[B.lacK One]
Сборник рассказов
[Ground Zero]
Каждая секунда выбрасывает на обочину тысячи людей. Ломает их, складывает пополам и ломает еще раз. Возвращает их к той самой нулевой отметке. Где бы вы ни были, будьте бдительны. Кем бы вы ни были, будьте бдительны. Контркультура. Напыление ирреальности.
Япония. Токио, 00:19 (Лондон – 16:19, Париж – 17:19, Рим – 17:19, Нью-Йорк – 11:19)
Ведущие повара мира называют свое дело искусством. Молекулярной кухней.
Провокацией.
А я поторапливаю Эдди с нарезкой белых грибов, попутно интересуясь о том, когда уже доставят говяжьи мозги, столь необходимые для приготовления их \"по-провансальски\".
Каждое блюдо – это не цель, но средство, с помощью которого зарабатывается престиж. Все дело в секретном ингредиенте, который в широких кругах называется – (А)льфа (м)етил (фе)нил э(т)ил (амин). Амфетамин. Благодаря спектру его эффектов, \"Quintessence\", в котором я работаю шеф-поваром, три года подряд получает наивысшие \"три звезды\" в рейтинге известнейшего путеводителя по ресторанам. Цена престижа – щепотка синтетического психостимулятора.
Я могу положить на тарелку собачье дерьмо.
И клиент будет лично благодарить меня за отменный ужин.
Я могу подать куриный бульон, назвав его каким-нибудь новомодным словечком, типа \"Euphorie\", и получить звание повара года.
\"Quintessence\" относится к тому типу ресторанов, которые не подвергаются проверкам, в прямом смысле этого слова. Когда в дверях появляется важный инспектор, с не менее важным значком и жалкой планшеткой, на авансцену выходит конверт с пятьюдесятью тысячами условных единиц, творящих чудеса. По всем пунктам ресторан проходит проверку и становится главным претендентом на очередное никому не нужное звание. По сути, все эти титулы – пшик, о котором все забывают, как только выключается телевизор или закрывается газета.
Я кладу мозг неизвестной коровы в холодную воду, после чего снимаю с него пленку и помещаю уже в кипящую воду.
Вы, возможно, не понимаете, почему в первом часу ночи на кухне трудится целая команда. Я предложил организовать банкет и пригласить на него весь Токийский бомонд. Отказались немногие. Люди, состояние которых оценивается миллиардами условных единиц, по-прежнему реагируют на бесплатную пищу, словно комар на огонек. Завидев разгорающуюся сигарету, вспыхивающую при затяжке, миниатюрные кровососы устремляются к ней, наталкиваясь в конечном итоге на клубы табачного дыма. Так и наши толстосумы – которые никогда не догадывались о том, что их впечатления от еды ресторана \"Quintessence\", лишь блокировка моноаминоксидазы – не узнают о замене амфетамина, как секретного ингредиента, на сильнейший яд. Все вслепую.
Я нарезаю мозг ломтиками и обжариваю в сливочном масле. Добавляю палитоксин.
Цитотоксический яд. Повреждает натрий-калиевый насос клеток. Смерть наступает в течение нескольких минут. Даже Супермен не успеет одеть свой обтягивающий костюмчик, дабы спасти финансовое сердце Токио. Вот это я называю провокацией.
Именно это я называю молекулярной кухней.
Палитоксин – не амфетамин. Пора удивлять…
Италия. Рим, 17:19 (Лондон – 16:19, Париж – 17:19, Токио – 00:19, Нью-Йорк – 11:19)
– Два колеса. Тебе хватит.
– Ты уверен, что это безопасно?
– Ты мне не веришь? Амфетамин – не героин.
Мне пришлось поверить Паоло. Когда я начала принимать спид
ы, во мне проснулась уверенность в том, что я наконец-то добьюсь своей цели. Таблетки способствовали интенсивной потере веса. Вы думаете, что все эти девочки с подиумов сидят на строгих диетах, занимаются в спортивных залах с персональными тренерами и вообще ведут здоровый образ жизни? Такие не доживают даже до показа спортивной одежды.
Когда ты метишь в топ-модели, быть грязной потаскухой и стервой не так уж и плохо. Какая кому разница с кем я сплю?
Мне нравится секс.
Я хочу быть успешной.
Не вижу препятствий.
