Дидье ДЕНЕНКС

ВЫСТРЕЛЫ ИЗ ПРОШЛОГО

Глава первая

САИД МИЛАШ



Дождь начался в четыре часа. Саид Милаш подошел к бачку с бензином, смочил в нем тряпку и вытер испачканные краской руки.

Сменщик, рыжий парень по имени Раймон, встал на его место у печатной машины. Плакаты мерно ложились на подставку под резкий звук открывающихся клапанов. Время от времени Раймон подхватывал лист и перегибал его, чтобы проверить точность совмещения наносимой краски.

Какое-то мгновение Саид наблюдал за ним, а затем, решившись, попросил один из контрольных плакатов. Быстро одевшись, он направился к выходу из типографии, показав дежурному разрешение на уход в связи с болезнью родственника. В третий раз за последние десять дней.

Он шел мимо жалких ресторанчиков и маленьких гостиниц. Раньше они принадлежали французам, но со временем бывшие хозяева продали свои заведения алжирцам, которые сохранили их прежние названия.

Единственным исключением было кафе «Джурджура». Саид толкнул застекленную дверь кафе и очутился в большом зале. Привычный запах опилок и сырости исходил от свежевымытого пола. Человек десять, сидя у печки, наблюдали за двумя игроками в домино, и никто не обратил на него внимания.

Саид подошел к бару:

— Лунес пришел?

Хозяин отрицательно покачал головой и налил ему кофе.

Звук дверного колокольчика был едва слышен из-за стука фишек домино.

— Привет, Саид. Извини, опоздал: патрон не отпускал…

Саид обернулся и положил руку на плечо Лунеса:

— Главное, ты здесь. Пойдем в подсобку, нам осталось меньше часа.

Они вошли в маленькое помещение, заставленное ящиками и бутылками. На столе громоздились кипы бумаг, рядом с черным телефоном лежали счета.

Саид снял со стены рекламу, предлагавшую вина «Пикарди», вынул ее из рамки и осторожно вытащил листок, спрятанный между паспарту и плакатом. Лунес устроился за столом.

— Знаешь, «Реймс» не выдержит. Уверен, что он выдохнется до конца чемпионата.

— У нас есть более серьезные дела, чем разговор о футболе. Позвони руководителям всех пятнадцати групп. Скажи им одно слово «Рекс», они поймут. А я за это время переговорю с уполномоченными районов.



Они поставили машину в квартале Ла Вилет на бульваре Мак-Дональда, сразу за остановкой кольцевого автобуса, и направились ко входу в метро. Находившаяся неподалеку казарма жандармерии казалась пустой, хотя стоянка перед ней была заставлена синими автобусами, в которых возят республиканские роты безопасности, в просторечии называемые по первым буквам — ЦРС.

Поезд тронулся. Контролер метрополитена заставил их немного подождать, прежде чем прокомпостировал билеты. Лунес подошел к плану и ткнул пальцем в станцию Бонн-Нувель.

— Пересадку можно сделать на Восточном вокзале, а потом на Страсбур-Сен-Дени.

— Лучше на Шоссе д\'Антен. Ехать дольше, но зато у нас будет всего одна пересадка.

На каждой остановке в вагоны входили алжирцы. На станции Сталинград поезд был уже переполнен ими, и редкие пассажиры-европейцы стали оглядываться с тревогой. Саид усмехнулся, ибо вспомнил о плакате, который выпросил у Раймона перед уходом из типографии. Вытащив его из кармана, осторожно развернул и показал Лунесу.

— Посмотри-ка, что я печатаю два дня кряду.

Над фотографией актеров Жани Эспозито и Бетти Шнейдер плакат извещал о фильме режиссера Ревитта, название которого большими синими буквами кричало во всю ширину листа: «Париж принадлежит нам».

— А ты не думаешь, Лунес, о том, что Париж сегодня будет наш?

— На один вечер… Если бы все зависело только от меня, я бы с радостью оставил французам и Париж, и все остальное в этой стране за деревушку в Алжире, где-нибудь в районе Ходна.

— Ты даже знаешь, куда хочешь ехать?

— Конечно.

Саид помрачнел:

— Не обижайся. Уж если мы собираемся сегодня вечером, то только для того, чтобы иметь право дожить свои дни на родине.



РОЖЕ ТИРО



Под холодным осенним дождем, лившим с утра, старое здание лицея имени Ламартина казалось тоскливее обычного. В классе царила гнетущая атмосфера. И не только потому, что преподаватель Роже Тиро рассказывал о средневековье. После плотного завтрака в столовой ученики, борясь с дремотой, едва слушали учителя, и Тиро с беспокойством подумал о том, не связана ли причина этого оцепенения с выбранной им темой.

С тех пор как Роже Тиро узнал, что жена ждет ребенка, он увлекся положением детей в разные эпохи и постоянно включал краткие сведения из этой области в свои лекции.

Разве кто-нибудь интересовался условиями жизни новорожденных в тринадцатом веке? Никто! Однако ему казалось, что исследования такого рода не менее интересны, нежели работы о хождении бронзовых монет в Аквитании или о производстве алебард в районе Нижнего Пуату.

Он откашлялся и продолжал:

— …В тринадцатом веке после периода естественного кормления новорожденных (он не посмел сказать «грудью») кормилицы нередко сами разжевывали пищу и давали ее младенцам, как только у тех прорезались зубы.

Двадцать два ученика внезапно проснулись и шумно продемонстрировали свое отвращение к столь низким нравам. Преподаватель позволил им несколько расслабиться, затем постучал по доске кончиком линейки.

— Урок окончен, следующее занятие в пятницу в пятнадцать часов.

Класс моментально опустел. Остался только юноша, с которым Роже Тиро дважды в неделю занимался латынью. Мальчик жил на Каирской площади, и они вместе привыкли возвращаться по Фобур Пуассоньер, беседуя о событиях минувшего дня. На этот раз, желая освободиться от попутчика, Роже Тиро сослался на необходимость зайти в кулинарию. Он свернул на улицу Бержер, быстро обошел квартал, где размещалась газета «Юманите», очутился на Бульварах и остановился перед кинотеатром «Миди-Минюи». Затем украдкой вошел в холл, купил билет и протянул его билетерше вместе с монетой в двадцать сантимов.

