Николя Ванье

БЕЛЛЬ И СЕБАСТЬЯН

В основу книги положен сценарий фильма «Белль и Себастьян», написанный в соавторстве Жюльетт Саль, Фабианом Сюаре и Николя Ванье. Фильм был снят компаниями Radar Films, Epithète Films, Gaumont, М6 Films и Rhône-Alpes Cinema по мотивам сериала «Белль и Себастьян» сценариста и режиссера Сесиль Обри.
Посвящается нашим двум Себастьянам, Меди и Феликсу
Враг у ворот

Для всех она — враг! Зверюга, зловещей тенью нависшая над мирно пасущимся стадом, с хищническим оскалом, в котором читается приговор. Но он готов для нее украсть, обмануть, чтобы в призрачной надежде еще раз встретиться с ней взглядом снова и снова приходить с подарком на песчаный пляж у самой излучины, где однажды увидел ее следы, и уходить ни с чем. Путь Себастьяна к сердцу Белль, которой не так-то легко было вернуть веру в людей, оказался все же значительно короче, чем их долгая дорога к русскоязычному читателю…

Все началось с романа известной французской актрисы Сесиль Обри, который она переработала для нужд телевидения, сняв по его мотивам одноименный сериал, не сходивший с голубых экранов с 1965 по 1970 год.

В 1981–1982 гг. любимые герои словно пробудились ото сна — на сей раз в аниме-адаптации романа Обри, в японском оригинале называвшейся «Славный пес Джоли».

В 1996 г. в Глазго образовалась инди-поп-группа. Назвавшись «Belle & Sebastian», музыканты напомнили миру о диковатом мальчишке Себастьяне и одичавшей собаке, с которой случилось превращение из красавицы в чудовище и обратно в Белль.

2013 год ознаменовался громкой премьерой с Белль и Себастьяном в главных ролях — Жюльетт Саль, Фабиан Сюаре и Николя Ванье выпустили кинокартину, которая фактически подготовила выход книги. Трейлер к фильму, нужно отдать должное этому жанру, разжег любопытство даже тех, кто в силу невладения французским вынужден был довольствоваться только видеорядом: от одних панорам захватывает дух, и это не пасторальные пейзажики с чистенькими, словно отмытыми, овечками и румяными пастушками-херувимами, а зияющие пропасти, обманчиво затканные туманами. Спасибо Николя Ванье, не побоявшемуся дважды войти в одну реку и повернуть время вспять, возвратив Белль и Себастьяна в стихию, их породившую, — роман.

Пятьдесят охотников — один зверь, отряды фашистов — горстка маки, гидра Гитлер — немецкий офицер, информатор Сопротивления: неудивительно, что ткань романа о событиях 1943 года сшивает мотив противостояния. Противостояния не открытого, но подпольного, в котором восьмилетний мальчишка и пиренейская пастушеская собака могут стать героями. Или случайными жертвами ледяной стихии и коричневой чумы — в таком случае перевал Гран-Дефиле станет братской могилой для семьи Целлеров. Устремившиеся в землю обетованную для беглых евреев, Швейцарию, они рискуют остаться без проводников: ведь Себастьян заперт, преданный человеком, заботившимся о нем с самого рождения, он оплакивает собственную беспомощность. А один из охотников подстрелил Белль: в заброшенной горной хижине ее покидает жизнь…

Все собаки попадают в рай, но почему бы пату не вернуться обратно на землю? Как насчет столкновений с волками, Белль? Или поездки по снежным насыпям во главе упряжки, в которой ты — единственная собака, а ценность груза исчисляется в человеческих жизнях? И если ты думаешь, что на спасении из-под лавины фрица, боша или, как бишь его, Брауна приключения закончатся, то не тут-то было…

Часть 1

1

Утро выдалось погожее, однако и в прозрачной голубизне летнего неба, и в потоках ослепительного солнечного света, проливавшегося на крутые склоны гор, усеянные цветами альпийские луга, ощущалась неясная тревога.

Старый сурок, стоявший на задних лапках на вершине холма, заметил стремительно промелькнувшую по земле тень и долгим свистом оповестил свое семейство о неизбежной опасности. Зверьки, разыскивавшие себе пропитание в низкой траве, бросились к норам, которых на холме было множество, когда с неба камнем упал орел. В последний миг он поменял направление полета и, широко взмахивая крыльями, понесся над самой землей — огромный, темный… Своей жертвой он выбрал детеныша, метавшегося из стороны в сторону, не такого сообразительного и быстрого, как его взрослые соплеменники. Схватив сурка когтями, птица стремительно взмыла ввысь. Там, высоко в горах, двое голодных орлят ждали, когда родители принесут им мяса.

— Ты видел?

Старик бросил взгляд на внука. Мальчик как зачарованный смотрел в небо. На его лице, обычно таком ясном и смешливом, читалось огорчение.

— Скажи, ему будет больно?

— Нет. Наверняка он уже мертвый. Так уж заведено в природе.

— Она злая, природа?

— Конечно нет! Но жестокого в ней много. И на все есть свои правила. Одни звери поедают других. Мы ведь с тобой тоже охотники, верно?

Старик кивнул сначала на свое ружье, а потом — на ружье мальчика, которое тот сжимал в руке. Это была уменьшенная копия настоящего, мастерски вырезанная из дерева, — подарок, полученный Себастьяном два месяца назад, в день, когда ему исполнилось восемь. Сезар знал, что сердце у мальчика доброе и жалостливое, и все же ему не хотелось его обманывать. Время наивного неведенья и лишь добрых сказок для Себастьяна уже прошло. Хотя нет, со многими житейскими невзгодами ему пришлось столкнуться значительно раньше, чем другим детям…

Мальчик отрицательно помотал головой.

— Пуля, она убивает сразу! И зверю не больно!

— Смерть остается смертью, всегда об этом помни. И всегда думай, прежде чем выстрелить.

Старик пошел дальше и вскоре услышал за спиной топот детских ног. Какое-то время они молча поднимались вверх, под впечатлением от величественной тишины гор, их окружавших. Прошел уже час с тех пор, как они вышли из сосново-лиственничного леса и двинулись по крутой тропинке, тянувшейся по северному склону горного кряжа. Горные склоны, усеянные голубыми и сиреневыми цветами горечавки, чертополоха и сольданеллы, казались белесыми, словно бы окутанными молочным туманом. Чуть повыше травы было уже меньше, из земли тут и там торчали острые камни, а лиловые цветочки мыльнянки встречались еще реже, чем желтые альпийской полыни.

Из зарослей дикой смородины выпорхнула целая стая тетеревов, но пожилой охотник даже не вскинул ружье. Сколько в стае старых самцов, он успел посчитать по их хвостам-лирам, и этого на сегодня было вполне достаточно.

Красота окружающей природы заставила старика забыть о снедавшей его заботе, однако мысли о ней вернулись, стоило Сезару увидеть отчетливый след на тропинке. Он остановился и знаком подозвал мальчика.

— Смотри! Пальцы растопырены, значит, это не волчий след!

Мальчик вопросительно посмотрел на деда.

— Это та самая Зверюга, точно!

Этот четкий, похожий на звезду след был оставлен здесь, казалось, в предостережение им. Грязь давно высохла на солнце, и остальные следы стерлись, но этот — огромный, величиной с открытую ладонь, — в пятне тени от крупного валуна, сохранился целехоньким. Старик, присев на корточки, осмотрелся. Очень скоро обнаружился и второй отпечаток лапы — чуть поодаль, на поросшем травой склоне. Сезар озабоченным тоном пробормотал себе под нос:

— Она прошла здесь и направилась к той дороге, что тянется по хребту. Что ж, пойдем следом, и если повезет…

— Де, ты хочешь ее убить?

— Три моих овцы она загрызла, три за неделю! Если я не положу этому конец, скоро мы сами умрем с голоду. Конечно, я хочу убить ее!

Стараясь не морщиться от боли, он выпрямился, нашел в кармане пулю и быстрым движением сунул ее в дуло своей старенькой винтовки системы Маузер.

