Фантастическая династия Абрамовых
Артем Абрамов, Сергей Абрамов
Цикл \"Мой престол - Небо\"
Место покоя Моего
Светлой памяти Замечательного писателя Александра АБРАМОВА, любимого деда и отца — посвящается…
ПРОЛОГ
ГАЛИЛЕЯ, НАЗАРЕТ, 33 год от Р.Х., месяц Нисан
Кормчий промахнулся — по обыкновению уже. Считалось: несколько миль туда, несколько — сюда, невелика погрешность. А идти шесть почти миль по склонам Фавора — каменистым и колючим от прямо-таки сабельно-острых кустов, но все же красивых — низких, зеленых, с пушистыми кисточками красных цветов, второй на исходе час уже плестись, сбивая ноги, проклиная и Кормчего, и страну эту, Богом зачем-то избранную, душную, — это, конечно же, работенка для низших в Службе, для Номеров.
У Номеров нет имен, им не положено. Им надлежит беспрекословно принять назначенный Путь, точно и в срок пройти его, а потом вернуться и принести данные Пути, чтобы Большой Совет решил: стоит ли его, Путь этот, вести дальше, к точке финала, а если стоит, то как и кому.
Так что усталость — пустое, главное — Путь, а он, похоже, выводит к цели.
Впрочем, где искать цель?
Говорили: лучше бы сразу в Иерусалим, лучше бы сразу в самую гущу. Другие возражали: а если промах, если попадешь в лето или даже осень — кого и что тогда искать в Иерусалиме? Воспоминания? Мифы?..
Но, судя по всему, здесь сейчас — весна. Может быть — апрель. Может быть, скоро — Пасха…
Шестой присел на горячий камень под невысоким, но разлапистым и оттого тенистым дубом — их много росло на склоне, — снял сандалии, вытряхнул из них песок, застрявшие в ремешках камни, вытер краем груботканой льняной туники гудящие подошвы ног. Впереди, в четверти часа дороги, лежал крохотный грязно-белый Назарет. По-местному — Нацрат. Или Нацерет. Сколько домов? Вряд ли больше сотни, если считать по крышам, белыми грибами прилепившимся к зеленому склону. Конец Пути? Лучше бы-Начало, Печка, от которой назначено плясать. Сказано в Книге: «Из Назарета может ли быть что доброе?» Это и надо узнать Шестому — может или не может, но если уйти от иносказаний Книги к местной реальности, то вряд ли стоит чужаку-путнику ожидать в городе что-либо доброе: жители его, как считалось, пользовались весьма дурной репутацией.
Впрочем, что Шестому до их репутации! У него — Сила, о коей они не ведают.
Однако сегодня он был стариком. Еще крепким, жилистым, седобородым, сухим от солнца и дорог, но уже согнувшимся под грузом лет и той спокойной мудрости, которую дарят человеку эти лета.
Он неторопливо, устало шаркая кожаными мягкими сандалиями, шел по узкой и пыльной улице, не улице даже — тропинке, утоптанной сотнями подошв, вдоль неровных и низких известняковых стен домов, пещерами вросших в мертвую землю. Он ловил на себе настороженные взгляды жителей, взгляды исподлобья, из-под бровей, из-под платков, надвинутых на брови. Он не хотел замечать эти взгляды, он легко кланялся каждому встречному, даже детям, кланялся, бесстрашно выбегавшим к нему, он должен казаться очень утомленным, прошедшим длинную и трудную дорогу, но не просящим ни еды, ни ночлега. На куске ткани, в несколько раз сложенной и опоясывающей бедра, висела кожаная фляга с водой, а в сумке лежал хлеб, ему ничего не требовалось от жителей Назарета, он не отяготит их ничем, разве что — вопросом.
Шестой остановился у темного, не впустившего полуденного солнца квадрата входа в низкий дом, вбитый в гору, у которого стояли две женщины, одна, молодая — в голубом платье (или тоже тунике?) и синем платке, покрывавшем голову и плечи, другая, постарше — в белом, а поверх — в темно-сером покрывале, прихваченном на плече железной пряжкой.
— Мир вам, — склонил голову перед ними Шестой, — могу ли я узнать у вас правильную для себя дорогу?
— Мир и тебе, почтенный, — вежливо, но равнодушно ответила одна — та, что постарше. — Спрашивай.
Смотрела на странника острыми черными зрачками — будто колола.
— Я ищу дом обручника Йосефа сына Элиягу.
— Древодела?
— Да, уважаемая.
— Пойдешь этой дорогой, отец, — она указала рукой вдоль витой улочки, — у синагоги свернешь к востоку; вниз, минуешь Источник, потом опять немножко вверх, в гору, а там сам увидишь. Это недалеко… — и с сомнением добавила: Хотя ты, наверно, давно в пути?
— Я не устал, моя госпожа, — ушел от ответа Шестой. — Я признателен тебе за помощь. Да будут светлы твои одежды и в горе ив радости…
Он еще раз поклонился и медленно, шаркая нарочито, двинулся прочь, согнутой жесткой спиной ощущая долгий колючий взгляд.
Услыхал между тем вслед прощальное:
— И тебе того же, почтенный.
Недоверие, боязнь пришлеца, даже слабого старика — горькая мета времени, думал он, не слишком хорошо знающий это время и этот мир, разве что по Книге, так она — не учебник истории, но свод легенд, по ней разве что Дух почувствуешь, но не Букву. Они привыкли бояться всего: священников и солдат, прохожих и проезжих, зноя и холода, ветра и дождя. К слову, галилеяне — люди для власти и ближних соседей опасные, так считается почему-то, да и вся Земля Израилева сегодня и во все времена — котел кипящий, а что выплеснется — один Бог знает.
А между тем дошел до синагоги.
У местной синагоги народу мало было. Торговцы — всего четверо — раскинули свои товары по грязным холстинам, брошенным прямо на пыль дорог: глиняная посуда, кожаные сандалии, краски, платки… Терпеливо стояли ослы, жались к ним маленькие ослики. По крохотной площади, если можно было так громко назвать пятачок земли среди домов, бродили редкие пыльные овцы, которых хозяева не увели в хлев. Ну и дети, конечно, любопытные, шумные, жестковолосые, смуглые, они мгновенно окружили прохожего, молча шли около: хотелось думать уважительно.
Шестого не оставляло ни на миг опасение, что в его одежде, в его поведении, в говоре, в осанке и походке, наконец, могло быть что-то не то, что-то чужое, чуждое этому миру и этому времени. Он, Шестой, был первым здесь, до сих пор никто не доставал до этого временного порога, поле-генераторам не хватало мощности, и только новое поколение тайм-капсул позволило увеличить дистанцию броска сразу на два столетия, к сожалению, автоматически увеличив погрешность попадания во время. На таких расстояниях — до полугода погрешность, может даже больше. Он ушел первым в первый век на первой тайм-капсуле, и его, конечно же, готовили к броску «на глазок», хотя на Службу работали серьезные Хроно-счетчики, история давно стала почти точной наукой. Но ее точность проверяется работой «в поле», и полевые разведчики, Номера по терминологии Службы, бывало, горели именно на мелочах, которые впрямую зависят от меры этого зыбкого «почти».
Пока, правда, все шло по расчетам, вон и апрель на дворе, подходящий месяц, и образ старика недурен, но эти взгляды, это наг стороженное молчание, эта внешняя неприветливость жителей — что в том?..
Шестой был из лучших, Служба надеялась на его практически звериное чутье, звериную реакцию. Пока они не подводили ни разу, а он ходил в прошлое первым не однажды. Век двенадцатый, Киев. Век девятый, Карпаты. Век шестой, бритты… Да мало ли!.. И всегда возвращался. А другие, случалось, не смогли…
У Источника толпились женщины с глиняными узкогорлыми кувшинами, набирали воду, которая в Назарете считалась целебной, даже раны, говорят, залечивала.
Шестой поклонился женщинам.
— Мир вам, — сказал смиренно. — Мне нужен дом Йосефа-древодела.
— Я провожу, почтенный, — неожиданно вызвалась пожилая, скорее, даже старая женщина, маленькая, худая, с морщинистым желтым лицом, подняла наполненный водой кувшин, поставила на плечо, пошла впереди, чуть скособочившись от тяжести, подхватив свободной рукой концы черного длинного платья.