Каждую неделю, во вторник или в среду, два чудных часа в кино вознаграждали его за трудное решение: как пойти в столь легкомысленное заведение! Тиро легко представлял себе насмешки коллег, узнай они, что «тот молодой преподаватель латыни и истории, у которого жена ждет ребенка», посещает кинотеатры, где демонстрируются несерьезные фильмы.

Но как объяснить этим мещанам свое увлечение фантастикой? Никто из них, конечно же, не читал современных авторов. Едва ли они были знакомы и с Эдгаром По. Что ж тогда говорить о фильме «Воскреситель трупов» с участием Бориса Карлоф и Донны Ли?[1]

После окончания сеанса он вышел из зала. Куда идти? В бар «Таба дю матен» или в столовую самообслуживания в подвале «Юманите»? В столовой можно было взять кофе и не спеша выпить его, пытаясь угадать в посетителях известных деятелей, пишущих в газетах компартии: таких, как Торез или Арагон. Сюда, в столовую, они приходили перекусить в перерыве между собраниями или подождать, когда будет набрана в типографии их статья.

Но в этот вечер Тиро уже задержался в кино, поэтому он довольствовался баром. Он поел за стойкой и просмотрел газету «Монд», которая писала о договоре между Францией и ФРГ, о слухах вокруг двадцать второго съезда там, в Москве.

Прежде чем пересечь бульвар Бонн-Нувель, Тиро остановился под сверкающей рекламой кинотеатра «Рекс», извещавшей о выходе ленты «Феерия вод», купил букетик мимозы и два пирожных. Он подумал о том дне, когда их будет трое и придется покупать на одно пирожное больше… Погруженный в свои мысли, Тиро едва не попал под оранжевый мопед, на котором ехали парень с девушкой. Ему оставалось подняться по пятнадцати ступенькам улицы Нотр-Дам де Бонн-Нувель, чтобы попасть домой.

Часы Роже Тиро показывали 19 часов 25 минут. Был вторник 17 октября 1961 года.



КАИРА ГЕЛАНИН



Ауни влетел в бидонвиль по улице Пре на своем мопеде, затем сбросил скорость и направился к бетонному бараку. Остановился у двери, на которой мелом крупными буквами было написано: «Бойня». Расположенное у входа окно служило прилавком. Возле него ждали два клиента.

Ауни ввел мопед в лавку и прошел сквозь нее во внутренний двор на встречу с сестрой.

Каира не походила на других женщин бидонвиля. В двадцать пять лет все ее подруги уже были замужем и народили целую армию ребятишек. Этот двор с ближайшим универсальным магазином в Нантере составлял весь их мир. Вокруг, до самого горизонта, шли пустыри, занимавшие территорию между заводами и Сеной. И это всего в десяти минутах езды от Елисейских полей! Каира знала женщин, которые за последние два или три года ни разу не выходили за пределы поселка. И в день смерти матери девушка поклялась, что никогда не будет жить так, как они.

Каира подошла к брату со стаканом оранжада:

— Выпей. Ну что, решился идти с нами?

— Я провожу тебя до места, потом двину в клуб. Там выступают «Дикие кошки»[2].

— Чтобы вовремя попасть в центр на автобусе или на метро, надо уже выходить. А мне нужно еще поговорить кое с кем из других кварталов Нантера.

— В котором часу все кончится?

— Не знаю, в десять или в одиннадцать. Но ты не беспокойся: Саид и Лунес проводят меня до дома.

Каира вышла на улицу, поздоровалась с покупателями и направилась к домам, принадлежавшим водопроводной компании. Дома эти вместе с другими постройками образовали поселок Пре, в котором жило пять тысяч человек.

Она зажгла спичку и поднялась на второй этаж одного из домов. Три женщины и мужчина ждали ее в бедно обставленной комнате. Они встали и, приветствуя девушку, каждый поднес руку к сердцу и ко лбу.

— У нас мало времени. Поэтому слушайте внимательно. Первая цель — мост Нейи. Вы встретитесь без пяти минут восемь с товарищами из Безона, Сартрувиля и Пюто на набережной Дион-Бутон, напротив парка Лебоди. Люди из Коломб, Курбевуа и Аньера соберутся с другой стороны моста, на набережной Поля Думера, напротив острова Гранд Жатт. Чтобы попасть в Нейи, вам нужно пересечь Пюто, избегая центральных улиц. Кемаль со своими людьми будут на месте. Они и скажут вам, что делать дальше.

Каира встала, но мужчина удержал ее за рукав:

— Теперь это уже не имеет значения, но ты можешь сказать, куда мы направляемся? На Елисейские поля?

— Кто знает! Может быть, речь идет о том, чтобы сменить название площади Звезды на площадь Полумесяца и Звезды.



Ауни терпеливо ждал сестру в конце улицы. Наконец Каира появилась и подбежала к нему, перепрыгивая через лужи. Они пересекли пустынные улицы Нантера. Шел дождь. Мопед въехал в Париж по мосту Пюто, через парк Багатель и Булонский лес добрался до авеню Фош и пересек на красный свет бульвар Бонн-Нувель, едва не сбив рассеянного пешехода, который переходил улицу с цветами и коробкой пирожных.

— Стой, — попросила Каира. — Приехали. Саид ждет меня у выхода из метро.

Брат приставил мопед к столбу у знака, запрещающего стоянку. Они поднялись по бульвару на несколько десятков метров и сбавили шаг, так как впереди шел тот самый человек, которого они едва не сбили. К счастью, он свернул направо, к лестнице. В тот же самый миг Каира узнала Саида, вынырнувшего из метро. У нее забилось сердце. Несмотря на холод, она почувствовала, как вспыхнуло ее лицо. Чтобы не броситься к нему навстречу, она заставила себя задержать дыхание.



Глава вторая

На витрине ювелирного магазина, который занимал угол бульвара и улицы Нотр-Дам де Бонн-Нувель, внушительного вида часы с медным маятником показывали 19 часов 25 минут.

