Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

Дмитрий Сергеевич Мережковский

СИМВОЛЫ

Песни и поэмы

     Alles Vergängliche      Ist nur ein Gleichnis…          (Goethe. \"Faust\", II Teile). [1]
       …И став Павел среди Ареопага, сказал: \"Мужи      Афиняне, по всему вижу, что вы благочестивы.        Ибо, проходя и осматривая ваши святыни, я      нашел жертвенник, на котором написано:      Неведомому Богу. Сего-то, которого вы, не зная,      чтите, я проповедую вам\".          (Деяния Апостолов. XVII, 22, 23).
ОГ

О, Боже мой, благодарю

За то, что дал моим очам

Ты видеть мир, Твой вечный храм,

И ночь, и волны, и зарю…

Пускай мученья мне грозят, —

Благодарю за этот миг,

За все, что сердцем я постиг,

О чем мне звезды говорят…

Везде я чувствую, везде

Тебя, Господь, — в ночной тиши,

И в отдаленнейшей звезде,

И в глубине моей души.

Я Бога жаждал — и не знал;

Еще не верил, но, любя,

Пока рассудком отрицал, —

Я сердцем чувствовал Тебя.

И ты открылся мне: Ты — мир.

Ты — всё. Ты — небо и вода,

Ты — голос бури, Ты — эфир,

Ты — мысль поэта, Ты — звезда…

Пока живу — Тебе молюсь,

Тебя люблю, дышу Тобой,

Когда умру — с Тобой сольюсь,

Как звезды с утренней зарей;

Хочу, чтоб жизнь моя была

Тебе немолчная хвала,

Тебя за полночь и зарю,

За жизнь и смерть — благодарю!..

СМЕРТЬ

Петербургская поэма

ПЕРВАЯ ПЕСНЬ

I

Анакреон подняв свой кубок,

Склонив на грудь румяный лик,

Бывало пел любовь голубок,

Венчанный розами старик.

И ты в приюте муз и гpaций,

Беспечно дни провел, Гораций:

Певцы, не ведая забот,

Свой мед, как пчелы, собирали.

И был отраден их восход,

Закат блаженный — без печали.

Так жил, вдали от всех тревог,

Художник древности, как бог.

II

Бывало, в мирном кабинете,

И наши лирики могли

Хвалить, забыв про все на свете,

Красоты неба и земли…

Теперь совсем иное время:

Поэтов ветреное племя

Железный век поработил

Царит над нами муза гнева,

И стих унылый сердцу мил.

Веселья прежнего напева,

Друзья, не требуйте от нас…

Но с Богом в путь: начну рассказ…

III

Наш город скучный и холодный

В стихах задумчивых пою,

Наш Север мрачный и бесплодный

Отчизну бедную мою.

В огромном Невском и Литейной,

В их красоте прямолинейной,

В Неве, закованной в гранит, —

Есть дух суровый. Город бедный,

Не даром над тобой царит

На глыбе камня Всадник Медный:

Ты полон страха и тоски —

Под грозным манием руки

IV

Петровой! В городе туманном,

В громадах улиц — мысль одна,

Как луч в кристалле многогранном,

Кругом везде отражена,

В холодном бледном небосводе,

И в этой северной природе

Таится кроткая печаль:

Когда гляжу на мрачный Heвский,

На отуманенную даль, —

Твоих героев, Достоевский,

Припоминаю. Русский дух

И здесь, быть может, не потух.

V

И здесь не дремлет в людях совесть,

И здесь на лицах молодых

Я иногда читаю повесть

Страданий гордых и немых.

Люблю смотреть, как негодует

Нева, лишь с запада подует

Могучий ветер. Синий лед

Лучами теплыми расколот;

К морям волна его несет…

Зато зимой в столице — холод,

И неподвижна, и мертва

Под снежным саваном Нева…

VI

Был час, когда сквозь дым душистый

Сигар, меж фруктов, на столе,

Под лампой блещет золотистый

Ликер в граненом хрустале,

Когда, минут не тратя даром,

Сидит за третьим самоваром

Чиновник бедный на Песках,

Зовет соперников для винта

Хозяин с картами в руках,

Когда в проходах лабиринта

У мрачных театральных касс

Шумит толпа и блещет газ.

VII

А за Невою, сном объятый,

Огромный ряд домов почил;

На крышах снег голубоватый

Холодный месяц озарил.

И он печальным, робким взором

Сквозь окна с ледяным узором

В большую комнату проник,

И бледный луч упал на стклянки,

На груды атласов и книг,

На микроскоп, реторты, банки…

И романтичная луна

Глядит на все, удивлена:

VIII

Не лепестки цветущих лилий,

Не розы, — тихий, лунный свет

Посеребрил под слоем пыли

Анатомический скелет.

Сидит хозяин в креслах. Рядом

С лицом румяным, с умным взглядом

Холодных глаз — веселый гость.

Он зажигает папиросу

И говорит: «Послушай, злость

Бесцельна. Глупому вопросу

Ты придаешь трагизм. Поверь,

Гони природу нашу в дверь —

IX

Она в окно войдет. Мой милый,

Ты жил в ученой келье, страх

Пред миром чувствуя, унылый

И нелюдимый, как монах.

Но первый пыль девичьей ласки,

Лукавый смех, живые глазки, —

И как Борис мой ни умен,

Он — слеп, он потерял рассудок,

Готовь, Бог весть в кого — влюблен,

Писать в гирлянде незабудок,

В альбоме, полном чепухи,

Сентиментальные стихи!

Х

Отдайся чувствам мимолетным,

Пока не поздно, и живи

Эпикурейцем беззаботным,

Как я, не ведая любви,

Меняя женщин для забавы:

Они — капризны и лукавы.

Слегка внимательно ко всем,

Пусть сердце, прихоти послушно,

Для них не жертвуя ничем,

Им изменяет равнодушно:

Тогда, без тягостных оков,

Ты будешь весел и здоров!..»

ХI

Но наш герой с улыбкой грустной

Сказал товарищу в ответ:

«В делах любви — ты врач искусный,

Я принимаю твой совет.

Со мною делай что угодно!..

О, только б вновь дышать свободно.

И быть здоровым!.. Сознаю,

Что страсть комична и нелепа,

Стыжусь, и все-таки люблю,

Я против логики и слепо,

Не знаю, сам за что!..» Он встал

И гневом взор его блистал.

ХII

«Нет, власть любви должна наука

В сердцах людей искоренить!..

Когда б ты знал, какая мука

Быть вечно в рабств: погубить

Нас может первая девчонка…

В руках неопытных ребенка —

Судьба моя!.. О, сколько раз,

Когда мне знанье открывало

Свой мир в полночный, тихий час,

И пламя спирта согревало

Стекло звенящее реторт, —

Я был так радостен и горд!

ХIII

Меж книг и банок запыленных,

В лаборатории — один,

Cтихий, умом порабощенных,

Я был в то время властелин.

Теперь — я раб! Какая сила

Мой ум и волю победила?

Любовь!.. От предков дикарей

Я получил ее в наследство, —

Для размножения людей

Природы выгодное средство…

Слепая, глупая любовь!..»

Но гость его утешил вновь:

XIV

«Исполни мой совет разумный.

С тобою вместе проведем

Мы эту ночь»… В Орфеум шумный

Они поехали вдвоем,

Пока вдоль сумрачной Фонтанки

Влачатся медленные санки,

И в блеске звезд глубок и тих,

Над ними неба синий полог, —

Позвольте вам представить их:

Борис Каменский — физиолог,

Веселый друг его — Петров —

Один из модных докторов,

ХV

Печально люстры в душном зале

Кутил полночных сквозь туман

И лица женщин озаряли

Под слоем пудры и румян…

Табачный дым и запах пива…

Мелькают слуги торопливо;

Скучая, медленно вокруг

Гуляют пары. Здесь не редки

Скандалы… Монотонный звук

Какой-то глупой шансонетки,

Разгул и смех… Порой бокал

В азарте пьяный разбивал.

XVI

Стыдливый мальчик, тих и робок,

Сюда идет в шестнадцать лет,

В чаду вина, под звуки пробок

Он узнает любовь и свет.

Сюда идет старик почтенный,

Под ношей долгих лет согбенный…

Петров наш весел и умен,

Как на пиру горацианском.

Его приятель возмущен:

Не много прелести в шампанском

Он находил. Покинув зал,

На вольный воздух он бежал.

ХVII

Нет! Идеал эпикурейский

Его тоски не победить:

Забыв о пошлости житейской,

Он в небо вечное глядит.

Там, в синеве морозной ночи,

Мерцают звезд живые очи…

Хотя насмешливо он звал

Свою любовь сентиментальной,

Все ж имя Ольги повторял

С улыбкой нежной и печальной;

Как робкой девушки мечта,

Была любовь его чиста.

XVIII

Познанья жаждою томимый,

Читал он с детства груды книг,

Позитивист неумолимый,

Огюста Конта ученик,

Старался быть вполне свободным

От чувств, научным и холодным.

Как равнодушно он внимал

Людскому ропоту и стонам!

Порывы сердца подчинял

Математическим законам.

Пред ним весь мир был мертв и нем,

Как ряд бездушных теорем