Шестой попытался было забрать у нее кувшин, но она отвела руку, с удивлением глянула на него, и он опять со страхом подумал, что делает что-то не то, не принятое здесь. Или только этой женщине нежеланное? Хотя нет, он же старик, старше ее, она уважительно к нему относится, это традиция, зачем зря дергаться… Отступил. Пошел на полшага сзади. Думал: все идет хорошо, просто он не привык еще к новой оболочке, тем более что под ней — прежняя сила, прежняя ловкость. Не пытайся вспомнить о них — и тебя будут просто уважать, пусть даже не без инстинктивной настороженности…
Они быстро дошли до не маленького по здешним масштабам дома, тоже будто врытого в сухую галилейскую землю, но, видно, хозяева были побогаче иных, потому что к основному дому, около которого бродили три черно-серых овцы, примыкала дополнительная каменная пристройка, возле входа в нее, Прислоненные к стене, стояли свежеструганые колья. Или не колья — черенки для чего-то. Для мотыг?..
— Он там, — сказала женщина. — С сынами.
Насторожился: с какими именно сынами?..
Женщина пошла к дому, навстречу ей выбежала другая, молодая, молча приняла тяжелый кувшин, понесла к двери, откуда, из черноты, выглянули на свет две курчавые детские головенки…
Дочь?.. Невестка?.. Внуки?..
Надо подождать, прекратить гадания, на то он и Номер, чтобы понять все.
Он шагнул в прохладную полутьму пристройки.
— Мир дому вашему, — сказал. — Хлеба и воды вашему столу. Рукам-работы…
Глаза мгновенно привыкли к темноте, которая и темнотой-то не была, низкая дверь и два маленьких окошка-бойницы у потолка позволяли все видеть. Даже работать позволяли. Что и делали у грубого низкого стола — вероятно, потомки назвали бы его верстаком — двое мужчин: старый и помоложе, хотя тоже в годах. Третий, совсем молодой, в углу собирал что-то похожее на колесо с лопастями так, во всяком случае, показалось. А первые двое ладили из струганных досок нечто вроде небольшого корыта или просто ящика. Шестой не знал, не был посвящен в такие «древнеплотницкие» подробности: визит его короток и точечно нацелен, лишние знания обретать ни к чему да и некогда. Хотя он за свою работу в Службе не раз убеждался в простой истине: ничего нельзя считать лишним, пока ты в броске…
— И тебе того же, — ответил старший. — С чем пришел, незнакомец?
Был он невысок, чуть лыс спереди, традиционно густобород, еще крепок и кряжист. Руки, тяжелые, жилистые, великоватые для его тела, не прекратили работы. Он только взглянул на пришлеца и продолжил дело, а второй — сын? — даже глаз не поднял. Старшие говорят, младшие молчат — так, что ли?.. А ведь тоже не так уж молод, сын его, хотя повыше отца, строен, лицо тонкое, словно резное, бородка черная, редковатая, короткая, волосы уже с сединой, курчавые, длиннее, чем положено приличиями. Третий — с «колесом», — напротив, явно заинтересовался вошедшим. Перестал работать, смотрел во все глаза: юный, куда более на отца смахивающий, любопытный.
— Я просто иду, — начал Шестой.
Он знал, что ему надо говорить. Он знал, что ему надо говорить в любом просчитанном случае. И этот текст, как и многие другие, Операторы тысячу раз проигрывали на Биг-Брэйне, пока тот не положил на выходе акцептованный конечный вариант. Или иначе: конечный вариант со множеством вариаций развития. Шестой знал, что точность акцепта — не выше ноль-пяти, риск достаточно высок, но это уж был его риск — Номера. Он просто механически помнил все варианты и знал, когда что сказать — в зависимости от возможной, тоже просчитанной, реакции собеседников. Он не понимал, почему надо говорить именно этот текст и именно в таких случаях, и не задумывался о том. Не его дело. У операторов — свое, они спецы, у него — свое, он в нем тоже — спец.
— Я просто иду, — медленно повторил он положенное, — иду и ищу. Ибо сказано: пусть тот, кто ищет, не устает искать, пока не найдет. А я до сих пор не нашел…
Трое смотрели на него без недоумения, что было, знал Шестой, хорошей реакцией, верной, смотрели и молчали, будто ждали какого-то продолжения.
Оно последовало.
— Я брожу среди людей и смотрю им в глаза, а они или смотрят мне в глаза, или отворачиваются. Скажите мне, кто из них прав? Отец и старший сын переглянулись. Сын сказал осторожно:
— Те, что смотрят…
Нежелательный ответ, опасный, вызывающий подозрения, но, как и следует, тоже просчитанный.
— Нет, — не согласился Шестой, — те, что смотрят, не могут увидеть. А те, что отворачиваются, боятся, ибо догадываются, что однажды я увижу их души, и вот они-то и правы. Ибо сказано: познай то, что перед лицом твоим, и тогда увидишь то, что скрыто. Произнес и — замер в ожидании встречной реплики.
— Кем сказано? — резко спросил старший сын. — Нет в Законе таких слов, не оставил их Моше.
— Разве за Моше не пришел другой?
Это была фраза-ключ. И она не сработала. Абсолютно нежелательный, минимально возможный, практически флуктуационный вариант, который Биг-Брэйн, естественно, тоже просчитал, иначе быть не могло, иначе не стоило посылать Шестого в бросок, но вариант, грозящий наиболее страшным для Истории сломом…
— Какой другой? Кого ты имеешь ввиду?
Значит, все-таки — слом… И судя по всему, очень сильный и очень опасный. Печально, что он. Шестой, принесет весть о нем…
Старый-престарый усталый путник тяжело опустился на колени на холодный земляной пол, вытянул руки, уложил в ладони лицо. Прошептал с горечью, но так, чтобы его услыхали:
— Никто не бросил огонь в мир, и значит, мне нечего охранять… — Поднял голову: — Кто вы, добрые люди? Кто ты, Йосеф-древодел, и кто твои сыновья? Кто их жены и кто их дети? Я никого не вижу…
Шестой не ждал, что придется прибегнуть и к этой вариации. Иосиф, — так привычнее для современного Шестому слуха, — \'шагнул к старику.
— Откуда ты знаешь мое имя?
— Наверно, я прочитал его… Где — не спрашивай. Я очень устал. Мне страшно.
Это звучало абсолютной правдой: Шестому было страшно. Иосиф и сын его подхватили Шестого под руки, легко подняли.
— Ты отдохнешь у нас, — сказал отец. — Девочки снимут с тебя сандалии и омоют ноги. Мирьям, жена, подаст всем обед, ты сядешь с нами за стол и всех увидишь. У меня пятеро сынов, две дочери, только дочери не с нами живут, они живут в семьях мужей. А внуков у меня уже семеро. Только у младшего, у Яакова, — он кивнул на юного плотника, который тоже подошел к отцу, — у него пока нет жены, а у меня нет внуков от него… — Говоря все это, он и сыновья медленно вели Шестого на воздух, на солнце, где и впрямь толпились шесть или семь ребятишек, старшей, девочке, было на вид лет двенадцать — тринадцать, а на руках у нее пускал слюни, видимо, младший. — Вот они, внуки мои, — терпеливо, как с больным, говорил Иосиф с Шестым, ведя его к дому. — Трое — дети моего старшего, троих он мне уже подарил, а остальные…
— Кто твой старший? — перебил его Шестой, быстро, словно не было мучительной усталости, выпрямляясь и поднимая голову.
— Да вот же он, ты видишь его…
Тот, высокий, с тонким лицом, легко и радостно улыбнулся Шестому. За этой улыбкой не пряталось ничего, кроме обыкновенного душевного равновесия, рожденного миром в семье и относительным миром в окружающих людях, доброй работой, заметным достатком, спокойным и ясным завтрашним днем.
