Вольдемар Николаевич Балязин



Золотой век Екатерины Великой

АМАНТЫ ВЕЛИКОЙ КНЯГИНИ

Сергей Васильевич Салтыков

В оставленных Екатериной II автобиографических записках утверждается, что она долгие годы была добродетельной супругой и матерью наследника престола, отцом которого был Петр Федорович – законный наследник российского престола.

Если верить тому, что написала Екатерина Алексеевна, то возникает образ безупречной супруги и несчастной женщины. По ее словам, великий князь с самого начала был холоден к ней и по ночам в их спальне занимался с нею ружейными приемами и экзерцицией. Любовницей его стала графиня Елизавета Романовна Воронцова, с которой Петр Федорович и разделял альковные утехи.

Елизавете Петровне обо всем этом рассказал старик Алексей Петрович Бестужев-Рюмин, канцлер, противник дяди Елизаветы Воронцовой Михаила Илларионовича и твердый приверженец Екатерины. Императрица, озабоченная тем, что у ее племянника не будет наследника, сплела интригу, в результате которой амантом ее молодой невестки стал граф Сергей Васильевич Салтыков. По одной из версий, он-то и был отцом будущего императора Павла I.

Когда Екатерина родила Павла, Бестужев-Рюмин доложил императрице, «что начертанное по премудрому соображению Вашего Величества восприняло благое и желанное начало, – присутствие исполнителя высочайшей воли Вашего Величества теперь не только здесь не нужно, но даже к достижению всесовершенного исполнения и сокровению на вечные времена тайны было бы вредно. По уважению сих соображений благоволите, всемилостивейшая государыня, повелеть камергеру Салтыкову быть послом Вашего Величества в Стокгольме, при короле Швеции».

Однако С. В. Салтыков не был назначен послом России в Швеции, а был послан в Стокгольм только для того, чтобы известить о рождении наследника русского престола.

После отъезда Салтыкова пошли кривотолки, поскольку графа удалили на необычайно долгий для его миссии срок – более чем на полгода. Из Стокгольма его отправили в Гамбург, главой русской дипломатической миссии, куда он прибыл 2 июля 1755 года. Примечательно, что по дороге к месту назначения Салтыкова чествовали в Варшаве, тепло и радушно встречали на родине Екатерины – в Цербсте. По этой причине слухи об его отцовстве окрепли и распространились по всей Европе. 22 июля 1762 года, через две недели после прихода Екатерины к власти, она назначила Салтыкова русским послом в Париже, и это было воспринято как подтверждение его близости к ней.

После Парижа Салтыков был направлен в Дрезден. Заслужив от Екатерины нелестную характеристику «пятого колеса у кареты», он никогда более не появлялся при дворе и скончался в почти полной безвестности.

Как фаворит Екатерины Сергей Салтыков оказался фигурой весьма нетипичной, обычно она надолго сохраняла дружеские чувства к своим бывшим любовникам, здесь же все произошло по пословице «с глаз долой – из сердца вон».

А теперь несколько слов еще об одной легенде о рождении цесаревича Павла. Ее воскресил в 1970 году историк и писатель Н. Я. Эйдельман, опубликовавший в журнале «Новый мир» исторический очерк «Обратное провидение». Изучив свидетельства об обстоятельствах появления на свет Павла Петровича, Эйдельман не исключает, что Екатерина родила мертвого ребенка, но это сохранили в тайне, заменив его другим новорожденным, чухонским, то есть финским, – мальчиком, родившимся в деревне Котлы возле Ораниенбаума. Родителей этого мальчика, семью местного пастора и всех жителей деревни (около двадцати человек) под строгим караулом отправили на Камчатку, а деревню Котлы снесли, и место, на котором она стояла, запахали.



Станислав Август Понятовский

Однако Екатерина, молодая, чувственная и увлекающаяся женщина, не могла подолгу оставаться одинокой.

На смену графу Салтыкову пришел Станислав Август Понятовский – прекрасно воспитанный и хорошо образованный двадцатишестилетний дипломат, занимавший пост заместителя английского посла в Петербурге сэра Вильямса.

Молодой поляк очаровал великую княгиню своим безукоризненным французским, почитанием Вольтера и мадам де Скюдери, которых любила сама Екатерина.

Вскоре Понятовский стараниями Бестужева стал польским послом при Петербургском дворе.

Через непродолжительное время Петр Федорович узнал о связи жены с польским послом, но не только не воспрепятствовал этому роману, а даже содействовал его развитию. Французский посол маркиз Лопиталь довел об этом до сведения Елизаветы Петровны. Императрица восприняла случившееся как скандал, порочащий и ее племянника, и весь ее двор, и выслала Понятовского в Варшаву.

Через тридцать пять лет Понятовский вернулся в Петербург. Его бывшая молодая любовница была уже престарелой императрицей, а он, потерявший «подаренный» ей польский трон, тоже уже немолодым экс-королем.



Григорий Григорьевич Орлов

Теперь же речь пойдет о человеке, уже знакомом по предыдущей книге «От Екатерины I до Екатерины II», который, став амантом великой княгини Екатерины Алексеевны, продолжал довольно долгое время оставаться и первым фаворитом императрицы Екатерины II.

Этого человека звали Григорием Орловым, и он появился при Малом дворе – так в отличие от Большого двора императрицы Елизаветы Петровны назывался двор великого князя Петра Федоровича и его жены.

Поручик Григорий Орлов привез в Петербург адъютанта прусского короля Фридриха графа Шверина, попавшего к тому моменту в плен во время битвы. Однако к этому мы еще вернемся, а сначала есть смысл рассказать не только о Григории, но и о его четырех братьях, ибо в российской истории они сыграли немалую роль. Все пятеро были фаворитами императрицы, хотя фаворитом-любовником был один лишь Григорий.

Давайте коротко познакомимся с генеалогией их семьи.

Орловы происходили из тверских дворян и свое благородное происхождение могли подтвердить грамотой, относящейся к концу XVI века. Основателем рода они считали помещика Лукьяна Ивановича Орлова, владельца села Люткино Бежецкого уезда Тверской губернии.

Его внук – Иван Иванович Орлов – в конце XVII века служил подполковником одного из московских стрелецких полков, выступившего против Петра I. Поэтому, когда царь примчался из Вены «изводить крамолу», среди тех, кого приговорили к смерти, оказался и Иван Орлов. Когда смертников привели на казнь, приехал Петр и стал рядом с палачом. Вот на эшафот ступил Иван Орлов, под ноги ему подкатилась отрубленная стрелецкая голова. Орлов засмеялся и пнул голову так, что она упала с помоста на землю. Потом подошел к плахе и с улыбкой сказал Петру: «Отодвинься, государь, здесь не твое место – мое». И спокойно положил голову на плаху.

Петру понравились бесстрашие и удаль обреченного, и он помиловал Орлова.

Таким был дед братьев Орловых. Их отец, Григорий Иванович, провел в походах и сражениях все царствование Петра I. К концу Северной войны его назначили командиром Ингерманландского полка – одного из лучших армейских пехотных полков, первым командиром которого был А. Д. Меншиков. Г. И. Орлов был лично известен Петру I и с гордостью носил на золотой цепи его портрет, которым он был награжден самим императором.

Все было бы хорошо, но не повезло Григорию Ивановичу в делах семейных: хотел он иметь потомство, да не дал ему Бог детей. Так и жил он с бесплодной женой, пока та не умерла. Было Григорию Ивановичу в ту пору пятьдесят два года, но бурлила в нем кровь Орловых, и бесшабашная удаль не оставляла старика, как и надежда родить и взрастить детей. В 1733 году Орлов женился на шестнадцатилетней красавице Лукерье Ивановне Зиновьевой, которая за восемь лет родила ему шестерых сыновей – Ивана, Григория, Алексея, Федора, Михаила и Владимира. Михаил умер в младенчестве, а остальные выросли красавцами и богатырями.

Женитьба заставила Орлова-отца выйти в отставку. Ему дали чин генерал-майора, но скоро призвали на статскую службу, предложив пост Новгородского губернатора. Умер Григорий Иванович на шестьдесят втором году жизни. В то время его старшему сыну было девять лет, а младшему – три года. Оставшись одна, Лукерья Ивановна не смогла дать своим сыновьям хорошего воспитания, но вырастила их необычайно здоровыми, сильными и смелыми.

Хорошо понимая, что будущее ее сыновей – в Петербурге, вдова отправила четырех из них в столицу, а младшего, Владимира, оставила при себе.

Героем дальнейшего повествования станет Григорий Орлов. Когда он с пленным графом Шверином появился в Петербурге, их поселили в доме придворного банкира Кнутцена, рядом с Зимним дворцом. Это облегчило встречи Григория с Екатериной Алексеевной, которая влюбилась в красавца и силача с первого взгляда. Екатерина тайно навещала нового любовника в доме Кнутцена и вскоре почувствовала, что беременна.

Положение осложнялось тем, что Петр Федорович давно уже пренебрегал своими супружескими обязанностями и делил ложе с кем угодно, только не с женой.

Несмотря на это, Екатерина решила сохранить ребенка. Первые пять месяцев, до конца 1761 года, хранить тайну было легко, так как внимание Большого и Малого дворов было отвлечено ухудшавшимся состоянием здоровья Елизаветы Петровны и на Екатерину почти не обращали внимания.

Но роды приближались, и нужно было что-то предпринимать.

Екатерина поделилась переживаниями со своим наиболее доверенным слугой – Василием Шкуриным, бывшим истопником в ее апартаментах. Он знал о романе Екатерины с Орловым, но свято хранил тайну.

– Чего боишься, матушка? – спросил он.

– Боюсь, что стану во время родов кричать, а государь услышит, и все раскроется.

– Пустое, матушка. Я все так устрою, что государя в тот момент во дворце не будет.

– Не много ли на себя берешь, Вася? – усомнилась Екатерина, но Шкурин спокойно ответил:

– Не сомневайся, как я сказал, так тому и статься.

На следующее утро он явился во дворец со своим двенадцатилетним сыном Сергеем и сказал, что приехали они сюда одвуконь, и кони их стоят у коновязи, возле кордегардии.

– Сына я оставлю здесь, а ты вели постелить ему где-нибудь в соседней комнате. Когда тебе станет худо, ты почуешь, что скоро подойдут роды, скажи ему, что он тебе более здесь не нужен, а чтоб скакал домой как можно скорее, и о том бы мне сказал.

Шкурин уехал к себе домой, на окраину Петербурга, где жил в большой избе с женой, сыном и двумя дочерьми. Приехав, он велел семье переселиться на несколько дней к родственникам, отправив вместе с ними и весь домашний скарб.

После их отъезда он подготовился к задуманному, а потом лег на пол и заснул. Проснулся Шкурин, когда приехал его сын.

– Как государыня? – спросил Шкурин.

– Велели скакать во весь дух и сказать, что более я им не надобен, – выпалил мальчик.

– Садись на коня и поезжай к матушке и сестрам, – велел Шкурин, а сам пошел на конюшню, оседлал коня, затем разжег огонь и подпалил избу изнутри со всех четырех углов. Сделал он все умело, недаром много лет прослужил дворцовым истопником.

После этого поскакал во дворец. Оглянувшись через полверсты, увидел снопы искр и облака дыма: изба горела хорошо – медленно, но верно. Еще через версту ему встретилась запряженная шестериком карета Петра Федоровича. Царь мчался сломя голову.

Шкурин с радостью понял, что его расчет оправдался: Петр Федорович помчался на пожар, как только ему доложили, что на окраине города загорелась какая-то изба.

Шкурин знал, что как только столичные пожарные выезжали по тревоге, одновременно с ними выскакивал из пожарной части офицер и летел во дворец извещать о том государя, ибо более всего на свете Петр Федорович любил глядеть на пожар и настрого приказал извещать его о любом таком случае, будь то днем или ночью, даже самой глубокой.

На сей раз, узнав, что на окраине пожар, император, бросив все дела, помчался наслаждаться любимым зрелищем.

…Войдя в опочивальню императрицы, Шкурин услышал тонкий и неуверенный детский крик. Екатерина лежала счастливая и обессиленная.

Увидев верного слугу, она чуть-чуть улыбнулась и тихо произнесла:

– Мальчик.

Было 11 апреля 1762 года…



Братья Орловы

Теперь пора рассказать о братьях Григория Григорьевича Орлова, без которых его судьба, возможно, сложилась бы по-иному. (В контексте их взаимоотношений коротко расскажем и о самом Григории, пока был он совершенно неотделим от них.)

Важнейшую роль и в жизни Григория, и в истории России сыграли два его брата – Алексей и Федор.

Однако старшим из братьев был Иван, поэтому начнем с него. Иван Григорьевич Орлов первым поступил в Сухопутный шляхетский кадетский корпус и первым окончил его, оставив хорошую память, что помогло Григорию занять в корпусе достойное место.

Окончив учебу, Иван стал унтер-офицером гвардии. Не очень быстро поднимаясь по лестнице чинов и знаний, он зато сразу же обрел репутацию силача и храбреца, репутацию, впрочем, заслуженную впоследствии всеми Орловыми.

В 1749 году в Сухопутный шляхетский кадетский корпус привезли четырнадцатилетнего Григория, который проявил незаурядные способности к языкам: быстро овладел немецким и французским. Учился он всего год, а затем начал служить рядовым лейб-гвардии Семеновского полка. Через семь лет Григорий был переведен в армию офицером и отправлен в действующую армию в Пруссию. 14 августа 1758 года в жестоком сражении под Цорндорфом он был трижды ранен, проявив незаурядную храбрость и хладнокровие. Из-за отличного знания языков ему препоручили взятого в плен адъютанта Фридриха II графа Шверина, которого Григорий отвез сначала на зимние квартиры в Кенигсберг, а оттуда, по приказу Елизаветы Петровны, – в Петербург.

Здесь граф Петр Иванович Шувалов, себе на беду, взял Григория Орлова в адъютанты. В девятнадцатилетнего красавца тут же влюбилась светская львица княгиня Елена Степановна Куракина, бывшая в ту пору любовницей Шувалова. Граф не потерпел соперничества и перевел адьютанта в гренадерский полк. Однако это не убавило популярности Григорию Орлову, он по-прежнему оставался в чести во всех гвардейских полках и при Малом дворе, где ему особенно мироволил Петр Федорович. И конечно же, не могла не обратить на Григория благосклонного внимания Екатерина Алексеевна. Она симпатизировала его брату Алексею, который четырнадцати лет поступил рядовым в лейб-гвардии Преображенский полк и вскоре стал там признанным лидером молодежи, поскольку слыл самым сильным человеком в полку.

Алексей весил около ста пятидесяти килограммов, сабельным ударом он отсекал голову быку. Ему не стоило труда раздавить яблоко двумя пальцами или поднять карету вместе с пассажирами. Он был умен, хитер и необычайно храбр.

Четвертый из братьев, Федор, повторил путь Григория, поступив в Сухопутный шляхетский кадетский корпус, а затем – в Семеновский полк. Он участвовал в Семилетней войне, отличался неустрашимостью и отвагой. Скоро Федор, подобно своим старшим братьям, оказался в Петербурге, разделив вместе с Григорием и Алексеем славу первого драчуна, повесы, кутилы и храбреца.

По-иному сложилась судьба младшего Орлова – Владимира. Он не служил ни в военной, ни в статской службе, а провел юность, отдавая предпочтение ботанике, агрономии и астрономии, слывя среди братьев «красной девицей». В Петербурге Владимир появился позже всех и спустя несколько лет стал директором Петербургской Академии наук.



Соперники

Особой известностью выделялись Алексей и Федор. Они постоянно соперничали с самым сильным человеком в Петербурге – Александром Мартыновичем Шванвичем, точнее Шванвицем, – офицером-немцем. Он был сыном преподавателя академической гимназии и переводчика с немецкого и латинского языков Мартина Шванвица, поселившегося в России в последние годы царствования Петра I.

Александр родился в 1727 году, крестной матерью его стала восемнадцатилетняя Елизавета Петровна. Александр учился в академической гимназии, по окончании которой его зачислили в артиллерию, а через восемь лет, в ноябре 1748 года, перевели гренадером в лейб-гвардию. Александр Шванвич был того же поля ягодой, что и братья Орловы, – пьяницей, повесой и задирой.

В 1752 года произошло событие, заставившее говорить о Шванвиче, Алексее и Федоре Орловых весь светский Петербург. Бесконечные выяснения, кто из них троих самый сильный, сопутствующие тому драки, заставили наконец соперников найти выход из положения. Было решено, что если Шванвич встретит где-либо одного из братьев, то встреченный беспрекословно ему подчиняется. А если Шванвич встретит двух Орловых вместе, то будет во всем повиноваться им. Однажды Шванвич зашел в трактир, где сидел Федор Орлов. Шванвич приказал Федору отойти от бильярдного стола и отдать ему кий. Затем он велел уступить место за трапезным столом и отдать вино и понравившуюся ему девицу. Федор, выполняя условия соглашения, повиновался, как вдруг в трактир вошел Алексей, и ситуация сразу же переменилась: братья потребовали вернуть им вино и девицу. Шванвич заартачился, и Орловы вытолкали его за дверь.