Да, иногда приходится ложиться в постель с каким-нибудь отвратительным стариком, от которого пахнет затхлостью, испражнениями и туалетной водой, которая, по его мнению, перебьет эту дикую вонь. Всегда важно помнить: это продлится не более часа. И вот, с членом во рту, ты представляешь себя в свете прожекторов, летящую по подиуму и купающуюся в овациях и хищных взглядах. Тогда ты понимаешь, что все усилия, оставшиеся в виде секреций на простынях богатеньких уродов, помадой на ширинке дизайнеров модных домов и блевотиной в сортире, оказываются не напрасными. Все пребывает в равновесии.
– Сэмми, три минуты до выхода!
– Я почти готова.
Последние взмахи кистью. Тэдди хороший визажист. И мне не пришлось с ним спать. Ресницы великолепны. Кожа соседствует с тонкой матовой органзой, цветы апельсинового дерева украшают обнаженные плечи оттенка гортензии, по яркому атласу рассыпана разноцветная пудра, переливающаяся в свете софитов. Низкими частотами песни \"Never Win\" сотрясаются стены. Я захожу за ширму и вмазываю жирную дорогу кокса. Этот вечер должен быть особенным. Первый подиум. Первые овации.
– Минута, Сэмми!
Кокаин. Блокировка дофаминового транспортера в центральной нервной системе.
Эйфория.
Прилив сил.
Пятьсот миллиграмм – это для слабаков. Еще одну такую же и вперед к славе. Меня будут любить. Любить сильнее собственных матерей. Миллионы девочек будут смотреть мне в глаза через модные журналы, пересматривать записи показов. Во всевозможных интервью я буду говорить, что усердно работала. Благодарить родителей. Хотя единственное, что дал мне отец, – это разрыв влагалища, когда мне было одиннадцать. Я не хотела этого. Но могла ли я отказать отцу? Противостоять взрослому мужчине? Я вообще не могу отказать.
Чем ближе выход, тем мощнее кайф.
Первый шаг.
Только сердце ломает ребра и вопит о тахикардии… Я справлюсь…
Франция. Париж, 17:19 (Лондон – 16:19, Рим – 17:19, Токио – 00:19, Нью-Йорк – 11:19)
Мы поднимаемся на лифте, расположенном в восточной опоре Эйфелевой башни. Сердце работает на запредельных оборотах. Хотя, пора бы ему немного успокоиться, потому что первый этап моего плана успешно завершен: динамит, коим увешано мое тело под фланелевой рубашкой и легкой ветровкой, доставлен туда, куда и предполагалось. А вам никогда не хотелось уничтожить что-нибудь прекрасное? Ну, или хотя бы испортить?
Все, что вам нужно, это жир, азотная кислота и древесные опилки.
А также руки, голова и концентрация.
Когда лифт проходит второй этаж и мы отрываемся от земли больше, чем на двести метров, дыхание останавливается. И не от восторга, но от разочарования. Миллионы людей тратят годы, чтобы достойно встретить собственную смерть. Они оформляют кредиты, взять которые сами не решаются, варят кофе, от одного запаха которого в последствии начинает тошнить, делают липосакции, необходимые им самим, ремонтируют автомобили, на которые у них не хватает денег. И все ради того, чтобы умереть в Париже, или Дубае.
Сдохнуть не там, где родился.
Сгинуть не там, где горевал.
Я помню наш последний разговор с Дэлайн. Она умоляла меня. Просила, чтобы я вколол ей смертельную дозу морфина. Чтобы заглушить боль. А как поступили бы Вы? Смотрели бы, как в страшных муках умирает тот, кого вы любите больше жизни, или отбросили этот сраный эгоизм и всадили бы ей тысячу миллиграмм опиата, дабы избавить от страданий, но лишиться супруги навсегда? Мы боимся терять близких, потому что не хотим мучений. Потому что мы все долбанные трусы, сопляки и эгоцентрики. Знаете, что я сделал с телом Дэлайн после финальной инъекции?
Сварив человеческий жир, его нужно поставить в холодильник, чтобы можно было собрать выделившийся глицерин.
А из него мы получим нитроглицерин.
Да, именно это я и проделал с останками своей любимой. По-вашему это странно? А разве не вы сжигаете родных в здоровенных печах? Или закапываете в земле, предварительно заколотив в ящик? Фокус в том, что меня убьет покойная жена, взорвется на высоте триста двадцать четыре метра и мы вновь встретимся. А попутно мы прихватим парочку зевак, которые надменно открывают рот, изображая восторг при взгляде на Париж. Они восхищаются десятками тысяч сооружений, по красоте которые уступают даже какой-нибудь подарочной зажигалке.
