Николай Леонов

Исповедь сыщика (сборник)

Наемный убийца

Пролог

Вилла, по нашим, российским, представлениям, шикарная, а для европейца — нормальный дом, была расположена на окраине Мюнхена. Метров сорок аккуратно подстриженного газона отделяли розовое двухэтажное строение от ворот; струилось шоссе, стремительным потоком полированных лимузинов оно летело к городу. Эти сорок, максимум пятьдесят метров газона, на котором в шахматном порядке росли аккуратно подстриженные кусты и небольшие деревья, для опытного человека свидетельствовали, что хозяин — человек обеспеченный, но отнюдь не богатый; в последнем была уверена и жена хозяина дома, и, хотя прожила с мужем пять лет, женщина не подозревала, что он крупный рэкетир и располагает очень большими деньгами.

Семья завтракала на веранде. Мужчина пил кофе, курил первую в этот день сигарету и просматривал газеты. Он не знал, что сигарета окажется в его жизни последней, а биржевые новости ему знать совершенно ни к чему.

Мальчик лишь полгода как научился говорить, отказывался пить сок и допытывался у матери, почему трава зеленая. Малыш никогда не узнает, почему трава зеленая, а небо голубое.

Убийца подошел к дому с черного хода, двигался неторопливо, уверенно, чувствовалось, что он знает расположение пристроек, где надо подняться по ступенькам, какую дверь открыть. Он поднялся на веранду не с лужайки, а вошел из дома, достал из-под полы длинного плаща автомат и увидел широко открытые глаза женщины.

Впоследствии полиция установила, что убийца выпустил более двадцати пуль калибра 5,6 мм. Хозяин и ребенок умерли мгновенно, женщина была жива. Ее доставили в госпиталь, но врачи считали, что положение женщины безнадежно.

Глава 1

Начало

Инспектор криминальной полиции Дитер Вольф был сердит, очень сердит. Высокий и широкоплечий голубоглазый блондин с твердым подбородком, полвека назад он мог бы красоваться на плакатах рейха и с огромным успехом выступать перед застывшими в немом восторге шеренгами гитлерюгенда. Потомственный полицейский, Дитер был человеком спокойным и уравновешенным, скорее мягким, чем жестким; как ни парадоксально, такие люди в полиции встречаются.

Инспектору уже исполнилось тридцать, но он был холост и жил в одном доме со своей матерью Анной, которая недавно отметила пятидесятилетие, но выглядела она на тридцать, и порой Дитера и Анну принимали за супругов или за брата и сестру. И взаимоотношения их были равноправными, лишь в редчайших случаях Анна одергивала сына, ставила его на место.

Сегодня был тот самый случай. Дитер расхаживал, можно сказать — метался, по своей комнате и непозволительно громко говорил:

— Русские — мое проклятье! Я их ненавижу! Учи русский язык! — Он посмотрел на портрет деда, человека неопределенного возраста, с тяжелым подбородком и бесстрастными глазами, безукоризненным пробором, усами, подстриженными уже на века. — Читай русскую литературу!

Он схватил со стола томик Чехова и запустил в стену. В этот момент терпение Анны, которая стояла в дверях и наблюдала за сыном, кончилось.

— Дитер, ты ведешь себя недостойно! — Жесткие морщины пролегли от уголков рта женщины, они если не состарили, то уж вернули ей действительный возраст. Анна это почувствовала, провела тонкими пальцами по лицу и, еще больше рассердившись, сказала: — Приведи себя в порядок, вымой руки и иди обедать. Я тебя жду.

Дитер услышал удаляющийся стук каблуков, вновь взглянул на портрет деда и на чистом русском языке сказал:

— Ну, извини!

Причиной столь необычного поведения инспектора Вольфа был его разговор с комиссаром, который состоялся днем.

Шеф Дитера, шестидесятилетний, по-юношески стройный комиссар, пригласил его в кабинет и первым делом справился о здоровье «прекрасной Анны». Так он называл мать инспектора. Начало не сулило ничего хорошего, а уж когда инспектор увидел, что комиссар оттягивает начало разговора, то окончательно понял — жди неприятностей. Начал комиссар издалека, что было ему совершенно несвойственно.

— Мы, немцы, люди дисциплинированные и законопослушные. Конечно, и у нас были, есть и будут преступники, такова природа человека.

Старик работал еще с дедом, а отца Дитера убили четверть века назад во время операции по захвату вооруженной банды, и комиссар, тогда лишь инспектор, тоже был тяжело ранен. Он не был сентиментален, даже от себя скрывал, что любит парня, а что давно и безнадежно влюблен в Анну, себе признавался, но никогда этого не показывал, в доме Вольфов практически не бывал. И все же, несмотря на свою сдержанность, даже сухость, комиссар, зная, какую пилюлю приготовил Дитеру, позволил себе сказать:

— Мой мальчик, ты человек способный, с тебя и спросить можно больше. — И он указал Дитеру на кресло и распорядился принести кофе.

«Меня отсылают в какую-то дыру начальником деревенских полисменов», — решил Дитер и продолжал внимательно и бесстрастно смотреть на шефа.

Комиссар выдержал паузу, пока помощник расставлял чашки с кофе, затем продолжил:

— К старости человек становится болтлив, я не исключение, скажу вещи общеизвестные, а уж тебе понятные досконально. Разрушение Стены, о чем мы мечтали десятилетиями, соединение с нашими восточными братьями, наплыв неквалифицированных рабочих, как немцев, так и других национальностей, вызвали вспышку преступности. Но наших сограждан нюансы не интересуют, люди платят налоги, содержат полицию, хотят жить спокойно.

«Значит, не в деревню, — понял Дитер. — Шеф обеспокоен расстрелом семьи на вилле. Но это дело округа, какое отношение это имеет ко мне?»

— Дитер, тебя зовут русским парнем. — Голос комиссара стал суше. — Ты, конечно, не виноват, но, как выражаются христиане, крест нести тебе. Получены агентурные данные, что семью Мюллеров уничтожил русский, и приехал он из России, и выполнял он задание русской группировки, контролирующей известные тебе районы города.

Дитер любил хорошую дорогую одежду, и сейчас на нем был мягкий твидовый пиджак, брюки в полоску, сверкающие черные туфли, под белоснежным воротничком рубашки клубный, безукоризненно завязанный галстук. Коллеги над инспектором подтрунивали, а на самом деле элементарно завидовали. В тридцать лет инспектор был холост, пользовался успехом у женщин. Главное же, мог появиться в любом обществе, и не только швейцары, но и великосветские дамы и господа не угадывали в нем полицейского.

Комиссар взглянул на элегантного инспектора и чуть было не вздохнул, за невольную слабость рассердился и продолжал:

— Дитер, вам надлежит внедриться в русскоязычную общину, установить убийцу и через него выйти на заправил русской банды. Они называют себя мафией; ерунда, русские страдают гигантоманией. Никакая они не мафия. Но нас не интересует, как они называются, мы должны установить ключевые фигуры, арестовать, передать в прокуратуру и затем в суд.

