Нина Михайловна Молева

История новой Москвы, или Кому ставим памятник

От автора

Можно с уверенностью сказать: жанр этой книги совершенно необычен. Пользуясь высоким стилем, его можно определить как драматическую эпопею бюрократического учреждения. Самого обыкновенного – с ворохами входящих и исходящих, заседаниями, протоколами, запросами, ответами из таких же бюрократических структур, множеством вопросов «поставленных» и «не поставленных», решенных или отложенных в пресловутый долгий ящик внутричиновничьих розыгрышей, общих обстоятельств.

Со времени своего основания Комиссия по монументальному искусству при Московской городской думе не сходит со страниц печати и сайтов интернета. Ее решения интерпретируются с завидной безответственностью и с той же напористостью именно ее – учреждения, которого действительно нет ни в одной столице мира, – обвиняют в ретроградстве, консерватизме или поверхностности: «не поняли момента», «не откликнулись на перемены времени», не говоря о том, что в принципе мешают и правительству города осуществлять свои сказочные замыслы, и скульпторам выражать себя, и строителям получать все новые и новые миллионные заказы. Нет-нет да возникает и вовсе роковой вопрос: а зачем им – членам Комиссии, разумеется, – вся эта колготня? В чем их интерес, чтобы в гололед и дождь, в мороз и промозглый ветер тащиться на длящиеся часами заседания, спорить до хрипоты? На самом деле, в чем?

А между тем ответ на этот вопрос и составляет суть нынешнего рассказа. Опосредованно или открыто, но через Комиссию по монументальному искусству проходят все проблемы сегодняшнего города и – формирующегося общественного сознания, все еще не устоявшегося отношения к истории, представление об изменяющейся среде нашей жизни и своя оценка перемен. Итак, чего все мы ждем от нашей Москвы?

Автор – Нина Молева, член Комиссии по монументальному искусству при Московской городской думе, профессор, доктор исторических наук, кандидат искусствоведения, член Союза писателей и Союза художников СССР и РФ, кавалер ордена Высшего офицерского креста почета и медали «За оборону Москвы».

Закон Москвы о памятниках

Текст Закона с внесенными поправками

О ПОРЯДКЕ ВОЗВЕДЕНИЯ В ГОРОДЕ МОСКВЕ ПРОИЗВЕДЕНИЙ МОНУМЕНТАЛЬНО-ДЕКОРАТИВНОГО ИСКУССТВА ГОРОДСКОГО ЗНАЧЕНИЯ

Настоящий Закон устанавливает единый порядок принятия решений о возведении в городе Москве произведений монументально-декоративного искусства городского значения с целью обеспечения выбора наилучших художественных решений.

Статья 1. Основные понятия и определения

Для целей настоящего Закона к произведениям монументально-декоративного искусства (далее – Произведения) относятся:

– скульптурно-архитектурная композиция – многоплановая композиция с ансамблевым решением, имеющая важное градоформирующее значение;

– монумент – общегородской памятник историческому событию или лицу, крупномасштабный объект, имеющий градоформирующее значение;

– памятный знак – локальное тематическое произведение с ограниченной сферой восприятия, посвященное увековечению события или лица: стела, обелиск и другие архитектурные формы;

– монументально-декоративная композиция – многоплановая городская, садово-парковая скульптурная композиция, составляющими элементами которой могут быть фонтаны, мобили и другие художественные объекты.

В настоящем Законе к произведениям монументально-декоративного искусства городского значения отнесены все Произведения, создаваемые и (или) устанавливаемые за счет бюджета и (или) внебюджетных фондов города Москвы, а также Произведения, создаваемые и (или) финансируемые за счет иных средств и возводимые в городе Москве, исключая территории, принадлежащие физическим и юридическим лицам, закрытые для обзора и для свободного посещения, а также кладбища. В охранных зонах памятников истории и культуры Произведения возводятся по согласованию с органами охраны памятников.

Статья 2. Предложения о возведении Произведений

Предложения о возведении Произведений могут исходить от граждан и юридических лиц, органов государственной власти, органов власти города и органов власти районов города Москвы.

Статья 3. Рассмотрение предложений о возведении Произведений

Для рассмотрения предложений о возведении Произведений Московская городская Дума создает Комиссию по монументальному искусству.

Комиссия по монументальному искусству (далее – Комиссия) формируется на основании предложений творческих союзов и объединений, научных организаций и высших учебных заведений в сфере изобразительных искусств и архитектуры в порядке, установленном Положением о Комиссии.

Численность Комиссии составляет 15 человек.

Порядок работы Комиссии и срок ее полномочий определяются Положением о Комиссии.

Положение о Комиссии и ее персональный состав утверждаются постановлением Московской городской Думы.

Статья 4. Формирование «Перечня предложений о возведении произведений монументально-декоративного искусства городского значения»

Комиссия рассматривает все поступившие предложения о возведении Произведений в городе Москве и не реже одного раза в год представляет Председателю Московской городской Думы мотивированные обоснования о целесообразности включения этих предложений в «Перечень предложений о возведении произведений монументально-декоративного искусства городского значения» (далее – Перечень), а также предложения об открытом или закрытом порядке проведения конкурса на проект Произведений.

Обоснования о целесообразности проектирования и сооружения Произведений принимаются Комиссией с учетом заключений органов исполнительной власти города по культуре, архитектуре и градостроительству.

Председатель Московской городской Думы вносит проект Перечня на рассмотрение Московской городской Думы. Московская городская Дума, основываясь на обоснованиях Комиссии и заключениях органов местного самоуправления муниципальных образований, на территории которых предполагается сооружение Произведения, принимает решение о включении предложения о создании Произведения в Перечень.

Включаемые в Перечень предложения должны содержать сведения о виде и теме Произведения, о месте расположения Произведения, открытом или закрытом порядке проведения конкурса на его проект, объеме и источниках финансирования проектных и производственно-строительных работ по его сооружению.

Принятие Перечня, внесение в него изменений и дополнений осуществляются постановлениями Московской городской Думы, принимаемыми с учетом положений частей 3 и 4 настоящей статьи.

Постановления Московской городской Думы о принятии, дополнениях и изменениях Перечня подлежат обязательному опубликованию.

Статья 5. Конкурсный отбор проектов Произведений

Произведение, включенное в Перечень, сооружается после проведения конкурса на проект.

Принятие решения о проведении конкурса на проект Произведения, организация конкурса, утверждение его программы и условий, утверждение состава жюри производятся Правительством Москвы в соответствии с действующим законодательством.

Статья 6. Экспонирование Произведений, представленных на конкурс

Проекты Произведений, представленные на конкурс, должны не менее двух недель совместно экспонироваться на выставке с открытым доступом.

Произведения, сооружаемые в порядке, установленном частью 3 статьи 7, должны быть представлены на выставке с открытым доступом не менее четырех недель.

Статья 7. Принятие решения о реализации проекта

Жюри конкурса определяет лучший проект с учетом результатов общественного обсуждения проектов и представляет его Правительству Москвы.

Решение о реализации проекта принимается Правительством Москвы.

Произведения, передаваемые в дар городу, могут быть установлены в городе Москве при соблюдении следующей процедуры:

Комиссия по монументальному искусству дает заключение о возможности установления в городе Москве Произведения и рекомендации о месте установки Произведения, с учетом наличия независимых (в том числе и международных) экспертиз, заключений органов исполнительной власти города по культуре, архитектуре и градостроительству, охране памятников истории и культуры, а также заключений органов местного самоуправления муниципальных образований, на территории которых предполагается возведение Произведения.

Решение об установке Произведения принимается Мэром Москвы с учетом заключения Комиссии.

Порядок возведения Произведений монументально-декоративного искусства, не попадающих в сферу действия настоящего Закона, определяется Правительством Москвы.

Статья 8. Административная ответственность за самовольную установку Произведений

За самовольное возведение в Москве Произведений лица (физические и юридические) могут быть привлечены к административной ответственности в соответствии и порядке с Кодексом Российской Федерации об административных правонарушениях.

Самовольно установленные Произведения подлежат демонтажу. Демонтаж производится в порядке, установленном законодательством. Расходы по демонтажу Произведений и связанные с этим расходы по благоустройству территории подлежат возмещению в порядке, установленном действующим законодательством.

Статья 9. Вступление Закона в силу

Настоящий Закон вступает в силу со дня официального опубликования.

Статья 10. Заключительные и переходные положения

Положение о Комиссии и ее персональный состав утверждаются Московской городской Думой в течение трех месяцев после вступления настоящего Закона в силу.

Нормативные правовые акты города Москвы приводятся в соответствие с настоящим Законом в течение четырех месяцев со дня вступления его в силу.



П.п. Мэр Москвы Ю.М. Лужков

Спор на болоте

Начало всему положила высота. 70-метровая железная конструкция в непосредственной близости от Кремля, в том исторически сложившемся центре Москвы, где господство горизонталей стало вековой традицией в стремлении подчеркнуть и усилить значение града на Боровицком холме. Недоумение и бурные возражения москвичей не удостоились ответа, именно таким и именно на этом месте был задуман правительством города в канун 850-летия Москвы памятный знак 300-летия Российского флота: собранная из металлических деталей фигура железного кормчего у руля корабля. С головой Петра I (заменившей, по утверждению злых языков, голову другого, первоначально задуманного великого – Христофора Колумба). На стрелке Москвы-реки и Канавы, или старицы, которую со времен Екатерины II власть предержащие пытались переименовать в благопристойный Водоотводный канал. Побороть московскую традицию так и не удавалось.

Рождение русского флота? Его памяти соответствовало множество иных мест. Задолго до Петра русский флот рубился в Архангельске – в лихую годину Иван Грозный вообще собирался бежать на собственных кораблях в Англию, под покровительство королевы Елизаветы, к которой долго и безуспешно сватался. При Алексее Михайловиче судостроительные верфи существовали в Дединове на Оке, и выпущенные здесь корабли спокойно совершали заморские путешествия: река Москва – Ока – Волга – Каспийское море вплоть до Персии, куда был доставлен в подарок шаху Аббасу II построенный на московском Кремлевском холме орган, – подарок, обеспечивший московским купцам беспошлинную торговлю во всех иранских владениях.

