эйб Вигода! – откликнулся Дуг.

Триш толкнула его в плечо.

– Больно!

– Так и предполагалось. Нам что-нибудь нужно, кроме молока, хлеба и еды на ужин? – проговорила она, забирая со столика листок с перечнем покупок.

– Коку! – тут же откликнулся Билли.

– Посмотрим, – ответила мать, пряча список в сумку.

Дуг легко прикоснулся губами к ее щеке.

– Хорошо. Спасибо.

– Завтра будешь красить, не забудь!

– Завтра буду красить, – согласился он.

Трития вывела свой «форд» модели «бронко» на подъездную дорожку, развернулась и покатила к шоссе, ведущему в город. В салоне автомобиля работал кондиционер. Первые секунды воздух казался затхлым, сырым, но скоро стал приносить настоящую прохладу и свежесть.

Между деревьями, посаженными вдоль дороги, просвечивали дома соседей. Грунтовка поднималась по склону холма, потом ныряла вниз, к ручью. С уверенностью местного жителя Триш, не снижая скорости, пересекла неглубокий поток. Шины «бронко» взметнули стены брызг.

Постепенно грунтовая дорога перешла в асфальт. У первого перекрестка Триш снизила скорость. Она была довольна, что наступило лето, что Дуг закончил работу, но нынче она собиралась внести несколько изменений в привычный распорядок жизни. Она поступала так каждый год. Да, разумеется, он в отпуске, и это хорошо, но ей тоже необходим отпуск, хотя, к сожалению, нельзя взять отпуск от обязанностей матери и домашней хозяйки. Это круглогодичная, круглосуточная работа. Если пустить все на самотек, Дуг может все лето проваляться с книжкой в руках, абсолютно ничем не занимаясь. Ей приходилось напоминать ему, что пища, которую он ест, должна быть приготовлена, а тарелки после еды должны быть вымыты, что дом требует постоянного внимания и сам по себе ремонтироваться не умеет. От Дуга не требовалось быть матерью. Но он мог хотя бы частично взять на себя заботы по хозяйству – пылесосить, мыть посуду, убирать двор.

На Триш все равно лежала львиная доля работы, и было бы замечательно ее с кем-нибудь поделить.

Трасса делала поворот у стоянки трейлеров и выходила на главное шоссе. Триш включила указатель поворота и свернула налево. Город ей показался более тихим, чем обычно. На автостоянке Бэйлеса стояло всего несколько машин. По шоссе в основном катили автофургоны туристов, направляющихся отдыхать на озера или возвращающихся оттуда. Но обычной суеты второй половины понедельника – рабочего дня – не было и в помине. Триш проехала мимо станции «Эксон», развернулась на кольце \"К\", выехала на Пайн-стрит и подрулила к зданию почты.

Обычно на почте было многолюдно, и сегодняшний день не стал исключением. Небольшую автостоянку заполонили старенькие легковушки, пыльные пикапы. Триш показалось, что нынче народу значительно больше. Машины стояли даже вдоль улицы.

Не желая стоять в длинной очереди, Триш проехала чуть дальше и вырулила на стоянку у офиса местного мануальщика. Поставив машину под раскидистой сосной, она перешагнула через невысокий кирпичный заборчик, отделявший территорию дома от почтового отделения. Триш обратила внимание на мачту перед темно-кирпичным фасадом: американский государственный и флаг штата Аризона оказались приспущены. Она попыталась вспомнить, кто из знаменитостей скончался в этот день, но не смогла.

Может, скончался какой-нибудь важный человек, а она еще ничего не слышала?

Триш поднялась по ступенькам и толкнула массивную дверь. Кондиционер с водяным испарителем немного понижал температуру внутри помещения, но значительно увеличивал влажность. Длинная очередь тянулась от приемного окошка через всю комнату и заканчивалась в соседнем холле, где располагались индивидуальные боксы для корреспонденции. За стойкой работал сам Ховард Кроуэлл, почтмейстер. Трития мгновенно обратила внимание на черную траурную повязку у него на рукаве.

В животе моментально образовался холодный комок. Инстинктивная, неосознанная реакция.

