Дмитрий Сергеевич Мережковский

ЮЛИАН-ОТСТУПНИК. (\"СМЕРТЬ БОГОВ\")

ТРАГЕДИЯ В 5-ти ДЕЙСТВИЯХ

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Клавдий — Флавий — Юлиан,[1] император.

Максим Эфесский,[2] теург.

Саллюстий Секунд, префект Востока.

Виктор, полководец.

Орибазий,[3] врач.

Елена, супруга Юлиана.

Арсиноя, патрицианка.

Евстафий, Пафнутий, Пурпурий, Марис — Епископы.

Памва, отшельник.

Артабан, перс.

Нагодарес, маг.

Великий Иерофант Елевзинских таинств.

Софисты, военачальники, воины, граждане, иеродумы, пресвитеры, дьяконы, монахи, женщины, девушки, дети.

ДЕЙСТВИЕ 1-ое:

картина 1-ая: Вилла Максима близ Эфеса;



картина 2-ая: Келья Елены.



ДЕЙСТВИЕ 2-е: Дворец императора в Антиохии.



ДЕЙСТВИЕ 3-е: Дафнийская роща.



ДЕЙСТВИЕ 4-е: лагерь Юлиана в Персии.



ДЕЙСТВИЕ 5-ое: там же.



354 — 363 по Р.Х.

ДЕЙСТВИЕ 1-ое. КАРТИНА 1-ая

Колоннада виллы Максима близ Эфеса. Справа — вход во внутренние покои, закрытый тяжелой завесой. Вдали море. Вечер. Максим за круглым мраморным столом разбирает древние папирусные свитки. Орибазий входит взволнованный.



Максим. Ты из города. Орибазий? Что нового в Эфесе?



Орибазий. Ничего. Христиане опять разрушают эллинские храмы. Артемидина святилища уж нет. Толпа сожгла его а сокровища разграбила.



Максим. Жалкие люди.



Орибазий. Я проходил по площади. Храм со всех сторон облепили монахи, точно большие черные мухи кусок медовых сот. Столбы дрожали, летели осколки нежного мрамора, казалось он страдает, как живое тело. Потом с пением молитв и хохотом толпа повлекла вниз по ступеням серебряное изваяние богини.



Максим. Презрим и покоримся. Богов не может оскорбить людская глупость.



Орибазий. Да… Когда-то Олимпийцы победили древних богов. Теперь новые боги победят Олимпийцев… Художники, ученые, поэты, любители эллинской мудрости, все мы теперь — лишние. Кончено.



Максим (тихо). А, если не кончено? Пока жив император Констанций, эллины обречены на молчание. Но он не вечен. Близок день — я предчувствую — когда на трон римских кесарей воссядет человек, который поведет нас к победе.



Орибазий. Нет, — кончено. Ты знаешь, о чем я думаю. Зачем ты обманываешь бедного Юлиана?



Максим. Он сам хочет быть обманут.



Орибазий. Учитель, скажи, кто ты? Как ты можешь терпеть ложь? Ведь я знаю, что такое магия… Вы сквозь раскрашенные стекла бросаете отражения на белый дым ароматов, а ученик воображает, будто перед ним видения богов.



Максим. Таинства наши глубже и прекраснее, чем ты думаешь, Орибазий, — для того, кто верит. Посмотри, разве природа, которой удивляется мудрость твоя, не такой же призрак обманчивый? Где истина? Где ложь? Ты веришь и знаешь. Я не хочу верить, не могу знать.



Орибазий. Неужели Юлиан был бы тебе благодарен, если бы знал, что ты его обманываешь?



Максим. Я даю ему веру и силу жизни. Ты говоришь — я обманываю. Пусть так. Если нужно, я обману и соблазню его. Я люблю Юлиана. Не оставлю его до смерти. Я сделаю его великим и свободным. (Встает и делает несколько шагов по колоннаде. Потом подходит к Орибазию и кладет ему руку на плечо). — Пойдем, Орибазий. Стемнело. Мне прислали из Гераклеополоса новые тайные свитки Трисмегиста. Я тебе покажу.



(Оба уходят. Входят Арсиноя и Юлиан в одежде послушника).