И наконец, третий этаж, где бокалом шампанского можно отметить свой визит на Эйфелеву Башню. Вот он, смысл жизни. Тебя тянут вверх. Ты преодолеваешь боязнь высоты, но все равно стараешься не смотреть вниз. Здоровенная Рука тащит тебя все выше, а сопротивляться совершенно бесполезно. И в конечном итоге ты имеешь только \"созерцание красивого\", причем красивого лишь по твоему собственному убеждению. Что дальше? Дальше сожаления и осознание бесцельности ушедшего. Хватит, пожалуй.
Нажав на одну кнопку, я могу покончить со всем этим. Глоток шампанского для смелости не помешает…
Англия. Лондон, 16:19 (Париж – 17:19, Рим – 17:19, Токио – 00:19, Нью-Йорк – 11:19)
– Давай, Фрэнки! Сделай пару глотков, от водки никто еще не умирал!
Это Чарли и он лучший друг моего старшего брата, севшего за хранение и распространение наркотиков. А также – лидер Фан-клуба \"Тоттенхема\". Сегодня состоится финальная игра за кубок Англии, в которой наша команда встретится с \"Ливерпулем\". А значит, скоро прольется много крови. Нет больше фанатов. Теперь все называют себя футбольными хулиганами.
Помните? \"Эйзельская трагедия\". Двадцать девятое мая, тысяча девятьсот восемьдесят пятого года. Гибель тридцати девяти болельщиков.
\"Матч ненависти в Загребе\". Тринадцатое мая, тысяча девятьсот девяностого года. Пострадали восемьдесят пять человек.
Людям надоело просто смотреть футбол. Должна быть острота. Чтобы просмотр удался на славу, нужно обязательно напиться, или вкинуться спид
ами, захватить с собой кастет или небольшую биту. Тогда ураган незабываемых эмоций тебе обеспечен.
Когда мы прибыли к стадиону, Чарли обратился ко мне:
– Фрэнк, пойдем, у меня для тебя сюрприз, до матча еще сорок минут.
– Опять водка? – честно говоря, я так и не понял всей прелести данного напитка.
– Нет, кое-что поинтереснее. Погнали.
Мы зашли за угол одного из домов, расположенных рядом с \"Уайт Харт Лэйн\"*.
– Это крэк. Знаешь зачем он?
– Оу, Чарли, я не буду принимать наркотики.
– Да расслабься! Это не какой-нибудь \"белый китаец\"**. А всего лишь второсортный кокс, который можно курить. Он забавно щелкает, когда затягиваешься. Давай, не упрямься. Думаешь, старший оставил мне тебя на поруки для того, чтобы я подсадил тебя на какую-нибудь дурь? Не будь идиотом.
– Ну, хорошо. Но только одну затяжку.
Чарли не обманул, крэк и впрямь издавал звуки, напоминавшие шелест целлофанового мешочка. И тогда появилась она. Девушка, шея которой была покрыта шарфом \"Ливерпуль ФК\".
– Эй, задроты! Кто-то сегодня соснёт, наверное, это будет \"Тоттенхэм\"…
– Сука…
Обдолбанный Чарли и еще пара человек, принимавших участие в раскуривании второсортного кокаина, бросились к пьяной фанатке, а через минуту они привели ее туда, где стоял я.
– Ты думаешь, сегодня соснут наши, да? А может, это сделаешь ты?!
Девушка начала кричать. Сомневаюсь, что она успела напугаться. Чарли и компания быстро сорвали с нее всю одежду и завели за мусорный бак. Боже, как она рыдала. Я слышал только хлопки и видел вылетающие на мгновение руки, устремляющиеся обратно с целью ударить несчастную. Да, она была пьяна и не следила за тем, что говорит. Но разве футбольные пристрастия стоят того, чтобы насиловать и избивать бедную девочку средь бела дня? Она начала умолять. Извинялась за сказанное. А Чарли, разгоряченный и застегивающий ширинку, сказал:
– Эй, Фрэнки! Твой черед.
– Нет, я не могу.
– Я сказал, иди!
– Но…
– Иди!
Когда я увидел ее, мне захотелось заплакать. Сесть рядом, отдать ей свою одежду. И сказать, что это все мелочи. На ягодицах у нее была разбрызгана сперма, анус набух. Все лицо покраснело от ударов, носом шла кровь.
– Фрэнки! Если ты это не сделаешь, еще раз и с великим удовольствием это сделаю я. Не будь размазней!
Вот так встал вопрос. Я снял штаны. Девушка больше не кричала. Когда я в нее вошел, она, скорее, скулила. Вперед-назад. И я зарыдал.
Вперед-назад.
Насилуя бедняжку, я оплакивал собственную мерзость и ее унижение.
Вперед-назад.
Но лучше я. Нежели этот урод.
– Фрэнки! Фрэнки! Заканчивай!
Повернув голову, я понял, что это конец. \"Друзья\" убежали, а в мою сторону направлялись около двадцати человек, укутанных в шарфы, подобные тому, что несколькими минутами ранее красовался на шее этой девушки. Вам знаком этот эмоциональный парадокс?
Радоваться ли мне, что девушка наконец будет свободна, или горевать из-за того, что меня сейчас убьют?… Два варианта…
США. Нью-Йорк, 11:19 (Париж – 17:19, Рим – 17:19, Токио – 00:19, Лондон – 16:19)
Если ты живешь в Гетто, выбор профессии сводится к двум вариантам.
Толкач. Продавай, отстегивай копам, питайся нормальной пищей.
Коп. Наблюдай, получай от толкачей, питайся нормальной пищей.
Вы думаете, что в наше время, в таком знатном городе, как Нью-Йорк, нет неблагополучных районов? Тогда я вынужден назвать вас глупцами. Все должно пребывать в равновесии. На земле нет рая, ибо сама природа распоряжается так, что в самых дивных уголках нашей планеты находится место горю и состраданию. Счастью и скорби.
Ведь даже в раю есть серафимы, херувимы и архангелы.
Я Пастырь. У меня нет семьи, дома, образования, счета в банке и даже автомобиля. Но я и не стремлюсь заполучить все это. Дайте мне минуту, и я буду сыт помощью.
Каждый Божий день я отправляюсь в новое путешествие, стучусь в дверь незнакомого мне человека и предлагаю ему облегчить душу, побеседовать о том, что наболело. Кто-то прогоняет меня, а кто-то открывается и доверяет мне то, о чем не знают даже самые близкие.
Сегодня я обошел несколько жилищ. Но в доме под номером четыре я повстречал удивительного человека. Ее зовут Али
я
. Когда я постучался, дверь открыла маленькая девочка, у которой полностью был закрыт левый глаз, и передвигалась она с помощью трости.
– Вы тот дяденька, который любит поговорить? Мама ждала вас. Заходите.
Видимо, слава передвигается быстрее меня самого.
Навстречу вышла, точнее выехала, молодая женщина в инвалидной коляске. Она долго смотрела на меня, но в итоге предложила пройти на кухню и позавтракать.
Во время трапезы, Алия рассказала о том, что случилось с ее семьей. Муж погиб при обрушении башен-близнецов. У дочери врожденный односторонний вывих бедра, но большое и доброе сердце. Когда девочка была маленькой, на нее набросилась собака и прокусила левый глаз, после чего любимого питомца пришлось усыпить.
– Мне рассказывали о мужчине, который стучится в дверь и помогает людям, выслушивая их проблемы. Вас называют \"Пастырь\", не так ли?
– Именно так. Я не помню своего имени, поэтому принял то прозвище, которым меня окрестил народ. Есть что-то, чем я мог бы вам помочь?
– Вообще-то да…
– Говорите. – Я видел, как в Алие просыпается смущение.
– С тех пор, как я попала в автомобильную катастрофу и не в состоянии передвигаться, мне стало не совсем просто найти себе…любовника…
– Алия…
– Нет, пастырь, послушайте. Я прошу всего один секс. У меня тоже есть потребности. Но также у меня есть и дочь. Не каждый мужчина откликнется на мольбы женщины об одной ночи, когда у той фактически есть семья. А когда у этой женщины технически нет ног, она обречена на одиночество. Поймите же…
– Вы сказали верные слова. \"У меня есть и дочь\". Мы все вступаем в схватку с прошлым, которое набрасывается на нас со спины и грызет нашу шею. Да, горе – не радость. Его шрамы не исчезают. Заметили, как внезапно оборвалось счастье супружеской жизни? Не дайте волшебству материнства погибнуть в желаниях случайных встреч. Простите… Мне пора. Спасибо за все. И простите еще раз…
Она ничего не сказала.