«Старик совсем сдал, — подумал Дитер. — Перешел со мной на «вы», приказывает сделать невозможное. Убийца приехал и уехал. Кого я должен установить? Через кого и на кого выходить? Сумасшедший дом, да и только».

— Ты почему не пьешь кофе, Дитер? — спросил неожиданно комиссар, не ожидая ответа, продолжал: — Тебя воспитал твой дед, когда-то я служил под его началом. Комиссар Вильгельм Вольф был умнее всех. Мы ненавидели и боялись русских, а он всегда повторял: «Только в союзе с русскими немцы обретут настоящую силу и прочный мир в Европе». И он все предвидел, сегодня нет Стены, танки уходят, а русские предприниматели приходят.

«Боже мой, когда же это кончится! — Дитер пригубил жидкий, уже остывший кофе. — Чего старик добивается? Он умен, знает, что я не глуп и не поверю, что в Мюнхене можно найти убийцу, прибывшего из России».

Комиссар перестал расхаживать вдоль окна, опустился в кресло, попробовал кофе, брезгливо отставил чашку.

— Бережливость помогла немцам встать на ноги. Но черт побери! Комиссар криминальной полиции имеет право не пить помои? — И вызвал помощника. Когда тот появился, указал на чашки и спокойно, словно не он только что чертыхался, сказал: — Спасибо, Генрих, уберите, пожалуйста, и дайте нам коньяка… Твой дед Вильгельм был очень умен и дальновиден, отказывал себе во всем, но тебя обучала чистокровная русская, ты говоришь без акцента, читаешь и пишешь по-русски без ошибок.

Комиссар взглянул испытующе, но так как старик не спрашивал, а утверждал, Дитер продолжал молча слушать.

Ну а если бы комиссар спросил, то Дитер бы ответил, что даже в России без ошибок пишут лишь немногие, а говорит он с легким акцентом, и русские принимают его за прибалта.

— Задание понятно, с чего ты думаешь начать? — спросил комиссар.

Инспектор хотел встать, но шеф жестом остановил, подвинул поднос с рюмкой коньяка.

— Приглашение наемных убийц из России в последнее время не такая уж редкость. Подобных профессионалов приглашают даже в Америку, где своих исполнителей более чем достаточно. Русский значительно дешевле, главное же — он прибыл, выполнил контракт и убыл. Он не может шантажировать заказчика, не может быть захвачен ни полицией, ни конкурирующей стороной, значит, никого не выдаст. Ты сидишь и думаешь, мол, все это мне известно, старик выжил из ума и посылает меня искать человека, которого давно нет в городе. Верно?

— Извините, господин комиссар, но вы абсолютно правы, — произнес наконец инспектор. — Я только не считаю…

— Не лги, мой мальчик, считаешь, — перебил комиссар. — Получая подобное задание, и я бы усомнился в здравом уме начальника. Ты служишь у меня десять лет. Ты слышал когда-нибудь, чтобы старик столько говорил?

— Никак нет.

— Я поручаю тебе скверное дело, хочу, чтобы ты понял — не у меня, комиссара Гюнтера, а у нас, немцев, сейчас другого решения нет. Мы подписали с русскими соглашение о совместной работе по борьбе с организованной преступностью и наркобизнесом. Русские доставляют нам много неприятностей, и, если мы их здесь не прижмем, будет еще хуже. Совершено варварское преступление. Мы имеем основания обратиться за помощью в розыске убийцы. Но ты не можешь прилететь в Москву. — Комиссар выдержал паузу, отметил, что рука инспектора, державшая рюмку, не дрогнула, и продолжал: — Ты не можешь прилететь в Москву и сказать: «Господа, у нас имеются данные, что зверское убийство в Мюнхене совершил ваш человек. У нас с вами соглашение, найдите убийцу и выдайте Германии».

Предположение было настолько абсурдно, что инспектор позволил себе пошутить:

— Почему нет? Россия страна небольшая, преступников там всего ничего. Такой вариант вполне возможен.

Комиссар взглянул одобрительно, поднял рюмку, пригубил и кивнул:

— Я знал, Дитер, ты разумный мальчик. Ты пойдешь в русскоязычные кварталы и будешь там болтаться до тех пор, пока не добудешь информацию. Русская колония невелика, все друг друга знают, чужака видели, а он обязательно там появлялся. Возраст, внешность, как он себя называл, конечно, не своим именем, откуда он родом. Конечно, он врал. Когда мы соберем все, тогда ты можешь прилететь в Москву и сказать: мол, мы сделали что могли, теперь давайте работать вместе.

Дитер знал русское выражение «хорошее кино», чуть было не произнес вслух, удержался, сказал:

— Сделаю все возможное, господин комиссар. Но русских следует ориентировать уже сейчас.

— От наших ориентировок горит любая электроника, уверен, что сейчас русским не до наших забот, — ответил комиссар. — В прошлом году у нас была группа офицеров из Москвы. Ты патрулировал с одним из них, вы попали в перестрелку, захватили двух бандитов. Мне показалось, что и ты, и русский в своих рапортах что-то утаили. Это так?

— Прошло столько времени…

— Инспектор! — Комиссар спохватился и мягко продолжал: — Дитер, мальчик, мне кто-то шепнул, что в русского стреляли с нескольких метров и ты вытолкнул его с линии огня. Это так?

— Мой русский напарник был человек очень опытный и быстрый, он бы справился и сам, возможно, я немного ему помог.

— Прекрасно! — Комиссар допил рюмку. — Позвони этому опытному и быстрому парню и попроси тебе помочь.

— Извините, но я не могу, господин комиссар, — твердо ответил Дитер.

Комиссар устал от непривычно долгого разговора. Дитер начинал раздражать своей молодостью, невозмутимостью, теперь и упрямством. Но старый полицейский лишь чуть прибавил голоса и терпеливо продолжал:

— Ты читаешь русские книги, но ничего об этих людях не знаешь. Россия — страна особенная, там законы и приказы не выполняются, а по дружбе пойдут и под нож, и под пулю. В России все делается по знакомству, звони этому парню.

— Не могу! — Дитер встал. — Когда я провожал русских на аэродром, то узнал, что мой напарник не «этот парень», а полковник.

— М-да, скверно, — растерянно произнес комиссар, провел пальцем по щеточке усов, почесал седой висок. — У них все не так, как положено. Я точно помню… оперативный работник, значит, инспектор.

— Полковник Гуров — старший оперативный уполномоченный по особо важным делам Главного управления Министерства внутренних дел России, — сказал Дитер Вольф.

— И он патрулировал с тобой в машине, стрелял, даже дрался? — Комиссар вновь почесал висок. — Когда говорят, что русские люди загадочные, я смеюсь, теперь… — Он кашлянул и замолчал.

