Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 





Вячеслав Пальман

ЭКИПАЖ «СНЕЖНОЙ КОШКИ»

Научно-фантастическая повесть

1

Для перехода из головного снегохода в крытый холодный прицеп они обычно тратили минуту с четвертью. В оба конца — две с половиной. Еще столько же — чтобы открыть дверь и взять из ящика в углу пакет с едой. Пять минут на морозе и ветре. Но прошло восемь, а Перселл не вернулся.

Алексей подождал еще полминуты и перевел взгляд на младшего Хопнера. Джой сидел напротив. Высоко отвернув рукав меховой куртки, он задумчиво постукивал ногтем по своему хронометру.

Алексей нащупал сзади свою шапку, надел ее. Джой тоже поднялся, с треском застегнув молнию на куртке.

— Куда? — Старший Хопнер, их командир, завозился в своем мешке и приоткрыл один глаз.

— Перселла нет, — ответил брат. — Семьдесят футов в уже восемь минут. Пойдем посмотрим.

Генри уселся, однако из теплого мешка не вылез.

— Давайте.

Выходить смертельно не хотелось. Термометр показывал минус сорок восемь по Цельсию. И потом эта страшная, воющая белизна — вечно голодный шакал Антарктиды за тонкими стенами кузова.

Перселла отыскали в хвосте поезда. Высокий, подтянутый капитан почему-то упорно двигался, волоча ноги и отворачиваясь от ветра, не к головному снегоходу, а в обратном направлении. Он потерял способность ориентироваться, однако у него хватило мужества не сесть на снег. Перселл переступал вдоль прицепа, прижимая к груди пакет. Взгляд у него был бессмысленный. Через несколько минут он отпустил бы веревку и так же бессмысленно пошел бы в белую пустыню, чтобы затеряться в ней навсегда.

С новичками это случается. Джой отнял у Перселла пакет. Алексей закинул его руку себе на шею и повел в машину.

Когда за ними захлопнулась дверь, Перселл глубоко вздохнул и поглядел вокруг более осмысленным взглядом.

— Какая-то чертовщина, — пробормотал он.

— К белой мгле надо привыкнуть, румер[1] — сказал Алексей, все еще называя его этим словом: последний месяц на полюсе Перселл жил со Старковым в одной комнате. — Две-три вылазки — и вы перестанете вращаться на ветру вокруг своей оси.

На подвижном, интеллигентном лице капитана появился испуг. Только сейчас он понял, какой опасности подвергался.

— Наделал я вам хлопот, — сказал он.

— Впредь выходить поодиночке запрещаю, — отозвался Генри.

Вот уже восьмой день как они выехали со станции на Южном полюсе и взяли курс к базе Литл-Америка, откуда им предстоял более долгий путь: Хопнеры ехали в отпуск через Мак-Мердо и Новую Зеландию, а Старков пробирался в Мирный после пребывания на американской станции Амундсен-Скотт, где он проводил геофизические исследования вместе с учеными других стран.

Эти трое хотели успеть на международную конференцию полярников в Крайстчерче, южном городе Новой Зеландии. Там их ждали. Хопнеры везли доклад о «древесных кольцах» старого льда, которые могли поведать миру о тайнах прошлого нашей планеты. Алексей Старков должен был сообщить о строении поверхности материка, скрытого подо льдом в районе географического полюса. Но прежде чем лететь из Мак-Мердо в Крайстчерч, он намеревался побывать еще в Мирном. Самолет из Мирного ждет его на американской базе.

Астрофизик Перселл прибыл на полюс недавно. Он охотился на «космических мотыльков» в ионосфере и теперь собирался повторить опыт в Литл-Америке. Начальник станции профессор Уолтер приказал Хопнерам взять астрофизика с собой.

«Белый провал» застиг снегоход с прицепом в конце седьмых суток, примерно на полпути от полюса до ледника Бирдмора, где находилась небольшая промежуточная база. Снегоход продолжал идти через белую мглу, ориентируясь по жирокомпасу еще часов десять, но вскоре экипаж получил по радио категорическое предписание остановиться и выждать погоду. Приходилось считаться с трещинами.