И в этот момент раздался пронзительный свист; он перекрыл шум движения и гул собравшейся на тротуаре толпы. Тут же сотни мусульман, заполнивших магазины, сидевших в кафе, прогуливавшихся в прилегающих к бульварам улочках, мгновенно заполнили всю проезжую часть. В несколько минут толпа превратилась в организованную демонстрацию. Из-под одежды демонстранты доставали самодельные транспаранты и плакаты. Кто-то развернул лозунг: «Долой комендантский час». Во главе манифестантов оказалась группа алжирских женщин, одетых в национальные платья; они испускали традиционный крик «ю-ю» и размахивали над головами яркими шелковыми платками. Ожидавшие в вестибюлях метро алжирцы присоединились к товарищам на улице. Теперь их было больше тысячи, и они полностью блокировали перекресток Бонн-Нувель.

Услышав крики, Роже Тиро повернул назад и спустился с лестницы. В трех метрах от него шли арабы, скандировавшие: «Алжир алжирский!».

Значит, они все-таки посмели! Война в Алжире, которая для большинства французов выглядела лишь серией пустых или победных заявлений, теперь приняла реальную форму в центре Парижа. Из соседнего дома, прервав обед, с салфеткой в руке вышел консьерж. Он обратился к Тиро:

— Дальше идти некуда! Они воображают, что находятся в Алжире… Надеюсь, армия быстро разгонит этих партизан.

— Да это вовсе не страшно, среди них женщины и дети.

— Сразу видно, что вы не смотрите последние известия, месье. Их методы известны: грабеж и резня, а своим бабам и детям поручают подбрасывать бомбы. Если хотите знать мое мнение, им не должно быть пощады.

Преподаватель отошел, ему стало не по себе.

Саид и его друзья стояли около кинотеатра «Рекс». Очередь перед кассой, ожидавшая начала фильма «Пушки Наварина», распалась. Ауни запирал свой мопед на замок.

А в полукилометре отсюда капитан третьей роты ЦРС, обычно используемых против демонстрантов и забастовщиков, получил приказ разогнать алжирцев на улице Бонн-Нувель.

Вторая и четвертая роты должны были усилить бригаду жандармов, развернутую около моста Нейи, где сосредоточились значительные массы «французских мусульман». Другие отряды полицейских двинулись к площади Сталинград, Восточному вокзалу, бульвару Сен-Мишель. Динамик в связном полицейском автобусе не переставал напоминать инструкцию: «Разгромить демонстрантов. Если потребует ситуация, использовать оружие без промедления. В случае физического столкновения каждый обязан применить те средства, которые он сочтет необходимыми».

Капитан Эрно приказал своим людям побыстрее сесть в автобусы.

— Не забудьте надеть противогазы. Начнем с гранат со слезоточивым газом, но при таком ветре не исключено, что газ повернет на нас.

Грузовичок, перевозивший оружие, был пуст. По правилам только четверть состава роты могла иметь при себе оружие перед столкновением. Но сегодня их временно отменили. Жандармам раздали дополнительно четыре гранатомета и восемь ручных пулеметов.

Капитан третьей роты Эрно подал сигнал к выступлению. С зажженными фарами и включенными звуковыми сигналами колонна двинулась вверх по бульварам Монмартр и Пуассоньер навстречу движению автомобилей. Легковые машины, шедшие от площади Бастилии, сгрудились на углу улицы Сантье. Жандармы направили их в боковые улочки, а затем поставили автобусы так, чтобы полностью перекрыть бульвар. Другие полицейские заняли позиции за стоявшими вдоль тротуаров машинами. Из этого импровизированного убежища они стали забрасывать алжирцев гранатами со слезоточивым газом. Но порыв ветра прижал газ к фасадам домов. Демонстранты начали смеяться, хотя кое-кто и забеспокоился при виде безликой массы солдат в темных касках, одетых в блестящие черные кожаные пальто до колен, с надвинутыми на глаза мотоциклетными очками. В их облике было что-то от роботов. При слепящем свете фар было невозможно различить оружие. Солдаты держали в руках длинные деревянные дубинки, похожие на ручки тяжелых заступов.

Внезапно эта безликая масса пришла в движение. Вначале тихо, затем все быстрее и быстрее. Казалось, ничто не в силах остановить ее. Стук сапог о мостовую усиливал ощущение неизбежности. Церээсовцы, составляющие первую линию атаки, были защищены пуленепробиваемыми жилетами, скрытыми под кожаными пальто; они походили на гигантов.

Охваченные ужасом алжирцы застыли на мостовой. Когда наконец они пришли в себя, было уже поздно организовывать оборону. Эта мысль как молния пронзила толпу. Люди отхлынули к кинотеатру «Рекс», и тут началось избиение. На головы манифестантов обрушились приклады и дубинки. Один из полицейских бросил женщину на землю; он бил ее сапогами, затем, надавав пощечин, отошел. Другой ударил юношу дубинкой с такой силой, что она сломалась. Но полицейский продолжал избивать свою жертву острым концом дубинки.

Из автобуса, который стоял перед фонтаном Нептуна, послышались выстрелы. В нем сидели трое полицейских, они тщательно целились в бегущих и ни разу не промахнулись… Стоявшая в двадцати метрах от автобуса красная с желтым автомашина, за которой укрылось множество арабов, была изрешечена пулями. Люди с воплями метались в разные стороны. В панике они натыкались на тела людей, лежавших на террасах кафе, среди опрокинутых столов, разбитых стекол, в запятнанной кровью одежде.

Каира и Саид очутились в самом пекле. С другой стороны, на тротуаре, рядом со своим мопедом, лежал Ауни, не то мертвый, не то раненый. Стрельба стала реже, наступила тишина, прерываемая хрипом умирающих. Но это было только передышкой. ЦРС перестроили свои ряды и бросились в новую атаку.

Поредевшая толпа внезапно вытолкнула Каиру перед солдатом-роботом с дубинкой в руке. Ее сковал дикий страх. Она почувствовала, как замерло сердце. Ее покрыл холодный пот. Девушка не могла оторвать глаз от чудовища, которое хотело ее убить. Рука с дубинкой опустилась, но Саид стремительно прыгнул и прикрыл собой Каиру. Удар был так силен, что опрокинул обоих. Полицейский продолжал наносить удары, пока не устал. Каира боялась пошевелиться, чтобы не показать, что она жива. И подумала было, что Саид тоже нарочно затих, но вдруг почувствовала, что по ее пальцам течет густая липкая жидкость. Былой страх стал ничем по сравнению с огромной болью, которая охватила все ее существо. Она приподняла тело друга и закричала: «Убийцы! Убийцы!»

