Вглядываясь в жизнь этого удивительно самобытного и гордого человека, вчитываясь в его такие добрые и светлые книги, неожиданно застываешь чуть ли не в мистическом изумлении перед вопросом-загадкой: а не было ли на свете по меньшей мере двух Михаилов Николаевичей Волконских? Один писал в кабинетной тиши свои приключенческие романы. А другой?..

Да, был и другой Волконский, живший шумно и блистательно, выходивший на поклоны в театрах, наслаждавшийся громом зрительских оваций, тщеславный и расточительный. Это был тот самый высокородный князь Волконский, который когда-то привлек внимание театрального мира оригинальным драматическим этюдом, поставленным на сцене знаменитой Александринки. С той поры театр жил в его сердце первой и неизменно страстной любовью, в которой находил он и наслаждение, и отдохновение после изнурительной работы над очередным романом.

Еще не просохли чернила на последней странице романа «Кольцо императрицы», еще в плену этого сюжета его писательское воображение, как уже, чтобы освободиться, разгрузить свою мысль и сердце для новой работы, Михаил Николаевич устремляется в театр. Долго не раздумывая, обговаривает здесь срочный сценический заказ и легко, увлеченно пишет ни много ни мало — полнометражную четырехактную драму «Рабыня», а затем участвует в ее постановке. После «Записок прадеда» — снова пьеса, на этот раз комедия «Дядюшка Оломов»…

И так весь свой творческий путь шли рука об руку два Волконских: один — почти не расстававшийся с восемнадцатым веком исторический романист, другой — блестяще-остроумный и изобретательный драматург, способный и на эпатаж и на мистификацию. Театральная слава Волконского достигла апогея и даже на какое-то время затмила его известность как автора приключенческих и исторических романов в тот год, когда в столичном пародийном театре А. Р. Кугеля «Кривое зеркало» была поставлена его опера-фарс «Вампука, принцесса Африканская» (1908). Этой пьесе да еще одной («Гастроль Рычалова») повезло более всего: они были представлены читателям наших дней в числе лучших произведений, отобранных для антологического сборника «Русская театральная пародия XIX — начала XX века» (М., «Искусство», 1976). В целом же творчество писателя было незаслуженно забыто.

Когда после тяжелой болезни Михаил Николаевич Волконский скончался на 57-м году жизни (это случилось 13 октября 1917 года), скорбную весть читателям сообщили лишь театральные газеты и журналы. Из прежних друзей отозвался владелец театра «Кривое зеркало» А. Р. Кугель, напечатавший в журнале «Театр и искусство» следующие строки: «Узнал печальную новость: скончался князь M. H. Волконский, остроумный, живой писатель… Князь был, как принято выражаться, «убежденный черносотенец». Честный черносотенец, а не карьерист. Он был до глубины души убежден, что России необходимо самодержавие, как стальной обруч, поддерживающий ее бытие. С такими убеждениями можно было сделать отличную карьеру, но князь M. H. Волконский жил и умер если не в нужде, то в весьма малом достатке. Причина была, мне кажется, в природной резкости его нрава и большом самолюбии».

* * *

В 1891 году один за другим вышли два романа Волконского, положившие начало его громкой славе как первого исторического беллетриста, как истинного «русского Дюма». Это были произведения тогда еще нового для русской литературы историко-приключенческого жанра «Мальтийская цепь» и «Князь Никита Федорович». Их напечатал самый популярный журнал того времени «Нива», только что переживший взлет небывалого читательского интереса благодаря увлекательным романам Вс. С. Соловьева: тогда тираж «Нивы» вырос с двадцати до ста тысяч экземпляров. И вот новый бум: число подписчиков «Нивы» опять резко пошло в гору, на этот раз благодаря романам Волконского. (Попутно заметим, что как раз в эту пору Михаилу Николаевичу было предложено возглавить «Ниву».)

В чем секрет такой их популярности? Ведь русский читатель XIX века был весьма избалован именно исторической беллетристикой. В этом жанре успешно и до Волконского и в одно время с ним трудились Р. Зотов, М. Загоскин, Г. Данилевский, Е. Карнович, Н. Костомаров, Е. Салиас, Д. Мордовцев, Л. Жданов, Н. Гейнце… И список можно было бы продолжить.