— Сейчас, в жару, она наверняка прячется где-то наверху. Поэтому старайся идти тихо как мышка, понял?

Мальчик молча кивнул. При словах деда по его спине пробежал холодок: было немножко страшно… и так интересно! Разозлить деда нелегко, но Зверь напал на его стадо, значит, ему придется умереть.

Через час они подошли к широкой тропе, тянувшейся по самому гребню длинного горного хребта. Солнце палило немилосердно, но это был их наилучший шанс отыскать Зверя в его укрытии — возможно, спящего где-нибудь в тени валуна или в прохладной пещере. Всюду, насколько хватало глаз, — только заснеженные пики гор, головокружительные пропасти, игольчатые выступы, казалось бы, бросавшие вызов силе тяготения, изъеденные эрозией серые массивы горного кряжа… И ни дуновения ветра. Даже хищные птицы не кружили в небе в этот жаркий полдень.

Они остановились передохнуть в тени пирамиды, сложенной из гранитных блоков. Старик воспользовался случаем напоить внука: идти им предстояло еще долго, и он знал: источников там, в горах, нет. Сам он глотнул полынной водки и сразу почувствовал, что кровь побежала по жилам веселее. Передохнув немного, они пошли дальше. Местами тропинка была опасной, но Сезар так хорошо знал горы, что мог бы пройти по ней с закрытыми глазами. Своего внука Себастьяна он начал брать с собой на высокогорные пастбища, едва малыш научился ходить, поэтому к восьми годам мальчик перепрыгивал с камня на камень так же ловко, как молодой каменный баранчик.[1] Несколько месяцев назад Сезар стал позволять внуку ходить самостоятельно, конечно, при условии, что мальчик будет исполнять два простых правила: не болтаться в горах без дела и возвращаться домой до наступления темноты.

Себастьяну снова захотелось пить. Вода, которую он выпил недавно, только усугубила жажду, вместо того чтобы ее утолить. В горле у него пересохло. Пытаясь отвлечься, мальчик стал смотреть, как подпрыгивает фляга, пристегнутая к рюкзаку деда. Окликнуть его Себастьян не решился. Старик шел вперед спокойным шагом, однако ни разу не нарушил выбранного ритма. Чтобы не отстать, не показать себя слабаком, мальчик стиснул кулаки и, преодолевая боль в уставших ногах, пошел быстрее. Мысли его вернулись к Зверю, вот только он никак не мог решить, чего ему хочется больше — чтобы они отыскали его или чтобы Зверюга успела убежать.

Выстрел прогремел так внезапно, так громко, что мальчику показалось, будто пуля пролетела совсем рядом. На скале, меньше чем в пятидесяти метрах от них с дедом, показалась серна. Грудь у нее была залита кровью. Она споткнулась и сорвалась с обрыва. Тело ее подпрыгнуло, ударившись о скалистый выступ, и полетело вниз вдоль каменной стенки. Падение бесконечно долгое, беззвучное… Еще более ужасное, чем предсмертный крик.

Чтобы не закричать, Себастьян зажал рот рукой. Старик же, не стесняясь, разразился страшной бранью, подошел к обрыву и посмотрел вниз, на стрелявшего.

— Банда мерзавцев! Разве можно убивать самку посреди лета!

Стадо серн уже неслось прочь с защищенной от солнца скалистой площадки, на которой они минуту назад мирно пережевывали жвачку. Матери подгоняли своих перепуганных малышей. Мгновение — и парнокопытные скрылись за россыпью валунов. Все, кроме одного. Хрупкое существо осталось стоять на карнизе, и даже с такого расстояния было видно, как дрожит его маленькое тельце.

— Де, смотри, там козленок! Смотри!

Осиротевшему детенышу серны было не больше двух месяцев от роду. Он стоял на краю обрыва, с которого упала его мать, и не знал, что ему делать теперь, когда он остался один. Его громкий, душераздирающий крик пронзил воздух.

Сезар пошел вперед, Себастьян последовал за ним, забыв и о жажде, и об усталости. Когда тропинка привела их к каменному навесу, как раз над тем местом, где стоял блеющий козленок, пастух наклонился и посмотрел вниз. До карниза метров двадцать, не меньше, и склон горы здесь слишком крут, чтобы по нему можно было попробовать спуститься. С другой стороны, если оставить малыша там, где он был, его неминуемо ждала гибель. Пастух сдернул со спины рюкзак и быстрым движением вытряхнул из него все вещи. В пыль полетели остатки завтрака, нож, небольшой ледоруб и длинная веревка — снаряжение, которое он всегда брал с собой в горы. Сезар отвязал от рюкзака флягу, поманил к себе Себастьяна и указал рукой на веревку.

— Теперь слушай меня очень внимательно. Мы не можем оставить этого козленка здесь умирать. Выбора у нас нет, и сделать все нужно очень быстро. Я спущу тебя к карнизу на этой вот веревке. Ты наденешь рюкзак задом наперед, так чтобы сумка оказалась у тебя на груди, и, когда спустишься, засунешь туда козленка, а я вас вытащу. Как думаешь, справишься?

Старик тревожно наморщил загорелый, обветренный лоб, но его черные блестящие глаза смотрели на мальчика спокойно и доброжелательно. Взволнованный Себастьян кивнул. Пока дед надевал на него рюкзак, он стоял, растерянно опустив руки.

Сезар поправил рюкзак у него на груди, подтянул ремни потуже, потом пропустил под мышками у мальчика веревку и завязал ее узлом, предварительно удостоверившись, что она не слишком сильно сковывает движения Себастьяна. Еще раз прикинув на глаз расстояние до карниза, он подошел к каменному выступу, в который можно было упереться ногами, — на случай, если силы в руках окажется недостаточно. Другой конец веревки старик привязал к своему ремню, а остаток намотал на запястье. Теперь все было готово к спуску. Плюнув на ладони, Сезар энергично потер их одну об другую, взялся за веревку и крепко уперся ногами в землю. Наконец, набрав в грудь побольше воздуха, он кивнул мальчику.

Себастьян подошел к обрыву, и от страха у него перехватило дыхание. Чтобы было не так жутко, он решил думать о козленке, который жалобно блеял там, внизу, а не об открывшейся у него под ногами пропасти. Голова закружилась, все затанцевало перед глазами! Козленок, стоявший на узком каменном карнизе, вдруг показался ему совсем крошечным. Детеныш серны дрожал так отчетливо, то ли от крика, то ли от страха, не понятно, однако сорваться с обрыва он мог в любую секунду. Это и заставило Себастьяна решиться. Не думая больше ни о чем, мальчик взялся руками за грубую, шершавую веревку и спустил ноги вниз. С обрыва посыпались камни, и только чудом ни один из них не задел козленка на карнизе. Каменный склон оборвался внезапно, и веревкой так сильно сдавило грудь, что у Себастьяна захватило дух. Он соскользнул вниз и как марионетка повис в воздухе раньше, чем успел по-настоящему испугаться. Сверху послышался голос деда:

— Когда спустишься к карнизу и засунешь козленка в рюкзак, дерни за веревку — я тебя вытащу. И не беспокойся, я держу тебя крепко!

Себастьян не стал отвечать, чтобы не испугать козленка еще больше. Детеныш серны поднял голову и смотрел вверх, но был очень напуган, поэтому вряд ли понимал, что происходит. Кричал он теперь тихо, надрывно. «Он, должно быть, зовет свою маму», — подумал мальчик.

Сезар понемногу отпускал веревку, но одного случайного движения или же преграды оказалось достаточно, чтобы она вдруг завертелась, а вместе с ней и Себастьян. Старик подождал, пока движение прекратится, и снова принялся понемногу отматывать веревку. Себастьяну оставалось лишь наблюдать, как он медленно, метр за метром, опускается к карнизу.