Двое полицейских подхватили Каиру и потащили в рейсовый автобус. Эти машины, реквизированные в управлении городского транспорта, служили для перевозки арестованных ко Дворцу спорта и Выставочному парку у Версальских ворот.

Один Лунес остался невредим. Он пытался руководить толпой, направляя ее по разным улочкам, примыкавшим к бульварам. Многие из прохожих помогали ЦРС, указывая им дворы и подъезды, где прятались арабские женщины и мужчины, обезумевшие от страха…



Было около восьми часов вечера, когда две огромные колонны, состоявшие из жителей бидонвилей Нантера, Аржантея, Безона, Курбевуа, начали движение по набережным у моста Нейи. Демонстрацию вели руководители

ФЛН[3], разделявшие присоединявшихся к ним людей по группам. Их было по меньшей мере тысяч шесть. Они оставили позади остров Пюто и вошли в Нейи. Ни у кого не было оружия — ни ножа, ни даже камней в карманах. Один из руководителей демонстрации и его помощники проверяли подозрительных лиц и выгнали человек шесть, собиравшихся устроить драку.

Манифестанты хотели добиться отмены комендантского часа, введенного неделю назад для «французских мусульман», и продемонстрировать силу Фронта в столице Франции.

Путь был свободен. Собравшиеся различали вдали Триумфальную арку, освещенную по случаю официального визита в Париж иранского шаха с супругой. Как всегда, впереди шли женщины. Некоторые везли малышей в колясках. Кто мог подумать, что тремя сотнями метров ниже, под покровом темноты, их ожидала засада жандармерии с сотней приданных ей военнослужащих-алжирцев, призванных в армию Франции! Когда до этого места оставалось пятьдесят метров, внезапно, безо всякого предупреждения, застрекотали пулеметы. Юноша, шедший в первых рядах, упал первым. Стрельба продолжалась три четверти часа…



В ужасе перед увиденным Роже Тиро как загипнотизированный не двигался с места. Его внимание было приковано к убитым. Особенно к одному, с треснувшим черепом. Из его рта вытекали струйки крови, похожие на ползущих змей.

А напротив, на другом тротуаре, к Театру Гимназии подходили первые приглашенные. Человек пятнадцать из персонала охраняли вход в здание. Директор проклинал судьбу, испортившую премьеру пьесы Лесли Стевенса «Прощай, благоразумие». До сих пор от популярной актрисы Софи Демаре удавалось скрыть происходящее: весть о беспорядках могла расстроить ее. Но алжирцы, ищущие убежища, требовали, под видом ее «друзей», впустить их в ложу «звезды». Они могли сорвать спектакль.

— Они сами хотели этого, — сказал прохожий, обращаясь к Тиро.

Учитель пристально посмотрел на него:

— Им необходима медицинская помощь, их надо срочно отправить в больницу, иначе они все умрут.

— Вы, наверное, думаете, что они там, в Алжире, жалеют наших? Ведь они первыми начали стрельбу.

— Нет, у них не было оружия. Я здесь с самого начала, они бежали совершенно обезумевшие, пытаясь спрятаться, когда полиция открыла огонь.

Человек отошел, осыпая его бранью.

Директор театра подозвал офицера:

— Скорее сюда, человек пятьдесят спрятались у нас в мастерских и за кулисами… А через десять минут должна начаться премьера.

Полицейский тут же расставил своих людей с оружием в руках. Из растворенных дверей выходили перепуганные алжирцы с заложенными на затылок руками. А тем временем в конце коридора, в буфете, официанты протирали бокалы для шампанского.

Роже Тиро едва не вмешался, но ему не хватило мужества. Он видел, как избили владельца автомобиля, который пытался укрыть в своей машине раненого демонстранта.

У круглого здания почты, на углу улицы Мазагран, собирали арестованных. Растерянных алжирцев поставили в цепочку и вталкивали в автобусы одного за другим, осыпая ударами дубинок. Тщетно пытались они уклониться. В ожидании приказа водитель одного из автобусов читал газету «Паризьен». Роже Тиро машинально сосчитал переполненные машины, прошедшие мимо него: двенадцать. Больше тысячи арестованных!

Среди полицейских находился фотограф, снимавший со вспышкой самые жестокие сцены.



С самого начала демонстрации за происходящим наблюдал еще один человек, стоявший на углу, у кафе «Ле Жимназ». Хотя на нем была форма ЦРС, он ни разу не двинулся с места. Казалось, все, что человек видел, не имело к нему никакого отношения. Он не спускал глаз с Роже Тиро.

Выждав момент, человек вышел из тени, пересек бульвар, размеренным шагом направился к Нотр-Дам де Бонн-Нувель. Не обращая внимания на холод и дождь, снял кожаное пальто и перебросил его через левую руку. Затем надвинул поглубже каску, проверил, на месте ли мотоциклетные очки. На углу улицы Торель он остановился, вытащил из кобуры браунинг образца тридцать пятого года. Изготовленное на бельгийской национальной фабрике «Эрсталь», это оружие не зря считалось гордостью предприятия.

Неизвестный вытащил обойму с тринадцатью патронами, проверил ее и резким ударом ладони снова всадил в браунинг. Затем двинулся вперед, переложив оружие в левую руку под пальто. Хотя все это делалось явно не в первый раз, он не мог сдержаться и, стиснув зубы, весь дрожал. Во что бы то ни стало надо было преодолеть желание убежать, не выполнив приказа, и идти вперед, не думать…

Теперь он различал черты лица Роже Тиро и вспомнил данную ему фотографию. Широкий лоб, очки в роговой оправе, оригинальная рубашка с пристегнутыми кончиками воротника.

Как и во время исполнения предыдущих заданий, все решилось мгновенно, слишком быстро, чтобы можно было понять, как очутился он с левой стороны от преподавателя. Каждое его действие в точности соответствовало тому, что должно было совершиться. Ничто не могло его остановить. Как будто он уже выполнил непоправимое. Его правая рука на какую-то долю секунды скрылась под пальто и вновь появилась, сжимая рукоятку браунинга.

Роже Тиро не обратил на человека никакого внимания. Неизвестный подошел к нему сзади и быстрым движением левой руки зажал голову. Кожаное пальто закрыло лицо Тиро и коробку с пирожными. Выронив цветы, он вцепился в нападавшего, пытаясь освободиться. Неизвестный медленно приставил дуло пистолета к правому виску Роже Тиро и нажал на спуск. Затем оттолкнул тело вперед и отступил. Тиро с простреленной головой рухнул на тротуар.

Стрелявший вложил оружие в кобуру, спокойно надел пальто, поднялся по лестнице улицы Нотр-Дам де Бонн-Нувель и скрылся.



Рано утром на бульварах валялись лишь тысячи пар обуви и самые разные предметы — немые свидетели жестокой схватки. Специальная команда, посланная префектурой, собирала раненых и убитых, сваливая их в кучу как попало. Никто из состава команды не задумывался над тем, что они делали. Это была просто работа.

— Эй, идите сюда, здесь, на углу, пятнадцатый мертвец. Не очень-то хорош: пуля угодила ему в голову.

Солдаты перевернули тело.

— Черт возьми, это не «козел»[4]. Он похож на француза.

Начальник команды растерялся при виде убитого европейца и решил застраховать себя от неприятностей, доложив о находке начальству.

На другой день, в среду 18 октября 1961 года, газеты сообщили о забастовке железнодорожников и служащих парижского городского транспорта, требовавших увеличения заработной платы. Одна-единственная «Пари-жур» посвятила событиям прошлой ночи все страницу: «В течение трех часов алжирцы были хозяевами Парижа».

К полудню префектура подвела итог трагическим событиям: трое убитых, в том числе один европеец, 64 раненых и 11538 арестованных.



Глава третья

По просьбе матери Бернар выключил телевизор. Мюриель Тиро так и не оправилась после смерти мужа. Лишь ребенок, которого она ждала, не позволил ей умереть. Но как только он родился, она потеряла всякий интерес к жизни и теперь тихо угасала в своей трехкомнатной квартире на улице Бонн-Нувель. Мадам Тиро больше никогда не подходила к окну. Она боялась снова увидеть ступеньки лестницы, на которой октябрьским утром 1961 года подобрали тело ее мужа.

Бернар Тиро воспитывался бабушкой и дедушкой. Юношей он посвятил себя изучению истории. Как-то на лекции познакомился с Клодин Шене. В то время она работала над диссертацией о предместьях Парижа тридцатых годов. Общий интерес к истории и возможность совместного изучения пригородов стали приятной причиной внезапно вспыхнувшей дружбы.

— Ты прекрасно знаешь, Бернар, что пора ехать. Еще час, и дорога будет забита машинами.

Бернар подошел к матери и обнял ее:

— Мы вернемся через месяц. Самое позднее, в начале сентября. Я оставил консьержке наш адрес и телефон в Марокко. Если у тебя будут какие-нибудь проблемы, пожалуйста, не стесняйся и звони нам. Но не раньше чем через неделю. Мы остановимся на денек-другой в Тулузе, а затем двинемся дальше, через Испанию.

Клодин подала руку будущей свекрови. Мюриель Тиро даже не пошевелилась на прощание. Уже на лестнице Клодин не могла не сказать:

— Я никак к ней не привыкну. Кажется, я говорю с призраком.

Вместо ответа Бернар обнял ее. Синий потрепанный «фольксваген» стоял выше, на улице Сен-Дени. Клодин села за руль.

Тысячи парижан тронулись в отпуск одновременно с ними. После туннеля Сен-Клу девушка открыла люк на крыше и включила радио. Они поехали по направлению к Бордо и провели ночь в придорожном отеле. В Тулузе они были к обеду. Поели в ресторанчике «Ванель» рагу из улиток с орехами и петуха под винным соусом.

— Мне потребуется не больше двух дней. После обеда просмотрю несколько досье в мэрии и завтра поработаю в архиве префектуры.

— Ты по-прежнему не хочешь сказать, что ищешь?

Бернар вынул пачку сигарет «Житан» и, прежде чем ответить, затянулся, приняв иронический вид.

— Я занимаюсь опасным делом: в подполье действует таинственная организация. И ты избежишь опасности, если ничего не будешь знать об этом.

Девушка осталась в гостинице, а Бернар направился к мэрии через парк старого города. Дежурная указала ему зал. В 17 часов 30 минут его предупредили, что архив закрывается.



В то время как Бернар принимал душ, Клодин спросила:

— Как идет поиск подполья?

— Напал на след… Может быть, завтра, в префектуре, это подтвердится. А пока я узнал забавную вещь. Представь себе, что здесь, в Тулузе, военный совет семнадцатого округа приговорил к лишению прав и смертной казни некоего Шарля де Голля. Это произошло седьмого июля тысяча девятьсот сорокового года.

— Напиши об этом Женессу[5] для его передачи. Там выплачивается слушателям тысяча франков за интересные вопросы и удачные ответы.

— Обязательно. А что ты делала?

— Ждала тебя.

Смеясь, она обняла его.



Бернар проснулся очень рано. Он пришел в префектуру задолго до служащих и подождал ее открытия в кафе на улице Мец.

В архиве административных документов он был один. Только услышав колокольный звон кафедрального собора, отбивавший полдень, молодой человек попросил разрешения позвонить. Телефонист в гостинице «Меркюр» вызвал двенадцатый номер.

— Клодин, на этот раз я говорю серьезно. Действительно напал на след. Не жди меня обедать. Работа здесь кончается в шесть часов, и я просижу до конца дня.

— Рада за тебя. Но не задерживайся слишком долго.

Это был их последний разговор. В 18 часов 10 минут Бернар Тиро спустился по лестнице префектуры и пошел вверх по улице Мей, в сторону площади Эскироль.

Увидев это, человек, сидевший за рулем черного «Рено-30», приткнувшегося к тротуару, вышел из машины и последовал за Бернаром. Они миновали оживленные широкие авеню и вышли на тихие улочки с особняками и садами, отгороженными высокими заборами. Улицы становились все пустыннее. Внезапно Бернар почувствовал чье-то присутствие. Он обернулся и увидел в двух метрах от себя человека, достававшего пистолет. Бернар удивился, но не испугался этого пожилого запыхавшегося мужчины; он посмотрел вокруг, не понимая, зачем могло понадобиться оружие. Но прежде чем он осознал происходящее, его настигла первая пуля, пробившая плечо. Бернар пошатнулся. Стрелявший подошел ближе. Молодой человек почувствовал его дыхание, но у него не было сил сопротивляться. Вторая пуля попала ему в шею. Бернар упал, и убийца выпустил ему в спину еще шесть пуль.