Она заняла очередь за Грэйди Дэниэлсом, который едва ли не первый раз в своей жизни стоял абсолютно молча и неподвижно.

– Жаль, – со слезами в голосе проговорил он. – Чертовски жаль.

– Кто?

– Ронда.

– Что случилось?

– Вы не слышали?

Она покачала головой.

Грэйди понизил голос.

– Вышиб себе мозги нынче утром. Из дробовика.

– Следующий, – оцепенело произнес почтмейстер, поднимая взгляд на очередного клиента.

Пока продвигалась очередь, Трития не сводила глаз с Ховарда. Судя по красным, опухшим векам и горящим щекам, почтмейстера глубоко потрясла эта трагедия. Его обычно громогласный голос превратился в едва различимый шепот; пальцы, наклеивающие марки и отсчитывающие сдачу, дрожали. Боб Ронда не был просто его сотрудником. Он был его ближайшим другом. Каждую субботу их можно было увидеть в «Коралле» наслаждающимися под стаканчик-друтой кантри-музыкой «Первопроходцев Тонто» и обсуждающими мировые проблемы. Жена Ховарда сбежала два года назад, хотя бедняга продолжал настойчиво твердить, что она уехала в Тусон ухаживать за больной матерью. С тех пор они с Рондой стали «не разлей вода». Элен, жена Ронды, частенько жаловалась, что муж больше времени проводит с Ховардом, чем с ней.

Очередь тем временем продолжала двигаться. Они с Грэйди уже подошли к самому окошку.

– Следующий, – пригласил почтмейстер.

– Я хотел бы забрать свою корреспонденцию, – проговорил Грэйди.

В глаза Тритии бросилось объявление: «Почта будет доставляться по понедельникам, средам и пятницам до появления нового почтальона. Отделение временно работает по вторникам и четвергам. Прошу прощения за неудобства».

Рядом висело извещение о смерти Боба Ронды.

– Скоро вы наймете нового почтальона? – полюбопытствовал Грэйди.

– Я не собираюсь никого нанимать, – ответил почтмейстер. – Это забота главного отделения в Фениксе. Раз в год они открывают вакансии и приглашают людей. Значит, кого-нибудь пришлют. Я звонил им сегодня утром и сделал заявку, но до тех пор, пока кто-нибудь появится, может пройти несколько недель.

– Чертовски жаль Боба, – продолжал Грэйди. – Чертовски жаль.

Ховард молча кивнул.

Грэйди забрал свою почту, помахал рукой на прощание, и Трития подошла к окошку.

– Как вы себя чувствуете, Ховард? – проговорила она, участливо взяв его за руку.

– Как могу, – почтмейстер пожал плечами.

– Я только что услышала. Прямо в голове не укладывается.

– Да.

– Мне казалось. Боб... Ну, то есть совершенно ничего не предвещало...

– Об этом я и твержу весь день. Не могу поверить, что он убил себя. В подобных случаях все так говорят, но обычно есть хоть какие-то причины. Развод, или жена умерла, или с работы выгнали... А тут ничего! Я заходил к нему вчера вечером, мы втроем с Элен замечательно поужинали, побеседовали... Все было нормально. Боб совсем не выглядел подавленным. Не веселее обычного, но и не грустнее, не более разговорчив, но и не молчалив... Я не заметил ничего странного.

И с Элен он не ссорился, потому что когда они ссорились, мы с ним обычно не сидели дома, а уходили ужинать в город. – Он покачал головой, опустил глаза, потом усилием воли снова посмотрел на Триш и попытался улыбнуться. На искаженном страданием лице улыбка показалось страшной. – Ну ладно, чем я могу служить?

– Хотела отправить письмо и купить марок.

– Марок купить, – повторил Ховард, открыл ящик стола и выложил перед ней несколько листов.

Она расплатилась и легонько сжала ему руку.

– Если вам что-нибудь потребуется – звоните. В любое время.

– Спасибо, – кивнул он.

Триш отошла от стойки.

– Следующий, – послышался за ее спиной сдавленный голос.