Наконец он поравнялся с каменным выступом, однако оказалось, что до него никак не меньше двух метров. Тогда он стал раскачиваться — сначала ногами, потом и всем телом, — пока ноги не коснулись карниза. Выбросив вперед руки, мальчик схватился за сухой куст кизила, подтянулся и надежно встал на карниз. Козленок от страха подскочил так, что едва не сорвался в пропасть. Себастьян убедился — стоит крепко, потом осторожно приблизился к малышу и просунул руку под его теплый, удивительно нежный животик.

— Иди ко мне, малыш! Я не сделаю тебе ничего плохого…

Сердце козленка часто-часто стучало у него под пальцами, шерстка намокла от пота. Себастьян крепко обнял его, без труда приподнял и на ощупь открыл рюкзак. Козленок перестал кричать, и тельце его вдруг отяжелело. Он словно бы понял, что единственная его надежда уцелеть — это вести себя смирно. Себастьян, уложив его в полотняный рюкзак, слегка затянул завязку на случай, если козленок начнет вырываться. Дернув за веревку, он прошептал:

— Вот увидишь, мы взлетим вверх и с тобой все будет хорошо. И не бойся, Сезар сильный, как великан!

Веревка понемногу стала натягиваться, и мальчик вдруг подумал, как, наверное, трудно приходится сейчас деду. Но в сердце Себастьяна не было и тени страха — Сезару он доверял безоглядно. Себастьян зарылся лицом в короткую шерстку козленка. От нее пахло мускусом, теплым мехом и сеном.

2

Пока мальчик гладил козленка по голове, Сезар сделал два добрых глотка из своей фляги. Спиртное разлилось по крови словно волна, и у него сразу перестали дрожать руки. В этот раз он по-настоящему испугался, правда, не столько за себя и свое стариковское сердце, сколько за мальчика. Он собрался было допить водку, когда ощутил на себе укоризненный взгляд. Тихо выругавшись, старик спрятал флягу в карман и сказал нарочно сердито, чтобы отвлечь внимание внука:

— Надо ж такому случиться! Шли с тобой подстрелить ту Зверюгу, что пожирает наших овец, а домой возвращаемся с диким козленком!

Старик знал, Себастьян не любит, когда он пьет. Обычно он дожидался вечера и пропускал глоток-другой перед сном, а в горах старался не пить, особенно в присутствии мальчика.

— Идем домой?

— Не домой, а в овчарню. Но сначала давай перекусим.

— А как мы назовем козленка?

— Назови его Везунчик.

— Мне не нравится. Он теперь сирота, и надо придумать ему стоящее имя!

Лицо старика моментально омрачилось. Себастьян ничего не заметил, потому что был слишком занят.

— Счастливчик? Красавчик? Чудо? А может, Гром? Или Молния? Тебе нравится имя Молния, а, малыш?



До овчарни было не меньше часа ходьбы. Вскоре дед с внуком дошли до перевала, а потом спустились на высокогорное пастбище самой короткой дорогой — по крутому горному склону. Ноги у старого пастуха отяжелели от усталости, и он чаще, чем обычно, опирался на посох. Было досадно, ведь пришлось прервать охоту, однако он утешал себя тем, что теперь придется денек отдохнуть, прежде чем снова отправляться на поиски Зверя. Годы брали свое — он стал уставать быстрее, чем хотелось бы. Однако Сезар понимал, что должен продержаться еще лет десять, чтобы Себастьян успел вырасти… Конечно, Анжелина о нем позаботится, но старый пастух даже мысли не допускал о том, чтобы она принесла себя в жертву. Сама сирота и приемное дитя, на момент начала войны она достигла именно того возраста, когда девушки начинают бегать на танцы и влюбляться. Нет, пора и без того слишком трудная, чтобы обременять Анжелину чужим ребенком, пусть даже она и любит его как младшего братишку…

Даже не догадываясь о том, какие невеселые мысли обуревают старого пастуха, Себастьян вприпрыжку бежал по тропинке. Он не сводил глаз с рюкзака, в котором дед нес маленького козленка. Посмотрев на внука, Сезар пообещал себе, что скоро все ему расскажет. Скоро, но не раньше, чем закончится эта проклятая война…



Еще километр они прошли по лиственничному и сосновому лесу, в благодатной тени. Наконец деревья расступились, и они оказались на пастбище. На одном из пригорков стояла крытая плитняком овчарня. Приземистая, серая, с двумя узкими дверями, она выглядела одиноко, но основательно и крепко. Вокруг раскинулось идеальное альпийское пастбище — с пологими склонами и густой травой, достаточно просторное, чтобы прокормить отару во время летнего выпаса. Стадо переместилось к западу, на свое любимое место, и вокруг было спокойно. Окинув взглядом своих овец, Сезар в конце концов вздохнул с облегчением.

На ходу осторожно вынимая козленка из рюкзака, он направился к группке овец с ягнятами.

— Вот увидишь, мы найдем тебе новую маму, — сказал старик, ласково поглаживая малыша по шейке.

Подойдя к овце, стоявшей чуть поодаль от остальных, он присел на корточки, поставил козленка на ноги и легонько подтолкнул в ее сторону. Себастьян тихо спросил:

— Почему ты выбрал эту? Она кажется больной.

— У нее вчера народился мертвый ягненок. Посмотрим, может она и примет нашего сироту. Случается, матка, которая потеряла своего малыша, принимает чужого, но бывает, что и нет. Хорошо бы, чтобы твоему Везунчику еще раз повезло!

— Никакой он не Везунчик!

— Тише! Смотри!

Привлеченный едва уловимым запахом молока, козленок на нетвердых ножках направился к овце. Ее переполненные молоком соски распухли и болели. Когда малыш прижался к ее боку и попытался поймать губами сосок, она было отшатнулась, но потом передумала и принялась со всех сторон его обнюхивать. Дрожащий всем телом козленок и не думал сопротивляться. Жалобное блеяние вырвалось из его маленькой груди. Может, этот его крик и разжалобил осиротевшую мать? Как бы то ни было, овца стала энергично его облизывать. Сезар вздохнул с облегчением.

— Она его лижет, это хороший знак. С ним все будет в порядке. По крайней мере, пока.

Голодный малыш тыкался носом в бок овцы до тех пор, пока не отыскал сосок и не начал жадно сосать. Матка перестала его вылизывать и замерла от удовольствия. Очарованный этим зрелищем, Себастьян присел на землю. Сезар наблюдал за мальчиком с болью в душе. Знай он секрет вечной радости, он бы отдал этому ребенку ее всю, до капли. Моменты грусти, а они случались у внука нередко, приводили деда в отчаяние, хоть он и старался не подавать вида.

Старый пастух, распрямив спину, потянулся.

— Все, хватит прохлаждаться! Пойду загоню овец. Пока эта Зверюга бродит по окрестностям, покоя мне не видать. Скажи Анжелине, что я сегодня вернусь поздно.

С трудом оторвав взгляд от овцы с козленком, мальчик вскочил и рысцой побежал по тропинке, которая вела к деревне. Глядя ему вслед, Сезар не сдержался и крикнул:

— Иди напрямик, по тропе Глантьер. И никуда не сворачивай, слышишь?

Не оборачиваясь, мальчик махнул рукой в знак согласия. Сезар знал, что Себастьян — мальчик крепкий, но за этот день они прошли так много, что у него наверняка не хватит сил на шалости. Старик подождал, пока внук не скроется из виду, и тяжелой поступью направился к отаре. Отыскать глазами доминантную самку Сезар сумел быстро. Она привыкла слушаться своего хозяина, и стоило ему подозвать ее, как все стадо послушно последовало за ней. Эх, когда же он наконец заведет себе собаку! Перегонять отару с места на место и присматривать за овцами в одиночку становилось все труднее. С грустью вспомнил он пса, помесь дворняги и пиренейской овчарки-пату,[2] которого не стало прошлой зимой. Больше десяти лет пес был ему верным спутником.