— Они произошли от других обезьян, господин комиссар. У них другая таблица умножения, и на месте правой руки у них левая. А полковник Гуров так просто больной, так считают даже его русские коллеги. И я, рядовой инспектор, не могу звонить полковнику…

— Верно, верно, иди продумывай легенду, готовься, я подумаю. — Комиссар встал; когда дверь за подчиненным закрылась, поморщился, даже развел руками. — Полковник… По особо важным делам… Бегает ночью по улицам и дерется… Россия!



Полковник Гуров вошел в парикмахерскую. На давно не мытой витрине было написано «Салон». Сыщик оглядел унылое, обшарпанное помещение. В салоне не было ни души, четыре кресла глядели в мутные зеркала на свои облезлые спинки. Три кресла явно никого не ждали, перед четвертым на некогда белой полке валялись инструменты, не лежали, именно валялись, и хотя Гуров с расстояния в несколько шагов хорошо рассмотреть не мог, но казалось, что инструменты в волосах клиента. Хотелось тихо уйти и никогда сюда не возвращаться. Гуров был полковник, сыщик, мужик волевой, соблазн поборол, кашлянул и громко сказал:

— Здравствуйте. Извините, что без предупреждения!

В проеме двери, ведущей в служебное помещение, никто не появился, он подошел ближе и повторил:

— Здравствуйте!

Из одной двери в другую прошла девушка в каком-то халате, с кружкой в руке, на Гурова не взглянула, крикнула:

— Светка, клиент пришел!

Не прошло и пяти минут, как вышла надменная девица с лицом, раскрашенным, как у индейца, собравшегося на тропу войны.

— Будем стричься? — Девица взглянула на голову клиента и вздохнула: — Вы знаете, сколько это стоит?

— Я вытерплю.

— Как желаете? — Девица подошла к креслу, махнула салфеткой.

— Хорошо, — ответил Гуров. — Я желаю, чтобы меня постригли хорошо.

— Стрижка модельная, — вынесла приговор девица, — тогда моем голову.

Полковника мыли и стригли даже не как щенка, а словно предмет неодушевленный — пригибали и крутили голову, подталкивали, нажимали на плечи или тянули вверх. К мастеру подходили и отходили люди, что-то предлагали купить или продать, дважды мастер уходила к телефону. Девицы разговаривали между собой о шмотках, выпивке и мужиках.

Когда Гуров, заплатив по его полковничьей зарплате большие деньги, оказался на свободе, его жизненный опыт стал несколько богаче, а ведь он проработал двадцать лет не в историческом музее, а в уголовном розыске. Понятно, в сорок два года человек не впервые заглянул в парикмахерскую, и приватизация началась не вчера, да и цены отпустили не сегодня, пора бы к демократии привыкнуть. Однако сыщик расстроился. Вроде бы он всегда женщинам нравился, а тут оказалось, что он и не мужик вовсе, обидно. Когда случались неприятности либо тоска без видимых причин, Гуров шел в тренажерный зал, в баню, если пришло время, в парикмахерскую, затем надевал свежую рубашку, парадный костюм, новый галстук. Какая здесь логика? Да никакой, главное, чтобы помогало. Сегодня он начал с парикмахерской, так на тебе, такой конфуз получился.

А началось все вчера, около полуночи раздался телефонный звонок из Мюнхена. Когда разговариваешь с заграницей, слышно значительно лучше, чем если позвонит сосед, у которого кончились сигареты.

— Добрый вечер, господин полковник, вас беспокоит Дитер Вольф из Мюнхена. — В трубке ничего не трещало, голос звучал чисто, не уплывая в небытие. — Извините ради бога, мне чертовски неловко, но обстоятельства…

— Здравствуйте, Дитер, — ответил Гуров, хотя подмывало заметить, что полночь отнюдь не вечер и кончай слова говорить, выкладывай свою просьбу. — Как здоровье? Как поживает Анна?

— Спасибо, господин полковник. У нас все в порядке. — Дитер запнулся и вздохнул.

— Дитер, мы с вами профессионалы, я вас слушаю.

— Две недели назад у нас произошла катастрофа, двое погибли на месте, один из них ребенок, мать находится в реанимации. Вы меня понимаете, господин полковник?

— И я понимаю, и любой, кто нас слышит, понимает, — ответил Гуров. — Вы полагаете, что исполнитель приезжал от нас?

— Сожалею, господин полковник.

— Вы, немцы, люди аккуратные, конечно, послали официальную бумагу?

— Я приношу свои извинения, господин полковник, сообщение мы послали, но пока нет ничего конкретного. Вы знаете, в нашей работе…

— Я знаю, Дитер, — перебил невежливо Гуров. — Что вы имеете по исполнителю?

— Тридцать лет, русый, рост и фигура средние, проживает предположительно… — И Дитер назвал город в России.

— Так много! Это мы вмиг организуем.

— Я вас понимаю, господин полковник, приношу извинения. Я не хотел вас беспокоить, но господин комиссар настоял. Извините…

— Дитер! — перебил Гуров. — Перестаньте извиняться, меня это раздражает. У вас комиссар, а у меня генералов… — Он хотел сказать, что генералов над ним как у сучки блох, но закончил коротко: — Достаточно. Я понимаю, такой расклад, что комиссар считает, что вы в прошлом году оказали мне услугу, потому можете обратиться с личной просьбой. Так вот, передайте комиссару… Вы когда прилетаете?

— Через несколько дней, господин полковник. — Дитер запнулся и вздохнул: — В общем, так.

— Позвоните в это же время, сообщите день и рейс. Низкий поклон Анне. Спокойной ночи. — Гуров не стал ждать извинений и благодарностей, положил трубку, сказал: — Цирлих-манирлих, только тебя мне и не хватало.

То патрулирование в Мюнхене Гуров, конечно, хорошо помнил, глупость произошла чрезвычайная. Ночь текла однообразная, скучная, Гуров дремал на переднем сиденье, вел машину, естественно, Дитер Вольф, который за истекшую неделю полковнику изрядно надоел чрезвычайной вежливостью, опекой, пояснением элементарных оперативных истин и скрытой обидой, что его, Дитера Вольфа, квалифицированного детектива, заставляют патрулировать и выполнять роль гида. Немец не знал звания и должности своего напарника, иначе язык бы придержал, не знал, что и совместное патрулирование происходит по просьбе именно Гурова.

Полковник давно понял: эффективность работы полиции зависит не от руководства, даже не от профессионализма розыскников, а от первого звена — участковых и патрульных нарядов, участковых, проработавших на одном месте не менее десяти лет, которых мальчишки знают с первых хулиганистых шалостей — взломали сарай, уперли из подъезда велосипед, побили недругу стекла. Мальчишки растут, мужают, большинство идут в люди, некоторые в колонии, вернувшись, они видят своего участкового, который так же не придирается зазря, не пьет в подсобке главного отдела, прибавилось звездочек на погонах и морщин, убавилось волос, но мент знает каждого из прошлых, настоящих и будущих пациентов, как некогда знал земский доктор, чем болел отец и чего можно ждать от внука. И пациенты прекрасно знают — участкового не провести, не купить, зря в участок не потащит, при девушке грубым словом не обожжет, от него можно легко схлопотать без протокола, но по совести. От такого участкового зависит спокойствие людей, его можно встретить в книжке, музее, сотня, может чуть больше, разбросана по необъятным просторам России.