И вот я возвращаюсь в этот дом спустя два часа. Я решился. Почему? Я могу стать не просто случайным любовником, но и отцом, который поможет вырастить прекрасную девочку, и который сможет дать Алие то, чего она хочет. Тогда все будет пребывать в равновесии.
Около ее дома \"скорая\". Я подбегаю и спрашиваю санитаров о том, что произошло. Ответ не потребовался. В гостиной, на стене большими черными буквами было написано \"МЫ – УРОДЫ\"…
Ground Zero (Париж, Нью-Йорк, Лондон, Рим, Токио, Москва, Джакарта, Мадрид, Берлин, Киев, Мельбурн…)
Заголовки газет по всему миру:
- В престижном Токийском ресторане отравлены сто двадцать шесть человек. Возбуждено уголовное дело по статье \"Массовое убийство\" -
– Модель Саманта Прист умерла во время модного показа в Риме. Врачи диагностировали сердечный приступ -
- Накануне, в Париже, на третьем этаже Эйфелевой башни прогремел взрыв, в результате которого погибли двадцать три человека. Ведется расследование -
– В Лондоне, перед началом финального матча за Кубок Англии, началась массовая драка между фанатами команд-финалистов неподалеку от стадиона. Пострадало около двухсот человек -
- В Нью-Йорке произошел вопиющий инцидент. Мать застрелила собственную дочь, после чего и сама покончила жизнь самоубийством -
Ground Zero – нулевая отметка. В любую минуту может случиться то, что изменит вашу жизнь коренным образом. Вы не можете знать. Каждая секунда выбрасывает на обочину тысячи людей. Ломает их, складывает пополам и ломает еще раз. Возвращает их к той самой нулевой отметке.
Где бы вы ни были, будьте бдительны.
Кем бы вы ни были, будьте бдительны.
\"Уайт Харт Лэйн\"* – домашний стадион клуба \"Тоттенхем\".
\"Белый китаец\"** – наркотик, который активнее героина в сотни раз
\"Трудно забыть боль, но еще труднее вспомнить радость…\"(с)
[Маленькое сердце]
Когда ты понимаешь, что следующий день может оказаться последним, кратковременное счастье (например, оргазм) причиняет страшную боль. Потому что его обреченность становится осязаемой\". Контркультура. Но довольно легкий и незатейливый рассказ то ли о любви, то ли…
Любой даже самый прекрасный пейзаж всегда портит какая-нибудь мелочь. Что-то совершенно незначительное, едва различимое среди благолепия, открывающегося взору.
Но не будь посреди этих бескрайних кукурузных полей маленького холмика, с вершины которого на меня уставилась надгробная плита Джеки, и вся эта красота покажется никому ненужной. У всего должна быть история. Будь то самая задроченная кофемолка, или же портрет королевы.
Скотобойня за городом, или же сотни гектаров земли, устланной еще зелеными початками.
Пальцы слипались из-за свернувшейся на руках крови.
Закат напоминал мне, что надо возвращаться домой. Включить телевизор, послушать о том, что важного произошло за тысячи километров от меня, узнать какая там погода где-нибудь в Пекине или Сан-Паулу, сделать вид, что ничего и не было.
Это же так просто. Плюнуть на всех.
Даже на маленькую девочку по имени Джеки.
Твою мать…
Любовь – это всего лишь психическое расстройство. Отклонение от нормы. Разве нет? Сначала ты засыпаешь с мыслью о том, что тебе жизненно необходима компания той девушки, с которой вы провели вечер в каком-нибудь среднестатистическом ресторане. Далее – стеснительный секс. Вы стараетесь не разочаровать друг друга. Все мышцы напряжены до предела. Столь привычные полусадистские замашки остаются где-то за порогом, а в постели ты превращаешься в настоящего ученого. Эмпирическим путем пытаешься выяснить, в какой позе твоя партнерша получает наибольшее удовольствие, с какой частотой необходимо продуцировать новые толчки, с какой силой. Но ты в любом случае будешь делать не то, что обычно.
Вы говорите о своих игрищах в клубах табачного дыма. Проникаясь интонациями, стараетесь понять, все ли было сделано верно. Собирая по крупицам информацию о сексуальных предпочтениях, ты не замечаешь, как она переехала к тебе. Готовит завтрак, варит исключительно дерьмовый кофе, и ты ей никогда об этом не скажешь.
– Почему бы нам не завести щенка, Ник?
Действительно, это неплохая идея.
Под раскаты собачьего лая, роняя ключи, ты возвещаешь на весь квартал о том, что прибыл домой. Относишь подгузники в детскую, заходишь на кухню, и там висит она. А на полу твой годовалый ребенок. Шея стянута нитью для чистки зубов.
Только в кино человек начинает рыдать и задавать вопросы пустому помещению, призывая Бога к ответу.
На самом деле, ты ничего не чувствуешь. Ноль. Нет, не потому что ты не любил свою жену, или ребенок являлся обузой. А потому что осознание зачастую приходит именно в тот момент, когда жизнь должна рухнуть по замыслу Создателя. Когда кривая бытия достигает точки кипения, Всевышний нажимает на красную кнопку и спускает твою жизнь в унитаз.
Никакой прощальной записки. Никаких улик.
Самоубийство.
Абсолютное проявление горя – эмоциональная смерть. На похоронах люди задают вопросы, стоя за твоей спиной:
\"Почему он не плачет?\"
\"Неужели ему все равно?\"
Видимо, мне и вовсе насрать. Я и сам не знаю.
В таких ситуациях не помогут психотерапевты, цель которых вернуть тебя к началу.
Жамевю. Термин противоположный дежавю. То, чем ты располагал всю сознательную жизнь, мерещится чуждым. Незнакомым. Система терпит крах. Жизнь становится до безумия монотонной, по одному отваливаются друзья. Приглашения родственников на ужины игнорируются с завидным равнодушием. Никаких эмоций.
Я мог бы стать первоклассным испытателем детекторов лжи.
Когда Эрос упорядочил всю Вселенную, он стал распространять это на разные ее уровни, словно спускаясь по ступеням от самого высокого Неба до самой конкретной, видимой и ощутимой земли, на которой находимся мы. Эрос заботится о том, чтобы на каждом уровне Любовь выражалась в своей, особой форме, соответствующей этому уровню.
Я до сих пор помню ту картину. Чуть приоткрытые, налившиеся кровью глаза Пэм, прямо под ней продукты посмертной дефекации. Точно такого же цвета сарафан. Нить для зубов при удушении повредила нежную кожу на шее Дэнни, моего сына. Багровое ожерелье.
Эрос, видимо, взял выходной в тот день.
Однажды я отправился навестить свою сестру, которая лежала на обследовании в онкологическом центре.
Подозрение на рак двенадцатиперстной кишки.
Желтуха.
Кожный зуд.
Это симптоматика сотен заболеваний. Но страсть к формированию личной трагедии всегда берет верх. Мать уже обзвонила всех подружек и знакомых, с которыми не общалась много лет, чтобы рассказать им о несчастии, которое еще даже не подтвердилось, уж тем более – не стряслось. Очень тонкий ход по привлечению внимания. Зато когда доктор однозначно выскажется по поводу наличия какого-нибудь гепатоза, но никак не рака, это послужит замечательным поводом обзвонить всех еще раз, дабы порадоваться со всеми теми, кому не было дела до этого.
Пенсия превращает людей в небольшие сосредоточения одиночества.
Они разбавляют собой этот нескончаемый праздник жизни.
На пути к палате сестры, я обратил внимание на одну девочку лет пятнадцати. Она стояла прижавшись лбом к стеклу, разделяющему покои и коридор. Жалюзи были раздвинуты. Когда девочка заметила, что я за ней наблюдаю, улыбнулась и жестом пригласила войти.
– Тебя зовут Ник. Я знаю. Хэлен рассказывала о тебе. Соболезную. Меня зовут Джеки.
Одной фразой она дала понять, что знает меня лучше многих. Я спросил, сколько ей лет.
– Мне двенадцать. Не обращай внимания на мою грудь и прочие прелести. Раннее половое созревание. Посиди на различных препаратах в течение нескольких лет, и твой организм начнет и не такие фокусы выдавать.
Я сказал, что понимаю. Хотя, как я мог ее понять, если не имею ни малейшего представления о том, что с ней произошло. Это отличительная черта людей, которым необходимо излить душу. Они скажут, что прекрасно понимают, о чем ты говоришь. Лишь бы ты уже заткнулся и дал им шанс поделиться своими переживаниями.
– У меня болезнь Ходжкина. И, насколько мне известно, третья стадия. По крайней мере, мне так кажется из-за удаленной пару недель назад селезенки.
Я не знал, что в голове у этой девочки, но как-то уж очень обаятельно она рассказывала о собственной смерти.
– Сегодня меня выписывают. Так что отправляюсь обратно в интернат. Ждать очередной госпитализации. А ты не самый разговорчивый, но Хэлен и об этом рассказывала. Не подбросишь меня?
Хорошо. Почему бы и нет.
Сестра сказала, что у нее гепатоз. Какой сюрприз. Я поинтересовался, что это за девочка. Джеки. Что с ней не так?
– Она не привыкла себя жалеть. И всего-то.
Я отвез Джеки туда, куда она просила.
А после, мы виделись каждый день.
Когда мы появлялись в каком-нибудь заведении держась за руки, люди смотрели на меня, как на извращенца. А если бы кто-то узнал, что моей спутнице и вовсе двенадцать лет, думаю, я был бы уже за решеткой. Почему? Потому что мы спали с ней. И никто не чувствовал себя неловко. Я знал, что скоро ее не станет. А я умер еще тогда, у себя на кухне.
Но это был и болезненный секс. Когда ты понимаешь, что следующий день может оказаться последним, кратковременное счастье (например, оргазм) причиняет страшную боль. Потому что его обреченность становится осязаемой.
Эрос прострелил мне голову.
Но я чувствую его присутствие.
Целуя эту маленькую девочку, я начал что-то ощущать. Дежавю.
Я бы хотел сказать, что эта история закончилась хорошо. Но это не так. И вы знаете почему. Джеки стало совсем плохо и ей сообщили о том, что у нее четвертая стадия. Около часа мы просто молчали, а потом она сказала, что знает \"как нам поступить\".
Она была в коричневом сарафане. На шее красовалось кроваво-красное ожерелье. Мы слились в поцелуе, и я выстрелил ей в живот. После чего похоронил на холме Блэкплэйс. А вместе с ней – и последние воспоминания о том страшном дне.
Я мог бы включить телевизор, послушать о том, что важного произошло за тысячи километров от меня, узнать какая погода где-нибудь в Пекине или Сан-Паулу, сделать вид, что ничего и не было.
Это же так просто. Плюнуть на всех.
Даже на маленькую девочку по имени Джеки.
Но я не смог. Я – эмоциональный дальтоник.
Надеюсь, вы все записали…
Николас МакАммонд был приговорен к пожизненному заключению.
Последней его фразой была: \"Я научился себя линчевать\".
\"От того, что ты засунул в жопу перо, ты еще не стал павлином\"(с)
[Расскажи мне о смерти]
Высшее счастье умереть в обнимку с тем, что вожделеешь больше всего на свете. Все они погибают с чувством самодостаточности, полнейшего удовлетворения…
– Дайте мне в руки нож, и я покажу вам что такое жизнь. Что я знаю о смерти? Лишь то, что быть Богом не самое тяжелое бремя. Гораздо мучительнее ожидание. Все эти моменты, отсекаемые секундной стрелкой, они сводят с ума. Щелк. Ты мог бы уже ударить в артерию. Щелк. Проводишь рукой по остывающей коже. Щелк. И ты уже высматриваешь очередного телёнка, в надежде на то, что тот окажется слаще предыдущего.
– По какому принципу вы выбираете своих жертв?
– Жертв? Можно ли назвать тех, кто в любой момент готов накинуться на тебя сзади, жертвами? Но вопрос мне понятен, миссис Клейтон. Ах, я ошибся. Намеренно. След от кольца. Совсем недавно обручальный хомут стягивал кожу на вашем утонченном безымянном пальчике. Но вы развелись. Логично предположить, что вы просто сняли его, дабы не давать мне повода зацепить хрупкую душевную организацию ФБРовского мозгоклюя. Скажите, мисс Клейтон, вы разведены?
– Нет, но благодарю за беспокойство. Итак…
– Я лишь убедился в истинности собственных догадок. Этот жест, вы прикрыли рот, когда отвечали на мой вопрос. А значит солгали. Должно быть, вы недостаточно хороши в постели, равно как и на кухне. У вас идеальная кожа, которая не подвергается частым атакам со стороны моющих средств, в которых полно хлора.
Читай атеросклероз.
Анемия.
Гипертония.
Аллергическая реакция.
Что уж говорить о поверхностно-активных веществах.
Читай поражение мозга.
Печени.
Почек.