3

Загнав овец в примыкавший к овчарне загон, Сезар вошел внутрь. После яркого дневного света в комнате с низким потолком было на удивление прохладно и темно. Он постоял несколько секунд у порога, чтобы глаза привыкли к сумеркам, и нерешительно шагнул вперед. Спрятавшаяся в глубине комнаты деревянная дверь непреодолимо влекла его к себе. Что ж, у него еще полно времени, можно немного поспать, восстановить силы. Потом он подоит овец и вернется в шале пораньше. Анжелина будет довольна. Они поужинают вместе — втроем, как раньше. За столом он расскажет Себастьяну какую-нибудь старую легенду, а может, Анжелина поделится с ними деревенскими новостями… Когда они последний раз ужинали вместе? Он не смог вспомнить. Сегодняшний случай с козленком стал потрясением не только для мальчика, но и для него самого. Сезар передернул плечами, злясь на себя за то, что не может устоять пред искушением. Во всем виновата эта проклятая война и горести, навсегда оставившие свой след в душе… Да и спать ему совсем не хочется.

Стоило Сезару оказаться в тесном чуланчике, как от острого запаха перехватило дыхание и все сомнения были забыты. Даже в темноте он различил контуры самогонного аппарата. Он смог бы с ним управиться, закрыв глаза, настолько хорошо ему была знакома конструкция. Сезар взял пустую бутылку и поставил ее под медный носик аппарата, который в прошлый раз старик наполнил наполовину. Полынная водка с веселым журчанием полилась в бутылку, и от ее запаха запершило в горле. То был не просто алкоголь, то было желанное обещание забытья! Когда бутылка наполнилась, Сезар поднес горлышко к губам и сделал большой глоток, — такой, чтобы хватило утолить его жажду, потом прищелкнул языком и похвалил: «Отлично!» Он уже собирался поставить бутыль на пол, когда снаружи донесся шум: сначала топот ног, потом мощные удары в дверь. Кто-то позвал его по имени, и Сезару показалось, будто это голос мэра. Охваченный внезапной тревогой, он быстро поставил бутылку и услышал, как расплескалась и пролилась на глинобитный пол драгоценная влага. Выругавшись сквозь зубы, старик побежал к двери. Сердце его стучало часто-часто, как у человека, который только что совершил что-то недозволенное. Дверцу в чулан за собой Сезар плотно затворил. Оставалось надеться, что никто не унюхает запаха водки. А если и так, что с того? Скажет, что выпил. В конце концов, он у себя дома и может делать все, что хочет, и выпивать, чтобы взбодриться, тоже. Правда, если Марсель заподозрит, что он, Сезар, прячет в овчарне самогонный аппарат, он пропал! С этими проклятыми немцами нарушение, которое раньше заканчивалось наложением штрафа, теперь могло причинить серьезные неприятности. Обстоятельства сыграли на руку местному мэру, человеку от природы недалекому, открывшему настоящую охоту на всякого рода злоумышленников. Жаль только, что к последним он причислял и участников Сопротивления…

Сезар постарался, чтобы голос не выдал его отвратительного настроения:

— Иду-иду! Кто это там стучит как сумасшедший и будит усталых тружеников?

Старик открыл дверь и с трудом сдержал улыбку — так потешно выглядел Марсель с перекошенным от ужаса лицом. Однако у него за спиной Сезар разглядел еще несколько человек и быстро сообразил — случилось что-то серьезное. Двое мужчин несли бледного как смерть и стенающего Андре — пастуха, чье пастбище находилось по соседству. Штаны у него были в крови, и Сезар спросил себя, не поймал ли он случайно шальную пулю. Хотя нет, старик мог поклясться: за весь день не услышал ни одного выстрела…

Сезар нахмурился.

— Что с ним?

— Это все Зверюга! Она на него напала!

— Та самая?

Не стерпев, что историю расскажут за него, Андре перестал стонать.

— Напала среди бела дня! — не без бравады заявил он. — Прыгнула на меня раньше, чем я успел схватиться за ружье! А у меня, как назло, руки были заняты! А она как скакнет! Но стоило Паоло вскинуть ружье — и она тут же удрала.

Паоло кивнул в знак согласия и добавил, что ружье у него даже не было заряжено, но Зверюга, видно, знает, чего ждать от ружья, потому ее сразу и след простыл.

— Видел бы ты ее! Настоящее чудище — огромное, глаза адским огнем горят! А зубы какие ужасные…

Забыв о боли, Андре выпучил глаза и быстро закивал. На смену страху и боли пришло абсурдное чувство превосходства. Еще бы! Он ведь живым вырвался из пасти демона, уже несколько недель наводившего ужас на весь регион! Мэр, как всегда обстоятельный и практичный, умерил его пыл.

— Хвастаться будешь потом, а пока надо почистить твою рану.

Сезар впустил их в дом и указал рукой на дубовый стол. Не слушая протестов раненого, который уже успел вообразить, что ему, как солдатам в 1914-м, сейчас отрежут ногу, охотники уложили его на грубо обтесанную столешницу. Хозяин дома зажег масляную лампу, чтобы можно было лучше рассмотреть рану. Решительным движением он разорвал окровавленную штанину и освободил место укуса. Рана была глубокая, чуть повыше щиколотки. Приходилось признать, что челюсти у Зверюги и вправду мощные… Сезар даже присвистнул от удивления. Потом сходил за жестяной коробкой: в ней он хранил бинты, заживляющую мазь, иголки, моток ниток и старый пинцет, которым обычно вынимал занозы. В первую очередь нужно было остановить кровь и продезинфицировать рану. Он порылся в кармане, молясь про себя, чтобы во фляге осталось немного водки. Ведь если не повезет, ему придется при всех идти в чуланчик… Слава Создателю, он выпил не всё! Невзирая на протесты Андре, у которого лицо стало желтым как воск, Сезар сделал остальным знак держать его и вылил остатки спиртного на рану. Андре взвыл от боли.

— Черт побери, разве можно так орать! — прикрикнул на него Сезар. — Перестань сейчас же, у нас уши заложило от твоего крика! Хвалиться-то ты мастер…

— Если бы эта Зверюга не напала на меня исподтишка, я бы уложил ее первой же пулей!

— Ну да, ну да, если уж надо подстрелить беззащитную козу на горном карнизе, так ты у нас лучший…

— Ты о чем, Сезар?

Сказано это было сердитым тоном, но по бегающим глазам мэра старый пастух понял, что его подозрения справедливы.

— А разве не вы подстрелили козу в горах часа три назад?

— А откуда ты знаешь, что это была коза, а не козел? — проскулил со стола Андре. — Она ведь упала в пропасть.

— Мы с Себастьяном подобрали ее козленка, вот откуда я знаю! А еще я знаю, что когда собираюсь подстрелить добычу, то мне не надо идти пересчитывать у нее сосцы, чтобы понять, самка это или самец. Так что не вздумай хвалиться, будто справился со Зверем, или я всем расскажу, что ты не умеешь отличить мальчика от девочки! Хорошо же тебя приветят на осенних гуляньях, когда захочешь пригласить даму на танец!

Сезар засмеялся, и мэр поспешил вмешаться, чтобы не случилось ссоры. Марсель заметил — настроение у старого пастуха сегодня отвратительное. Характер у Сезара не сахар, однако, несмотря на это, он оставался лучшим охотником и следопытом в деревне, и ссориться с ним было не с руки, тем более в такие неспокойные времена.

— Сезар!

— А что Сезар? Ты ведь там был и не вмешался! И какие же вы после этого охотники?

— Сейчас не время…

— У вас никогда не время!

Однако Сезар совладал с собой, понимая, что еще немного — и он перегнет палку. Чтобы чем-то себя занять, старик снова склонился над раной. Кровотечение прекратилось, самое необходимое сделано. Края раны были чистые, ярко-красного цвета, но нужно было еще наложить швы, потому что зубы Зверя глубоко впились в тело. Не обращая внимания на гримасы Андре, он чистым бинтом перевязал ему щиколотку, нажимая при этом чуть крепче, чем было необходимо: соблазн наказать болвана оказался слишком силен. Теперь, когда рана очищена и забинтована, горе-охотника донесут до деревни, и Гийом ему зашьет ее. Не из любопытства, а чтобы нарушить неловкое молчание, Сезар спросил:

— Вы были на хребте Гуржон?