Патрульные на дребезжащих кособоких тарантасах разъезжают по улицам, подбирают, порой обирают пьяных. В основном это молодые самоуверенные ребята, порой хмельные, в серьезной рукопашной им грош цена. Они не способны по походке, манере держаться определить степень опасности подозреваемого, не умеют правильно к нему подойти, правильно стоять при проверке документов, большинство из них не знают основного закона ночного патруля: обнажил оружие — стреляй. Патрульных убивают чаще, чем иных сотрудников милиции.

Все это полковник Гуров отлично знает, убежден, что ни министр, ни мэр, ни даже президент изменить ситуацию не могут. Законопослушание, уважение общества к полицейскому требуют времени и огромных денег. За какие качества в обществе уважают мужчину? Ум, честь, физическая сила, заработок. Можно перечислить в обратном порядке. Чтобы получить умного, честного и сильного работника, необходимо начинать с зарплаты, жилья, создать конкурс, а не поиск тех, кто остался на обочине и никому больше не нужен. А депутаты, делегаты, директора, заместители, помощники и помощники заместителей? А генералы, адмиралы, полковники, начальники? Имя им легион. Президент может издать любой указ, если есть желание, подписать несколько, но коли сеешь брюкву, тыква не вырастет, если деньги вкладываются в руководителей, на улицах будет блестеть гололед и разгуливать преступники. Если вы рядовому менту, господин мэр, дадите служебную квартиру, достойную зарплату, предупредите, что при несоответствии должности он лишится всего, в милицию придут лучшие ребята с улиц, которые надлежит охранять. Парни знают все проходняки и сквозняки, всех деловых и приблатненных и быстренько наведут порядок. А если он, неразумный, вернется домой поддатый, жена или мама ему все растолкуют, и он запомнит все слова, до единого, на всю оставшуюся жизнь. А вы — указы, постановления, комиссии! Вы глупые или неловко прикидываетесь? А может, вас, господа, устраивает беспредел, творящийся на улицах городов матушки России?

Ну и как издревле повелось на Руси, вы, господа, мыслите масштабами агромадными. Что вам грабежи, разбои да изнасилования? Люди боятся на улицу выйти? Так пусть сидят дома, смотрят в ящик, слушают ваши рассуждения о преступности организованной да коррупции, словно не вы сами, лично, составляете ее основное ядро. Полковник Гуров — розыскник и не знает, как там, в странах, где живут по-человечески, но у нас в России организованная преступность, коррупция есть плоть изуродованной экономики, порождающей дефицит, правая, да и левая рука бюрократического аппарата, и бороться с ними милиции не дано. Господа, взгляните на себя в зеркало.

Полковник Гуров все знал про свою Россию и ничего про ихнюю Германию. Потому, прибыв в Мюнхен, сказал: мол, я — инспектор криминальной полиции. С совещаниями, брифингами и фуршетами подождем, дайте покататься в ночном патрулировании.

Когда Гуров в первый раз выехал на дежурство, его больше всего поразили не машины, в которых были телефоны, компьютеры, рации, новейшие протекторы на колесах и даже бензин, а веселые парни полицейские. Полковник при росте сто восемьдесят два и весе восемьдесят оказался в этой компании если не самым мелким, то уж далеко не крупным. Здоровые, жизнерадостные парни на блестяще оборудованной технике выезжали в ночной город, и было ясно, кто хозяин этого города.

Напарник Гурову не понравился, иначе и быть не могло. У Дитера Вольфа было все то, чего не было у подчиненных и коллег полковника. Жизнерадостный, прекрасно тренированный и экипированный, уверенный в завтрашнем дне, Дитер Вольф не согревал в кармане сверток с осклизлой едой и термос с жидким чаем, так как мог остановиться в любое время у чистенького кафе, поесть горячего и вкусного, выпить кофе или банку пива. Хозяин ночного заведения, запоздалые посетители не смотрели на полицейского с презрением, встречали доброжелательной улыбкой, шуткой, пьяные — а такие встречались — по мере сил трезвели и торопились домой. Ко всем своим недостаткам Дитер был предельно вежлив и доброжелателен, говорил по-русски свободно, а Гуров шпрехал через пень-колоду.

Так на каком основании инспектор Вольф мог понравиться полковнику Гурову? Он вообще с новыми людьми выдерживал дистанцию, а тут от злости на свою нищету, глядя на зеркальные витрины, улыбающиеся лица, слушая вежливо поучающего напарника, совсем окаменел, чуть ли не льдом покрылся. Дитер, тоже живой человек, вскоре замолчал, изредка поглядывал удивленно; так в полном молчании они прокатались три смены без серьезных происшествий. Изредка останавливались, разнимали дерущихся. Разнимали — это для красного словца. Завидев полицейскую машину, вояки исчезали; если бежать было некуда, то стояли смирно, подходили к Дитеру, предъявляли документы, в основном водительские права. Инспектор запрашивал компьютер и получал полную биографию героя.

Первое дежурство Дитер поглядывал на Гурова, проверял, правильно ли напарник страхует; убедившись, что молчаливый русский действует быстро и абсолютно грамотно, успокоился.

Останавливались у кафе, где полковник чувствовал себя отвратительно. В Москве в то время марка стоила около трехсот рублей, Гуров не мог об этом забыть, выпить чашку кофе и слегка перекусить за тысячу рублей… Это сколько дней надо работать?

На четвертую ночь ледок подтаял, Гуров не только отвечал на вопросы, но и сам порой спрашивал кое о чем. Они катились по тихой, почти безлюдной улице, когда Гуров неожиданно указал на мужчину, который подошел к одиноко бредущей проститутке, и сказал:

— Дитер, притормози этого парня.

Немец взглянул на русского удивленно. Поравнявшись с договаривавшейся парочкой, остановился и как всегда неторопливо вылез из машины, оперся на капот и сказал:

— Приятель, можно с тобой потолковать?

В отличие от медлительного, вальяжного Дитера, Гуров двигался быстро. Выскочив из машины, перекрыл незнакомцу отход. Проститутка потеряла к возможному клиенту интерес, виляя бедрами, двинулась дальше. Мужчина шагнул было к машине, из-за которой вышел Дитер, взглянул на Гурова и бросился на него, точнее, пытался проскочить мимо, но полковник был к этому готов и подставил ногу. Готов же Гуров был по очень простой причине — преступник, если хочет скрыться, всегда бросится на человека в штатском, а не в форме. Мужчина упал. Полковник и инспектор поменялись ролями: Гуров с флегматичным видом закурил, Дитер бросился, аки разъяренный зверь, щелкнули наручники, задержанного швырнули на заднее сиденье, и машина покатила в участок.

Неоднократно судимый, разыскиваемый за вооруженное нападение преступник взглянул на Гурова с ненавистью и что-то пробормотал по-немецки.