— Старший мой, — говорил Иосиф. — Иешуа, Иегошуа… Древодел получше меня. Да и то сказать — пора, сорок лет зимой минуло. А мальчишкой был — никакого сладу…
Это был конец Пути. Шестому больше нечего делать в Галилее, не надо идти в Иерусалим, не надо ждать Пасхи, последней субботы и первого воскресенья. Или, точнее, — Воскресения, с привычно бо-о-льшой буквы. Его не будет. Будет только то — с маленькой. А оно Шестого не интересует.
Номера находят слом. Дальше — работа для Мастеров.
ПРОЛОГ — 2
ЕВРОПА, ДОВИЛЬ, 2157 год от Р.Х., месяц январь
СРОЧНО. СЕКРЕТНО
ГЛАВНОМУ ИНСПЕКТОРУ СЛУЖБЫ ВРЕМЕНИ ОТ НАЧАЛЬНИКА ДЕПАРТАМЕНТА ТЕМПОРАЛЬНОЙ РАЗВЕДКИ
ОБ ИТОГАХ ПЕРВОГО БРОСКА В РАМКАХ ОПЕРАЦИИ «СВЯТАЯ ЗЕМЛЯ»
Довожу до Вашего сведения, что первый, экспериментальный, бросок, проведенный с использованием тайм-капсулы третьего поколения, с технической стороны прошел успешно. Прогнозы относительно сильных отклонений по фактору «t» не оправдались. Точность попадания во время признана достаточно высокой. Пространственные координаты были искажены несущественно. По мнению Техников, погрешность в шесть-семь миль при использовании проектной мощности адекватна. Работа техперсонала удовлетворительна. К оборудованию претензий нет.
Материалы, собранные Полевым Агентом номер шесть, переданы на изучение в соответствующие подразделения Службы Времени (Исх. СР-1267/89-У).
Бактериологическая обстановка в исследуемом районе признана безопасной. Коэффициент безопасности — 3,2. Это ниже среднего уровня.
После расшифровки видеозаписи, произведенной Шестым, были Даны рекомендации Отделу Подбора Службы Соответствия, касающиеся одежды, обуви, атрибутов и материалов для их изготовления (Исх. СР-1267/90-У).
Сведению специалистов по лингстике также переданы данные о некоторых особенностях языка изучаемого периода, ранее им неизвестные (Исх. СР-1267/91-У).
Психофизическое состояние Номера нормальное, с учетом обычных изменений, сопутствующих броскам вообще и особо дальним, в частности. Все опасения Медицинской Службы относительно высокой мощности силы инерции Поля в момент торможения и ее влияния на мозг Номера оказались неподтвержденными.
В ходе проведения операции «Святая Земля», на стадии номер один — «Путь», — полевой агент Шестой, залегендированный под местного жителя, старика, 67–68 лет, вступил в непосредственный контакт с несколькими людьми, преимущественно женщинами и детьми. Во время контактов проводилось обязательное, по стандартным параметрам, сканирование объектов общения. Данные расшифрованы и обработаны. (Приложение 1.)
При контактах с местным населением на агента не производилось никакого эмоционального или физического воздействия, способного исказить данные. Сверх необходимости агент не входил в тактильные контакты с людьми. Вербальные контакты строились согласно ранее подготовленным сценариям. Обращаю Ваше внимание на то, что в ходе броска был задействован резервный сценарий общения, разработанный по коду «Слом». Это произошло во время стадии два — «Семья», второй и основной части Операции. Был установлен контакт с семьей объекта «М» центрального объекта изучения. Параллельно контакту агентом был осуществлен сбор данных об окружающей обстановке.
Детекторы полей показали полное отсутствие каких-либо сформированных излучений. Радиологическая обстановка спокойная. Однако при замере Тау-фона было выявлено полное отсутствие каких-либо скачков его уровня во время контакта с объектом «М». Позволю себе напомнить, что Служба Соответствия прогнозировала в этом случае высокий показатель Тау-фона, так как объект «М» является «Ключевым». Проверка производилась несколько раз, датчики для измерения фона исправны. Результаты обработки данных указывают на подтверждение ситуации «Слом».
В ходе контакта был проведен анализ достоверности получаемых от населения данных. Недостоверных данных не получено. Родственные связи в семье, с которой контактировал Шестой, проверены, несоответствий не выявлено. Службой Соответствия были дополнительно изучены связи объекта «М» с его родственниками особенно с детьми (проведен экспресс-анализ ДНК), родство подтверждается. Биологический возраст объекта «М» также не соответствует утверждениям Службы Соответствия (см, доклад Хроно-счетчика «Агий», исх. А-1775-во), ссылающейся не на апробированные исторические источники, а на чисто литературные. Все эти факторы свидетельствуют о развитии событий по коду «Слом».
Имеющиеся доказательства указывают на то, что мы имеем дело с крайне опасным историческим сломом, требующим немедленной корректировки. Прошу Вашего согласия на проведение экстренного совещания руководства Служб с последующим оперативным вмешательством в ход Истории.
ПРИЛОЖЕНИЕ 1
К сведению всех Служб, занятых в операции «Святая Земля»
Список объектов (людей), контактировавших с Полевым Агентом номер шесть во время пребывания в г. Назарет (Нацрат)
Объект номер 1.
Женщина. Возраст: 36 лет. Вид контакта: близкий вербальный. Бактерицидной опасности не выявлено. Интенсивность фона: низкая (норма).
Объект номер 2.
Женщина. Возраст: 18 лет. Вид контакта: близкий визуальный. Бактерицидной опасности не выявлено. Интенсивность фона: низкая.
Объекты номер 3, 4, 5, 6, 7, 8.
Дети. Возраст: от 4 до 12 лет. Вид контакта: визуальный, тактильный. Бактерицидная опасность; низкая. Интенсивность фона: низкая.
Объекты номер 9,10,11.
Женщины. Возраст; 20, 22 и 55 лет соответственно. Вид контакта: визуальный. Со старшей женщиной (имя: Мирьям, совр. Мария): вербальный и тактильный. Бактерицидная опасность: низкая. Интенсивность фона: выше нормы.
Объект номер 12.
Мужчина. Возраст: 61 год (имя: Йосеф, совр. Иосиф). Вид контакта: вербальный, тактильный. Бактерицидная опасность: низкая. Интенсивность фона: низкая.
Объект номер 13.
Мужчина. Возраст: 19 лет (имя: Яаков, совр. Иаков). Вид контакта: вербальный, тактильный. Бактерицидная опасность: низкая. Интенсивность фона: крайне низкая.
Объекты номер 14, 15, 16, 17, 18.
Дети. Возраст: 3 мес., 2,5 года, 5, 7,12 лет соответственно. Вид контакта: вербальный, тактильный. Бактерицидная опасность объектов 14,15,16: низкая. Объектов 17,18: в пределах нормы. Интенсивность фона: не измерялась.
Объект номер 19.
Код «М» — «Ключевой». Мужчина. Возраст: 40 лет (имя: Иешуа, совр. Иисус).
Вид контакта: вербальный, тактильный. Бактерицидной опасности не выявлено. Интенсивность фона: крайне низкая.
Примечание.
Прогноз Службы Соответствия: расчетный уровень Тау-фона объекта «М» должен находиться в пределах 60–65 единиц. Измеренный на месте уровень не превышает 12–15 единиц.
Конец документа.
ПРОЛОГ — 3
ЕВРОПА. ДОВИЛЬ. 2157 год от Р.Х., месяц январь
Степень секретности «О»
ФРАГМЕНТЫ СТЕНОГРАММЫ ЭКСТРЕННОГО СОВЕЩАНИЯ БОЛЬШОГО СОВЕТА СЛУЖБЫ ВРЕМЕНИ
Тема: Операция «Святая Земля»
Присутствуют:
Майкл Дэнис — Главный инспектор Службы.
Стефан Джереми — Начальник Отдела перемещений и расчетов Технической Службы.
Уильям Соммерсон — Начальник Службы Темпоральной Разведки.
Закари Уайт — Начальник Службы Соответствия.
Клэр Роджерс — Эксперт Службы Соответствия, Доктор истории, Доктор психологии.
Борис Зернов — Начальник Отдела коррекции Службы Соответетвия.
Том Айронс — Начальник Технической Службы.