…Последнее расследование, которое я вел, наделало столько шума, что начальство отправило меня подальше от столицы, в маленький городок Маржаволь, после чего я получил назначение в Тулузу, в районный комиссариат на улице Карно. Обычно мы вели дела с комиссаром Матабио, но он уехал в отпуск. И как раз в то время, когда он загорал на Корсике, служащие похоронных бюро города решили помериться силами с мэрией. В палящую жару началась забастовка могильщиков. Тулузский муниципалитет пожелал ввязаться в конфликт, надеясь на поддержку общественного мнения и на то, что все урегулируется само собой. Им было наплевать на полицию, которой пришлось выступить в роли посредника. Попытайтесь-ка уладить конфликт между родственниками покойников и бастующими. Я старался добиться мира «на поле брани», когда меня вызвал полицейский.

— Бригадир Ларден просит вас подойти к рации. Ему сообщили из комиссариата об убийстве в квартале Сен-Жером.

Машина стояла у ворот, и мне пришлось пересечь кладбище. Бригадир Ларден сидел в «Рено-16» и пытался разгадать секрет 43252000327114489856000 возможных комбинаций кубика Рубика.

— Мне удалось выставить правильный цвет на одной плоскости и на половине другой. Сын это делает с закрытыми глазами. У него в классе даже устраивают соревнования.

— Очень интересно. Ну а что кроме этого?

Бригадир покраснел.

— Прохожие обнаружили тело молодого человека. Убит из огнестрельного оружия. Бригада Буррасоля на месте, это в двух шагах от улицы Лангедок.

— Садитесь за руль, поехали. Включите сирену, иначе мы из-за отпускников не доедем до ночи.

Старший бригадир Буррасоль прекрасно знал дело: все службы, причастные к расследованию преступления, были на месте.

— Рад вас видеть, инспектор Каден. Я оставил тело в неприкосновенности. К нему никто не подходил.

— Прекрасно, Буррасоль. Ваше первое заключение?

— Пока ничего. Ни одного очевидца. Несколько пешеходов слышали выстрелы. Один из них заметил силуэт человека, уходившего по направлению к улице Мец. Пока это все. Продолжаем прочесывать местность. Убитый получил в спину чуть ли не десять пуль, как мне кажется, из девятимиллиметрового парабеллума. Его документы у меня. Видимо, проезжий турист.

Буррасоль протянул мне французский паспорт и кожаный коричневый бумажник. Документы были выписаны на имя Бернара Тиро, студента, родившегося 20 декабря 1961 года в Париже, проживающего в доме № 5 по улице Нотр-Дам де Бонн-Нувель. Там же лежал студенческий билет, выданный университетом Жюссье[6], и несколько фотографий молодой женщины. В закрытом отделении портфеля лежали восемь тысяч в чеках и счет ресторана «Ванель» на двух человек.

— Во всяком случае, он не пожалеет о последнем ужине: четыреста тридцать франков на двоих. Ищите человека, Буррасоль, который ужинал вместе с ним. И позвоните в канализационную службу города. Пусть они проверят люки в округе. Возможно, убийца бросил оружие туда.

— Это не так легко. Золотари все время отказываются нам помогать. Они, наверное, считают себя выше всяких законов.

— Ладно, займусь ими сам.



На другое утро, в девять часов, директор технических служб города принес мне оружие в полиэтиленовом пакете.

— Стоило вам попросить, инспектор, и вот результат. Наш служащий выловил его в коллекторе на улице Круа Бараньон. В том месте течение не такое сильное.

— Значит, можно предположить, что убийца бросил пистолет где-нибудь неподалеку от места преступления?

— Это пистолет? Никогда не знал разницы между пистолетом и револьвером.

— Очень просто: у пистолета обойма, а у револьвера барабан. Ваш парень не дотрагивался до оружия? Им же как будто объясняли, как надо действовать в таких случаях.

Я взялся за ствол пистолета и осмотрел его, не вынимая из мешка.

— Мы имеем дело с профессионалом.

Мой собеседник удивился. Видимо, кроме Конан Дойла, он ничего больше не читал.

— Откуда вы это узнали?

Он был так восхищен мною, что я постарался его не разочаровывать.

— Это очень распространенная модель номер одиннадцать «Лама эспесиаль». У него свои особенности, и наши лаборатории способны заставить его заговорить. Проблема в том, что эти пистолеты производятся на заводах в Виктории. Если вспомнить, что город расположен в баскской провинции Испании, то вы поймете, что из этого вытекает.

— Не имею ни малейшего представления.

— В семьдесят втором году группа басков-террористов из организации ЭТА напала на грузовик, перевозивший оружие. Исчезли триста пистолетов. Теперь время от времени французские преступники пользуются ими, хотя неизвестно, как они их добывают. Мы периодически находим оружие с номерами похищенной партии. Его список составила и передала нам гражданская гвардия Испании. Лаборатория могла бы определить отпечатки пальцев, но, к сожалению, пистолетом пользуются не для того, чтобы оставлять на нем следы… Тем не менее спасибо, господин директор, находка будет нам полезна.

Он с уважением протянул мне руку и поклонился. Я Не мог удержаться, чтобы не подшутить над ним:

— Долг платежом красен. Если на вашей работе или лично у вас что-нибудь такое случится, обращайтесь ко мне без колебаний.

Вслед за директором появился Буррасоль. На его лице всегда сияла улыбка: он никогда не терял присутствия духа.

— Долго искать девчонку не пришлось. Они ужинали в ресторане «Ванель» и попросили хозяина порекомендовать им гостиницу. Тот направил их в «Меркюр Сен-Жорж», в ста метрах от места преступления. Мы ей ничего не сказали, она вас ждет. Может быть, привезти ее сюда?

— Нет, поедем к ней сами. Скажите Лардену, пусть присмотрит за делами, и назовите ему гостиницу, где мы будем.

Дирекция отеля явно предпочла бы избежать нашего визита: черно-белую полицейскую машину попросили поставить в глубине паркинга. А нас отвели в отдельный кабинет.

Клодин Шене, видимо, не спала: под глазами темнели черные круги. Увидев нас, она встала.

— Что случилось с Бернаром? Я хочу знать…

Я глубоко вздохнул.

— Он мертв, его убили. Это произошло вчера вечером, после восемнадцати часов, недалеко от гостиницы.

На ее лицо легла печать огромной усталости. Я должен был напрячь слух, чтобы разобрать, что она пробормотала:

— Но почему, почему?

— Мадемуазель, я здесь, чтобы узнать это. В котором часу он ушел от вас?

— Рано утром. Я еще спала. Вероятно, до восьми часов. Бернар наводил справки в префектуре и позвонил мне в полдень, чтобы предупредить, что он не придет обедать.

— Какие справки он наводил?

— Он не хотел говорить. Шутя, уверял, что напал на след террористической организации.

— К несчастью, вполне возможно, что это не шутка. Не встречали ли вы знакомых в Тулузе?

— Нет, никого. Мы ехали в отпуск в Марокко. И специально сделали крюк, чтобы заехать в Тулузу. Мы здесь в первый раз. В первый и последний.

— Вы выходили после полудня или вечером?

Она грустно улыбнулась:

— Я так и думала, что вы будете этим интересоваться. Нет. Я обедала в ресторане гостиницы, можете спросить у официанта: овощи, говяжье филе, клубника со сметаной. Затем читала на балконе, там было солнце.

— И вы не побеспокоились по поводу отсутствия вашего друга? Он должен был вернуться в шесть часов вечера, а на следующее утро мои люди видят вас спокойно завтракающей сдобными булочками. Я имею все основания для удивления, мадемуазель Шене, ведь речь идет о преступлении.

Она закрыла лицо руками и разрыдалась.

— Он никогда не возвращался домой ночью. В Париже…

— Вы жили вместе?

— Да, именно «жили» — прежде. Последние шесть месяцев. Иногда вечерами, когда его что-то угнетало, он исчезал и возвращался рано утром безо всяких объяснений. В этом виновата его мать. Я хочу сказать, что ему не хватало веры в себя. Дело в том, что перед рождением Бернара его отец погиб при драматических обстоятельствах. Я об этом ничего не знаю, за исключением того, что на мадам Тиро тяжело подействовала смерть мужа. Она почти не выходит из квартиры и за все десять раз, что я была у нее, едва произнесла три фразы.

— Хорошо, мы возьмем вещи вашего друга. Бригадир Буррасоль выдаст вам расписку. Разумеется, вы должны остаться в Тулузе на несколько дней, пока идет расследование. И самое неприятное: вам придется пойти со мной в морг для опознания убитого.

За время нашего отсутствия в комиссариат явился свидетель. Ларден заставил его ждать у двери кабинета. Это был мужчина лет тридцати пяти — сорока, в кожаных брюках и куртке в яркую клетку, в шикарных мексиканских сапогах. Типичный клоун.

Сжав губы, я бросил Лардену:

— Настоящий карнавал! Надеюсь, мы не потеряем с ним много времени.

Прежде чем толкнуть дверь, я посмотрел на стареющего модника. Он причесывался, приглаживая волосы рукой и поправляя челку. Я пригласил его.

— Итак, у вас есть какие-то сведения об убийстве молодого человека?

Свидетель повернул ко мне лицо и высоким пронзительным голосом сказал:

— Не надо спешить. Я обратил внимание на молодого человека, когда он выходил из префектуры. Моя штаб-квартира находится напротив, в баре «У Вердье». Это единственное место, где можно играть в пашинко.

Лардену придется намылить голову после того, как я покончу с этим клоуном.

— Никогда не слышал о пашинко.

Он был счастлив объяснить игру новичку:

— Это денежный автомат японского производства. Вы покупаете стальные шарики у официанта, загружаете ими специальный ящичек, висящий на стене. С помощью ручек направляете шарики к цели через различные препятствия.

— Ну а затем?

Он посмотрел на меня, не понимая:

— Затем — начинаешь сначала.

— Потрясающе! Ну что ж, идите играть в шарики, а у меня есть дела.

— Но я действительно видел этого мальчика. И он был не один.

Я заинтересовался:

— Не один! Что вы этим хотите сказать?

— Так вот. Я кончил партию и уже хотел уйти, когда молодой человек вышел из префектуры. Я люблю смотреть на красивых парней, а про этого нельзя сказать, что он некрасив. Мне даже захотелось пойти за ним, но тут я заметил другого человека, который явно преследовал его. По-видимому, тип с деньгами, он следил за парнем из черного «Рено-30 ТХ».

— Вы видели его машину? Не запомнили номер?

— Нет, только цифры, соответствующие департаменту приписки: Париж. Тогда я плюнул на это дело и заплатил за еще один сеанс пашинко.

— Можете описать вашего соперника, его рост, одежду?

— Я видел его со спины. Субъект среднего роста, волосы с проседью. Одет как обычный служащий — серый костюм, черные туфли.

Я вызвал Лардена:

— Спасибо за клиента, он первый заметил убийцу. Человек из черного «Рено-30 ТХ» с парижским номером следил за Тиро с момента его выхода из префектуры. Свяжитесь с жандармерией, дорожной полицией, со всеми постами, взимающими плату за проезд по автодороге, от ворот Сен-Клу в Париже до пригорода Сен-Денье в Тулузе. Отложите всю остальную работу. За два последних дня по дороге Париж — Тулуза не могло проехать больше десяти таких автомобилей. Внимательно просмотрите все полицейские протоколы. А я займусь поисками машины в Тулузе, вдруг повезет.

Было одиннадцать часов. Я мог подвести итог проделанному: допрос, посещение морга, беседа с любителем игры в пашинко. Чтобы тщательно все обдумать, не хватало чашки хорошего кофе…



Следствие по делу об убийстве Бернара Тиро топталось на месте. Записка баллистической лаборатории лежала у меня на столе. Выстрелы были произведены из оружия, найденного в канализационном люке. Лаборатория произвела тридцатикратно увеличенную фотографию пуль. Они прошли через тот же ствол. Схема траектории показывала, что Тиро получил две пули спереди и шесть в спину уже после того, как упал на землю; попадания спереди были точными; по данным лаборатории, дистанция стрельбы составляла от двух до четырех Петров. Следующие выстрелы оставили следы ожогов. Убийца находился не далее пятидесяти сантиметров от жертвы.

Сообщение бригадира Лардена ничего не прибавило. Можно было подумать, что «Рено-30» вообще не существовал, если бы его водителю не пришла в голову дурная мысль отметить свой приезд в Тулузу убийством.

— Вы опросили служащих бензоколонок?

— Конечно, инспектор. Одного за другим. Это не сложно: такая машина, как «рено», имеет бак на семьдесят литров. Считается, что в среднем на автодороге ей требуется одиннадцать литров на сто километров. Если предположить, что она выехала с полным баком, то у Марманда или Ажана горючее должно было кончиться. Во всяком случае она не могла не заправиться. Однако ни у одной бензоколонки машина такого типа не останавливалась. Ни на пути в Тулузу, ни обратно.

— А почему вы думаете, что преступник уехал из Тулузы?

— Мне это кажется логичным. Человек получил задание ликвидировать Тиро; выполнив «работу», он спокойно поехал домой… Все говорит за то, что мы имеем дело с профессионалом. «Лама эспесиаль» принадлежит к числу пистолетов, украденных в Испании.

— Я согласен насчет оружия, но кое-что все же не клеится.

— Что же, инспектор?

— Само убийство. Прочтите записку лаборатории. Всю сцену легко восстановить. Тиро повернулся в сторону убийцы. По всей очевидности, он его не знал. В трех или четырех метрах человек вынимает оружие и всаживает две пули: одну в плечо, другую в шею. Тиро падает, и преступник добивает его шестью выстрелами в спину. Много ли вы знаете профессионалов, которые работают таким образом? Нет! Специалист подождал бы, когда цель окажется на расстоянии одного метра. Вытянув руку, он бы выстрелил ему либо в сердце, либо в висок, в зависимости от того, как его учили. Одну пулю, максимум — две. Вместо того наш «простак» опустошает целую обойму, рискуя всполошить весь квартал и быть схваченным. Заметим при этом, что только вторая пуля, попавшая в шею, оказалась смертельной. Все это склоняет меня к мысли, что убийца был лично причастен к делу, иначе чем объяснить его остервенение? Это не профессионал, а весьма опытный любитель. Таких ловить труднее всего. Чтобы его схватить, нам потребуется больше энергии и сообразительности, чем для решения задачи кубика Рубика.

Поедем в мэрию. Перед смертью Тиро интересовался архивами мэрии и префектуры. Он занимался историей. Вполне возможно, нужные ему документы связаны с его занятиями. Нельзя ничего оставлять без внимания…

Стоянка на рыночной площади была заполнена машинами до отказа. Ларден нашел место на улице Тор, рядом с кабаре «Ла Кав». Судя по тому, что сказал дежурный сотрудник, Бернар Тиро интересовался административными документами, относящимися к сорок второму — сорок третьему годам. Нам принесли все материалы, которые просмотрел Тиро. Это были договоры, торговые сделки, протоколы совещаний, ворох бумаге печатями, подписями, датами, цифрами. Ничего интересного. Если бы у нас был хоть какой-то след! День обещал быть нелегким. Я не нашел ничего существенного, если не считать отчета о сборе годового налога на собак в районе Тулузы в сорок втором году. Ларден откопал связку документов Военного совета, который приговорил бригадного генерала де Голля к смертной казни за государственную измену.

На другой день нас принял в префектуре месье Лекюссан, директор административного архива. Старый человек с лицом, изборожденным морщинами, да к тому же еще с протезом на искривленной ступне. Он проводил нас к стеллажам с документами. При ходьбе его туловище наклонялось влево, но в момент, когда голова едва не упиралась в железные стойки шкафа, протез стучал о паркет, и архивариус принимал вертикальное положение. Его покачивание сопровождалось едва слышным ворчанием:

— После вашего телефонного звонка, инспектор, я просмотрел досье, которые изучал убитый. Все они на букву Д. Старье, которого здесь предостаточно. Я отложил документы. Они на моем столе, там вам будет удобнее работать. Я полностью в вашем распоряжении.

Он тихонько прикрыл дверь и вышел, сопровождаемый постукиванием протеза.

— Удобный стук: мы будем точно знать, когда он подслушивает за дверью.

Шутка привела Лардена в хорошее настроение. Он взял первую связку бумаг и углубился в ее изучение.

«Дезинфекция», «Делегация», «Деньги», «Детство»…

Административные документы мало чем отличались от предыдущих. На этот раз они относились не только к Тулузе, но и ко всему департаменту Верхняя Гаронна. Вскоре мы знали назубок проблемы ассенизации в Мюре и в Сен-Годоне, ознакомились с жалобами коммун Монтастрюк и Легевен по поводу реконструкции национальных дорог номер восемьдесят восемь и сто двадцать четыре. Случайная классификация документов вела нас от смешного к трагичному. Так, записка префекта требовала разогнать муниципалитет города Лантье под тем предлогом, что его члены собирались в заднем зале таверны. В следующем письме те объяснили, что в помещении мэрии течет крыша, и потому они собираются в другом месте. Но им ничего не помогло: префект остался при своем мнении и разогнал советников.

«Депортация» рассматривалась администрацией так же, как и другие рядовые задачи. Казалось, чиновники заполняли списки именами лиц, подлежащих ссылке, с той же тщательностью, с какой выдавали талоны на уголь для населения и для школ. В пожелтевшей телеграмме от 29 сентября 1942 года, прикрепленной скрепкой к картону и подписанной Пьером Лавале[7], администрации рекомендовалось не разъединять семьи, которые увозили в ссылку. Текст уточнял, что «в связи с волнениями, вызванными этим варварским мероприятием, мне удалось получить от немецкой армии разрешение на то, чтобы детей не отделяли от родителей, а отправляли вместе с ними».

Пачка циркуляров, подписанных буквами АВ, претворяла эту директиву в жизнь. От призывов к гуманности — к расправе в печи Бухенвальда и Освенцима!