В этом многообразии имен и дарований легко ли было сыскать свое место? Но нашлось оно просто — как бы само собой явилось. Дело в том, что и в детстве и в юношестве Михаил Николаевич очень увлекался рассказами и книгами своего двоюродного дяди по материнской линии — выдающегося русского историка и романиста, блестящего знатока российского средневековья Евгения Петровича Карновича. Ныне это имя — в числе тысяч незаслуженно забытых.

Совсем нетрудно представить нам себе молодого литератора, начитавшегося романов, исследовательских монографий Карновича и решившего попытать свои силы, продолжив его многотрудное дело. Пылкая и серьезная увлеченность Волконского книгами своего знаменитого предка, как оказалось, в нем не угасала никогда, она-то и погрузила его вскоре в удивительные, еще мало известные страницы жизни россиян столетней давности, полные небывалых тайн, загадок, интриг, подвигов и приключений.

Волконскому удалось сразу и с большой художественной убедительностью передать очень характерный для восемнадцатого столетия ореол таинственности. Читатели обнаружили это уже в первом его романе «Мальтийская цепь» (1891). Загадочность, сложная переплетенность событий, в которые попадают герои книги, захватывают читателя с самых начальных страниц. На тайну ориентирован и весь многоплановый сюжет этого увлекательного повествования. Чтобы понять своеобразие писательской манеры Волконского, вкратце расскажем, о чем его первый роман, ставший как бы образцом, примерной схемой для всех последующих.

Можно с определенной долей уверенности предполагать, что роман затеялся с одного газетного абзаца, привлекшего внимание Волконского в старинных «Ведомостях обеих столиц» за 1789 год: «Флота капитан генерал-майорского ранга, кавалер Литта, командовавший правым крылом в атаке, данные ему от начальства наставления с похвальною точностью и искусством исполнял, поспешая везде, где должно было, от начала до конца сражения и подавая доводы своей отличной храбрости». Кто же этот храбрец Литта? Писательские розыски привели к созданию интересного романного сюжета.

…После успешной охоты за турецкими пиратами возвращается в родной порт итальянский корвет «Пелегрино». Его отважный командир граф Джулио Литта, рыцарь Мальтийского ордена, по доносу своего штурмана в Милане арестовывается. Однако вина рыцаря — нарушение им обета целомудрия, любовь к жене русского посланника, племяннице всесильного Потемкина Екатерине Скавронской — не доказана. Но графа все равно наказывают — отсылают, хотя и с почетной миссией, в Россию. Здесь при дворе Екатерины II, а затем и Павла I храброго моряка ждала удачная карьера: после многих лет добросовестной флотской службы он становится капитаном корабля первого ранга, контр-адмиралом российского флота, кавалером ордена святого Георгия. Добивается рыцарь и личного счастья: его женой становится овдовевшая красавица Екатерина Скавронская.

История жизни Джулио Литты, иностранца в России, искусно вплетена в тайную борьбу иезуитов и масонов, в дворцовые интриги императрицы Екатерины II и сменившего ее на троне Павла I. Подлинные исторические фигуры и достоверные события переданы в романе с вполне допустимым творческим своеволием автора, стремящегося занимательно организовать сюжет, добиться высокой его динамичности и напряженности. В центре едва ли не каждого романа Волконского оказываются на первый взгляд маленькие люди. Но вовлеченные в события, имеющие общеисторическое значение, они как бы возвышаются и обретают значимость наравне с теми, в чьих руках и власть, и судьбы государства. Волконский словно бы задался целью написать неофициальную историю восемнадцатого века, историю, творящуюся сплошь и рядом по воле господина Случая вопреки логике, вопреки закономерности. Порой десятилетия проходили, пока логика когда-то свершившегося обнаруживалась и закономерности доказывались.

Об этой особенности своей писательской концепции Волконский рассказал читателю уже на склоне своих лет, готовя к изданию полное собрание своих историко-приключенческих романов (увы, оборвавшееся в 1917 году на седьмом томе).

«Давно уже доказано, — написал Михаил Николаевич в предисловии к роману «Две жизни», вышедшему в 1915 году, — что наряду с так называемой официальной историей существует неофициальная, тайная, сплетающаяся из целого ряда интриг и отношений, разгадать и открыть которые представляется возможным лишь спустя многие годы. И сколько раз подобные открытия давали вдруг совершенно неожиданные объяснения явлениям, казавшимся случайными, и соединяли эти казавшиеся случайными явления в последовательную и логически развивающуюся цепь».

К этому остается добавить одно весьма существенное уточнение: Волконский восстанавливал цепь казавшихся случайными событий не как историк, а как художник, создавая энергичное, почти драматургически остро развивающееся повествование, добиваясь его особенной занимательности. Журнал «Вокруг света», представляя в 1903 году книги Волконского своим читателям, очень точно отметил, что это «романы действия, где события часто сходятся с вымыслом и запутанная завязка, полная таинственности, отвлекает нас от действительности».

И на самом деле: действие, действие и еще раз действие — таково творческое кредо Волконского, которое позволило ему превзойти в читательских симпатиях и предпочтениях всех других беллетристов-современников, избравших, как и он, для художественного освоения великую российскую историю. Но помог в этом Волконскому также и сам полюбившийся ему восемнадцатый век, к которому и доныне не иссякает повышенный читательский интерес.

* * *

История восемнадцатого столетия предстает в романах Волконского вовсе не в той хронологической последовательности, в какой она свершалась на самом деле. Мы можем только предполагать, что книги им создавались в ходе несистематизированного, любительского изучения попадавших в его руки первоисточников, а также по мере проникновения в те или иные исторические эпизоды, почерпнутые из документов.

Некоторые страницы русской истории задерживали внимание писателя не надолго, и читатели получили в результате один-два его романа, как, например, о времени царствования Елизаветы Петровны (правда, роман «Кольцо императрицы» из числа лучших). Волконский крайне отрицательно относился к Екатерине II, оттого о ней самой писать всячески избегал. Но были в восемнадцатом веке у Волконского и свои пристрастия, к которым он обращался постоянно в течение всей своей жизни. Это Бирон и бироновщина, граф Калиостро и другие маги, мистики, масоны (о них у Волконского девять романов), наконец эпоха Павла I, о которой он написал семь книг.

«Почему так много о Павле?» — этот вопрос очень часто задавали писателю. В конце концов он вынужден был объясниться в предисловии к роману, ставшему последним, — «Слуга императора Павла» (1916). Коротко приведем доводы Волконского, поскольку они помогут и нам, читающим его романы, понять авторскую позицию.

Прежде всего Волконский с сожалением, и может быть справедливым, утверждает, что «до сих пор еще не имеет настоящего серьезного описания кратковременное царствование императора Павла Петровича». Отчего так? Да оттого, считает автор, что, во-первых, «мы слишком близки этому времени и оно не отошло еще для нас в историческую перспективу», а во-вторых, решительно заявляет он затем, «наша историческая наука разрабатывалась до сих пор под углом зрения тех, кто имел основание не любить Павла Петровича».

И далее Волконский обстоятельно рассматривает «наиболее претендующую на полноту» знаменитую в свое время монографию Н. Шильдера «Император Павел Первый», которая, по его мнению, «чрезвычайно одностороння и написана с предвзятой целью, чтобы не без налета своего рода суеверия доказать, что преждевременная кончина Павла Петровича была, как говорит Шильдер, как бы логическим следствием «злого дела», совершенного в 1742 году лишением престола несчастного малютки Иоанна Антоновича».

«Конечно, в такие фантастические отвлечения не должен вдаваться серьезный историк», — пишет Волконский. Его обязанность — «угадать чутьем научного прозорливца связь разбираемого прошлого с последовавшими и будущими затем событиями. А этого-то и нет, в особенности в труде Шильдера, оказавшегося неспособным снять с себя очки рутины, заведомо предрешающей, что все, что делалось в царствование Екатерины II, было велико и превосходно и потому должно служить мерилом для оценки всех данных русской истории».

Волконский берет на себя смелость выступить в одном ряду с теми историками, которые являются сторонниками критической переоценки как внутренней, так и внешней политики Екатерины II. Россия была ввергнута в страшные государственные долги, с которыми не удалось рассчитаться и через полтораста лет. Павел I получил в наследство «ту распущенность и тот хаос в государственном управлении, которые существовали при Екатерине». Наш романист здесь не удерживается от восхищения тем, какой огромный труд вынужден был проделать новый император и какую ломку пришлось ему предпринять, чтобы ввести государственный строй в определенное русло. «Чиновники при Екатерине II, — пишет Волконский, — не ходили на службу вовсе, военные одевались в модные кафтаны и с собольими муфточками разъезжали в каретах цугом», ведя разгульную жизнь, пренебрегая своими воинскими обязанностями.

Павел I потребовал от чиновников являться на службу к шести утра, призвал к порядку офицеров, чем вызвал конечно же возмущенный ропот и недовольство и тех и других. «Этот ропот, — пишет Волконский, — питался сплетнями, и они распространялись по Петербургу, а оттуда разносились по всей России. На Павла Петровича лгали с остервенением, с нескрываемым злорадством».

Своими романами Волконский взялся доказать, что тот государственный порядок, который за короткий срок своего царствования удалось установить Павлу I, «явился настолько прочным и настолько соответствовал нашему духу, что при всех своих недостатках, происшедших от поспешности, с которой был введен, устоял неизменно в главных своих чертах до наших дней и позволил России развиться и укрепиться, остаться великодержавным государством».

Кстати, исторической реабилитацией Павла I занимался не один Волконский. До него, в частности, это блестяще сделал Вс. С. Соловьев в своем романном цикле «Хроника четырех поколений».

Возвращаясь к характеристике писательской манеры Волконского, следует особо выделить одну сразу бросающуюся в глаза ее особенность: едва ли не во всех его книгах мы постоянно встречаемся с тем, как всего лишь какая-то одна поразившая писателя деталь, какой-то один скромный исторический факт разрастаются в его воображении и под его пером до размеров романа, становясь его контрапунктом.

Вот мы, до предела заинтригованные, напряженно следим, как один из персонажей Волконского — князь Иван Косой — спасает от разбойного нападения дочь Петра I принцессу Елизавету Петровну. Будущая императрица дарит отважному спасителю золотое кольцо, вокруг которого в дальнейшем завязывается вся авантюрная интрига романа «Кольцо императрицы» (1896).

Сюжет романа «Гамлет XVIII века» (1903) вращается вокруг таинственной смерти князя Радовича. Через много лет его повзрослевший сын Денис Радович получил веские основания заподозрить, что соучастницей в убийстве отца могла быть его мать, а также ее сожитель. В рассмотрение этого загадочного дела оказывается втянутым Павел I: увидев в молодом князе — русском Гамлете — честную, благородную душу, император поддержал его и возвысил, взяв Дениса на придворную службу.

Роман «Брат герцога» (1895) переносит читателей в годы, последовавшие за смертью императрицы Анны Иоанновны, когда регентскую власть в России в 1740 году захватил герцог Курляндский Эрнст Иоганн Бирон. Но не эти главные события эпохи избирает для своего романа Волконский — они для него только исторический фон, антураж. А в центре увлекательного повествования — брат временщика Густав Бирон, триумф и падение этого удачливого в службе, но несчастливого в любви генерал-аншефа. Роман вырастает опять же из одного частного факта: красавица Наталья Олуньева, чтобы избавиться от докучливых притязаний брата всесильного герцога, вынужденно вступает в фиктивный брак с обнищавшим князем Чарыковым-Ордынским, как оказалось, человеком добропорядочным, отважным и честным. Этот союз после многих испытаний принес молодоженам неожиданное счастье.

Для романа «Ищите и найдете» (1904) Волконский опять же выбирает тему весьма значимую — тайную борьбу мистического, масонского общества перфектибилистов (их пароль — «ищите и найдете») с агентами ордена иезуитов, проникшими в Россию по поручению Наполеона Бонапарта: рассорить Павла I с королем-изгнанником Людовиком XVIII, нашедшим приют в Митаве благодаря гостеприимству российского императора. Но в развитии этот сложной политической интриги у Волконского участвуют не крупные исторические фигуры, а два молодых приятеля — художник Варгин и доктор Герье. Именно с их помощью, по писательской версии, как раз и удалось расстроить козни иезуитов.

История России восемнадцатого столетия, взятая в ее неофициальном, личностном аспекте, словно бы оживает на страницах романов Волконского, оказывается несравнимо более впечатляющей и значительной, по сравнению с той, что запечатлена в документальных сводах и исследована в монографиях ученых мужей. Что, кстати, и требовалось доказать, ибо, как и все исторические романисты, Волконский, сочиняя свою беллетризованную, приключенческую историю века, преследовал цели важные, возвышенно-просветительские: увлечь читателей далеким прошлым своего отечества, зажечь в них живой пламень патриотических чувств, а также показать, что и в те давно минувшие времена превыше всего ценились в людях мужество и благородство, доброта и милосердие, умение постоять за свою честь и достоинство.