Леонид Треер
Круглый счастливчик
От автора
Читатель не любит, когда его обманывают.
Во избежание подобных недоразумений не рекомендуется приобретать эту книгу следующим товарищам:
а) читателям, жаждущим веселья от первой страницы до последней;
б) лицам, страдающим комплексом полноценности;
в) гражданам, считающим, что смеяться нужно в специально отведенных местах и не вслух;
г) деловым людям, задумавшим обменять семь «Круглых счастливчиков» на «Трех мушкетеров».
Всем остальным категориям читателей в случае разочарования гарантируется возмещение убытков в течение двух лет со дня покупки. Прием книг будет производиться во всех букинистических магазинах города.
Повод для беспокойства
ГОД ДРАКОНА
Был год Дракона. Солнечные вспышки следовали одна за другой. На земле творились безобразия.
В Бермудском треугольнике исчезла яхта, Ожил спящий вулкан Келе-Бебе. Тайфун «Дора» наломал дров в Тихом океане. Гулял по планете новый вирус гриппа. В одних странах стояла сушь, в других — мокрень. Подскочило число разводов и автомобильных аварий.
Дремин, директор фабрики «Башмачок», читал эти новости, и тревоги мира усиливали его беспокойство. Фабрика выпускала сандалеты «Эвридика», которые оставляли гусеничный след, развивали плоскостопие и боялись сырости. Сандалеты старели в магазинах, отпугивая покупателей желтыми свиными мордами. Их использовали стайеры для развития выносливости, да на ярмарках подвыпивший человек случайно брал одну пару и дома бывал бит женой за глупость.
Качества не было давно, с этим Дремин смирился. Теперь не стало количества. План трещал, и спасти его было невозможно.
Однажды ночью Дремин проснулся от страшной догадки: все беды фабрики от солнечной активности.
На другой день началась проверка гипотезы. Выяснилось: бессменный маяк Толомеев, эталон и пример, снизил производительность на 3 %. Прогульщик Дикусов не посещал рабочего места 28 дней — вдвое больше, чем в прошлом году. Наладчик Гонзик, боль и стыд коллектива, семь раз падал на поточную линию в нетрезвом состоянии и был обклеен каблуками. Резко увеличилась продолжительность перекуров и собраний в рабочее время.
В ответ на просьбу Дремина Хачапурская обсерватория прислала подробный отчет о поведении солнца, и он начал сопоставлять. Гипотеза подтверждалась.
К начальству Дремин шел волнуясь, но без страха.
— В чем дело? — спросили его.
Он развесил плакаты. Кривые ядовитого цвета имели убедительный пик.
— Так плохо мы еще никогда не работали! — торжественно сообщил Дремин. — Что полностью соответствует солнечным вспышкам.
Наверху тоже было не все слава богу. Там ждали больших неприятностей, и мысль Дремина нашла поддержку. Начальство связалось с главком.
— Год Дракона! — радостно кричало начальство в трубку. — Никто ни в чем не виноват…
В главке как раз искали объективную причину. Глубокая связь, вскрытая Дреминым, была встречена с интересом. Но спешить не стали и пригласили ученых. Лаборатория, вооруженная приборами и тестами, занялась проблемой. Результаты превзошли ожидание.
Подопытный шимпанзе Эдуард в период солнечных вспышек отказался сбивать бананы палкой и проявлял полную дебильность. В обычное же время Эдуард свободно перемножал трехзначные числа и понимал английскую речь.
На всякий случай за океан были посланы эксперты. Вернувшись, эксперты доложили, что промышленник Генри Патисипл-старший в год Дракона резко сократил производство.
В главке облегченно вздохнули.
Дремина двинули на повышение. Его открытие получило признание. В банях появились таблички: «В связи с повышенной солнечной активностью возможны перебои с водой». Официантки просили клиентов не выпендриваться и брать, что дают. По этой же причине остался без тепла новый микрорайон, валенки отправили в Самарканд, а тюбетейки — в Дудинку. Жалующихся слушали с сочувствием и подводили к окну, ругая ярило.
Наступал год Зайца.
На солнце по-прежнему было неладно.
ДЕЛО ПЕТРУШКОВА
Клыбов, директор завода «Станина», снял с пиджака белую нитку и стал аккуратно наматывать ее на палец. Выпала буква «д». Он вспомнил о Дранкиной и вызвал ее к себе. Дранкина, председатель товарищеского суда, пришла быстро.
— Скажи, Надежда, — спросил он, — что там отколол Петрушков?
Дранкина достала из папки листок и прочла вслух: «Доводим до вашего сведения, что работник вашего завода Петрушков Т. С., купаясь в нетрезвом состоянии в городском фонтане „Самсон, рвущий пасть льву“, пытался оттащить Самсона от животного, чем нанес ущерб фонтану, а струей воды сбил с ног группу дружинников».
Наступило молчание. Клыбов увидел свое отражение в полированной поверхности стола и прикрыл его ладонями, словно хотел избавиться от двойника.
— Допрыгался Петрушков, — он вздохнул. — Что будем делать, Надежда?
— Судить! — четко сказала Дранкина. — В пятницу. В нашем клубе.
Клыбов одобрительно кивнул.
— Идея такая. Под барабанную дробь в зал входят пионеры подшефной школы и клеймят Петрушкова стихами…
Дранкина, прочистив горло, продекламировала:
Раз-два, левой! Идут пионеры.
Лодырям и пьяницам нет больше веры!
Раз-два, левой! Марширует школа.
Не повторяй ошибок дяди Петрушкова!
— Сама сочиняла? — с уважением спросил Клыбов.
— Сама, — подтвердила Дранкина, порозовев от удовольствия.
