Наталья Андреева
Кен
Спортивные термины, употребляемые в тексте
Гейм — игра.
Сет — партия.
Бол — в русском варианте — «мяч».
Сет — бол — выигрышный мяч сета.
Матч-бол — выигрышный мяч матча.
Брейк-пойнт — переломный момент гейма, когда появляется возможность взять подачу соперника.
Тай-брейк — играется решающий тринадцатый гейм при равном счете (6:6).
Матч второго круга
«Это лучший матч в моей жизни. Лучший матч. Лучший матч…»
И так до бесконечности, все полтора часа. Только бешеная гонка по корту, краткий восторг после особенно удачного удара и черное отчаяние после крика «аут», только чудовищное напряжение воли и всех до единой мышц, только каторжный труд, который для всех прочих зрелище, и больше в этом действе нет ничего, ни единой мысли, ни единого чувства. Думать некогда, рассуждать некогда, чувствовать — излишняя роскошь. Все происходит автоматически и так же автоматически резонирует в голове: «Я играю лучший матч в моей жизни».
Она жалела только об одном: ну почему это происходит не в одном из матчей Большого шлема, не в полуфинале, и не в финале крупного турнира, и не в борьбе за огромный денежный приз? Ведь всего раз в жизни получается так, что на твоей стороне все: и удача, и трос, срикошетив от которого мяч улетает на сторону противника, и судьи, которые точно фиксируют попадание в линию, и собственное тело, которое начало вдруг слушаться и сделалось удивительно ловким и сильным. И все это в каком-то заурядном матче второго круга, при полупустых трибунах!
Одна радость, что соперница досталась на редкость сильная. Из тех, сеяных, первой десятки. Раньше она проигрывала таким почти без боя. Не из-за погрешностей техники, а из обычного человеческого страха. И тогда исход матча был заранее предрешен. Сегодня вышла на корт с одной только мыслью: достойно проиграть. Вокруг свои, русские, они не надеются на победу соотечественницы над знаменитой звездой, но все равно радуются каждому выигранному тобой очку.
И первый сет тянулся долго. Она знала, что должна выиграть. Это уж само собой. Восходящая звезда женского тенниса, цепкая, атлетичная, моложе соперницы на целых восемь лет, да и русская, упорствующая по ту сторону сетки, всегда отличалась завидным постоянством: выигрывала у тех, кто ниже по рейтингу, в крайнем случае у наиболее близких из вышестоящих. Без борьбы проигрывала звездам и крепким игрокам второй, третьей и даже четвертой десятки. Ей уже двадцать семь, этой русской. Закат карьеры. Но почему тогда так тяжело складывается первый сет?
А она даже не поняла, каким образом удалось его выиграть. Только на тай-брейке вдруг догадалась: это он. Тот самый единственный в жизни звездный миг, который и не требует особых усилий. Просто она рано или поздно приходит — ее величество Удача. И тут она дала себе волю. Била по мячу так, словно это не только самый лучший в ее жизни матч, но и самый последний. Восходящая звезда по ту сторону сетки заметалась, забегала быстрее. Она видела загнанные глаза юной звезды, ее отчаяние и слезы. Даже жалость пришла к этой симпатичной девушке, которая, в сущности, делала то же, что и всегда. Только после того как, очередной раз попав в трос, мяч перевалился не на сторону русской, а к ней, она тоже поняла — это судьба.
И с первого же матч-бола все было решено. Трибуны взревели, журналисты, которые сбежались, почуяв назревающую сенсацию, тут же ринулись рвать на части неожиданную триумфаторшу. Действительно, красивая была игра. Для души, а не на результат. Ибо какие могут быть результаты, когда тебе уже двадцать семь? И позади не самая блестящая теннисная карьера. Но зрители ценят такие зрелищные матчи. И они рванули к победительнице — брать автографы, посмотреть вблизи на ту, кто сегодня играла, как настоящая звезда.
А она, вытирая полотенцем потное лицо, могла думать теперь только об одном: «С чего вдруг такой подарок?» Не заслужила. Как всегда, не изнуряла себя длительными тренировками, не соблюдала режима, не далее как вчера отправила в отставку последнего бой-френда, не обращая внимания на его отчаяние, поругалась с лучшей подругой. Так за что вдруг?
Хотелось задержаться, обдумать все, вспомнить, что могло быть причиной и какое может оказаться следствие из всего, что только что произошло. Но ее ждала послематчевая пресс-конференция, ждали зрители, обрадованные сенсацией, ждали журналисты, довольные тем, что вот сподобились присутствовать. Будь она лет на семь моложе, уже поспешили бы провозгласить восходящей звездой и раструбить по всем газетам, что видели лично ее второе рождение. Но она-то прекрасно понимала, что все произошедшее на корте — случайность. Только вот понять бы: «За что?»
Она шагнула в толпу обреченно, отдав себя на растерзание всем этим людям. Иметь личную охрану ей не позволял далеко не звездный статус. Пришлось принять на собственные плечи эту людскую массу, и толпа сдавила, окружила кольцом. Руки с блокнотами, с фотографиями, просто с листками. Схватив чью-то ручку, она поспешно чиркала по всему, что подсовывали. Короткие вспышки фотоаппаратов на миг ослепляли, и в глазах ее плясали цветные зайчики. Усталость, краткая слепота и боль, пришедшая наконец в измученное тело. Поэтому она подумала, что знакомое лицо в толпе только почудилось. И глаза, в которых читалось совсем другое выражение, почудились тоже. Выражение обреченности, то же, что и у проигравшей звезды. Это судьба.
Уже чувствуя, как что-то острое вдруг больно впилось в сердце, она за несколько секунд успела вспомнить и понять все. Откуда этот неожиданный подарок, чьи это глаза, и почему так остро запахло вдруг одеколоном «Саша». Тем дешевым запахом из детства, который ворвался вдруг на террасу, наполненную ароматом июньских цветов. И этот опрокинутый флакон, и ветки махровой густо-бордовой сирени, и его необыкновенные глаза — все вспыхнуло, закружилось разноцветным, рассыпающим огненные брызги колесом и — угасло.