— Это вряд ли, — спокойно ответил Гуров.

— Ты понимаешь немецкий жаргон? — удивился Дитер.

— Конечно, нет, — пожал плечами полковник. — Так они на всех языках говорят одно и то же: «Ты живешь, пока я сижу», «Я передам на волю, и с тобой рассчитаются».

Дитер рассмеялся и спросил:

— А почему ты решил его проверить?

— Так он шел по делам и не собирался подходить к женщине, а когда увидел машину, резко повернул.

На следующий день полковника Гурова все поздравляли, немцы улыбались радушно, хлопали по плечу, показывали большой палец, соотечественники вымученно скалились и жали руку излишне крепко. Кто-то в сердцах обронил:

— Гуров — ему и за рубежом неймется, главное — высунуться.

Группа российских милиционеров была малочисленной, всего двенадцать человек, из них два практика-криминалиста, врач, теоретик уголовного права и семь партийных функционеров-руководителей. Хотя они и вышли из КПСС, толку от них в милиции было как от козла молока. Оперативную службу полковник Гуров представлял в единственном числе и попал в делегацию только благодаря своему начальнику и другу генералу Орлову, который пошел к заместителю министра и сказал много лишних слов.

А на следующую ночь после описываемых событий Дитер с Гуровым попали в стычку со стрельбой. Стреляют всегда неожиданно, данный случай не представлял исключения. Катили по ночному городу. Дитер философствовал, Гуров отделывался междометиями. Немец рассуждал о том, что не понимает русского, который отказался от предложения комиссара прочитать личному составу патрульной службы лекцию на тему: «Ночной патруль. Как я вижу улицу».

— Это неверное решение, приятель, — рассуждал Дитер. — Поболтать час нетрудно, ты бы набрал очки у своего начальства и получил бы марки. Я не понимаю тебя.

«Если бы ты знал, как мне нужны ваши марки, башмаки необходимо купить, — думал Гуров, — ты бы меня не понял еще больше. А если бы услышал мой разговор с генералом, бывшим партайгеноссе, то счел бы меня просто сумасшедшим».

Генерал, у которого последнее звание было лейтенант запаса, руководитель делегации (бывают руководители без делегации, но последние без руководителей не бывают), утром поздравил Гурова и сказал:

— Лев Иванович, куй железо, пока горячо, расскажи немцам о наших методах работы. Вечером я буду встречаться с префектом, может, сумею организовать тебе выступление по телевидению. Ты представляешь эффект, реакцию министра? Ты сможешь подняться до… — Руководитель замялся, видимо, прикидывая, куда же может подняться этот мент, и решительно закончил: — До определенного уровня.

Выступить было нетрудно. Гуров говорить умел, но уж очень он не любил этого бывшего лейтенанта запаса, поэтому вопреки логике и здравому смыслу ответил:

— Извините, товарищ генерал, выступать не люблю и не умею. — И без разрешения пошел к дверям.

— Полковник! — Генерал повысил голос. — Вернитесь, или вы будете сожалеть всю жизнь.

Ну проработай руководитель в милиции хотя бы год, знал бы, что с Гуровым так разговаривать нежелательно, да и опасно. Но генерал был прямиком с партийной сковородки и потому положение усугубил:

— Я сказал, что вы будете выступать. И вы будете!

Гуров вернулся, взглянул на генерала с неподдельным любопытством. Полковник знал стопроцентный способ прервать подобную дискуссию.

— Видите ли, господин генерал, я человек талантливый, почти гениальный сыщик. Талантливости обучить нельзя, как невозможно дурака сделать умным. Поэтому и моя лекция, как и наша беседа, совершенно ни к чему. Разрешите идти, господин генерал?

Так они и катились в роскошном «Мерседесе» по чистым, хорошо освещенным улицам Мюнхена. Немец рассуждал о том, что глупо отказываться от денег, русский молча соглашался. Полковник видел в витрине — в магазины он не заходил — высокие ботинки на толстой подошве, но марок на такие роскошные ботинки не хватало.

Они свернули с освещенной рекламами улицы в переулок, начинались кварталы, заселенные иностранцами, здесь проживала и русская колония; света стало меньше, на тротуарах валялись пустые коробки, банки из-под пива, в общем, мусор. Темно и грязно было не так, как в московских переулках, но обстановка казалась более реальной. Гуров почувствовал родной запах, в свете фар мелькнула знакомая кошка, полковник услышал слова, которые не переводятся ни на один язык в мире, и в этот момент ударил выстрел. Ответила короткая автоматная очередь. Дитер включил сирену и дальний свет, ответили активной пальбой. Стреляли не по машине, где-то метрах в пятидесяти, за углом справа. Гуров определил, что перестрелку ведут два пистолета разного калибра и автомат.

Машина выкатилась на перекресток, Гуров выскочил на мостовую. Дитер оказался рядом.

— Сядь за руль, развернись, освети правую улицу, — приказал Гуров.

За пять дней совместной работы инспектор Вольф ни разу не слышал, чтобы русский говорил в таком тоне, так командуют только большие начальники. Сработал инстинкт, Дитер впрыгнул в машину, развернулся и высветил две фигуры, которые, пересекая улицу, приближались к машине.

Сначала комиссар решил, что русский не может иметь оружия, но Гуров настоял, получил хорошо знакомый «вальтер» калибра 7,65 мм и предупреждение, что в случае нарушения закона предстанет перед судом. Полковник положил пистолет и запасную обойму в карман, хотел ответить, что не надо пугать ежа голой жопой, решил, что не поймут, лишь кивнул и коротко ответил: «Яволь».

Сейчас, стоя у машины, полковник поглаживал ребристую рукоятку «вальтера», наблюдал за бегущими, оружия у них в руках не просматривалось, но это отнюдь не значит, что его не было. Парни выскочили из света фар и бежали к проему между домами, который темнел метрах в двадцати от машины. Дитер, которого в этот момент Гуров назвал щенком, вместо того чтобы разворачивать машину и не выпускать бегущих из слепящих лучей, медленно двигаясь вперед, выскочил из машины, выстрелил в воздух и орал незнакомые слова.

— Не стреляй, может, это потерпевшие! — громко сказал Гуров.

«Даже если они вооружены, с бегу им не попасть, — думал Гуров, — если поднимут руку, я присяду за машину, начнут стрелять — открою ответный огонь, а самозащита в любой стране самозащита».

Увидев, как один из парней поднял плечо, Гуров двинулся за машину, получил неожиданно сильный удар, упал на асфальт, по машине застучали пули, грохнула автоматная очередь. Дитер прижимал Гурова к земле, шептал:

— Спокойно, спокойно, они не уйдут, проход закрыт.

Дальше все было скучно и неинтересно. Гуров поднялся, чертыхаясь, подобрал выпавший из руки «вальтер», отряхивал брюки и равнодушно наблюдал, как беглецы, освещенные ярким светом фар, тщетно карабкаются по высоченным воротам, которые перегораживали темный проход.