2

Похороны были многолюдными. Почти весь город знал Боба Ронду, и почти все его любили. Кладбище было забито до отказа; опоздавшие теснились за чугунными воротами и стояли на склоне небольшого холма. Боба никто не назвал бы усердным прихожанином, поэтому Элен решила провести церемонию отпевания прямо у могилы. На ней было простое черное платье. Она стояла рядом с пастором, низко склонив голову. Пальцы правой руки безотчетно комкали влажный носовой платок. Говорили, что она чуть не сошла с ума, обнаружив труп мужа. Она кричала, громила все в доме, рвала на себе одежду, и доктору Робертсу пришлось всадить в нее лошадиную дозу успокоительного.

Глядя на ее скорбную фигуру, Дуг вполне в это верил.

Из уважения к чувствам родственников газетное сообщение о самоубийстве почтальона было кратким, но в маленьких городках вроде Виллиса новости распространяются от соседа к соседу, что гораздо быстрее и эффективнее, чем по каналам прессы, и к середине вчерашнего дня все уже знали мельчайшие подробности происшествия. Скорее всего Боб Ронда проснулся раньше жены, сходил в гараж за заранее припасенным дробовиком, вернулся в дом и зашел в ванную комнату. Там он разделся, лег в ванну, вставил ствол в рот и спустил курок.

Окровавленные мозги забрызгали весь кафель.

Но когда Элен обнаружила труп, все уже стекло в ванну.

Ронда не оставил ни строчки.

Существовало еще несколько версий этой истории. По одной из них, в которую Дуг не верил. Боб сел верхом на ружье, воткнул ствол себе в задницу и вышиб все внутренности. По другой – направил ствол в глазницу, выдавил глаз и спустил курок. Но эти байки умерли почти тотчас же, как появились на свет, и ко дню похорон осталась лишь первая версия.

Билли буквально шокировало самоубийство почтальона. У него были живы все бабушки и дедушки, у него никогда не умирали домашние животные. Это оказалось его первое реальное столкновение со смертью. Он тоже очень любил Ронду, как и большинство детей Виллиса, и известие о том, что почтальон покончил с собой, потрясло его. Два дня он вел себя тихо и очень послушно, выглядел подавленным и необычно грустным. Дуг с Триш долго думали, брать ли его с собой на кладбище, и в конце концов решили не брать, рассудив, что весь вид траурной церемонии и гроба может нанести ребенку слишком серьезную психологическую травму.

На день похорон они пригласили для сына специальную сиделку. По возвращении они планировали рассказать ему, как все происходило, чтобы мальчик осознал, что случилось.

Священник, стоя перед закрытым гробом, читал отрывки из Библии. Он тактично не упоминал причину смерти почтальона, делая акцент на положительных качествах характера Боба, говорил о том, какая это тяжелая потеря и для семьи, и для всего общества.

Дуг слушал слова священника, но чувствовал, что мысли уходят в сторону. Ему было грустно, но грусть могла быть сильнее. И слова, которые он слышал, и собственные воспоминания могли бы сильнее затронуть его сердце.

Чего не хватало в словах священника, так это размышлений о душе покойного Ронды. Многие из присутствующих на кладбище, те, кто знал и по-настоящему любил почтальона, сказали бы прощальную речь гораздо сердечнее. Бармен из «Коралла», к примеру. Или Джордж Рили.

Или Ховард Кроуэлл.

Дуг скользнул взглядом по толпе. Почтмейстер стоял рядом с семьей Ронды. Он не скрывал своих слез. На нем был новый черный костюм, купленный специально для этого события. Казалось, он вслушивается в каждое слово священника, а взгляд его не отрывался от гроба.

В следующий миг Дуг нахмурился. Из-за плеча Ховарда выглядывал незнакомец в светло-голубой униформе почтового ведомства, которая резко выделялась на фоне темных траурных одежд остальных присутствующих. Высокий и худощавый, с копной ярко-рыжих волос, он стоял, уставившись куда-то в пространство и откровенно скучал. Расстояние было слишком большим, чтобы Дуг разглядел выражение лица незнакомца, но в его позе сквозили надменность и презрение к окружающим, даже в самой посадке головы.