Но вас это не пугает, ведь в месте, где женщина должна быть подобна Марте гребаной Стюарт*, вас найти невозможно.
– Микки, вы…
– Я помню, доктор, каким образом я провожу кастинг на роль так называемой жертвы. Знаете ли, я технократический Робин Гуд. Хотя мне и самому не по нраву подобное сравнение, вынужден констатировать сей факт: бездомные уплетают человеческую плоть с небывалым аппетитом. Это очень тонкая мысль, запишите, мисс Клейтон: на обеденном столе нефтяной магнат по вкусу не отличается от собаки. Да, все эти парадигмы о равенстве всех перед всеми, простите за тавтологию, они стары, как ваша заколка. И это весьма символично: преемственность поколений, заключающаяся лишь в передаче безвкусных вещиц.
– Не хотелось бы отклоняться от заданного курса, мистер Бренсон. Скажите, какова была ваша цель?
– Я до последнего надеялся на то, что вас приняли в ряды ФБР за необычайную сообразительность. Но увы, вопрос, полагаю, был решен предъявлением Оксфордского диплома, в котором была указана ваша специальность: \"Дошкольная психология\". Вы задали мне вопрос, ответ на который прозвучал минутой ранее. Но не откажу себе в удовольствии повториться, чтобы увековечить в вашем сознании свои принципы. В каком-то смысле я избрал легкий путь очищения улиц. Расправляясь с очередным недоноском, я получал множество ценностей. Во-первых, неописуемый восторг при виде тела, утопающего в собственных жизненных соках. Но и тем самым, как опытный кулинар, я избавлялся от крови, которая портит вкус приготовленного мяса, в которое неизменно добавлял несколько миллиграмм рицина. Вам известно что-либо об этом веществе?
– Нет, но буду признательна…
– Конечно же я вам расскажу, доктор. Не оставлять же вас в неведении. Попадая в организм очередного бездомного, рицин действовал довольно-таки безжалостно: в течение сорока восьми часов, в легких бедолаг скапливалась жидкость.
Читай поражение сердца.
Поражение кровеносных сосудов.
Смерть.
Таким образом, мы избавились от верхушки айсберга, но попутно растопив его основание. Вы прониклись моим благородством? А стоило бы. Здесь идет очень изящная социальная игра: все эти бродяги засыпают сытыми, но больше никогда не просыпаются. Высшее счастье умереть в обнимку с тем, что вожделеешь больше всего на свете. Все они погибают с чувством самодостаточности, полнейшего удовлетворения. Это касается и тех, кто умер в расцвете сил, с карманами рвущимися под давлением денежной массы. Уж лучше они покинут сей жестокий мир на пике собственного мнимого могущества, нежели в тот момент, когда внуки оберут их до нитки и сошлют в дом престарелых в качестве благодарности. Весьма девиантный комплимент старшему поколению, давшему жизнь этим маленьким выродкам, не находите?
– Увы, но не могу с вами согласиться, Микки…
– Естественно. Ведь этого не было в курсе лекций по социологии. Это жизнь, которую, мисс Клейтон, не законспектируешь и не перечитаешь перед экзаменом у ворот Всевышнего. Вы получите низший балл, стыдливо опустите свою пустую голову и шагнете в бездну. Из невежества – в неведение. И утопая во мраке, вы поймете, насколько пуста была ваша жизнь. Бесцельно прожитые годы будут придавать вам ускорение, ударяя ногой беспринципности по спине. Достойный финал провальной пьесы.
– Возможно, вы правы мистер Бренсон, но случай распорядился так, что к смертной казни приговорены вы, а не я. И, вероятно, я согласилась бы, если бы не пламенная речь смертника, но не мудреца.
– Это была ваша последняя попытка хоть как-то возрасти в моих глазах, доктор. Руки, что сведены у меня за спиной, и, якобы, сцепленные наручниками, свободны уже около пяти минут. Камера, увы, не фиксирует это, так как все, что происходит у меня за спиной, попадает в слепой сектор обзора. Я, если можно так выразиться, новоиспеченный Гарри Гудини. А вы, мисс Клейтон… начинайте молиться.
____________________=
Спустя три дня, Микки Бренсон был казнен, путем введения смертельной инъекции**. Его приговорили к смертной казни, обвинив в совершении семидесяти двух убийств, в которых маньяк сам и сознался. Мисс Анжела Клейтон была похоронена за день до исполнения приговора.