— А что задумала после пионеров?
— Найдена первая учительница Петрушкова. Мы записали на магнитофон ее обращение к дебоширу. «Что же ты, Тимоша, наделал? — спрашивает седая учительница. — Разве для того я тебя учила, чтобы ты совершал антиобщественные поступки?» И так далее. Текст мой. В этом месте Петрушков заплачет…
— А вдруг не заплачет?
— Заплачет! — уверенно сказала Надежда. — Никуда не денется. За учительницей выпускаем мать Петрушкова. «Что же ты, сынок, наделал? — спросит старушка. — Разве для того я тебя рожала, чтобы ты совершал антиобщественные поступки?» И так далее. Текст мой. Тут уж он просто не сможет не заплакать…
— Должен, — согласился Клыбов, — не исключен, пожалуй, и обморок.
— Мы, Алексей Петрович, это учли. После речи матери дадим Петрушкову прийти в себя: следует десятиминутный фильм: «Убийца живет в бутылке», а уж потом только предоставим слово подсудимому. «Товарищи, — скажет Петрушков, — мне трудно говорить. Душат слезы и стыд. Если можете, простите… — в этом месте он трет глаза рукавом. — Я постараюсь вернуть свое доброе имя…» В ответ в зале раздаются возгласы: «Позор!», «Не верим!», «Нет тебе прощения, Петрушков!» И так далее. Затем встанет Сидоров из восьмого цеха и предложит перевести Петрушкова на три месяца в разнорабочие, а ремонт фонтана произвести за его счет. Раздаются аплодисменты…
Дранкина умолкла, часто дыша, как драматург после чтения новой пьесы.
— В целом, задумано интересно, — произнес Клыбов. — Но отдельные моменты сыроваты…
Он помолчал, соображая.
— Пионеров я бы оставил, но стихи давай другие. Что- нибудь вроде «И спросила кроха». Как ты считаешь?
— Верно, Алексей Петрович, — быстро кивнула Дранкина.
— Учительницу я бы убрал. Пусть кто-то выступит и скажет, что Петрушков полез в фонтан, чтобы спасти льва, которому Самсон рвал пасть. Другими словами, Петрушков любит животных, у него доброе сердце, и это надо учесть…
Надежда занесла замечание в блокнот.
— Старушку-мать лучше не трогать: может сердце не вынести… Фильм оставь.
Директор вздохнул.
— Уж очень меня разочаровала концовка. Переборщила ты, Надежда. Чувствуешь?
— Чувствую, — растерянно отозвалась Дранкина.
— Я считаю, возгласы в зале надо изменить. Когда Петрушков будет просить прощения, нужны такие крики: «Поверить!», «Простить!» и так далее. Улавливаешь?
— Улавливаю, Алексей Петрович.
— Ну, а потом встанет… как его… из восьмого цеха…
— Сидоров!
Вот-вот, встанет Сидоров и предложит насчет удержания на ремонт фонтана. А перевод в разнорабочие — это лишнее. Верно?
— По-моему, тоже — лишнее…
Клыбов улыбнулся:
— А в остальном замечаний нет. Действуй, Надежда! Петрушкова надо проучить!
В пятницу в заводском клубе состоялся суд над Петрушковым. Он прошел очень организованно. Правда, Сидоров из восьмого цеха немного напутал, предложив перевести главного технолога в разнорабочие, но его тут же поправили.
Через месяц, возвращаясь из командировки в нетрезвом состоянии, Петрушков пытался выйти из самолета на высоте десять тысяч метров, в районе озера Балхаш, но был остановлен и сдан в милицию после посадки.
На завод пришла бумага.
Дранкина засела писать новый сценарий.
ПОЛЕТ
Чижов улетал в Москву в июне.
Вагон с пассажирами полз по бетонному полю. Вдали отдыхали железные птицы, внушая уважение и беспокойство. Чижов трогал карман, где лежал билет, и морщился от рева прибывшего ИЛа. Навстречу, в таком же вагоне, ехали вялые люди, не желая смотреть на небо.
Чижов был у трапа в числе первых. Молодой ТУ-154 сосал топливо из цистерны. Солнце отражалось в серебре его кожи. Пассажиры, волнуясь, подталкивали друг друга и прыгали через две ступеньки. Внутри самолета стоял запах больших скоростей и замкнутого пространства. Сочилась тихая музыка. Певец Адамо пел про любовь, но его не слушали. Все спешили сесть в кресла.
Место Чижова было у иллюминатора.
В соседние кресла опустились супруги с мальчиком дошкольного возраста. Зажглось световое табло с призывом пристегнуться. Чижов шарил руками, но найти ремни не мог. Самолет вздрогнул, медленно двинулся за тягачом. Все давно пристегнулись, лишь Чижов в тоске заглядывал под сиденье. Было чувство, что без ремней случится плохое.
Появилась стюардесса. Заметив хлопоты Чижова, она помогла найти ремни.
Самолет долго ревел на старте, потом задрожал и начал разбег. Промелькнули ангары, здание аэровокзала, гребень локатора. Внезапно тряска прекратилась: ТУ-154 взлетел.
У Чижова было невозмутимое лицо, но пальцы его вцепились в подлокотники кресла. С Землей он расставался тяжело, предпочитал ездить поездом. Лишь срочный вызов в главк заставил его лететь.
Машина накренилась, выполняя вираж. Левое крыло ушло вниз. Почти лежа на боку, он видел озерцо, коров, похожих на щенят, и кусал губы от великой жажды жить. Слух его уловил перемену в шуме двигателей. Почудилось, гул затихает.