Мужчина лениво повернулся и посмотрел на священника. Начищенные пуговицы форменной куртки ярко сверкнули на солнце. Большинству людей униформа придает значительность, даже некое благородство, но в данном случае можно было говорить скорее о клоунаде, насмешке, опошляющей траурную церемонию.

Мужчина опять повернулся и скользнул взглядом по толпе. Дугу показалось, что смотрят именно на него. Это было отвратительное ощущение. Он быстро перевел взгляд на Ховарда.

Глаза Тритии тоже приковывал почтмейстер. Она пристально смотрела на мокрое от слез потрясенное лицо Ховарда, а незнакомца словно не замечала. Ховард выглядел таким потерянным, таким несчастным, таким беспомощным. «Надо будет как-нибудь пригласить его в гости», – подумала она. Вероятно, половина города обратится к Ховарду с подобными приглашениями, но Триш знала о его особом к ним отношении и надеялась, что ей удастся немного приободрить почтмейстера.

Потом она перевела взгляд на Элен Ронду, которая стояла рядом со священником. К жене почтальона Триш никогда не испытывала симпатий. Элен всегда вела себя слишком жестко, слишком напряженно, слишком заботилась о престиже Боба, в то время как почтальон был само дружелюбие и безмятежность. Тем не менее Элен очень любила мужа. Даже сейчас, несмотря на лошадиную дозу транквилизаторов, лицо ее выражало неподдельное горе. Да, такую утрату очень нелегко пережить. Сердце Тритии разрывалось от сочувствия к вдове; на глазах выступили слезы, которых до сих пор не было.

А над головой сияло голубое небо. К десяти утра солнце припекало уже вовсю. С кладбищенского холма был виден почти весь город. За невысоким зданием Торговой палаты и корпусом «Вэлли Нейшнл» виднелась грязно-голубая стена дешевого ресторана для автомобилистов; между грузовиками и деревьями просматривались магазинчики. Чуть поодаль, в новом квартале, пестрели яркие табло бензозаправочных станций и вывески закусочных. А ближе, сразу за лугом, который отделял кладбище от территорий гольф-клуба, находился деловой центр города со зданиями местной газеты, библиотеки, баров и полицейского участка, удобно расположенных бок о бок, и, конечно, почтового отделения.

Почтовое отделение.

Трития почувствовала, что не может взглянуть в ту сторону. Почта казалась осиротевшей, почти покинутой, хотя закрылась всего на сутки. Она вытерла глаза и сосредоточилась на словах священника. Взгляд упал на темно-красный деревянный гроб. Гладкий и округлый, он, казалось, был выточен из полированного камня. Трития решила, что семейству Ронды столь дорогой гроб явно не по средствам, а страховка от почтового ведомства явно не предполагала подобных расходов.

Надо будет узнать, начал ли кто-то из горожан собирать деньги, чтобы покрыть все траты.

Если нет, она сама этим займется. Жене и детям почтальона предстоят трудные времена. Надо пережить боль потери и собраться с силами, чтобы как-то жить дальше... Хорошо, если некоторое время они будут избавлены от решения материальных проблем.

– Мир праху его, – возвестил священник.

Трития с Дугом переглянулись и крепко взялись за руки.

– Аминь.

Элен и мальчики подошли к гробу. Снова послышались всхлипы и рыдания. Негромко гудел мотор устройства, опускающего гроб в могилу.

Из города не доносилось ни звука. Практически все население в этот момент находилось здесь, на кладбище.

Элен нагнулась, взяла горсть земли и прижала руку к губам. Прошептав что-то, она вдруг согнулась, упала на колени и начала молотить кулаками по земле, причитая в голос. Один из сыновей бросился поднимать ее, другой нашептывал в ухо что-то успокаивающее. Доктор Робертс уже спешил к ним на помощь. Большинство присутствующих отвели глаза. Дуг обратил внимание, что только новый почтальон в упор уставился на убитую горем вдову. Причем он раскачивался с пятки на носок, словно получал от этого зрелища невыразимое наслаждение.

Спустя несколько секунд все закончилось.