— Нет. А эта Зверюга совсем обнаглела! Она напала на нас, когда мы возвращались назад, на тропе Глантьер. Появилась словно бы из воздуха и набросилась!

— Боже милосердный!

Лицо у старого пастуха стало таким же белым, как у раненого. Несколько мгновений он не мог шевельнуть ни рукой, ни губами. Словно наяву он видел мальчика, который беззаботно идет по тропинке прямо навстречу разъяренному зверю! Страх стиснул ему сердце. Ведь он сам, сам послал Себастьяна туда, только ради того, чтобы выпить спокойно! Не помня себя от тревоги, Сезар попытался схватиться за стол, чтобы не упасть. Мэр, увидев, как он переменился в лице, вовремя успел его подхватить.

— Сезар, что с тобой? Тебе плохо?

— Себастьян! Он пошел туда… по тропе Глантьер. Минут пятнадцать назад.

— Пресвятая Богородица!

Огорченные охотники переглянулись. Они видели, что делает Зверюга с овцами. Видели вспоротые животы, разбросанные по траве еще теплые внутренности, растерзанные глотки… Если Себастьян попадется ей в когти, он пропал…

4

Себастьян сбежал вниз по склону и даже не запыхался — от радости, что у них получилось спасти козленка, у него словно бы выросли крылья. Летом он почти каждый день помогал деду с отарой, поэтому каждый камешек, каждый выступ на этой дороге был ему знаком. Мальчику очень нравилось всюду следовать за Сезаром, но почти также сильно он нуждался и в моментах одиночества, когда ничто не мешало ему знакомиться с окружающим миром. Временами Себастьяну хотелось превратиться в орла, взмыть над вершинами, перелететь через горы, через границы и оказаться в Америке…

Вначале тропинка привела его к озеру, берега которого облюбовала большая колония сурков, потом углубилась в старый сосновый бор, полный таинственных шорохов и потрескиваний. Когда лес закончился, мальчик оказался у горной речки. Километрах в четырех вниз по течению раскинулась долина Сен-Мартен. Поблизости был маленький мостик, но река в летнее время сильно обмелела, и Себастьян решил перейти ее вброд. Обросшие водорослями камни оказались скользкими, поэтому посредине потока мальчик поскользнулся, чудом удержался на ногах и заливисто рассмеялся, переполошив стаю перепелок. Перебравшись на другой берег, он решил ненадолго задержаться возле своего любимого валуна. Спешить было некуда, хоть ему и не терпелось рассказать Анжелине о сегодняшнем приключении. Себастьян представил себе, как округлятся от изумления ее губы и как она обрадуется, когда узнает, что они с дедушкой спасли козленка. День сегодня получился просто прекрасный, такой, когда хочется загадать желание. Если бы только Она смогла приехать… Если не сейчас, то хотя бы на Рождество. Это был бы такой замечательный подарок! Помечтав еще немного, Себастьян вскочил на ноги и стрелой помчался дальше.

Выйдя на тропу Глантьер, которая шла вдоль реки, он замедлил шаг: подъем здесь был очень крутой. Необычный звук привлек внимание мальчика, поэтому он остановился и прислушался. Почти в ту же секунду на тропинку выскочил кролик. Проводив зверька глазами, Себастьян спросил себя, кто мог так сильно его испугать. Кролик удирал словно от огня. Встревожившись, мальчик затаил дыхание и прислушался. Что-то приближалось, Себастьян это чувствовал. И этот звук… Он похож на чье-то прерывистое дыхание. Мальчик посмотрел вверх…

Впереди, в том самом месте, где тропинка сворачивала в узкий каменный коридор, сидела Зверюга. Морда у нее была вся в крови, между передними лапами лежал убитый кролик. Стоило зверю почувствовать, что на него смотрят, как тело его сгруппировалось для прыжка. Оскалив зубы, Зверюга угрожающе зарычала. Себастьян очень испугался, что не помешало ему, однако, заметить: это точно не волк и не исчадие ада, а собака — огромный пес с густой, темной, взъерошенной шерстью. Зверюга рыкнула громче, словно предупреждая о неминуемой атаке. Но Себастьян не отступил ни на шаг. Взгляды мальчика и собаки встретились. Страх тут же улетучился, осталось только восхищение. Это был самый красивый зверь из тех, что ему довелось видеть, и самый дикий, к которому ему когда-либо удавалось приблизиться! Одного прыжка этому псу хватит, чтобы сбить его с ног и сожрать как кролика! Однако Себастьян не задрожал, нет. Не моргая он смотрел Зверюге в глаза и думал только о том, какая она замечательная и сильная. Мало-помалу рычание утихло, а потом и совсем смолкло, оставив после себя только эхо, словно бы в напоминание, что опасность еще не миновала. Зверюга первой нарушила очарование момента, шагнув вперед и прикрыв собой убитого кролика. При этом она не сводила с Себастьяна глаз. Теперь их разделяло не больше трех метров. Напряжение, казалось, повисло в воздухе. По спине мальчика пробежал холодок. Нужно было что-то предпринять. Повинуясь внезапному порыву, Себастьян проговорил тихим голосом:

— Он мне не нужен, твой кролик…

Пес застыл на месте. Себастьян осторожно отступил на шаг, желая показать, что не собирается отнимать у него добычу. Собака подошла чуть ближе и снова замерла, словно бы ожидая чего-то. Себастьян заговорил опять:

— Сезар называет тебя Зверюгой, как будто ты — чудовище. Но ты ведь никакое не чудовище, ты — просто собака! Не подумай, что я так говорю, чтобы тебя обидеть. Ты так огромна, что можешь убить любого зверя… — Мальчик помолчал немного и, проглотив комок в горле, продолжил: — Сезар — это мой дед. Самый лучший пастух в этих горах.

Ответом ему стало рычание. Зверюга явно готовилась к прыжку. На сей раз Себастьян почувствовал, как все его тело напряглось от страха, и опустил глаза в ожидании удара. Пес подобрал с земли кролика и прыгнул прямо на мальчика. Себастьян рефлекторно закрыл рукой лицо. Однако удара не последовало. Зверюга скрылась в кустах, оставив мальчика целым и невредимым.

Себастьян не сразу понял, что заставило зверя удрать. Совсем рядом послышались встревоженные голоса. Мальчик посмотрел вверх и увидел, как на пригорке появилась группа мужчин с ружьями в руках.

— Вот и твой маленький дикарь! Живой! — крикнул один из них.

Пробегая мимо, Сезар случайно толкнул говорившего. Себастьян удивился, узнав в этом человеке мэра. Марселя намного чаще можно было увидеть в деревне, чем с ружьем на горной тропинке.

— Ты почему до сих пор здесь, почему не дома? — с упреками набросился на него дед. — Где тебя носило?

— Я услышал голоса и решил вас подождать.

— Не видел ли ты здесь что-нибудь странное?

Мэр смотрел на мальчика с подозрением, не обещавшим ничего хорошего. Думая только о том, как бы себя не выдать, Себастьян улыбнулся ему и спросил невинно:

— А что я мог увидеть?

— Зверюгу, вот что! Она бродит в этих местах, и сегодня утром она напала на нас!

Только теперь Себастьян заметил, что последний охотник сильно хромает и одна штанина у него в засохшей крови. И все-таки он снова отрицательно помотал головой и отвел взгляд из опасения, что кто-то может прочитать его секрет по глазам. Сезар ласково потрепал его по волосам.

— Возвращайся с ними, так спокойнее. И бегом в булочную! Я приду позже. Мне еще надо вернуться подоить овец. Договорились?

Ничего не ответив, мальчик отстранился. Сезар вздохнул. Он цел, это главное. Желая скрыть волнение и радость от того, что внук оказался жив и здоров, старик грубовато добавил:

— Теперь иди. И хватит на сегодня прогулок!