«Барахлят! — кольнуло Чижова. — Только бы не прозевать!»
У него был вздорный план на случай катастрофы: за секунду до удара об землю надо подпрыгнуть…
Полет продолжался. Лайнер, набрав высоту, покатил на запад. Погасло световое табло. В салонах оживились. Где-то заливисто хохотала девушка. Соседский мальчик ел свежий огурец и внимательно смотрел на Чижова.
— Вкусно? — полуофициально спросил Чижов.
Мальчик прекратил жевать, но ничего не ответил.
— Дядя спрашивает! — строго сказал отец. — Не молчи, Миша!
— Вкусно, — прошептал Миша и протянул огурец дяде.
— Молодец! — Чижов удовлетворенно кивнул и отвернулся к иллюминатору. Он видел вздрагивающее крыло. Оно не внушало ему доверия. Чижову вдруг показалось, что в одном месте разошелся шов и поток рвет тонкую оболочку. Чем дольше смотрел он на крыло, тем шире становилась щель.
«Ненадежная машина, — в панике думал он. — Не иначе, в конце месяца строили! Или в конце года сдавали…»
Завод, которым руководил Чижов, выпускал холодильники «Омега». Слава их была печальна, судьба — незавидна. Он вспомнил суматошные авралы в конце месяца, скорбные колонны холодильников, въезжающих на завод с клеймом рекламации, и ему стало душно. Он ослабил галстук, попытался читать газету, но смысл слов не доходил.
— А почему мы летим? — вдруг спросил мальчик Миша.
— Потому, что работают двигатели! — сказал отец.
— А мы можем упасть? — допытывался мальчик. Чижов напрягся в ожидании ответа.
— Нет! — твердо ответил отец. — Летчик этого не допустит.
Уверенность соседа немного успокоила Чижова. Он опять взглянул на крыло. Щель как будто уменьшилась.
Стюардесса попросила пассажиров приготовиться к приему пищи. Это было большое развлечение, и люди зашевелились в креслах, предвкушая удовольствие. Мысли Чижова кружили вокруг еды. Он плотно позавтракал четыре часа назад, но сейчас был голоден. Голод пришел ему на помощь, чтобы заглушить страх. Возник мираж: рыжая отбивная, присыпанная картофелем фри, и кружка с холодным жигулевским…
Перед ним поставили поднос с плоховыбритым куриным крылом. Чижов ел быстро, но с достоинством. Рядом сопел мальчик Миша, сжимая в кулачке птичью ногу. Время от времени он хвастливо подносил ее к лицу Чижова, и тот косился на куриную лапу с сожалением.
После обеда Чижов повеселел.
— Неплохой самолет, — сказал он, обращаясь к соседу.
— Машина что надо! — подтвердил Мишин папа. — Сделана на совесть. — Он нахмурился. — Не то что это дерьмо «Омега»!
Чижов вздрогнул, услышав родное слово.
— Про холодильники «Омега» слышали? — спросил сосед.
Чижов кивнул.
— Уже год с ним мучаемся! — распалялся Мишин папа. — Чтоб у них руки поотсыхали после такой работы! Халтурщики!
— Зачем же обобщать? — осторожно заметил Чижов. — Вам, вероятно, попался неудачный экземпляр. Изготовлен, скорее всего, в конце месяца…
— Да они все такие! — горячился сосед. — Что в начале месяца, что в конце! Я узнал, но поздно.
— Неверно! — оскорбился Чижов. — В конце месяца они гораздо хуже. Закон производства.
— Про другие холодильники я такого не слышал, — упорствовал Мишин папа.
— А я слышал! — твердо произнес Чижов. — И не только про холодильники. Покупатели давно это поняли. Думаете, почему в паспорте товара теперь нет числа изготовления?
Сосед соображал.
— Ну, а взять самолеты, — сказал он. — Тоже, по-вашему, зависят от того, когда сделаны?
— Безусловно! — Чижов улыбнулся снисходительно и, помолчав, добавил: — На машине, выпущенной в конце года, лично я не полетел бы…
Его доводы звучали убедительно. Мишин папа сник. Чижов испытывал удовлетворение, словно спас репутацию завода. В это время подошла стюардесса, предлагая лимонад.
— Девушка, — сказал сосед. — Вы не знаете, когда был построен этот самолет?
Стюардесса удивилась, но обещала спросить у пилотов. Минут через десять она сообщила, что ТУ-154 с бортовым номером 85077 был сдан 30 декабря 1975 года.
Мишин папа, ухмыляясь, смотрел на Чижова. Чижов пожал плечами и уткнулся в газету. В нем росла обида на Аэрофлот.
«Подсунули машину… — с горечью думал он. — Знал бы такое дело, разве полетел бы?»
Семейство, откинув спинки кресел, прикрыло глаза. Поерзав на животе отца, уснул мальчик Миша. Тонко посвистывала его мама.
Веки Чижова потяжелели, он задремал.
Снилась всякая дрянь. Приснился собственный паспорт, который листали чьи-то пальцы. В графе «дата рождения» жирно чернело: 29 сентября 1931 года. Чижову стало жутко, он вдруг начал проваливаться и открыл глаза.
Самолет трясло, словно на ухабах. Под ним были плотные снега облаков, а сверху — чистое небо. Чижов не понимал, почему трясет, и готовился к худшему. Соседи, семья без нервов, продолжали спать.
«Не выдержит машина, — ныло в голове Чижова. — В декабре им было не до качества…»
Он посмотрел на часы. Лететь оставалось меньше тридцати минут. Неожиданно самолет бросило вниз. Чижов тихо ахнул. Было чувство, что тело лишилось внутренностей. Он вцепился в подлокотники и замер. Вспыхнуло табло с просьбой пристегнуться. Корабль начал снижаться. Пассажиры зашевелились. Проснулось семейство.