Дэнис — Господа, прошу прощения у вас за то, что пришлось поднять всех по тревоге, но…
Зернов — Майк, все прекрасно понимают, в чем дело. Если уж нас вызвали среди ночи по коду «Слом», то извиняться тут куда как бессмысленно…
Дэнис — Спасибо, мистер Зернов. Господа, сразу к делу: у нас — слом. Во всяком случае, по-другому я ситуацию оценить не могу. Господин Соммерсон два часа назад представил мне отчет об итогах плановой операции разведки под кодовым обозначением «Святая Земля», и они, доложу вам, крайне неутешительны. Вилли, пожалуйста.
Соммерсон — Спасибо, мистер Дэнис. Сегодня вернулся из броска наш полевой агент номер шесть. Господа из Технической Службы знают: мы впервые использовали тайм-капсулу третьего поколения с новыми поле-генераторами, что дало нам возможность продвинуться еще на двести лет назад от прежней крайней точки.
Айронс — Как, кстати, наша машинка сработала?
Соммерсон — Ваше оборудование работает, кстати, как часы, извините за литературный штамп. Но вот сами часы, кажется, сбились, и очень круто. Дело в том, что наш человек нашел в прошлом сорокалетнего Иисуса, известного в истории как Христос, обремененного семьей и постоянной работой…
Джереми — Ах, вот в чем слом! А я-то голову ломал… Ни черта себе!.. Господа, а вы, случаем, не ошиблись? Я имею в виду, — того ли человека вы приняли за Христа? Он же вроде…
Роджерс — Того, мистер Джереми. К великому сожалению, того самого.
Соммерсон — Я продолжу. Точность данных, доставленных агентом, — причем Шестой является одним из лучших! — не оставляет нам ни малейшей возможности усомниться. Иисус Христос, по этим данным, — никакой не Мессия, а простой плотник в городе Назарет в 33 году нашей эры. Или иначе: от Рождества Христова… Имеет детей, живет с семьей, чувствует себя прекрасно.
Джереми — Раз такое дело, то чье же распятие я видел сегодня утром над собственной кроватью? В чью честь выстроен храм на бульваре Сен-Жак? А тысячи… нет, миллионы других храмов?.. Или Мессия взял в качестве псевдонима имя простого плотника и под ним творил чудеса? Да это же нонсенс!
Дэнис — Позволю себе заметить, Кормчий, что ликвидация нонсенса, если он ломает ход Истории, — это и есть наша прямая обязанность. Поиск и ликвидация! Прости, что я вынужден напоминать тебе азбуку, но твои шуточки, знаешь ли… Не время и не место… С тех самых пор, как Исиро Насаки перенес свою долбаную муху в своей долбаной лаборатории на пять минут назад, у нас начался перманентный нонсенс. Ты же со временем работаешь, что за идиотские вопросы! Ты за своим Биг-Брэйном уже совсем чувство реальности потерял.
Джереми — Я, конечно, прошу прощения, но как же тогда…
Дэнис — Мы здесь для того и сидим в черт знает каком часу ночи, чтобы выяснить, «как же тогда»!
Уайт — Три часа сорок минут, сэр.
Дэнис — Спасибо, Зак. Миссис Роджерс, вы, как историк Службы, попробуйте привести аргументы в пользу того, что мы имеем дело со сломом. А то некоторые что-то слишком весело настроены…
Роджерс — Для начала сразу скажу, чтобы предварить ваши вопросы: мы абсолютно уверены в том, что найденный Шестым человек является именно Иисусом Христом. Это подтвердилось анализом ДНК клеток кожи, привезенных агентом.
Айронс — Я и не подозревал, что мы имеем в своем распоряжении образец ДНК Христа!
Роджерс — Имеем. Мы немедленно обратились в Ватикан, и нам прислали эти образцы, взятые с плащаницы, известной под названием «туринская», в которую, по преданию, завернули тело Иисуса, снятого с креста.
Айронс — Кто сказал, что в Ватикане — подлинная плащаница? Это до сих пор никем не доказано, если я правильно помню.
Роджерс — Теперь доказано. Нами.
Уайт — Парадокс! Наш сорокалетний плотник, который не Христос, оказывается, был распят, снят с креста и завернут в плащаницу, которая, как реликвия, хранится в Ватикане. Бред!
Роджерс — Соглашусь. Но вот вам странность: этот бред абсолютно непонятным для меня образом подтверждает не просто необходимость, но и реальность проекта по исправлению слома. Раз Иисуса распяли, значит, он БЫЛ Мессией. БЫЛ, несмотря на то, что Шестой встретил плотника, а не богочеловека.
Уайт — А может, его распяли за… ну, не знаю… ну, за то, что он что-то украл… или убил кого-то…
Дэнис — Напомню тебе, Зак, что плащаница принадлежит не вору или убийце, а Мессии.
Уайт — Хорошо. Еще вариант, извините за настырность. Он был плотником в тридцать третьем году, в тридцать четвертом или тридцать пятом его малость озарило, а где-нибудь в тридцать восьмом его распяли и завернули в плащаницу.
Роджерс — Тридцать третий год — последний возможный срок, По многим расчетам, его распяли раньше, например, в тридцатом. Или, что скорее, в двадцать седьмом.
Уайт — Тогда я вообще ничего не понимаю…
Роджерс — Может, я продолжу и попытаюсь вкратце объяснить путаницу в датах?
Дэнис — Прошу вас.
Роджерс — Спасибо. Так вот. Человек по имени Иисус, как свидетельствует евангелист Матфей, родился в Вифлееме в год появления в небе так называемой Вифлеемской звезды. Еще одна временная библейская координата: царь Иудеи Ирод Великий, узнав от волхвов, что рожден грядущий Царь Иудейский, повелел уничтожить в Вифлееме всех младенцев — внимание! — возрастом от двух лет и ниже. Теперь исторические факты. Начнем с действительно реальной фигуры — с Ирода. Известно, что он умер весной четвертого года до нашей эры. Некоторые историки даже называют почти точную дату — начало марта. По Матфею, «избиение младенцев» произошло сразу после рождения Иисуса, то есть в декабре пятого года или в январе четвертого. Иными словами, Иисус мог родиться не позже двадцать четвертого декабря пятого года до… извините… Рождества Христова. Тогда еще вопрос: почему Ирод требует уничтожить всех младенцев, начиная с двух лет? Естественно предположить — подчеркиваю: только предположить, — что он не знал точного года рождения Иисуса — первое, или Иисус родился двумя декабрями ранее. Так возникает вторая возможная дата рождения — двадцать четвертое декабря седьмого года до нашей эры. Я склонна с этим согласиться. По крайней мере с годом — склонна. Почему? Ну, во-первых, Шестой определил возраст объекта «М» в сорок лет. А во-вторых, еще в семнадцатом веке великий Кеплер высчитал, на основании наблюдений своего ученика Бруновского, наблюдавшего в декабре 1603 года сочетание Юпитера и Сатурна в зодиакальном знаке Рыб, что это сочетание, естественно, повторяется после прохождения планетами всего Зодиака и оно — с возможными погрешностями — могло иметь место в седьмом году до нашей эры. Иначе: соединение иудейского Сатурна и эллинского Юпитера и есть знамение Мессии. Вывод. Скорее всего Иисус родился в седьмом году до своего официального рождения. Не нравится — пусть будет в четвертом. Но тогда Шестой ошибся в определении возраста объекта «М», с чем не согласится уважаемый мистер Соммерсон.
Соммерсон — Естественно.
Зернов — Вы оговорились, что его распяли в тридцатом…
Роджерс — Не оговорилась. Есть и такая версия, как есть и другие. Жил талантливый священник и ученый в двадцатом веке, Александр Мень, принял мученическую смерть, его позже канонизировали. Вот как он доказывает свою версию. В Евангелии от Иоанна Христос — когда изгонял из Храма торговцев, сказал: «Разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его». Противники его возражали: «Храм строился сорок шесть лет, и Ты в три дня воздвигнешь его?» Мень считал — это его мнение, — что начало строительства Храма относится к двадцатому году до нашей эры. Выходит, что этот диалог мог произойти не позже двадцать седьмого года. Плюс три года до казни — считайте… И это всего лишь один из вариантов исчисления года смерти.
Уайт — С ума сойти!..