Дитер стоял рядом с машиной и отдавал лающие команды, разок выстрелил для острастки. С ворот упали короткоствольный автомат и пистолет, следом свалились и герои, замерли с поднятыми руками.

Приближался вой патрульной машины, через несколько секунд вторая пара мощных фар осветила сцену, и она стала походить на театральную.

Гуров взглянул, как Дитер защелкивает на преступниках наручники, пробормотал:

— Ты хочешь быть героем — будь им. — Пожал плечами, сел в машину и закурил.

Задержанных усадили во вторую машину без нежностей, но и не били. «Наши бы не удержались, врезали бы пару раз наверняка», — подумал равнодушно Гуров.

— Ты смелый парень, но нельзя же стоять открыто на линии огня, — говорил Дитер, который вел машину и по-мальчишески улыбался.

— Спасибо, коллега, ты мне спас жизнь, — ответил Гуров. — С меня причитается.

Дитер не услышал иронии, ответил очень серьезно:

— Мы напарники, сделали свою работу, и только.

Инспектор Дитер Вольф в рапорте указал, что при задержании русский работал безукоризненно. Перед отъездом полковник Гуров получил почетную грамоту и полицейскую бляху. Вот тут-то и выяснилось, что в патрульной машине работал полковник. Среди патрульных новость вызвала недоумение, а Дитер был смущен до крайности. Для немца полковник — это… черт знает что! Очень большой человек. Дитер вспоминал, как запросто разговаривал с русским, поучал его, возмущался, что тот не хочет выступить и получить марки. Полковник! Понятно, зачем полковнику жалкие марки! О ботинках на толстой подошве, да еще высоких, со шнуровкой, которые так и не купил полковник Гуров, инспектор Дитер Вольф ничего не знал.

Коллеги расспрашивали Дитера, каков он, русский полковник, как держится, как разговаривает. Дитер очень хвалил бывшего напарника, но однажды за кружкой пива, рассказывая, какой смельчак этот русский, обмолвился, мол, опыта патрульной работы у полковника маловато. И описал подробно, как бежали вооруженные бандиты, а русский полковник стоял в рост, и Дитеру пришлось сбить русского с ног, и автоматная очередь прошла над их головами. Так родилась легенда, что инспектор Вольф вывел русского полковника с линии огня, спас ему жизнь.

Гуров об этой легенде не знал, к немецкому оперу, так он называл про себя инспектора Вольфа, ни симпатий, ни антипатий не испытывал, когда Дитер позвонил, понял: придется помогать. А если называть вещи своими именами, то пахать по-черному, делать все возможное и невозможное тоже сделать. Иначе не по-людски получается: немцы русским продукты посылают, хоть и капля в море, а помощь, а русские в ответ командируют убийц, которые в Германии погоды не делают, однако менять преступников на жратву нечестно, грешно, можно сказать.

Глава 2

Поехали!

Начальник Гурова, генерал Петр Николаевич Орлов, знавал полковника еще старшим лейтенантом, тонкошеим и голубоглазым. Много воды утекло с тех пор. Подполковник Орлов стал начальником главка, генералом, полысел, отрастил животик. Старший оперуполномоченный по особо важным делам полковник Гуров нарастил мышцы, шея у него стала как у борца, виски засеребрились, а вот глаза не то чтобы поблекли, но голубизну потеряли, стали синими, часто казались серыми, возможно, оттого, что Лева Гуров смотрел на мир восторженно, а Лев Иванович — устало, с легкой иронией. Работа на Дальнем Севере засчитывается год за два, а в уголовном розыске — один к одному, конечно, с высокой трибуны виднее, кому, сколько, за что и почему, и менты не спорят и не бастуют. Но как лошадь кормить, так она и пашет. К нашим героям, многолетним друзьям генералу Орлову и полковнику Гурову, данные рассуждения отношения не имеют, потому что сыщик — это не звание и не должность, а диагноз. Как врач, педагог, ученый (имеется в виду общечеловеческий, а не большевистский вариант) работает не за деньги, идею, звание, славу, а потому, что иначе жить не умеет, так и сыщик.

Генерал Орлов, с лицом не до конца протрезвевшего сантехника, как всегда с плохо повязанным галстуком, смотрел на сидевшего в кресле для гостей Дитера Вольфа доброжелательно, но достаточно равнодушно. На стоявшего у окна Гурова генерал вообще не смотрел, боялся. Утром, договариваясь о встрече, Гуров настоятельно просил надеть мундир, объяснил, что для немца это очень важно, и Орлов обещал, однако переодеться поленился; теперь ему было стыдно, он на друга не смотрел, старался общаться только с гостем.

И в мягком неудобном кресле Дитер Вольф ухитрялся сидеть с прямой спиной, развернутыми плечами, выставив квадратный подбородок, и никак не выдавать своего удивления, даже разочарования. Утром русский полковник сказал Дитеру, что их примет руководитель криминальной полиции России, генерал. Сейчас Дитер смотрел на пожилого ужасно одетого человека с лицом провинциального буфетчика, который шмыгал носом, тер короткопалой ладонью лицо, вздыхал и говорил нерешительно.

— Значит, Дитер Вольф, инспектор, у тебя проблемы. Очень приятно. — Орлов вздохнул. — Ничего приятного, я говорю глупости, со мной случается, извини. Ты ведь свободно говоришь по-русски и понимаешь меня?

— Так точно, господин генерал!

— Господин генерал — это хорошо, но зови меня Петр Николаевич.

— Так точно, понял! — Дитер сделал, казалось, невозможное, выпрямился еще больше.

— Так точно, — пробормотал Орлов, покосился недовольно на Гурова, нажал на кнопку и сказал: — Девочка, дай нам кофе и раздобудь бутылку коньяка, у нас иностранец.

— Все готово, Петр Николаевич, — ответила секретарша. — Разрешите?

— Разрешаю. — Орлов повернулся к Дитеру, оглядел с любопытством, заглянул в глаза, спросил: — Сколько лет в розыске?

— Семь лет, господин… Петр Николаевич, — ответил Дитер, увидел в глазах генерала насмешку и поежился.

— Семь лет в должности инспектора?

— Нет, инспектором год и семь месяцев.

— Значит, стригунок. — Орлов взглянул на Гурова: — Тебе крупно повезло, полковник, я тебе просто завидую.

Верочка принесла поднос с кофейником, чашками, сахарницей, бутылкой коньяка и даже рюмками. Держалась секретарша неестественно прямо и скованно. Орлов хмыкнул и сказал:

— Спасибо, Верунчик, этот парень холостой, улыбнись ему.

— Петр Николаевич! — Верочка поставила поднос, неожиданно сделала книксен, улыбнулась Дитеру, повернувшись к Гурову, показала язык и исчезла.

— Видишь, какие у нас нравы, но ты еще и не то узнаешь, парень. Лева, поухаживай за нами, и будем считать, что знакомство состоялось. Разминка окончена, к делу.