Доктор крепко держал Элен под руку. Она стояла прямо, словно оцепенев. Сыновья бросили символические горсти земли на крышку гроба.

Священник произнес последнюю молитву.

Затем все присутствующие стали по очереди подходить к семье покойного, чтобы выразить соболезнование. После эмоционального срыва Элен снова обмякла, и сыновья с трудом поддерживали ее с обеих сторон. Тут же стояли священник, доктор и Ховард. А рядом с почтмейстером, всего в одном шаге от этого непроизвольно образовавшегося крута, продолжал топтаться незнакомец. Подойдя ближе, Дуг смог получше разглядеть его – маленький острый нос, колючие голубые глазки, твердо очерченный рот.

Трития взяла Элен за руки.

– Вы сильная, – проговорила она. – Вы справитесь. Поначалу кажется, что боль останется навсегда, но она постепенно начнет проходить. Вы справитесь. Только не надо спешить. Постепенно, день за днем, понемножку начинайте жить своей жизнью. Боб наверняка хотел именно этого.

Элен молча кивнула.

Трития взглянула на ее сыновей.

– Следите за матерью. Заботьтесь о ней.

– Конечно, миссис Элбин, – откликнулся Джей, старший.

Дуг не мог найти слов, которые звучали бы не банально и не поверхностно. Впрочем, слова в таких ситуациях особого значения не имеют.

– Мне очень жаль, – проговорил он просто, прикоснувшись на мгновение к руке Элен. – Мы все очень любили Боба. Нам его будет не хватать.

– Это верно, – согласилась стоящая рядом Марта Кемп.

Трития в это время заговорила с Ховардом, повторяя простые слова сочувствия. Потом крепко обняла его. Дуг подошел к ним и положил руку на плечо пожилого почтмейстера.

– Он был моим лучшим другом, – заговорил Ховард, вытирая глаза ладонью. – Обычно лучшими считаются друзья детства, люди, с которыми ты вырос. Нечасто потом удается найти такого же близкого человека.

Трития, понимающе кивнул\". Дуг взял ее за руку – Я уже по нему скучаю, – добавил Ховард.

– Мы понимаем, – откликнулся Дуг.

– Спасибо, – с трудом улыбнулся почтмейстер. – И спасибо за то, что позвонили вчера, и за открыточку. Спасибо, что слушаете ненормального сентиментального старика.

– Ничуть вы не ненормальный, – возразила Трития. – И совсем не старик. И разве плохо быть сентиментальным?

Ховард взглянул Дугу в лицо.

– Береги ее. Она добрая.

– Я знаю, – улыбнулся Дуг.

– Мы хотели бы пригласить вас к себе на этой неделе, – обратилась Трития к почтмейстеру и посмотрела ему прямо в глаза. Ее тон не допускал отказа. – Приготовлю чего-нибудь вкусненькое, согласны?

– Согласен.

– Обещаете?

– Обещаю.

– Вот и хорошо. Значит, до встречи. Если не позвоните – мы сами вам будем звонить. И увильнуть не надейтесь.

Ховард кивнул и двинулся к выходу Человека в голубой форме он так и не представил, но Дуг уже понял, что его прислали на место Ронды. Новый почтальон протянул бледную руку, которую Дуг пожал без особого желания.

Ладонь незнакомца оказалась теплой, почти горячей, и абсолютно сухой. Он улыбнулся, показав полоску белых зубов.

– Приятный денек, – произнес он низким, хорошо поставленным, почти мелодичным голосом. В его тоне можно было уловить скрытую насмешку, которая еще сильнее подчеркивала бесчувственное легкомыслие этой фразы.

Дуг промолчал. Не обращая больше на него внимания, он обнял за талию Триш и вместе с остальными горожанами начал спускаться к автостоянке. Уже открывая дверцу машины, он обернулся. Новый почтальон почти на голову возвышался над окружающими. С такого расстояния никто не сказал бы наверняка, но Дуг был почти уверен, что мужчина следит за ним.

И кажется, он по-прежнему улыбался.