— Столица видна? — зевая, спросил сосед.
— Какое там! — Чижов вздохнул. — Сплошная вата.
Лайнер, скользнув по кромке снегов, нырнул в густую пелену. В салоне стало сумрачно. Из динамиков доносилась легкая музыка, но она раздражала Чижова. Как мечтал он сейчас об уютном купе, где можно бездумно смотреть в окно и говорить о разной ерунде…
Прошло минут двадцать, а машина по-прежнему неслась в облачной каше. Пассажиры настороженно поглядывали в иллюминаторы. Мальчик Миша направил на Чижова игрушечный пистолет и молча целился. Самолет трясло. От этой тряски, от мысли, что машину сдали в конце декабря, и от того, что не было видно ни зги, Чижовым овладел страх первобытного человека. И когда ТУ-154 очередной раз бросило вниз, нервы его не выдержали: Чижов начал молиться. Страстно, неистово, повторяя про себя лишь два слова: «Господи, помоги!» В бога он не верил, но больше просить помощи было не у кого.
Между клочьями облаков мелькнул просвет. В просвете темнела земля. Раздался короткий резкий хлопок.
— Шасси выпустил! — с облегчением сказал сосед и поцеловал затылок сына.
Самолет наконец вырвался из низких облаков. Чижов увидел кубики домов, ленточку шоссе, лес и едва не прослезился от нахлынувших чувств.
Через несколько минут корабль приземлился в порту Домодедово. Чижов, оглохший на правое ухо, не отрывался от иллюминатора. Депрессия уступала место счастью. Он любил сейчас все человечество. И эту славную семью. И милую стюардессу, говорящую что-то по микрофону. И даже начальника главка, который будет ругать.
Дежурная встречала прибывших у трапа. Накрапывал теплый дождь. Чижов глотнул влажный воздух, пахнущий травой и бензином, проверил, на месте ли бумажник. Перед тем, как сесть в автобус, он оглянулся. Красавец ТУ-154 ждал новых пассажиров.
«Неужели в конце года сдавали? — Чижов покачал головой. — Никогда бы не подумал…»
Из командировки он возвращался поездом.
ПАРАДОКС СИМЫ
Крокодил Сима пошел ночью. Утром отпаивали сторожа, увидевшего феномен первым. Сима разгуливал на задних лапах, ковыряя щепкой зуб мудрости.
Зоопарк лихорадило. Скулила собака динго. Нервно смеялись павианы. Уборщицы ходили по двое, держа метлы, как ружья. Администрация искала решение в комнате без окон. Было ясно: Сима сделает аншлаг. Но! От хорошей ли жизни встал на задние лапы аллигатор? Привкус нездоровой сенсации тревожил администрацию.
Позвонили ученым. Приехал консультант, проживший в семье кайманов три года. Он разразился латынью и увез крокодила в институт.
Институт был светлый, а коллектив дружный. Симе выдали белый халат, тапочки, он стал похож на сотрудника. Чтоб раскрыть загадку природы, создали новую лабораторию. Сима бродил по этажам, желая помочь Науке. Бледные соискатели спешили в конференц-зал, сгибаясь под тяжестью диссертаций. У теннисных столов толпились болельщики, одновременно поворачивая головы.
Сима ел пристипому и ждал, когда им займутся. Он не знал, что тема «Парадокс Симы» рассчитана на пять лет. Он приходил в лабораторию первым и уходил последним. Гудели приборы. На экранах зеленые точки выполняли произвольную программу. Люди с усталыми взглядами варили кофе, классифицировали женщин, шуршали газетами и зевали, не открывая ртов.
Весь август Сима страдал от безделья и заглядывал в глаза человеку. Человек отворачивался, бормоча про столбовые дороги, которых нет, и про лето, которое есть. Лишь однажды лобастенький аспирант из жалости угостил крокодила сигаретой и сделал кардиограмму.
В сентябре лаборатория собралась на совет.
— Лучший из нас, — сказал Шеф, — поедет в колхоз.
Начались самоотводы. Мэнээс Фурин представил справку об аллергии на злаки. Лаборантка Штучкина собиралась ждать ребенка. Инженер Месальян стоял ночами в очереди на Достоевского. Стажер Монолитная боялась потерять жениха.
Шеф мрачнел, готовясь к волевому решению.
Неизвестно, кто первый предложил Симу. Реакция была бурной.
— Он ходят! — страстно восклицал Месальян.
— Он холостой! — твердила Монолитная.
— Не выронит орудие труда, — добавлял Фурин.
В понедельник, бабьим летом, институт провожал отряд на ниву.
Солнце плело паутину лучей. Играл оркестр. Говорились речи. Посланцы, по-хоккейному мужественные, сидели в автобусе с табличкой «Дети». Среди них сидел Сима. Провожающие бросили в небо чепчики и понесли автобус на тракт.
В колхозе городских жалели и берегли от физической работы. Сима вернулся в институт через месяц, поправившись на пуд.
В лаборатории его встретили счастливой материнской слезой и легким байрамом. Преобладали тосты за Симу и его вклад в дело прогресса. Крокодил неделю страдал головой.
Затем потянулись дни-близнецы. Аллигатора не беспокоили, не вживляли электроды, не делали рентген. Он чувствовал, всем наплевать на его феномен. В декабре, не выдержав, крокодил пошел к Шефу.