Попрощавшись с охотниками, Сезар пошел обратно, к пастбищу. Он знал, что теперь Себастьян на него сердится. Он перепоручил его взрослым, как маленького! Тем более эти люди считают его, Себастьяна, дикарем и дурачком! Мальчик не слушался никого, кроме него и Анжелины. Уже не раз, глядя на их шале на выходе из деревни Сен-Мартен, в стороне от других домов, Сезар задумывался о том, что их семья, похоже, обречена на изоляцию и одиночество. Уж слишком они не похожи на остальных…

Охотники пошли дальше. Насупленный Себастьян замыкал цепочку. На подходе к деревне Андре снова застонал, но не от боли, а чтобы еще порисоваться. Обрадованные тем, что дом уже близко, мужчины повеселели и начали подтрунивать над страдальцем. Шуточки у них были сальные, не для детских ушей, но о присутствии мальчика они просто забыли. Охота оказалась неудачной, потому хотелось сорвать на ком-то свою злость и досаду. Наконец Андре, у которого со старым пастухом были свои счеты, сказал вслух то, о чем думали остальные:

— А Сезар-то еще не успел напиться, когда мы пришли!

— Посмотреть бы на него часа через три! — выразительно подмигнул мэр.

Выслушивать нравоучения от какого-то пастуха, да еще перед подчиненными! Кому такое понравится? Даже если Андре и подстрелил дикую козу с детенышем, он, Марсель, тут ни при чем. Сам он даже не видел эту козу. Он о ней и думать забыл, когда на них напала Зверюга!

Марсель хохотал вместе со всеми, но вдруг его взгляд упал на мальчика. Себастьян стоял посреди дороги, сжав кулаки, и сердито смотрел на него.

— Он пьет не больше вашего!

Мужчины расхохотались еще громче: зрелище показалось им комичным. Надо же, от горшка два вершка, а характер такой же отвратительный, как у деда!

Пауло передразнил мальчика:

— «Пьет не больше вашего…» Ты это слышал, Марсель? У старого пьянчужки появился защитник! Скоро ему и слова поперек не скажешь!

Чтобы заставить мужчину замолчать, Себастьян вложил в свои слова все презрение, на которое был способен:

— Зато он, в отличие от вас, хороший охотник и не убивает коз с козлятами!

Колкое замечание мальчика положило конец насмешкам. Задетый за живое, Андре проговорил медовым тоном:

— А тебя вообще никто не спрашивает, цыганенок!

Он шагнул к маленькому нахалу и занес было руку для пощечины, но Себастьян ловко увернулся, отбежал в сторону и уже с безопасного расстояния крикнул:

— Я знаю, почему Зверюга тебя укусила! Потому что от тебя несет старым козлом!

Охотник хотел было броситься вдогонку, забыв о своей ране, но мэр удержал его за руку.

— У мальчишки не все в порядке с головой, пусть себе бежит! Времени мы и так потеряли массу. Пора по домам.

Чтобы прибавить веса своим словам, Марсель вынул из кармана куртки часы — привычка, которая появилась у него с тех пор, как он унаследовал от дядюшки это сокровище. Постоянно сверяясь с часами, он разучился определять время по солнцу, однако это его совершенно не огорчало. Роскошные карманные часы являлись неопровержимым доказательством того, что он принадлежит к сословию господ, а не каких-нибудь там простых крестьян. Корпус у часов был из литого золота, на бронзовой цепочке с крупными звеньями. В нижней части циферблата имелся еще один — маленький, со штриховкой и стрелкой, указывающей на север. Ее наконечник был выполнен в виде красивого, тонкой чеканки, солнышка.

Даже мальчуган подошел поближе, чтобы полюбоваться часами. Он забыл и об Андре, и о Пауло, и об их обидных словах: часы мэра были знамениты не только в Сен-Мартене, но и далеко за его пределами.

5

Стоило всей компании выйти на тропинку, откуда до первых домов было уже рукой подать, как послышался гул мотора. То было плохое предзнаменование… Из-за поворота дороги, которая вела из долины вверх, в деревню, показался новенький автомобиль. Он направлялся в Сен-Мартен. Зная, что этот визит не сулит ничего хорошего, мэр тихо выругался.

— Черт, сегодня и правда не наш день! Только бошей[3] нам и не хватало!

— А это точно боши?

— Как пить дать! Итальянцы из региона ушли, им на смену явились немцы. И, похоже, нам от этого будет только хуже.

Не спрашивая ни у кого разрешения, Себастьян сорвался с места, однако никто и не подумал его останавливать. Нужно предупредить Анжелину! Пока охотники пинали Андре, чтобы тот шел быстрее, мальчик побежал по короткому пути — через переулки, соседский сад, потом по каменной лестнице за церковью. Булочная располагалась в самом центре деревни, на рыночной площади. Когда он отворил дверь, оглушительный вой сирены перекрыл мелодичный звон колокольчика. Анжелина застыла за кассой, приоткрыв от изумления рот, затем поморщилась и прикрыла уши руками.

— Боши! Боши в деревне!

— Я слышу. Только не называй их бошами! Плохой знак… Наверное, сейчас снова поднимут всех по тревоге!

Девушка на мгновение задумалась, потом посмотрела на Себастьяна.

— Послушай, мне совсем не хочется тебя об этом просить, однако нужно предупредить Гийома.

— Он сейчас у себя? Но разве он мог не услышать сирену? Он же не глухой!

Анжелина улыбнулась, однако тут же снова стала серьезной.

— Конечно нет. Но только он не у себя в кабинете. Я точно знаю, что он сейчас на тропе Экрен. Сможешь туда сбегать?

— Конечно смогу! Ты же знаешь, я бегаю быстрее всех!

— Только, пожалуйста, Себастьян, будь осторожен! Немцы сейчас злые…

— Почему?

— Потому что… Война затягивается, и эта неопределенность многих злит. Целых три года…

— Они хотят его арестовать?

— Нет! Никто не собирается его арестовывать. Но предупредить Гийома надо. Просто предупредить, что немцы в деревне.

— Ладно!

Себастьян повернулся, чтобы бежать, но Анжелина вдруг схватила его за руку. Входная дверь распахнулась настежь, и в булочную вошел мужчина в серой униформе. Мальчику он показался огромным. Лицо у него было неподвижное, словно высеченное из гранита, и только во взгляде бледно-голубых глаз ощущалась сила, внушающая тревогу и беспокойство. Через мгновение за его спиной выросло еще два таких же темных силуэта. Вид у солдат был угрожающим. Офицер помедлил немного, потом посмотрел на Себастьяна и через плечо распорядился о чем-то по-немецки. Солдаты тут же покинули помещение, и Себастьян с Анжелиной услышали, как они тарабанят в дверь дома Маларов.

— Всем выйти на улицу! Всем собраться на площади!

Офицер прошел вглубь комнаты. Стоило ему увидеть Анжелину, как в выражении его глаз что-то переменилось, но Себастьян вряд ли смог бы объяснить, что именно. Наверное, в них промелькнула тень волнения, и от этого он стал больше похож на живого человека, чем на камень. Волнение и… замешательство. Себастьян вдруг почувствовал, как в нем нарастает волна гнева. Анжелина красивая, так все говорили, но для него она была словно старшая сестра, а временами, когда ему казалось, что время тянется слишком медленно, — и как вторая мама… А тут какой-то мерзкий бош таращится на нее без всякого стеснения! Ему захотелось крикнуть немцу что-то обидное, но кто-то тихонько толкнул его в спину. Однако мальчик упрямо застыл на месте.

— Беги, ты мне мешаешь!

Себастьян обернулся, чтобы возразить, но в черных глазах девушки была мольба, и ему пришлось уступить. Когда мальчик выскочил в открытую дверь, немец даже не попытался его остановить. Он по-прежнему смотрел на юную булочницу, и было трудно сказать, чего больше в этом взгляде — иронии либо восхищения.

— Добрый день, мадемуазель Анжелина!

Надо же, он знает, как ее зовут! Девушка удивилась, однако постаралась этого не показать. Ужасающие предположения теснились в голове, сменяя друг друга. Она попыталась взять себя в руки. Этим проклятым немцам рано или поздно все становится известно, и не стоит радовать их, показывая, что боишься! Она выбрала из всех возможных самый нейтральный ответ на его обращение:

— Слушаю вас!

— Я — обер-лейтенант Петер Браун. Мне поручено заказать у вас партию хлеба.

— Хлеба?

— А разве вы не булочница? Начиная с будущей недели, по понедельникам вы обязаны поставлять нам тридцать килограммов хлеба. Приказ генерального штаба! У нас возникли трудности с несколькими булочными в долине, поэтому…

— Тридцать кило? Но это невозможно!

Интуиция подсказывала девушке, что нужно смягчить тон, однако щеки у нее уже залило гневным румянцем. Этот человек спятил! Она подумала о Жермене, юном подмастерье, который спал сейчас в кухне после утренних трудов и поездки на мельницу за мукой. Им только этого не хватало! Заказывали бы уже целую тонну, зачем стесняться! Девушка сжала кулаки, даже не думая о том, какое впечатление произведет на немца ее реакция. Она открыла было рот для гневной отповеди, потом передумала, прикусила губу и немного подождала. Однако ее возмущение вызвало у офицера улыбку. В голосе его явно прозвучала ироничная угроза:

— Не могу с вами согласиться. И не советую вам подмешивать в муку всякую дрянь, как это делал мельник из Морьена. Теперь его недельная норма — пятьдесят килограммов хлеба.

Ну, это уж слишком!

Анжелина дрожала от ярости. Осторожность, сдержанность — все было забыто. Должен же он понимать, что требует невозможного!

— Тридцать кило для такой маленькой пекарни, как наша! Да мы за день выпекаем не больше двадцати! И не за один замес, а за два. И что с мукой? Вы ее будете нам привозить? Булочник до сих пор не вернулся, и почти вся работа в пекарне на плечах у мальчика-подмастерья!

— Напоминаю вам, мадемуазель, что сейчас война и приказы надо выполнять.

— А я вам на это отвечу, господин обер-лейтенант, что настоящие солдаты сражаются на поле боя, а не грабят честных ремесленников!

Она сразу же пожалела о сказанном и даже испугалась, ведь перешла черту. Возмущение заставило ее забыть о Гийоме и о том, что происходило втайне от оккупантов и остальных жителей деревни, — о том, о чем она сама тоже имела лишь смутное представление. Какая же она идиотка! Анжелина проклинала себя за несдержанность. Офицер побледнел, и на смену иронии пришла ярость, которая могла взорваться в любую минуту. Невольно Анжелина опустила глаза, лихорадочно подыскивая аргумент, который не прозвучал бы как попытка извиниться. Но ничего не приходило ей в голову. Она ненавидела эту войну, те унижения и притеснения, что принесла с собой оккупация, эти идиотские приказы… Ей хотелось объяснить все немцу, однако она заранее знала: любые объяснения — напрасный труд, потому что он — враг. В окрестностях ходили слухи о жестоких репрессиях… Наконец девушка собралась с силами и тихо проговорила:

— Я попробую.

— Отлично. Тогда до понедельника!

Он вышел из булочной, но дверью хлопать не стал. Его подручные тем временем уже успели выгнать на улицу супружескую чету Маларов, судя по всему, с целью обыска. Муж и жена сохраняли относительное спокойствие до тех пор, пока не увидели, что солдаты снова идут в дом. Мсье Малар принялся громко протестовать. Анжелина удивилась про себя, почему ее саму они оставили в покое. Она подошла к окну, не зная, как следует себя вести. Ей было жаль Маларов, но чем дольше немцы провозятся с ними, тем позже они попадут в дом Гийома, и Себастьян успеет его предупредить…

Она вздрогнула, когда послышался звон бьющейся посуды. Прозвучал грубый окрик:

— Вон из дома! Raus![4]

Мсье Малар бросился было к дому, но второй солдат преградил ему путь, наставив на беднягу оружие.

Солдат-немец наконец показался на пороге дома. Он вел за руку Гортензию. Выражение лица у него было свирепое, однако с женщиной он обращался сдержанно, без откровенной грубости. Хотя, надо признать, возраст матушки Малар невольно внушал уважение. Второй солдат продекламировал несколько фраз, явно заученных наизусть:

— Мы будем обыскивать дома! Всем стоять смирно перед обер-лейтенантом Брауном!

При виде матери к мсье Малару вернулся дар речи, и он попытался возразить:

— Зачем вы заставили ее выйти? Разве не видно, как ей тяжело ходить?

Реакции со стороны офицера не последовало, и солдат счел возможным ответить надменным тоном:

— Затем, что вы прячете у себя евреев, нам это точно известно. Вы их прячете, а потом помогаете перейти через границу. Мы нашли следы на перевале Гран-Дефиле!

— Никого мы не прячем! — буркнул мсье Малар. — Ищите в доме сколько угодно, если вам хочется, только оставьте мою мать в покое!

Робкий рокот одобрения прокатился по толпе. На рыночной площади начали собираться жители. Парень из соседнего местечка, чей дом немцы накануне перевернули вверх дном, шепотом рассказывал об этом обитателям Сен-Мартена, для которых обыски были в новинку. Эти боши перерывали все, в том числе сено в сараях. А у одного торговца скобяными изделиями из деревни Сен-Жан они даже баграми перемешивали жижу в навозной яме!

В этот момент, растолкав сбившихся в кучу соотечественников, на место событий явился мэр, а вслед за ним — еще трое местных мужчин. Андре, которого поддерживал Пауло, принялся махать руками и кричать что-то об ужасном чудовище. Складывалось впечатление, будто он даже не заметил немцев. Мэр крикнул ему: «Да заткнись ты!». На площади стало тихо. Все присутствующие замерли, затаив дыхание. Нарочито проигнорировав солдат, вне всяких сомнений, необстрелянных новобранцев, мэр поприветствовал офицера уверенным «Добрый день, обер-лейтенант!», встал прямо перед ним и сложил руки на животе. Было не совсем ясно, настолько ли хорошо он разбирается в знаках отличия, или офицер уже успел ему представиться. Марсель Комбаз, бесспорно, являлся человеком тщеславным и не самого приятного нрава, однако назвать его трусом было нельзя. Вот и сейчас его поведение, казалось, не лишено оттенка бравады.

— Обер-лейтенант, я могу узнать, что происходит? Зачем устраивать обыски в такой маленькой деревне, как наша?

Вместо ответа Браун указал на рану Андре и спросил насмешливо:

— Что, на перевале Гран-Дефиле сейчас опасно?

— Честно сказать, понятия не имею. Мы были на тропе Глантьер.

— Да неужели? Хотите меня обмануть? Не выйдет!

Голос обер-лейтенанта переменился, вежливость уступила место ледяному холоду, острому как клинок. Анжелина невольно вздрогнула.

— На нас напала та Зверюга.

— Зверюга? Вы хотите сказать волк?

— Не волк, а одичавшая собака. Уже несколько недель она убивает наших овец.

— Выходит, у нас похожий образ действий. И вы, и я — все мы преследуем и уничтожаем вредителей… — И немец громко засмеялся.

Марселю вдруг пришло в голову, что его маленькое выступление может повлечь за собой весьма неприятные последствия. Реакция боша на его слова озадачила мужчину. Однако Марсель был не настолько глуп, чтобы не понимать, насколько опасно вступать в противоречия с оккупантами. Просто в их затерянной в горах деревеньке всегда было так спокойно, что он как-то позабыл о ситуации в стране. Этот тип вряд ли окажется таким же сговорчивым, как в свое время итальянцы… Власть была в его руках, и он мог делать все, что ему вздумается, — обыскивать кого угодно и кого угодно арестовывать даже без причины, просто потому, что ему так хочется. И деревенский мэр, разумеется, не стал бы исключением из правила… До Сен-Мартена уже дошли слухи о зверствах, которые боши устроили в долине, едва успев там обосноваться.

Марсель посмотрел по сторонам. Его земляки стояли понурив головы, словно пристыженные школьники. Многие дрожали. Зрелище наверняка было приятным для немецкого офицера, в наигранно непринужденном тоне которого ясно прозвучала угроза:

— Не пытайтесь меня убедить, будто вы не знаете, что происходит в ваших горах.

— Вы говорите об этой Зверюге?

— Мне неприятно думать, что вы считаете меня таким… как это по-французски… круглым идиотом! Я правильно это выговорил?

Пауло хихикнул, а мэр сделал вид, будто задумался. Чего добивается этот тип? Чтобы он, Марсель, выдал своих соседей, сын которых исчез, стоило ему получить уведомление о грядущей депортации на принудительные работы? Или тех, кто чаще остальных поглядывал в сторону границы? Он кашлянул, прочищая горло, но так и не нашел что сказать.

— Если бы вы не отняли у нас оружие, мы бы пристрелили этого пса!

— Назовите мне тех, кто переводит евреев через границу, и я отдам вам часть оружия. У вас, французов, это называется услуга за услугу, да?

Дальнейшие объяснения были излишними. Одной встречи с жителями деревни Петеру Брауну хватило, чтобы подчинить их своей власти.

Анжелина же думала только о том, что, если не случится больше ничего знаменательного и немцы станут обыскивать каждый дом по очереди, до шале Гийома они доберутся примерно через час. Только бы Себастьян сумел его отыскать! Только бы Гийом успел вернуться домой вовремя!

6

Себастьян спешил как мог. Добежав до тропинки, поднимавшейся по крутому склону к тропе Экрен, он подумал, что, наверное, никогда туда не доберется. В груди болело, дышалось тяжело, мышцы то и дело сводило судорогой, и все-таки мальчик продолжал бежать, подгоняемый предчувствием, будто вот-вот случится что-то ужасное.

На улицах деревни Себастьян успел увидеть людей, которые стояли у порога своих же домов и никак не могли себя защитить. В их глазах читался страх. На сей раз все было серьезнее, чем обычно. Может, это из-за офицера в сером, того, что смотрел на Анжелину? Сезар не раз говорил: у них в регионе, в отличие от соседних, все спокойно, хотя Себастьян так не думал. Через горные деревни, куда месяцами никто не заглядывал, то и дело проходили какие-то люди — то иностранцы, то молодые парни, причем явно горожане, с винтовками военного образца, и они исчезали в горах… Если о чужаках и говорили, то шепотом, подальше от детских ушей, однако ребятишки, конечно, умудрялись услышать многое. Друзей у Себастьяна не было, обсудить догадки было не с кем, но даже своими силами он сумел разобраться в происходящем. Мальчику часто приходилось строить догадки о том, что пытались скрыть от него взрослые, в результате чего у него развилась незаурядная интуиция. К примеру, он давно понял: оккупация — это гадко, ведь людей упекают в тюрьму по поводу и без него. При внуке Сезар ограничивался ворчливым «у этих немцев ни к чему нет уважения…», но когда старый пастух забывал, что он рядом, начинались рассказы о том, как оккупанты наводят свои порядки и карают всех, кто отказывается подчиниться. Из этого следовало, что с немцами лучше вести себя повежливей. Например, нельзя произносить вслух слово «бош», хотя многие, не стесняясь, за глаза так называли немцев. Взрослым этого никто не мог запретить, а вот Себастьяну могли: «Потому что ты еще слишком мал!» Ну и ладно! Он все равно называл фашистов бошами или фрицами мысленно, про себя, как Сезар и Гийом, и как это делали деревенские мальчишки, когда играли в войну. Пусть он и не участвовал в разговорах старших, но уши-то у него на месте! Еще он знал, что в Италии начались восстания против оккупантов. Значит, скоро настанет черед бошей, и можно будет снова говорить вслух все, что думаешь!

Он сам себе сказал, что немного отдохнет на вершине холма. Его уже начало подташнивать от усталости, но Себастьян все бежал и бежал, почти не чувствуя ног. Взобравшись на гребень, заметил рядом какое-то движение. Однако сил поднять голову уже не осталось: он согнулся пополам и стал ловить ртом воздух. Ощущение было такое, будто язык превратился в паклю, сухую и шероховатую. Кто-то легонько потряс его за плечо:

— Ты куда так спешишь, Себастьян?

— Гийом!

Радость придала мальчику сил, и он выпрямился.

— Бошей… много… в деревне! Обыскивают дома… А Анжелина…

Гийом моментально перестал улыбаться. Во взгляде промелькнула паника, однако он быстро совладал с волнением.

— Что? Отдышись немного и рассказывай!

Гийом протянул мальчику флягу. Пока Себастьян пил, он снял свой рюкзак и принялся что-то методично в нем искать. Это был мужчина в расцвете сил, рассудительный и сдержанный. Благодаря доброте и располагающим манерам он быстро завоевал симпатии обитателей деревни и ее окрестностей. Сейчас Гийом был в простой одежде, какую носят жители гор летом, и трудно было представить его выслушивающим пациента в своем кабинете. А между тем это был внимательный и компетентный доктор, по первому зову готовый прийти на помощь к больному. Себастьяну он очень нравился. Мальчик считал Гийома другом — единственным, кто, как ему казалось, понимал его и не относился к нему словно к дикарю или маленькому ребенку. Себастьян протяжно вздохнул, чтобы привлечь к себе внимание, однако Гийом так глубоко задумался, что мальчику пришлось дернуть его за рукав.

— Что нам теперь делать?

Смятение доктора не укрылось от Себастьяна. Он распрямил плечи и нахмурился, желая показать, что готов помочь чем сможет.

— Пожалуйста, последи за дорогой и дай знать, если кого-то увидишь!

То была странная просьба: отсюда, с вершины холма, открывался отличный вид на долину, все просматривалось будто на ладони. И все же мальчик сделал, как ему было велено. Краем глаза он следил за действиями Гийома. Доктор вынул что-то из рюкзака и спрятал в расщелине, за большим камнем, а потом аккуратно стер вокруг камня свои следы. Себастьян даже немного обиделся. Гийом не хочет, чтобы он видел! Неужели доктор думает, будто он побежит и всем расскажет? Тем более он, Себастьян, прекрасно знает, что от него прячут. Оружие, вот что! А если точнее — пистолет. Он уже видел его однажды, в доме у мэра. И все-таки Себастьян решил сделать вид, будто ничего не заметил. Стоял и смотрел вниз, на долину, пока Гийом не позвал его.

— Идем, Себастьян! Только придется поспешить! И если кого-то встретим, скажем, что ходили к речке.

— Ладно!

Ходили на речку? Но зачем? Себастьян удивился, однако промолчал, потому что привык оставлять свои мысли при себе. Он не раз задумывался о том, почему люди чувствуют себя обязанными обманывать или приукрашивать правду, но ответа так и не нашел. Для себя он давно решил: лучше молчать, чем говорить неправду. Если кто-то считает его по этой причине странным и диковатым, — это его дело. Вот только с той поры, когда в страну пришли оккупанты, искренности и правды в повседневной жизни людей стало меньше, чем обычно…

Они быстрым шагом спустились с холма и уже через полчаса оказались в Сен-Мартене. На улицах не было ни души, все ставни в домах закрыты, и за ними, скорее всего, затаились перепуганные жители. Чтобы не столкнуться с немцами, Гийом и Себастьян по параллельной улице обошли рыночную площадь, миновали дом священника и наконец подошли к окраине деревни. Дом доктора представлял собой каменное двухэтажное строение с пристроенными к нему зернохранилищем и конюшней. На первом этаже располагался кабинет для приема пациентов, на втором — жилые комнаты. Подсобные помещения давно превратились в склад старых вещей и прочего хлама.



Входная дверь была приоткрыта и словно приглашала их поскорее войти в дом. Себастьян с трудом сдержал победный клич: они с Гийомом все-таки обвели немцев вокруг пальца! Ведь бежали так быстро!

Едва переводя дух, они вошли в прихожую. В коридоре, против света, вырисовывался силуэт мужчины в длинном плаще.

Себастьяну показалось, будто небо обрушилось на землю. Тот самый немец из булочной! В то же мгновение из кабинета донесся ворчливый голос старой Селестины: