Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

Вольдемар Балязин



Начало Петровской эпохи

АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ

Царь, Морозов и Милославские

Алексей был третьим ребенком в царской семье и первым из сыновей. Он родился 19 марта 1629 года и рос крепким, здоровым мальчиком. Научившись чтению, письму, счету и началам богословия и церковной истории, Алексей стал знакомиться с географией, историей России и своей династии, а также и с основами ратного строя. К двенадцати годам у царевича уже была маленькая библиотека, в которой имелись «Лексикон», «Грамматика» и «Космография». Мальчика обучали музыке и правилам поведения во дворце и церкви.

Алексей преуспел в катехизисе, церковной истории, началах богословия и особенно полюбил церковный и дворцовый чин – порядок отправления церков-

ных служб и проведения дворцовых церемоний.

С пяти лет его дядькой-воспитателем стал ближний боярин Борис Иванович Морозов – пятидесятилетний царедворец, сосредоточивший в своих руках важнейшие нити государственного управления. Морозов был просвещенным человеком, не чурался общения с европейцами и даже наряжал своего воспитанника в немецкое платье.

После того как умерли отец и мать Алексея, шестнадцатилетний царь доверился своему дядьке, который сразу же возглавил руководство четырьмя важнейшими приказами: Стрелецким, Большой казны, Новой Четверти, ведавшим сбором кабацких денег, и Аптекарским, также весьма важным, ибо в нем готовились лекарства для царской семьи и двора и велись дела иноземных лекарей и фармацевтов, лечивших московскую знать и богачей.

Возле Морозова собрался тесный кружок людей, таких же любомудров и книгочеев, каким был и сам Борис Иванович. Главные роли в кружке играли богатый русский гость (купец) Назарий Чистый, первый дьяк приказа Большой казны, а затем и дьяк Посольского приказа, неоднократно бывавший за границей, купец и заводчик голландец Андрей Виниус, еще один дьяк Посольского приказа Афанасий Ордин-Нащокин, а чуть позже – царский постельничий Федор Ртищев и думный дворянин Артамон Матвеев.

Все они оставили по себе добрую память своими делами в развитии просвещения и дипломатии, промышленности и торговли в европейском духе. Виниус строил железоделательные и литейные заводы. Ртищев открыл первую в Москве больницу и создал кружок «Ревнителей благочестия», остальные по мере сил совершенствовали административную и финансовую системы.

Через два года после восшествия на престол Алексей Михайлович решил жениться и, действуя как и его отец, велел привезти в Москву самых красивых девушек. Их привезли более двухсот, и жених выбрал дочь знатного, но бедного дворянина Евфимию Всеволожскую. Как только имя невесты было оглашено, сильно переволновавшаяся девушка потеряла сознание и упала.

Ее родных тут же обвинили в том, что они скрыли болезнь Евфимии – падучую (так называлась в то время эпилепсия. – В. Б.), и сослали на север вместе с больной невестой.

Наконец через год свадьба Алексея Михайловича все-таки состоялась. Его выбор пал на дочь мелкопоместного дворянина Ильи Даниловича Милославского – двадцатидвухлетнюю красавицу Марию. Отец невесты был настолько беден, что не мог содержать двух дочерей у себя дома. Поэтому Мария жила в услужении у дьяка Посольского приказа Ивана Грамотина. Ее сестры зарабатывали на жизнь тем, что летом и осенью собирали в лесу грибы, а потом продавали их на базаре, покупая на вырученные деньги хлеб и квас.

Алексей Михайлович оказался в доме Грамотина благодаря стараниям Морозова. Мария Милославская попала на глаза царю тоже не случайно: Морозов знал ее и решил сосватать за нее своего воспитанника, поскольку сам влюбился в сестру Марии – Анну.

Морозов был уверен, что Илья Милославский не откажет ему в браке с Анной, и тогда если Алексей Михайлович женится на Марии, то они породнятся, став свояками.

Расчет Морозова оправдался: царь женился на Марии, а через неделю сыграл свадьбу и Борис Иванович. Как только это произошло, стали говорить, что болезнь Евфимии Всеволожской – дело рук Морозова, уже тогда замышлявшего свою и царя женитьбу на сестрах Милославских.

Как бы то ни было, но Мария Ильинична стала царицей и за двадцать лет родила тринадцать детей – восемь девочек и пять мальчиков. Из них впоследствии только трое сыграют свои роли в истории – царевна Софья и царевичи Федор и Иван. Четверо детей умерли в детстве, а остальные следа в истории не оставили.



Примерный отец и муж

Все, кто знал Алексея Михайловича и писал о нем, единодушно утверждали, что он был красив, хотя и не высок, имел благородную осанку, обладал большой силой, а к концу жизни пополнел. Он отличался искренним благочестием и глубокой нравственностью. Сохранилось лишь одно свидетельство о его внебрачной связи: о романе с женой боярина Мусина-Пушкина, у которой от царя якобы был сын – Платон.

Гораздо больше осталось свидетельств о любви царя к своей жене и детям. Уцелело письмо Алексея Михайловича к домочадцам, в котором он, находясь при армии, приглашал их приехать в Вязьму. В нем были такие строки: «Я радуюсь свиданию с вами, как слепой радуется увидеть свет».

Мягкий характером, редко вспыльчивый, любящий отец и муж – таков Алексей Михайлович в семейной жизни. Таков он, по крайней мере, в начале царствования – и в отношении со своими приближенными.



Матвеев и царь

Только что мы познакомились с Морозовым и Милославскими, теперь же автор предлагает познакомиться с Матвеевым и Нарышкиной, обставляя, таким образом, царя Алексея Михайловича знакомыми персонажами и акцентируя внимание не на социально-экономических вопросах и проблемах классовой борьбы, а на придании истории личностного характера, когда в центре внимания оказываются живые люди, а не философские, социальные и экономические категории.

Автор делает это намеренно, ибо, по его представлениям, история общества – прежде всего история людей и их взаимоотношений.

Автор обходит стороной городские восстания середины XVII века, в том числе и два знаменитых бунта – Соляной и Медный, крестьянско-казацкое восстание Степана Разина, потому что данная книга не может воспроизводить весь ход русской истории, а лишь иллюстрирует отдельные его стороны.

Характеризуя Алексея Михайловича далее, следует отметить, что именно при нем в Москве появился первый театр, построен первый военный корабль – «Орел», созданы полки нового строя – прообраз будущей регулярной армии, увеличилось число школ и мануфактур.

Все эти нововведения не обходились без помощи западных купцов, мастеров, инженеров, аптекарей, врачей, офицеров, обосновавшихся в разных московских слободах, а более всего в Немецкой слободе на берегу Яузы.

Иноземный быт с его опрятностью, комфортом, картинами и зеркалами, заморскими яствами, механическими музыкальными шкатулками и часами оказался привлекательным и для русских дьяков и купцов, имевших дело с иноземцами в Москве либо бывавших за границей. И они, первыми из соотечественников, стали вводить в домашний обиход наиболее привлекательные элементы западной жизни и культуры. Алексей Михайлович, любивший умную беседу за столом, пробовавший писать стихи, интересовавшийся архитектурой и живописью, быстро почувствовал вкус к иноземным новациям.

С годами менялось царское окружение: Ртищев отошел от государственных дел, Виниус и Назарий Чистый бывали в Москве наездами. И случилось так, что ближе прочих стал Алексею Михайловичу тихий, скромный и неутомимый труженик Артамон Сергеевич Матвеев.

Он был женат на Евдокии Петровне Гамильтон, происходившей из знатного шотландского рода, переселившегося в Россию при Иване Грозном. (Впоследствии фамилия Гамильтон в России трансформировалась в Хомутовых.)

В какой-то мере благодаря жене, а скорее из-за личных пристрастий и европейской образованности Матвеева часто навещали иностранцы. Этому способствовала и его служба в Посольском приказе. Дом Матвеева казался залетевшим в Китай-город осколком Немецкой слободы: комнаты украшали венецианские зеркала и картины западных мастеров; оригинальности его часов, изысканности посуды и богатству библиотеки дивились даже избалованные иноземцы.

Алексей Михайлович стал чаще, чем прежде, навещать Матвеева, приводя тем в недоумение многих своих сородичей и заставляя их теряться в догадках о причинах столь малопонятной привязанности.

Эти визиты еще более участились после кончины 3 марта 1669 года Марии Ильиничны. Алексей Михайлович тяжело переживал смерть любимой жены, с которой прожил двадцать лет, оставившей ему к тому времени четверых сыновей и шестерых дочерей. Старшей, Евдокии, шел двадцатый год, а младшему, Ивану, только третий. Наследнику престола, Алексею Алексеевичу, в феврале исполнилось пятнадцать лет, но судьба была неблагосклонна к юноше: он умер вскоре после матери, 17 января 1670 года.

Когда Алексей, старший сын Алексея Михайловича, был еще жив, отец искренне и глубоко страдал, вспоминая покойную жену, но жизнь взяла свое, и ему следовало подумать и о дальнейшей своей судьбе.



Царская невеста – Наталья Нарышкина

Несколько месяцев он постился, пребывая в глубоком трауре, подолгу молился за упокой души рабы Божией Марии, но как-то однажды снова заехал к Матвееву и обратил внимание на красивую молодую девушку, жившую на хлебах у своего богатого родственника. Ее звали Натальей Кирилловной, ей было двадцать лет; и так же, как и первый тесть царя Илья Данилович Милославский, отец девушки Кирилл Полиектович Нарышкин был бедным дворянином. Однако благодаря протекции Матвеева он стал полковником стрелецкого полка в бытность Артамона Сергеевича головой московских стрельцов. Наталья Нарышкина к тому же доводилась дальней родственницей жене Матвеева.

Девушка была не только красива, но образованна и хорошо воспитана, а кроме того, умна, любознательна и добра. Все это сокрушило сердце сорокалетнего вдовца, и он вскоре решил взять ее в жены.

Однако, чтобы соблюсти приличия и обычаи старины, царь, объявив о намерении жениться, имени невесты не назвал, а для пущего сокрытия тайны назначил сбор невест для смотрин. На сей раз смотрины продолжались семь месяцев – с конца ноября 1669 по май 1670 года.

Они были прерваны на сорок дней по случаю кончины Алексея Алексеевича, но после этого срока продолжены. Конечно же, царь и на сей раз тоже сильно горевал, хороня своего старшего сына, к тому же уже достаточно взрослого. Горе отца усугублялось тем, что юноша был способным и любознательным. Его учителя, Матвеев и Симеон Полоцкий, искренне восхищались умом и знаниями царевича. Да и умер он внезапно, и это придало еще больший трагизм его кончине.

Царю было бы гораздо тяжелее переносить смерть сына, если бы не влюбленность его в Наталью Кирилловну.

Чтобы не нарушать традиционного хода событий, смотрины решено было продолжить. Теперь они носили еще более формальный характер, чем вначале, ибо практически царь знал, на ком он женится.

22 января 1671 года, через год после смерти старшего сына и почти через два года после смерти жены, состоялось венчание Алексея Михайловича и Натальи Кирилловны.



Пророчество звездочета

Спустя семь месяцев, в ночь на 29 августа 1671 года, московский звездочет и астролог монах Симеон Полоцкий заметил далеко от планеты Марс новую, невиданную им дотоле звезду. Симеон был первым в России придворным стихотворцем и главным воспитателем детей Алексея Михайловича. Кроме того, он считался авторитетнейшим богословом, чьи книги признавались иерархами православной церкви «жезлом из чистого серебра Божия слова».

Симеон имел свободный доступ к царю и на следующее утро явился к Алексею Михайловичу, чтобы сообщить ему о новой звезде, а заодно истолковать увиденный сон.

Беря на себя изрядную смелость, звездочет объявил царю, что его молодая жена зачала в эту ночь сына и, стало быть, родит его 30 мая 1672 года. Симеон не ограничился этим, а высказал и некое пророчество о царевиче: «Он будет знаменит на весь мир и заслужит такую славу, какой не имел никто из русских царей. Он будет великим воином и победит многих врагов. Он будет встречать сопротивление своих подданных и в борьбе с ними укротит много беспорядков и смут. Искореняя злодеев, он будет поощрять и любить трудолюбивых, сохранит веру и совершит много других славных дел, о чем непреложно свидетельствуют и что совершенно точно предзнаменуют и предсказывают небесные светила. Все это я видел как в зеркале и представляю все сие письменно».

С этой минуты осторожный и подозрительный Алексей Михайлович приставил к дому ученого монаха караул и снял его только тогда, когда убедился, что его жена действительно забеременела.



Рождение Петра Великого

28 мая у царицы начались предродовые схватки, и Алексей Михайлович призвал Симеона к себе. Роды были трудными. Однако Симеон уверил царя, что все окончится благополучно, а новорожденного следует наречь Петром. Все так и произошло.

Вот как об этом эпизоде писал историк М. П. Погодин: «При начале родильных скорбей Симеон Полоцкий пришел во дворец и сказал, что царица будет мучиться трое суток. Он остался в покоях с царем Алексеем Михайловичем. Они плакали вместе и молились. Царица изнемогала так, что на третий день сочли нужным приобщить ее Святых тайн, но Симеон Полоцкий приободрил всех, сказав, что она родит благополучно через пять часов. Когда наступил пятый час, он пал на колени и начал молиться о том, чтоб царица помучилась еще час. Царь с гневом рек: „Что вредно просишь?“ – „Если царевич родится в первом получасе, – отвечал Симеон, – то веку его будет 50 лет, а если – во втором, то доживет до 70“.

И в эту минуту принесли царю известие, что царица разрешилась от бремени и Бог дал ему сына…»

Это случилось в Кремлевском дворце 30 мая 1672 года, в день преподобного Исаакия Далматского, в четверг, «в отдачу часов ночных», т. е. перед рассветом.

Ребенок был длиной одиннадцать, а шириной три вершка, т. е. длиной пятьдесят, а шириной четырнадцать сантиметров. Младенца крестили в кремлевском Чудовом монастыре в храме Чуда Михаила Архангела, где до него были крещены цари Алексей Михайлович и Федор Алексеевич Романовы, а после Петра, в 1818 году, здесь же крестили и царя-освободителя Александра II.

Мальчик рос и воспитывался так же, как в свое время его старшие братья (по их матери – Милославские). До семи лет он находился под опекой мамок и нянек, а после этого перешел в мужские руки. Его первыми воспитателями стали боярин Родион Матвеевич Стрешнев и стольник Тимофей Борисович Юшков. Среди воспитателей Петра был и другой Стрешнев – Тихон Никитич, которого молва называла подлинным отцом царевича Петра. Этот слух распускала старшая сестра Петра – Софья Алексеевна, бывшая всего на шесть лет младше своей мачехи и не любившая ее.

Приводя потом доказательства особых отношений между Петром и Тихоном Никитичем Стрешневым, Софья отмечала сильную любовь Петра к последнему, а также тот факт, что он в письмах называл Тихона Никитича отцом. Однако это не совсем так. Петр называл Стрешнева Святым Отцом. Это было шутливое обращение, скорее прозвище, прижившееся в кругу друзей Петра в более поздние годы.

Однако версия об отцовстве Стрешнева была не единственной. Более нелепой, хотя и стойкой, оказалась сплетня об отцовстве патриарха Никона – собинного (особенного) друга Алексея Михайловича. Верившие этой сплетне отмечали сильное сходство Петра с Никоном, в том числе высокий рост, указывали на крайне доверительные и близкие отношения патриарха и Натальи Кирилловны.

Могло быть, наверно, и так, если бы не следующее обстоятельство: Никона за четыре года до рождения Петра сослали на Север – в Ферапонтов монастырь, откуда он никогда более в Москву не возвращался, а умер, когда Петру было девять лет.

Что касается династических событий в детские годы Петра, то следует отметить неожиданную смерть Алексея Михайловича, последовавшую 29 января 1676 года. Она повлекла за собой опалу Нарышкиных, так как на престоле оказался Федор Алексеевич, чьей матерью была покойная Мария Ильинична Милославская.



В. О. Ключевский об Алексее Михайловиче

«Люди прежних поколений боялись брать у Запада даже материальные удобства, чтобы ими не повредить нравственного завета отцов и дедов, с которыми не хотели расставаться, как со святыней, после у нас стали охотно пренебрегать этим заветом, чтобы тем вкуснее были материальные удобства, заимствованные у Запада.

Царь Алексей и его сверстники не менее предков дорожили своей православной стариной, но некоторое время они были уверены, что можно щеголять в немецком кафтане, даже смотреть на иноземную потеху, «комедийное действо», и при этом сохранить в неприкосновенности те чувства и понятия, какие необходимы, чтобы с набожным страхом помышлять о возможности нарушать пост в крещенский сочельник до звезды».

Другая мысль Ключевского посвящена двойственности помыслов и действий Алексея Михайловича: «Привычка, родственные и другие отношения привязывали его к стародумам. (Стародумами Ключевский называл консерваторов, ярых приверженцев старины. – В. Б.). Нужды государства, отзывчивость на все хорошее, личное сочувствие тянули его на сторону умных и энергичных людей, которые во имя народного блага хотели вести дела не по-старому. Царь не мешал этим новаторам, даже поддерживал их, но только до первого раздумья, до первого энергического возражения со стороны стародумов».

Третья мысль замечательного историка: «Несмотря на свой пассивный характер, на свое добродушно-нерешительное отношение к вопросам времени, царь Алексей много помог успеху преобразовательного движения. Своими часто беспорядочными и непоследовательными порывами к новому и своим уменьем все сглаживать и улаживать он приручил пугливую русскую мысль к влияниям, шедшим с чужой стороны. Он не дал руководящих идей для реформы, но помог первым реформаторам с их идеями… не дал ни плана, ни направления преобразованиям, но создал преобразовательное направление… В этом лице отразился первый момент преобразовательного движения, когда вожди его еще не думали разрывать со своим прошлым и ломать существующее. Царь Алексей Михайлович принял в преобразовательном движении позу, соответствующую такому взгляду на дело: одной ногой он еще крепко упирался в родную православную старину, а другую занес уж было за ее черту, да так и остался в этом нерешительном переходном положении. Он вырос вместе с поколением, которое нужда впервые заставила заботливо и тревожно посматривать на еретический Запад в чаянии найти там средства для выхода из домашних затруднений, не отрекаясь от понятий, привычек и верований благочестивой старины.

Это было у нас единственное поколение, так думавшее: так не думали прежде и перестали думать потом».



МОЗАИКА КОНЦА XVI И ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XVII ВЕКОВ



Предтеча ордена Святого Георгия Победоносца

О том, что в годы борьбы с польско-шведской интервенцией героизм был явлением массовым, свидетельствует то, что только за 1613-1619 годы было роздано 34 тысячи наград. Из них 620 крупных золотых – воеводам и командирам отрядов, а рядовым ратникам и ополченцам – маленькие золотые или серебряные монеты, которые носились на рукаве или на шапке.

На каждой монете было выбито изображение Георгия Победоносца, который являлся как бы предтечей тому Георгию, в честь которого Екатериной II 26 ноября 1769 года был учрежден военный орден Святого великомученика и победоносца Георгия, считавшегося на Руси покровителем воинов.



Первый столичный водопровод

Первый водопровод в Москве был построен в 1600-1601 годах, когда вода из Москвы-реки подавалась в Кремль на царский конюшенный двор, располагавшийся у Водовзводной башни Кремля. Оттого и башня, прежде называвшаяся Свибловой, стала именоваться Водовзводной.



«Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!»

Одним из самых важных государственных актов конца XVI столетия был указ, запрещающий переходить крестьянину от одного хозяина к другому. До этого русские крестьяне имели право на такой переход в день Егория Холодного, который отмечался 26 ноября старого стиля.

Так как Георгий, Егор и Юрий – одно и то же имя, то этот день называли также и Юрьевым днем. И именно на Юрьев день, окончив все сельскохозяйственные работы, крестьяне получали расчет и могли перейти от одного хозяина к другому, если им почему-либо не хотелось больше жить и работать у прежнего помещика. Указ 1592 года запретил такой переход, которого раньше крестьяне ждали иногда не один год. Это породило поговорку: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» Из-за того, что при расчетах хозяева часто обманывали крестьян, появилось и выражение «объегорить», где в основе слова лежит то же имя – Егор.



«Жен и детей заложим!»

Самое знаменитое крылатое выражение во всю эпоху Смуты: «Жен и детей заложить», означающее не пожалеть ничего ради торжества великого дела, принадлежит одному из вождей нижегородского ополчения Кузьме Минину, когда тот обратился к гражданам Нижнего Новгорода с призывом помочь Москве в отражении польско-шведской интервенции.

Один из известнейших русских историков XIX века Сергей Михайлович Соловьев дает эти слова Кузьмы Захарьевича Минина в таком варианте: «Захотим помочь Московскому государству – так не жалеть нам имения своего, не жалеть ничего – дворы продавать, жен и детей закладывать».

Александр Николаевич Островский в драме «Козьма Захарьич Минин-Сухорук» дает этот призыв в такой интерпретации: «Не пожалеем наших достояний! Не пощадим казны и животов! Мы продадим дворы свои и домы! А будет мало: жен, детей заложим!»



Рождено эпохой

XVII век принес в наш язык немало крылатых фраз. Они живут в нашем языке до настоящего времени. Познакомимся с некоторыми из них.



«Делу время и потехе час»

Вспомним выражение «Делу время и потехе час». Оно появилось в 1656 году и принадлежало Алексею Михайловичу. По его приказу была составлена книга, в которой содержались правила соколиной охоты, любимой потехи царя.

В конце книги Алексей Михайлович сделал приписку: «Правды же и суда и милостивые любве и ратного строя не забывайте: делу время и потехе час», – т. е., увлекаясь потехой, охотники должны были не забывать и о главном деле – службе царю и Отечеству.



Верста коломенская

Одним из самых старых и самых любимых царских подмосковных сел было Коломенское. В нем находился огромный затейливый Потешный дворец из 270 зал и комнат, а из Москвы вела к Коломенскому широкая, ровная дорога, посыпанная песком, с крепкими мостами, с верстовыми столбами по бокам. Эти верстовые столбы были в сажень высотой, и потому высоких людей москвичи стали называть «верста коломенская».



Долгий ящик

В Коломенском возле царского дворца, на возвышении, стоял особый ящик, охраняемый стрельцом с бердышом и саблей. Этот ящик был предназначен для подачи жалоб любым человеком, кто бы он ни был. Так как жалоб было очень много, то и ящик сделали большим, глубоким и длинным, или, как тогда говорили, долгим. Из-за того, что разбор множества жалоб, поступавших от простых смертных, не имевших лазеек во дворец, происходил очень долго, и возникла поговорка: «Положить дело в долгий ящик».



«У черта на куличках»

Была когда-то пословица: «Москва стоит на болоте, ржи в ней не молотят». И в самом деле, на территории Москвы и вокруг нее было немало болот, которые называли кулички, или кулишки. А так как, по народным поверьям, в болотах водилась всякая нечистая сила, то и чертей стали называть кулишами. Отсюда появилось и выражение: «У черта на куличках». Только в старой Москве было минимум три церкви, стоявшие на болотах: Рождества Богородицы, Трех Святителей и наиболее известная – Всех Святых на Кулишках в Китай-городе, сохранившаяся и поныне. Она была построена на месте деревянной церкви Дмитрия Донского, поставленной после возвращения русских ратей в 1380 году с Куликова поля. И хотя теперь выражение «У черта на куличках» означает глушь, даль и захолустье, церковь Всех Святых на Кулишках стоит в полуверсте на северо-восток от Кремля. Болот в Москве было много, и в полуверсте к югу от Кремля тоже было болото, сохранившее о себе память тем, что на его месте возникла Болотная площадь, где в 1775 году был казнен Емельян Иванович Пугачев (1742-1775).



«На курьих ножках»

Выражение «Избушка на курьих ножках» обозначало не только жилище сказочной Бабы-яги, но в реальной жизни применялось к тем деревянным срубам, которые ставили на пеньки с обрубленными корнями, чтобы предохранить эти срубы от загнивания.

В Москве даже была маленькая деревянная церквушка, стоявшая на пеньках и называвшаяся «Никола на курьих ножках».



«Не мытьем, так катаньем»

Вот еще одно крылатое выражение, пришедшее к нам из XVII столетия, которое и сегодня существует как поговорка: «Не мытьем, так катаньем». И чаще всего мы связываем ее со стиркой и глаженьем белья. Только при добавлении слов: «Я заставлю тебя сделать это не мытьем, так катаньем» – мы задумываемся лишь иногда, как «мытьем» или «катаньем» можно заставить человека сделать то, чего он не хочет?

А теперь раскроем подлинный смысл этой старинной пословицы, возникшей в период Средневековья: «мыт» – пошлина за что-либо, которую взимали «мытари» – сборщики пошлин. Отсюда – глагол «мытарить» и выражение «терпеть, переносить всяческие мытарства». Что же касается слова «катанье», то оно происходит от слова «кат», что значит «палач, мучитель, заплечных дел мастер», и потому «катанье» – мучение, пытка. Таким образом, пословица «Не мытьем, так катаньем» означает: «не поборами, так мучениями».



Пытки и казни в России

После того как вы, уважаемые читатели, узнали, что «катанье – мучение, пытка», думается, будет уместно продолжить разговор на тему о пытках и казнях, которые практиковались в средневековой Руси.

В России, так же как и повсюду в Средневековье, существовали пытки. По заведенной практике первым пытали доносчика, отсюда и поговорка: «Доносчику (доказчику) – первый кнут». Если он на пытке не отказывался от своего доноса, тогда вели на пытку обвиненного.

Наиболее распространенным орудием пытки, наказания, а иногда и казни был кнут шириной в палец и длиной в пять локтей (2-2,5 м). Кнутом нередко забивали до смерти. Кнутобойцы, или заплечных дел мастера, так они назывались из-за того, что били кнутом из-за плеча, принимались на свою службу из людей всякого звания, и было их в Москве даже при «тишайшем» Алексее Михайловиче около полусотни человек.

Пытка кнутом производилась в застенке Разбойного или Земского приказов в Москве или же в Губной избе в провинциальных городах. При Петре I к концу его царствования к пыткам стали прибегать более осторожно, в зависимости от того, каким было преступление и кто обвинялся. Освобождались от пытки дворяне, «служители высоких чинов», люди старше семидесяти лет, недоросли и беременные женщины.

Но пытки не полегчали, а подход к ним стал даже более утонченным. Так, в тех случаях, когда вся семья могла знать о преступном замысле или преступлении, рекомендовалось сначала пытать жену, потом взрослых детей и в конце – мужа и отца в присутствии друг друга, если, конечно, их показания не должны были быть тайной для дальнейшего уличения в сообщничестве.

Пытки были запрещены только в царствование Александра I указом 1801 года. Однако нередко и после этого они применялись под видом телесных наказаний и соблюдения особо строгого режима – людей забивали в колодки, держали на цепи, били розгами и шпицрутенами и т. д.

Пытали так: пытаемому обвязывали руки подле кисти веревкой, обшитой войлоком, заводили руки назад, а на ноги привязывали еще одну веревку, заканчивавшуюся петлей. Пытаемого поднимали на дыбу, и руки его выворачивались из суставов, причем один палач вставал ногой в петлю и тянул тело вниз, а второй – начинал бить кнутом по обнаженной спине. В час палач наносил 30-40 ударов, и от каждого удара на спине образовывалась рана, иногда глубиною до костей, как будто ножом содрали длинную полосу кожи. Если на первой пытке предполагаемый преступник не сознавался, то через неделю его пытали снова и затем через неделю еще раз, добавляя пытку огнем или раскаленным железом. Впрочем, опытный палач мог убить кнутом с трех и даже двух ударов.

Пытка применялась по делам о заговорах, разбое, государственной измене, убийствах и при обвинении по гражданским делам, когда государству наносился особенно большой вред.

В конце XVII века такие преступники назывались «заведомые воры и заводчики и всему Московскому государству подъискатели и разорители». Особенно жестоко преследовались и те, которые «мыслили воровским своим умыслом на государево здоровье», а также за «неистовые слова про государево здоровье».

Если при неочевидности вины обвиняемый переносил три пытки и не сознавался, его отпускали на свободу.

Менее распространенные, но все же нередко применявшиеся пытки нашли свое отражение в ряде пословиц. Не требует комментария пословица: «Узнать (или выведать) всю подноготную». Сложнее сегодня понять, что означает «В три погибели согнут, в утку свернут». Пытаемого сгибали и голову его привязывали к ногам, а затем, вдев в веревку палку, крутили так, что его голова касалась ног. Это-то и называлось «согнуть в три погибели» (первоначально: «погнибели») и «свернуть в утку». Здесь «утка» – от «уткнуть». Практиковалось и «сокрушение ребер», когда их ломали железными клещами, в наиболее тяжелых случаях раскаленными докрасна. Здесь не идет речь о мучительных казнях, придуманных Иваном Грозным, о чем подробно и красноречиво пишет Николай Михайлович Карамзин в своей «Истории государства Российского», а лишь об обычных методах следствия.

Однако не следует думать, что Россия была каким-то исключением. На Востоке да и на Западе пытки и казни были пострашнее и поизощреннее русских.

Правда, и в России применяли порой и то, что было распространено на Западе: повешение; колесование, когда в большое тяжелое колесо с толстыми спицами закладывали сначала руки, а потом ноги казнимого и ломали их, а потом иногда отрубали голову, а иногда оставляли умирать в долгих мучениях; четвертование, когда отрубали на плахе руки и ноги и после долгой паузы – голову. И казнь восточную – посажение на кол. Отсечение головы считалось наряду с повешением самой легкой казнью. Специфически русской казнью было сожжение в срубе, когда казнимого приковывали цепями к столбу, врытому посередине сруба, и затем поджигали сруб, оставляя несчастного в пожаре метаться на цепи.

Впоследствии стал также широко практиковаться и расстрел.



«Потянули к Варваре на расправу»

Завершая сюжеты о пытках и казнях, хочу познакомить вас с одним из тех мест, где находился пыточный застенок в Москве.

На Варварке стояла церковь Варвары Великомученицы, за которой располагался один из пыточных застенков. Когда кто-либо попадал в этот застенок, о нем говорили: «Потянули к Варваре на расправу». Впоследствии первоначальный смысл выражения был потерян, и оно стало означать в переносном смысле, что того или иного человека арестовали и заключили в тюрьму.



Появление русского портрета

Во второй половине XVII века полному господству церковной, иконописной, живописи приходит конец. В ее недрах возникает русская портретная живопись, героями коей становятся живые люди. Это, несомненно, было заслугой тех изографов, так по-гречески называли иконописцев, которые осмелились запечатлеть современников на своих полотнах.

Новое течение возникло среди живописцев, работавших в Оружейной палате, чью иконописную мастерскую в середине 60-х годов возглавил выдающийся русский художник Симон Федорович Ушаков. Его учениками были талантливые портретисты Иван Безмин, Дорофей Ермолаев, Федор Юрьев.

В 1670 году Ушаков написал портрет царя Алексея Михайловича, предназначавшийся в подарок Александрийскому патриарху Паисию. Этот портрет носил переходный характер от иконописи к светской живописи и был написан еще со старых образцов, представлявших собой церковную живопись.

А уже на следующий год Федор Юрьев написал портрет Алексея Михайловича «с живства», т. е. с натуры.

К сожалению, ни портрет работы Ушакова, ни портрет работы Юрьева до нас не дошли.

В 70-е годы Ушаковым и Юрьевым, а также и другими художниками были написаны портреты царей: Алексея Михайловича, Федора Алексеевича и Михаила Федоровича.

В 1678 году живописец Карп Золотарев написал большой портрет патриарха Иоакима, использовав разные краски, золото и серебро.

Эти живописцы пользовались поддержкой А. С. Матвеева, когда он возглавлял Малороссийский и Посольский приказы. Успехи первых русских живописцев были столь значительны, что с 1683 года их отделили от иконописцев, создав для них самостоятельную Живописную палату, которую возглавлял Безмин, а Ушаков остался руководителем палаты иконописной.

В Живописной палате вместе с русскими мастерами работали голландские художники Ганс Детерс и Даниил Вухтерс, поляк Станислав Лопуцкий, грек Апостол Юрьев, армянин Иван Салтанов. Они передавали секреты своего мастерства русским живописцам, заимствуя и у них традиционные приемы русской иконописи.

В 1682 году Ушаков, Безмин и Салтанов создали поясной портрет Алексея Михайловича, хранившийся в Оружейной палате. Потом была сделана и копия этого портрета, украшающая дворец князя В. В. Голицына.

Портрет этот – исключительно живописный, наполненный жизненностью и реалистичностью – справедливо считается первым станковым светским портретом, написанным маслом на холсте, и начинает важный новый этап на пути становления русского портрета.

В последующие годы из этого кружка живописцев вышли портреты патриарха Никона: сначала однофигурный, где патриарх был изображен в рост, в торжественном облачении первосвященника, и второй, на котором Никон был представлен в окружении Клира, состоящего из восьми иерархов. Этот портрет очень реалистичен. Никон передан без всяческих прикрас: он некрасив, скуласт, нос его велик и красен, веки – опухлы.

В конце 1686 года был написан портрет стольника Григория Петровича Годунова – черноусого красавца, держащего в правой руке шапку, а левой лихо подбоченившегося. Этот портрет был уже начисто лишен каких-либо иконописных черт и, как справедливо отличают искусствоведы, представляет облик нового человека, стоящего на рубеже двух эпох русской истории.

Если первые герои русских портретов были цари и патриархи, то, начиная с фигуры стольника Г. П. Годунова, отечественные художники второй половины XVII века сделали действующими лицами своих живописных полотен вологодского купца Г. М. Фетиева, пожертвовавшего крупную сумму на строительство в Вологде храма Святого Владимира; архидьяконов Стефана и Лаврентия, архиепископа Афанасия. Последний портрет был написан «слово в слово», т. е. с большой достоверностью, Степаном Дементьевичем Нарыковым.

В конце XVII столетия были созданы портреты стольника Василия Федоровича Люткина, воеводы Ивана Власова, князя Ивана Борисовича Репнина, боярина Льва Кирилловича Нарышкина, однофигурные парадные портреты, на которых персоны изображены в рост, с оружием на поясе, одеты в богатые кафтаны и ферязи.

Такими были первые шаги русской портретной живописи, стоящей на пороге XVIII столетия.



Московские фонари

В Москве еще в 1602 году появились первые фонари. Это произошло из-за приезда в город датского принца Иоанна, жениха дочери Бориса Годунова Ксении. Была осень, темнело уже довольно рано, и потому царь Борис приказал поставить высокие железные жаровни и на них зажечь костры, следя, чтобы угли не падали на деревянные мостовые.

Но это новшество не привилось, и москвичи продолжали ходить ночами по улицам с фонарями в руках.

Проблема с освещением улиц решилась через столетия.

27 ноября 1730 года было велено всем домовладельцам с наступлением темноты и до полуночи ставить на подоконники выходящих на улицу окон зажженные свечи или ставить возле дома столб с фонарем и следить, чтоб фонарь горел тоже до полуночи.

А через месяц велено было поставить по всем улицам единообразные масляные фонари расстоянием друг от друга 10 саженей (около 20 метров). Чем беднее был район и улицы дальше от центра, тем реже стояли на них фонари. Сначала вся фонарная служба была отдана пожарным. Фонари горели только с сентября до мая, от сумерек до полуночи. В 1806 году в Москве на освещение улиц было израсходовано 10 518 пудов масла и 70 пудов фитиля.

А с 1862 года в фонари стали заливать керосин. Через четыре года появились первые газовые фонари, а в конце XIX века и электрические.



Новшества в одеянии

Несмотря на то что в XVII веке одежда россиян в основном оставалась традиционной, все же и сюда проникали новшества.

Новая ткань – бумазея

В XVII веке в России появилась новая ткань. Это была бумазея, которую русские называли бомбазеей или бамбазеей. Слово это произошло от итальянского «бамбагия» – хлопок. Бумазея представляла собой мягкую хлопчатобумажную ткань с начесом с одной или двух сторон. Она имела спокойные, неброские тона, хорошо сохраняла тепло и шла на изготовление женских платьев и кофт, мужских рубах.



Новая одежда – душегрея

В XVII веке очень широкое распространение получила теплая легкая женская одежда – душегрея, чаще всего без рукавов и без воротника, которую носили на бретельках. Душегрею называли и душегрейкой, и шугаем, и кацавейкой, и епанечкой.

Правда, епанечка была с воротником, но во всем прочем повторяла душегрею.

Душегреи являлись парадной одеждой крестьянок и часто шились из куска парчи или бархата, отделывались позументом, жемчугом, вышивкой шелком самых разных ярких цветов.



Дополнения к одежде священнослужителей

Во второй половине XVII века, после реформы патриарха Никона, православные священнослужители стали носить камилавки – высокие жесткие шапки цилиндрической формы. В 1798 году указом императора Павла стало обязательным ношение камилавок двух цветов: для монахов – черного, для священников – фиолетового. И сами камилавки, и их цвета сохранились и поныне.



СЛОВЕСНОСТЬ И ПРЕМУДРОСТЬ XVII СТОЛЕТИЯ



Шемякин суд

Эта повесть, одна из самых любимых на Руси, появилась в XVII веке и сразу же стала настолько популярной, что по имени одного из ее героев, судьи Шемяки, несправедливый суд стали называть «Шемякиным судом». Иногда имя судьи Шемяки соединяют с прозвищем звенигородского князя Дмитрия Шемяки, жившего в XV веке и оставившего о себе недобрую память, как своевольного и коварного правителя, получившего свое прозвище от слова «шеемяка», т. е. человек, мнущий шею другим – своим противникам (сравните со словом «кожемяка» – тот, кто мнет кожу).

Возможно, связь прозвища князя Дмитрия Звенигородского с судьей Шемякой из повести «Шемякин суд» имелась. Однако популярность повести была в ее занимательности и назидательности. Вот кратко ее сюжет.

Жили два брата – богатый и бедный. Бедный одолжил у богатого лошадь, но из-за того, что у него не было хомута, привязал лошадь к своим саням ее собственным хвостом. Лошадь рванула сани и оторвала себе хвост. Когда бедный брат возвращал богатому брату лошадь, тот не взял ее, а повел в город к судье Шемяке.

По дороге остановились братья в селе, в избе у попа. Бедный прилег отдохнуть на полати, но сорвался и задавил младенца в зыбке, попова сына. Наутро уже и поп пошел к судье, чтобы обвинить бедного брата в смерти сына-младенца. Бедный же, идя к судье, от отчаяния решил покончить с собой, и когда переходили они все трое через мост надо рвом перед городскими воротами, бедный прыгнул в ров, желая убиться насмерть. Однако не тут-то было. По дну рва в это время некто вез своего отца-старика мыться в баню. На этого-то старика и упал бедняк и задавил его насмерть.

И привели бедняка к судье, обвиняя уже в трех преступлениях. Бедняк же, размышляя, как ему избавиться от напасти, взял камень, завернул его в платок и положил в шапку.

Первым бил челом судье брат, обвинивший бедняка в том, что он обезобразил взятую у него лошадь.

«Ответствуй!» – сказал судья Шемяка, и бедный, не зная, как оправдаться, показал судье завернутый в платок камень. А судья подумал, что это узелок с золотом, и сказал богатому брату: «Не бери у него лошади, пока у той не вырастет хвост».

По второму делу, снова увидев узелок, судья решил так: «Коли он у тебя сына зашиб, отдай ему свою жену-попадью до тех пор, пока от попадьи не добудет он ребенка тебе».

По третьему делу, снова увидев узелок, судья решил так: «Взойди на мост, – сказал он сыну убитого старика, – а убийца твоего отца пусть станет под мостом. И ты с моста упади на него и убей его, как он убил твоего отца». Когда все они вышли из суда, богатый брат решил, не дожидаясь, пока у лошади отрастет хвост, купить ее у бедного за пять рублей. Поп за жену отдал бедному десять рублей. И третий тоже дал ему мзду, побоявшись прыгать с моста в ров.

Судья же прислал к бедному своего слугу и велел взять узелки, которые бедняк ему показывал. И бедняк показал слуге камень и сказал: «Если бы он не по мне стал судить, я бы его тем камнем убил». И когда судья от слуги обо всем этом узнал, то поблагодарил Бога за то, что рассудил все дела именно так, потому что иначе бедняк убил бы его.



«Горе лыком подпоясано»

В XVII веке на Руси родилась повесть «О горе-злочастии». В ней впервые встретилось и популярное, по-видимому простонародное, бытовавшее тогда выражение: «Горе лыком подпоясано», – как «разительное изображение нищеты», по определению А. С. Пушкина в его заметке о старинных пословицах и поговорках.



Аника-воин

В XVI веке на Руси появилась переведенная с греческого языка повесть «Прение живота со смертью», т. е. «Борьба жизни со смертью», а главным героем повести был хитрый, хвастливый, но трусливый воин, который обещал победить смерть, но, увидев ее, испугался и, наоборот, был побежден ею. В русском переводе воина звали Аника. В византийском же подлиннике его имя было Дигенис, а эпитет Аникитос, ко-

торый часто стоял с именем Дигениса, означал «непобедимый», разумеется, в ироническом смысле.

Аника-воин был очень популярен в русском народе, изображался на лубочных картинках и в народных интермедиях. Его имя стало нарицательным для задиры и хвастуна, терпящего поражение.



Расколоучитель Аввакум и его премудрость

Аввакум Петров – одна из ярчайших фигур XVII века. Родился он около 1620 года, в семье небогатого священника, в селе Григорьеве, Нижегородского уезда. Когда Аввакуму было 16 лет, отец его умер, и он остался с матерью, оказавшей сильное влияние на его нравственно-религиозное развитие. В 1638 году Аввакум женился и поселился в селе Лопатищи, где был рукоположен в дьяконы, а в 1644 году – в священники. В 1647 году из-за раздоров с местным «началием» он ушел с женой и сыном в Москву, где вскоре же сблизился с членами «Кружка ревнителей благочестия», группировавшимися вокруг духовника царя Алексея Михайловича – Стефана Вонифатьева. Члены кружка отличались высокой богословской грамотностью и ставили перед собою цель бороться с недостатками и пороками духовенства. Одним из членов кружка был архимандрит Новоспасского монастыря, будущий патриарх – Никон. Затем Аввакум познакомился и с царем, а после того, как Никон в 1652 году стал патриархом, Аввакум был назначен протопопом в город Юрьевец. Здесь он решительно выступил за благочестие и строгость нравов, за то, чтобы и миряне и духовенство полностью платили налоги в патриаршую казну, за что был избит толпой и бежал в Москву, где и остался служить в Казанском соборе, рядом с Красной площадью. Однако в этом же 1652 году Аввакум выступил против реформы церкви, проводимой Никоном, за что был аре-стован и через год выслан в Тобольск.

И снова, проповедями за чистоту нравов и благочестие, за приверженность старой вере, восстановил против себя и прихожан, и местное начальство и по доносу был сослан в Якутск, оттуда началось его беспрерывное странствие по острогам Сибири, в которых его и били кнутом, и кидали зимой в неотапливаемые подвалы и башни. После 10 лет мучительных скитаний Аввакум был возвращен в Москву, в 1666 году решением Церковного собора лишен сана и предан проклятию, а на следующий год с тремя своими единомышленниками сослан в Пустозерск и посажен в «земляную тюрьму».

Но и там он продолжал не признавать новую «никонианскую» церковь, отстаивая «древлее византийское благочестие». Сидя в тюрьме, написал 80 посланий, писем и челобитных, разъясняя смысл своего противостояния «никонианам». Кроме того, Аввакум написал автобиографическое «Житие» и «Книгу бесед», которые переписывались многими его сторонниками.

14 апреля 1682 года Аввакум и три его соузника – расстриженные священники Лазарь, Епифаний и Федор – решением очередного Церковного собора 1681-1682 годов были заживо сожжены в срубе в Пустозерске.

Давайте познакомимся с избранными высказываниями протопопа Аввакума.

• Беги от еретика, но с премудрым держи советы сердечные.

• Блудное похождение в человеке рождают пища и вино, от того же – и ума недостаток, и непочтение к Богу, и забвение смерти.

• Богатому поклонись в пояс, а нищему – до земли.

• Богаче всех богатых и славнее всех славных тот, кто живет в вере Христовой и творит дела, угодные Господу.

• В каких это правилах написано, чтобы царю церковью владеть и догматы изменять? Ему подобает лишь оберегать ее от волков, ее губящих, а не толковать и не учить, как веру держать и как персты слагать. Это не царево дело, а православных епископов да истинных пастырей, которые души свои готовы положить за стадо Христово, а не тех пастырей слушать, которые готовы и так и сяк на одном часу перевернуться, ибо они волки, а не пастыри, душегубы, а не спасители: своими руками готовы пролить кровь неповинных и исповедников православной веры бросить в огонь. Хороши законоучители! Они такие же, как земские ярыжки, – что им велят, то они и творят.

• Возлюбите воздержание, пост, молитву, чистоту души и тела и следуйте угодникам Божиим, кои таким образом уготовили себе жизнь вечную.

• Если хочешь быть помилован Господом, сам также милуй, хочешь, чтобы тебя почитали, – почитай других, хочешь есть – корми других, хочешь взять – другому давай: это и есть равенство, а рассудив как следует, себе желай худшего, а ближнему – лучшего, себе желай меньше, а ближнему – больше.



• Заботьтесь о ближних своих и домашних своих – муж о жене, жена о муже; отец о сыне, сын об отце; мать о дочери, дочь о матери; брат о сестре, сестра о брате.

• Истинному иноку подобает совершать угодные Господу дела.

• Муж жене и жена мужу воздают должную любовь, и пьют чистую воду из своего источника, и не ходят к чужим колодцам, но пьют свою воду. Просто говорю: други от друга не соблудите и не желайте чужой красоты. В каждом колодце вода одинакова и ничем не отличается от другой. Так и совокупление мужа и жены, только красота чужая способница греху, а сладость смешения – одна.

• Не возноситесь друг перед другом, родные братья и сестры, и не обижайте друг друга ни словом, ни делом, ни помышлением, но должен меньший брат повиноваться старшему, а старший о младшем должен постоянно заботиться.

• Не ищите риторики и философии, ни красноречия, но живите здравым умом, ибо ритор и философ не могут быть истинными христианами.

• Не сотворившим милость и суд бывает без милости.

• Понимаете ли что такое – любовь? Голодного накорми, жаждущего напои, нагого одень, бездомного введи в свой дом, священников и иноков почитай – голову свою преклоняй перед ними до земли; придя в темницу, утешь узников, о вдове и сироте позаботься, грешника наставь на покаяние и научи творить Божьи заповеди, должнику помоги, обиженного защити, страннику укажи путь, проводи его и поклонись ему. И за всех молись об их здравии и спасении. Это и есть сила любви.

• Почитай братьев и сестер, не говори им ничего досадного и грубого, тем более не возносись перед ними, ибо рождены все вы одною утробою и вскормлены единою грудью; одна мать воспитывала вас, и одни руки носили вас, и одинаково скорбела она сердцем своим обо всех вас и равно любила каждого из вас.

• Праведник светит, как светильник, не угасая, и люди, видя его, – веселятся.

• Прелюбодею и на Пасху без милости мучиться. Рассуждайте о словах Христа: своего врага люби, а не Божия.

• Чистый и святой путь – заповеди Божии. Этим путем идут святые и чисто и непорочно живущие христиане.

• Чти отца твоего и мать твою и преклоняй главу свою к их стопам, ибо мать родила тебя из утробы своей, претерпев немалые страдания, отец же всегда соболезнует тебе и всегда о тебе печалится. Того ради старость его поддержи, болезнь его излечи, седины его облобызай и накорми его сладкою пищей. То же самое твори и матери своей, а если стала она от старости ветха, носи ее на руках, а через грязь перенеси на своих плечах, прежде ее накорми, а потом уже и сам вкуси, с похвалою припади ко груди ее и расцелуй мать свою – корень рождения своего. Ибо, как ты родителям своим сотворишь, так же и дети твои воздадут тебе тою же мерою.



ФЕДОР АЛЕКСЕЕВИЧ



Царская семья после смерти Алексея Михайловича

В день смерти отца, 29 января 1676 года, Федору было четырнадцать лет. Он выглядел не просто болезненным, но очень больным человеком: его водили под руки, он быстро уставал, плохо видел и слышал. Он был худым и высоким, безусым и с редкой бородкой в годы зрелости, что тогда считалось признаком недужности. Федор был воспитанником Симеона Полоцкого и потому образован в церковной истории, знал польский язык и латынь, а также постиг начала стихосложения. Когда учение завершилось, воспитателем и наставником Федора стал уже знакомый нам Артамон Сергеевич Матвеев.

Когда было Федору двенадцать лет, был он объявлен наследником престола, а в день своей смерти отец благословил его на царство.

Сразу же после вступления Федора Алексеевича на престол разгорелась борьба между сторонниками его покойной матери, в девичестве Милославской, и противостоящей им вдовствующей царицы Натальи Кирилловны Нарышкиной, родившей Алексею Михайловичу троих детей – Петра, Наталью и Федора, умершего четырехлетним в 1678 году.

Что же касается детей от Милославской, старших возрастом, нежели дети Нарышкиной, то их, кроме Федора Алексеевича, оставалось семь человек: один мальчик, девятилетний Иван, и шесть девушек.

«В тереме царя Алексея, – писал историк Иван Егорович Забелин, – было шесть девиц, уже возрастных, стало быть, способных придавать своему терему разумное и почтительное значение».

Им было от четырнадцати до двадцати пяти лет. Но их пол, по старому русскому обычаю, не давал права ни одной из них занять престол помимо их брата – Федора.

Причем, хотя были живы три сына Алексея Михайловича, старшим из всех был Федор, и поэтому престол переходил к нему.



Борьба сторонников Милославской и Нарышкиной

Несмотря на очевидную правоту Федора Алексеевича, занявшего трон не только по старшинству и «первородству» по мужской линии, но и получившему благословение на царство от самого покойного государя, сторонники царя Федора все-таки опасались Нарышкиных и решили полностью лишить какого-либо влияния вдовствующую царицу Наталью Кирилловну, ее родственников и приближенных.

Первый удар нанесли они по Матвееву, отобрав у него Аптекарский приказ, а вслед за тем, обвинив его в неуплате денег голландцу Люнсу Гею, отняли и Посольский приказ. После этого Артамона Сергеевича отправили воеводой в Верхотурье, но все, конечно, понимали, что это – ссылка в далекую крепостцу, стоявшую на границе с Сибирью.

Местом, где надлежало жить Матвееву, был определен Пустозерск, в котором уже много лет сидел в подземном срубе протопоп Аввакум.

Взяв с собою десятилетнего сына Андрея, Матвеев уехал в Верхотурье.

Следом за ним в ссылку были отправлены братья Натальи Кирилловны – Иван и Афанасий, обвиненные в подстрекательстве к убийству царя.



Мужание и царствование

В 1679 году семнадцатилетний царь начал брать бразды правления в свои руки. Он поставил во главе правительства своих приближенных: Ивана Максимовича Языкова, бывшего до того его постельничим, и Алексея Тимофеевича Лихачева.

Правительство ранней весной 1680 года произвело межевание вотчинных и помещичьих земель, сильно ослабив споры, возникавшие до этого между помещиками.

В этом же году Федор Алексеевич окончательно «вошел в возраст».

В восемнадцать лет Федор женился, причем не по старому обычаю, а довольно романтично. Однажды во время крестного хода он заметил девушку, которая ему очень понравилась. Он велел узнать, кто она, где живет.

С того момента его внимание было приковано к ней – Агафье Семеновне Грушецкой, жившей в доме одного из думных дьяков.

Симпатия переросла в любовь, и в июле 1680 года Агафья Семеновна стала московской царицей. Однако замужество оказалось недолгим: она умерла родами ровно через год после свадьбы, а рожденный ею мальчик прожил лишь полторы недели.

Милославские были недовольны женитьбой Федора Ивановича, и он стал проявлять симпатии к роду Нарышкиных. Именно при Агафье Семеновне он велел перевести Матвеева из Пустозерска в Мезень, город хоть и тоже отдаленный, но по сравнению с Пустозерском несравненно более благоустроенный и вполне пригодный для житья. К сыну Матвеева был даже приставлен учитель – поляк, чтобы обучить его польскому языку и латыни.

Тогда же, в 1680 году, тяжело заболевший Симеон Полоцкий завещал «единомудрому себе в науках Сильвестру Медведеву, ученику своему», место придворного ученого, а сразу же после смерти учителя стал он и настоятелем Заиконоспасского монастыря.

Тогда же стал Медведев и придворным поэтом, уступив затем это место своему родственнику Кариону Истомину.

В следующем, 1681 году на деньги царя Федора в Заиконоспасском монастыре было открыто славяно-латинское училище, называвшееся «Училищем свободных наук», где преподавались и духовные и светские дисциплины – от богословия до медицины и мореплавания. Эти науки преподавали самые просвещенные православные монахи.

Однако в их преподавании оказалось много такого, что сильно отдавало «латинством», ибо науки естественные и точные были сориентированы на Запад, и Сильвестра обвинили в отходе от православия, и особенно ревностно обвинял его в этом сам патриарх Ио-аким.

Упрямый настоятель не сдался, и тогда клевреты Иоакима распустили по Москве слух, что Сильвестр замышляет на жизнь патриарха.

Правда, это случилось позднее, но было следствием вражды, вспыхнувшей в самом начале 80-х годов.



Отмена местничества

В январе 1682 года в Москве состоялся Собор служилых людей, высказавшийся за отмену местничества.

Об этом, уважаемые читатели, речь уже шла в первой книге «Неофициальной истории России» в разделе «Генеалогия, сиречь родословие».

Молодой царь был слаб здоровьем, но ему никак нельзя было отказать в уме и способности подобрать себе хороших помощников, умевших правильно мыслить, смотреть вперед и видеть ясную историческую перспективу. На Соборе служилых людей были созданы две комиссии из выборных людей: первая – для выработки новой системы обложения и сбора податей и налогов, вторая – по реформированию на европейский лад русского войска. Все это впоследствии справедливо считали первыми шагами, сделанными Россией по той дороге, по которой повел ее Петр Великий.

И, наконец, существеннейшим мероприятием, проведенным по инициативе князя Василия Васильевича Голицына, была отмена чисто русского средневекового обычая местничества. Название его произошло от правила считаться «местами» за царским столом на различных дворцовых церемониях и, что самое важное, на гражданской, военной и дипломатических службах. Место того или иного придворного или служилого человека зависело от его происхождения, от «отеческой чести», от заслуг его предков перед российскими государями.

Система этих взаимоотношений и ценностей была сложна, запутанна и дремуча, как чаща старого леса, состоящего из генеалогических дерев. Поэтому местнические споры были предметом постоянного разбирательства царем и Боярской думой, разбирательства часто бесплодного, бессмысленного и скандалезного.

С течением времени местничество расползлось по Руси подобно эпидемии, проникнув из дворца в Приказы, в города и даже в среду торговых людей.

Царским указом, подкрепленным приговором Боярской думы, 12 января 1682 года местничество было устранено, отчего князь Голицын нажил себе немало врагов, но и приобрел стойкие симпатии таких людей, как Софья. Федор Алексеевич не только отменил местничество, он запретил колесование и четвертование и вообще отсечение членов, что снова ввел в обиход его младший брат Петр, снискавший славу просвещенного монарха и великого реформатора.



Свершения и неосуществленный проект

При Федоре была основана Славяно-греко-латинская академия – первое гуманитарное учебное заведение, высшее, хотя так оно и не называлось, но бывшее таковым по сравнению со всеми прочими существовавшими в одно с ним время.

При нем же обсуждался проект создания Академии художеств, куда предполагалось принимать кого угодно, лишь бы соискатель выявил при приеме способности живописца. Предполагалось, что, если учащимися окажутся дети нищих, и тогда они будут приняты на казенный счет.

И не случайно именно при Федоре Алексеевиче стали стричь волосы, брить бороды и носить «немецкое» платье.

Через семь месяцев после смерти Агафьи Семеновны, в январе 1682 года, царь женился на крестнице Матвеева – Марфе Матвеевне Апраксиной. И вслед за тем в Мезень выехали гонцы, отвозя царскую грамоту о приглашении боярина Матвеева в Москву, о возмещении ему всех убытков и возвращении всех имений и вотчин.