Арсиноя. Как хорошо… И ты хотел бы все это разрушить. Юлиан? Иди сюда. (Садятся на скамью). Я думаю много о том, что ты говорил… Был ли Александр, Филиппов сын,[4] смиренным? А Брут,[5] тиран и убийца? Что, если бы Брут подставлял левую щеку, когда его ударили по правой? Мне кажется, ты лицемеришь, Юлиан?.. Эта темная одежда не пристала тебе.



Юлиан. Чего ты хочешь, Арсиноя?..



Арсиноя. Я хочу знать, кто ты, Юлиан? Я не верю, что ты против Эллады, против меня. Скажи, что ты мне враг…



Юлиан. Арсиноя, зачем?..



Арсиноя. Говори все. Я хочу знать. Или ты боишься?



Юлиан. Через два дня я покидаю Эфес.



Арсиноя. Куда ты едешь? Зачем?



Юлиан. Письмо от Констанция. Император вызывает меня ко двору, может быть, на смерть. Мне кажется, я вижу тебя в последний раз.



Арсиноя (после молчания). Юлиан, ты веришь в Распятого?



Юлиан (взволнованно). Тише, тише… Что ты? (Оглядывается и говорит шепотом). Слушай, я говорю теперь то, чего и сам не смел сказать себе никогда. Я ненавижу Галилеянина. Но я лгал с тех пор, как помню себя. Ложь проникла в душу мою, прилипла к ней, как эта одежда проклятая к телу моему. Вот-вот задохнусь во лжи галилейской…



Арсиноя. Скажи мне все, друг: я пойму тебя.



Юлиан. Хочу сказать и не умею. Слишком долго молчал, Арсиноя, кто раз попался галилеянам в руки, — кончено, — как изуродуют смиренномудрые, так приучат лгать и пресмыкаться, что уже не выпрямиться, не поднять ему головы никогда. О, ненавидеть врага своего, как я ненавижу Констанция, — прощать, пресмыкаться у ног его по-змеиному, по-смиренному, вымаливать милости: «Еще годок, только годок жизни худоумному рабу твоему, монаху Юлиану; потом — как тебе и скопцам твоим, советникам угодно будет, боголюбимейший». О, низость…



Арсиноя. Нет, Юлиан, если так, — ты победишь. Ложь — сила твоя. Помнишь, в басне Эзопа, осел в львиной шкуре? А ты лев в ослиной, герой в одежде монаха. (Смеется). И как они испугаются, когда ты вдруг покажешь им свои львиные когти. Вот будет смех и ужас. Ты хочешь власти, Юлиан?



Юлиан. Власти… О, если бы один год, несколько месяцев, несколько дней власти, — научил бы я смиренных, ползучих, ядовитых тварей, что значит мудрое слово из учителя: «Кесарево — Кесарю»…[6] Да, клянусь богом Солнца, воздали бы они у меня кесарево Кесарю… (Складывая руки крестообразно на груди). Но зачем обманывать себя? Никогда этого не будет… Я погибну. Злоба задушит меня. Слушай: каждую ночь, после дня, проведенного на коленях в церкви, над гробами галилейских мертвецов, я возвращаюсь домой, бросаюсь на постель лицом в изголовье, и рыдаю, грызя его, чтобы не кричать от боли и ярости. О, ты не знаешь еще, Арсиноя, ужаса и смрада галилейского, в которых, вот уже двадцать лет, как я умираю и все не могу умереть, потому что мы, христиане, живучи, как змеи: рассекут надвое — срастаемся. Прежде я искал утешения в добродетели мудрецов и теургов. Тщетно. Не добродетелен я и не мудр. Я — зол, и безумен и хотел бы быть еще злее, безумнее. Я хотел бы быть как дьявол, единственный брат мой. Но зачем, зачем я увидел тебя.



Арсиноя. А что, если я пришла к тебе, юноша, как вещая Сибилла,[7] чтобы напророчить славу? Ты один живой среди мертвых. Ты силен. Пусть у тебя не белые, лебединые, а страшные черные крылья, злые когти, как у хищных птиц. Я люблю всех отверженных, люблю одиноких и гордых орлов больше, чем белых лебедей. Только будь еще сильнее, злее. Смей быть злым до конца. Лги, не стыдись; лучше лгать, чем смиряться. Не бойся ненависти: это буйная сила крыльев твоих. Хочешь, заключим союз? (Приближает к нему лицо).



Юлиан. Что это?.. Сон?.. Пусть, пусть… О, Афродита, я буду любить тебя вечно…



Арсиноя (смеется). Афродита?