Шванвич затаился, поджидая братьев. Первым вышел Алексей, Шванвич нанес ему палашом удар по лицу. Орлов упал, но рана оказалась не смертельной. (Впоследствии, когда Алексей Орлов вошел в историю как победитель турецкого флота в Чесменской бухте и стал графом Орловым-Чесменским, знаменитый скульптор Федот Иванович Шубин изваял из мрамора его бюст, запечатлев огромный шрам, идущий через всю щеку.)

Братья Орловы не стали мстить Шванвичу за бесчестный поступок.

Чтобы распрощаться с А. М. Шванвичем, скажем только, что потом он служил на Украине, в Торжке, а в феврале 1765 года был пожалован чином секунд-майора и умер в 1782 году командиром батальона в Кронштадте. Его сын, подпоручик Михаил Александрович Шванвич, оказался одним из ближайших помощников Пугачева. Именно он стал для А. С. Пушкина прототипом Швабрина из повести «Капитанская дочка» и действующим лицом в «Истории Пугачева» и «Замечаниях о бунте». Но об этом позже.



НАЧАЛО ПРАВЛЕНИЯ ЕКАТЕРИНЫ II



Похороны Петра Федоровича

Вспомните, уважаемые читатели, о том, как погиб в Ропше Петр III (об этом рассказывалось в предыдущей книге цикла «Занимательная история России»), и станет ясно, что пройти мимо его неожиданной и для многих загадочной смерти нельзя.

Похоронить усопшего нужно было тихо не привлекая к этой церемонии особого внимания.

Местом погребения был избран не Петропавловский собор, а Александро-Невская лавра, что непредвзятым современникам добавляло уверенности в насильственной смерти бывшего императора. По предположению Никиты Ивановича Панина, Сенат «рабски просил» Екатерину не участвовать в похоронах, так как «сия процедура была бы для нее невыносима». Екатерина согласилась.

Сохранилось немного свидетельств о траурной церемонии. Одно из них оставил флигель-адъютант Петра III – полковник Давид Рейнгольд Сивере, двоюродный брат близкого Елизавете Петровне Карла Сиверса. Сивере находился в момент ареста Петра III в Ораниенбауме и был арестован генералом Василием Ивановичем Суворовым. Благодаря заступничеству своего кузена перед Екатериной II он был освобожден и уехал в Петербург.

Давид Сивере сообщает: «Ночью с 7 на 8 июля тело его (Петра III. – В. Б.) было перевезено из места его заточения в Александро-Невский монастырь и стояло до 10-го в гробу, обитом в красный атлас с немногими золотыми украшениями. Он лежал в своем любимом гольштинском мундире, без всяких орденов, без шпаги и без караула. Стражею при нем были – малого чина офицер и несколько человек солдат». Руки покойного скрывали большие кожаные перчатки с крагами до локтей, какие носили шведские офицеры времен Карла XII.

Многие тысячи простых людей непрерывно шли к гробу императора. Они видели относительную бедность похоронного убранства, малочисленность караула, но более всего поражало их, что в гробу лежал человек с необычно темным лицом: от большой потери крови и удушения лицо покойного стало почти черным.

В Петербурге тотчас распространился слух, что Петр Федорович спасся, а в гроб положили убитого вместо него царского арапа.

В среду 10 июля в Александро-Невский монастырь прибыло множество военных и статских генералов. После краткой заупокойной литургии в Благовещенской церкви тело покойного без орудийного салюта и колокольного звона предали земле. Через тридцать три года, 18 декабря 1796 года, по распоряжению сына его, императора Павла I, Петра Федоровича похоронят вторично. На этот раз рядом с Екатериной II.



Вознаграждение заговорщиков и убийц

Как только Петр Федорович был предан земле, царских милостей, наград и почестей удостоились участ-ники благополучно для них завершившегося переворота.

Прослывший непосредственным душителем Энгельгардт сделал быструю карьеру, став к концу жизни генерал-поручиком и выборгским губернатором. И все же он не был принят при дворе, ибо его считали слишком одиозной фигурой.

Красноречива судьба и других участников. Алексей Орлов уже в Ропшу приехал генерал-майором и секунд-майором Преображенского полка. Затем он вместе с остальными братьями был возведен в графское достоинство, награжден орденом Александра Невского и осыпан дарами – деньгами, поместьями, драгоценностями, до конца екатерининского царствования оставаясь влиятельнейшим сановником империи. Когда Екатерина II умерла, Алексей Орлов являлся кавалером всех российских орденов, генерал-адмиралом и генерал-аншефом. За победу над турецким флотом в Чесменской бухте ему был присвоен титул графа Чесменского, вручены орден Георгия 1-й степени, осыпанная бриллиантами шпага, серебряный сервиз и шестьдесят тысяч рублей. В честь его побед выбили медаль, в Царском Селе поставили мраморный обелиск, а в Петербурге построили замок, названный «Чесменским».

Князь Федор Сергеевич Барятинский в день коронации был пожалован чином камер-юнкера, получил двадцать четыре тысячи рублей и всю жизнь находился при дворе, дослужившись в 1796 году до чина обер-гофмаршала, который по Табели о рангах соответствовал действительному тайному советнику или генерал-аншефу.

Петр Богданович Пассек, освобожденный из-под караула ранним утром 28 июня самой Екатериной, тотчас же стал капитаном гвардии, как и Барятинский, получил двадцать четыре тысячи рублей, а в придворном звании даже обошел его, будучи пожалован действительным камергером. Пассек получил село под Москвой, мызу в Эстляндии и сотни крепостных крестьян. Через четыре года он стал генерал-поручиком, а потом занимал посты генерал-губернатора в Могилевской и Полоцкой губерниях. В 1781 году достиг чина генераланшефа. Пользуясь покровительством императрицы, он запятнал себя мздоимством, незаконным отчуждением чужого имущества, присвоением ценностей, конфискованных в таможнях, и другими злоупотреблениями, но, пока была жива Екатерина II, все это сходило ему с рук.



Что стояло за указом Сенату от 3 августа 1762 года?

Не были обойдены благодарностью императрицы и другие участники переворота и ропшинской трагедии. В своем указе Сенату от 3 августа 1762 года Екатерина II повелевала: «За отличную и всем Нашим верноподданным известную службу, верность и усердие к Нам и Отечеству Нашему, для незабвенной памяти с Нашим к ним благоволении, всемилостивейше пожаловали Мы деревнями в вечное потомственное наследное владение, а некоторых из Кабинетной Нашей суммы денежного равномерного противу таковых деревень суммою…» И далее снова следовали знакомые фамилии Орловых, Пассека, Барятинских, Баскакова, Потемкина, Рославлевых, Ласунских, Бибикова, Мусина-Пушкина, Волковых и других.

Указ был опубликован в «Санкт-Петербургских новостях» и сопровождался следующей сентенцией: «Ее Императорское Величество нимало не сомневалось об истинном верных Своих подданных при всех бывших прежде обстоятельствах сокровенном к Себе усердии, однако же к тем особливо, которые по ревности для поспешения благополучия народного побудили самым делом Ее Величества сердце милосердное к скорейшему приятию престола российского и к спасению таким образом нашего Отечества от угрожавших оному бедствий, на сих днях оказать особливые знаки Своего благоволения и милости…»

Не забыты были и второстепенные участники «революции». Среди них, к немалому изумлению, обнаруживаем Екатерину Дашкову, которая должна бы значиться среди главнейших «спасителей Отечества». Видимо, к этому моменту отношения двух Екатерин разладились, и хотя окончательно их пути не разошлись, о прежней близости не могло быть и речи.

В дополнение к указу императрицы из Сената в Герольдмейстерскую контору направлялось «дело о пожаловании гардеробмейстера Василия Шкурина в российские дворяне, да Федора и Григория Волковых и кассира Алексея Евреинова во дворяне и о пожаловании их деревнями, а Евреинова чином капитанским».

О заслугах Шкурина, приславшего карету в Петергоф и сжегшего ради Екатерины свою избу, мы уже знаем. Стало быть, и заслуги братьев Волковых тоже были немалыми, коль в наградах они сравнялись со Шкуриным.



«Потаенный» актер Федор Волков

О неизвестных сторонах жизни Федора Волкова кое-что сообщает один из осведомленнейших придворных – А. М. Тургенев. В своих «Записках» он писал: «При Екатерине первый секретный, немногим известный деловой человек был актер Федор Волков, может быть, первый основатель всего величия императрицы. Он во время переворота при восшествии ее на трон действовал умом; прочие, как-то: главные Орловы, князь Барятинский, Теплов, – действовали физическою силою в случае надобности, и горлом привлекая других в общий заговор.

Екатерина, воцарившись, предложила Ф. Г. Волкову быть кабинет-министром ее, возлагала на него орден Святого Андрея Первозванного. Волков от всего отказался и просил государыню обеспечить его жизнь в том, чтобы ему не нужно было заботиться об обеде, одежде, о найме квартиры, когда нужно, чтобы давали ему экипаж. Государыня повелела нанять Волкову дом, снабжать его бельем и платьем, как он прикажет, отпускать ему кушанье, вина и все прочие к тому принадлежности от двора, с ее кухни, и точно все такое, что подают на стол Ее Величеству; экипаж, какой ему заблагорассудиться потребовать… Всегда имел он доступ в кабинет к государыне без доклада».

По другим сведениям, Волков отказался не только от поста кабинет-министра и высшего ордена империи, но и от поместья, и от крепостных. Сохранилось свидетельство такого рода: «Рассказывают с достоверностью, что государыня при восшествии на престол благоволили жаловать его дворянским достоинством и вотчиною, но он со слезами благодарности, просил императрицу удостоить этою наградою женатого брата его, Григория, и ему позволить остаться в том же звании и состоянии, которому он обязан своею известностью и самыми монаршими милостями. И государыня… уважила просьбу первого русского актера и основателя отечественного театра».

Был ли Федор Волков в столь высокой степени доверенности у Екатерины? Занимал ли он столь значительное место в организации заговора? Несомненно, что Волков и Екатерина представляли друг для друга взаимный интерес. Беседуя о театре и литературе, они не могли не касаться политических тем и, вероятно, могли обсуждать и конфиденциальные вопросы. Мнение Волкова в этих вопросах могло быть очень значимым, ибо его считали одним из умнейших людей России.

Выдающийся просветитель Н. И. Новиков называл его «мужем великого, обымчивого (объемлющего. – В. Б.) и проницательного разума, основательного и здравого рассуждения, и редких дарований, украшенных многим учением и прилежным чтением наилучших книг».

Д. И. Фонвизин считал Волкова «мужем глубокого разума, наполненного достоинствами, который имел большие знания и мог бы быть человеком государственным».

Как бы то ни было, но участие выдающегося актера в рошлинской драме справедливо считается «наименее выясненным моментом в биографии Волкова». Таково авторитетное мнение прекрасного знатока его жизни В. А. Филиппова.

И все же даже то немногое, что вошло в эту книгу, проливает новый свет на личность Федора Волкова, который был не только актером и основателем русского профессионального театра, но и незаурядным политическим деятелем, чью истинную роль еще предстоит выяснить историкам.



ПЕРВОЕ ДЕСЯТИЛЕТИЕ ЦАРСТВОВАНИЯ ЕКАТЕРИНЫ II (1762-1772)



Коронация Екатерины II

Екатерина понимала, что утихомирить пересуды, сплетни и разговоры о смерти Петра III может только ее скорейшая коронация. Поэтому (специальным манифестом от 7 июля) церемония должна была состояться в Москве менее чем через два месяца, что не имело прецедента в российской истории. Главным распоря-дителем всех торжеств назначался Григорий Орлов.

В пятницу 13 сентября Екатерина Алексеевна торжественно въехала в Москву для коронации. Первопрестольная встречала ее звоном колоколов и грохотом пушек. Екатерина ехала в открытой коляске, окруженная эскортом конногвардейцев, вдоль стоящих шпалерами десяти полков, одетых в парадные мундиры и сверкающие каски.

Такой торжественный прием постарался организовать московский генерал-губернатор, фельдмаршал князь Александр Борисович Бутурлин, прибывший на этот пост за месяц до смерти Петра Федоровича и еле успевший взять в свои руки бразды правления в Первопрестольной.

Узнав о государственном перевороте, произошедшем в Санкт-Петербурге, Бутурлин тут же привел к присяге жителей Москвы, решительно заявив себя верным сторонником новой императрицы Екатерины II. Ему же предстояло подготовиться к коронации, тем более что Екатерина спешила с этим.

Церемония началась 22 сентября в десять часов утра, когда Екатерина из Успенского собора прошла в Архангельский и Благовещенский, где прикладывалась к святым мощам и почитаемым иконам. Во время ее шествия по Кремлю полки «отдавали честь с музыкою, барабанным боем и уклонением до земли знамен, народ кричал „ура“, а восклицания радостные, звон, пальба и салютация, кажется, воздухом подвигли, к тому ж по всему пути метаны были в народ золотые и серебряные монеты».

Коронационные торжества продолжались семь дней. В первый день в Кремле три часа фонтаны били белым и красным вином, народ бесплатно угощали жареным мясом, бросали монеты. То же самое происходило и на седьмой день торжеств, в остальные дни проходило «празднество партикулярное» в домах московской знати.

Взойдя на престол, Екатерина возвела в графское достоинство всех пятерых братьев Орловых, а Григорий, кроме того, стал и генерал-адъютантом. Александру Борисовичу Бутурлину была пожалована шпага, осыпанная бриллиантами.

Хлебосольная и щедрая Москва превзошла себя: балы, парадные обеды, маскарады, фейерверки и прочие увеселения длились более полугода – с октября 1762, до июня 1763 года.

Апофеозом невиданных дотоле сценических действ был грандиозный уличный маскарад, поставленный Волковым по сценарию Хераскова и Сумарокова. Четыре тысячи человек приняли участие в этом действе, названном авторами «Торжествующая Минерва».

Свидетель этого зрелища А. Т. Болотов писал: «Маскарад сей имел целию своею осмеяние всех обыкновеннейших между людьми пороков, а особливо мздоимных судей, игроков, мотов, пьяниц и распутных и торжество над ними наук и добродетели: почему и назван был „Торжествующею Минервою“. И процессия была превеликая и предлинная: везены были многие и разного рода колесницы и повозки, отчасти на огромных санях, отчасти на колесах, с сидящими на них многими и разным образом одетыми и что-нибудь представляющими людьми и поющими приличные и для каждого предмета сочиненные сатирические песни. Перед каждою такою раскрашенною, распещренною и раззолоченною повозкою, везомою множеством лошадей, шли особые хоры – где разного рода музыкантов, где разнообразно наряженных людей, поющих громкогласно другие веселые и забавные особого рода стихотворения, а инде шли огромные исполины, а инде – удивительные карлы.

И все сие распоряжено было так хорошо, украшено так великолепно и богато, и все песни и стихотворения были петы такими приятными голосами, что не иначе, как с крайним удовольствием, на все это смотреть было можно».

К сожалению, режиссер и организатор маскарада Федор Волков, разъезжая верхом во время его проведения, простудился и 4 апреля 1763 года скончался. Основателя национального русского театра похоронили в мужском Спасо-Андрониковом монастыре, в котором на три века раньше нашел приют и успокоение родоначальник русской живописи Андрей Рублев.

Когда гроб с телом Волкова опускали в могилу, почти никто не знал, что хоронят не только великого актера, сыгравшего десятки ролей на подмостках театра, но и великого заговорщика, чья роль, тайно сыгранная в истории России, надолго окажется скрытой от современников и потомков.



«Пять предметов» императрицы

Екатерина начала царствование милостью к недругам и наградами друзей. Она сразу же поднялась над дворцовыми партиями и распрями и, подобно тому, как была безусловным лидером в удачно проведенном заговоре, стала столь же безусловным руководителем государственной политики.

Восемнадцать предшествующих лет, проведенных в России, не прошли даром: она хорошо знала страну, ее историю, понимала, каковы подданные, и не строила наивных и беспочвенных иллюзий. С первых же дней царствования Екатерина проявила необычайную работоспособность – занималась делами до двенадцати часов в сутки, подбирала себе знающих и надежных помощников, способных быстро и основательно вникать в суть самых разных проблем.

На одном из первых заседаний Сената императрица заявила, что, «принадлежа самому государству, она считает и все принадлежащее ей собственностью государства, и на будущее время не будет никакого различия между интересом государственным и ее собственным». При этом она исходила из принципа превосходства интересов государства над интересами отдельной личности, утверждая: «Где общество выигрывает, тут на партикулярный ущерб не смотрят».

Позднее Екатерина сформулировала другие важнейшие принципы своей политики, названные ею «пятью предметами»:

«1. Нужно просвещать нацию, которой должен управлять.

2. Нужно ввести добрый порядок в государстве, поддерживать общество и заставить его соблюдать законы.

3. Нужно учредить в государстве хорошую и точную полицию.

4. Нужно способствовать расцвету государства и сделать его изобильным.

5. Нужно сделать государство грозным в самом себе и внушающим уважение соседям. Каждый гражданин должен быть воспитан в сознании долга своего перед Высшим Существом, перед собой, перед обществом, и нужно ему преподать некоторые искусства, без которых он почти не может обойтись в повседневной жизни».

Исходя из «предмета пятого», Екатерина видела смысл внешней политики в соблюдении собственных интересов России. «Резоны и выгоды, свой авантаж и профит», как тогда говорили, становились целью отношений с другими государствами, что позволило добиться выдающихся успехов в международной политике.



Реформа Сената

Правительствующий Сенат, учрежденный указом Петра I от 22 февраля 1711 года, до вступления Екатерины II на престол претерпел немало изменений. Сначала он был высшим государственным органом, но уже при Екатерине I выше Сената стал Верховный тайный совет, а затем, при Петре II, Кабинет министров. Анна Ивановна попыталась вернуть Сенату его изначальное значение, но при Елизавете Петровне он вновь отошел на второй план, уступив ведущую роль Конференции при высочайшем дворе. Н. И. Панин убедил новую императрицу реформировать Сенат, сделав его подлинно высшим государственным органом. Панин представил проект, по которому в 1763 году Сенат был разделен на шесть департаментов: четыре из них находились в Санкт-Петербурге, а два – в Москве.

Первый департамент ведал важнейшими делами управления, второй – всей судебной системой и судебными делами всех инстанций, третий департамент был наиболее разнообразен, он занимался путями сообщения, здравоохранением, образованием и делами национальных окраин, четвертый департамент руководил армией и флотом.

Московские департаменты руководили всеми делами первого и второго Санкт-Петербургских департаментов, распространяя свою юрисдикцию на центральные губернии России.

В годы правления Екатерины II в составе Сената существовали Тайная экспедиция, Межевой департамент, создавались временные комиссии, советы и комитеты для решения различных вопросов, возникающих на повестке дня.

Сохраняя эту структуру, Сенат, разрастаясь и трансформируясь, просуществовал до ноября 1917 года.



Секуляризация церковных владений

В 1762 году Петр III опубликовал указ о секуляризации церковных владений, то есть об обращении церковной собственности в светскую. Этот шаг был наиболее решительным из всех, какие делала центральная власть со времен Ивана III, пытаясь ограничить церковное землевладение.

Однако возмущение церковных иерархов было столь велико, что Екатерина II в первые два года своего правления практически не проводила секуляризации церковных земель и монастырских крестьян, но с 1764 года она начала методично, со все нарастающим разма-хом и усиливающимся напором, отбирать в казну имущество и «крещеную собственность», принадлежащие церкви.

До 1786 года около миллиона монастырских крестьян России стали собственностью государства, перейдя в разряд экономических крестьян, делами которых занималась Коллегия экономии. Большая часть земель, которые монастырские крестьяне обрабатывали для нужд духовенства, перешла в их руки. В 1786 году Коллегия экономии перестала существовать, и экономические крестьяне, жившие не только в России, но также в Прибалтике, на Украине и в Белоруссии, слились с государственными крестьянами. Бывшие экономические крестьяне остались за государством и не превратились в крепостных, сохранив личную свободу.

Именно они были той основной экономической силой, которая преобразовывала деревню на капиталистических началах, ведя розничную и оптовую торговлю, открывая фабрики и мастерские, покупая незаселенные земли.



В паутине новых интриг и заговоров

Однако проведению в жизнь принципов, разработанных Екатериной, мешала извечная российская рутина, политические противники, угроза очередного заговора или дворцового переворота.

В одном из писем Понятовскому Екатерина призналась: «Мое положение таково, что я должна принимать во внимание многие обстоятельства; последний солдат гвардии считает себя виновником моего воцарения, и при всем том заметно общее брожение».

В первые же месяцы царствования Екатерины II в среде гвардейских офицеров возник заговор в пользу шлиссельбургского узника Ивана Антоновича. Трое братьев Гурьевых – Петр, Иван и Семен – и Петр Хрущев намеревались его освободить и посадить на российский трон. Заговор был раскрыт, а заговорщики сосланы в Якутск и на Камчатку.

Вслед за этим обнаружился новый заговор. Объектами недовольства, нападок и даже готовившихся покушений были две государственные персоны – императрица и ее фаворит Григорий Орлов. Опасность еще более сблизила их, и у любовников появилась мысль обвенчаться, тем более что еще до убийства Петра III Екатерина допускала возможность брака с Григорием Орловым.

Чтобы облегчить выполнение этого намерения, она решила обнародовать документы о венчании Елизаветы Петровны и Разумовского. Однако, когда посланцы императрицы приехали к Алексею Григорьевичу и попросили показать им соответствующий документ, Разумовский, человек умный и осторожный, открыл ларец с документами и на глазах у нежданных гостей бросил какие-то бумаги в огонь камина. Не все тогда поняли этот поступок: ведь обнародование факта супружества с Елизаветой Петровной повлекло бы его уравнение в правах с членами императорской фамилии и получения титула Императорского Высочества. Но Разумовскому было чуждо честолюбие, кроме того, он не хотел ввязываться в интригу с непредсказуемыми последствиями.

Тогда в игру включился поверенный в сердечных делах Екатерины – бывший канцлер граф Алексей Петрович Бестужев, первым из сановников удостоенный Екатериной II звания генерал-фельдмаршала.

Во время коронационных торжеств в Москве он составил челобитную на имя императрицы, в которой «всеподданнейше, всепочтительнейше и всенижайше просили избрать себе супруга ввиду слабого здоровья великого князя».

Несколько вельмож поставили свои подписи под этой челобитной, когда же дело дошло до М. И. Воронцова, он не только не подписал ее, но тотчас же поехал к императрице и обо всем рассказал ей, заявив, что «народ не пожелает видеть Орлова ее супругом».

Екатерина, как утверждает Е. Р. Дашкова, вняла голосу «народа» и сказала, что челобитная была плодом самодеятельности Бестужева, что она не имеет к ней никакого отношения и не собирается брать себе в мужья Григория Орлова.

Меж тем Григорий Орлов по просьбе Екатерины был пожалован германским императором Францем I Габсбургом титулом князя Священной Римской империи, что вызвало новые опасения того, что фаворит может оказаться на троне.

Главой недовольных Григорием Орловым стал камер-юнкер и секунд-ротмистр конной гвардии Федор Хитрово, которого Дашкова называла «одним их самых бескорыстных заговорщиков».

Хитрово по неосторожности поделился своими соображениями о замышляемом заговоре с собственным двоюродным братом Ржевским. Он сообщил, что привлек еще двух офицеров – Михаила Ласунского и Александра Рославлева. Все они, говорил Хитрово, будут умолять государыню отказаться от брака с Григорием Орловым, а если она не согласится, то убьют всех братьев Орловых. Перепуганный Ржевский пересказал все это Алексею Орлову, и Хитрово арестовали.

24 мая 1763 года Екатерина II, находившаяся на богомолье в Ростове Великом, направила В. И. Суворову секретнейшее письмо о производстве негласного следствия по делу секунд-ротмистра камер-юнкера Федора Хитрово, рекомендуя «поступать весьма осторожно, не тревожа ни город, и сколь можно никого; однако ж таким образом, чтоб досконально узнать самую истину, и весьма различайте слова с предприятием… Впрочем, по полкам имеете уши и глаза».

Следствием было установлено, что Хитрово с небольшим числом сообщников видел главного виновника всего происходящего в Алексее Орлове, ибо «Григорий глуп, а больше все делает Алексей, и он великий плут и всему оному делу причиною». Было установлено, что на жизнь Екатерины заговорщики посягать не намеревались, а планировали лишь устранение братьев Орловых.

Поэтому Екатерина ограничилась тем, что сослала главного заговорщика Федора Хитрово в его имение – село Троицкое Орловского уезда, – где он и умер 23 июня 1774 года. Единомышленников Хитрово – Михаила Ласунского и Александра Рославлева – уволили с военной и дворцовой службы в чинах генерал-поручиков.

И все же Екатерина решилась передать вопрос о своем замужестве на усмотрение Сената. На его заседании встал сенатор граф Н. И. Панин, воспитатель цесаревича Павла Петровича, и сказал:

– Императрица может делать все, что ей угодно, но госпожа Орлова не будет нашей императрицей…

Панина тотчас же поддержал К. Г. Разумовский. Правда, потом поговаривали, что все происшедшее в Сенате было подстроено самой Екатериной по договоренности с Паниным, чтобы противостоять настоятельным просьбам Орлова вступить в ним в брак. Екатерина уже понимала всю несостоятельность этой затеи, хотя всем сердцем продолжала любить Григория.



Заговор Мировича

Вскоре после вступления на престол новой императрицы объявился еще один сторонник Ивана Антоновича. На сей раз это был подпоручик Смоленского пехотного полка Василий Яковлевич Мирович.

Бедный дворянин-украинец, родители которого потеряли свои поместья из-за приверженности делу Мазепы, долго обивал пороги своих знатных петербургских земляков, умоляя помочь ему вернуть конфискованное добро. Однажды он попал на прием к гетману К. Г. Разумовскому. Как показывал потом на допросе Мирович, гетман сказал ему: «Ты, молодой человек, сам себе прокладывай дорогу. Старайся подражать другим, старайся схватить фортуну за чуб и будешь таким же паном, как другие».

Отчаявшись добиться желаемого законным путем, Мирович стал подумывать об иных способах поправить дела: то мечтал о выгодной женитьбе, то надеялся на крупный выигрыш в карты, но фортуна ловко увертывалась от неудачливого подпоручика.

Осенью 1763 года Мирович случайно узнал, что в Шлиссельбурге томится несчастный Иван Антонович. Этого было довольно, чтобы направить его мысли в новое русло. Всю зиму он обдумывал, что можно предпринять, и, наконец, каким образом можно осуществить задуманное, и решил, что как только наступит его очередь нести караульную службу в Шлиссельбургской крепости (а Смоленский полк по частям выполнял такую задачу), он попытается освободить узника.

Он не знал, что даже в случае удачи его затея обречена на провал: Иван Антонович от строгого многолетнего заключения в одиночных казематах превратился в полусумасшедшего человека, невнятно говорившего и утратившего представление о реальной жизни.

В начале июля 1764 года Мировичу была поручена команда из сорока пяти солдат и унтер-офицеров. В крепости постоянно находились три десятка солдат при коменданте Бередникове и двух офицерах – Власьеве и Чекине.

Мирович лишь в последние дни перед осуществлением задуманного им дела стал склонять солдат и капралов отряда на свою сторону. Подпоручик зачитывал им подложный манифест, сулил богатства и почести, подобные тем, какие обрели лейб-кампанцы Елизаветы Петровны. Он предложил участие в заговоре и капитану Власьеву, не зная, что тому, согласно секретной инструкции, вменялось в обязанность лишить жизни Ивана Антоновича при попытке его освобождения.

Власьев сделал вид, что согласился, а сам немедленно доложил обо всем Н. И. Панину. Мирович этого не знал, но, почувствовав опасность, решил действовать немедленно. Ночью по его приказу солдаты арестовали коменданта и двинулись к каземату. Однако Власьев и Чекин, услышав выстрелы, немедленно исполнили предписания инструкции, и когда Мирович проник в каземат, Иван Антонович был уже мертв.

Мировича арестовали, долго допрашивали, сначала в Шлиссельбурге, потом в Петропавловской крепости. Следствием и допросами руководил Григорий Орлов, проявивший известную снисходительность к преступнику и не позволивший применять пытки. И все же Мировича приговорили к смерти и казнили 15 сентября 1764 года.



«Наставление губернаторам»

Желая укрепить местную власть, Екатерина II 21 апреля 1764 года издала «Наставление губернаторам», которое было первым важным документом ее царствования, созданным для дальнейшего усиления внутренней структуры государства.

По этому документу глава губернии подчинялся лишь императрице и Сенату и именовался «главой и хозяином губернии».



В «Наставлении…» губернии объявлялись главными частями России, «и они, – писала Екатерина, – самые те, которые более всего поправления требуют». И далее следовала сентенция о соотношении таких категорий, как «империя» и «губерния». «Все целое, не может быть отнюдь совершенно, если части его в непорядке и неустройстве пребудут». И для того, чтобы вся Россия пришла в порядок, Екатерина издала «Наставление…». По нему губернатор должен был следить за быстрым прохождением дел в губернской канцелярии; затем, чтобы в случае разногласий по делу, брать его под свой контроль и разрешать самому на основании законов. Пункт IV «Наставления…» гласил: «Губернатор недремлющим оком в Губернии своей взирает на то, чтобы все и каждый по званию своему исполнял с возможным радением свою должность, содержа в ненарушимом сохранении указы и узакононения наши, чтоб правосудие и истина во всех судебных, подчиненных ему местах обитали, и чтоб ни знатность вельмож, ни сила богатых совести и правды помрачать, а бедность вдов и сирот, тщетно проливая слезы, в делах справедливых утеснена не была». Если же эти «нерадивые или порочные люди» окажутся среди его чиновников, а еще хуже, если кто-то из них окажется взяточником, то губернатор должен отрешить таковых от должности и представить дело в Сенат на утверждение. При чрезвычайных ситуациях – пожаре, голоде, эпидемии, бунтах и иных катастрофах – губернатор должен был возглавлять борьбу с этими бедствиями, становясь единым надо всеми главноначальствующим. Наконец, вменялось губернаторам один раз в три года объезжать губернию, чтобы лично убеждаться в состоянии дел и знать все воочию, а не понаслышке.

«На заре Екатерининского царствования, – резюмируя сказанное, указал академик Ю. В. Готье, – должность генерал-губернатора, там, где она сохранилась, например в Москве, стала приобретать во второй половине века более определенные черты экстраординарной должности государева наместника».



«Наставление Московскому и Санкт- Петербургскому генерал-губернаторам»

Придавая особенное значение двум столицам России, Екатерина развила и дополнила «Наставление губернаторам» от 21 апреля 1764 года еще одним документом – «Наставлением Московскому и Санкт-Петербургскому генерал-губернаторам», поскольку последние, как подчеркивала императрица, в отличие от прочих генерал-губернаторов «указов ни от кого, кроме Нас и Сената Нашего на свою собственную персону не получают».

Московскому и Санкт-Петербургскому генерал-губернаторам давалось право отрешения от должности нерадивых судебных чиновников и осуществление надзора за судами, находящимися на территории их губерний. Они, как и другие губернаторы, должны были раз в три года объезжать вверенную им губернию, «и в проезде своем, поощряя поселян благоразумными к землепашеству увещеваниями и стараясь отвращать тот резиденциям нашим (то есть Москве и Санкт-Петербургу) вред, который происходит от единой только лености земледельцев, ибо окрест резиденции живущие крестьяне, полагаясь на непрочное приобретение малого через другие промыслы прибытка, оставляют полезное земледелие, и тем к собственному своему разорению принуждены покупать хлеб в резиденциях; отчего обитатели сих городов нередко терпят в хлебе дороговизну, тогда, когда могли бы они довольствоваться дешевизною, чрез подвоз хлеба чрез тех же поселян».

Завершалось «Наставление…» следующим: «Впрочем, смотрят сии губернаторы на выгоды и пользы обитающих в их губерниях жителей, и по тому располагаясь, предусматривают государственные пользы к приращению интереса, или неудобства ко вреду народному, и о том всем немедленно представлять Нашему Сенату, а в случае нужды и Нам Самим. Представления свои должны писать ясно и вразумительно, утверждая их неоспоримыми доказательствами и очевидным искусством препровождая; на что и ожидают Нашего решительного указа».



«Генеральное межевание»

19 сентября 1765 года были изданы Манифест и Генеральные правила, положенные в основу двух инструкций для землемеров межевых губернских канцелярий и для провинциальных межевых контор.

Кроме «Наставлений…», носящих общий характер, в губернии посылалось и множество указов и рескриптов, определяющих частные проблемы, порой и весьма значительные. Одним из таких установлений было положение о «Генеральном межевании», по которому необходимо было точно определить границы существующих земельных владений отдельных лиц, общин, церкви, городов, уездов, губерний. Межевание продолжалось почти сто лет – до 1861 года. В результате были сделаны уездные планы и губернские атласы. В ходе работ во всех губерниях были созданы Межевые губернские канцелярии, а в уездах – Провинциальные межевые конторы. Были они созданы и в Московской губернии. Землемеры как представители власти работали в сопровождении двенадцати понятых, которые подтверждали правильность замеров, производимых десятисаженной эталонной цепью при помощи астролябии. Бесспорное владение на момент межевания служило основанием для закрепления земли за владельцем. За правильность межевания в конечном счете отвечали губернаторы.



И снова Григорий Орлов

Что же касается личных взаимоотношений Екатерины и Григория Орлова, то они год от года крепли и отнюдь не ограничивались альковными утехами и любовными ласками.

Из множества характеристик, данных современниками и историками Григорию Орлову, приведем прежде всего принадлежащую его биографу А. А. Голомбиевскому: «Природа щедро одарила Орлова. „Это было, – по выражению императрицы, – изумительное существо, у которого все хорошо: наружность, ум, сердце и душа“. Высокий и стройным, он, по отзыву Екатерины, „был самым красивейшим человеком своего времени“. Превосходя красотой, смелостью и решительностью всех своих братьев, Григорий не уступал никому ни в атлетическом сложении, ни в геркулесовой силе. При этом Григорий был, несомненно, добрый человек, с мягким и отзывчивым сердцем, готовый помочь и оказать покровительство, доверчивый до неосторожности, щедрый до расточительности, неспособный затаивать злобу, мстить; нередко он разбалтывал то, чего не следует, поэтому казался менее умным, чем был. Способный, но ленивый, Григорий обладал умом не самостоятельным и глубоким, но чутким к вопросам, которые его интересовали. Схватив на лету мысль, понравившуюся ему, быстро усваивал суть дела и нередко доводил эту мысль до крайности. Часто вспыльчивый, всегда необузданный в проявлении своих страстей, он обладал веселым и ветреным нравом, любил кулачные бои, состязания в беге и борьбе и охоту на медведя один на один».

К этой характеристике можно присоединить еще одну, высказанную английским посланником лордом Каткартом: «Орлов – джентльмен, чистосердечный, правдивый, исполненный высоких чувств и обладающий замечательным природным умом».

Английскому посланнику вторил соотечественник Григория Орлова, суровый критик своего времени, желчный и брюзгливый князь М. М. Щербатов. Он отличал Григория Орлова от многих других современников, признавал за ним ряд прекрасных качеств. В записке «О повреждении нравов в России» Щербатов писал: «Во время случая Орлова дела шли довольно порядочно, и государыня, подражая простоте своего любимца, снисходила к своим подданным. Люди обходами не были обижены, и самолюбие государыни истинами любимца укрощаемо часто было… Орлов никогда не входил в управление не принадлежащего ему места, никогда не льстил своей государыне, к которой неложное усердие имел, и говорил ей с некоторою грубостью все истины, но всегда на милосердие подвигал ее сердце; старался и любил выискивать людей достойных… Ближних своих любимцев не любил инако производить, как по мере их заслуг, и первый знак его благоволения был заставлять с усердием служить Отечеству и в опаснейшие места употреблять».

В дожде благодеяний, пролившихся на Григория Орлова, были две прекрасные богатые мызы, расположенные неподалеку от Петербурга – Гатчина и Ропша. А помимо этого Григорий Григорьевич получал от императрицы большие суммы денег, чаще всего выдаваемые ему на именины – 25 января, и на день рождения – 6 октября. Екатерина дарила Орлову всякий раз от пятидесяти до ста пятидесяти тысяч рублей.

По ее же ходатайству он стал, как мы уже знаем, князем Римской империи, что было подтверждено дипломом от 21 июля 1763 года. Тогда же он возглавил Канцелярию опекунства иностранных (то есть иностранцев, переселившихся в Россию). Они получали земли в Поволжье, освобождались на тридцать лет от податей, имели право продавать плоды своего труда беспошлинно за границу, заводить торги и ярмарки, строить фабрики и мануфактуры.

К 1769 году только вокруг Саратова в ста четырех колониях поселились более двадцати трех тысяч выходцев из Швейцарии, Германии, Франции, Австрии и других стран. Карта Поволжья запестрела новыми названиями – Берн, Люцерн, Унтервельден и другими.

В январе 1765 года Орлов был назначен шефом кавалергардского корпуса, а 14 марта того же года – генерал-фельдцейхмейстером и генерал-директором над фортификациями, заняв сразу важнейшие должности – командующего артиллерией и командующего инженерными войсками.

Проводя год за годом рядом с Екатериной, Орлов стал много читать и увлекся естественными науками, отдавая предпочтение физике. Он переписывался с Жан-Жаком Руссо, дружил с директором Академии наук Г. Н. Тепловым и с особой приязнью относился к М. В. Ломоносову.

Михаил Васильевич искренне дорожил дружбой Орлова. Символично, что свое предпоследнее стихотворение, написанное в июле 1764 года, он посвятил Орлову:



Ты, верны Отечеству распростирая длани,

Екатеринин рок и общей отвратил,

Покой и век златой наукам обновил.

Ликуют Северны страны в премудрой воле,

Что Правда с

Кротостью сияет на Престоле.

О, коль прекрасны дни!

О, коль любезна Власть!

Герой, мы должны в том

Тебе велику часть!



В трудные минуты Ломоносов всегда находил у Орлова поддержку, а когда великий ученый 4 апреля 1765 года умер, то все его бумаги Григорий Григорьевич выкупил у вдовы покойного, тщательно разобрал и бережно хранил. Из дневника Семена Андреевича Порошина, воспитателя цесаревича Павла, известно, что Орлов высказывал основательные познания в физических свойствах золота, ботанике, химии, анатомии, геометрии и астрономии. В летнем дворце Орлов устроил обсерваторию и часто наблюдал за звездным небом.

Разносторонность интересов привела Орлова к тому, что в 1765 году он стал первым президентом Вольного экономического общества. Он предложил для общества собственный дом, купленный ему Екатериной за сорок тысяч рублей, где 15 июня 1765 года и произошло первое заседание.

По инициативе Екатерины II Орлов объявил конкурс на тему: «В чем состоит собственность земледельца (крестьянина) – в земле ли его, которую он обрабатывает, или в движимости, и какое он право на то и другое для пользы общенародной иметь может?» В конкурсе приняли участие сто шестьдесят авторов, не только русских, но и зарубежных. Тогда-то впервые гласно прозвучал вопрос об отмене крепостного права.

С 1766 года стали издаваться периодические «Труды Вольного экономического общества», а годом раньше вышло в свет первое статистико-географическое исследование России «Экономические вопросы, касающиеся до земледелия по разности провинций». Издания общества не были мертвой академической схоластикой, в них содержались рекомендации по развитию сельского хозяйства, особенно животноводства, усовершенствованию сельскохозяйственных орудий, советы по пчеловодству, шелководству, производству сахара, полотна, внедрению наиболее рациональных способов хозяйствования. Григорий Орлов еще дважды – на второй и третий срок – избирался президентом общества и до конца своих дней оставался его членом.

31 октября 1765 года последовал высочайший рескрипт, в котором Екатерина писала: «Мы оное приемлем в особое наше покровительство… жалуем обществу шесть тысяч рублей на покупку пристойного дома как для собрания вашего, так и для учреждения в нем экономической библиотеки». (В 1919 году, когда «Вольное экономическое общество» было ликвидировано, его библиотека насчитывала двести тысяч томов.) Общество учредило и свои собственные награды. Первая золотая медаль стоимостью в двести пятьдесят золотых рублей была присуждена привезшему наибольшее количество российской пшеницы для продажи за границу, вторая – за устройство запасных хлебных житниц на случай неурожая.



Созыв «Уложенной комиссии» и путешествие по Волге

14 декабря 1766 года был опубликован манифест о выборах депутатов в Комиссию об уложении от всех свободных сословий России для выработки нового свода законов.

Комиссии об уложении, более известные под названием Уложенных комиссий, существовали в России с начала XVIII века. С 1700 по 1754 год существовало шесть таких комиссий, работающих над созданием свода законов. Однако ни одна из них не преуспела. Поэтому Екатерина решила еще раз собрать Комиссию об уложении, чтобы довести дело до конца. Свод законов создавали депутаты от всех народов и сословий страны, кроме крепостных крестьян, интересы которых представляли их владельцы. Всех пятерых братьев Орловых избрали депутатами от уездов, где у них были имения. Григорий Орлов представлял дворян Копорского уезда Петербургской губернии.

Пока шли выборы, Екатерина и ее фаворит путешествовали по Волге. 2 мая 1767 года их галеры вышли из Твери и поплыли вниз по реке через Ярославль, Кострому, Нижний Новгород, Чебоксары, Казань и Симбирск, откуда знатные вояжеры пересели в экипажи и вернулись в Москву.

На остановках путешественники осматривали заводы и фабрики, монастыри и церкви, мастерские и соляные варницы. В Нижнем Новгороде Орлов познакомил императрицу с замечательным механиком-самоучкой И. И. Кулибиным.

В дороге Екатерина и Орлов размышляли над тем, какие законы могли бы улучшить положение дел в России. Именно в эти дни императрица начала интенсивно разрабатывать свой знаменитый «Наказ», представленный потом депутатам Уложенной комиссии. Орлов для «Наказа» переводил одну из глав романа Мармонтеля «Велизарий».

Екатерина в каждом из городов, монастырей и сел принимала челобитные, выслушивала жалобы, решала различные дела и тяжбы, беседовала с губернаторами, помещиками и крестьянами, попами и купцами, с русскими и инородцами.

Из Казани она писала Вольтеру: «Эти законы, о которых так много было речей, собственно говоря, еще не сочинены, и кто может отвечать за их доброкачественность? Конечно, не мы, а потомство будет в состоянии решить этот вопрос. Представьте, что они должны служить для Азии и для Европы, и какое различие в климате, людях, обычаях и самих понятиях!… Можно легко найти общие правила, но подробности? И какие подробности? Это почти все равно, что создать целый мир, соединить части, оградить и прочее».

22 июня, находясь в Москве, Екатерина сообщила сенаторам, что за время путешествия она получила шестьсот челобитных и что почти все они содержали жалобы крестьян на помещиков и споры народов разной веры о землях.



«Составлять законы, а не заниматься моей анатомией…»

30 июля 1767 года в Успенском соборе Кремля состоялось торжественное открытие заседаний Уложенной комиссии. В конце церемонии Екатерина II вручила генерал-прокурору князю Александру Алексеевичу Вяземскому завершенный ею накануне «Наказ», состоящий из двадцати двух глав и шестисот шестидесяти пяти статей, большей частью построенных на трудах французских философов-просветителей.

На следующий день четыреста двадцать депутатов собрались в Грановитой палате, чтобы тайным голосованием избрать маршала Уложенной комиссии. Им был избран Григорий Орлов, но он отказался от столь высокой чести «за множеством дел, возложенных на него Ее Императорским Величеством», и тогда маршалом избрали костромского депутата генерала Александра Ильича Бибикова.

Потом фаворит оказался одним из трех чтецов, которые по очереди читали «Наказ». Депутаты с прилежанием, вниманием и восхищением слушали сочинение императрицы и на следующем заседании решили поднести ей новый титул. Поступило несколько предложений, но принята была редакция Григория Орлова: «Екатерина Великая, Премудрая, Мать Отечества».

12 августа одиннадцать депутатов и маршал Бибиков поднесли Екатерине новый титул, но она поручила вице-канцлеру князю Александру Михайловичу Голицыну заявить от ее имени: «О званиях же, кои вы желаете, чтоб я от вас приняла: на сие ответствую: 1) на „Великая“ – о моих делах оставляю времени и потомкам беспристрастно судить; 2) „Премудрая“ – никак себя таковою назвать не могу, ибо один Бог премудр; 3) „Матери Отечества“ – любить Богом врученных мне подданных я за долг звания моего почитаю, быть любимою от них есть мое желание».

Сама же она сказала: «Надобно господам депутатам обсуждать и составлять законы, а не заниматься моей анатомией».

После того как верноподданническая инициатива Григория Орлова и прочих восторженных ее поклонников из сонма народных избранников получила достаточно вежливый, но решительный афронт, Григорий Григорьевич лишь однажды высказал свое мнение перед депутатами. Это случилось 20 августа, когда был зачитан «Наказ от черносошных (государственных) крестьян Каргопольского уезда». Выслушав рассказ их депутата, поведавшего о бедах и нуждах крестьян, испрашивающих облегчения своей участи, Орлов, вопреки мнению большинства, выступил в поддержку каргопольцев.

14 декабря состоялось последнее заседание Уложенной комиссии в Москве, после чего были объявлены каникулы до следующего заседания, состоявшегося в Санкт-Петербурге 18 февраля 1768 года.



Внешняя политика

Теперь кратко познакомьтесь с наиболее важными моментами внешней политики, которую проводила Екатерина II. Первое, что она сделала по восшествии на престол, – послала письмо Фридриху II, уведомляя, что Россия останется верна миру с Пруссией, который незадолго перед этим подписал Петр III. Об этом письме не знал ни один из русских сановников. Нейтрализовав Пруссию, Екатерина тут же прибрала к рукам Курляндию, которой управлял сын польского короля Августа III принц Карл. По приказу Екатерины в Митаву вошли русские войска, и в начале января 1763 года туда торжественно въехал семидесятидвухлетний герцог Эрнст Бирон со своим сорокалетним сыном Петром, что вынудило принца Карла покинуть Курляндию.

На следующий год, как бы подводя итог всему сделанному, в Митаву пожаловала сама Екатерина и была принята с необычайной торжественностью.

Бирон оставался правителем Курляндии до конца жизни. Он умер 17 декабря 1772 года, восьмидесяти двух лет, оставив трон старшему сыну Петру. Новый правитель Курляндии был жаден и корыстолюбив до патологии, разорял и крестьян, и мещан, и дворян. Более двадцати лет терпели его подданные, а летом 1795 года приехали в Петербург, где предложили Екатерине II установить в герцогстве новую власть.

Герцог Петр Бирон отрекся от престола, получив за свои имения два миллиона рублей и пожизненную пенсию в шестьдесят девять тысяч талеров ежегодно.

27 мая 1795 года на месте бывшего герцогства была образована Курляндская губерния.

Остальные дети Эрнста Иоганна Бирона – сын и четыре дочери, – а также их потомство породнились с самыми знатными домами Европы и России.

Не оставила без внимания Екатерина и Польшу, отправив туда осенью 1762 года большую денежную субсидию и присовокупив к ней орден Андрея Первозванного своему старому другу и бывшему любовнику Станиславу Августу Понятовскому. Она рассчитывала на него как на надежного союзника и беспрекословного проводника русских интересов в Речи Посполитой.

В январе 1763 года тяжело заболел польский король Август III, и в предвидении его кончины Екатерина II и Фридрих II обменялись письмами по поводу будущего Польши. То же самое делали австрийцы и французы, противопоставляя австро-французскую коалицию русско-прусской и намереваясь посадить на польский трон своего кандидата.

Август III умер 5 октября, а уже в начале 1764 года Россия и Пруссия заключили военный союз, русские войска вступили в Польшу, а сторонникам Станислава Понятовского были выделены огромные денежные субсидии.

7 сентября 1764 года Понятовского избрали королем. Впоследствии Екатерина так объясняла мотивы поддержки ею Понятовского: «Россия выбрала его в кандидаты на польский престол, потому что из всех искателей он имел наименее прав, а следовательно, наиболее должен был чувствовать благодарность к России».

Однако в Польше нашлось множество патриотов, выступивших против Понятовского и русских войск. Среди них были аристократы братья Адам и Михаил Красиньские, Юзеф Пулавский, львовский архиепископ Сераковский и другие. 29 февраля 1768 года они создали конференцию, которая стала называться Барской, – по имени города Бар в Подолии (ныне Винницкая область Украины). Своими союзниками барские конфедераты считали любого врага России. Особое место в их планах занимала Турция как наиболее традиционный и последовательный противник России.

Весной началось восстание барских конфедератов, и Понятовский обратился к Екатерине с просьбой о помощи. На подавление восстания двинулись крупные контингенты русских войск под командованием генералов П. Ф. Апраксина, М. Н. Кречетникова и А. А. Прозоровского.

В июне Кречетников занял Бердичев, а отряд Апраксина – Бар. Прозоровский тем временем двинулся на Львов, и у местечка Броды нанес конфедератам сильное поражение, после чего дивизии Апраксина и Прозоровского овладели Краковом.

На юге русские казаки заняли Балту и Дубоссары, где погибли много турок, татар и молдаван, поэтому турецкий султан сначала потребовал убрать российские войска оттуда, а затем – из всей Польши.

Эти условия для России были неприемлемы и отвергнуты. Тогда, как и рассчитывали барские конфедераты, 25 сентября 1768 года Турция объявила России войну.