Гуров разлил по чашкам кофе, капнул в рюмки коньяка, еле сдержал улыбку, заметив, как покраснел Дитер, который не мог понять, почему полковник выполняет работу кельнера.

— Значит, мы имеем невыразительные усредненные приметы: возраст около тридцати, возможно, город постоянного проживания, профессия — наемный убийца. Как я понял, — Орлов открыл лежавшую перед ним папку, — женщина осталась жива, убийцу сможет опознать. Три человека могут подтвердить, что данный человек находился в день убийства в Мюнхене. Оснований для ареста в России никаких, возможность доказать вину подозреваемого в Мюнхене оставим нашим немецким коллегам. — Генерал взглянул на Дитера: — Ты хочешь что-то сказать — говори.

Когда Орлов заговорил о деле, Дитер удивился происшедшим в генерале переменам. Лицо у него неожиданно затвердело, взгляд стал твердым, голос чистым, нелепые короткие пальцы переплелись в крепчайший замок. Дитер был уверен, что ничем не выдал своего желания высказаться, однако генерал угадал, сейчас смотрел строго.

— На правой кисти у него татуировка в виде пятиконечной звезды, — сказал Дитер.

Орлов усмехнулся, взглянул на Гурова.

— Это не примета, Дитер, — сказал полковник, взял чашку с кофе, отошел к окну. — Можно нарисовать что угодно.

«Куда я прилетел и зачем? Генерал и полковник — о чем они говорят?» — молча удивлялся Дитер.

Гуров налил генералу большую рюмку, тот понюхал, с довольным видом отставил и сказал:

— Выкладывай. — Взглянул на часы: — Минуту. — Вызвал секретаршу и попросил его с кем-то соединить.

— Мне необходим дом в пригороде, желательны удобства, иначе иностранец не поймет, «Жигули» в хорошем состоянии, со штатскими номерами, желательно, чтобы машина была зарегистрирована на какого-нибудь торгаша. Главное. Мне нужен один, — Гуров показал палец, — один связной. И не офицер из окружения, а настоящий оперативник, хороший агентурист. И чтобы ни одна живая душа, кроме генерала и связного, о нашем присутствии в городе не знала.

— Понял. — Генерал кивнул, выпил остывший кофе. — Будешь краситься под авторитета?

— Естественно. — Полковник пожал плечами, взглянул на Дитера и пояснил: — Авторитетами у нас называют крупных, признанных уголовников.

— А как подойдешь? Они же к себе чужих не подпускают, — сказал Орлов.

— Охолонись, Петр, будто ты меня не знаешь. Я подойду.

— Подойдешь, — согласился генерал и спокойно, будто говорил о погоде, продолжал: — Зарежут. Тебя мы захороним, хотя сегодня ритуал стоит сумасшедших денег. А с ним как? — Он кивнул на Дитера. — Цинковый гроб, транспортировка, а меня заставят тонну бумаги исписать.

— К старости ты становишься паникером, — флегматично ответил Гуров. — Если мы сгорим, то наши тела вы не отыщете никогда, так что не брюзжи, никаких забот у тебя не будет.

Дитер слушал напряженно, переводил взгляд с генерала на полковника и обратно, когда они замолчали, улыбнулся:

— Понимаю. У вас это называется черный юмор.

Орлов хмыкнул, кивнул Гурову, мол, ты заварил, ты и отвечай, но полковник лишь привычно пожал плечами и занял свою позицию у окна. Орлов понял, что на друга надеяться нечего, оглядел Дитера, вздохнул тяжело, словно собирался взвалить его на спину, и нехотя сказал:

— Понимаешь, парень, у нас в России сейчас ничего нет, и юмора тоже, а преступников, в частности убийц, как котов на помойке.

— У нас много депутатов, — вставил Гуров.

— Полковник, не забывайтесь…

— Петр Николаевич, снимите трубочку, — сказала секретарша.

— Прекрасно! — Генерал снял трубку, прикрыл ладонью. — Ты объясни мальчику, чего у нас много и как у тебя с юмором. — И продолжал уже в трубку: — Господин генерал? Это некто Орлов, если помните… — Он выслушал ответ и громко рассмеялся: — Ну, здравствуй, здравствуй… Чего надо? А чего с тебя взять? Хотел узнать, как здоровье. Как Мариша, ребята? — Он слушал абонента и указал Гурову на дверь.

Полковник подтолкнул Дитера вперед и вышел следом.

— Лев Иванович, долго еще? Сил никаких нет! — сказала возмущенно секретарша.

— Верунчик, я тебе говорил, иди в коммерческий ларек, там порядок и деньги, дам рекомендацию. Ты знаешь, я в авторитете, — сказал серьезно Гуров.

— С превеликим удовольствием, еще вчера ушла бы, — ответила Верочка. — Так ведь он, — девушка кивнула на дубовые двери, — без меня пропадет.

— Елена, что до тебя генерала стерегла, то же самое говорила. — Гуров открыл дверь в коридор, кивнул Дитеру, приглашая выйти в коридор. — Так ушла, замужем, гуляет на последнем месяце, а ты здесь, на посту. Ты, Верунчик, недооцениваешь Россию, у нас душевных дураков и дурочек еще надолго хватит.

Коридор был длинный, полутемный, зажат с обеих сторон шеренгами безликих дверей; рабочий день давно кончился, немец и русский шли неторопливо, первый говорил, второй, не слушая, поддакивал, думал о своем.

— Господин полковник, меня предупреждали, что Россия страна не такая… Я не много видел полковников и генералов, но вы люди странные, простите за дерзость, но ведь положение обязывает…

— Обязывает? — хмыкнул Гуров. — Вяжет, просто петля.

— Простите, я растерялся, говорю не о том, но мне интересно. Генерал ваш начальник?

— Обязательно.

— А человек, с которым генерал сейчас говорит по телефону, подчиняется Петру Николаевичу?

— Обязательно. — Гуров взял Дитера под руку и повернул в обратную сторону.

— Так почему генерал всех просит, он даже свою секретаршу просит?

— У нас все равны.

— Секретарша и генерал?

— Секретарша главнее. — Гуров остановился и ткнул Дитера пальцем в грудь. — Отстань, хочешь говорить — говори, а вопросов не задавай, мешаешь думать.

— Слушаюсь, господин полковник! — Дитер щелкнул каблуками.

— Промазал, сейчас я не господин полковник, а хам.

— Простите, Россия…

Верочка выглянула в коридор и позвала:

— Лев Иванович, просят зайти.

— Россия, — бормотал Гуров, убыстряя шаг, — ты, приятель, Россию не видел, познакомишься — в холодном поту проснешься… Домой тебя надо отправить, в Европу…

— Не надо, господин полковник…

Орлов встретил оперативников улыбкой:

— Ну, в принципе, господин полковник, твои просьбы будут удовлетворены, дорога в крематорий…

— Господин генерал, — перебил Гуров, — ваш специфический юмор, простите. Вы обговорили вопрос, как легендируется для окружения, что мы заняли данный дом и арендовали машину? Ведь нас будут проверять и начнут именно с дома и машины. Как? Почему? От кого?