Юлиан. Нет… Артемида…



Юлиан целует Арсиною. Она ускользает и убегает. Ночь Входная завеса раздергивается. Появляется Максим в облачении иерофанта. Два иеродума с пылающими факелами сопровождают его. Юлиан не узнает Максима.



Максим. Ты не узнаешь меня, Юлиан?



Юлиан. Учитель. Ты?



Максим. Хочешь, я сниму с глаз твоих повязку и ты узнаешь все?



Юлиан. Учитель, ты обладаешь могучими чарами, освободи мою душу от страха.



Максим. Перед чем?



Юлиан. Не знаю. Я с детства боюсь, — боюсь всего. Жизни, смерти, самого себя, тайны, которая везде.



Максим. Я знаю, что тебе нужно. Я освобожу тебя от галилейского плена, от тени Голгофы[8] лучезарным сиянием Митры.[9]



Юлиан. Значит, слова Галилеянина ложь?



Максим. Нет, истина, Юлиан. Две истины? Максим. Две.



Юлиан. Во что же верить? Где Бог?



Максим. И там и здесь. Служи Ариману,[10] служи Ормузду[11] — как хочешь, но помни: оба равны. Царство дьявола равно Царству Бога.



Юлиан. Куда же идти?



Максим. Выбери один из двух путей. Если веришь в Распятого, возьми крест, иди за ним, как он велел…



Юлиан. Я не хочу.



Максим. Тогда избери другой путь. Будь сильным и свободным. Восстань и победи все.



Юлиан. Я не могу вынести двух истин.



Максим. Если не можешь, будешь, как все. Лучше погибнуть. Но ты можешь… Дерзай. Ты будешь кесарем.



Юлиан. Я — кесарь?



Максим. Ты будешь иметь во власти своей то, чего не имел герой Македонский. (Обводя рукою горизонт). Смотри, это все — твое.



Юлиан. Разве я могу, учитель? Я каждый день жду смерти.



Максим. Все твое, дерзай.



Юлиан. Зачем мне все, если нет единой правды — Бога?



Максим. Ты найдешь Его. Соедини правду Титана с правдой Галилеянина… Боишься ли ты чего-нибудь, смертный?



Юлиан. Боюсь жизни.



Максим. Душа твоя освобождается от всякой тени, от всякого ужаса, от всякого рабства вином божественных веселий, красным вином буйных веселий Митры-Диониса.[12] Боишься ли ты чего-нибудь, смертный?



Юлиан. Боюсь смерти.



Максим. Душа твоя становится частью бога Солнца. Митра неизреченный, неуловимый усыновляет тебя, кровь от крови, плоть от плоти, дух от духа, свет от света. Боишься ли ты чего-нибудь, смертный?



Юлиан. Я ничего не боюсь. Я, как он. — (Сбрасывает с себя монашескую одежду. Его облекают в одеяние иерофанта).



Максим. Прими же радостный венец. Еще не умер Констанций, но я благословляю тебя и на царство, император Юлиан.



Юлиан (тихо). Император.



Занавес.

ДЕЙСТВИЕ 1-ое. КАРТИНА 2-ая

Лютеция-Париж. Келья в башне дворца. Горит лампада. Елена в монашеской одежде на коленях перед аналоем.



Елена (читает). И говорил он громким голосом; убойтесь Бога и воздайте Ему славу, ибо наступил час суда Его, и поклонитесь Сотворившему небо и землю, и море и источники вод.



И другой Ангел следовал за ним, говоря: пал, пал Вавилон, город великий, потому что он яростным вином блуда своего напоил все народы.



И третий Ангел последовал за ним, говоря громким голосом: кто поклоняется зверю и образу его и принимает начертание на чело свое или на руку свою, тот будет пить вино ярости Божией, вино цельное, приготовленное в чаше гнева Его, и будет мучим в огне и сере пред святыми Ангелами и пред Агнцем[13] (Поднимает голову и крестится). Господи, спаси и помилуй душу заблудшего раба твоего Юлиана. (Читает). II дым мучения их будет восходить во веки веков, и не будут иметь покоя ни днем, ни ночью. Поклоняющиеся зверю и образу его и принимающие начертание имени его. (Закрывает книгу). Прости, Господи, ибо не ведает, что творит.



(Молится. Тихо входит Юлиан).



Юлиан. Елена.



Елена (испуганно вскакивая). Кто тут?



Юлиан (подходит к Елене). Все молишься? Елена. Да, молюсь — и за тебя, милостивый кесарь.



Юлиан. И за меня? Вот как. Ты считаешь меня великим грешником.



(Елена молчит и потупляет глаза).



Юлиан. Не бойся, говори. Не думаешь ли ты, что я в чем-нибудь особенно грешен?



Елена (тихо). Особенно? — Да. Я думаю, не гневайся.



Юлиан. Скажи, в чем? Я покаюсь.



Елена (строго). Не смейся. Я дам ответ за душу твою перед Богом.



Юлиан. Ты… за меня?



Елена. Мы навеки связаны.



Юлиан. Чем?



Елена. Таинством.



Юлиан. Церковным браком? Но ведь мы пока чужие, Елена.



Елена. Я боюсь за душу твою, Юлиан.



(Юлиан быстро наклоняется к Елене и целует ее в губы.)



Елена (бросаясь в угол и закрывая лицо руками). Прочь, прочь, прочь, окаянный. Место наше святое именем честного Креста заклинаю — сгинь, пропади. Да воскреснет Бог и расточатся враги его.



(Юлиан подходит к двери и закрывает ее на ключ).



Юлиан. Успокойся. Ты приняла меня за другого. Но я, такой же человек, как и ты. Дух плоти и костей не имеет. Я — муж твой. Церковь Христова благословила наш союз.



Елена (проводя рукой по глазам). Прости, мне почудилось… Ты вошел так незаметно… Мне уже были видения. Он бродит здесь по ночам. Я его видела дважды. Он говорил мне о тебе. Он говорил, что на челе твоем… Зачем ты так смотришь, Юлиан?



(Елена прижимается к стене. Юлиан подходит и обнимает ее)



Елена. Что ты, что ты… Оставь.



Юлиан. Успокойся.



Елена (зовет). Елевферия, Елевферия.



Юлиан. Глупая, разве я не муж твой?



Елена (плача). Брат мой, этого не должно быть. Я дала обет Богу. Я думала, что ты…



Юлиан. Ты думала — я никогда не приду?



Елена. Юлиан, если веришь в Него… (Юлиан смеется). — Прочь. Дьявол. (Крестится). Зачем ты покинул меня, Господи.



(Юлиан бросается к Елене и целует ее).



Елена. Сжалься, сжалься, брат мой.



(Без чувств падает на руки Юлиану. Юлиан поднимает Елену, кладет на ложе. Несколько мгновений стоит над ней молча. Потом склоняется и целует ее в лоб. Отходит к двери и отпирает ее).



Юлиан. Войди. Елевферия.



Елевферия вбегает и кидается к Елене. Юлиан уходит.



Занавес.

ДЕЙСТВИЕ 2-ое

Окруженный колоннами дворик в Антиохийском дворце. Посреди дворика изваяние Афродиты. За колоннами широкая крытая галерея. Участники собора — монахи, дьяконы, епископы, пресвитеры — сходятся и, разбившись на кучки, спорят. Проходя мимо изваяния Афродиты, закрывают лица руками и отворачиваются. Общий гул, прерываемый отдельными криками.



1-ый голос. Доколе же прострется, братья, дерзость еретиков сатанинская?



2-ой голос. При Константине[14] — гнали, при Констанцие[15] — гнали… Хоть слово сказать дайте.



1-ый голос. Сладкоречием своим не вводите в заблуждение простодушных.



3-ый голос. Сами соблазн учинили… Церковь, лобзанием Иуды-Констанция растленная, да воскреснет.



4-ый голос. Разрушайте, разрушайте все. Да будут общими имения и жены.



Голоса (вместе). Не слушайте, братия, не слушайте.



Голос (из глубины). Еще на соборе в Ганграх ересью объявлено.



Голоса (отовсюду). Что в Ганграх?.. Сами решим, как изволися Духу Святому и нам.



Шум немного стихает.



Первый пресвитер (дергая за рукав второго). Что притих, авва Дорофей?



Второй пресвитер. Охрип, брат Фива. Хочу говорить, а голосу нету. Натрудил себе горло намедни, как низлагали проклятых акакиан.



Шум возобновляется. Входит епископ Евстафий, запыхавшийся и растерянный.



Голос. Пыхтит, точно на гору лезет.



Другой голос. Риза-то по земле так и волочится.