А в толпе вдруг кто-то пронзительно закричал, люди отхлынули, сминая друг друга, и в кольце сдавленных вздохов, потных тел и спаявшего всех ужаса осталось лежать стройное женское тело, подставив сотням взглядов спину с торчащим в ней ножом.
— Зарезали! — взвизгнула какая-то женщина.
— Мамочки!
— Милиция!
И тут же вспышки фотоаппаратов в руках быстро пришедших в себя репортеров.
В поднявшейся суете невозможно было что-нибудь разобрать. Возникшая в толпе паника швыряла ее из одной стороны в другую, мешая людям расцепиться и броситься врассыпную. Представителям власти не сразу удалось пробиться через этот плотный ком людских тел и выяснить, что же случилось. Зрители были охвачены ужасом, и долго потом никто не мог сообразить, как же все произошло. Только через час кто-то из стоящих совсем близко к убитой в тот момент, когда она покачнулась и начала оседать на землю, вспомнил вдруг, что мертвеющие губы прошептали: — Шурик.
ПЕРВЫЙ СЕТ
Гейм первый
15: 0
Ксения едва не плакала, чувствуя, как ее ответы падают по ту сторону сетки легко берущимися мячами, возвращаясь обратно высокими свечками, за которыми она бежала, бежала, но никак не могла догнать. Свечки падали точно под заднюю линию и невидимый судья тут же засчитывал противнику еще одно выигранное очко. Сама Ксения Вишнякова в теннис не играла. При ее невысоком росте, нескольких лишних килограммах веса и вялом характере это выглядело бы нелепо. К тому же Ксения была девушкой доброй. Она не могла как следует разозлиться на человека, даже если он сделал ей очень больно. И, выигрывая, тут же начинала жалеть своего противника. А жалея, начинала ему подыгрывать. Поэтому играть с ней было легко, но скучно. Хотя в свое время лучшая подруга пыталась обучить Ксению азам тенниса и хоть как-то приобщить к спорту. Но потом, разозлившись, махнула рукой:
— Бесполезно. Ни физических данных, ни реакции, ни элементарного желания хоть чему-то научиться. Твое место на трибуне. Иди с глаз моих.
Ксения послушно кивнула и охотно обосновалась там, на указанной трибуне. Тем более что она очень любила эту игру. Не участвовать (упаси Боже!), просто смотреть. Напряжение поединка, его красота и мудрость захватывали мгновенно. Не умея сделать ни одного удара по мячу, Ксения тем не менее знала их все. За несколько лет, проведенных на трибуне, она научилась не только разбираться в игре, но и мыслить ее терминами. Вот и сейчас, разговаривая со следователем, мысленно вела счет и записывала себе проигранные очки. Когда играла Евгения, все выглядело иначе. Если не на корте, то в жизни.
— Вы работаете?
— Нет. — (15: О).
— Учитесь?
— Нет. — (30: 0).
— На что же вы тогда живете?
И сразу 40: 0 не в ее пользу.
— Вам давала деньги Евгения Князева, так? Следовательно, вы были заинтересованы в ее смерти?
Все, проигранный с сухим счетом гейм. Хотя как она, невысокая, страшно робкая Ксения Вишнякова, могла убить свою лучшую подругу, девушку крупную, спортивную и ростом под метр восемьдесят? И пришлось набраться сил, зажмуриться и ударить наконец по мячу, перебросив его на ту сторону сетки:
— Послушайте, зачем же мне ее убивать, если она давала мне деньги?
Неужели попала? Ну надо же, взял! Потому что на свет Божий появляется эта нелепая бумажка, обычный тетрадный листок, исписанный крупным почерком Евгении Князевой. Ксения была уверена в том, что этот листок давно уже уничтожен. Потому что Женя и не собиралась умирать. А следователь кладет его на стол:
—Вам это знакомо, Ксения Максимовна?
Что делать? Что делать? Неужели из-за этой бумажки, из-за глупой шутки ее сейчас заберут в тюрьму?!
— Вы меня заберете, да? — прошептала она.
— Куда?
— В эту… В камеру.
— Ну, на основании этого документа санкции на содержание вас под стражей никто не даст. Материальная заинтересованность, конечно, мотив веский. Но вы же не одна упомянуты в завещании покойной. Кстати, что это за чепуха? Не похоже на серьезный документ. Поясните.
И она начала отыгрываться. Быстренько, пока следователь не опомнился и не начал опять свои коварные удары в те слабые места, за которые Ксения особенно боялась. Бегала она плохо и соображала медленно. «Реакции никакой», — как обычно говорила Женя, отбирая у подруги ракетку. Но противника можно и запутать, если говорить торопливо, бессвязно и в слезах. Так, как она сейчас:
— Видите ли, это была шутка. Собралась небольшая компания, одноклассники мои и Жени. Мы с ней вместе учились. Вспомнили вдруг, что в этот день, год назад, погиб один парень. Тоже из нашего класса. Разбился на машине. Представляете? Такой молодой! Ну, мы и выпили немного. Совсем чуть-чуть. И получилось так, что разговор зашел о смерти. О преждевременной смерти. Ну там трагический случай или автокатастрофа. Самолеты тоже падают иногда. А Евгения много летала. И вообще ездила. И она вдруг в шутку вспомнила, что завещания-то у нее нет. А с матерью… Не хочу об этом говорить. И Женя тут же написала эту бумажку. В шутку. А одноклассники тоже в шутку ее заверили. Видите, сколько здесь подписей?
Ксения пододвинула тетрадный листок к себе. Ну кто примет всерьез такую чепуху?