Орлов явно смешался, взглянул на Дитера.

— Ты угощайся, парень, — и налил ему коньяку, — не стесняйся, наш разговор ты все равно не поймешь. — Повернулся к Гурову: — Ты, Лева, как обычно, берешь за яблочко. Василий, — генерал погладил телефонный аппарат, — мне обещал вопрос проработать. Ты понимаешь, Лева, тамошний генерал мой давнишний приятель, человек честнейший, но ума не палата, я опасаюсь. Может, ты по своим каналам легендируешься, через Юдина или Бунича?

— Чего? — Гуров от возмущения даже привстал на носки. — Кто меня в этом кабинете распекал за связь с коррумпированными финансистами? Кто мне про честь мундира…

— Начальник главка генерал Орлов, — перебил Орлов и посмотрел невозмутимо. — И правильно распекал. А сейчас с тобой разговаривает оперативник и друг, который хочет быть уверен, что на первых шагах тебя там не завалят. Кто лучше — Юдин или Бунич?

— Бунич, — ответил Гуров. — Юдин из этих структур ушел, чистенький как стеклышко.

— Значит, звони Буничу, это его регион, пусть он по своим каналам тебя легендирует.

— А зачем ему? Он мне ничего не должен.

— Не ври, грешно. Чтобы человек с тобой схватился и без долгов ушел? А кто его охранников-близнят от тюрьмы спас, когда они наркотики хотели схватить?

— Так я не их спасал, а Рогового прихватывал, — улыбнулся Гуров.

— Это знаешь ты! Да что я тебе объясняю? Не морочь мне голову, ты еще тогда все просчитал и запасец на черный день припрятал. Не будь скупердяем, заначку доставай и действуй. Только хозяину этого кабинета, — Орлов постучал пальцем по столу, — ни гугу, это твои оперативные дела. С вами, господин полковник, мы разобрались.

Орлов вместе с креслом повернулся к Дитеру и начал его разглядывать, будто впервые увидел. Немец понял: решается его судьба, неверное слово, плохая реакция — и он полетит в Мюнхен. А это позор. Почему-то вспомнились рассказы Айзека Азимова, Брэдбери, встречи людей с инопланетянами, попытки найти общий язык. Дитер не опускал взгляда, смотрел на русского генерала и уже не видел мятого костюма, криво повязанного галстука, только глаза, внимательные, строгие, одновременно доброжелательные, массивный шишковатый лоб, за которым скрывались мысли-тайны. Не опускай взгляда и молчи до последнего, молчи, пока не будешь знать точный, однозначный ответ.

— Ну, как коньяк, инспектор, нравится?

— Ничего, спасибо.

— А чего же ты рюмку второй час мучаешь?

— Я немец, привычка.

— Ты в джунглях охотился?

— Нет.

— Я тоже не охотился и с лучшим проводником в джунгли бы не пошел, там свои законы. А ты?

— На охоту не пошел бы.

— А за чем бы пошел?

— Спасать друга. — Дитер замялся, тяжело сглотнул, он чувствовал, что идет по самому краю, но еще не провалился. — Спасать свою честь.

В глазах генерала заплясала смешинка; Дитер испугался, что сказал лишнее, но знал, что исправить ничего нельзя, молчал.

— Инспектор! — Голос Орлова стал генеральским. — Поставьте рюмку на стол!

Дитер выполнил приказ.

— Теперь медленно-медленно возьмите.

Дитер медленно протянул руку, взял рюмку, допил коньяк. Генерал был совершенно непредсказуем, повернулся к полковнику и сказал:

— Рост сто восемьдесят пять, вес девяносто, глаза, стрижка — типичный полицейский. — Казалось, он забыл о Дитере, говорил только с Гуровым. — Ты понимаешь, Лева, тебе там не с паханами темными дело иметь, не с ворами в законе, а с авторитетами, с людьми, служившими у нас и у соседей, которые покатались по Европам, поглядели, нанюхались. От него полицейским за версту несет.

— Неужели ты полагаешь, Петр, что я это не учел и не включил в легенду? — удивленно спросил Гуров. — Конечно, Дитер — полицейский и служит в охране, только он служит двум богам.

— Неплохо. — Генеральский тон пропал. Орлов вновь начал тереть нос, пытался поставить его на место; только оперативники расслабились, как генерал спросил: — Откуда он так хорошо говорит по-русски? Полицейский, русский в совершенстве, таким человеком рисковать не будут. Только не надо мне рассказывать про деда, семейный террор и русскую литературу. Я говорю, для одного человека это многовато. Вы мне ответьте, господин полковник, если бы у вас был такой парень, вы бы позволили ему лететь в Мюнхен налаживать связь с местными заправилами преступного мира?

Полковник молча пожал плечами, Дитер понял, что провалился. Его сбивали не только парадоксальные вопросы генерала, но и манера общения русских между собой. То они обращаются друг к другу вполне официально, то говорят между собой, как мальчики на вечеринке. Дитер не мог понять: смена обращения что-то значит и что именно?

Первым оправился от удара и нашел простейший контрход полковник, взял со стола нетронутую рюмку генерала и сказал:

— Вы, господин генерал, не пьете, сливать в бутылку в присутствии иностранца неудобно, выливать грешно. — Выпил залпом, промокнул губы платком и закурил. — Вас, Петр Николаевич, просто дезинформировали, к сожалению, этот немец по-русски, как я по-немецки.

Дитер принял мяч с лета и сердито ответил:

— Ты есть врать! Я русский понимай! Говорить мало, понимай много!

— Ладно. — Орлов тяжело поднялся, махнул рукой. — Готовьтесь, через двое суток доложите разработку, будем решать.

Дитер сел в «Жигули», дисциплинированно пристегнулся, посмотрел на жесткий профиль полковника, который невозмутимо газовал, пытаясь завести машину, и в десятый, сотый, возможно, тысячный раз подумал, что читал Чехова, Гоголя, современных русских писателей, а людей этих не понимает. На такой машине в Германии может ездить только конченый человек. Наконец мотор заработал, «жигуленок», кашляя, скрипя и переваливаясь, выкатился со стоянки на улицу, полковник включил указатель правого поворота, и тут же какая-то машина бросилась из центрального потока прямо наперерез, пронеслась в сантиметрах от них, залила грязью ветровое стекло и унеслась, будто ничего не случилось. И полковник никак на происшедшее не реагировал, пустил «дворники» и выкатился на центральную магистраль. «Чуть-чуть, и нас бы разбили к чертовой матери, — подумал Дитер, покосился на спокойное лицо полковника. — Может, за нами уже началась охота?»

— Не бери в голову, это нормальный московский таксист, — сказал Гуров и закурил.

Дитер уже привык, что полковник постоянно отгадывает его мысли и чувства, и спросил:

— Но вы же полковник полиции, почему вы не догоните его и не накажете?

— Не хочу выглядеть идиотом, — ответил Гуров и закурил.