— Серафим, — мягко сказал Шеф, теребя пуговицу Симиного халата, — конец года — трудное время. Мы пишем отчеты. Потерпите, Серафим. Уже прибыл прибор из Японии…
В январе отдыхали после отчетов. В феврале выдавали замуж Монолитную. В марте умы были заняты хоккеем. В апреле стали мечтать об отпуске.
Сима уже не был похож на того жизнерадостного крокодила, что когда-то появился в институте. Он подолгу стоял у окна, глядя на улицу, равнодушно играл в пинг-понг с Месальяном и дважды огрызнулся на инспектора по кадрам.
В июне Сима твердо решил вернуться в зоопарк. Он в последний раз обошел этажи и мягко опустился на четыре лапы.
Сбежался весь институт. Его пробовали ставить вертикально, но крокодил не желал стоять.
— Таким образом, — сказал Шеф на семинаре, — исследования показали, что феномен аллигатора носил случайный характер.
Сима был возвращен в зоопарк, где прожил до глубокой старости. Иногда, темными ночами, он поднимался на задние лапы и ходил.
ВЕЧНЫЙ ДВИГАТЕЛЬ
На двери было высечено: «Патентное бюро. Отдел вечных двигателей».
И ниже: «Прием проектов по понедельникам».
Перед дверью топтался неухоженный мужчина с папкой в руках. Мудрый Эйнштейн устало смотрел со стены на папку.
Был понедельник.
Мужчина помолился Эйнштейну и вошел.
Душепедов, начальник отдела, водил пером по бумаге, мечтая об отпуске. На столе лежало яблоко «антоновка». На него смотрел и чего-то ждал портрет великого Ньютона.
— Грыжов я, Паша Павлович, — сказал мужчина.
— Перпетуум? — спросил начальник, жалея себя.
— Он, — тихо подтвердил гость.
— Образование?
— Незаконченное, — сказал Грыжов, — среднее.
Душепедов тоскливо заерзал.
По понедельникам в историю лезут жадно и грубо. В стороне от Науки лежит топкое бездорожье. Честолюбивые самородки несутся туда в поисках заветного двигателя. И увязают.
— Давайте вашу мысль!
Грыжов торопливо развязывал тесемки, волнуясь, как школьник.
— Я сам! — сказал Душепедов. Он открыл папку и сделал вид, что читает.
Было тихо, как в Троянском коне. За дверью вздыхал посетитель с проектом треугольных колес.
Душепедов очнулся.
— Приходите через две недели!
Яблоко «антоновка» упало на пол. Ньютон на портрете удовлетворенно прошептал что-то. Паша Павлович уходил, волоча по паркету развязавшиеся шнурки.
Консультант Парамонов, один из лучших специалистов, рецензировал проект Грыжова. Парамонов не обнаружил ошибку сразу. Он не нашел ее и через день.
После трехсуточной погони за дикими мыслями Грыжова он сдался.
— Увольняйте, — сказал осунувшийся консультант, — но это перпетуум, которого не может быть.
— Жаль, — заметил Душепедов. — Я вас уважал.
Драконить проект поручили эксперту Веприку. Искатель жемчуга в чужих раковинах, он разгромил за сорок лет пять тысяч вечных двигателей.
На 5001-м он споткнулся.
— Слабею, — сказал Веприк. — Возраст…
На идею Грыжова навалился сам начальник отдела. Идея устояла и на этот раз. Душепедов занервничал…
Через две недели пришел Грыжов.
— Явных ошибок мы не нашли, — сказал Душепедов. — Но этого мало. Нужен образец. Ибо практика судит теорию!
Изобретатель молча вынул из кармана сверкающую призму размером со спичечный коробок и поставил ее на стол.
Призма вращалась.
Бледный Душепедов смотрел на то, с чем всю жизнь боролся. Жутковатый предмет крутился неторопливо и бесшумно.
— Остановите!
Грыжов перевернул призму, она замерла. Он спрятал ее в карман.
— В кармане вращается?
— Везде! — Паша Павлович приподнялся. — Пощупайте!
— Не надо! — быстро сказал Душепедов, злясь на самородка.
«Вот и всё. Дошли, додумались, докопались… Кому теперь нужен отдел вечных двигателей, если не с кем бороться. Разгонят отдел. — Он вздохнул. — Хорошее было место…»
Он стрельнул в изобретателя одиночным взглядом и сказал озабоченно:
— Ваш мобиле покрутится месяц у нас. Для проверки…
Грыжов ушел, думая о Нобелевской премии.
Весь месяц сотрудники топтались у смотрового окна в камеру, где мрачно поблескивал странный предмет. Проклятая призма не останавливалась ни на секунду.
Отдел лихорадило. Парамонов начал пить. Веприк ушел на пенсию, получив грамоту и часы с надписью. Сотрудники тайком друг от друга подыскивали работу. Лишь Душепедов готовился ко встрече с отцом вечного двигателя.
Грыжов появился в назначенный день. Он пришел прямо из парикмахерской и убивал все живое запахом одеколона.
— Паша Павлович, — сказал Душепедов, волнуясь. — Вы — явление! Вы пошли тропой белых пятен. Но вы опередили время! Человечество не готово. Ваш двигатель противоречит законам природы. Вы пилите сук, точнее — древо жизни. Не надо!
Грыжов сидел притихший, словно подросток, пойманный сторожем в саду.
— Вы талантливый! Переделайте вечный двигатель на невечный. Невечный двигатель всегда можно внедрить. Например, в механическую бритву. Мы поможем вам пробить это дело!
Душепедов говорил долго и убедительно. Грыжов признал его правоту…
Механическую бритву он принес через полгода. Она лежала на столе тихо и празднично, как пасхальное яйцо. Она не тревожила и не пугала. Душепедов погладил ее с удовольствием.
— Невечная? — спросил он на всякий случай.
— Больше двух лет не выдержит.
Новые бритвы назвали «Щетинка». Было выпущено их около миллиона. Брили они квадратно-гнездовым способом; на мужчин после бритья страшно было смотреть.
С производства «Щетинку» сняли, но талантливый Грыжов не огорчился. Он продолжал успешно внедрять невечные двигатели, существование которых не противоречит законам природы.
Душепедов спокоен.
КАК СТАТЬ НАСТОЯЩИМ МУЖЧИНОЙ
Если вы вздрагиваете от телефонных звонков и уменьшаетесь в размерах при виде начальника; если в поезде вам выдают мокрые простыни за рубль, а вы говорите «Спасибо!»; если мать вашей жены считает вас семейным несчастьем, а по ночам вам снится Пизанская башня, падающая на вас, — значит, вы «размазня».
Но не расстраивайтесь! Есть верный способ стать настоящим мужчиной — приобрести автомобиль
[1].
Блестящая штучка на колесах избавит вас от стеснительности, рефлексии, непрактичности и прочих свойств, мешающих жить. Разумеется, не сразу и не вдруг. Впрочем, все по порядку!
Поразив работника ГАИ толкованием дорожных знаков, вы с третьего захода получаете водительское удостоверение и вливаетесь в ряды автолюбителей. Летним днем вы трусливо выползаете из гаража в своем сверкающем «Жигуленке» и двигаетесь по улице, словно она заминирована. Ваша супруга, сидящая справа, и мать вашей жены, сидящая сзади, одновременно отдают вам противоположные по смыслу приказы. Пешеходы упорно лезут под колеса, проверяя ваши нервы и тормоза. У светофора, конечно же, заглохнет двигатель, и колонна машин поднимет яростный вой. Втягивая голову в плечи, вы будете дергать все, что можно, а машины ринутся объезжать вас, и каждый шофер, высунувшись из кабины, выдаст вам устную характеристику, в которой слово «козел» окажется единственным печатным.
Позже, когда вам все-таки удастся покинуть проклятый перекресток, супруга и мать вашей жены тоже захотят высказаться о ваших способностях. И тогда, впервые в жизни, вы взорветесь. Родные и близкие, потрясенные бунтом, будут смотреть на вас и не узнавать. Метаморфоза началась…
Через год вы окрепнете физически и нравственно. Лошадиные силы машины, слившись с вашей, придадут вам уверенность. Вы перестанете шарахаться от ревущих самосвалов, научитесь предчувствовать автоинспектора за километр и полюбите быструю езду. Сидя за рулем, вы все чаще будете сравнивать себя с любимцем публики Бельмондо, и сравнение окажется не в пользу последнего. Приятно видеть, как вы идете на обгон под бодрую фонограмму: «Улыбнитесь, каскадеры!»
Но радоваться рано, товарищ! Вы уже не «гадкий утенок», но еще не «лебедь». Нужны испытания, чтобы сбить с вас щенячий восторг дилетанта. Нужны трудности, чтобы душа ваша закалилась. Автомобиль обеспечит вам и то, и другое.
Однажды вам надоест мотаться в гараж. Захочется держать «Жигуленок» у подъезда. Вы поставите новейшее противоугонное средство, реагирующее даже на комара. По ночам вы будете подскакивать к окну каждые полчаса. Досыпать придется на работе. Сигнализация жутко взвоет темной ночью, разбудив два микрорайона. Вы скатитесь вниз, готовый убивать, но тревога окажется ложной. А утром вы увидите свой лимузин на кирпичных столбиках, заменяющих колеса…
Ваш гневный рассказ в отделении милиции не произведет впечатления. Там покажут вам кубический метр аналогичных заявлений, и вам станет легче от мысли, что пострадавших много. Дальнейшее накопление опыта будет связано с покупкой колес. Беготня по автомагазинам укрепит ваши икры, но проблему не решит. Лишь «барахолка», чуткая на спрос, откликнется на вашу беду. Гражданин без особых примет возникнет перед вами, как мираж, и тихо спросит: «Что ищешь, брат?» В укромном месте, опасаясь свидетелей, он вручит вам искомые колеса за тройную цену. И исчезнет навсегда. И вы никогда не узнаете, что приобрели колеса, снятые с вашего «Жигуленка»…
Рано или поздно в недрах машины возникнет подозрительный стук. Вникать в неисправность вам не требуется. Достаточно добраться до станции техобслуживания, где белозубые парни в комбинезонах ждут с нетерпением вашего прибытия. Пока вы пьете кофе, сидя в холле у телевизора, они заменят, смажут, подтянут, отрегулируют. Вы протянете им «на чай», но они отведут вашу руку с отвращением, И вы уедете, растроганный сервисом… Таковы иллюзии. Действительность сметет их в два счета.
У станции техобслуживания вы обнаружите крупное скопление частного транспорта. Автовладельцы, разбившись на кучки, обсуждают последнюю новость: предприимчивые цыгане наладили выпуск дефицитных запчастей. Угрюмые транзитники из района варят супы на походных плитках. Народ бреется, дремлет и тихо сходит с ума в ожидании очереди. Время от времени с тяжким стоном отворяются ворота, принимая счастливого «жигулиста», и вновь — затишье. Бодрым голосом вы спрашиваете «крайнего», а в ответ вам задают встречный вопрос: «По записи? Или по блату?»
— Я так, — бормочете вы. — Сам по себе…
Ваш ответ передают от хвоста к голове очереди как свежий анекдот. На вас смотрят, словно на мальчика, ляпнувшего, что булки растут на деревьях. Сожмите зубы, товарищ, и терпите. Веселье стихнет, вам объяснят, что запись на прием за месяц «до того». А если приспичило раньше, приспосабливайся! И вы начнете приспосабливаться.