«Я, Князева Евгения Николаевна, находясь в здравом уме и твердой памяти, хотя и после выпитого бокала вина, торжественно заверяю: на мой рассудок это никак не повлияло. После ста граммов напитка крепостью в девять градусов я нахожусь все в том же здравом уме, который и подвигнул меня сделать следующие распоряжения на случай моей преждевременной смерти.
Все мое имущество я в равных долях завещаю моей подруге Черри и тому из Шуриков, который меня любил больше всех. Не факт, что это был последний. Ищи, Черри, ибо только при этом условии ты получишь наследство, а оно тебе ох как необходимо!
Для несведущих поясняю: Черри — это Ксения Вишнякова, иначе Вишенка, как мы все ее звали в школе. А Шурики — это мои бой-френды, которые клялись в неземной любви попеременно на протяжении всех лет моей теннисной карьеры. И, надеюсь, еще будут клясться. Если же они все в состоянии доказать, что любили меня одинаково сильно, то мое недвижимое имущество следует продать, сделать денежнокупюрнодвижимым и поделить на всех Шуриков сразу. Поняла, Черри?
В целом же все это шутка, ибо я собираюсь жить долго, и если не счастливо, то обеспеченно. А последнее и гарантирует то постоянство, которого, увы, не хватает простому человеческому счастью. Проверено и заверено:
Евгения Князева».
Далее стоял размашистый автограф и несколько подписей, подтверждающих, что завещание было написано в присутствии многих свидетелей. Все было бы ничего, если бы один из одноклассников не работал в нотариальной конторе. И на следующий день, так же шутки ради, он взял с собой злосчастную бумажку и ее заверил. Мол, самое смешное из всех завещаний, которые приходилось составлять. В нотариальной конторе тоже посмеялись, но дело сделали. Бумажку Женя сунула в сейф, тотчас о ней забыв. И теперь несчастная Ксения сидела и оправдывалась. А следователь забрал завещание назад и спросил:
— Сколько у Евгении Князевой было денег?
— Не знаю, — честно ответила Ксения. — Меня это не интересовало.
— А что за недвижимость?
— Трехкомнатная квартира почти в центре Москвы, евроремонт, улучшенная планировка.
— Ого! А машина?
— Две. «Тойота КАУ— 4» и какое-то «пежо». Да, еще гараж. На две машины. Рядом с домом. И дача.
— Она так много зарабатывала?
— Ну…
— А прямые наследники? Братья, сестры?
— Нет, она одна. Отец умер несколько лет назад от инфаркта, а мать… Она намного моложе Жениного отца, очень красивая женщина. Бывшая манекенщица. Ездила с Женей по турнирам. Ездила, ездила, и… вышла замуж. За очень богатого человека. Миллионера. Она живет за границей, в Швеции или в Швейцарии. Нет, в Италии! Сама не соображаю, что говорю!
По ту сторону сетки мощное движение к мячу. Бац!
— Значит, наследство оспаривать некому? Не думаю, что эта богатая дамочка примчится сюда, чтобы судиться с вами и каким-то Шуриком.
— Да я бы сама ей все отдала!
— А вот тут написано… Кстати, почему Черри?
Ксения скромно опустила глаза. Карие, круглые, похожие на две перезрелые вишенки, налившиеся густым, сладким соком. Два листочка ресниц — нижний и верхний — почти одинаковы по длине. Гладкие темные волосы коротко острижены, лицо почти круглое, а маленький ротик напоминает все ту же спелую ягодку. Черри. Вишенка.
— Моя фамилия Вишнякова. В школе, еще во втором классе, прозвали Вишенкой. Так и пошло. А Женя… Она очень много ездила по турнирам. Много времени проводила за границей. Английский был для нее почти родным языком. Она единственная вместо Вишенки употребляла Черри. Шутка.
— Что, с чувством юмора у Князевой было все в порядке? Судя по манере изложения, да. Кстати, а как ее в школе звали?
— Зачем это вам?
— Девушка, мы следствие ведем. Черри! — хмыкнул следователь.
— Ну и что? Женя уже в старших классах начала много ездить по турнирам. Правда, тогда это было сложно. Ну, больше десяти лет назад. А в классе ее звали Ферзя.
— Какая еще Ферзя? Почему Ферзя?
— Потому. Пробовали звать Княжной. Как и меня, по фамилии. Но не вязалось как-то. Не шло. Она была очень высокая, выше всех девочек и даже некоторых мальчиков. Потом только, достигнув почти ста восьмидесяти сантиметров, ее рост вдруг остановился. А сначала она словно возвышалась надо всеми. И в любой компании была стержнем. Главная фигура на доске. И кто-то из наших мальчиков-очкариков ляпнул: Ферзя. И, знаете, прижилось.
— Ну а почему она упоминает вашу чрезвычайную заинтересованность в наследстве, а, Черри?
— Не надо, — тихо попросила Ксения. — Не зовите так.
— Простите, сорвалось. Уж очень вам идет. Так на что вы все-таки живете?
— Ни на что. Я была замужем. Три года назад. Мы разошлись. И…
— Жить негде, да?
— Почему? При разводе мне доспалась комната в коммуналке.
— А вашему мужу?
— Отдельная однокомнатная квартира.
— Эх вы! — Ксения почувствовала, как с его губ едва не сорвалось ироничное: «Черри!» И она опять поспешила с ударом:
— Вы не думайте! У меня все есть. И я могу работать.
— Кем? У вас есть образование?
— Нет. Я готовить умею. Хорошо.
— Как же вы жили до сих пор?
— Сначала я была замужем.
— Понятно. А потом стали ездить за Князевой по турнирам. А если бы не она?
— Не знаю, — честно ответила Ксения и почувствовала, что окончательно проиграла.