* * *

Билли сказал миссис Хартли, что хочет пойти поиграть, но обещал оставался в пределах слышимости. Миссис Хартли предупредила, что родители могут вернуться в любой момент, и ей не хочется выслушивать упреки по поводу того, что она плохо следит за ребенком.

Билли сказал, что будет в своем форте, который располагается прямо за домом, и прибежит немедленно, как только услышит машину родителей.

Миссис Хартли вполне удовлетворилась.

Форт действительно находился среди деревьев за домом, но ни из одного окна его нельзя было рассмотреть. Они с Лейном Чэпменом соорудили это убежище прошлым летом из материалов, оставшихся после постройки летнего коттеджа. Коттедж возводила бригада отца Лейна, который и выдавал им мало-помалу столбы, доски два на четыре и даже немного цемента – вполне достаточно, чтобы соорудить основу из двух помещений. В течение всего лета они собирали недостающие доски, потом отделывали и обставляли комнаты внутри, и в конце концов форт получился просто замечательным. Даже лучше, чем они думали. Фасад и боковые стенки были закамуфлированы ветками сумаха и толокнянки; задняя стена упиралась в дерево. Вход они придумали сделать сверху. Сначала надо было взобраться на дерево и оказаться на крыше, затем потянуть за веревку, привязанную к потайному люку. Ни лестницы, ни ступенек они не предусмотрели, но спрыгнуть можно было вполне безопасно.

Большую комнату они украсили всяким хламом, который нашли на помойках, – обложками старых альбомов, бамбуковыми палками, рамой от картины, велосипедным колесом... Лейн добавил украденный дорожный знак – «кирпич», – который подарил ему другой приятель за право появляться в таком классном месте. Другая комната, которую они назвали штабом, была поменьше, зато в ней на полу лежал драный ковер, тоже раздобытый на свалке. Здесь они обычно рассматривали журналы «Плейбой», которые выуживали из пачек старых бумаг и газет, приготовленных для отправки на переработку.

Кратчайшим путем мальчик пошел вокруг дома. Можно было созвониться с Лейном и назначить ему встречу в форте, но сегодня Билли хотелось побыть одному. Он ощущал странное чувство печали и одиночества. И хотя это чувство особого удовольствия не доставляло, от него вовсе не хотелось побыстрее избавиться.

Бывают переживания, которые должны пройти сами по себе. Их надо осмыслить, с ними надо сжиться, дать им волю. Его чувство оказалось как раз из таких.

Кроме того, в компании с Лейном не избежать болтовни. Парень тараторил просто без умолку. Билли не знал никого, кто сравнился бы с ним в этом деле. Иногда это было неплохо, но иногда – неприемлемо. Во всяком случае сегодня у Билли отсутствовало всякое желание поддерживать разговор.

Тем не менее, отчетливое ощущение предательства не покидало его. Первый раз в жизни он отправился в форт без Лейна, и это казалось как-то нехорошо, словно он нарушил какую-то договоренность, хотя никаких соглашений на эту тему они специально не заключали.

Подойдя к форту. Билли быстро вскарабкался вверх по раскидистым веткам, спрыгнул на крышу и открыл люк. Нырнув вниз, он постоял в большой комнате, разглядывая старый металлический ящик для льда, положенный на бок и используемый в качестве кресла. Этот морозильник подарил ему мистер Ронда, который, увидев их с Лейном копающимися в мусорных кучах, предложил им забрать его, равно как и несколько листов клееной фанеры, которая лежала у него дома. На следующий день он привез все обещанное и оставил на дороге у почтового ящика.

Билли вспомнил доброе лицо мистера Ронды, его голубые смеющиеся глаза, густую седую бороду. Он знал почтальона всю свою жизнь. Он встречался с ним каждый день до тех пор, пока не начал ходить в школу Он виделся с ним каждую субботу, каждые выходные и все лето. Как-то для школьного задания ему понадобились аптечные резинки, и мистер Ронда специально собирал их для него и привозил каждое утро вместе с почтой. Когда ему поручили сделать доклад о работе почты, мистер Ронда взял его с собой на экскурсию. Но теперь мистер Ронда уже никогда ему ничем не поможет. Никогда не подъедет к дому, чтобы забрать или положить почту никогда не улыбнется. Его больше никогда не будет.