Через мужа подруги жены вы свяжитесь с доцентом, который соединит вас с зубным врачом. Тот выведет на театрального кассира. Вас будут передавать по цепочке, как эстафетную палочку, пока не вручат нужному человеку, имеющему «вход» на техстанцию. С песней «Нормальные герои всегда идут в обход» вы въедете в желанные ворота. Потом потянутся тревожные дни. У вас будет чувство, будто вы сдали в чужие руки любимого ребенка. К тому же, знакомые поведают вам занятную историю, как с ремонтируемой машины легко сняли хорошие детали и поставили хлам… Вы будете заглядывать в окна автоцентра, проверяя, не раскурочивают ли ваш транспорт? Машину вам вернут в сохранности, но подозрительный стук усилится, переходя в громыханье. «Нет распредвалов, — объяснят спецы, — и до конца года не поступят».
Раньше у вас опустились бы руки, но теперь вы из тех, кто вкручивается без резьбы в любую щель. Вся энергия брошена на поиски распредвала. Звонки, встречу, братанье, услуги — вы трясете город, как яблоню. Ваша записная книжка разбухнет от фамилий, и против каждой — название запчасти: Иванов — втулка, Петров — реле и так далее. Нет времени читать и мечтать. На смену гамлетовскому «Быть или не быть?» пришел круглосуточный вопрос: «Где достать?»
Вас спасет таинственный мастер, о котором говорят не громко, но с благоговением. В его домашней мастерской есть абсолютно ВСЕ. Есть даже то, чего нет в городе Тольятти. Если мастер берется, он делает в срок и с гарантией. Ибо дорожит репутацией. Тот, кто становится его клиентом, удлиняет свою жизнь, Но пробиться к нему в клиенты сложней, чем к академику Амосову. Мастер предпочитает деятелей культуры и торговли. Писатели дарят ему собрания своих сочинений, на кинофестивалях он сидит сразу за членами жюри. Вам предстоит выдержать конкуренцию, чтобы заинтересовать мастера. Можно готовить его детей к вступительным экзаменам в вуз. Или устроить его жену на полставки с правом ничего не делать. Варианты есть. И когда наконец мастер остановит на вас благосклонный взгляд, вы вступите в гильдию благополучных автовладельцев.
Для завершения метаморфозы не хватает пустяка — побочных доходов. Дело в том, что расходы на содержание машины с каждым годом растут. Подсчитано и доказано, что передвигаться на такси дешевле, чем на личном «мобиле». Это обидно. Поиски денежной компенсации выведут вас на большую дорогу. В районе базаров, вокзалов и гостиниц вы будете караулить пассажиров, сшибая рубли на «амортизацию». Вскоре вы с удивлением обнаружите, что побочный ручеек превышает вашу зарплату. Аппетиты начнут расти. Появится мысль о покупке новой машины…
Никто не поверит, что еще три года назад вы были нежным и ранимым и садились в автобус последним. Теперь вы в силах обидеть кого угодно. Родные уважают вас и называют кормильцем. Начальник здоровается с вами за руку и часто советуется. Женщины при вашем появлении принимают выигрышные позы, А все потому, что вы — настоящий мужчина!
Вот что значит купить автомобиль в условиях дефицита запчастей и недоразвитого сервиса.
РАССКАЗ ПАССАЖИРА
Что ни говорите, а самолету до поезда еще далеко. В смысле скоростей, конечно, не спорю: авиация обскакала. Но для души самолет приспособлен плохо. Пристегнулся к креслу и сидишь, ждешь, чем все это кончится. Словно ты мышь какая-нибудь, а не царь природы. Бывает, правда, повезет с соседкой, чирикаешь с ней в режиме причаливания. А толку-то? Не успеешь наладить контакт, а лайнер хоп — и приземлился. И опять вы друг другу чужие. А на железной дороге такой спешки нет. Там люди сходятся надолго и капитально.
В прошлом году, к примеру, возвращался я поездом с юга. Стартовали под вечер. Соседи в купе попались ничего, славная такая семейка: муж, жена и два пацанчика. Младший еще не ходит, а старший ходит, но еще не говорит. Ну, пока устроились, поужинали, то да се, пора и спать.
Утром просыпаюсь — тишина. В купе пусто. Глянул в окно: степь, солнце, бабочки порхают. А на траве, прямо у рельсов, люди лежат как попало. Меня даже пот прошиб. Ну, думаю, пока храпел, разыгралась трагедия. Натянул трико и бегом к проводнице. Та сидит, хоть бы что, и сахар пересчитывает.
— Где мы, мамаша? — спрашиваю.
— А бог его знает, — отвечает, — вторые сутки стоим. Иди, парень, на свежий воздух. Чего в вагоне томиться?
Пошел я на свежий воздух. Места вокруг, как в кино. Пассажиры разбрелись до самого горизонта. Кто цветы собирает, кто дремлет на травке. А один бородатый, видно, из художников, пейзаж срисовывает. Он кистью водит, а вокруг народ толпится, следит, чтоб бородатый ничего не упустил. Словом, райский уголок…
К утру дали нам зеленый свет. Ехали часов десять, а после опять застряли на каком-то полустанке. Тут все сообразили, что путешествие предстоит долгое, и приступили к заготовке продуктов. Женщины пошли собирать ягоды, съедобные коренья, а мужской пол побежал искать деревни, чтобы запастись хлебом и спичками. Мы с соседом километров сорок отмахали, вернулись только на другой день, но куревом себя обеспечили. А один ловкач из шестого вагона пригнал откуда-то барана и запер его в своем купе.
Загорали мы на том полустанке почти неделю. Но никто не возмущался. А чего нервы зря портить? Быстрей от этого не повезут. Постепенно пассажиры перезнакомились, подружились, получился коллектив. Нашлись энергичные люди, переписали личный состав с указанием профессии, чтоб знать, в каком вагоне врач едет, акушерка или, скажем, милиционер. Дорога дальняя, всякое может случиться… Провели общее собрание, распределили обязанности. Мне достался спортивно-массовый сектор. Ну, я — то знаю, что людям нужно! Сразу же организовал первенство поезда по футболу. Четырнадцать вагонов — четырнадцать команд. Играли по круговой системе. Болельщики просто с ума сходили. Матч, бывало, в разгаре, подходит машинист и просит в вагоны, мол, дали зеленый свет. А публика — ноль внимания! И пока финальный свисток не прозвучит, поезд не дергается.
Через месяц организовали хор. Руководил один старичок, чуть ли не народный артист. Обычно пели вечерком. Зрители на траве сидят, хор на пригорке выстроится да как грянет ораторию, так по спине мураши бегут. Короче говоря, с культурой был полный порядок. А вот тело, извиняюсь за выражение, начало чесаться. Оно и понятно — столько времени жить без бани! Пытались мы однажды использовать осадки в виде дождя, но неудачно: только намылились, как дождь кончился.
На наше счастье, дня через три бросили мы якорь у небольшого пруда. Уж тут мы душу отвели. По четным числам женщины мылись, по нечетным — мужики скреблись. Привели себя в порядок, перестирали одежду. Настроение, конечно, улучшилось. И что самое интересное, никто из пассажиров не сбежал. Была парочка слабонервных, готовых дезертировать, но возможности они не имели, поскольку на крупные станции мы не попадали. Бригадир объяснил, мол, шуруем в обход, чтобы сократить путь и нагнать упущенное…
К концу сентября дошлепали до Урала. У соседей старший сынок говорить начал. А вскоре и младший пошел. Стало в купе совсем весело. Одно плохо: газет нет, радио не работает, что в мире творится — неизвестно. Как-то встретили в лесу охотника, от него и узнали, что космонавты уже вернулись на Землю. Эта новость всех обрадовала. Их ведь запускали в космос в один день с нашим поездом. Значит, думаем, скоро и мы доберемся.
В октябре сосед вдруг приревновал ко мне свою супругу. Вообще-то женщинам я нравлюсь, что правда, то правда. Но сосед кипятился зря: замужние с двумя детьми меня не интересуют. Я ему так и сказал. Он на время успокоился, а после опять запсиховал. Вызывает меня как-то в коридор и обращается сухо. Почему бы, шепчет, тебе не жениться? Ехать еще долго, да и по возрасту пора завести семью… Ну, я особенно не возражал. Только с кем, спрашиваю, сочетаться? А сосед, оказывается, уже присмотрел мне девицу в третьем вагоне. Лизой зовут. Поглядел — вроде, ничего. Бывает, конечно, и красивше, но с лица воду не пить. «Сватай, — говорю, согласен».
Лиза упорствовать не стала. Ей, видно, тоже надоело ехать в одиночку. Зарегистрировали нас в поселке Турунтай, около которого наш поезд стоял. Свадьбу играли прямо в вагоне. Бригадир тамадой был. От имени железной дороги вручил нам ключи от отдельного купе. Но мы с Лизой решили провести медовый месяц на квартире, в поселке.
Через четыре недели вернулись на станцию, а поезда нет. Неужто, думаю, отстали? Лиза, понятно, в слезы, я тоже расстроился. Но паниковали мы зря. Оказалось, наш поезд за горкой стоял, в тупике. Заняли мы свое законное купе и стали жить как все семьи. С утра я ходил проверять капканы, а Лиза возилась по хозяйству. По вечерам играли с соседями в «дурачка» или читали железнодорожный справочник.
К весне поехали быстрей. Бригадир предупредил, что время стоянок сокращается, так что отлучаться можно не больше, чем на полдня. Некоторые не поверили и действительно отстали.
В мае Лиза сообщила, что ждет ребенка. Я обрадовался, побежал хлопотать насчет расширения жилплощади. Обещали помочь.
В июле прибыли мы, наконец, на шестой путь третьей платформы родного города. И что интересно, прибыли точно по расписанию, в шестнадцать часов десять минут. Вышли пассажиры из вагонов, стоят с чемоданами, никто не уходит. У многих в глазах слезы, у меня тоже в горле запершило. Настолько привыкли жить на колесах, что не можем расстаться с поездом. Проводница всех напоследок расцеловала. Бригадир каждому руку пожал, просил не забывать. Прежде, чем разойтись, постановили мы собраться всем составом через год и повторить путешествие.
ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ
УВАЖАЕМАЯ РЕДАКЦИЯ!
Пишу вам из больницы, куда попал по собственной глупости. Черт дернул меня выйти на улицу в конце месяца. Плюс конец квартала, плюс конец года — словом, конец света. Магазины план гонят, у людей глаза горят от дефицита. Вокруг «Спорттоваров» очередь, как удав, в шесть колец свернулась — кроссовки дают. Мне бы мимо пройти, а я увяз. Простоял полдня, уже замаячил на горизонте прилавок, и тут слух прошел: «кончаются». Народ занервничал, задние стали давить на передних. И в этот горячий момент у дамы рядом выпал железный рубль. Я полез поднимать, что с моей стороны было ошибкой. В общей сумме на меня село и упало почти пять центнеров разного пола.