Она знала это чувство. Когда у Жени не шла игра, понимала это сразу. И с ужасом считала проигранные геймы. Потому что больше всего на свете Женя Князева не любила догонять. Она могла выиграть только в том случае, если с самого начала уверенно повела в счете. А если проиграла один гейм, другой, третий, то уже с легкостью сдавала сет. Чтобы скорее начать все сначала уже во втором. На корте Женя не была бойцом. Не то что в жизни. Хотя в жизни этой ей и так все давалось слишком легко. Богатые родители, единственный ребенок в семье, на образование и развитие которого мама и папа не жалели никаких средств. Теннис всегда был дорогим удовольствием. Может быть, если бы все вложенные в Женечку силы и средства достались кому-то другому, на теннисном небосклоне вспыхнула бы настоящая звезда. Без сомнения, у Евгении Князевой был талант. Но она не в силах была удержаться даже в третьей десятке, не говоря о чем-то большем.
— Почему? — словно в ответ на свои грустные мысли услышала Ксения.
— Что «почему»?
— Почему она так мало добилась? А?
— Спросите у специалистов, — вяло отмахнулась Ксения.
Она уже устала. Матч сдан. Игроки не равны друг другу по классу. Трудно защищаться, если тебе не дали даже времени обдумать тактику. Женю убили несколько часов назад, а Ксения, естественно, была среди зрителей, несмотря на вчерашнюю бурную ссору. И вцепились первым делом в нее. Привезли на квартиру убитой подруги, чтобы в присутствии Ксении все осмотреть. У нее был свой собственный ключ. Потому что как не признаться в том, что жила Ксения не в своей комнате, среди агрессивных соседей по коммуналке, а в трехкомнатной квартире усвоей подруги. Хотя вчера вечером все же собрала, некоторые свои вещи и уехала ночевать на другой конец города. Чтобы не вернуться уже никогда. И все-таки Ксения сказала ту фразу, которой всегда объясняла любые неудачи подруги:
— Она слишком любила себя.
15: 15
Ксения так надеялась, что после этого ее отпустят. Она всего лишь слабое, безвольное существо. Вчера вечером хлопнула дверью, а сегодня как ни в чем не бывало пришла на матч. В самом деле, как жить и на что жить? Условия, выдвинутые Женей, были неприемлемы, но еще более ужасным казалось расстаться с ней. Ксения поняла это утром, проснувшись не в той постели, в которой привыкла просыпаться. Сначала ей показалось, что за стеной слышится музыка. Женя начинала свой день с разминки и будила подругу громкими, бравурными мелодиями, под которые предпочитала терзать свое тело. На этот раз музыка была громкая, даже слишком громкая, да не та. Уже окончательно проснувшись, Ксения поняла, что это пьяница сосед начинает свой день тоже с разминки: легкого скандала с женой, толстой, заплаканной теткой. По вечерам скандалы были плотными, словно хороший, сытный ужин. С битьем посуды, обильными возлияниями и ко всему прочему сильно присолены непечатными словами обеих сражающихся сторон.
Сегодня утром ссору заглушал модный шлягер, и сосед был настроен в общем-то добродушно. Он только шуганул с кухни несчастную бабульку из третьей, самой маленькой комнатки, пришедшую сварить на завтрак яйцо в облупившейся эмалированной миске. А на появление в кухне самой Ксении протянул удивленно:
— Тю-ю! А это еще что за фря?
— Как вам не стыдно! — сказала Ксения ту самую банальную фразу, которая если и приносит в таких случаях результат, то весьма плачевный.
Вот и сейчас сосед хрюкнул насмешливо и рванул на груди грязную тельняшку:
— Ска-а-ажите пжалуйста! Ты когда здеся последний раз появлялась-то, кукла? Мы с Танькой выпишем тебя отсель на… С тем, что дома по полгода не живешь. Правда, Та-аню-ша?
Совершенно неожиданно толстая Танюша поддержала своего алкаша мужа. Ксения не ожидала, что женщина, еще вчера вечером получившая кулаком в глаз, сегодня утром будет поддакивать своему кормильцу, дабы дотянуть в мире и согласии хотя бы до вечера. Но соседка выступила внушительно:
— Замок надо бы сменить, Константин. А то мало того что сама вернулась, так и хахаля какого-нибудь приведет. Шлюха!
Уже на пару они освистали Ксению, так и не нашедшую подходящих ответных слов. И она не выдержала. Сбежала, вспомнив, что у Жени сегодня матч второго круга. Ксении едва хватило денег на билет. Раньше она всегда проходила на стадион вместе с подругой, а сегодня, заглянув в кошелек, с ужасом поняла, что даже пообедать не на что. Оказывается, прежде чем хлопать дверью, надо хорошенько пошарить в собственных карманах. Бедность, конечно, не порок, зато именно из нее берут начало многие пороки. Потому что, попав сегодня снова в квартиру Евгении, Ксения первым делом сказала следователю, что должна проверить, на месте ли ее собственные вещи. И под этим благовидным предлогом взяла из шкафчика несколько зеленых бумажек. Теперь ей показалось, что и без всякого обеда желудку стало теплее.
— Можно мне здесь остаться? — спросила она у следователя.
— Что ж, по закону здесь все равно половина вашего. Не положено, конечно, до вступления в права наследования, но… Если мать Евгении Князевой не будет оспаривать завещание… Выселить вас отсюда никто не может. Квартира эта — частная собственность. Одна только неясность: с этими Шуриками.
«Вот мы и дошли до сути», — подумала Ксения. И тут же пропустила такой мяч, за которым и бежать-то не стоило. Прицельно и без шансов.
— Кто такой Шурик?
— Который? — только очень тихо переспросила она.
— Что значит «который»? — удивился следователь. — Их что, было несколько?
— Да.
— И все Шурики?
— Нет, их звали по-разному. Сашей, кажется, одного. Или двух.
— Объясните.
— Видите ли… — Ксения замялась. — Это не совсем прилично.
— Послушайте, Че… Ксения Максимовна. В прессе такой шум подняли, а вы мне тут о приличиях толкуете!
— Это ее личная жизнь. — Она хотела сказать «наша», но удержалась. — Это были ее бой-френды. Из всех мужских имен Женя предпочитала имя Саша. Ну, а так как она к ним относилась… Словом, обобщающим «Шурики» сказано все. Это были ее игрушки.
— Она что, была красавицей? — Следователь внимательным взглядом окинул стены комнаты. Прямо перед ним висел замечательный портрет. Карандашный набросок красавицы блондинки.
— Женя? — вздрогнула Ксения. — Нет, что вы. Это ее мать. А Женя была… Обычная. Фигура, конечно, хорошая. Спортсменка же. Но это опять-таки на чей вкус. Высокого роста, широкие плечи, узкие бедра, и везде мышцы, мышцы, мышцы… Ноги у нее только были необыкновенные. Длинные, красивые и какие-то… особые. Если матч транслировали по телевидению, в кадр всегда брали прежде всего ее ноги. Как они двигаются, как замирают на миг, а потом вдруг отрываются от земли и летят, летят… Рывок к мячу, эти гигантские полупрыжки, потом шаги, повороты. Это было что-то необыкновенное. Очень красиво.
— Откуда же они брались, эти Шурики?
— Из разных мест, — уклончиво ответила Ксения.
— Вы знали их всех?
— Нет, не всех. Троих. По порядку: Андрей, Саша и последний, Герман.
— И все Шурики?
— Ну, зачем так? В хорошем настроении она говорила «Саша».
— А в плохом?
— А в плохом они ей были не нужны.
— Сколько их было всего?
— Шесть, кажется.
— Кажется или точно?
— Да какое это имеет значение!
— Имеет. Один из свидетелей ясно слышал, как убитая перед смертью шепнула что-то похожее на «Шурик». Евгения узнала убийцу. Она увидела его в толпе.
— Не может быть! Никто из них…
Она осеклась вдруг, вспомнив, что это такое было для Жени. Эта сцена стояла у Ксении перед глазами еще вчера вечером, когда они с подругой отчаянно ругались. Лето, жара, раскаленный песок на пляже. Не юг, подмосковный санаторий, куда веселая компания бывших одноклассников отправилась отмечать пятилетнюю годовщину со дня окончания школы. У Жени единственной уже была не просто машина — иномарка. И сама она, высокая, спортивная, загорелая, выглядела роскошно. А рядом с ней очень красивый парень. Прямо-таки внешность на уровне лучших стандартов Голливуда. Бывшие одноклассницы Женечки косились на него, замирая. Сама же она все время держала парня при себе, прося подать то полотенце, то бутылку воды, то принести забытые в машине солнцезащитные очки. Он бегал, приносил, подавал, накрывал, мазал девушке спину и все время молчал и одинаково улыбался. Безразлично и словно все время находясь в кадре. А Женя Князева при всех сказала:
— Это? А, это Шурик. Я их всех так зову.
— А тот, в прошлом году… — неуверенно заикнулась одна их школьных подруг, толстая девица в закрытом купальнике. — По-моему, он был просто прелесть…
— Нет, этот лучше, — не стесняясь парня, сказала Женя. — Тот был блондин, а мне вдруг разонравились блондины. А впрочем, нет в мире совершенства…
И, вспомнив эту сцену вновь, Ксения с ужасом поняла, что любой из Шуриков вполне мог Женю убить. В частности, прямо там, на пляже. Но тогдашний брюнет этого почему-то не сделал. Как его звали? Нет, не вспомнить. Кажется, номер второй. Первого она не знала, третьего… Нет, только не это! Для самой Ксении все началось с этого третьего, будь он проклят!
Никто из них? Любой!
— Ксения Максимовна, может быть, вы напряжётесь и вспомните имена первых трех номеров?
— Я не могу, — сдавленно сказала она. — Не помню. Мне плохо…
— Ну, ну, успокойтесь! Выпейте воды! Вы зря волнуетесь. Вас никто и не подозревает.
— Почему? — прошептала она.
— Потому что перед матчем на мобильный телефон Евгении Князевой был звонок. Она разговаривала очень резко. И тренер слышал, как имя «Шурик» было упомянуто несколько раз. Ее убил мужчина, Ксения Максимовна. Один из…
Ксения поняла только, что ее саму в тюрьму сажать никто не собирается. Это было выигранное очко, не более.
30: 15
— Который? — тихо спросила она.
И по ту сторону сетки снова произошло движение. Все понятно: противник намерен взять свою подачу. Ему нужны подозреваемые, а в конечном итоге нужна победа. Раскрытое громкое дело. А после… После будут лавровые венки. От начальства.
Поднимут на щит журналисты, падкие до сенсаций. Евгения Князева не была звездой большого тенниса, но таких в России вообще не так уж много, и каждая маленькая звездочка на виду. А тут еще история — сенсационная игра и смерть на корте. Можно сказать, лебединая песня, оборванная злодейским ударом ножа. Ах, как про это напишут! Но сначала ведь надо убийцу найти. А этот человек даже не представляет себе, какую грязную историю собирается вытащить на свет! Поэтому и вцепился так в мяч, сорвавшийся у Ксении с ракетки:
— Что вы сказали?
— Ничего.
— Кажется, вас волнует, который из так называемых бой-френдов вашей подруги ее убил?
— Меня это не волнует, — как можно равнодушнее сказала она.
«Бесполезно! Как бы еще научиться врать? Все равно рано или поздно они узнают. Но лучше поздно. Нельзя проигрывать вот так, сразу. Нужно цепляться изо всех сил, а там кто знает? Каждого могут подвести нервы».