Роджерс — Повторяю: это мнение священника Меня и других. Есть иные, которые для меня более убедительны…
Пропуск в стенограмме. Продолжение стенограммы.
Дэнис — Зак, ты работаешь в Службе больше меня. Такого слома ведь, не было, да?
Уайт — Да, мистер Дэнис. ТАКОГО еще не было. Сломы, как вы знаете, обнаруживаются с грустной регулярностью, но совсем не таких масштабов, конечно же. Даже сравнивать бессмысленно. Бывало, сами рассасывались… Но здесь явно не тот случай. Слишком много времени потеряно. У объекта «М», я имею в виду. Если вспомнить Новый Завет, объект уже три года как проповедовал…
Дэнис — Иисус, Зак.
Уайт — Мистер Дэнис, они все для меня объекты. Даже Иисус… У объекта есть жена, дети… Биография! Нет, все совсем не так, все куда более страшно, чем мы здесь хотим себе представить. Это катастрофа. Слом с точно прогнозируемыми последствиями на две с лишним тысячи лет вперед! До наших дней, господа. А главное, я пока не могу понять, что надо делать. В случае с русским химиком Менделеевым, к примеру, мы применяли гипносуггестию периодической таблицы элементов. Пять минут работы — и домой. А он проснулся озаренный. И то мы тогда на месяц опоздали! Но этому объекту, Иисусу, ведь не внушишь во сне, что он Мессия. Слишком много событий в его жизни уже успело произойти. Не знаю…
Айронс — А если мы попробуем продвинуться еще на три года назад?
Джереми — Том, тогда мы рискуем закинуть агента куда-нибудь в Средиземное море. Шестому пришлось шесть миль пешком идти. А мы рассчитали все до миллиметра и все равно промахнулись. Нам надо еще работать и работать над коррекцией. Чем больше мощность поля, тем больше пространственная погрешность.
Айронс — Ничего, доберется. Ведь ты же у нас Кормчий… Спасательный жилет ему дадим. Закопает потом. Шучу… Придется рассчитать все как следует. Выхода-то у нас нет, правильно? К тому же, я полагаю, наши новые тайм-капсулки способны и на большее. Вот только как, по-вашему, превратить обыкновенного человека в Мессию? Библию ему прочитать?
Уайт — Надо будет — прочитаем!
Дэнис — А в самом деле, Зак, какие методы тут возможны?
Уайт — Мистер Дэнис, прислушайтесь ко мне, повторяю, я, честно говоря, пока не знаю. Нам никогда прежде не приходилось сталкиваться с такими фантастическими по значимости задачами. Да, мы делали многое. Мы помогли бежать Наполеону с острова Эльба. Мы спасли Паганини от перелома руки. И третье, и десятое, и сорок девятое… Но все прежние сломы — если сравнивать с этим, скорее сломчики, — их все мы всегда корректировали простым оперативным вмешательством. А здесь нам придется, видимо, создавать с нуля новую личность… Нет, пока не могу ничего предложить…
Дэнис — О\'кей, Уайт, кончайте паниковать. По сути, вы уже предложили: создать личность. В конце концов, это всего лишь техническая проблема. Да, до сих пор нами не встреченная, но решаемая. Плюс к тому: мы ОБЯЗАНЫ ее решить. Господа, давайте рассуждать так; при ликвидации всех сломов мы непременно находили критическую точку в истории или жизни объекта, в которой и проводили более или менее локальную коррекцию. С сорокалетним многодетным плотником мы ничего локально сделать не можем. То есть можем, но что это нам даст?.. Значит, нам следует найти в его жизни некий переломный момент, когда возможно на него кардинально воздействовать. Это ясно. Другое дело — как воздействовать?.. Вопрос остается открытым. Давайте прервемся, пожалуй. От кофе, полагаю, никто не откажется?
Пропуск в стенограмме. Продолжение стенограммы.
Джереми — Мистер Дэнис!
Дэнис — Слушаю, Кормчий.
Джереми — Биг-Брэйн, я считаю, может разработать систему причин и событий, которые были бы способны изменить взгляды объекта на окружающую реальность. То есть мы сможем сделать его как бы «не от мира сего», но… с религиозным уклоном, что ли… Наверное, так.
Дэнис — Ну-ка, Стеф, поподробнее.
Джереми — Эта программа называется «Психо-матрица». Разработка закончена, мы собирались вам докладывать… Матрица позволяет перестроить сознание человека в несколько этапов. В итоге человек должен отвечать требованиям, заложенным в него программой. Однако это не зомбирование. Перестройка сознания происходит с участием собственно объекта, но абсолютно незаметно для него самого. Главное — обозначить цель. Тогда психо-матрица будет плавно подводить к ней своего носителя. Таким образом, нам не нужны многочисленные полевые агенты, создающие необходимые условия и контролирующие обстановку. Человек сам устроит все, как ему надо. В нашем случае, как надо Истории. Как было в Истории. Но для того, чтобы объект смог более или менее успешно моделировать благоприятные для себя обстоятельства, он должен обладать хотя бы минимальными парапсихологическими способностями. Если мы сможем обнаружить их у объекта, потом ввести в него психо-матрицу и активировать паранормальность, то с большой долей вероятности через какое-то время у нас получится некое подобие Мессии.
Дэнис — Некое подобие? Подобие не проходит, Стеф.
Джереми — Мистер Дэнис, мы еще ни на ком это не проверяли. Эта матрица вообще лабораторный образец. Все, что я о ней только что рассказывал, пока теория. Я не знаю, как поведет себя психо-матрица в мозгу у человека первого века нашей эры. Пока она развивается, за ней контроль не нужен, но когда она активируется, за объектом должен кто-то следить. И корректировать любые отклонения от программы. Объект элементарно может забывать принимать пищу. Ну, это так, к примеру…
Дэнис — Стало быть, нашему Пастырю надо назначить пастыря… Интересно получается. Где же вы были раньше со своей матрицей, а, Кормчий?
Джереми — Раньше не было таких сломов, и раньше не было такой матрицы.
Дэнис — Да уж. Так значит, когда нам нужно будет вводить в Иисуса психо-матрицу, чтобы она успела развиться? И вообще, как все это происходит?
Джереми — Происходит-то просто. Нам нужно зафиксировать объект на два, максимум — три часа. Естественно, изолировать его от посторонних глаз. За это время Техники введут в мозг психоматрицу и отпустят его с миром, но уже потенциально новым человеком. Само собой разумеется, ни о каком внешнем воздействии он помнить не будет. А вот когда это делать… По нашим расчетам, формирование матрицы должно потребовать около двадцати лет…
Дэнис — Сколько? Да вы что?
Джереми — Что поделать! Иначе объект станет непредсказуем. Мы так предполагаем. Например, сойдет с ума, и мы его окончательно потеряем… Я повторяю, человек с матрицей до всего доходит сам, она просто помогает ему в этом, как бы подсказывает ему его возможности. Разве можно сформировать новую личность за короткий срок? Для этого требуется целая жизнь!
Дэнис — Вы хотите сказать, что мы должны ввести матрицу Иисусу в подростковом возрасте?
Джереми — Определенно. Тридцать три минус двадцать — тринадцать. Примерно так…
Роджерс — Двенадцать. Такой возраст вам подойдет?
Джереми — Почему именно двенадцать?
Роджерс — Позволю себе напомнить вам, коллеги, некий фрагмент из Нового Завета. Конкретно — из писания евангелиста Луки. Это единственный источник — я имею в виду канонический, признанный Церковью, — в котором есть упоминаниео детских годах Иисуса. И тоже — единственное. Каждый год семья Иосифа и Марий вместе с детьми, конечно, — совершали из Назарета паломничество в Иерусалим, на праздник Пасхи. Когда Иисусу уже исполнилось двенадцать, они тоже проделали этот отнюдь не короткий — более ста километров — путь. Праздник закончился, и они пошли обратно. Видимо, шли толпой, родственники, соседи… И по прошествии дня обнаружили, что Иисуса с ними нет. Они вернулись в Иерусалим, искали сына везде, целых три дня искали, как пишет Лука, а нашли — в Храме. И то, что они увидели — опять, если верить Луке, — поразило:-это был совсем незнакомый им Иисус. Он сидел среди учителей — видимо, священников, — задавал им вопросы, слушал ответы и тут же возражал, предлагал собственные варианты. Как пишет Лука: «Все слушавшие дивились разуму и ответам Его». А дальше — весьма странная для примерного двенадцатилетнего мальчика реакция. На упреки родителей он ответил так: «Зачем было вам искать меня? Или вы не знали, что мне должно быть в том, что принадлежит Отцу моему?» И замечательная реплика Луки: «Но они не поняли сказанных им слов».
Джереми — И я не понял.
Роджерс — Все говорит о том, что это был другой Иисус. Может быть, ваши Техники, Джереми, уже подсадили ему психо-матрицу?.. Тогда, кстати, совпадение проб ДНК на плащанице и проб, привезенных из броска Шестым, может получить объяснение…
Дэнис — Спасибо, Клэр, я читал о петлях времени, но я не люблю фантастику… Полагаю, господа, вопрос решается однозначно. Готовим проект по ликвидации слома. Всем службам предоставить планы своих действий. Срок — сутки. Как назовем проект?
Роджерс — И все-таки — «Мессия».
Дэнис — Принято.
Зернов — Минутку, Дэнис. Нам готовить соответствие для группы. Понимаю, что три — пять лет — не срок, но все же: в какой именно год пойдет группа Мастера? Я задаю этот вопрос, исходя из той путаницы в датах смерти и рождения Христа, о которой говорила Клэр. Тридцатый, тридцать третий. Седьмой, четвертый. И наконец: по Библии, Христос умер и вознесся в возрасте тридцати трех лет, а по данным разведки ему — сорок…
Дэнис — Борис, я дал сутки на подготовку планов. За это время вы должны ответить на все вопросы друг друга.
Роджерс — Мистер Дэнис, дайте мне пару минут. Вопрос и вправду принципиальный.
Дэнис — Ну, хорошо, Клэр. Две минуты.
Роджерс — Борис, подумайте сами: какая, в сущности, разница — в каком году он родился и в каком принял смерть? Две с лишним тысячи лет мы ведем наше летосчисление от Рождества Христова. Разве уточненные варианты даты его рождения что-нибудь изменили в мире? Ни-че-го! Ноль возмущений. Две с лишним тысячи лет мы называем тридцать три года — возрастом Христа, потому что принято считать, что его распяли в этом возрасте. Обратили внимание? Я сказала: принято считать. И даже если завтра мы будем знать точно, что он погиб в сорок или позже, разве это знание что-то изменит в нашем отношении к самому великому мифу Истории?.. Да, Иисус был реальной личностью, это вам сегодня человек Соммерсона подтвердил безоговорочно. Да если б и не был? Что бы это изменило? Еще раз повторю: ни-че-го. Потому что его последователи — ученики, апостолы, евангелисты канонические и апокрифические — выстроили Миф. И там сказано четко: тридцать три года — это возраст Иисуса Христа, вернее — возраст, когда он погиб, воскрес и вознесся. И к черту все исторические несоответствия! Мастера пойдут создавать Миф. А уж как они это будут делать — с психо-матрицей или с чем-нибудь еще, — вопрос техники. Поэтому я, как эксперт Службы Соответствия, утверждаю: абсолютно не важно, какую дату мы примем за момент рождения объекта «М» и в какой именно год уйдет группа Мастера. Предлагаю — шестой год нашей эры. Иисусу — двенадцать с лишним лет. Да и разве на таком огромном временном расстоянии — две тысячи сто пятьдесят один год! — погрешность, в пару-тройку лет что-то сломает?
Дэнис — Ваше время истекло, Клэр. Спасибо за страстность. Юмор у нас уже был, а вот темперамента среди ночи явно не хватало. Что же до сути сказанного соглашусь: берем предложение миссис Роджерс за исходное. Пара-тройка лет на таком отрезке времени возмущений не создаст. И еще. Клэр права: в данном случае мы только убираем слом и начинаем Историю. А создавать ее, строить — тем, кто пойдет за объектом «М». Все, господа. Беспокойной вам ночи и такого же дня.
Конец стенограммы.
ПРОЛОГ — 4
ЕВРОПА. ДОВИЛЬ, 2157 год от Р.Х., месяц январь
ВСЕМ ПОДРАЗДЕЛЕНИЯМ СЛУЖБЫ ВРЕМЕНИ СРОЧНО
ПРИКАЗ
В связи с экстренным проведением операции коррекции в рамках проекта «Мессия», приказываю:
1. Всем службам и подразделениям перейти на усиленный режим работы. Находящихся в отпуске сотрудников немедленно вызвать на рабочие места.
2. Командование оперативной частью проекта «Мессия» возложить на Мастера-3 Петра Анохина.
3. Технической Службе в срок.24 часа подготовить тайм-капсулы № 3, 9, 12 к работе.
3.1. Установить круглосуточное дежурство Техников при поле-генераторах.
3.2. Выделить для переброски следующее оборудование:
— генераторы поля массового восприятия (три комплекта);
— молекулярные синтезаторы органики (два комплекта с необходимыми расходными материалами);
— прибор для внедрения психо-матрицы СВ-1;
— программный продукт для СВ-1.
Все оборудование снабдить соответствующей маскировкой.
4. Отделу Коррекции:
4.1. провести регламентный инструктаж среди оперативных работников;
4.2. подобрать двух кандидатов из Технической Службы для последующего тестирования и переброски;
4.3. передать руководство отобранными кандидатами Мастеру-3 Петру Анохину на весь период операции «Мессия» без ограничения времени.
5. Службе Соответствия рассчитать «легенды» для Мастера-3 и Техников, приготовив необходимый реквизит.
6. Лингвистическому Отделу произвести коррекцию языковой программы согласно обновленным по итогам разведки-1 требованиям и снабдить ею участников операции.
7. Отделу Перемещений и Расчетов подготовить координаты точек для переброски людей и оборудования.
8. Медицинской службе:
8.1. установить усиленный режим дежурства у Створа Приема тайм-капсул;
8.2. провести психологическую и физическую подготовку участников операции;
8.3. снабдить участников операции устройствами контроля жизнедеятельности и индивидуальными медицинскими наборами.
9. Стратегическое руководство проектом «Мессия» принимаю на себя.
10. В случае успешного завершения операции и проекта «Мессия» в целом всем непосредственным участникам будет выплачена внеочередная премия и предоставлены полностью оплаченные отпуска.
Да хранит нас Бог!
Главный инспектор службы времени Майкл Дэнис
ДЕЙСТВИЕ — 1
ЭПИЗОД — 1
ИУДЕЯ, ИЕРУСАЛИМ, 6 год от Р.Х., месяц Нисан
Петр шел по улице, по единственной, имеющей название — Терапийонская, шел от Северных ворот — вниз, мимо Храма, в Нижний город, а вернее, протискивался сквозь предпасхальную толпу, сквозь бело-черно-золото-красно-голубую, шумную и жаркую людскую мешанину, он наступал на чьи-то ноги, ему наступали на ноги, несильно били локтями в живот и грудь, подталкивали в спину, да и он вел себя столь же бесцеремонно, легко и походя распускал руки, вполголоса огрызаясь на древнееврейском, на арамейском, на греческом, слышал в ответ тоже ласковые пожелания на разных языках, однако все было вполне безобидно, просто уличная дневная толпа жила давно привычным ритуалом движения, которое вполне возможно было бы описать красивым математическим уравнением. Впрочем, Петр был далек от математики, в частности, и от прочих точных наук вообще. Он назывался Мастером, а эта фантастически редкая профессия — или все-таки образ жизни? — позволяла ему быть чистым эклектиком, знать всего понемногу, все быстро схватывать и запоминать, обо всем обязательно иметь представление, поскольку людей много и все они — разные, и знания у них — разные, и интересы, и желания, и мечты, и мысли. Да, истина куда как банальна, но мир-то как раз и держится на банальных истинах, небанальные его то и дело норовят сковырнуть. Но пока, к счастью для мира, не выходит.
Петр, повторим, протискивался сквозь толпу, которая ближе к Храму, к лестнице и мосту, ведущим на торговую галерею, становилась максимально непроходимой, вязкой, и привычно блокировал в мозгу оглушительный фон из множества знаний, интересов, желаний и мыслей, в избытке копившихся в головах встречных и попутных прохожих, тем более что знания эти — по определению! — были невелики и зачастую неверны, интересы примитивны, желания наивны, а мысли…
Но прорвалась сквозь барьер одна опасная — вдруг прорвалась: какая у мужика, то есть у него, у Петра, красивая золотая пряжка с золотой же цепочкой на поясе… То ли восхищение, то ли все-таки жадная зависть с подспудным желанием срезать означенную пряжку, когда Петр зазевается: в такой толпе это сделать несложно. Прислушался: да, желание срезать все отчетливее, сильнее…
Петр невольно поднял глаза и встретился с юным и по-юношески длинноволосым парнем, с едва проросшей темной бородкой, одетым в одну нижнюю рубаху бедняка, сделанную из грубой толстой ткани, в довольно-таки грязную прямую рубаху, малость тронутую — скользяще отметил Петр — серой плесенью, так называемой платяной проказой, частой болезнью одежды нищих.
Парень двигался чуть слева и сзади Петра, поспевая за ним в тесноте. Скорее всего поначалу он продирался навстречу, заметил богатую пряжку на богатом и праздном прохожем, вот и развернулся мгновенно — в надежде на поживу. А Петр, сражаясь с фоном, упустил маневр. А может, и славно, что упустил?..
— Что тебе понравилось? — Петр быстро, наотмашь, огорошил парня коротким и неожиданным для того вопросом, так же быстро, предупреждая паническое бегство, ухватил его за руку, поддернул к себе. — Пряжка? Зачем она тебе?
— Откуда… — Парень не сдержал изумления, но — честь ему и хвала! — сумел собраться и с максимально возможным достоинством спросить: — Мне она не нужна, досточтимый. Разве я не вправе восхититься прекрасным?.. Но я поражен вашей проницательностью.
Говорили на арамейском. Скорее всего парень пришел в город с севера.
Петр по-прежнему крепко держал его руку, хотя это казалось странным и не слишком приличным: что нужно богатому господину от нищего прощелыги? Но в данном случае Петру плевать было на все местные правила приличий: впервые за двое суток своего бытия в Иерусалиме Петр услышал паранорма, пусть слабенького, пусть неумелого, не знающего о своей паранормальности, но все же, все же. Даже если этот парень в итоге окажется пустышкой, Петр радовался: есть начало.
Он не просто умел, говоря по-бытовому, как, кстати, любили говорить его коллеги по Службе, слышать мысли. Он умел выискивать людей с паранормальными способностями, с пси-полем, а отыскав подобного, умел развить в нем эти способности — естественно, до того максимального предела, который допускает конкретный человеческий мозг. У всех известных Петру паранормов, у всех, лично обученных им, этот предел различен: у кого — ближе, у кого — дальше. Вероятно, и у самого Петра тоже был — где-то, когда-то, как-то! — такой предел, но Петр не знал его. Не дошел. Не уперся.
Пока? Может быть — пока. Но именно потому, что Петр не ведал предела своим паранормальным способностям, он и звался Мастером. Их всего — пятнадцать. На целую планету Земля о ее двенадцатимиллиардным населением. Всего пятнадцать человек!
В самом деле, Петр имел право не любить точные науки и считать себя эклектиком.
Тем более что все пятнадцать работали на Службу Времени, а у Службы имелись лучшие математики, лучшие технари, лучшие историки, лучшие лингвисты, лучшие все-кто-бы-то-там-ни-был, плюс в любом желаемом количестве, а Мастеров всего пятнадцать. Можно бы сказать: каждый — на вес золота, да только не придумали, еще столько золота, чтобы уравновесить ценность этих пятнадцати для Службы. Да что там — для Службы! Для Земли! Так, во всяком случае, любил говорить Первый — главный инспектор Майкл Дэнис, и Петру нравилось, как он говорил.
— Как тебя зовут? — спросил, стараясь высокомерно, Петр, не ответив на толковый вопрос парня.
— Шауль, — сказал парень, хотя и упираясь, но все же идя за Петром: ах, любопытство, любопытство, которое сгубило какую-то английскую кошку, еще неизвестную в местных палестинах. Кстати, буквально: в Палестинах…
— Щауль, сын Закарии из рода Хавакука. Я из Галили.
— Из Галили — это хорошо, — проговорил Петр, опять поражаясь, как ему славно везет сегодня. Паранорм, да еще и из Галилеи!.. — А что ты делаешь в Иершалаиме, сын Закарии? Только не говори, что ты пришел сюда на Хаг Песах, на праздник опресноков. Я все равно не поверю.
— Почему? — к месту удивился Шауль.
— А где же твой отец Закария? А где твоя мать… Как, кстати, имя твоей уважаемой матери?
— Ее имя Элишева, она из рода Агарона… Она и все родственники здесь, в городе. Мы остановились неподалеку от Храма. А отец — дома, он — священник в нашей синагоге, служит сейчас. Он не мог пойти с нами… А я просто пошел погулять. Сам. Один. Я же недалеко…
Петр отчетливо слышал, как в голове Шауля — или Саула, Савла, по-современному, — живут, сосуществуя, не смешиваясь, несколько пластов. Пласт явный — проговариваемый, пустой, заболтанный. Пласт иной — скрыть истинное, тайное, но такое по-детски смешное; ну сбежал он от родственников, ну не сказал им о том, захотелось и впрямь пошляться по великому городу, может, даже и спереть чего подороже. Вот пряжку, например… И третий пласт — интерес, интерес жадный: кто он — незнакомец, богач, что хочет? И ведь ни малейшего страха — только желание знать.
Хороший мальчик, очень перспективный.
Только почему сын священника так бедно одет? Что, этот Закария экономит на сыне?..
Впрочем, это пустое любопытство.
— Помнишь слова из книги Шмот нашего Учителя Моше:
«Пройду мимо вас, и не будет между вами язвы губительной»? А ты прошел и что? Пряжка тебе моя понравилась, украсть решился… — Петр смухлевал, передернул истинный смысл слов Моисея, справедливо полагая, что мальчик, даже сын священника, не слишком силен в знании Торы. — Я подарю тебе ее, если ты пойдешь со мной.
— Куда? — Умен, пронырлив, а ведь испугался. Петр явственно почувствовал липкое. С этим чувством у него ассоциировался страх.
— Не бойся. Я не имею дела с мальчиками. Я люблю женщин. Я просто хочу говорить с тобой.
— О чем? — Липкое мгновенно ушло.
Поверил? Или почувствовал, что Петр говорит правду? Скорее второе…
— О жизни, мальчик. О твоей жизни. О жизни других людей, которые умеют видеть и слышать. Ты понимаешь, что это редкое свойство — умение видеть и слышать? Умеющий видеть — увидит многое, о чем не подозревают другие. Умеющий слышать — услышит… — И быстро, опять наотмашь, не давая расслабиться:- Скажи — что?
— Не знаю… — Парень явно задумался. Шел, уже не сопротивляясь, и Петр отпустил его руку. — Может быть, других людей? Может быть, ветер? Воду? Деревья? Траву? Я прав?
— Ты прав. Но мне кажется, что главное — слышать то, о чем люди не хотят говорить. Боятся, что их услышат.
— Но если они боятся, зачем их слышать?
— Чтобы знать, чего не надо бояться. И чтоб не боялись.
— Чужих? Врагов?
— Не бояться врагов — это очень просто, мальчик. Куда труднее — не бояться самого себя.
— Я не боюсь, — жестко сказал Саул.
— Я надеюсь, — ответил Петр.
И вдруг — как крепки мы задним умом, мы все, даже Мастера, великие из великих! — осенило: Закария и Элишева, Елисавета из Галили, то есть Галилеи! Совпадение? Мало ли людей с такими именами в Галилее? Но Закария — священник, а его жена — из рода Ааронова…
— У тебя есть братья?
— Есть. Один. Только он младше меня — Йешайагу. А еще — сестра…
Сестра Петра не интересовала.
— Сколько тебе лет? — перебил он Шауля.
— Четырнадцать исполнилось зимой. В прошлом году. Я прошел бармицву, я уже взрослый.
Петр замолчал, вспоминал намертво вдолбленное в него Биг-Брэйном. Если Иисусу сейчас — двенадцать, то два года разницы — это многовато. Но многовато — если опираться только на канонические тексты, а они — неточны, это уже ясно. По канону разница между мальчиками — едва полгода, год. Ну и что? И полгода или два года — не разница на дистанции в два тысячелетия, права Клэр. А мальчик-то, Саул, — перспективен, с ним можно работать, из него может получиться неплохой проводник.
— Почему же тебя назвали Шаулем?
Дурацкий, конечно, вопрос. Мальчик с недоумением смотрел на Петра:
— Я не знаю. Просто назвали…
Дурацкий вопрос — для Саула. Для Петра — вполне закономерный. Как отцу-священнику по имени Закария назвать первенца, если некто, известный в надмирных пространствах как Архангел Гавриил, явил себя Закарии во время службы в храме и возвестил тому о грядущем рождении в семье сына Иоанна, то есть Йоханана, который станет предтечей Мессии. Или — в позднейшей транскрипции Предтечей, с большой буквы.
Однако назвали Саулом.
Не явился Архангел, не объявил пророчества? Или евангелист Лука выдал желаемое за действительное?
Петр предпочел второе. Это объяснение в путанице имен куда надежнее коррелировалось с причиной броска…
— Знаешь, я буду звать тебя Йохананом, — мягко сказал Петр вторгся в податливый мозг парня, закрепил там этот нехитрый трюк со сменой имен, сделал это для Саула естественным и, главное, легко принимаемым. — И отцу с матерью скажи: ты теперь Йоханан.
И все-таки парень сопротивлялся. Сильным он мог оказаться, понимал Петр, его паранормальность очевидна. А разве Петру нужно что-то иное? Психо-матрица готова только для Иисуса. Саул-Иоанн изменит себя сам — с помощью Петра, естественно.
— Как я им объясню? Они не поймут. Я для них — Шауль.
— Поймут. Придется понять. Скажешь: так решил Учитель. И если будут у них еще сыновья, пусть знают: Йоханан уже есть.
— Вряд ли еще будут. Родители немолоды…
Что ж, с возрастом Закарии и Елисавета Лука не напутал. А с именами… Значит, он, Петр, и вправду станет для Саула-Иоанна Учителем. Петр был абсолютно уверен: он нашел — неожиданно, случайно, странно, словно ниспослано свыше! — человека, который может быть предельно необходим проекту «Мессия». Другое дело: необходимо ли сие самому мальчику…
Впрочем, Петр — Мастер, для него главное — Цель, а все остальное — вспомогательные средства. В том числе и люди.
Хотя парня жаль, жаль…
И все же, несмотря на лишние высокие чувства, первый урок/ следовало закрепить. Да и проверить — закрепленное…
Петр остановился, хотя в плывущей толпе это было и нелегко, положил руки на голову парня. Помыслил:
— Ты запомнил — как тебя зовут?
И услышал в ответ еле различимое, далекое-далекое, тоже по-мысленное:
— Запомнил, Учитель. Йохананом…
А между тем они пришли.
Пора познакомить Иоанна — именно так, забыли Саула! — со спутниками. Да и, кстати, следует сообщить в Службу о нежданной вариации Пути.
Они свернули в узкий отросток, убегающий круто вверх от шумной торговой улицы, и остановились перед двухэтажным грязно-белым каменным домом, выглядящим весьма богато для Нижнего города, как, впрочем, и должно быть в районе богатой улицы и практически на границе с действительно парадным районом — Верхним городом. Как, добавим, и должно соответствовать социальному уровню того, кем Петр существовал в Иерусалиме.
— Входи. — Петр толкнул дверь перед Иоанном.
— Вы здесь живете?
— Когда я в Иершалаиме, то здесь. Заходи. Я познакомлю тебя с моими друзьями. Они тоже станут тебя учить.
— Чему? — Петр чувствовал робость, вдруг возникшую в Иоанне. Если страх у него ассоциировался с липкостью, то чувство робости вызывало вкус лимонной кислоты. Это очень индивидуальные ощущения, присущие только Петру. У каждого Мастера они были свои.
В большой комнате за круглым низким столом возлежали на кушетках двое. Первый — молодой еврей в голубом хитоне без пояса, босой, короткобородый, лицо холеное, жесткое, с маленькими черными глазами. Второй — пожилой, толстый, длиннобородый, явно мерзнущий в каменном зале, поэтому кутающийся в шерстяной плащ, гиматий, не снявший с ног высокие закрытые сандалии. Это были помощники Петра, пришедшие в бросок вместе с ним: Жан-Пьер Мерсье, Старший Техник Службы, и Кевин Бакстер, тоже Техник, но еще психолог и историк. Они тянули легкое галилейское вино из серебряных кубков и о чем-то лихо беседовали друг с другом.
— Знакомься, — сказал Петр Иоанну, нерешительно остановившемуся на пороге. — Доктор Давид бен Матари… — толстый улыбнулся Иоанну, — и доктор Асаф бен Кайаффа, — молодой чуть кивнул, глядя на гостя поверх кубка.
— Кого ты привел к нам, Петр? — надменно Спросил доктор Асаф. — Надеюсь, он достоин знакомства с нами…
— Несомненно, — ответил Петр, улыбаясь. — Он — хороший мальчик и будет нам полезен. Его зовут Йоханан. Он из Галили, сын Закарии и Элишевы. Он способен учиться, у него хорошее поле. Мы станем учить его, пока сможем, пока хватит времени. А когда придет пора покинуть Иершалаим, мы покажем ему, куда надо идти и куда должен привести его Путь, назначенный нами, и назовем его Предтечей…
Молодой, Асаф или Жан-Пьер, резко поднялся, подошел к Иоанну, взял того двумя пальцами за подбородок, пристально всмотрелся в глаза.
Иоанн терпеливо ждал.
— Ты уверен? — спросил Асаф у Петра.
— Я редко ошибаюсь.
— Матрица у нас одна.
— Вторая не понадобится.
Асаф отпустил Иоанна, быстро пошел по залу — от стены к стене, как привык у себя в лаборатории.
Давид-Кевин, продолжая возлежать на кушетке, лениво сказал:
— Пусть мальчик подождет в другой комнате. — И к Иоанну: — Не обижайся, друг. Все будет хорошо, Петр никогда никого не обманывал.
Иоанн взглянул на Петра. Тот кивнул:
— Я позову…
Иоанн вышел, и Давид-Кевин, отхлебнув кислого галилейско-го, столь же лениво спросил:
— Сколько тебе понадобится времени, чтобы сделать из него Крестителя?
— Говори: Предтечу, Нет пока такого слова — Креститель, время не пришло… А сроку?.. Неделя, — сказал Петр. — Или две. Или месяц. Я не знаю пока.
— Это сейчас, — усмехнулся Давид-Кевин. — а через двадцать лет?
— Вряд ли больше. Я заложу в него спящую программу. А в следующий бросок — разбужу. Он — не Мессия, он — только проводник, паранорм одной функции.
— А с чего ты взял, что этот малый — тот самый Иоанн? Закария, Елисавета сколько таких пар в Галилее? Две, пять, десять?.. Сейчас ты заложишь в него монопрограмму на проповедь Крещения или Очищения, так и вправду точнее, на проповедь явления Мессии, а где-то рядом растет настоящий Иоанн, который к этой проповеди придет сам. Что будем делать тогда?
— Ты паникер, Давид. Будет только один Иоанн Креститель. Второй Галилее не явится. Я так решил, и это моя проблема. Оставь ее мне.
Асаф прекратил пустое хождение по залу, затормозил перед Петром — только за подбородок его не взял, как Иоанна.
— У нас есть Цель, — яростно проговорил. — Мы не можем отвлекаться. Ты не имеешь права!..
И тут Петр закаменел лицом. Сказал жестко:
— Вы не можете отвлекаться — вы и не станете. А я имею право на все. Ты забыл, Асаф, кто я…
И Асаф будто сдулся, как воздушный шарик, будто даже ростом стал меньше.
Сказал виновато:
— Извини, Мастер. Не держи на меня зла.