Большая пятнистая машина «Сноу-кэт»,[2] накрепко сцепленная с куцым грузовым прицепом, стояла теперь посреди необъятной снежной пустыни, подставляя красные бока сумасшедшему ветру, который пел свою нескончаемую песню. Но не ветер мешал движению, а то, что называли «белым провалом», — особенное состояние атмосферы, когда трудно сказать, где небо, где земля и существует ли вообще твердь — так одинаково бестелесно и далеко развернулась со всех сторон отчаянно белая пустота. Горизонта не существовало, взор блуждал по всем измерениям, ни на чем не задерживаясь, и стоило побыть в этой странной белизне пять — десять минут, как терялось чувство ориентировки, вдруг начинало казаться, что все вокруг вращается со страшной быстротой, подкашивались ноги, и человек падал, не в силах оторвать ошеломленного взгляда от молчаливого белого ничто.

Капитан Перселл один из всех не имел достаточного опыта, чтобы оценить «белый провал». Потерять власть над собой рядом с поездом, держась за канат… Отчаянный, запоздалый стыд набросил на его щеки краску.

Алексей Старков скинул полушубок и полез в кабину снегохода. За чистыми стеклами светилась тусклая Вселенная. Несколько минут, испытывая себя, он всматривался в белизну, отвернулся не без труда и подсел к рации. Вращая верньер, стал искать в хаосе звуков хоть какое-нибудь слово родной речи, по которой соскучился.

— Что-нибудь интересное? — Голова Перселла просунулась из кузова. Перселл жевал твердую колбасу, вежливый взгляд голубых глаз остановился на шкале рации.

— Влезайте, румер, послушаем.

— Москва?

Алексей пошарил по станциям. Музыка, музыка… Нет, не то!

— Садитесь, развлекайтесь, — сказал он, подымаясь.

Перселл пропустил его, с уважением оглядев сзади ладную фигуру геофизика. За месяц жизни бок о бок они так и не подружились. «Доброго утра», «Спокойной ночи» или «Как дела?» — фраза, превращенная с чисто американской деловитостью в кратчайшее «Хади!». Замкнутость Перселла не располагала к дружбе. Он с готовностью слушал других, но сам говорил неохотно. Таков характер. Может, поэтому Уолтер и сплавил его со станции.

Хопнеры были друзьями Алексея. Открытые, горячие парни с чистой душой. С ними Старков часами просиживал в тесном «мессруме»[3] за чашкой кофе или отчаянно барахтался на борцовском ковре в «гимназиуме». У них не было друг от друга тайн, даже семейные письма читали сообща, горячо и долго спорили, обсуждая близкие всем научные темы. В общем у Алексея на полюсе была интересная работа, были товарищи.

Генри лежал, крепко зажмурившись. Притворялся, конечно. Алексей прошел мимо, взъерошил командиру черный волнистый чуб. Хопнер отмахнулся, но глаз не открыл. Может быть, мечтал. Хопнеру есть о чем помечтать. Двое чудесных мальчиков дома, милая, любящая жена.

Алексей подсел к столу, посмотрел на барометр. Стрелка лежала на цифре устойчивого давления.

Генри Хопнер поднялся, потянулся до хруста в суставах.

— Запиши в бортовой журнал, — хрипло сказал он, — день, час и несколько слов насчет «белого провала», будь оп проклят!

— Есть записать, командир. Может, разрешат? — Старков кивнул в сторону рации. — Попробуем?

Хопнер почесал за ухом, сбив набок пышную прическу.

— Я отлично знаю характер Уолтера. У начальника станции, как ты выражаешься, не семь, а одна пятница на неделе. Если приказал стоять, придется стоять хоть до нового потопа.

Слова его звучали не слишком уверенно.

— Тебя устраивают четыре километра в час и разминка на морозе?

— Не надо об этом спрашивать, Алэк. Что за идея?

— Мы боимся трещин? Один из нас впрягается в длинную веревку и шагает с палкой впереди. Второй сидит за рулем. Третий наготове с мотком лестницы на случай, если разведчик провалится в тартарары. Четвертый отдыхает. Каждый час — смена. Скуке конец, поезд движется к цели.

— Уолтер знает наши координаты, вот в чем дело.

— Не очень точные. За сутки проползем сорок километров. Сообщим на станцию поправку, извинимся. А там кончится мгла, получим «добро», раз-два — и на месте. Решай.

— Ладно, — сказал Генри и хлопнул ладонью по колену.

Джой согласился мгновенно.

— Алэк перехватил идею у меня. Честное слово, я думал о том же.

— Ваше мнение, Перселл?

— Коль скоро есть приказ Уолтера…

— Понятно. Вы — против.

— Это же маленькая передвижка, капитан, — нетерпеливо вмешался Джой. — Всего-навсего разминка.

— Я понимаю. Но опасность…

Хопнер насупился. Чтобы разрядить обстановку, Старков примирительно сказал:

— Значит, трое «за» при одном воздержавшемся.

— О ля-ля! — обрадовался Джой. Сомнения не одолевали его.

Братья Хопнеры родились не для пассивной жизни. На полюсе они это блестяще доказали. В самый лютый мороз Хопнеры выходили прослушивать ледяной панцирь пустыни, делали далеко не безопасные вылазки к наиболее глубоким трещинам, бурили и взрывали лед, пока наконец не отыскали истину, имеющую большое значение для науки. Они подтвердили мнение о том, что Антарктида не архипелаг островов, не впадина, заполненная льдом, а погребенная под ледяным прессом целая горная страна, отдельные вершины которой почти пробиваются сквозь, более чем двухкилометровую ледяную оболочку.

Джой проворно оделся и стал ворошить вещи в поисках веревки, лестницы и фонарей.

— Иду первым, ребята, — сказал он как о решенном деле.

— Стоп! — Алексей схватил его за пояс. — На правах автора идеи…

— К мотору, Джой, — приказал Генри.

— А мне что делать? — спросил Перселл, одеваясь.

— В резерве, — ответил Генри насмешливо, он еще не простил Перселлу его нерешительность.

— Вы считаете меня не пригодным для серьезных работ? Ошибаетесь. Я только противник неоправданного риска, Хопнер. Я понимаю, вы торопитесь, но все же…

— Ладно, Перселл, смените Джоя.

— Алло, Генри! — вмешался Алексей. — Где нейлоновый канатик, черт побери!

Старший Хопнер отвернул кладь, бросил канатик, заглянул к Джою, который возился в кабине. У него не клеилось. Слишком долго стояла машина.

— Я иду. Генри! — Старков вытащил шест, опустил очки.

— Компас с тобой? Лыжи? Шлем? Аварийный запас? Радио?

— Все есть, проверено.

— Дальше чем на шестьдесят футов не отходи. Смена — ровно через час, сигнал — зеленый луч.

Наконец мотор завелся. Снегоход мелко дрожал. Джой включил дополнительный обогрев, в кузове стало теплее, стены кабины отпотели.

Джой легонько раскачивал снегоход.

— Алэк, возьми паяльную лампу. Перселл, вот вам работа. Помогите стронуть машину. Но прежде оденьтесь как следует, — скомандовал Генри.

Перселл выскочил наружу. Старков обжигал струей огня ледяной край. Гусеницы вдавились в снег и обросли коркой.

Мороз стягивал кожу на лице, ломило брови, лоб. Пар изо рта схватывался инеем у самых губ и с шелестом прорывал разреженный воздух.

Джой продолжал раскачивать снегоход. Четыре коротких и высоких гусеницы дергались, звенели и наконец стронулись с места.

Алексей пропустил капитана в помещение, влез валенками в жесткие крепления лыж и прошел к голове поезда. Неторопливо захлестнул легкий канатик за скобу, завязал другой конец на своем поясе и оттолкнулся от гудящего под капотом мотора. Оглянулся. За стеклом помахивал рукой Джой.

Растянув легкий и прочный канатик почти на всю длину, Алексей сказал в микрофон: «Давай газ!» — и дернул веревку.

В шлемофоне зашипело. Генри продувал микрофон. — Пожалуйста, не тяни нас, Алэк, грыжу получишь, — сказал он, — и чаще бей шестом, не ленись. Поехали!

2

Несколько минут Алексей шел молча. Шест со свирепым визгом втыкался в плотный снег через каждые три метра. Сзади глухо и мощно гудел мотор. В его голосе было что-то успокоительное, теплое, словно шла за Алексеем верная и могучая собака, которая всегда выручит. Несколько раз он оглядывался, смутно различал за чистым стеклом белозубую улыбку Джоя. И Старков улыбался, вспоминая игру в бинго и шахматные баталии в крошечном «клаб-руме» станции. Там Алексей учил Хопнера русским песням, Джой пел, уморительно коверкая слова.

В кабине снегохода разговаривали, но слов нельзя было разобрать. Старкову надоело молчать, он начал вполголоса напевать, так, чтобы это не мешало идти. В кабине умолкли, прислушались. Алексей смотрел под ноги, на шест, на бесконечную даль перед собой и ему вдруг стало казаться, что он движется по дну морскому все вниз и вниз. Оглянулся со страхом — не накатывается ли машина. И тут же понял: галлюцинация.

Тряхнув головой, запел громче, ободряя себя. Попробовал одну песню, другую. Ритм не подходил, сбивал с ноги. Поймал в памяти новую песню, под нее было удобно шагать. «Из-да-ле-ка дол-го те-чет ре-ка Вол-га…» Джой сказал в микрофон:

— Нечестно, Алэк. Ты скрывал хорошую песню.

— Только пришла на память. Научу. Мне от тишины этой как-то не по себе. Повторяй за мной: из-да-ле-ка долго…

— Ис-да-лье-ка доль-го… Так?

Больше Алексею не казалось, что он движется вниз, колдовство «белого провала» отступило. Скрипел, шелестел вокруг едкий мороз, громыхал позади мотор, и, как эхо, слегка перевирая слова, отзывался Джой: «А мнье уш три-сать льет…»

— Смена, — раздался голос Генри. — Стоп, Алэк!

Снегоход подкатил ближе, Алексей собрал в кольцо канатик, положил его на снег и воткнул рядом шест. Из дверей выпрыгнул Джой.

За руль сел командир, клацнул рычагами. Старков разделся и сразу погрузился в блаженное тепло. Напротив, подложив под спину тюфячок, удобно сидел Перселл. Возле него лежал разобранный пистолет. Капитан протирал части и складывал одну к другой.

— Интересная игра, — не удержался Алексей. — Нравится?

— Военный всегда с оружием, — сказал Перселл. — Тем более в таком месте, как шестой материк.

— Кстати, самое безопасное место на земле. Ни одного хищного зверя.

— Если не считать людей.

— Чепуха какая-то, — сказал Старков и отвернулся.

Вероятно, он уснул, потому что, когда открыл глаза, машина стояла, Джой сидел рядом с ним и раздевался, а Генри вполголоса разговаривал с капитаном.

— Это опасно. Вы понимаете?

— Вполне, — отвечал Перселл. — Но я настаиваю.

— Бывают трещины в двести метров глубиной…

— Оставьте, Хопнер, Я не мальчик.





— Ладно, одевайтесь, сейчас я вам покажу все, что надо, и можете топать, — с напускной строгостью оказал Генри.

Суетясь и весело посапывая, капитан нацепил на себя меховую парку, проверил шлем, опоясался и спрыгнул наружу.

— Экий волк! — вслед ему сказал Генри, но уже гораздо добродушнее. — В этой сухощавой дылде сидит все-таки настоящий человек.

Опять закачался и поплыл по снежным волнам тяжелый, могучий снегоход. Джой изредка переговаривался с Перселлом, его фигура нечетко маячила в двадцати метрах от машины.

У него, кажется, получалось. Первое знакомство с белой мглой пошло на пользу.

Алексей втиснулся третьим в кабину. Джой восседал на водительском кресле. Вокруг расстилалась все та же белая мгла.

Континент, полный опасностей, враждебный самой сущности человека. А ведь немалая частица тверди: около четырнадцати миллионов квадратных километров. США и Канада, вместе взятые. На гигантской площади замерли придавленные ледяным панцирем долины, ущелья, хребты…

Алексей представил себе эту землю где-то глубоко под ногами. Он вдруг, увидел ее так, будто ледяная крыша испарилась, исчезла. Фантастическая картина!

Громко, перекрывая стук мотора, сказал:

— В сумрачный день осени облака опускаются на землю моей родины и закрывают города, реки, моря, горы и равнины. Взлетишь за облака, и над тобой опять голубое небо, а под лайнером только однообразно белая, бесконечная пелена облаков. Точно такая же равнина, как вот эта. Под ней ведь тоже земля. И мы довольно высоко над землей. Километра два, наверное. А лед, по которому движемся, — это просто затвердевшие облака…

Джой подмигнул брату.

— Геофизик, а не лишен поэзии, правда. Генри? У тебя нет ли подходящего сонета о погибшей Антарктиде?

— Всему свой срок, ребята, и стихам и гипотезам, — сказал Генри. — Попробуем добраться и до сказочной земли, которая упрятана под нами.

Все засмотрелись на белое безмолвие за стеклом и на фигуру человека впереди. И снова, как три часа назад, Алексею вдруг показалось, что они скользят не по горизонтали, а вниз, вниз. Опять галлюцинация!

Вспыхнул глазок рации. Их вызывала станция Амундсен-Скотт.

— Уолтер… — тихо сказал Генри и включил микрофон.

— Доложите обстановку, — прогремел динамик.

— Без перемен. Ждем погоды. — Генри слегка покраснел. Он не умел лгать.

— Я слышу стук мотора, Хопнер.

— Прогреваем машину, шеф. Холодно.

Уолтер попросил еще раз дать координаты. Хопнер повторил вчерашние данные, не очень погрешив против истины: за это время они продвинулись всего на два-три десятка километров.

— Метеосводка препаршивая, — сказал Уолтер. — Потепление. Метель, сильный ветер. Как раз вам в спину.

— Премного благодарны, шеф. Именно этого нам и не доставало, — пошутил Генри.

— Как самочувствие капитана Перселла?

— Отлично, шеф! Вышел проветриться, мы видим его за стеклом. Ходит по кругу. Наш русский друг подарил экипажу новую песню. «Из-да-лье-ка доль-го течь-ет ре-ка Воль-га…»

Уолтер засмеялся. Экипаж не утратил чувства юмора.

— Всем привет и пожелание удачного пути. Надеюсь, «белый провал» уймется наконец.

— До свидания, шеф, — Генри выключил связь. Басовито прогудела сирена. Снегоход остановился. В белую пустоту вонзился зеленый луч прожектора. Перселл стал сматывать веревку. Генри оделся, повязался ремнем и перевалился за дверь.

3

Истаявшая полярная ночь походила скорее на сумерки. Белая бесконечность не угасала, она только синела, наливаясь сонной тяжестью, и цепенела. Ощущение неуверенности у человека, зазимовавшего в Антарктиде, увеличивалось к весне; синяя бесконечность торчала перед глазами тысячью полупрозрачных штор, за которыми опять открывались неведомые синие пространства. Как в бреду.

Снегоход с прицепом все шел. Это была работа, движение, пусть медленное, но все же движение к цели, которое устраивало всех. Даже капитана Перселла. Правда, он больше помалкивал.

Джой сидел за рулем, Алексей находился в двадцати метрах впереди, ощущая спиной первые порывы ледянящего ветра, о котором говорил Уолтер, а Перселл и старший Хопнер валялись на койках.

Генри настроил транзистор, выдвинул наружную антенну и поймал какую-то австралийскую станцию. Она передавала известия.

— Усильте, пожалуйста, звук, — попросил Перселл.

Они молча прослушали сообщение из Юго-Восточной Азии, молча проглотили информацию о теннисе и легкой атлетике, но, когда было сказано о появлении в водах Антарктики советского корабля «Обь», Перселл вдруг сказал:

— Это интересно.

— О, конечно! — отозвался Генри. — Корабль везет новую группу ученых. Смена состава.

— Они нас обгонят и здесь, не так ли?

Что-то было в этом вопросе странное, Генри почувствовал это и, желая уяснить позицию Перселла, сказал с некоторым вызовом:

— Если и обгонят, выиграет наука.

— В том числе и военная наука, — ответил Перселл. — Вас не настораживает усиление противника?

— Я ученый, Перселл.

— Вы американец. Генри.

Хопнер натянуто засмеялся. Дрянной они затеяли разговор.

— Ладно, сойдемся на том, что мы оба патриоты. И все же, когда речь идет о расшифровке истории Земли, записанной в толще льда, я думаю не о приоритете, а о дружбе ученых, потому что работа рука об руку всегда успешнее, чем в одиночку. Это не бег на шесть миль, не азартный спорт, а наука. Если вы лично собираетесь опередить русских в изучении ионосферы, то вам не стоило бы уезжать. Хотя, насколько я знаю, русские не очень увлекаются ловлей «космических мотыльков». Или я ошибся?

— Ошиблись, Генри. Может быть, русские и не изучают ионосферу, зато они усиленно изучают материк. А для чего? Такой вопрос вы не задавали себе? Это же идеальный полигон…

— Стоп! — Генри поднял руку. — Не хочу говорить на эту тему, Перселл. И ради бога, ответьте мне на один вопрос: кто вы?

— Ученый. И писатель.

— Ваши убеждения не мешают науке?

— Нисколько. Они помогают понять сущность событий.

— И все-таки я вам советую: пошлите вы политику к черту.

— Вы наивны, Хопнер. Русские — это реальная опасность.

— А Старков? Мой друг Алэк?…

Капитан пожал плечами.

Крупное, открытое всем чувствам лицо Хопнера сделалось растерянным. Он слушал, не веря ушам своим. Чему учит этот Перселл? Подозрительности, неверию, вражде, ненависти? Разве можно жить, любить, радоваться, если думать таким образом?

— Вот что, Перселл, — сказал командир, стараясь подобрать слова помягче, — вы наговорили много лишнего. Я постараюсь забыть этот разговор. Экипаж «Снежной кошки» вне подозрений.

— Позволю себе остаться при своем мнении.

— Мнения я не контролирую. Но действия…

Машина шла медленно, но кабину часто встряхивали толчки. Видимо, они забрались в зону разломов.

Джой посигналил Старкову, и снегоход остановился.

— Ваша смена, Перселл, — сказал младший Хопнер, выглядывая из кабины. — Выгружайтесь, Алэк уже свернул канат. Кажется, «белый провал» исчезает. Ветер, поземка и все такое.

Открылась дверь, и Старков перемахнул через порожек.

— Промерз до костей, — сказал он, с трудом шевеля губами.

Командир хотел было сказать, что смена отменяется, но что-то заставило его промедлить полминуты. И за это время высокая фигура Перселла скрылась за дверью. Злорадное чувство шевельнулось в сердце Хопнера. При всем природном благодушии он не мог заглушить недоброе чувство к этому человеку.

Командир пошел в кабину. Увидел, как впрягся Перселл, тронул поезд. Тащитесь, сгибайтесь от ветра, капитан!

Джой и Алексей затеяли в кузове веселую игру. Через неплотно прикрытую дверь Генри слышал взрывы смеха. Ничто не омрачает их душу. Сказать о разговоре с капитаном? Нет!

Хопнер толкнул дверь.

— Эй, вы!

Джой просунул голову в кабину.

— Хелло, Генри?

— Слушайте, что я вам скажу. — Генри говорил, не поворачиваясь. Он все время смотрел вперед. — Так вот, человек, который идет там, на веревке, — писатель. Будет писать о нас книгу.

— О-о! — Джой посмотрел на Старкова, потом через стекло на Перселла с таким вниманием, словно увидел его впервые. — Значит, мы обеспечили себе бессмертие.

— Я тут прижал его. Мы кое в чем не сошлись, ну я и понял, что он не только ученый.

— Это точно, — подхватил Джой. — Интеллект так и брызжет. Придется уступить ему свою постель. Ближе к печке.

Генри быстро обернулся.

— Тебя это не удивляет, Алэк? — спросил он, заметив на лице Старкова скорее озабоченность, чем любопытство.

— Видишь ли. Генри, я еще на станции обратил внимание…

Старков не договорил. Где-то впереди возник гул. Низкий, басовитый, он с невероятной быстротой приближался и нарастал с такой мощью, что хотелось броситься плашмя на пол и закрыть голову руками. Генри нажал кнопку сирены, но даже сам не услышал ее воя. Тогда он включил зеленую фару. Перселл уже бежал к ним, бросив лыжи. Страшный гул достиг апогея. Небо и лед вибрировали. Все зашаталось. Дверь раскрылась, капитан схватился за косяк и упал внутрь. Лицо его было белее снега.

Снегоход качался, как шлюпка в штормовом море. Гул пролетел под ними или над ними, тугая волна звука растаяла. Лед качнулся еще, еще, снегоход завалился на левый бок, уткнулся в снег. Все затихло.

— Снеготрясение, — определил Джой, когда озабоченное лицо брата высунулось из кабины. — Было уже такое.

— А звук? Этот трубный глас, от которого холодеют внутренности! Тоже было?

— Да, — сказал Алексей. — В районе Мирного, когда от ледника оторвался и ушел в море айсберг величиной с целое государство.

— То в море. А вот что могло греметь здесь, в ста милях от ледника Росса?

— Внутренняя передвижка льдов. В общем включай рацию, Уолтер не мог не слышать, он должен нам объяснить, в чем дело.

Джой включил передатчик. Три минуты спустя подозвал Алексея. Они еще повертели ручку настройки, но ничего, кроме грохота, писка и шипения, из динамика не доносилось.

— Бесполезно, — сказал Генри. — Магнитное возмущение. Смотрите… — Он снял предохранитель с компаса. Стрелка нервно дернулась и тотчас прилепилась к донышку слева от знака «норд».

— Теперь придется ориентироваться только по жирокомпасу, — сказал Старков. — Этот не подведет.

Он посмотрел на пояс Перселла и с удивлением перевел взгляд на лицо капитана. Тот сразу понял, но все-таки ощупал руками пояс спереди, сзади и побледнел.

— Не знаю… Может быть, там, около лыж…

Жирокомпаса не было.

Алексей, Джой и капитан Перселл с зажженными фонарями, хотя и было относительно светло, прошли несколько метров до того места, где лежали брошенные лыжи, ощупали каждый сантиметр снега, но прибора не обнаружили. Пурга выла на полный голос.

— Вспоминайте, Перселл, — приказал Генри, когда экипаж собрался в кузове. — Итак, вы взяли его у Алэка… Где взяли, в каком месте?

— Я не помню, — сказал Перселл.

— Вот здесь, у дверей, — подсказал Старков.

— Я не уверен… — капитану показалось, что его обманывают.

— Он держал его в руке, — сказал Алексей. — В левой, потому что правая была занята фонарем. Это я вижу, как сейчас.

Хопнер-старший взорвался:

— Где прибор, капитан?

— Не помню… Кажется, я его не брал у Старкова.

— О черт! Не брал! А как же вы пошли на смену без прибора? Куда вели нас? Или вы не смотрели на волчок?

— Не кричите на меня, Хопнер. Дайте подумать. Да, не смотрел.

— Идти без компаса в буран — это значит по кругу. По кругу диаметром в три тысячи миль. Где мы теперь?

— Постой, Генри. — Старков принес магнитный компас. — Стрелка указывает влево. Магнитный полюс и должен быть слева по ходу.

Хопнер немного успокоился.

— Значит, мы еще не сбились. Лишнее подтверждение, что жирокомпас находился у вас, капитан. Вы потеряли его, когда бежали назад. Или раньше?

— Не знаю, не знаю… — Перселл выглядел очень растерянным.

Снова обыскали снег, буквально перевернули его на довольно большой площади. Снова пытались связаться с южным полюсом, с береговой базой. Радиосвязи не было.

— Вчера я прикидывал: до промежуточной базы у Бирдмора оставалось около восьмидесяти миль, — сказал Старков. — Двое суток ходу. Будем придерживаться магнитного компаса с поправкой, а проглянут звезды, пойдем по звездам.

Хопнер-старший только фыркнул в ответ. Он еще весь кипел. После минутного молчания вдруг приказал:

— Джой, твоя смена. Одевайся.

4

Ветер набрал силу. Сперва он переносил бесконечные хвосты снега над самой поверхностью, но потом уплотнился, загудел и поднял тучи снежной пыли высоко надо льдами. Небо скрылось, вокруг потемнело, стало трудно дышать, мелкая колючая пыль забивала нос и рот, обжигала лицо. Температура повысилась. Циклон.

Сквозь вой метели медленно полз гусеничный поезд, почти сливаясь с белым фоном пустыни. Лишь щупальца зеленого и белого прожекторов прорезали мглу, выхватывая из нее фигуру проводника с шестом.

Алексей Старков вел машину, Генри лежал, пытаясь уснуть, но это не удавалось. В двух метрах от него лежал капитан. После потери жирокомпаса Генри Хопнер не мог даже смотреть на соседа.

Менялись смены, шли часы, снегоход двигался вперед с осторожностью черепахи, Хопнер-старший приближенно считал, что они выдерживают курс. Все четверо как-то ушли в себя.

Когда наступил черед Старкова, и он, наглухо застегнув штормовку и капюшон, побрел вперед, протыкая летящий снег острым металлическим шестом, ему опять — в который раз! — показалось, что они движутся под уклон. Белая мгла исчезла, а наваждение осталось.

— Слушай, — сказал Генри в микрофон, — я все время сбавляю газ, а скорость нарастает. Что, очень плотный снег?

Голос его по радио даже на близком расстоянии напоминал бормотание рассерженного глухаря: магнитная буря комкала все радиоволны.

— Попутный ветер, — ответил Старков, стараясь говорить четко.

— Мы весим шесть с лишним тонн, при чем тут ветер?

— Приду, объяснимся, — односложно ответил Алексей. Разговаривать на морозе было не легко, губы едва шевелились, это отвлекало, он боялся прозевать трещину. Уже дважды его шест пытался нырнуть в преисподнюю, Старков удерживал его за ременную петлю и отступал назад и в сторону. И оба раза снегоход, тормозя, успевал подъехать почти вплотную. Объезд — и через несколько минут поезд вновь шел прежним курсом.

Видно, они достигли района очень трещиноватого панциря. Путь напоминал след улитки на прибрежном иле: сплошные зигзаги.

В кузове Алексей оттаял. Перселл ушел наружу.

— Знаешь, сколько до шельфа? — спросил Генри, сделав расчет.

— Сто — сто десять миль, — предположил Алексей.

— Не больше шестидесяти.

— Найдем ли базу в этом крошеве из снежных опилок?

— Уляжется. К черту тяжелые мысли!

— Барометр не бог весть какой приятный. — Старков еще раз посмотрел на круглое окошечко анероида и протяжно свистнул.

— Посмотри… — он протянул прибор Хопнеру.

— Наваждение! Вчера он показывал другую высоту. Какая-то чехарда. Жирокомпас исчез, анероид заврался. Девятьсот метров? Даже в устье Бирдмора больше тысячи, это я хорошо помню! Угодили в какую-нибудь впадину?

— Все эти дни мне казалось, что поезд движется вниз. — Алексей взял анероид, постучал пальцем по стеклу. Стрелка высотомера не сходила с цифры «900».

Алексей развернул карту.

— Вот здесь… — он показал на точку, где они предположительно находились. Слева невдалеке подымались прибрежные горы.

— Если ты не ошибся, то нам нужно повернуть на девяносто градусов и следить за высотой.

Последовал сигнал остановки. Перселл бросил канатик и со вздохом облегчения забрался в кузов.

— Я пошел вперед. — Генри быстро оделся. — Садись за руль, Алэк. Посвети вокруг, чтобы не забрать лишку.

— Меняем курс? — спросил Джой.

— Посмотри на карту и высотомер.

— Что такое? — капитан тоже забеспокоился.

— Ничего, — сказал Джой, — забрались слишком на запад.

Снегоход взревел и повернул влево. Генри Хопнер пошел вперед, укрываясь от бокового ветра.

Вскоре пришлось прибавить газу. Мотор почувствовал подъем. Стрелка высотомера поползла к тысяче. Затем подъем стал круче, еще круче и вдруг буквально перед носом изумленного Хопнера выросла белая, почти отвесная стена. Алексей перевел луч выше. Стена уходила в мутное небо.

Генри Хопнер забрался в кузов. Он заметно нервничал. Посоветовавшись, развернулись на сто восемьдесят градусов и пошли назад. Машина походила на слепого котенка в густой траве. Через сорок три минуты прожектор опять выхватил из белой мглы крутобокую ледяную гору. Излом льда преградил путь. Они оказались в ущелье с отвесными стенами.

Джой выскочил наружу.

— Ставлю три против ста, что сброс абсолютно свежий! — крикнул он, возвращаясь с глыбой льда. — Дело нечистое, ребята.

— Вот к чему приводит риск, — осторожно заметил Перселл.

Джой хмыкнул. В Антарктиде все — риск. Генри Хопнер долго настраивал рацию. Сиплый треск.

— Попробуем продвинуться еще немного, — сказал он. — Вдруг выберемся на простор.

Снегоход пошел по старому курсу — вперед и вниз. Вниз… Крутые стены выглядывали из тьмы то с одной, то с другой стороны. Дорога ухудшилась, снегоход лихорадило.

— Восемьсот двадцать, — сказал Джой. Он вернулся с дежурства и подсел к высотомеру.

Метель не утихала. Изредка погромыхивало. «Снежная кошка» двигалась в сплошном потоке снега.

5

Катастрофа произошла во время дежурства Алексея Старкова.

Он шел, осторожно лавируя среди ледяных глыб в крошеве из снега. Неожиданно шест погрузился в пустоту. Старков потянул его к себе, инстинктивно сделал шаг назад. И тут же почувствовал, что проваливается.

— Тормоз! — крикнул в микрофон.

Едва ощутив под собой твердый лед, Алексей отскочил от места падения. Вовремя! Скрепя тормозами, в провал круто съехал снегоход. Внутри кузова что-то падало, ломалось, слышались проклятья Хопнера. Джой не растерялся, Он дал газ, и сильно накренившийся снегоход выровнялся. Гусеницы стали на относительно ровной площадке, но уже на дне, внизу.

Хопнер выскочил и осмотрелся. В тусклом снежном воздухе увидел горку, по которой они съехали. Метра четыре, градусов шестьдесят. Их спасла снежная лавина, осевшая впереди снегохода.

Одно было очевидным: путь назад отрезан. Вышел Перселл. Он огляделся и сжал губы. На щеке его краснела царапина, рукав штормовки обвис.

— Как же это вы, Старков? — Перселл мгновенно нашел виноватого.

— Бросьте, — грубо ответил Хопнер. — Давайте соображать, что делать. Назад или вперед?

— Во всяком случае не рисковать больше, — резонно заметил Перселл. — Мы и так наделали много глупостей.

— Джой, Алэк, в машину, — сказал командир. В чрезвычайных обстоятельствах особенно нужна связь. Джой долго сидел над рацией, ладил дополнительную антенну. Алексей покопался в прицепе, вытащил из ящика две стальные «кошки», прицепил к ним провод антенны и ловко забросил конец на ледяную скалу. Проволока натянулась и загудела. Но рация не работала и при усиленной антенне.