Ксения все еще не могла забыть сегодняшний матч. Казалось, что Женя решила напоследок показать, на что она способна. Ведь у нее было все: и хороший рост, и сильная подача, и реакция, и великолепные ноги. Причиной ее постоянных неудач был характер. Евгения Князева не умела выигрывать. Сильное сопротивление ставило ее в тупик. Стоило не получиться двум-трем ударам, и наступал конец хорошей игре. Но сегодня Ксения не узнавала подругу. Это было вдохновение, обычно не свойственное ее матчам. Женя всегда честно отрабатывала игру — бегала, подавала, била по мячу, доставала и в итоге проигрывала. И поражения на корте не сильно ее беспокоили.
— Мне хватает, — пожимала она плечами.
Действительно, чего ж еще? Мать уехала жить за границу, оставив роскошную, только что отремонтированную квартиру. Дача, в которую вложил немало средств покойный отец, работник торговли. Машины, и одну и вторую, она купила сама. А могла бы и у мамы попросить. К дорогим тряпкам Женя была почти равнодушна, драгоценности не носила. Единственным ее хобби были так называемые Шурики. Бой-френды. Каждый человек снимает стресс по-своему. Одни напиваются до чертиков, другие лезут в горы, третьи просто целыми днями смотрят телевизор, пытаясь чужими выдуманными проблемами заглушить свои. Евгения Князева предпочитала секс. Ее разрядка происходила в постели и могла затянуться на несколько дней. Ксения знала, что подруга хорошо за это платила.
Не деньгами, хотя бывало, что и деньгами тоже. Но главная схема была отрепетирована давно. Очередную игрушку Женя подбирала буквально на улице. У нее был отличный вкус. Она ездила в своей дорогой машине по городу и присматривалась. Роль играло и качество товара, и его цена. Потому что она искала не друга, она искала раба.
Ксения не раз испытывала на себе бездушную силу ее эгоизма. И мечтала о том, чтобы хоть раз в жизни подруга потерпела фиаско. Влюбилась или получила бы веский отказ на свое предложение. «Да есть ли среди вас такие, кто не продается, Господи?!» — про себя молилась она.
Увы, о халяве мечтали все. Одинокая женщина на дорогой машине вызывала у мужчин, идущих по улице пешком, единственную реакцию: желание быть замеченными. А потом из глухой дыры, из какой-нибудь заштатной провинции Шурик попадал не только в столицу, в ее парадные комнаты. Евгения сразу же вывозила его за границу, чтобы сильный разряд, вызывающий шок, мгновенно парализовал волю. Она умела делать из людей рабов. Ибо рабство — это вовсе не потеря свободы, это потеря человеческого достоинства.
Сама Ксения вместе с партнерами подруги пережила три оглушительных крушения. И вчера не выдержала. Она сказала следователю, что ее не волнует, который из бывших бой-френдов убил Женю — все они стали бывшими. Сегодня подруга собиралась вновь выйти на охоту. Но насчет безразличия… Это была ложь. И противник сразу понял.
— Вас связывали близкие отношения с кем-то из…
— Нет, нет!
— Мы все равно узнаем, Ксения Максимовна. «Он еще и пугает! Чего можно бояться, когда все самое страшное уже произошло?» Ксения не собиралась ничего скрывать, у нее просто не нашлось сил начать этот разговор сегодня. И она мысленно засчитала себе еще одно проигранное очко.
40: 15
— Ну, хорошо. Вы устали. Только поймите, лучше вас никто не знал ни саму Евгению, ни этих, как их там… — Следователь брезгливо поморщился. — Все же происходило у вас на глазах.
— Ну и что?
— Вы должны знать их характеры, привычки. Может, кто-то был агрессивен. Ссоры, скандалы. Это часто бывает между влюбленными.
— Между кем?!!
…Самое обидно, что Ксения относилась к ним лучше, чем сама подруга. За исключением одного. Но это была особая история. А все остальные похожи одна на другую. А все из-за того, что Женя вдруг начинала уставать. Она злилась, нервничала и воспринимала свои поражения уже не с такой легкостью, как раньше. И созревала до того, что нуждалась в очередной победе. Она делала перерыв в посещении различных турниров, преимущественно не очень крупных. Возвращалась на родину, в столицу, в свою трехкомнатную квартиру. И начинала вечерами ездить по злачным местам. Ее тайны Ксения долгое время не могла раскрыть. Не могла понять, как, какими чувствами, какими инстинктами она выбирала, вдруг уверенно показывая пальцем:
— Этот.
Почему? Чем он лучше других? Тем более что Женя никогда не придерживалась ни внешних примет — цвета волос, глаз, ни темперамента. Высокий рост, мощное сложение, правильные черты лица, в остальном же все ее Шурики были разные. Во всяком случае те, которых Ксения знала. А она соврала, когда сказала, что была знакома только с тремя. Конечно, был еще и четвертый, на котором Ксения споткнулась…
Подруга чувствовала их, словно натасканная собака наркотик. И именно то количество, которого должно хватить. Не на всю жизнь, но на тот срок, когда есть потребность принимать его, и вновь и вновь вызывать в себе прилив сил, вдохновение и то удивительное чувство полета, которое опьяняет пусть кратко, но сильно. Проходить все эти стадии: первые прикосновения, новизну ощущений, движения, которые становятся все увереннее, и первые разочарования, потому что, закончив очередной роман, Женя всегда говорила одну и ту же фразу:
— Не он. Нет в мире совершенства.
Какое совершенство она искала?
Сама Ксения знала, что в мире отношений между мужчиной и женщиной есть только одно совершенство: любовь. Тогда прощаются все мелкие недостатки и не замечаются крупные. До тех пор, пока не наступает прозрение. А с ним и конец этой самой любви. Но даже тогда остаются воспоминания, которые могут вызвать только боль, но не способны породить ненависть.