Конечно, при очень большом желании связь русского флота с началом московской Канавы можно было установить. Как-никак четырехлетний Петр катался на микроскопическом суденышке – «карбузе» по пруду сада на кровле Теремного дворца. Размер пруда достигал 200 квадратных метров, а глубина – полуметра, так что, подвернув штаны, служитель мог вести за собой «карбуз» для полной безопасности царственного ребенка. Подросший Петр увлекся водоплаванием не столько даже в Измайлове, сколько на Красном пруду, который по площади был равен всему Кремлю. Кстати, там же размещался и Пушечный двор, начавший изготавливать «судовые пушечные приборы». Потом пришли Переславль-Залесский, в преддверии Азовской кампании – Воронеж и, конечно же, Петербург, город, всем существом своим обращенный к флоту. Но московское Болото!

Сегодня можно с горечью признать: мы не научились ощущать органику развития города, его, если можно так сказать, ментальность. Стремление вычеркнуть их из сознания горожан в советские годы дало свои результаты. Автор памятника, так и не овладевший русским языком, – что не мешает ему руководить Российской академией художеств – слишком далек от истории Москвы. Заказчики, преследуя исключительно политические цели, изначально воспринимают историю как помеху своим планам. А если все-таки, хоть и очень коротко, обратиться именно к ней, лихо переиначенной школьным москвоведением (вот только почему до сих пор ни один город не последовал такому увлекательному примеру, создав «Воронежеведение», «Астрахановедение», «Орловедение», «Пермьведение» и т. п., как обязательную составную часть школьной программы?).

Петр I.



Наводнение в Москве. 1908 г.



Измайлово.



Воды на Болоте было действительно много в каждое половодье. Она доходила до нынешних станций метро «Новокузнецкая» и «Третьяковская». Мешала селиться там состоятельным москвичам, зато помогала превосходным царским садам (сегодняшние – Садовники). На Царицыном лугу (нынешняя Болотная площадь) при Петре развертывались празднования первых военных «викторий» со сложнейшими фейерверками, выставками огромных картин-«оказ», представлявших битвы русских войск – только пеших. Победители пересекали Болото, направлялись на разукрашенный Каменный мост к угловой кремлевской Водовзводной башне, изукрашенной коврами, яркими тканями и множеством горевших во всех бойницах фонарей в цветных стеклах. Так было после Азовского дела, так было и после Полтавской баталии.

Еще одно существенное обстоятельство, сохранявшееся вплоть до времен нэпа, – у кремлевского берега Москвы-реки, а особенно вдоль Китайгородской стены теснилось множество торговых судов и суденышек, обеспечивавших продовольствием рынок древней столицы. И это Петр положил конец давней традиции в отношении Кремлевской набережной как пристани (после него она возникла вновь).

Впрочем, все соображения историков, старожилов, просто неравнодушных к своему городу москвичей во внимание приняты не были. «Приватизированные» искусствоведы президента Академии имели полную свободу высказывать на страницах, в том числе правительственной, печати восторги по поводу редкой творческой активности своего работодателя, неподготовленности обыкновенных горожан к подлинно величественной скульптуре и уверенность в понимании шедевра последующими поколениями. Но в ожидании этого благословенного времени правительство Москвы вынуждено было установить около сооруженного монстра охрану – милицейские посты, существующие и по сей день: что только не придет в голову «непродвинутым» горожанам или гостям столицы. Эстетические противоречия явно грозили перейти в категорию «городских беспорядков».

Впрочем, собственно искусствоведческие вопросы, как и исторический смысл монумента, не обсуждались. Все переводилось на почву местных политических расчетов и разногласий, хотя памятнику (теоретически) предстояло стоять века и выражать художественную и историческую позицию целого поколения. В этом смысле очень характерно выступление в «Российских вестях» 28.12.1996 кандидата искусствоведения, в настоящее время члена-корреспондента Академии художеств РФ Марии Чегодаевой с подзаголовком: «Смеет ли лицо кавказской национальности строить памятник русскому царю?»:

«Москва гудит, как растревоженный улей: Зураб Церетели изуродовал ее лицо! Отгрохал обелиск на Поклонной горе, памятник Петру Великому на стрелке канала и Москвы-реки, понасажал медвежат в Александровском саду… Столице этого не пережить! Почти не осталось печатного органа или телеканала, которые так или иначе не приняли бы участия в кампании против Церетели; перед сооружающимся на стрелке Петром проведена акция протеста с шутовским молебном и интервью пикетчиков российским и зарубежным корреспондентам, сбежавшимся на „шоу“ в количестве, превышающем число самих участников акции.

Никогда еще Первопрестольная так не пеклась о своей внешности. Не говоря уж о годах сталинской „реконструкции“ Москвы, и в более либеральные хрущевско-брежневские времена кротко молчала, когда архитекторы крушили старые арбатские переулки, воздвигая над правительственной трассой клыки Нового Арбата; когда потихоньку подчищали центр, возводя на месте дворянских особняков цековские многоэтажки. Слова не сказала, когда в древнее Замоскворечье вторгся мрачный Димитров, кажущий Кремлю увесистый кулак… В те времена каждый москвич знал: ни одно разрушение или строительство в Москве не совершается без санкции ЦК или МГК КПСС. Столичная общественность не решалась возражать не только партийным властям, но и „генералам“ от искусства. Посмел бы кто-нибудь публично покритиковать Вучетича!

Сейчас можно ругать кого угодно, невзирая на лица, сообразуясь исключительно с собственной принципиальностью. Вот только принципиальность эта подчас оказывается избирательной. Если Москву и впрямь беспокоит ее художественный облик, почему бы не вспомнить некоторые монументы последних лет, отнюдь не облагородившие лицо столицы? Например, сооруженного возле самого Кремля игрушечного конька – памятник Жукову работы Вячеслава Клыкова. Москва тихо проглотила этот подарок: молчала пресса, проигнорировали явную неудачу скульптора его коллеги, общественность не спешила с пикетами. Не обеспокоила никого и перспектива сооружения в Кремле гигантского императора Николая Второго, изваянного тем же Клыковым. Вряд ли будет причислен к скульптурным шедеврам распятый на Страстном бульваре Высоцкий…

Но нет, не волнуют трепетную общественность ничьи сооружения, кроме работ Зураба Церетели. Удачные, неудачные – не имеет значения. Пусть спорные, но несомненно интересные по замыслу иконы-барельефы в церкви Георгия Победоносца на Поклонной горе – ужасно! Безусловно, сильная композиция „Трагедия народов“ там же, на Поклонной, – убрать немедленно: слишком мрачна для такой оптимистической темы, как Великая Отечественная война. Петр на Москве-реке – тут уж в гуле поношений не различить голосов, не понять даже, что больше возмущает: то ли памятник как таковой, то ли факт установки в Москве монумента Петру Великому…

Начинаешь невольно задумываться: что-то уж слишком лихо развернулась кампания против Церетели, что-то уж слишком много шума поднято по такому поводу, по какому никогда не шумели ни Российский союз художников (при наличии на счету его мэтров таких „шедевров“, как памятники 1905 году на Пресне, Ленину на Октябрьской площади, Гагарину на одноименной площади, Морису Торезу на Ленинградском шоссе, хвастать высокой художественной требовательностью не приходится), ни столичная интеллигенция, с полным равнодушием на эти памятники взиравшая. Чем-то отнюдь не творческим пахнет от назойливой антицере-телиевской возни.

Если вдуматься, кампания против скульптора не может не задевать его заказчиков – московское правительство, мэра Москвы. В последнее время подобное становится чуть ли не системой: к примеру, не рискуя трогать Президента, оппозиция, не жалея сил, поливает грязью главу президентской Администрации. Авось Президент устанет от всей этой шумихи, авось решит: Бог с ним, пожертвую ради спокойствия Чубайсом. Не на то ли рассчитывают и закулисные инициаторы кампании против Церетели (а о том, что кампания хорошо организована, сомневаться не приходится): вдруг заколеблется Лужков, вдруг „сдаст“ Церетели. Вдруг удастся разбить эту кому-то крайне неугодную „связку“, как с трогательной откровенностью выразилась телевизионная девочка, убеждавшая меня принять участие в телепоходе на скульптора.

Можно было бы и поговорить, и поспорить о творчестве Зураба Церетели, очень неровном. Но – это ясно как день – и творчество, и творческие промахи скульптора только предлог, повод „поднять волну“. Слишком много заказов дали одному – другим обидно. Оттеснили кого-то от монопольного права на оформление Храма Христа Спасителя – опять же худо. Церетели – чужак, не наш, лицо кавказской национальности, – это уж совсем никуда не годится. Вот пусть и получает – за то, что из многих сотен его работ, выполненных нередко с излишним размахом, несколько десятков сделают честь большому мастеру. А это скажешь далеко не о каждом, пусть даже именитом, художнике».

Время показало: изменился статус автора, но осталось неизменным отношение к Памятному знаку 300-летия Российского флота слишком многих зрителей, тем белее москвичей. В первых числах сентября 2007 года центральное телевидение показывает акцию студенческой молодежи все против того же знака, а Музей актуального искусства устанавливает копилку для сбора средств на РАЗБОРКУ знака, и первые же дни приносят 20 000 рублей. А один из жертвователей, 19-летний студент, говорит в камеру: «Не могу положить больше двадцатки, но сооружения этого видеть не хочу».

* * *

Идея председателя Московской городской думы В.М. Платонова была проста и практична. Наступление на Москву автора «памятного знака к 300-летию Российского флота» грозило не менее активным продолжением. Проекты заявлялись один за другим. Противовесом сложившейся ситуации могла стать организация соответствующего «контрольно-пропускного пункта». Им предстояло стать вновь организованной Комиссии по монументальному искусству при Московской Городской думе из пятнадцати независимых специалистов и уважаемых москвичей. Отныне любой монумент должен был поступать на обсуждение Комиссии, которая давала бы ему положительную или отрицательную оценку и, уже исходя из подобного заключения, сама Городская дума пропускала или нет предложенный монумент. По идее, становилось невозможным всякое лоббирование проекта, оплаченное или, скажем так, «идейное» – в силу дружеских отношений и расчета.

Именно так обрисовал положение Комиссии В.М. Платонов автору, приглашая его, при активной поддержке ведавшего культурной программой Думы Е.А. Бунимовича, к соучастию. Полуторачасовой разговор ни в чем не убедил, но – это была хоть какая-то возможность противостоять скульптурной эпидемии, захватившей Москву. Реальность противостояния, его результативность теперь зависели от Городской думы. Вот только председатель Городской думы ни словом не обмолвился о том, какой размах уже приобрела эпидемия, какие силы были в нее вовлечены, за какие колоссальные денежные средства велась борьба.

Простая статистическая справка. Комиссия по монументальному искусству должна заседать раз в месяц (не считая каникулярного времени). Повестка дня заключает не менее 6–7 позиций, к которым присоединяется таинственное «Разное» с самыми спорными и «непроходимыми», с точки зрения москвичей, предложениями. После двух-трех часов заседания и споров, глубоким вечером каждый из членов Комиссии становится податливей от простой надежды по возможности скорее добраться до дома. В результате предложений оказывается около десяти и отвергается в лучшем случае половина. Остальные принимаются и вешаются на бюджет города. Иными словами, Москва может рассчитывать ежегодно на установку 50 памятников. И это в полном соответствии с буквой законов города. Всякая попытка заикнуться о том, как необходимы эти средства коммунальному хозяйству, рассыпающимся мостам, вроде Серпуховского на Симферопольском шоссе, прогнившим трубам водопровода и теплоцентралей, тротуарам, облезлым подъездам, расцениваются как популистские. Раз город выделяет миллионы и миллионы на монументы, значит, миллионы надо «освоить».

Сегодня, когда напрочь отметается понятие общественного блага и государственных интересов ради личной выгоды и собственного обогащения, это делается с куда большей яростью, чем в советские времена, когда подобные графы расходов были введены и утверждены.

Город и памятники… Это ведь народ оплачивает их ценой абсурдно растущей платы за жилье, транспорт, коммунальные услуги. Москва – в первой тройке самых дорогих в мире столиц. Та самая Москва, которая в 1916 году взимала самые низкие, по сравнению со всеми европейскими столицами, налоги с горожан и предоставляла им самую комфортную, опять-таки по сравнению со всеми другими столицами, жизнь. Только народ тогда мог решать, каким, кому и где быть памятникам.

Три лучших памятника древней столицы создавались на народные деньги и в результате общедоступных конкурсов. Минин и Пожарский. Монумент – вопреки желанию Александра I – был задуман Вольным обществом любителей наук и художеств. В обсуждении его концепции участвовали блестящие умы своего времени. Идея, возникшая в начале века, нашла свою реализацию после Отечественной войны 1812 года, на деньги, собранные всей Россией. Не втемную – каждое имя, какие бы гроши ни были с ним связаны, вошло в опубликованную книгу дарителей. Дебет всенародно сошелся с кредитом. Крестьянка из глухой деревеньки близ Читы стояла рядом с государственными деятелями: полторы копейки и тысяча рублей. По Евангелию, грош вдовицы представлялся дороже состояния богача. Но перед каждым создатели монумента отдавали отчет. Скульптор, проектировщики, строители не зарабатывали на своем труде состояния. Оплата была минимальной. Единственное преимущество, предоставленное ваятелю Ивану Петровичу Мартосу, заключалось в том, что он получил право изобразить в барельефе (условно!) двух своих ушедших в ополчение сыновей.

Памятник Минину и Пожарскому.



Для памятника Пушкину не нашлось места в Петербурге. Москвичи определили для него площадь Тверских ворот, вернее – вылет так любимого поэтом Тверского бульвара. Собранных по всенародной подписке денег хватило не только на самый монумент, но еще и на издание собрания сочинений поэта. Всенародного. Общедоступного. Но – установке памятника предшествовал многолетний конкурс. Открытый и собравший лучших скульпторов России. На последнем его этапе соревнование было предложено двум ваятелям – Опекушину и Забелло. Опекушин представляет 6 проектов.

Третий памятник – Н.В. Гоголю работы Н.А. Андреева. Снова всенародная подписка. Снова годы труда скульптора. И всенародный суд до установки памятника, ответственность перед теми, кому предстояло жить многие поколения вместе с ним.

Сегодня все три монумента убраны с определенных для них народом мест. И даже после празднования 850-летия города нет надежды на то, что они займут в городе былое свое положение. Нет денег! Несчитанные и немереные, они тратятся «хозяевами города» на некие не поддающиеся эстетическому (тем более идейному) анализу металлические сооружения, шаг за шагом захватывающие лучшие и ответственнейшие в смысле градостроительного решения точки Москвы. Конечно, это происходит не без участия москвичей – их денег, но не их представления о собственном городе, родной истории, наконец, русской национальной художественной традиции и развитии современного искусства. От москвичей тщательно скрывается, где и что должно внезапно возникнуть. Забыты открытые общедоступные конкурсы, всенародные обсуждения, выставки. Еще бы – ведь к добру для «радетелей Москвы» они не приведут!

Открытие памятника Гоголю. Май 1909 г.



Памятник Пушкину на Тверском бульваре.



Как можно согласиться с тем, что у стен древнейшей и величественнейшей из русских крепостей – нашего Кремля, между памятниками воинской славы, которыми являются и Манеж, и Александровский сад, и тем более Могила Неизвестного солдата, появляется каменное корыто с водой и многочисленными персонажами Диснейленда? Неужели строителями народа? Спокойный величавый ритм московских площадей, улиц остается для них непонятным и чуждым.

Петр I и Москва – этот вопрос не знает простого решения. Именно Петр лишил Москву положения столицы, на ее улицах боролся со своими противниками, ее традициями и быту противопоставлял иной образ жизни. И уж тем более сложен вопрос связи Москвы и флота. Да, она была объявлена в сталинскую эпоху портом пяти морей, но для Петра флот был связан с прямым выходом к морям – не к шлюзам и речным перекатам. Тем более нелепо сооружение памятника 300-летию Российского флота на развилке Москвы-реки и Канавы – а ведь именно так назывался всегда в старой столице Водоотводный канал или старица, пересыхавшее ее русло.

Художественная сторона сооружения Церетели не поддается анализу, как любая эклектическая комбинация форм, и это особенно подчеркивается грандиозностью размеров. Хуже другое. Гигантомания привела в данном случае к подавлению масштабов и Кремля, и особенно соседнего, теряющего всякую монументальность Храма Христа Спасителя. Каким же символом становится рядом с ним это сооружение?

Многие годы мне приходится отстаивать от сноса и реконструкции памятники истории и культуры нашего города. Обычным доводом строителей в их наступлении на историю было то, что это они – профессионалы в отношении технических возможностей сохранения или восстановления отдельных зданий, что не дело искусствоведа и историка судить том, что сохранять, а что уничтожать. Так не обратить ли сегодня тот же довод против господина Ресина, объявившего в своем выступлении на телевидении, что он знает всего нескольких действительно великих скульпторов в истории мирового искусства: Фидия, Микеланджело, Родена и – Церетели? Пусть каждый занимается своей профессией, а вопрос о памятниках решает народ. Открыто. Всенародно. Так, как всегда было в нашей Москве.

И вот члены первого состава Комиссии – заведующий кафедрой русской истории ХIХ—ХХ веков профессор Федоров, заместитель директора по научной работе Всероссийского института культурологии Элеонора Александровна Шулепова, доктор культурологии, специалист музейного дела, один из руководителей Московского архивного управления (в настоящее время – директор Архива личных фондов Москвы) Л.И. Неливерет, директор Всероссийского Института искусствоведения, ныне покойный, Алексей Ильич Комеч, в то время заместитель директора Государственной Третьяковской галереи по научной работе профессор Александр Ильич Морозов, скульптор из числа не имеющих заказов по Москве, поэт Дмитрий Пригов. Кроме Комеча, все не вошли во второй состав Комиссии, потому что… за них не проголосовали члены вновь избранного состава Городской думы. А точнее – люди очень разных позиций в культуре и искусстве, но в результате жарчайших дискуссий, находившие оптимальное решение на пользу городу, слишком часто и много отвергавшие предложения, за которые неизменно боролся Комитет по культуре города.

Простейшая и очевидная схема – обсудить с позиций своих профессиональных знаний и опыта и дать заключение, необязательное к исполнению, стала стремительно обрастать бюрократической паутиной. Комитет по культуре, до того времени единолично ведавший кругом подобных вопросов (и, кстати сказать, всех московских казино и ночных клубов, на открытии которых неизменно присутствовал его руководитель И.Б. Бугаев, в недалеком прошлом заведующий Отделом культуры Горкома партии, а затем первый секретарь Краснопресненского райкома), повел открытое, продолжающееся и по сей день наступление на Комиссию. К его рекомендации присоединились еще и профессионально неграмотные лекции (или, во всяком случае, попытки лекций) и поучения со стороны заведующего Отделом художественных ценностей Москвы, далекого от гуманитарного образования, В.С. Тантлевского, ссылки на желания и позицию мэра. «Тень мэра» стала возникать при решении любого спорного вопроса как напоминание о силе, которая при любых обстоятельствах станет решающей.

Логическая последовательность выстраивалась безукоризненно. Москвичи выбирают депутатов в Городскую думу, которые развертывают перед ними планы своей деятельности и конечные цели. Затем депутаты выбирают мэра города. Мэр формирует необходимое ему городское правительство для – но вот тут-то и происходит первый сбой! – осуществления проектов, никак не связанных с представлениями избирателей. Более того. С этого момента не правительство подчиняется Думе, но Дума становится послушным органом правительства. Никакого противостояния. Никаких, даже зародышевых, дискуссий. Решение городского правительства – не подлежащий обсуждению закон.

И невольный вопрос: а как же деньги? Те самые средства, которые приносят городу его жители, горожане, избиратели. Правительство, оказывается, не обязано отчитываться в их использовании, не обязано даже ставить избирателей в известность о своих, подчас наполеоновских планах: еще несколько мостов, магистралей, жилых районов виповского уклона, празднеств, фейерверков и, само собой разумеется, монументов. Нужны ли они столице или нет, решать не москвичам. Коллективные требования, возражения? Только в пределах санкционированных городским правительством. Ибо любой протест против сплошного лесоповала во дворах, скверах, на бульварах, сносимых детских площадок, мест бесплатного отдыха пожилых людей, традиционных мест прогулок всегда может быть квалифицирован как вид террористической деятельности и «нарушения стабилизации». Как вам отдыхать, как оставаться без жизненно необходимых (и общедоступных, если только хоть какие-то цены можно назвать в Москве доступными) продовольственных магазинов, как уступать день за днем распоясывающемуся все сильнее и сильнее «випу», знает только правительство Москвы, осуществляя всю свою деятельность за ваши же деньги.

Снова Болотная площадь. В свое время ее переустройство – превращение в сквер было завершено установлением памятника И.Е. Репину. Формально это обусловливалось близостью Третьяковской галереи, прямо сказать, очень относительной: перейти труднодоступный для пешеходов Малый Каменный мост, пройти часть Кадашевской набережной и почти весь Лаврушинский переулок. Меньшее расстояние казалось предпочтительней, но здесь возникало свое политическое «но». Памятник работы вице-президента Академии художеств СССР М.Г. Манизера (архитектор И.Е. Рогожин) решал одновременно две важных для пришедшего к власти Хрущева задачи. Он ставился на месте казни Пугачева и его сподвижников, тем самым снимая самую возможность обращения к их памяти. И – что самое главное! – заявлял о продолжении Хрущевым сталинской политики в отношении руководства культурой и искусством. Не случайно во время разразившегося на Манежной выставке 1962 года скандала, генсек, запрещая всякие поиски в любом виде искусства, открыто заявил, что выступает против культа личности, но полностью согласен со сталинскими методами управления художественной интеллигенцией: «Это была мудрая политика!» Шел 1958 год, и была в полном разгаре кампания травли Бориса Пастернака за «Доктора Живаго». Поэта сумели заставить отказаться от присужденной ему Нобелевской премии, а вскоре и тихо похоронить как «рядового члена Литфонда».

Что же касается Пугачева, то народный герой, как его трактовали в советских учебниках истории, на глазах начинал превращаться в сомнительную личность по принципу: все бунтовщики выступают против власти как таковой и, следовательно, власть должна проявлять солидарность ко всем формам историческим своего института.

Об отношении к Пугачеву говорят записки Пушкина и приводимый им в VIII томе «Истории Пугачева» рассказ очевидца казни, поэта и баснописца Ивана Ивановича Дмитриева: «Пугачев с непокрытою головою кланялся на обе стороны, пока вели его. Я не заметил в чертах лица его ничего свирепого. На взгляд он был сорока лет, лицом смугл и бледен; глаза его сверкали; нос имел кругловатый, волосы, помнится, черные и небольшую бороду клином». Эта казнь осталась сильнейшим впечатлением в жизни Дмитриева. По его словам, «это происшествие так врезалось в мою память, что я надеюсь и теперь с возможною верностью описать его, по крайней мере, как оно мне тогда представлялось». Пушкин полностью доверился словам старшего товарища, которому, кстати сказать, был обязан обучением в Царскосельском лицее: Дмитриев заплатил за мальчика ту немалую сумму, которой не располагали его родители.

Сегодня дорога от места казни и репинского памятника пролегает через вновь построенный мост – типичный для Москвы наших дней пример полнейшего пренебрежения градостроителей и градоуправляющих к исторически сложившемуся городу. Совершенно особенное значение придавала Третьяковский галерее окружающая (окружавшая!) ее обстановка. Тесные переулки, небольшие купеческие особнячки с дворами и дворовыми службами, ощущение обособленности и одновременно тесно сообщающейся между собой жизни множества людей, где такими неожиданными жемчужинами вставали превосходные, единственные в Москве архитектурные памятники – церкви Воскресения в Кадашах, Климента папы Римского, Всех Скорбящих Радости, Николы в Пыжах или усадьбы, вроде соседней с галереей усадьбы Демидовых. И все это в пышном цветении акаций, сирени, каштанов, вековых лип.

Новая «страда» через новоявленный мост не только меняла план целого участка старого города – ради нее был уничтожен ряд домов на Кадашевской набережной, находившихся, кстати сказать, на государственной охране. Старый район стирался с лица земли – та часть Замоскворечья, вид на который открывался от Кремля и Тайницкого сада. Но принципиальная корректива заключалась не в этом – в неожиданном волевом решении правительства Москвы об установлении рядом с И.Е. Репиным скульптурной композиции «Детям, ставшим жертвами пороков взрослых»!

Безнравственность идеи не знает ничего подобного ни в одном из государств, тем более она омерзительна для России с ее традициями уважения к старшему поколению, особенно родителей. Культ предков, почитание предков – на них с незапамятных времен основывались верования всех народов вне зависимости от вероисповедания и расовой принадлежности. Но для Комиссии это было делом будущего.

Так начиналась скульптурная эпидемия

Резолюция была краткой и категорической. Премьер Правительства Москвы предписывал В.А. Коробченко и главному архитектору города Л.В. Вавакину: «Инициативу нужно поддержать и дать согласие. 05.12.91». Советскому Союзу оставалось существовать еще девять дней.

Идея исходила от Второго государственного подшипникового завода в лице его директора Д.П. Юлина и президента Российской товарно-сырьевой биржи (РТСБ г. Москва) К.Н. Борового. Это они просили принять в дар городу Москве памятный знак Степану Тимофеевичу Разину с тем, чтобы поместить его на территории парка культуры и отдыха им. А.М. Горького, «где, согласно данным исторической науки, был захоронен С.Т. Разин». Инициатором изготовления памятника выступал завод, финансирование осуществляла РТСБ.

Уже готовый памятник представлял собой, согласно описанию ходатаев, плаху с воткнутым в нее топором, – «выполненный из камня красного цвета (сюк-сю-янсааре), общим размером 3 × 3 м, высотой 0,4 м, на котором, как на подиуме, размещена остроконечная, как топор-колун, призма, размером в основании 1,5 × 1,5 м, высотой 1 м, в камне черного цвета, из габра. На призме имеется текст: „Здесь, за Земляным валом, границей Москвы XVII века, были захоронены останки С.Т. Разина, казненного на Красной площади 6 июня 1671 г.“

Забота ходатаев распространялась и на окружающую территорию: „после озеленения, этот памятный знак будет окружен специально подобранными деревьями, которые будут прикрывать этот памятный знак. Этот небольшой уголок парка имени A.M. Горького будет носить уютный, камерный характер. Где можно будет поразмышлять о судьбах нашей Великой Родины“.

Со своей стороны, дирекция ЦПКиО им. А.М. Горького уже в новой стране – 13 января 1992 года – „не возражает и дает согласие на отвод земли 5 × 5 метров, с учетом земли под цветники, на территории парка культуры и отдыха им. Горького вблизи кафе „Времена года“ и эстрады, рядом с забором парка. Считаем, что увековечивание памятника народного героя – это благородная акция, которая найдет отклик в сердцах людей. Директор парка П. Киселев“.

Дальше следовала приемка-передача макета благоустройства около памятника Парку культуры с указанием стоимости макета в 50 000 рублей, но БЕЗВОЗМЕЗДНО, от Малого предприятия „Колибри-Ч“, входившего в число структур Российской товарно-сырьевой биржи. 23 декабря 1993 года директору парка также безвозмездно передаются фундамент и цоколь памятного знака (стоимость – один миллион шестьсот пятьдесят тысяч рублей) со специальной оговоркой: „они могут быть использованы только для размещения памятного знака народному герою Степану Тимофеевичу Разину“, что широко рекламируется на телевизионных каналах. И – почти десять лет глухого молчания. Сам памятник нигде не появляется. Потраченные на него миллион семьсот рублей, по-видимому, воспринимаются слишком незначительной суммой, чтобы вызывать чье бы то беспокойство.

Прошедшие десять лет были очень сложными для определения пристрастий и оценок тех, кто участвовал в первом этапе „прихватизации“. Всплывали одни имена, старательно погребались другие независимо от их подлинной ценности для истории народа и государства. Тем удивительнее было возвращение к имени Степана Разина и на этот раз коллективов московских предприятий: руководство ОАО „ГПЗ-2“ в лице генерального директора В.И. Терещенко, председателя совета директоров Д.П. Юлина и даже председателя профсоюзного комитета Л.П. Саввотиной просят мэра поддержать „инициативу работников и акционеров нашего коллектива“ в установке памятника именно в ЦПКиО.

О том же просят генеральный директор ОАО „Калибр“ A.M. Кануников, председатель совета директоров М.А. Коган и председатель профкома Е.В. Гаврилова. Вместе со всем коллективом они, „как и многие в нашей стране любят легендарного Степана Тимофеевича Разина – человека, который является частью нашей отечественной истории“. Директор ООО „Фирма Колибри-Ч“, заявляет, что „отказ в установке памятного знака С.Т. Разину огорчит многих людей, любящих нашу Родину“. Он же приводит и историческое обоснование обращения именно к Разину: „За 100 лет до Великой Французской революции С.Т. Разин в беседе с В. Усом предлагал парламентскую республику (управление Россией казачьим кругом), чем опередил свое время. Его называют русским Кромвелем, хотя он гораздо его значимее для нашей страны, в историческом смысле, по мнению историков. Памятник С.Т. Разину был открыт в 1919 г. на Красной площади, в центре Лобного места. Вот почему увековечивание памяти С.Т. Разина находит отклик в сердцах многих людей, разных политических взглядов“.

Случай, так и оставшийся единственным в практике Комиссии по монументальном искусству, – ходатаи призывают себе на помощь ученых. Вопрос не стоит нужен или не нужен Москве памятник именно Разину, как вписывается он в современный контекст ее жизни, но лишь о месте установления.

И здесь – снова вещь, на практике невероятная, – эксперты утверждают, что знак должен стоять именно в ЦПКиО. Государственный исторический музей в лице заместителя директора, доктора исторических наук В.Л. Егорова: „Государственный исторический музей подтверждает и считает обоснованным установку памятного знака Степану Разину на территории парка культуры и отдыха им. А.М. Горького в Москве“.

Институт Российской истории РАН: „Нет серьезных оснований подвергать сомнению факт погребения Степана Тимофеевича Разина (1630–1671 гг.) в 1676 году на территории древнего кладбища (татарского), ныне часть парка культуры и отдыха им. А.М. Горького“. Подпись старшего научного сотрудника Института В.А. Артамонова подтверждена начальником отдела кадров.

Наиболее серьезно подходит к вопросу Институт всеобщей истории РАН. Главный научный сотрудник института член-корреспондент РАН С.М. Каштанов „производит анализ источников и литературы“. В свою очередь, дирекция ИВИ РАН поддерживает мнение С.М. Каштанова об общественной значимости проекта и соответствии места предполагаемой установки памятного знака в честь С.Т. Разина тому району, где, судя по известию источников, были погребены останки этого выдающегося предводителя Крестьянской войны 1670–1671 гг. в России».

Даже фракция «Единство» Государственной думы выражает свою заинтересованность судьбой памятного знака.

И как достойное завершение начатой кампании Гарантийное письмо ОАО «Калибровский завод», который «полностью гарантирует монтаж, установку и отсутствие бюджетного финансирования по установке и озеленению дара городу Москве памятного знака Степану Тимофеевичу Разину на цоколь, установленный в 1993 г., в парке им. А.М. Горького».

Говорить о реках крови, пролитых Разиным и его товарищами, сегодня, может быть, и не имеет смысла. Такова была действительность Средневековья и отметивших его во всех странах Европы крестьянских войн. Вопрос в том, стоило ли к ним обращаться в условиях нашей сегодняшней действительности, и без того отмеченной редкой жестокостью. Упорство, с которым группа московских «предпринимателей и трудящихся» возвращалась к подобному замыслу, была трудно объяснимой, если бы не одно, на первый взгляд, неприметное обстоятельство. Директор «Колибри-Ч» И.В. Чичерин-Лукьяненко являлся… автором монумента. Поэтому он имел полное моральное право в случае несогласия Комиссии по монументальному искусству с первоначально установленным местом возведения памятника предложить два других варианта – у Горного института или у 1-й Градской больницы. Характер обоих учреждений для него значения не имел, поскольку все точки упоминаемой территории, по его мнению, представляли территорию средневекового татарского кладбища. И здесь нельзя не вспомнить о позиции – гражданской и профессиональной – так называемых независимых, привлекаемых из учреждений с громкими вывесками, экспертов.

Все дело в том, что, по существу, ни одно из заключений не имело под собой подлинно научного обоснования. Документы свидетельствуют, что казнь Разина состоялась на Красной площади. У казненного были отрублены все конечности, «вздеты на высокие деревья и поставлены за Москвой-рекой ДО ИСЧЕЗНУТИЯ». Такая же казнь вскоре постигнет сторонников царевны Софьи Алексеевны, в том числе Федора Шакловитого. Их головы и конечности на высоких шестах будут поставлены около Троице-Сергиевой лавры, но уже к весне с помощью «воронья» от них останутся только черепа и кости. Останки Степана Разина были выставлены на Болотной площади, куда ездил на них посмотреть в 1676 году глава находившегося в то время в Москве голландского посольства Кунрад фон Кленк.

Что касается туловища казненного, то, по свидетельству летописцев, его бросили собакам и от него ничего не осталось уже к следующему дню. Никто специально погребением «воров и разбойников» не занимался. Их останки сваливались в общую яму, местонахождение которой никакими современными свидетельствами не установлено. Само расположение татарского кладбища топографически не зафиксировано. Если ЦПКиО им. А.М. Горького и занял земли древних захоронений, привязывать к нему могилу вождя крестьянской войны нельзя.

Во вторичном заключении тот же Институт российской истории в лице заместителя директора, доктора исторических наук В.В. Трепавлова полностью отвергает предыдущий вывод: «На сегодняшний день отсутствуют достоверные данные относительно места захоронения Разина… Кроме того, мы по-прежнему не находим уместной идею устанавливать подобные мемориальные знаки в местах, которые отведены для отдыха москвичей». Правда, это заключение только подтвердило много раньше принятое отрицательное решение Комиссии.

Нужно – не нужно. Если не нужно, то почему, если нужно, точнее – возможно, обоснование тем более необходимо: материальная нагрузка на город выражается не только в затратах на установку монумента, но и на последующее многолетнее его содержание. Запущенный, неухоженный, откровенно заброшенный памятник – а таких в городе десятки – свидетельствует против нас, горожан, в чем-то больше, чем простое забвение. Входит ли эта сторона в прямые обязанности Комиссии по монументальному искусству? Конечно нет. Но ведь каждый из ее членов не в праве отмахиваться от правовой и гражданской стороны решений, в которых участвует. А вопрос постоянного общения с памятником горожан? Его положительное или прямо отрицательное воздействие? Общественные ассоциации?

И после сооружения памятного знака «300-летия Российского флота» Болото осталось полем сражения, на этот раз в связи с работой М. Шемякина «Детям – жертвам насилия взрослых». Работа была подарена городу (не будем в данном случае говорить о реальных тратах Москвы на подобные подарки!), и мэр определил необходимость ее установления именно на Болотной площади. Мотивировка: преодоление консерватизма москвичей в их представлении о монументальном искусстве. Иными словами, речь шла об ознакомлении москвичей с «авангардными» формами скульптуры. В обязательном порядке. Несмотря ни на какие доводы и доказательства.

А у Болотной площади было еще одно название. Царицын луг. Первый салют в честь побед русского оружия. Первая иллюминация. И первый фейерверк – знаменитые, так поражавшие воображение иностранцев «огни победных викторий». 1696 год. Москва. Место действия – Замоскворечье. Каменный мост. Украшавшие его со стороны Царицыного луга въездные башни. Сам Царицын луг…

Проходят годы. Уже не Азовское море, а Балтика занимает мысли Петра. Выход на Север – выход в Европу. Москва все на том же Царицыном лугу (нынешняя Болотная площадь) с еще большей пышностью празднует одну из побед в войне со шведами – взятие крепости Нотебург, будущего Шлиссельбурга. Случайно оказавшийся в древней столице путешественник не может прийти в себя от развертывающегося перед его глазами зрелища. Звучат оркестры, призрачно вспыхивают и гаснут «потешные огни», и перед заполонившей Царицын луг словно завороженной толпой нескончаемым рядом сменяют друг друга живописные декорации.

Это был яркий многочасовой спектакль, хотя и без слов и без актеров. «Триумфы», как иначе назывались представления на Царицыном лугу, становились частью московской жизни.

Празднование Полтавской победы в Москве в 1709 году потребовало уже тысячи картин, расставленных по всему городу. Некоторые достигали колоссальной величины – три на три сажени. С ними по-прежнему согласовывалась великолепная иллюминация, сочинявшаяся, для данного случая музыка. И, как всегда, центром празднества оставались Каменный мост и Царицын луг.

И вот еще три столетия русской истории. Рубеж третьего тысячелетия и одна из самых суровых годовщин – 60 лет со дня начала Великой Отечественной войны. Двадцать семь (сорок?) миллионов погибших. Все еще не похороненных. Не названных поименно. Не почтенных памятью.

А 19 июня 2001-го проходит очередное заседание Комиссии по монументальному искусству при Московской городской думе: какие очередные памятники ставить и какие не ставить в Москве. Из семи представленных к обсуждению проектов – ни одного, связанного с наступающим Днем памяти и скорби. Ни одного! Предложение «о возведении скульптурной композиции в действующем фонтане у Большого Московского государственного цирка» (пять фигурок акробатов и клоунов), «о возведении памятника народному артисту СССР С. В. Образцову (по инициативе директора Центрального театра кукол), о возведении на пересечении улиц Люблинской и Перервы „памятника воинам-россиянам, погибшим в XX веке в локальных войнах и военных конфликтах“, а „в зеленой зоне напротив дома № 40 по Боровскому шоссе“ – „памятника воинам, погибшим при выполнении воинского долга в республике Афганистан, Чеченской республике и других военных конфликтах“ (с указанием имен погибших и места их гибели).

Другой перечень – напротив памятника Пушкину на Пушкинской площади – монументальная композиция, посвященная лауреатам премии „Легенда века“, учрежденной столичным правительством. Имя каждого отмеченного московским правительством должно заноситься в мраморные анналы, навечно оставаться перед лицом великого поэта.

И, наконец, еще одна „позиция“, ставшая предметом двухчасового обсуждения, главного, вызвавшего самые острые и противоречивые чувства, – „О возведении 15-фигурной скульптурной композиции „Дети – жертвы пороков взрослых“. Вопрос внесен Комитетом по культуре. Место возведения – сквер на Болотной площади. Источник финансирования – скульптурная композиция предлагается в дар городу автором, скульптором М. Шемякиным, гранит и строительные материалы передаются от спонсора – компании „Роснефть“. Хоровод пороков на Царицыном лугу. Именно на нем, в виду Кремля и едва ли не единственной по красоте его панорамы, предлагают поставить памятник – олицетворение всех видов мерзостей, которыми способны отравить детскую жизнь взрослые – взрослые, которые должны отдавать им все свои силы и само существование: родители, учителя, предки, солдаты.

С москвичами эту тему никто не стал обсуждать. Они сами добивались информации и прорывались с письмами. Заключение Президиума Центрального совета Всероссийского общества охраны природы: „Как всему скверу, так и памятнику И.Е. Репину с севера естественным фоном служат святыни Московского Кремля: Успенский, Благовещенский и Архангельский соборы, церковь Иоанна Лествичника и колокольня Ивана Великого. Появление на их фоне всякого рода монументальных упырей и вурдалаков может быть негативно воспринято православными москвичами и трактоваться даже как кощунство… Надеемся, что глубокоуважаемые члены комиссии по монументальному искусству не допустят авторитарного решения данной проблемы“.

Депутаты Московской городской думы И.Ю. Новицкий, И.М. Рукина, Е.Б. Балашов, И.И. Москвин-Тарханов, Г. Лобок говорят: „Разделяем позицию жителей района Якиманка по поводу возможной установки в сквере на Болотной площади скульптурной композиции М. Шемякина „Дети – жертвы пороков взрослых“. Сквер возведен в честь 800-летия Москвы. Это единственное место, где могут гулять дети близлежащих домов. Столь экстравагантная композиция едва ли полезна для детской психики, что подтверждается психологами“. Из обращения к мэру заместителя Московской городской думы А.Н. Крутова: „Кто-то считает, что если М. Шемякин – известный художник и скульптор, то и новая работа талантлива; другое мнение – М. Шемякин совершенно не московский художник, и его скульптура будет выглядеть в городском ландшафте инородным телом; кто-то уверен, что сама мысль „Дети – жертвы пороков взрослых“ странная. Возникает также вопрос: есть ли у города возможность финансирования подобных проектов?“ И как вывод – необходимость широкого обсуждения и не менее широкой публикации его результатов, что „покажет сегодня действие демократических принципов“.

Приведем мнения отдельных москвичей. Коллективное письмо, подписанное в том числе главным врачом 20-й детской больницы, заслуженным врачом России М. Бухрашвили: „Не обсуждая ни идеи, ни художественной ценности скульптурной композиции известного мастера, обращаем ваше внимание на то, что детям противопоказан эмоциональный контакт с трагедийным содержанием данной скульптурной группы, что подтверждают медицинские психологи 20-й детской больницы, находящейся по близости“. И. Рогова: „Наши дети и так видят слишком много ужасов, пороков, жестокости. И воспитывать их надо в красоте, а с пороками бороться другими способами“. Из почты газеты: „В парке, где люди отдыхают, вы решили им устроить шоковую терапию. Что эти уродцы будут формировать в душах детей, как повлияют на беременных?.. Не хотелось, чтобы появились дети – жертвы градоукрашателей“. Л.А. Иванова: „Какой это отдых, если перед глазами такие страшные монстры? Согласна с позицией депутатов, которые считают, что увековечивать надо доброту и порядочность, а не пороки“. 22-летний Михаил Туманов: „Мы не против перемен, но не таких, которые изначально вызывают неприязнь у детей и взрослых… Если Михаил Шемякин еще не понял, что его произведение не вызывает у зрителей даже нейтральных чувств, то я говорю это вслух. Говорю не потому, что хочу его обидеть. А потому, что не хочу видеть его творение в сквере своего детства. По-хорошему не хочу“.

Необходимое для решения вопроса заключение Художественно-экспертного совета по монументальному искусству Министерства культуры от 1 июня отошло от прямого ответа: „При определенной спорности образных характеристик скульптурной композиции ХЭС считает, что предложенная М.М. Шемякиным в дар Москве композиция может быть рассмотрена на заседании Комиссии но монументальному искусству“. Зато на обсуждении комиссии начальник ГлавАПУ А.Р. Воронцов подвел черту: композиция должна быть установлена, и судить о нашем времени будут именно по ней, а не по мнению комиссии. И тем не менее комиссия единогласно высказалась против установления „Жертв пороков взрослых“ на Болотной площади, порекомендовав как место ее размещения парк „Музеон“ около Центрального Дома художника на Крымском валу. Не помогло вполне практическое предложение начальника Отдела охраны художественного наследия Комитета по культуре А.С. Тантлевского огородить композицию забором, на ночь закрывать вообще, а днем допускать туда посетителей только в сопровождении „компетентных экскурсоводов“. На вопрос членов комиссии, учитывались ли и почему вообще не были приняты во внимание мнения москвичей, ответа просто не последовало.

Сегодня Москва переживает настоящий скульптурный бум. Предложения об установке монументов следуют десятками, если не сотнями. Без учета не то что художественной, но и, что не менее существенно для наших дней, финансовой стороны. Средства, которые могли бы пойти на обустройство школ, улучшение, хотя бы минимальное, малообеспеченных семей, почему-то предназначаются на памятники, которых никто не считает, не охраняет и даже количества не знает. В течение года своего существования, несмотря на неоднократные запросы, Комиссия по монументальному искусству не смогла добиться от Комитета по культуре общего списка уже существующих монументов. Такого учета не велось, и никто пока еще не собрался заняться этим стихийным хозяйством. Учреждения, общественные организации каждый на свой лад (и небезуспешно) лоббируют свои проекты. В результате напротив старой Третьяковской галереи появляется работа французского скульптора, едва ли не любительницы (судя по профессиональному уровню) – бюст Ивана Шмелева, никак не вписывающийся в городское пространство. В сад „Эрмитаж“ почему-то буквально втискивается голова Данте, тоже подарок из Италии, явно камерного характера. Около гостиницы „Космос“ оказывается необходимым установить памятник де Голлю, потому что его портрет работы З. Церетели (а речь идет именно о нем) – единственный понравившийся родственникам генерала. Не важна позиция генерала в отношении Советской Армии, французского движения Сопротивления – важен факт подарка городу, лучший путь занять место на его улицах.

Сиюминутные страсти – как же они разменивают и снижают смысл „памяти в бронзе“! Не так давно Москва была городом трех памятников. Великих памятников, к тому же сооруженных на народные средства. Минин и Пожарский, Пушкин, Гоголь – с ними приезжали знакомиться, их знали во всех уголках России. Сегодня глаз равнодушно скользит по густой толпе изваяний, любым путем просачивающихся на все кажущиеся свободными, пригодными и, главное, престижными места. „Надо!“, „Надо!“, „Надо!“. А может быть, как раз не надо? Обманчивое безразличие взгляда в действительности не спасает от воздействия псевдолетописи. От былого ощущения ценности и значительности памятника не остается и следа. Пример тому – аналогичная мода в Нью-Йорке и других американских городах, кстати сказать, сорокалетней давности и давно изжившая себя.

Опаздывать в культурном развитии плохо. Однако здесь речь не о культуре – о масскультуре, по счастью, так трудно совместимой с нашей ментальностью, тем более московской.

„Дети – жертвы пороков взрослых“, уже отлитые в США, уже доставленные в Москву, должны быть установлены к началу сентября 2001 года (по уверенным словам автора) – к началу учебного года и празднику города, детей и знаний.

Как и следовало ожидать, верх взяла точка зрения правительства города, восторженно поддержанная Комитетом по культуре. С большой помпой композиция была открыта, а чтобы сохранить ее от „непродвинутых“ москвичей, сооружена прочная ограда и установлен круглосуточный милицейский пост. История с памятным знаком Российского флота получила свое развитие. У многих народов бытует и по сей день поверье, что женщина в положении должна смотреть только на произведения искусства, слушать красивую музыку, вдыхать запах цветов. Любое впечатление матери неизбежно скажется на психическом развитии ее ребенка. Не менее важны и первые годы детской жизни. В случае с Болотной площадью, в конце концов, можно найти выход: не ходить на сквер, искать жалкие кусочки зелени в окрестных тесно застроенных переулках, а посетителям Третьяковской галереи не заглядывать за старательно охраняемую милицией ограду. Выбор свободен! Но вот как быть с народной памятью, той самой, на которой формируется человеческое сознание и главное – ответственность за собственную позицию в жизни?

Еще одно предложение по той же Болотной площади. В 1941-м, в период самых жестоких налетов фашистской авиации на город, был уничтожен прямым попаданием зенитный расчет, располагавшийся у въезда на Каменный мост – последний огневой рубеж перед Кремлем. Уничтожен полностью. Одиннадцать бойцов… Предложение сводилось к тому, чтобы поставить на этом месте памятный знак с именами всех погибших. И жесткий ответ Комитета по культуре: „ИМ“ (надо понимать, защитникам Москвы) отведено место на Поклонной горе и еще есть знак в Крылатском. Вполне достаточно, иначе „ОНИ“ заполонят весь город: мы же не на кладбище! Комитет по культуре Москвы и те, кто отдал за город свою жизнь…

Это было удивительное и совершенно незнакомое ощущение. На чистеньких нарядных улицах Варшавы, так старавшейся оправдывать свое имя „восточного Парижа“, в толпе старательно следовавших европейской моде горожан, среди нарядных кафе-„кавярен“, охотно выставлявших теплым временам столики на тротуары, стены домов то тут, то там были высветлены „зничами“ – налитыми стеарином стеклянными лампадками с зажженными фитильками. Одни „зничи“ горели – значит, кто-то поправил их совсем недавно, другие гасли, и вместо пламени около них оставались самые скромные букетики цветов. Под простой надписью на дощечке: „Здесь такого-то числа такого-то года было убито столько-то человек“. Даже без имен. Просто дата и число. Память о тех, кому отказала в праве на жизнь немецкая оккупация. Так было через четверть века после окончания Второй мировой, так оставалось и спустя полвека.

Профессор Станислав Хербст, председатель Польской Ассоциации историков, облеченный всеми научными степенями и званиями, ловит мой удивленный взгляд – до этого он показывал мне дворец, где содержался в плену русский царь Василий Шуйский с братьями; на Новом Святе, в самом центре Варшавы. Объяснение профессора просто. Мы не можем вернуть человеку жизнь, но обязаны этой невозможностью заставить каждого живущего ценить существование каждого существа. И – быть внутренне готовыми к такому же исходу. Если возникнет необходимость: „Ведь они все хотели жить. Они все до конца не расставались с надеждой!“

А мы? Зная все имена? Зная все обстоятельства? Одна из служб МПВО находилась рядом, выходя окнами и на Болотную площадь, и на Софийскую набережную Москвы-реки. Заместитель командующего майор С.Н. Ершов оказался на месте гибели расчета через считаные минуты, подписал подробный рапорт и распорядился похоронить всех в разных местах. Может быть, из соображений секретности.

Решение об установке памятного знака зенитчикам в центре столицы не привлекло внимания журналистов. Краткое упоминание факта. Номер части – 7-я батарея 862-го зенитно-артиллерийского полка. Газета „Россия. Регионы“ одна из немногих отметила, что „необходимые для этого 5 млн. рублей выделит один из банков“. Как предполагается, Первый Республиканский банк.

Но ведь погибшие известны поименно, и среди них несколько москвичей. Может быть, вчерашних школьников из местных школ. А главное – почему „спонсором“ выступает банк, а не город, на этот раз именно бюджетные средства? Ведь люди погибли, защищая Москву, а пять миллионов – сумма, которую легко отпускают на каждый задуманный бюст.

И день гибели – 2 декабря. Когда судьба Москвы еще не была решена. Когда кольцо окружения продолжало стягиваться, а налеты с ошеломляющей педантичностью повторялись каждый день: с 22 часов вечера до 4 утра, и это не считая ассов-одиночек, которые прорывались сквозь воздушный оборонительный пояс круглые сутки, а одиннадцать человек несли бессменную вахту. Их некому было подменить. Они тут же спали. Тут же питались, если им успевали доставлять еду. Да, огромный город был кругом. Кругом были люди, но оторваться от ручек пулемета нельзя было ни на минуту. Просто сегодня как-то стерлись из памяти и те, давние, чужие трудности, которые преодолевались не присутствием заградотрядов, – о них так любят толковать историки, считающие себя искателями правды, – и давно потерянное чувство личной ответственности, собственного долга, в котором никто не отчитывается ни перед каким „высоким“ или „средним“ начальством… Мечущиеся по небу прямо над Кремлем световые стрелы наших прожекторов. Долгие отчаянные очереди зениток. И рвущий душу не страхом – сознанием собственного бессилия гул бомбардировщиков, голоса которых – по типам самолетов – различали все москвичи.

У войны не детское лицо

Привычный слоган: „У войны не женское лицо“ (а как быть с сотнями тысяч связисток, медиков, регулировщиц, сандружинниц, снайперов, летчиц?). И уж тем более не детское. В этом у московских высоких чиновников нет ни малейшего сомнения. Но вот приходят в Комиссию по монументальному искусству время от времени скромные письма пожилых людей, которые не говорят об улучшении своего критического материального положения, ни об установлении льгот – о простой памяти, о детстве, безвозвратно и безвозмездно у них отнятом, которого оказывается в действительности не было. И так же регулярно им в этой памяти отказывают. Чиновники – наотрез, члены Комиссии – с известной скидкой. Мол, памятник школьникам – защитникам Москвы в принципе может быть в столице, но никак не на видном месте, лучше около Дворца детского творчества на Воробьевых горах или в любом детском парке. С педагогическим смыслом.

Военные историки разбираются в истории отдельных воинских подразделений, фронтов, наступлений и отступлений, осуществлявшихся военнослужащими. Вот только наша война была Отечественной и Великой, а это значит, что не миновала она никого и возраст значения в ней не имел. Пример Москвы – один из самых ярких.

Утром 22 июня страна узнала о том, что война уже идет. Первые военкоматовские повестки. Первые добровольцы, в очередях стоявшие перед военкоматами. Организационная неразбериха. И 27-го, спустя всего 5 дней, отъезд на фронт ВСЕХ московских старшеклассников: с десятого по восьмой класс. Школы были закрыты на каникулы. Многие ребята разъехались по пионерским лагерям. Полных списков школьников не существовало: их срочно пытались собрать по классам. Но зато на всех школах висели простенькие объявления о выезде 27-го на оборонные работы. Место сбора мальчишек – площадь Киевского вокзала: их направляли под Смоленск. Для девчонок – Курского: они ехали в Орловскую область. В товарных вагонах, с наспех сколоченными голыми нарами, в немудреной летней одежке и с кулечками домашней еды. Считалось, что на месте назначения их будет ждать кров, питание и рабочие инструменты. Об этом стоит вспомнить и помнить: первыми не дети провожали родителей на фронт – родители провожали детей, большинство, чтобы больше не встретиться никогда.

На железнодорожных путях, в дороге первая встреча с врагом: фашистские самолеты на бреющем полете расстреливали ребячьи составы. Поезда трогались, как только кончался налет, оставляя местным раненых. И убитых.

Местами назначения было поле. Встречающие – почерневшие от бессонницы геодезисты, размечавшие план рвов, которые надо было тут же приниматься копать. Ни о жилье, ни о продовольствии на первых порах разговора не было. Командиры что-то комбинировали, как-то пытались выходить из положения. А ребята учились выполнять норму взрослого землекопа – кубометр грунта в день, девчонкам – половину.

Они так и не узнали, были ли хоть в какой-то мере использованы их труды. Потому что за ними никто не приехал, и пустились они в обратный путь, в Москву, когда на соседних дорогах увидели колонны танков и мотопехоты. Это они уезжали из города школьниками, возвращались взрослыми. Не для того, чтобы выжить, спастись – чтобы отстоять Москву. Без паспортов и документов было легче. Дело приближалось к сентябрю 41-го.

Город не мог помочь им вернуться, но город тут же запросил их помощи. Ушли на восток колхозы. На полях оставался урожай корнеплодов. Кроме ребят, их было некому убрать для Москвы. И те же самые вчерашние школьники отправились на подмосковные поля, под сплошной дождь и ранний в том году снег. Если Москве в тот первый страшный военный год удалось избежать сплошного голода, в этом была заслуга прежде всего ребят. И так вплоть до 16 октября. Правительство со всем аппаратом и обслуживающим персоналом вплоть до части труппы Большого театра умчалось в Куйбышев. Кто-то любой ценой рвался из города по Шоссе Энтузиастов в эвакуацию. Ребята поднялись на ночные дежурства на крыши домов (а до их возвращения той же борьбой с зажигалками занимались и вовсе малыши четвертого – шестого классов). Разбирали завалы разрушенных домов. Первыми вошли во вновь образованные цеха заводов, девочки – в сортировочные госпитали, которыми была полна Москва. Не было слова „не могу“, всегда – „сделаем“.

Не менее необходимой представлялась и работа так называемых театрально-зрелищных бригад. Они были нужны для обслуживания воинских частей, защищавших город, и сортировочных, как их называли, госпиталей – в Москве оставлялись лишь самые тяжелые раненые, остальные после „сортировки“ отправлялись вглубь страны. Но Записка зампредседателя Всесоюзного комитета по делам искусств от 25 ноября констатировала, что таких бригад практически нет: „Главной же причиной ослабления этой работы был выезд из Москвы почти всего состава тех исполнителей, из которых были сформированы и формировались бригады“. Их срочному созданию мешали и сложнейшие междуведомственные распри, и вопросы незавизированного соответствующей цензурой исполнительского материала.

И тогда на помощь были привлечены, по инициативе первого секретаря ЦК ВЛКСМ Михайлова, воспитанники старших студий Московского городского дворца пионеров. Студии давали своим питомцам хорошую профессиональную подготовку – Студии художественного слова под руководством ученицы Станиславского и Вахтангова Анны Бовшек, например, было разрешено выдавать дипломы о среднем художественном образовании. Среди педагогов можно назвать будущего народного артиста СССР, профессора Московской консерватории хормейстера Владислава Геннадиевича Соколова, создавшего единственный в своем роде Ансамбль пионерской песни и пляски, будущего известного балетмейстера Мариинского оперного театра Леонида Якобсона, режиссера Камерного театра, ученицу А.Я. Таирова Нину Станиславовну Сухоцкую. Общее руководство созданными бригадами передали Ивану Михайловичу Москвину.

Их шутя называли „летучими бригадами“ за мобильность и неутомимость. В среднем 4–5 часовых программ в день – будь то в московских госпиталях или прифронтовых поездках. Состав из 5–6 исполнителей с приданным им крытым брезентом грузовичком. Возраст – не старше 16. Столько же заместителю начальника бригады, возглавлявшему такой коллектив. Из первых исполнителей не вернулись Николай Павлов, Николай Кромин, Тамара Тихонова, Юлий Садовский… Высшей наградой оставалось зачисление почетным членом части. И тогда спустя десятки лет можно получить письмо: „Уважаемая Нина Михайловна! Поздравляем Вас, ветерана 84 Отв. Стр. Бригады Морпехоты с 55 годовщиной разгрома немцев под Москвой, и просим принять самые лучшие пожелания здоровья, бодрости, оптимизма, личного счастья и творческих успехов. Всегда с удовольствием и радостью смотрим и слушаем Ваши выступления по телевидению и читаем Ваши публикации. Дай Вам Бог всего хорошего.

Ветераны 84 ОСБМП Кириллов-Угрюмов Виктор, Кремер Михаил, Гах Яков, Ахутин Владимир“.

Миллион человек награжден медалью „За оборону Москвы“ (в городе и после так называемой „тотальной“ эвакуации оставалось более миллиона москвичей) – никто не подсчитывал, сколько среди них школьников, но они были среди тех, кто удостоился получить пригласительные билеты на Красную площадь на Парад Победы. И нигде не увековечены имена тех, кто не вернулся из фронтовых поездок. Взрослым артистам повезло больше, но они взялись за свое дело уже после битвы под Москвой.

Так что же – участники Великой Отечественной или не участники? Разве что без отметок в военных билетах – откуда их взять в 14–15 лет, соответственно без трудовых книжек и удостоверений. Просто московские ребята в блокадной Москве.

И вот вопрос, поставленный на Комиссии по монументальному искусству.

МАТЕРИАЛЫ К ВОПРОСУ № 2

О возведении памятника – мемориального комплекса юным участникам Великой Отечественной войны.

Вопрос внесен – Межрегиональный Союз юных участников Отечественной войны 1941–1945 годов – 05.02.2003. Место возведения – Поклонная гора. Источник финансирования – бюджет города.

Докладчик:

Петров Сергей Георгиевич – председатель Комиссии по монументальному искусству

Приглашенные:

Подобед Александр Иванович – председатель правления Межрегионального Союза юных участников Отечественной войны 1941–1945 гг.

К письму № 228/Ю от 01.09.2002 г.

СПРАВКА

О Межрегиональном Союзе юных участников Отечественной войны.

В Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. приняло участие юных бойцов около 300 тысяч. Из них более 50 тысяч погибло, умерло от ран, болезней, пропало без вести.

В нашем Союзе Герои Советского Союза: Зина Портнова, Марат Казей, Валя Котик, ныне здравствующие Катя Демина, космонавты Владимир Шаталов, Константин Феоктистов… О юных бойцах написаны книги, поэмы, созданы высокохудожественные кинофильмы, открыты музеи, именами героев названы улицы, корабли, поселки, станции…

28 марта 1990 г. Совет Министров СССР принял Постановление о сооружении в Москве памятника детям войны.

Вы, Юрий Михайлович, тогда это постановление поддержали. Сооружение памятника детям войны было поручено Моспроекту-2, 16-й мастерской, главный архитектор, академик В.С. Кубасов. Повторимся. Наша организация уникальная. Единственная в мире среди стран антигитлеровской коалиции.

Членом нашего Союза является юный участник периода Великой Отечественной войны, известный скульптор, заслуженный деятель искусств Чередниченко Г.Г. Президиум МСЮУОВ, Ассоциация юных участников Великой Отечественной войны г. Москвы рекомендует, и он с признательностью готов принять участие в работе с группой скульпторов и архитекторов над проектированием и сооружением памятника.



Председатель Президиума МСЮУОВ

Председатель Правления АЮУВОВ

города-героя Москвы

А.И. Подобед



Премьеру Правительства Москвы,

мэру города Москвы

Лужкову Ю.М.



Уважаемый Юрий Михайлович!

Президиум Межрегионального союза юных участников Великой Отечественной войны, Правление Ассоциации ЮУВОВ города-героя Москвы, просят Вас поддержать ходатайство наших организаций оказать помощь в создании памятника – мемориального комплекса в Москве юным участникам Великой Отечественной войны – сынам полков, юнгам, юным партизанам, подпольщикам, минерам и детям трудового фронта того военного лихолетья.

Юные бойцы периода ВОВ будут Вам признательны и благодарны. Мы надеемся, что Ваше положительное решение поддержат депутаты городской Думы, Министерства культуры РФ, образования, обороны, правительство Российской Федерации.

Памятник юным бойцам ВОВ в веках будет олицетворять подвиг, героизм, любовь юного поколения к своей Отчизне. Миллионы москвичей, гостей столицы, разных стран, будут приходить к памятнику и уносить в своем сердце память о мужестве и преданности Родине предков в борьбе с немецко-фашистскими оккупантами.

Дорогой Юрий Михайлович! Сколько бы под Вашим руководством не было построено грандиозных и величественных сооружений – музеев, церквей, станций метро, театров, гостиниц, больниц, памятников и других достопримечательностей в городе, но если не будет памятника юным героям Великой Отечественной войны и детям трудового фронта, город-герой Москва не будет иметь завершающего архитектурно-мемориального ансамбля, прославляющего в веках столицу России.

Председатель Президиума МСЮУОВ

Председатель Правления АЮУВОВ

города-героя Москвы

А.И. Подобед



Председателю Комиссии по монументальному искусству при Московской городской Думе

С.Г. Петрову



Уважаемый Сергей Георгиевич!

Комитет по культуре в связи с Вашим запросом рассмотрел предложение Межрегионального союза юных участников Отечественной войны 1941–1945 гг. о сооружении в Москве памятника – мемориального комплекса юным участникам Великой Отечественной войны.

Созданный на Поклонной горе и торжественно открытый 9 мая 1995 г. Мемориальный комплекс Победы с Главным монументом и Центральным музеем Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. всеобъемлюще, всеми средствами: изобразительного искусства, скульптуры, архитектуры, экспонированием подлинных документов войны, образцов оружия, военной техники отражает события на фронтах и в тылу, подвиги воинов и тружеников тыла всех возрастов.

В Комплексе на Поклонной горе сооружены храмы основных религиозных конфессий, в которых происходит поминовение всех погибших воинов, в том числе и юных.

Поэтому мы не считаем возможным разделять увековечение памяти воинов средствами монументального искусства по возрастам.

Посетители Мемориального комплекса могут ознакомиться с материалами о подвигах юных участников Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. в экспозиции Центрального музея Великой Отечественной войны.

Поэтому отдельно выделять тему и устанавливать памятник детям – участникам Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. считаем нецелесообразным.

С уважением,

Первый заместитель

Председателя Комитета по культуре г. Москвы

А.И. Лазарев

МАТЕРИАЛЫ К ВОПРОСУ № 3

О возведении памятника детям войны – участникам битвы под Москвой в 1941–1942 годах.

Вопрос внесен – гр. Будановым Ю.С. 11.04.2005.

Место возведения – Воробьевы горы, возле Дома творчества молодежи.

Источник финансирования – бюджет города Москвы.



История вопроса:

О возведении памятника „Детям войны – участникам битвы под Москвой в 1941–1942 годах“. Вопрос внесен – гр. Ю. Будановым 16.10.2001.

Место возведения – не определено.

Источник финансирования – бюджет города.

Решение Комиссии от 13.11.2001:

Считать целесообразным включить предложение о возведении памятника „Детям войны – участникам битвы под Москвой в 1941–1942 годах“ в „Перечень предложений о возведении произведений монументально-декоративного искусства городского значения“ для утверждения Московской городской Думой.

Конкурс – открытый.

Место возведения памятника – по итогам конкурса. Источник финансирования – бюджет города.

О месте возведения памятника „Детям войны – юным защитникам Москвы в 1941–1942 годах.



Московская городская Дума

Председателю Комиссии по монументальному искусству

С.Г. Петрову

О памятнике „Детям войны – участникам битвы под Москвой в 1941–1942 годах“

Глубокоуважаемый Сергей Георгиевич!

Позвольте Вас поздравить с наступающим Великим юбилеем – 60-летием Победы над фашистскими захватчиками (9 мая 2005 г.).

Этот юбилей ковали не только наши отцы, матери и деды, но и мы, дети школьного возраста. Об этом сообщаю Вам с гордостью, так как я, мальчишка, которому в годы войны было 8—12 лет, сегодня кавалер нагрудного знака „Фронтовик 1941–1945 гг.“ (медали за оборону столицы не удосужился).

Да не в этом дело. Больно от того, что дети войны – активные защитники Отечества – до сих пор остаются за правовым полем, не имеют статуса, хотя на моей памяти мы в прифронтовой зоне (октябрь 1941 – январь 1942 гг.) вместе с бойцами находились под одними же бомбами, одними же снарядами, одним же пулеметным огнем, ходили в разведку, спасали раненых, передавали сведения партизанам и т. д. Словом испытывали тот же риск, что и все воины, только на нас, детей, ложилась двойная—тройная психологическая нагрузка. Этого, к сожалению, никто не понимает.

Поэтому мы, бывшие дети войны, а ныне седые ветераны-старики с особым отцовским чувством уважения и признательности отнеслись к величайшему гражданскому подвигу Комиссии, которую Вы возглавляете, о возведении памятника „Детям войны – участникам битвы под Москвой в 1941–1942 годах“.

Этот памятник был бы одной (общей) наградой для всех, детей, защищавших Москву, которым сегодня уже за 70 лет. Во многих странах мира, даже малых, есть памятники юным героям, которые служат патриотизму.

И мы, ветераны, хотим, чтобы наше правое боевое детство, воплощенное в памятнике защитникам Москвы, также продолжало воспитывать патриотов в наших внуках, правнуках и будущем поколении. Нельзя забывать: все начинается с детства и дети охотнее подражают другим детям нежели взрослым. Хочется увидеть памятник при нашей жизни.

Глубокоуважаемый Сергей Георгиевич, родной нам человек, ответьте, пожалуйста, согрейте нашу душу: „Будет ли установлен в Москве памятник юным защитникам к 9 мая 2005 года?“



С глубочайшим уважением,

заместитель председателя совета ветеранов Федерального дорожного агентства

Ю.С. Буданов



Председателю Комиссии по монументальному искусству при Московской Городской Думе

С.Г. Петрову



О памятнике „Детям войны – участникам битвы под Москвой в 1941–1942 гг.“



Уважаемый Сергей Георгиевич!

Комитет по культуре в связи с Вашим запросом рассмотрел предложение Ю.С. Буданова об установке в Москве памятника „Детям войны – участникам битвы под Москвой в 1941–1945 гг.“.

Память об участниках Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. и их подвигах увековечена в Москве и в Московской области рядом памятников и монументов: Мемориальный комплекс на Поклонной горе с Центральным музеем Великой Отечественной войны, „Могила неизвестного солдата“ у Кремлевской стены, обелиск „Москва – город – герой“ на Кутузовском проспекте, скульптурная композиция на путепроводе – на Ленинградском шоссе, мемориал защитникам Москвы на 23-м километре Ленинградского шоссе, монумент-обелиск защитникам столицы на 40-м километре Ленинградского шоссе, памятник защитникам Москвы на Фестивальной улице, памятник защитникам Москвы в Зеленограде, памятник защитникам Москвы (дот) на Барвихинской улице, ряд памятников и памятных знаков, посвященных защитникам Москвы, на территориях районов города.

В указанных произведениях монументального искусства отображены образы защитников Родины всех возрастов.

В то же время необходимо учитывать, что война – это дело взрослых, и боевые действия вели взрослые воины Советской Армии, ополченцы, партизаны. Поэтому дети, выполнявшие вспомогательную роль по поручениям взрослых на временно оккупированных территориях, не могут рассматриваться как участники войны. Это подтверждено действующим законодательством.

В боевых действиях действительно участвовали выпускники школ, мальчишки, которых в воинских частях называли „сын полка“ – в единичных случаях.

Поэтому отдельно выделять тему и разделять увековечение памяти воинов средствами монументального искусства по возрастам, считаем не целесообразным.

С учетом изложенного, поддержать предложение о сооружении памятника „Детям войны – участникам битвы под Москвой в 1941–1945 гг.“ не представляется возможным.



Первый заместитель председателя Комитета по культуре г. Москвы

А.И. Лазарев



Председателю Комиссии по монументальному искусству при Московской Городской Думе

Петрову С.Г.