Билли почувствовал, как глаза налились слезами и направился в помещение штаба. Хотелось погрустить, но плакать не хотелось. Поэтому он заставил себя временно переключиться и подумать о чем-нибудь другом. Когда сможет, он вернется мыслями к мистеру Ронде.

Он сел на ковер и открыл первый попавшийся «Плейбой». Полистав толстый журнал, он нашел первую серию иллюстраций. «Женщины в униформе». На одной фотографии была изображена женщина, оседлавшая пожарный шланг. Из одежды на ней остались лишь красная пожарная каска и красный блестящий дождевик. Другая фотография изображала женщину с большим обнаженным бюстом в полицейском шлеме. Она облизывала закругленный конец толстой полицейской дубинки. Взгляд Билли упал на соседнюю страницу. На этой женщине тоже почти ничего не было, если не считать улыбки и фуражки почтальона. В одной руке она держала пачку конвертов; указательный палец другой прижала к пухлым губам.

Билли почувствовал возбуждение и придавил ладонью натянувшуюся застежку джинсов.

Интересно, похожа ли она на нового почтальона?

Некоторое время он разглядывал треугольник рыжеватых волос на лобке и остренькие розовые соски. Ему стало неловко от собственных мыслей.

Захлопнув журнал, Билли бросил его в стопку и попытался опять думать о мистере Ронде, о том, что делал почтальон и о том, что он уже никогда не сделает, но момент был упущен, и заплакать, несмотря на все старания, не удалось.

3

На следующее утро они не видели и не слышали, как к дому приезжал новый почтальон, но когда Трития около десяти утра подошла к ящику опустить письмо, корреспонденция уже прибыла. Женщина чертыхнулась. Теперь придется либо самой ехать в город на почту отправлять письмо, либо оставить его в ящике до завтра. Открыв дверцу, она запустила руку внутрь и извлекла содержимое. Пришло четыре письма – три, адресованных Дугу, одно – ей. Триш обратила внимание на отсутствие счетов и рекламных листовок.

Она закрыла дверцу. Дугу сегодня все равно ехать в гастроном. Значит, заодно и письмо отправит.

По пути к дому она рассмотрела конверт, адресованный ей. Обратного адреса не было, но судя по штампу, письмо отправлено из Лос-Анджелеса. Развернув исписанные листки, Триш первым делом поинтересовалась подписью. И застыла на месте. Нет, этого не может быть!

Пола? Она еще раз взглянула на подпись. Пола.

Триш чуть ли не бегом кинулась в дом. Дуг копался в ящике для мусора, пытаясь что-то найти.

– Ты просто не поверишь? – воскликнула Триш, врываясь на кухню. – Пришло письмо от Полы!

– От Полы? – переспросил муж. – Полы Уэйн?

Триш кивнула, бегло просматривая текст.

– Ты же говорила, что не знаешь, куда она делась.

– Я и не знала, – кивнула Триш. – Даже не понимаю, как она смогла меня разыскать?

– Через твоих родителей, наверное.

– Но с тех пор, как она пропала, они два раза переезжали. И их телефона нет в адресной книге. Даже не верится, – улыбнулась она. – Не понимаю, как ей удалось меня найти, но я очень рада.

– Ты письмо-то собираешься читать?

– Сейчас прочитаю. Погоди. – Триш быстро пробежала глазами по аккуратным строчкам. – Пишет, что разошлась с Джимом, переехала в Лос-Анджелес и работает в юридической конторе.

– Развелась? – хмыкнул Дуг. – Мне казалось, они просто идеальная пара.

– Замолчи, – буркнула Триш, продолжая чтение. – Пишет, что счастлива, но скучает по Санта-Фе. Надеется, что я про нее не забыла. Возможно, сумеет купить путевку и съездить в августе в Большой Каньон. Спрашивает, можно ли будет заехать к нам.

– Надо подумать, – протянул Дуг.

– Ха-ха, – прокомментировала Триш следующее сообщение.

– Что это значит?