Между Женей и ее избранниками никогда не было любви. Или Ксения ее просто проглядела. Теперь она думала, кого же отдать? Потому что так просто эти люди из квартиры Евгении Князевой не уберутся. И ее, Черри, не оставят в покое. Господи, если каждый день слышать эту кличку, то можно к ней в конце концов и привыкнуть!
Мысленно перебирая последнюю троицу, Ксения не могла ни на ком остановиться. Разум подсказывал одно, а совесть — совсем другое. И не было к ним той ненависти, которую Ксения вызывала в себе годами. Она уже хотела поступить не по совести, а из чувства мелкой, подлой мести, когда с языка как-то само сорвалось:
— Герман.
И мяч был пойман на лету.
— Почему?
— Они вчера поругались.
— Вот как? Это кто, последний?
— Да. Шестой.
Ксения уже пожалела прежде всего себя. Упустить такой шанс! Вот что значит, выигрывая, начать жалеть противника! Бедный Герман!
— В конце концов, трудно, что ли, проверить, откуда был звонок на ее мобильный телефон?
— А вы не простая девушка. Только он руку-то носовым платком обернул. Конечно, мы все проверим. Так что там с этим Германом? Кто такой? Фамилия? Адрес?
Ксения никогда не слышала, чтобы кто-то называл его Германом. Он охотно принимал условия игры. Только после одной безобразной сцены Ксения не выдержала и сама спросила:
— А как тебя на самом деле зовут?
И он кое-что рассказал. Правда это была или полуправда, но теперь Ксения не испытывала к нему неприязни. За что, собственно?
— Бедный Герман! — вслух сказала она.
— Почему это он бедный? — проворчал следователь. Похоже, сам он начал испытывать ко всем этим Шурикам откровенную неприязнь. Может, потому, что сам был толст и некрасив? И не мог бы заработать на обеспеченную жизнь в чужих постелях. Человек всегда останется только человеком, даже если он находится на работе, требующей прежде всего объективности.
Ксения вздохнула:
— Ему некуда было идти. Знаете, у меня есть хотя бы маленькая комнатка. Соседи, конечно, негодяи. Но это хоть что-то. А он приезжий. Женя просто-напросто выставила его за дверь.
— Она что, всегда так делала?
— Нет. Она так никогда не делала. Наоборот, очень любила устраивать жизнь своих старых, поломанных игрушек. Находила им работу или новую любовницу. Денег давала в крайнем случае.
— Почему же этого, последнего, просто выставила за дверь?
— Не знаю. Может быть, сгоряча. Я уверена, что если бы он сегодня…
Ксения испуганно замолчала. А вдруг не одна она, проснувшись сегодня утром на раскладушке, вспомнила про другую, удобную постель и в сытом, обеспеченном доме? И он мог оказаться на стадионе. Тоже купить билет, дождаться удобного момента и…
Она зажала ладонью рот, чтобы не испортить все окончательно.
— Куда же он пошел, этот ваш Герман?
— Я позвонила одной моей подруге. Не подруге, так, старой знакомой. Она в разводе сейчас, но в отличие от меня муж выменял ей отдельную двухкомнатную квартиру. Я просто не могла оставить Германа на улице.
— С чего вдруг такая забота, а?
— Жалко.
— Кого вам еще жалко?
«Себя», — хотела было сказать она. Больше всего себя. Но потом вспомнила, что именно поэтому проигрывала самые важные в жизни матчи Женя. От жалости к себе, от неумения не щадить себя. Стоит ли так себя мучить, если дома все равно ждут уютная постель, хороший ужин и красивый мужчина, всегда готовый приласкать?
— Я просто… — начала она и не договорила.
Противник решил передохнуть и тоже со вздохом спросил:
— Хорошо, давайте адрес. Поедем к этому вашему Герману. И хорошо, если бы…
Ксения и так все поняла. Хочет закончить все быстро, с первого же матч-бола. А она была уверена, что Герман не убивал, потому и дала его адрес. Хотя в чем можно быть уверенным до конца?..
Уже провожая следователя к дверям, Ксения замерла на пороге. Услышала:
— Очень хотелось бы оставить вас в покое. Но…
Сама знала, что это вряд ли получится. Он еще вернется. Потому что, уже закрывая за собой дверь, с насмешливой улыбочкой сказал:
— И все-таки, Черри…
1: 0
Оставшись одна, она прежде всего подумала: как много успела сказать и как, в сущности, не сказала ничего. Как объяснить ему, что Женя не была такой уж плохой, хотя и хорошей не была тоже? Просто такой, какой ее вырастили обеспеченные родители. В детстве ей дарили игрушечных людей — Барби и Кенов, а потом она так же легко стала получать живых. Денег у Евгении Князевой для этого хватало.
Сказать, что она никого не любила, значило солгать. Ксения столько раз слышала романтическую историю из счастливого детства подруги, что ей в конце концов стало казаться, будто все это происходило с ней самой. Освещенная солнцем терраса, старинная скатерть с золотистой шелковой бахромой и букет сирени в керамической вазе шоколадного цвета. Ох как пахла эта поздняя, темно-бордовая сирень! Она была вся такая мохнатая, упругая на ощупь, а когда белая ножка «счастливого» цветка с пятью лепестками касалась губ, то казалась удивительно сладкой.
На этой даче восьмилетняя Женечка была счастлива, как никогда. Теннис был для нее еще игрой, интересной и увлекательной, а не способом зарабатывать деньги на жизнь. Ей нравилась и новая, очень красивая ракетка, и шершавые мячики, цветом похожие на неспелые лимоны. Женечка играла в спорт, это получалось у нее очень здорово, и взрослые умилялись.
«Ах, какая очаровательная девочка! У нее, должно быть, настоящий талант!» — говорили гости семейства Князевых в один голос. И Женечка старалась, все выше подбрасывая свой шершавый мячик, и ракетка в ее руках была удивительно легкой и точной.
И был соседский мальчик, двумя годами старше. Женечке казалось, что он похож на маленького ангела. Удивительно красивый мальчик, с кудрявыми светлыми волосами. Женечка звала его про себя «маленький принц». В самом деле, в мальчике было что-то печальное. Прекрасная поэтическая обреченность. И для него Женечка старалась гораздо больше, чем для всех этих навязчивых взрослых. На солнечной террасе они играли в свои игры, и влюбленность Женечки хотя и была детской, но настоящей и острой.
Однажды они бегали вокруг стола, и «маленький принц» случайно зацепился за длинную бахрому скатерти. Женечка вспоминала потом не его лицо, не опрокинутую вазу с сиренью, не капельки холодной воды, стекавшие на пол по золотистой бахроме, в памяти остался запах разлитого одеколона, потому что испуганный мальчик схватился за скатившийся на пол пузырек. Его руки и губы пахли одеколоном, и этот запах Женечка почувствовала на своей щеке, когда ее коснулся легкий детский поцелуй. Она в отчаянии смотрела, как он бежит к дверям, сжимая в руках злосчастный пузырек, и в сознании ее отпечаталось слово: «Саша». Потом она не могла вспомнить, было ли то название одеколона или имя «маленького принца». Но одно знала определенно: никого с тех пор она так не любила, как этого кудрявого мальчика, исчезнувшего в то лето из ее жизни навсегда.
И сейчас Ксения вспомнила эту историю. Было в ней что-то тревожное и для нее самой. Таились какие-то воспоминания, спрятанные за другие, менее больные и спокойные. Следователь мог думать про Женю все, что угодно, но Ксения и не собиралась ему рассказывать никаких романтических историй детства. К чему? Пусть думает, что у Князевой все было лишь прихотью: одинаковые имена, красивая внешность, бесконечные поиски и безболезненные потери. Женя цеплялась за свои детские воспоминания, потому что взрослые не приносили ей радости. Цепь ассоциаций замкнулась в тот момент, когда разлился одеколон из стеклянного флакона. Это был постоянно повторяющийся сон. А наутро ее неудержимо тянуло на новые поиски.
Ксения тяжело вздохнула, вспомнив про завещание. Если бы с ней самой все было в порядке, то самым разумным было бы ни в коем случае не выяснять, кто из приятелей любил Женю больше, а кто меньше. Ибо нет такого прибора, который с точностью мог бы замерить чью-то привязанность. Но хорошая девочка Черри решила все сделать как должно. По крайней мере попробовать. Найти их всех и узнать, что они испытывали к убитой подруге.
Ксения уже заранее ругала себя. Но ей не хотелось получить все даром. Потому что задача решалась просто: тот, кто больше всех любил Женю, тот и убил ее. Кто хотел доказать, что он не игрушка, и остановить ее вечный поиск. Кто-то из шестерых — тот, кто был в последний момент Женей узнан. И попал ножом точно в сердце, потому что уж очень хотел его наконец найти.
«Славная девочка Черри. Добрая девочка. Послушная девочка», — ругала себя Ксения, но знала, что завтра все равно пойдет туда, куда долгое время запрещала себе ходить. Следователь начал с конца списка, она же решила отыскать его начало. Все-таки Женя была ей не чужой. И те шестеро тоже не все чужие. И заснула она с единственной мыслью: «Сегодня я проиграла гейм на чужой подаче. Это нормально. Но не все потеряно. Это было только начало партии. Завтра я буду играть уже не на чужой, а на своей подаче. Я сама к нему пойду».
Гейм второй
30: 0
Долгое время она запрещала себе думать о том, чтов Москве есть такая улица. Потом упорно не признавала, что на этой улице есть дом с таким номером. А выяснив номер дома, заставляла себя пропускать цифру 28 в нумерации квартир. Двадцать седьмая и сразу же двадцать девятая. Нет квартиры, нет и того человека, который в ней живет.
Сегодня Ксения успокаивала себя тем, что в этот запретный дом ее ведет крайняя необходимость. Она дождалась вечера, потому что знала: днем он на работе. Евгения считала своим долгом упомянуть к слову некоторые подробности о том, кто долгое время был между подругами яблоком раздора.
«Ты знаешь, одна моя знакомая недавно сказала…»
«Мы как-то случайно встретились…»
Хотя Ксения отлично знала, что в жизни Евгении Князевой ничего не происходит случайно. Во всяком случае Ксения знала теперь не только номер дома, но и номер квартиры, и график его работы, и даже должность на фирме.
«Если он не один, я тут же развернусь и уйду. Развернусь и…»
Он был один.
В первый момент, как только открылась дверь, она хотела убежать. Потом услышала:
— Черри, детка, ты вернулась?!
Если бы он назвал ее иначе, Ксения тут же бросилась бы ему на шею. Но это имя было не из первой их жизни и даже не из второй. Ибо во время второй она еще не была Черри. И, отталкивая его руки, она отчаянно крикнула:
— Пусти!
— Ну хорошо, хорошо, — отступил он. — Проходи.
Все равно Ксения видела, что он обрадовался. За шесть лет можно было изучить выражение его красивого лица: от крайнего недовольства до щенячьего, безрассудного блаженства. И только потому, что Ксения знала его так же хорошо, как себя, она подумала: самое смешное то, что они до сих пор любят друг друга.
— Только не трогай меня! — заявила она, сразу же проходя в единственную комнату. Прямо в ботинках, потому что знала — стоит ей в его присутствии снять с себя хоть что-то, как она тут же окажется перед ним голой.
Если честно, то больше всего на свете ей хотелось сейчас не отталкивать его изо всех сил, а, собирая все накопленные за несколько лет силы, обнять покрепче и про все забыть.
— Какая глупость! — вслух сказала она. — Какая же глупость все это!
Он оставил попытки ее соблазнить, сделал серьезное лицо и открыл бар: